Бобров Михаил Григорьевич. Уходящие во тьму

Не можем ведь мы весной откапывать замерзших птиц из-под снега, размораживать и говорить : «А теперь все обедать!»

Х.Мураками “Норвежский лес”

Лес повалило полосой. Ветер пришел с океана, ударился о склон горы Дайсецудзан, и отраженным потоком, на спутниковых снимках широченным “ястребиным крылом”, прогладил южную равнину.

Узкая струя циклона, километров пятьдесят, вскипела на склоне Асахидакэ и повернула в обратную сторону. На краткие полтора-два часа отраженный ветер почти остановил напор стихии над шоссе номер тридцать девять, над узкой долиной речки Исикари – и над железнодорожной линией Сэкихоку, и над всеми станциями поселения Сиратаки. В разрыве облаков показалось неземное, нездешнее небо. Столь высокое, что не голубое вовсе и не зимнее серое – лиловое, фиолетовое, черное и пурпурное; и остроногими ломанными осьминогами вспыхивали нестерпимо-белые молнии-“спрайты”, словно бы гугл-мапс фотографировал планету со вспышкой.

А потом океан посмеялся над безнадежным бессмысленным сопротивлением, выдохнул полной грудью и снес хрупкое равновесие дивного рисунка. Отраженный от гор поток разбился брызгами, вскипел, закрутился в тонких серебристых кружевах – и рухнул, обвалился тысячами тонн снега на все, что оказалось в полосе циклона. Снег обломал ветки невезучим деревьям, продавил ветхие крыши, поглотил низенькие сараи, скрыл павильоны остановок, заровнял кусты. Громадной мухобойкой прихлопнул машины на дорогах и в четыре выдоха навалил над каждой курган. Когда стажерам выдавали лопаты, начальник отдела тяги сказал сухо: “Если вы не успеете на помощь, все эти курганы превратятся в погребальные самое позднее завтра утром”.

На Хоккайдо пришла весна.

– Весна уже! Не пора ли дочке вернуться? Скоро год.

Высокочтимый господин Танигути Шоичи потянулся. Отложил газеты, поморщился. Жена права: третье февраля, Сэцубун. Праздник начала весны.

Ведь говорил он с Котооно, и совсем недавно. Что же она все беспокоится? С чего вдруг материнское чутье не угомонится?

– Ровно в годовщину и верну, – проворчал высокочтимый господин Танигути. За окном падал крупный мягкий снег: теплый, ласковый февраль восточной стороны Японии. Ветер приносит снег с океана, хрипя, переползает горы, отчего теряет скорость и все принесенное роняет на западной стороне Японии. Материковым гайдзинам достаются крохи от крох, а все равно каждую зиму вопиют: “бури!” “заносы!” Куда им до Аомори, там дороги надо прорубать в шестиметровых пластах снега…

Или Котооно переживает, что Хоккайдо снова тайфуном накрыло?

Высокочтимый господин Танигути Шоичи сказал:

– Не бойся ничего. С ней хорошие люди. Справились раньше, справятся и теперь. И вообще, у дочки там серьезные дела. Нельзя бросить.

– Мальчик? О! А мне ничего не говорила!

Высокочтимый господин Танигути засмеялся, разложил на столе специально отобранные сводки:

– Что ты! Музыкальная группа, почти бизнес. Даже билеты покупают. К Золотой Неделе, глядишь, аренда инструментов отобьется, а там и в ноль выйдут!

Досточтимая госпожа Котооно схватилась за щеки:

– Да ты что! А тексты есть? Что они поют?

Высокочтимый господин Танигути смутился, чего, признаться, не испытывал уже лет… Ками и будды, лет пятнадцать!

– Я.. Э… Не интересовался, что поют. Я только посмотрел, как их принимают.

– И как же?

Тут высокочтимый господин Танигути оказался в своей стихии и быстро пересказал весь краткий путь “Лучших в аду” по острову Хоккайдо. Вот фотографии со сцены в Китами, а вот поют в Энгару, а вот уже добрались до большого района Обихиро – и, внезапно, дело пошло. На первый концерт мало кто успел, так что пришлось приехать еще два раза. А вот, любимая супруга, глянь: здесь Тошико интервью дает… Прямо как взрослая!

Досточтимая госпожа Котооно перебирала глянцевые карточки, охала и радостно всплескивала руками. Действительно, как взрослая. И бизнес у нее имеется, и охрана с ней хорошая… И даже слухи о парне все крепнут и крепнут…

Но беспокойство не унималось.

– Дорогой… Найди, все-таки, их песни. Вдруг что-нибудь пойму.

Высокочтимый господин Танигути Шоичи согласно прикрыл веки. Ничего сложного: позвонил референту, а те один запрос в гугл, и пожалуйста. Не старые времена, когда гонец до заставы Дэва месяц добирался… И то: после заставы Дэва настоящие Северные Земли только начинались.

Начинались весенние метели. Все влезли в пуховики, натянули капюшоны на голову, так что Второй не опасался ходить по улицам. Еще когда искал Тошико по фотографии, Второй понял: мелькнувший на уличной камере кусок лба или там треугольничек щеки разве что Аматэрасу может опознать уверенно. Опять же: февраль, начало весны, все носят маски, ибо чихают и кашляют.

Сам Второй, хвала ками, не кашлял. Отсидевшись у одного из приятелей – тот не удивился, случалось ему принимать Второго и раньше – беглый компьютерщик решил все-таки воспользоваться выданной ему визитной карточкой.

Зимой и в метель видеокамеры мало полезны. Но зима не вечна. Летом человека опознать куда проще, для чего камеры необязательны. Старый хрен, выдавший визитку, наверняка имеет под началом достаточное число банальных наблюдателей. Один-то раз их банду уже нашли. Рано или поздно Второго все равно опознают, но тогда уже ничего не предложат: протянутую руку отверг, зачем для такого стараться?

Второй не задумывался, что болезненней всего признавать очевидное и принял поражение совсем не сразу. Тем не менее, решил со старым якудзином не спорить. Почему якудза? Так ведь штурмовики носили бронежилеты без надписей: “Полиция” или: “Силы самообороны”, а чьи еще они могут быть?

Придется жить на поводке. Но хотя бы не в тюрьме. Про японские тюрьмы Второй знал по рассказам, и знал такое, что абсолютно не желал проверять на практике. Лучше уж проверить выданную визитную карточку.

Второй решительно закутался в пуховик и заспешил, наклонясь против могучего восточного ветра, в квартал Минами-Деншин, на адрес возле биржи труда.

Возле биржи труда нашлась обычная транспортная фирма: десяток машин в заснеженном дворе, по которому старательно ползал маленький погрузчик, грузивший снег на столь же маленький самосвал.

Внутри маленького офиса сидел маленький кругленький мужчина в годах.

– Мое имя Хаттори Се, – коротко поклонился он. – Я владелец семейного предприятия. Мы помогаем людям с переездами и не только. Любые грузы. Вы переезжаете? Вот мебельный фургон и пара крепких парней для погрузки мебели. Желаете доставить сорок тонн лука и бататов с фермы в порт?

Колобок показал за остекленную дверь:

– Смотрите, во дворе хорошие грузовики “Комацу”. Нужно перевезти двадцать коров, бережно, чтобы от испуга не пропало молоко? Не проблема, вон под навесом прицепы “Хитачи”, вычищены и надраены, хоть сейчас ваших красавиц на выставку. Итак, чего вы желаете, молодой человек?

– Исчезнуть. – Второй произнес термин, что в приличном обществе хуже откровенного мата: “дзехацу”.

Испариться.

Мужчина посмотрел на Второго непристойно-прямо, что-то для себя решил. Повертел в руках протянутую Вторым визитную карточку.

– Я так понимаю, что с полицией у вас проблем нет?

– Нет. Э-э… То есть, не с полицией.

Господин Хаттори понимающе кивнул, вынул из ящика стола тоненькую папку:

– Вот новые документы. Сейчас мы вас впишем экспедитором. Фото вклеим. Будете сопровождать груз до Кюсю.

– Это на другом конце страны!

– Совершенно верно, юноша. Мы отвечаем за качество наших услуг. Тем, кто вас ищет, придется, хм, побегать.

– Господин Хаттори, а насколько это законно?

– В “дзехацу” ничего противозаконного нет. Рассказать?

– Конечно. Хочу знать, что меня ждет.

Кругленький господин Хаттори вытащил из шкафа кругленький чайничек, пару кругленьких чашек. Сделал округлый жест над столом:

– Присядьте. Вас не ждет ничего страшнее “йониге”, обычного ночного переезда.

Второй сел и, чтобы успокоиться, заставил себя внимательно осмотреть комнатушку. Стены светлые, обои под краску. Шкафы, папки с наклейками: “Приказы”, “Реализация”, “Договоры за 2015” – и так примерно до две тысячи пятого. Компьютер старый… Зачем тут новый? Бухгалтерские платежки можно печатать и на древней “ХТ”. Здесь, правда, второй пень. Надо же, еще сохранился!

Кругленький господин Хаттори дописал на листе цепочку кругленьких ноликов; Второй понял: цена. Четыреста тысяч? Хм, билет в Корею дороже. Деньги у Второго пока водились, и улететь в Корею он мог… Если, конечно, не срисуют в аэропорту. Пятый каждый год снимал новый дом. Не помогло, проклятые якудза все равно выследили.

Господин Хаттори что-то говорил. Второй взял себя в руки, прислушался:

– … Обычная транспортная фирма. Помогал с переездами. Однажды в баре подошла женщина. Такая… Красивая.

Господин Хаттори вздохнул:

– Я уж понадеялся на хорошую ночь. Увы. Она просила всего лишь помочь ей «испариться». Супруг ее погряз в долгах. Женщина не хотела, чтобы пьяница разрушил и ее жизнь тоже. Я согласился.

Колобок прикрыл глаза:

– Потом ко мне приходило много женщин. Все они пытались обращаться в полицию, но закон о домашнем насилии тогда еще только обсуждался. Полиция могла лишь просить обидчика остановиться. Тогда так: собаку под мышку, пластырь на шрамы и “испарилась”.

Господин Хаттори смахнул визитку в ящик стола и закончил совершенно другим, ясным, голосом:

– Я часть громадной индустрии. Я никого не осуждаю. Не говорю: „Твой случай недостаточно серьезный“. У всех свои трудности. Фирм, подобных моей, в Японии тысячи. Мы нисколько не скрываемся: закон к нам ничего не имеет. У меня даже веб-сайт есть! О… Судя по вашим сузившимся глазам, слово “сайт” вам знакомо?

– Да, я работаю с компьютерами.

– В таком случае, можно ли обратиться к вам… После, когда вы обустроитесь?

– Полагаю, да.

В молчании выпили по маленькой чашечке. Второй вытащил запас на “черный день”, отлистал четыреста тысяч. Господин Хаттори с поклоном убрал купюры в ящик и, довольный понятливостью клиента, повел рукой над столиком:

– Что еще вы хотите спросить? Не стесняйтесь. Фура в полдень. Сейчас я вас провожу в фотостудию, оформлю бумаги. Все ваши обязанности: сидеть в кабине трака рядом с водителем и предъявлять бумаги на пароме.

– Мне… Стыдно. Бегство – не трусость ли?

– Вы молоды, юноша. Вы только-только ударились о настоящий айсберг жизни. Судьбе не могут противостоять сами боги. Жизнь сломает кого угодно. В мои годы это не нужно доказывать. А теперь и у вас будет, увы, личный опыт.

Колобок усмехнулся, наставительно поднял палец:

– Найти дорогу к лучшей жизни не бегство. Что позорного в обычной смене работы?

Второй сглотнул. А ведь он потому и прибился к хангурэ: не хотел вязнуть в старых порядках. Не собирался упорно долбиться головой в профессию, для которой не имел ни таланта, ни желания. Всего лишь семейная традиция.

И к чему он пришел, весь такой лихой, ловкий и плюющий на законы? Ладно там, хрыч, возрастом явно за сороковник, учит его жизни. Так ведь неделю назад старикан еще постарше дал ему эту самую визитку, подсказал эту самую тропинку. Спас от унылого бытия в тюрьме.

Маленькая комнатка, светлые стены. Пахнет офисом: краска в принтере, бумага, нагретый пластик. Шумит старенький компьютер. За окном привычный Обихиро, знакомые до последней обоссаной мусорки улицы.

Навсегда уехать?

Второй вспомнил: осенью, еще снега не лежали, он шел к вокзалу в Китами по путям. И на стенке ангара видел надпись: “Люди, не взрослейте! Это ловушка!”

Жизнь всех ломает, одними глазами сказал кругленький господин Хаттори. Если ты очень сильный, тебя просто сломают чуть позже.

– Выше голову, юноша. Вы, хотя бы, осмелились поменять судьбу.

– Вы всем так говорите?

Господин Хаттори усмехнулся:

– Я консультировал господина Такахито Хара. Он снимал целый сериал про якудза и дзехацу. И да, им я говорил то же самое. Но перейдем к делу. На Кюсю вы идите вот по этому адресу.

Появилась очередная визитка.

– Люди там предупреждены.

– Кем?

– Тем, кто направил вас в мою фирму.

Хрена тебе соскочить с крючка, подумал Второй. Якудза расползлись по всей стране. Поводок! Но хотя бы не в тюрьме. Ладно! Пока жив, ничего не потеряно.

Второй низко поклонился:

– Позвольте обеспокоить вас нижайшей просьбой о прощении за вызванные хлопоты.

Господин Хаттори поклонился почти столь же низко:

– Щедрый клиент несомненное благо для торгового человека. Вы для меня интересны еще и умением разбираться в компьютерах. Я, как видите, немного из иного поколения…

Под окнами загремели тяжелые машины. По Минами шел целый караван бульдозеров, погрузчиков, самосвалов. Мужчины проводили его взглядами и долго ждали. Когда грохот стих, господин Хаттори пояснил:

– В столичном Саппоро всегда фестиваль снежных скульптур. А мы чем хуже? Вот, поехали снег сбивать.

Второй кивнул:

– Да, здесь много снега весной.

Весной группа “Лучшие в аду” доросла до альбома. Пока еще маленького, на три песни. Студиям показывать его стеснялись: что такое три трека? Пока дошел от проигрывателя до кресла, уже весь альбом и кончился. Возвращайся, вынимай диск.

С другой стороны – это начало! Аварийная поняла: если не подбрасывать хвороста, огонь в очаге погаснет. Жаль потраченного времени и ресурсов. И потом: ладно бы, сразу не получалось – но ведь получается же! Теперь, выходит, надо разгонять группу дальше вверх, а начинается весна… Кто-то пойдет в университет, и экзамены отнимут все его свободное время. Кто-то просто выдохнет и заинтересуется другим… Вот, уже два “кто-то”, а в группе всего лишь четверо!

Просить помощи у отца Тошико не хотела. Отец послал ее на север, чтобы Тошико научилась управляться сама. Вот она и управляется!

Да, но тогда оставался единственный помощник – стажер JR Hokkaido, господин Рокобунги. Как будто все парни на свете перевелись!

Тошико решила пока ничего не решать. Если чему она у отца научилась, так сбрасывать спешку. Когда на тебя особенно сильно давит время – отходи в сторону. Признай: этот поезд ушел. Ну и плевать: поезда ходят по расписанию. Придет следующий. Если не гнать “к утру”, “к завтрашнему дню”, “к пятнице” – поразительно, насколько лучшие выходы предлагает избавленный от пресса мозг.

Тошико села за привычный столик для оформления подарков и, чисто развеяться, свернула пару конвертов с поздравлениями господину Фурукава – тому продувному журналисту, довольно удачно всунувшему группу в ротацию на телеканале Саппоро – и его мелкой сестренке. Отчасти за компанию, отчасти потому, что Фурукава Хотэро все еще носила гипс на сломанной руке.

Скоро шестое февраля. С господином Рокобунги они договорились встретиться на фестивале снежных скульптур. Все равно Тошико в Саппоро поедет, искать зал для выступления. Пора уже “Лучшим в аду” открывать новые горизонты. Но зал надо не очень известный и не особо пафосный: чтобы на провинциалок не давила столичная аура. Это госпожа Танигути выросла в Токио, для нее сам двухмиллионный Саппоро милый, тихий, провинциальный. Тошико не сразу обратила внимание: даже метро тут на мягких лапах, в смысле, на резиновых колесах… Кстати, подсказал опять этот самый Рокобунги; ну что взять с фаната?

О! Пусть-ка наш тэцудо отаку тему набросает, чтобы девочки спели что-нибудь про железную дорогу. В японском языке даже специальный глагол есть: “следовать вдоль путей железной дороги”. Наверняка, и песня получит стартовую популярность, небольшой кредит слушательского доверия. Наконец, полезно будет проявить вежливость к досточтимому господину Танигути Риота.

Досточтимому господину Танигути Риота доложили: работы в тоннеле Сэйкан под Сангарским проливом идут по графику. Совсем скоро, буквально через месяц, первый синкансэн надо принимать на станции Син-Хакодатэ.

Досточтимый господин Танигути Риота знал: чтобы принять поезд, мало иметь рельсы, светофоры, датчики, платформу, навес над платформой. Жгуты проводов сигнализации толщиной в тюленя Саппорского аквапарка; три запасные электростанции на случай, если синкансэн вдруг встанет в тоннеле под проливом; в конце длинные тупики-ловители на случай отказа тормозов… Отказа тормозов у синкансэна, со скоростью не сильно меньшей, чем у самолетов, бомбивших Перл-Харбор, да… Недостаточно турникетов и билетных касс; маршруты автобусов и других городских перевозчиков, перемещенные на новый вокзал – тоже далеко не все.

Самое главное – обученные люди. От машинистов, умело рассчитывающих полет над рельсами, чтобы выдерживать график с точностью до тридцати секунд; от механиков и электриков, чувствующих “кончиками пальцев” каждый вольт и каждый оборот на осях; от путевых рабочих, без прибора видящих, крепко ли раскатана стальная плеть по бетонным ребрам, и как воспримет многотонную стальную ракету – наконец, до банальных уборщиков, по паре на вагон.

Приехавший поезд надо за четверть часа подготовить в обратный путь. А пословицу: “что происходит в дороге, остается в дороге” японцы очень хорошо знают. И, увы, часто применяют на практике. Не редкость мусорные завалы под сиденьями, лужицы от пролитого кофе, растоптанные пластиковые стаканчики, испорченные жвачкой покрытия и тому подобные проявления человеческой натуры в натуральном, Аматэрасу ее мать, виде.

Досточтимый господин Танигути Риота приказал заместителю по персоналу набирать весной еще стажеров. Подумал-подумал, а потом все-таки снял трубку и позвонил уважаемому господину Кимура.

Уважаемый господин Кимура положил трубку, некоторое время размышлял, как построить разговор, а потом, видимо, плюнул и сказал попросту:

– От нас один человек на линию Масике. Лучших оттуда понемногу переводят на Син-Хакодатэ, потому что скоро открывается тоннель Сэйкан. Средние их заменят, но надо кем-то поддержать средних.

Отдел “подготовки первичной информации” посмотрел вопросительно. Господин Хирата Кэтсу только головой помотал. Все понимали: его не пошлют. На нем пока цифры по линии Нэмуро, и вот стажер начал уже возить бумаги с линии Муроран… Понятно, что и госпожу Хирата Сэтсу тоже не пошлют в машинисты. В старых кейрецу – а трудно отыскать в Японии компанию старше JR! – женщин к основной работе допускают лишь в крайних случаях. По мнению верхов “Белой шкатулки”, до крайности пока не дошло.

Тем более, не пошлют и госпожу Кобаяси Рико: на скромной серой мышке держится вообще вся бухгалтерия. Только госпожа Кобаяси помнит, что из привезенных бумаг обработано и потому можно выкидывать – а что ни в коем случае нельзя еще трогать!

Остается стажер. Собственно, для того он в компании и нужен.

Уважаемый господин Кимура прикрыл веки, повертел пальцами.

– Я решил направить господина Рокобунги. Ему надо расти. В апреле мы примем еще трех стажеров. Господин Хирата получит под начало пару, а одного я отдам господину Рокобунги. Пусть на собственной шкуре испытает ответственность за младшего коллегу.

Уважаемый господин Кимура невесело усмехнулся.

Господин Рокобунги поднялся, оправил наглаженный китель, в котором ему пока не надоело ходить. Поклонился. Стажер должен уметь кланяться. Водить поезда компания его научит. Потому Синдзи и стажер, что всегда на курсах или учебных заданиях. В истинно старых кейрецу нет особой разницы между “белыми” воротничками в офисе и “синими” воротничками в мастерских и кабинах тепловозов. Считается, что сотрудник должен знать понемногу обо всем и уметь как можно больше. Когда JR Hokkaido сочтет стажера обученным, поставит на постоянную должность. Зарплата вырастет, но вряд ли тогда поездишь по всему Хоккайдо. Зато появится шанс поехать по обмену кадрами куда-нибудь на главный остров; может, и в Токио.

В Токио, на верхнем этаже сверкающей громады офисного здания, посреди безукоризненно отделанного и со вкусом обставленного мебелью ручной работы кабинета, на изящном и удобном кресле сборки лучшего дизайнера Японии, сидел большой начальник и читал газету.

Любой, заглянувший на огонек, мог собственными глазами убедиться: у босса все хорошо. Все процессы отработаны. Все дела поручены надежным людям. Есть кому продавать синкансэны в Индию. Есть кому следить за открытием новых станций. Есть кому отправить новенькие “зимородки” пятой серии в далекие Северные Земли – которые, впрочем, благодаря Сангарскому тоннелю и станции Син-Хакодатэ по ту, островную, сторону тоннеля, теперь намного ближе к Токио.

Япония страна яркой, красивой, но – увы! Не всегда предсказуемой! – погоды. Слева море, справа целый океан. Ладно еще, что Тихий; а если бы Магеллан обозвал его “Суровым” или “Бурным”? Поэтому на расстояния, что богатые ковбои могут преодолевать в самолетах, а педантичные немецкие гайдзины в “мерседесах”, а радостные греки белыми пароходиками по игрушечной бирюзе Средиземного моря, среднему японцу приходится ездить вагончиками железных дорог.

Особенно весной, когда с моря приносит снега.

Снега навалило столько, что на фестиваль скульптур в Саппоро смогли отобрать чистейший. Тошико добралась до вырезных драконов и зайцев лишь заполдень, осмотрев два зала. Один в кондитерской Фуджия, возле станции Ацубецу. Второй на берегу, в Исибаси. Оба зала годились для начинающей группы, но ездить от берега моря пришлось бы с пересадками. Тошико решила пока остановиться на кондитерской. Вдруг за выступление скидка будет? Пирожные там вкусные, Тошико могла сравнивать с лучшими столичными, судила обоснованно.

Пока Тошико не сказала владельцам помещений ни да, ни нет. Хотела посмотреть еще место в Тойохира, куда сегодня не успевала. Аварийная некоторое время потерзалась: быть ей образцовой японской служащей или ленивой гайдзинкой “стрелки на шесть – в работу не лезть”? Решила: она импрессарио музыкальной группы. Человек творческий, местами почти богема. Ей ли придерживаться расписания, “яко слепой – стены”?

Думать откровенно, что ее пригласили на свидание – прямо, однозначно, недвусмысленно! – Тошико почему-то не хотела. Мало того: Аварийная после двух предыдущих парней приглашение приняла… С чего вдруг?

Нет, она, конечно, нашла бы причину – но тут небо расчистилось, город засверкал под низким солнцем. Влажные снеговые тучи отползли на гору Моива и там, засевши в тросах канатной дороги “подобно воронам на ветках”, принявшись ехидно смотреть на Тошико. Та остановила такси и велела везти на площадку снежных скульптур – главную, бульвар Одори. Двухмиллионный город праздновал еще на стадионе Цудому и в квартале Сусукино. Не уточни Тошико сразу, таксист охотно прокатил бы ее по всем снежным городкам и счет, разумеется, выставил. Не говоря уж о потерянном времени.

А так не сильно и опоздала.

– Опоздала, старшая сестрица!

– Прости, Фурукава-младшенькая!

Хотэру наставительно повела загипсованной рукой:

– Я что? Ты вон смотри, разгневается Черный Демон.

Девушки покосились на Синдзи. Стажер стоял у палатки с рамэном, ничего не заказывая. Улыбался – осторожно, коротко, быстро прячась в уставное выражение лица – и сдержанно махал Тошико ладошкой.

– Старшая сестрица, а ты будешь на весеннем чемпионате? Братец Кэзуо придет за тебя болеть. И Черный Демон. – Малявка подмигнула в сторону Синдзи. – Он весь такой таинственный, думает, никто не заметил, как все белое покупал в магазине фанатской экипировки. Они со стариками из Ками-Сиратаки заказали фотопечать больших флагов с твоим именем. А там на фотостудии как раз моя старшая сокурсница!

Тошико чуть руками не всплеснула, да сообразила, что жест окончательно переведет ее в категорию “тетушек”, хорошо хоть – не бабушек. Впрочем, Синдзи японец, хотя и с Хоккайдо. А нормальный японец воскресную прогулку по горам начинает с посещения специального магазина. Чтобы там купить специальную обувь, специальный посох с острым наконечником, специальную шляпу, специальный путеводитель… Вот и Синдзи, решив стать болельщиком, начал готовиться.

Тошико скатала маленький снежок. Выждала, пока Синдзи отвлечется почитать ценники на любимый “рамэн с морскими соплями”, хихикнула:

– Мы делили осьминога: он один, а нас тут много.

И ловко забросила снежок стажеру в капюшон.

– Блеск! Ой! Кс-со-о… – Хотэру попыталась хлопнуть в ладоши, отшибла здоровую руку о загипсованную и благопристойно подавила ругательство.

– А, вот вы где!

– Наконец-то, братик! Тебя выпустили?

Господин Фурукава покосился на сестренку, возвел очи горе и пояснил сырым облакам над горой Моива:

– Хотэру родилась тройней. Сперва на свет появилась ее лень, потом она сама, а ее совесть последней… Отчего и померла при родах!

Хотэру задрала носик, не снизойдя до ответа. Господин Фурукава, впрочем, и не дожидался:

– Синдзи, хорош слюну глотать! Пошли в кафе, я угощаю. Премия! Суббота, неделя кончилась!

У нормальных служащих неделя кончается в пятницу. Но где они, а где “нормально”? Восходящая звезда репортажа господин Фурукава-старший, владелица собственной музыкальной группы госпожа Танигути… И он, Синдзи – стажер-первогодок… М-да… Сочетание!

Тошико заметила тень по лицу Синдзи и поняла: если не сейчас, то третьего парня у нее не будет. И вообще никакого не будет. Не отважится она больше на подобное.

Аварийная нахально вцепилась в руку Синдзи, даже грудью вжалась, как подсмотрела у оторвы-Оцунэ.

– Так! Чего загрустил? Я настолько плохо выгляжу?

Конечно, Синдзи смешался, забыл огорчения и забормотал неуклюжие комплименты. Брат и сестра Фурукава тактично отвернулись лицом к снежным замкам. На фестиваль приехали не только японские команды: явились чуть ли не бразильцы. Впрочем, в Бразилии японцев живет много. Понаехали когда-то за лучшей долей. Сейчас господин Абэ старается вернуть на родину предков хотя бы часть, потому как рождаемость падает…

Нет, хватит ей думать вырезками из папиных статей. Вон, Синдзи опять стоит и очень понимающе смотрит… Сверху вниз. А он, оказывается, нормального роста… Ну их всех к морским ежам!

– Синдзи, расскажи что-нибудь железнодорожное? Только веселое.

Господин Рокобунги улыбнулся.

– Мы всю неделю снимали заводскую упаковку и смазку с настоящего синкансэна. Я потому и приехал в субботу. У него аварийные тормоза воздушные. Натуральные кошачьи ушки, когда открыты. Носяра от сказочного тэнгу, а ушки кошачьи.

– О! – Хотэру важно подперла рукой собственный носик. – Это уже не бакэнэко, это какое-то бакэтэнгу получается. Хвост хотя бы один?

Господин Рокобунги усмехнулся:

– Нет, пока не додумались до пачки парашютов. А то выглядело бы, да!

В кафе на втором этаже телебашни, несмотря на праздничную толчею, Фурукава через товарищей разыскал столик у окна, откуда чудесно смотрелся тонущий в цветных огнях бульвар Одори, уставленный снежными львами, драконами, замками японскими и гайдзинскими, а вокруг бесчисленными лисами, тануки, лошадками-“досанко”, громадными тяжеловозами-“банэй”, ловцами селедки, Лунными Зайцами и прочими Ото-химэ.

Для Фурукавы-младшенькой взяли наимоднейшее блюдо: “разбойничью тарелку.” Поставили перед Хотэру пустую миску и нож с ложкой. Чего у соседей отберешь, то и ешь. Больше всего пострадала Тошико, не обратившая внимания на еду: что-то сладкое заказывали, вкусное. Синдзи не говорил ничего необычного и ничего сверхъестественного не делал. Просто сидел рядом и смотрел; и на нее смотрел тоже.

Ничего особенного не произошло с Тошико на том свидании. Домой, в Ками-Сиратаки, ехала она потом на деревянной лавке обычного расшатанного “коробка” (Синдзи говорил: сороковой серии), одним боком к вагонной чугунной печке, а другим боком к тянущему из окна холоду… Все, как всегда.

А только помнилось о шестом февраля одно хорошее. И что пришлось буквально повеситься на парня, подобно вульгарной сукэбан, Тошико нисколько не жалела.

– Нисколько не жалела о вмешательстве в дела госпожи Мацуи. – Тошико разливала чай. Высокоученому наставнику Нагаэ, потом уважаемому господину Отака, потом уважаемой старшей Цудзи. Наконец, и себе. – Честно говоря, я даже и не вспоминала тот случай в последние недели.

Уважаемая старшая Цудзи выпила чашечку и поднялась:

– Гляну, не замело ли то место, куда сегун ходил без охраны. Вы, молодые, тоже долго не сидите: ветер усиливается, дороги заносит, а отсюда до Саппоро три часа по гололеду. Тебе, южанка, так скажу: мы сочувствуем горю госпожи Мацуи. Вы правильно не оставили без внимания смерть ее брата. Люди – крепостная стена, ворота и ров.

Поклонившись, бабка ушелестела сперва в чулан с лопатами, потом на двор, прокапывать путь к туалету. Собственно, туалет и в доме есть, но таким способом уважаемая старшая Цудзи тактично оставила Тошико наедине с охраной.

Тошико посмотрела на уважаемого господина Отака; тот чуть прикрыл веки: разрешаю, мол. И госпожа Танигути спросила прямо:

– Уважаемый господин Отака, почему вы просто не позвонили кумите? Вы занимали главное место на тех переговорах и могли решить вопрос вообще без моего участия. Хотелось бы точнее понимать мое место в происходящем.

Уважаемый господин Отака допил чай, отставил чашечку. Посмотрел на балки, подумал: как пыль вытирать? С лестниц? Посоветовать бабке натяжной потолок? Не обидится ли? Вдруг для уважаемой старшей Цудзи эта недоделанная комната – память об уехавшей внучке?

Опустил глаза:

– Не хотел отдавать якудза прибыль от операции. Лучше госпоже Мацуи вернем, как возмещение.

– Или пропьете всем отделом?

Уважаемый господин Отака заулыбался. Глаза его превратились не то, что в щелочки – в ниточки.

– Или так. Не бандитам же отдавать! Но вообще-то, госпожа Танигути, здесь прибыль – мальчишка-компьютерщик. Теперь он работает на нас.

– Даром?

– Не стоит злить умного человека. Мало ли, кому и что напишет, либо намек бросит. Мы не обеднеем содержать одного сотрудника. А вот иметь в команде знатока всей этой новомодной… – господин Жилетка повертел пальцами, – машинерии с кнопочками… Весьма полезно. К хорошему специалисту не зайдешь с улицы. Все они работают в чьих-то клановых фирмах, понимаете? А нам иногда нужно срочно. И нужно ровно то, что нужно нам – а не крошки с чужого стола.

Аварийная разлила еще по чашечке. Похвастаться высокоученому наставнику Нагаэ, как наловчилась колоть подвешенную бутылку? Решила пока не хвастаться. Нехорошо выйдет, если на отборочном турнире Королева Китами или Рыбачка из Румои подкинут сюрприз. Обе могут, не поспоришь…

Уважаемый господин Отака выпил вторую чашечку и продолжил:

– Риск я оценил невысоко. Огнестрела мы не заметили. И вас не получалось отстранить от операции. Такой характер, надо учитывать.

Аварийная божественным усилием заставила себя молчать. Уважаемый господин Отака спрятал довольную улыбку:

– Потому-то вас я и поставил подальше. Но вода течет, куда никто не ждет. Впрочем, довольно о прошлом. Какие ваши планы на будущее?

– Ровно в середине апреля отборочный турнир. До и после обычное расписание. Утром тренировки, – Тошико поклонилась высокоученому наставнику, – потом университетские работы. Иногда репетиции. Дни поездок известны заранее, я передавала вам список.

Уважаемый господин Отака кивнул: получил, помню.

– А как дела в музыкальной группе? – произнес первую за вечер фразу высокоученый наставник Нагаэ.

– Не рискну гневить небо жалобами. Мы, наконец-то, записали полноценный диск. Десять песен, как у настоящих звезд. Хотите послушать?

Послушать первый диск новой группы досточтимая госпожа Танигути смогла только вечером. Она самую малость сердилась на супруга: хитрый Шоичи урвал полчаса, еще на работе узнал, о чем в дочкином проекте поется, и теперь сидел с непроницаемым видом.

Все равно придется признать: выросла Тошико. Многие начинают петь песни, немногие добираются до настоящего альбома. Сообщали, что диск не стал хитом, но и в полной безвестности не прозябает.

Что же там такое?

Улыбкой извинившись, досточтимая госпожа Танигути удалилась из-за праздничного стола. Праздновали одиннадцатое февраля, День основания государства. Отпуска в Японии короткие, зато праздников много. Есть время выдохнуть.

А еще в праздники можно без помех побеседовать лично с людьми из Северных Земель. С теми самыми оперативниками семьи Гото, что, прикрывшись диском, привезли из далекого Обихиро свежие новости о морозной ночи четырнадцатого числа двенадцатого лунного месяца.

Высокочтимый господин Танигути проводил жену понимающей улыбкой. Направляясь в свои комнаты, Котооно как бы случайно и якобы небрежно смахнула привезенный диск в карман фартука. Вот и пусть слушает. Высокочтимый господин Танигути разлил остатки сакэ по чашечкам, гостеприимно повел рукой над закусками:

– Еще раз?

Круглый, плотный, коротко стриженный и похожий на серебристый одуванчик, гость поклонился:

– Один раз. Увы, молодость не вернуть.

Выпив чашечку, высокочтимый господин Танигути задержал ее в сухих ладонях. Посмотрел на чистый-чистый, белый потолок.

– Я решил не наказывать ее за попытку стать взрослой. Но мне бы не хотелось, чтобы девочка возымела вредные иллюзии: что любую проблему можно решить… Крепкими парнями и оружием.

– Полностью с вами согласен, – гость низко поклонился. – Ведь устройство ее приключений, равно и ответственность за них, падет прежде всего на меня.

– Стоило бы еще разок за взаимопонимание, но увы!

Сегун вздохнул:

– И моя молодость… Вот. Жду внуков.

– О! – гость усмехнулся. – Поверьте, ни с чем не сравнимое чувство. Узнавать через поколение собственные черты. Движения рук, наклон головы… Даже сын, помнится, меньше походил на меня.

Через некоторое время – старики не смотрели на часы – поодаль хлопнула дверь. Скоро вошла Котооно, держа диск двумя пальцами, подобно дохлой мыши, обнаруженной в только что выстиранном белье.

– Фу! – Только и сказала Котооно, при виде гостя вспомнив, что она, вообще-то, досточтимая госпожа, а не студентка, носившая обеды парням в живые цепи протестующих. Да тогда она бы эту пластинку с маху об стену! И пусть лазерной записи тогда не знали, но подобные песни, увы, появляются вечно…

Нет, но каковы северяне! Собираться полными залами, чтобы услышать… Это вот?

– Фу! – Досточтимая госпожа положила диск, откуда взяла, и села к столу. – Дорогой, поухаживай за дамой.

Откровенно улыбающийся Сегун ловко наполнил чашечку жены, а заодно и себе с гостем плеснул – буквально на донышко. Выпили. Жена погрузилась в собственноручно созданные закуски: креветки, корень такояко, рисовые шарики с рыбой. Гость молча пробовал каждое блюдо. Хозяин дома не отставал, всем своим видом показывая, что наслаждается едой, а о прочем знать не знает… Но не родился еще мужчина, способный перемолчать раздраженную супругу.

Первым сдался Шоичи:

– Дорогая, чего ты ждешь от молодежной группы из глубочайшей провинции? Простите, уважаемый гость.

– На правду обижаться не стоит. Помню, Северные Территории и Японией-то не считались.

– Да… Дорогая, они ведь все младше семнадцати! Ниспровергатели авторитетов. Как мы в шестидесятые.

Котооно поставила чашечку печатью на приказ, гневно сверкнула очами. Промолчала. Супруг виновато посопел и добавил:

– Твои любимые “Битлз” знаменитую “Yesterday” написали не сразу! А вообще я рад. Пусть играется с фирмой. Не ферму же завела, и на том спасибо.

– О! – гость снова учтиво наклонил голову. – Вы знаете эту гайдзинскую шутку?

– Я не знаю! Рассказывайте! – потребовала Котооно.

– И даже не спросишь, пристойная ли?

– Сам напомнил про шестидесятые.

Гость проглотил ехидство. Не вина досточтимой госпожи Котооно, что она родилась в семье Гото, а вот гость появился на свет в доме тюремного смотрителя Абасири, у края Ойкумены, и ветра с Тихого Океана трепали дом, как Хатико тапок. После особо сильных ветров гость собирал с пола выдавленные тряской гвоздики…

– Что вы, досточтимая госпожа. Шутка вполне пристойная. Самый быстрый способ разориться – игра на скачках, ставки на лошадей. Самый приятный – женщины, конечно. Но зато оба способа еще позволяют что-то сберечь в карманах. А вот сельское хозяйство…

Гость усмехнулся.

– Сельское хозяйство – самый надежный способ разориться.

– Я вас помню, – сказала Котооно вдруг. – Однажды вы и ваш уважаемый отец сопровождали меня и подружек в старшую школу. Вас тогда звали…

Гость предостерегающе поднял руку; Котооно осеклась.

– Понимаю: специфика. Без имен. Могу я спросить?

– Безусловно, – гость поклонился низко-низко.

– Вы наблюдаете за Тошико почти год. Скажите честно: есть ли у нее, наконец, парень? Совсем скоро день Святого Валентина. Она хоть кому-нибудь шоколад подарит? Чтобы по-настоящему?

– Я бы рискнул утверждать, что парень у нее есть. Насколько там все серьезно, увы… Не в моей компетенции. Прикажете ввести в состав наблюдателей женщину? Может, ваша дочь будет с ней откровеннее?

– Прежде всего Тошико оскорбится на усиление надзора, – отмахнулась Котооно. – И никому ничего не скажет. Нет, не стоит. Насколько я понимаю, пока не вопрос жизни и смерти?

Гость снова поклонился.

– Насколько понимаю я, одну попытку похищения мы успешно отразили. Сразу за этим покарали наглецов, чем показали всем нежелательность новых попыток. Полагаю, от людей опасности ей вряд ли теперь угрожают.

– А от кого угрожают?

Гость прикрыл веки.

– Север. Сезон риссюн – “начало весны”. Снег.

Снег начался поутру, но Золотой Мальчик от поездки не отказался. Достаточно прошло времени на успокоение чувств: с ноября до Святого Валентина. Пора съездить и закрыть отношения с госпожой Мацуи. Не “начнем все сначала”, ни в коем случае! Просто извиниться: прости, мол, подруга, такой вот я… Нехороший человек. Расстанемся хотя бы не врагами?

В глубине души Золотой Мальчик понимал: пора выбрать одну девушку. Гулял-то он много, да помнит лишь госпожу Мацуи… Даже в мыслях Золотой Мальчик не называл бывшую любовь по имени. Только официально, чтобы увеличить расстояние.

Прошлого не воротишь; как там у Великих Древних в стихах? “Мы сумеем вернуться в наш двор – юность нам не вернуть все равно!”

Так что съездить, распрощаться. Подарок оставить – будет что госпоже Мацуи об стену шарахнуть, отвести душу.

Золотой Мальчик не взял вторую машину с охраной: пыль в глаза пускать некому. Поехал сам-третий с водителем и охранником, и того взял более для солидности. Чтобы сразу расставить акценты и построить беседу с правильных позиций.

Водитель и телохранитель жили на Хоккайдо примерно вдвое дольше Золотого Мальчика, и не пришли в восторг от поездки под самый февраль. Но их дело подчиненное; взяли только большие лопаты, запасное колесо, да канистру солярки тщательно укутали пленкой и коробку рисовых колобков прихватили.

Насколько они оказались правы, Золотой Мальчик понял уже на выезде из Камикавы. Тридцать девятую дорогу, конечно, чистили – буквально утром прошли три “Комацу” веселенького апельсинового цвета, с отвалами выше роста – но весной погода меняется часто.

Перед мостами Нитто водитель едва успел глянуть налево, на ту самую линию Сэкихоку, да на “триста тридцать третью” дорогу – как потемнело вокруг, облака отрастили косматые ноги и побежали теми ногами вокруг стократно, оставляя за собой громадные белые колбасы. Ветер стесал верхушки снеговых дюн, залепил наглухо лобовое стекло. Холмы по сторонам дороги выросли втрое. Черное небо стало крышкой тоннеля, только вот света в конце никто не видел!

– На обочину!

– Узко: правый бок на полосе останется! В снегу еще догонит кто сослепу.

Водитель кивнул; Золотой Мальчик, поразмыслив, согласился. С одной стороны, между полосами тросы разделителя, в лоб со встречной не прилетит… Легкое что-нибудь не прилетит, фуру или снегоочиститель шнурки на алюминиевых столбиках не удержат. С другой стороны, ограждение мешает просто съехать с трассы влево.

Мотор в триста сил исправно тянул, но завал нарастал с каждой секундой; наконец, слева в снегу показалась верхушка зеленого щита. Площадка, лесенка и перила утонули в снегу, но люди знали, что на щите укрытый от непогоды телефон, специально для вызова помощи.

Мужчины переглянулись. Будь погода хуже, позвонили бы. Как на грех, снег пошел тише: тучу пронесло дальше на запад. Небо из черного стало темно-серым, а потом и белым, обычным для весны.

Мощная машина пересилила шквал. Золотой Мальчик подумал: не возвращаться ведь с полдороги, это уж точно плохая примета.

– Поехали, – выдохнул он. – Вон, свет показался. Наверное, впереди конец тучи, край циклона.

Насколько он ошибался, мужчины поняли только перед въездом в тоннель Накакоси.

Перед въездом в тоннель Накакоси есть белое строение с плоской крышей и блестящими козырьками над постоянно закрытыми дверями. В строении обычно гудят силовые трансформаторы освещения и вентиляции тоннеля. Для их обслуживания вокруг строения асфальтированная площадка, сейчас покрытая снегом чуть выше груди среднего мужчины. Среднего для Хоккайдо. Гайдзину, наверное, будет по пояс.

Посреди площадки догорала машина – вот какой “свет надежды” они видели за пару километров! – а вокруг, чавкая по расплавленному неровным кольцом снегу, бегал мужчина, бестолково взмахивая руками. В просветах метели Золотой Мальчик видел: бедолага пытается тыкать пальцами в телефон. Естественно, сигнал не проходил: под самой горой радиотень, объяснял же папа…

– Молодой господин, на вас руль. Проследите, чтобы мотор не заглох!

Золотой Мальчик скрипнул зубами, но подчинился. Водитель схватил фольгированное одеяло, телохранитель вырвал из креплений огнетушитель, и оба они кинулись на помощь. Небо снова чернело: приближался шквал. Здесь, между холмами, непогоду предвещала лишь стремительно падающая тьма.

– Там никого нет! Все живые! – мужчина перекричал даже бурю. Водитель и телохранитель остановились на миг; телохранитель поднял глаза к наползающим тучам и приказал – Золотой Мальчик не слышал, но жест легко понял: “Садитесь на заднее сиденье.”

Водитель покрутил рукой и махнул вперед, в сторону портала. Это Золотой Мальчик тоже понял. Едва мужчины впрыгнули на кресла, Золотой Мальчик плавно и аккуратно тронул тяжелую машину и въехал в тоннель – там светились лампы, снег туда влетал слабо, обратным забросом, и потому насыпался едва до колена. Внедорожнику с трехсотсильным двигателем не преграда.

Проехав метров пятьсот от окончательно почерневшего неба, Золотой Мальчик остановился, не глуша мотор. Сдвинулся на левое кресло; водитель занял привычное место. Телохранитель спросил спасенного:

– Господин, что случилось? Вы жгли машину, чтобы согреться?

– Что вы! Мое имя Хаттори Се. Меня попросили об услуге. Я не смог отказать. Пришлось ехать в плохую погоду, и я сдуру взял электромобиль!

– А, так у вас батарея загорелась! – Золотой Мальчик не сдержался. – Простите… Видимо, вы перегрели двигатель, пытаясь преодолеть заносы. Электромобили плохо держат перегрузки. Особенно во влажную погоду: пробивает изоляцию.

Кругленький человечек, ставший еще круглее в наброшенном на плечи одеяле, зябко передернулся.

– Признаться, я сам виноват. Мог бы встать у телефона за Камикава и ждать помощи.

Телохранитель подал нахохленному воробью фляжку:

– Встань вы там, у телефона, мы бы не смогли вас объехать. Образовалась бы пробка. А так вы не перекрыли трассу. Это весьма ответственный и достойный поступок! Уважаемый господин Хаттори, мы вам обязаны.

– Вы сильно переоцениваете меня, – господин Хаттори поклонился, ударившись лбом о подголовник переднего кресла. – Я всего лишь выполнил то, что должно.

Водитель тронул машину.

– Тоннель проедем быстро. Что потом?

– Площадка, метров двести, до второго тоннеля. – Телохранитель нахмурился. – Судя по погоде, ее уже завалило. Будем прокапываться?

– У нас нет выбора, – Золотой Мальчик повертел носом. – В тоннеле не развернуться. И потом: позади нас такая же пробка.

– Послать гонца к телефону?

Мужчины переглянулись. Господин Хаттори фыркнул и чихнул.

– Простите. Все-таки перемерз. Как некстати! Столько дел! Подведу друзей!

– Что вы думаете о предложении водителя?

– Думаю, человек легко собьется с трассы в сплошной метели. Ограждения заметены снегом, перешагнешь и не заметишь. Если буря продлится хотя бы часов шесть, здесь вырастут форменные горы. Как на фотографии из Аомори, где автобус в снеговом каньоне.

Телохранитель и Золотой Мальчик переглянулись. Парень глаз не отвел. Отец учил: если отдал приказ или принял решение, стой на своем до конца. До упора. До критических проблем. Погода – не критическая проблема. И вот еще что стоит напомнить подчиненным:

– Если бы мы развернулись там, у телефона… Или вовсе не выехали из Камикавы… Недолго бы грелся господин Хаттори.

Телохранитель сумрачно кивнул. Как всякий порядочный японец, он тоже предпочитал “выигрышу” – “не проигрыш”. Но куда денешься от факта: они рискнули сунуться во тьму, и вот – спасли человека. Телохранитель проворчал:

– Машина сгорает за полчаса. Если вы, молодой господин, заглохнете в безлюдье, снимите капот, сделайте укрытие. Режьте колеса и жгите кусочками. Тогда выживете. Люди держались до четырех суток.

– Где у нас помощь не приходила четыре дня?

Телохранитель вздохнул:

– В молодости я помогал вашему уважаемому отцу торговать автомобилями на причалах Отару. Гайдзинские перегонщики вели купленные у нас машины по холодной Сибири, где на пятьсот километров ни одного человека. У них имеется… Опыт.

Пока все изумленно переглядывались, телохранитель продолжил:

– Некоторые наши клиенты любезно поделились кое-какой наукой. Если встанем в… Женской щели… Между тоннелями… Колеса жечь не придется.

– Подъезжаем, – буркнул водитель. – Впереди снег, но невысокий.

– Байта! Это: “невысокий”?

На выходе из тоннеля внедорожник врубился в заносы буквально капотом; водитель сразу воткнул заднюю и вернулся на чистый бетон, куда снег не доносило.

– Приехали, молодой господин. Вперед никак, радиатор забьет. Либо чистить дорогу – хотя бы до высоты бампера – либо возвращаться. За тоннелем дорога чуть шире, я сумею там развернуться.

– Ну что, парни: с Днем Святого Валентина, – вздохнул Золотой Мальчик. – Съездил, ксо, выяснил отношения. Дарили кому-нибудь шоколад?

Шоколад нашелся в запасах водителя. Рис прихватил охранник. Золотой Мальчик щедро выставил бутылку подарочного коньяка: опоздают они точно. Не факт, что вообще доедут. К чему тогда беречь?

Здесь, между тоннелями, эта самая радиотень, чтоб ее. Сотовая связь и в хорошую погоду не особо устойчивая. А сейчас уже, наверняка, одну-две вышки ретрансляторов свалило ветром. Правда, хоть высылай гонца к спасательному телефону. Привязав только тросом, чтобы найти потом несколько раньше схода снегов.

Одно, чем хороши океанские бури: короткие. Сутками снег не валится. Часов шесть, много – восемь – пронесло тайфун и можно решать: ехать вперед? Назад? Ждать помощи на месте? Хотя бы увидеть, сколько навалило снега.

Приняв решение, Золотой Мальчик успокоился и обратился к охраннику:

– Пора воспользоваться опытом гайдзинского приятеля. Надеюсь, дрова рубить он вам не советовал?

– Сходить с трассы? Сохрани нас боги и будды!

Телохранитель вылез в сырой холодный ветер со снежной пылью. Прошагал до засыпанного выезда, вернулся.

– … Метров сорок. Нормально, свежий воздух есть. Будем проверять. Если что, придется откапывать окно.

Вентиляция в тоннеле работает, пока есть электроток. А электроток есть, пока провода не порваны бурей. В Японии землетрясение обесценивает подземные кабеля одним толчком. Приходится вешать на столбах, чему рады уже тайфуны.

Пока Золотой Мальчик прикидывал, сколько еще продержатся в тоннеле свет и вытяжка, охранник достал стандартный армейский котелок, весь в дырках. На дне большие, высверленные относительно аккуратно, цепочкой по периметру. На крышке много мелких, вразброс, как попало: гвоздем пробивали.

Из котелка охранник достал нарезанные по высоте обычные свечи. Водитель, тоже знавший, что делать, принялся завешивать окна чехлами от сидений, заводя края толстой ткани за ручки на потолке. Стекла в передних дверях водитель опустил буквально на палец:

– Не оставим вытяжки, угорим. Молодой господин, газет не найдется?

– Э… Нет. Я с телефона читаю.

– Телефоном окна не утеплишь. – Водитель вздохнул, но Золотой Мальчик на подначку не обиделся. Спросил:

– Разве так важно?

– Если окна не завесить, машина остынет мигом. Двигатель-то придется остановить.

– Э… А наш дизель потом не скажет: “я тут солярку откусить не могу” ?

– До “потом” надо еще дожить. Есть знак аварийной остановки?

Золотой Мальчик достал складной треугольник и отнес его метров на сто вглубь тоннеля, откуда все еще мог появиться товарищ по несчастью. Или спасатели. Но им тоже не стоит врезаться в спящий автомобиль.

К его возвращению все уже облегчились на обочине за тоннелем. Как и предполагалось, там навалило метра два, и метель не прекращалась. Все, что им удалось бы сейчас раскопать, мигом замело бы обратно.

Оставалось ждать, что мужчины и сделали, постаравшись устроиться на сиденьях поудобнее. Закрыли все двери, завесили все окна, заглушили мотор. В тишине резко свистел ветер, шуршала по лобовому стеклу пролетавшая в тоннель снежная пыль.

Охранник поставил котелок на жестяные коробочки от леденцов. Под самый низ подсунул алюминиевый поддон для сборки масла. Затем бережно опустил в котелок первую свечку и поджег.

– Вот. Половинка свечи горит около трех часов. Четырнадцать градусов держит. Потом все выходим, разминаемся, разгоняем кровь. Осматриваемся, проверяем дыхание. Возможно, откапываем снег на входе, чтобы не угореть. Потом новая свечка. И так далее.

Подождал, пока фитиль разгорится и осторожно насадил крышку в мелких дырочках.

Золотой Мальчик протянул руку: котелок очень горячий. Свеча расплавится.

– Парафином тягу не забьет?

– Греется сильно, дырки в дне широкие – вытечет. Нарочно поддон стоит, коврики не попортить.

– Я думал, у вас газовый нагреватель с баллончиком.

– Может забиться форсунка, – пожал плечами охранник. – Или раскрошиться керамическая пластинка в нагревателе. Особенно, если в машине возить. Слышал, что встречаются бракованные баллоны. Правда, не видел, но проверять неохота.

– Газ кончается. – Прибавил водитель. – А большой баллон, чтобы надолго хватило, страшно держать в машине. Газ и так не игрушка.

– А тут жестяной котелок, обычные свечки из любого комбини. – Охранник пересчитал обрезки. – Шестнадцать штук. Сорок восемь часов тепла.

За двое суток пройдет любой тайфун; Золотой Мальчик тоже двинул плечами. Взрослое приключение, мать его Идзанами… Завернулся поплотнее в пуховик, и постарался думать о хорошем.

Получалось, правда, думать лишь о госпоже Мацуи. Эх, сколько же сил тратишь, чтобы только перекинуться словами лицом к лицу! Словно бы на дворе не двадцать первый век, а всего лишь одиннадцатый.

Одиннадцатый час Тошико и Синдзи встретили в парке Русуцу, на юг от Саппоро, перед входом в большое серое здание. Аварийная набралась духу подарить шоколад, а потом не развернуться и не убежать с воплями. Даже странным ей показалось, что удержалась образом взрослой женщины, владелицы собственного бизнеса, а не чем иным.

Не то, чтобы Тошико привыкла так о себе думать, но факты куда денешь? Играют “Лучшие в аду” вполне приемлемо, не одними фигурами и костюмами берут. Судя по продажам диска, неплохи и голоса. Не зря высокоученый наставник Журавль строжится на репетициях.

А их мотор и главная пинательница, почти начальница, вдруг повернется на пятке, спрячет лицо в шерстяных рукавичках и побежит в слезах от кавалера номер три – всего лишь потому, что первые два оказались неудачными?

Синдзи, судя по каменной морде, ничего такого не заметил. Хорошо хотя бы, сюда он приехал без привычной формы, не привлекая лишних взглядов. Ну парень и парень. Ну шоколад, ну вручили. Кажется, девушке даже понравилось вручать – если судить по улыбке, конечно.

С другой стороны, а по чему еще судить?

Минут через пять пара, наконец, распуталась в чувствах достаточно, чтобы сойти с прохода и не изображать бесплатный цирк для текущей мимо людской реки.

Влились в поток и пошли смотреть лыжников. Большой курорт в Русуцу, кататься можно и на лыжах, и на сноуборде, и недавно открыли новый аттракцион, куда настойчиво зазывал мальчик то ли девочка в костюме Пикачу: можно съехать с вершины горы по особой трассе в маленькой пластиковой лодочке. Почувствовать себя пилотом бобслея Зимней Олимпиады!

Конечно, они попробовали.

Попробовали подаренный шоколад прямо там. Выдыхая после свиста в ушах и мелькания деревьев по сторонам заковыристого спуска, Синдзи решил, что выждал достаточную “паузу вежливости” перед распаковкой подарка. Да и веселый ужас придал тонну аппетита, не меньше.

Синдзи сдал невесомую пластиковую “лягушку” и к ней весло, подобное гусиной лапе, чтобы толкаться от стен ледяного желоба в самых лихих виражах. Потом распотрошил упаковку, переломил плитку и протянул половину:

– Будешь?

– Ага, спасибо! О чем задумался?

– Скажу я завтра корешу Фурукава: “Мы с ней катались на лодке, сплетенной из стеклянных нитей, по расплавленному и потом застывшему пеплу звезды!” – так он пальцем у виска покрутит. Скажет: во, наркоман или поехавший. Но – и лодка стеклопластиковая, и вода – сгоревший водород Солнца, потом замерзший.

– Так тебе всякие заковыристые факты нравятся? Тогда пошли, я тут место знаю!

Дохрустев шоколадом, Аварийная втащила спутника в главное здание. Повертела головой.

– Где-то тут видела… Ага. Вот они!

Решительно вбилась в небольшую очередь перед киоском и скоро принесла добытые пончики. Синдзи похлопал глазами: пончики светились в послеполуденном сумраке. Вышли наружу, но там свечение не различалось. На вопросительный взгляд спутница ответила:

– В них глазурь сияет. Австралиец придумал. Глазурь из фрукта юдзу.

Тошико погрустнела:

– Подлинный бака-гайдзин придумал. Жрите, значит, по ночам, со всеми удобствами, и даже света включать не надо, мимо еды не промахнетесь. Жрите и толстейте… Вот гад!

– Юдзу? Ха!

Господин Рокобунги хлопнул в ладоши:

– У нас на ферме его почти три те. Хочешь, съездим?

Тошико подумала: это же с родителями знакомиться… Ой-ой. Спросила:

– А что еще там есть интересного? Просто посмотреть юдзу и в телевизоре можно.

Тогда Синдзи, с тем же непроницаемым лицом, сказал:

– Еще? Классно кататься на свиньях. Мы с братом устраивали родео, точно как в кино про ковбоев. Отец ругался, помню… Хуже всего кататься на овцах!

– Тоже выглядишь бараном?

Синдзи хмыкнул:

– Кто там думал о внешности, в семь-то лет! У овцы как: шкура чулком, ходит во все стороны. Вот запрыгнул ты, и в шерсть пальцами вцепился, и ногами обхватил, как самурай из “красной конницы” Такэда… А через пару скачков уже съехал набок вместе со шкурой.

– Овец не жалко?

Синдзи посмотрел на девушку чуть свысока:

– Горожанка. У нас животные для еды растут.

– Я-то думала, мясо в холодильнике само зарождается. Благодарю за приглашение. Не сердись, я пока не очень готова знакомиться с твоими родителями. И братьями, наверное?

– Братья женаты, только старший с отцом живет. О! У Сэберо виноградник почти рядом. Не хочешь в Обихиро, можно туда съездить. Ближе, чем досюда, просто северный пригород.

– Надеюсь, не сейчас? – поправив шарф, Тошико кивнула на восточный горизонт, где за горой Дайсецудзан высилась черная стена облаков.

– Конечно, нет. Конец лета лучше всего. Виноград можно прямо с ветки есть.

– Немытый?

– Точно, горожанка.

Парень спохватился: не слишком ли настойчиво звал ее к родственникам? Вдруг не так поймет? Но девушка просто улыбнулась:

– Подымай выше: эдокко. Потомственная.

И подумала: не слишком ли упорно отпихивается от приглашений? Синдзи, наверняка, ничего плохого в виду не имел и вряд ли строил далекоидущие планы. Просто потому, что он – парень. Вот его кореш, господин Фурукава, тот хитровывернутый. Про сестру его и вовсе думать страшно. А Синдзи скорее по лбу даст, чем начнет многоходовку в стиле Нобунага или Токугава. Не зря изо всех самураев он вспомнил именно Такэда.

Ха. Зато у нее теперь тоже есть парень. Можно будет не смущаться при следующей встрече с нахальной тайчо.

Тошико посмотрела на облачную черную стену. Нахальная тайчо сейчас именно там, под ногами-тучами большого тайфуна. Сюда через высокую Дайсецудзан долетают лишь отголоски. А вот на восточной стороне… Там сегодня весело!

Весело хрюкнув, крыша дровяного сарая взмахнула углами – плевать, что дед Маэда осенью пригрузил ее четырьмя снятыми колесами, прямо на дисках! Крыша снялась, вальяжно пролетела над улицей; боги и будды отвели ее от фронтона соседского дома. Накренилась в левый вираж, отбомбилась всеми четырьмя колесами по заметенному асфальту. Сбросив лишний вес, воспарила еще на добрых десять метров, и тогда только впоролась углом в дерево на перекрестке, загремела тоскливым голосом тонкого металла, и окончательно распласталась по сельской улице, подрагивая волнами, подобно змее, глотающей снег.

Разлеглась крыша аккурат перед черным здоровенным внедорожником.

Внедорожник не остановился: видно, люди в нем за время дороги повидали кое-что занятнее летучей металлочерепицы. Машина обогнула упавший лист и укатила; дед Маэда покрутил головой. Одеться и выйти? Листа ему обратно не втащить. В такой ветер, скорее, сам улетит в гости к принцессе Кагуя. Даром что Луна скрыта бешеными, туго свитыми облаками.

Махнув рукой, дед Маэда пошел заварить чаю. А интересно, к кому это джип? Убили господина Мацуи с того края селения, и перестали кататься по Сиратаки дорогие “столичные” машины. К Танигути-младшенькой, что ли, кавалер? Вот, молодость: он, Маэда Макото, в такую погоду не погонит на улицу чинить сарай ни внука, ни зятя. А городские – на тебе! Из самого Саппоро, поди, сквозь метель и снега… Наша, деревенская, тут бы и растаяла, думал господин Макото Маэда. А столичная южанка запросто может фыркнуть через губу… Эх, как там говорил гайдзин с траулера: “С ними невозможно, и без них невозможно.”

Или гости к госпоже Мацуи?

К госпоже Мацуи они добрались только утром пятнадцатого. Сам Золотой Мальчик отчаянно зевал и думал: вперед они прокопались, а назад ехать – расчищена ли трасса?

Что думали водитель и телохранитель, осталось тайной. По лицам их если кто и мог читать, то здесь, на заснеженной, вымороженной отходящим тайфуном окраине, таковой не присутствовал. Впрочем, Золотой Мальчик и сам бы охотно тут не присутствовал: не на свидание приехал. Но воспитание не позволяло бросить начатое.

Улицы Сиратаки кое-как прочистили лесничие на новом тракторе, ибо господин староста реял над ними черным вороном. Сейчас он погнал всех чистить проезды на восточной окраине, к станции Кю-Сиратаки. На западной, у платформы Ками-Сиратаки, снег доходил до верха капота. Но телохранитель вчера ночью поделился еще одной гайдзинской мудростью, и перед радиатором в решетку запихал развернутую в лист картонную коробку от сапог.

Опытный водитель уверенно направил машину проминать свежий, пухлый пока, снег в проулке, оставляя за собой натуральное ущелье, разве что неглубокое. Будь на окраине жители в домах, они бы прокапывались к ущелью от калиток – увы! Лишь дом семьи Мацуи выглядел жилым.

Перед калиткой стояла хозяйка дома и задумчиво чесала затылок, рассматривая нечто под обрезом крыши. Снег оттуда сполз и теперь лежал грудой, не доходя до свеса всего локоть или полтора.

Машина встала. Золотой Мальчик вылез, пошатываясь. Растер снегом лицо и тогда только приблизился, поднимая ноги по-журавлиному, морщась от насыпавшегося в кроссовки снега. Оцунэ посмотрела искоса, но ругаться не стала. Ткнула пальцем:

– Видишь, отпечаток?

– Что… Да это же кот! Пузо и четыре лапы морской звездой.

– Про хвост и яйца ты из деликатности промолчал… Я-то думала: че там на крыше гремит?

– Но почему следы от отпечатка?

– Потому, что он шел по крыше и вместе с пластом снега съехал. А потом поскакал вон туда, за сарай. Кстати, здравствуй.

– Здравствуй… Я чего приехал: поговорить хотел.

Оцунэ двинула плечами и пошла во двор; Золотому Мальчику пришлось идти следом по единственной протоптанной дорожке. За углом дома, на столь же спешно расчищенной колоде, возле большой керосинки – видно, столбы повалило ветром, свет пропал – невысокий мужчина, закатав куртку до плеч, жилистыми руками ловко снимал шкуру с лисы. Золотому Мальчику никогда не приходилось свежевать дичь, но вообще на фермерском Хоккайдо дело обычное. То медведя собьют бампером в ночной поездке, то у родичей на ферме корову режут… В общем, не стошнило. Он даже нашел в себе силы сказать:

– Поздравляю с удачей. Капканом?

Мужчина повернул голову и Золотой Мальчик его узнал: тот самый продавец апельсинов, чья лавка все лето стояла перед станцией. Поклонился:

– Господин Кандзаки.

– Молодой господин, – ответно поклонился мужчина. – Вечером я рубил мясо тут, на чурке. Холодильник-то встал с началом тайфуна. Решили все пожарить, чтобы не испортилось.

Мужчина кивнул на большую черную сковороду в сугробе под стеной.

– Утром вышел за дровами для печки, а топора не вижу, темно. Взял керосинку. Смотрю: как в протоколе, “следы волочения”. Пошел по следу и вот. Лиса давно крутилась возле помойки. Видно, ночью пришла за мясными крошками. Лизнула топор и приморозилась. Убил поленом, чтоб не мучилась.

Оцунэ хмыкнула:

– Метель!

Обернулась к бывшему:

– Ты вроде поговорить хотел?

Золотой Мальчик набрал воздуха и сказал:

– Я попрощаться приехал. Чтобы ты не держала на меня зла.

– Интересная идея. – Оцунэ выхватила сковородку из сугроба быстрее, чем Тосиро Мифунэ смертоносную катану. – Эту истерику я посвящаю тебе, любимый!

Оцунэ рубила быстро, по всем, выученным в кендо, линиям. Хорошо еще, не ребром сковороды, но и плоскостью, оказывается, больно! Даже сквозь толстую зимнюю куртку. Несколько мгновений Золотой Мальчик видел только черное пятно сковородки, белую землю и белое небо, и краем глаза слева коричневые мокрые доски. Справа сугробы, слева дом; оставалось пятиться по той самой тропинке. Спохватившись, что водителю и охраннику нельзя показываться в таком виде, на углу Золотой Мальчик поневоле встал насмерть, уворачиваясь, подставляя толстые рукава пуховика, пару раз больно приложившись виском и скулой о черные доски. Хорошо, окраина нежилая: местные не видят его позора.

Золотой Мальчик пожалел, что выпил подарок там, в туннеле. Уж лучше бы Оцунэ разбила дорогую бутылку об стену и успокоилась. Наверное!

– Ну ладно, милая, – мужчина обнял воительницу со спины. – Хватит.

Оцунэ фыркнула и запустила сковороду примерно в сторону Саппоро; белый фонтан показал, где искать ее после схода снегов. Обернулась и проворчала:

– Лапы убери, миротворец. А то знаю я вас. От петтинга до фистинга — рукой подать!

Но все же перестала наскакивать на гостя и тоже умылась белым снегом. Золотой Мальчик посмотрел на нового мужчину Оцунэ – тот стоял молча, не нарываясь, понимая собственный выигрыш, и Золотой Мальчик ощутил горькую обиду. С мужчиной Золотой Мальчик мог хотя бы подраться!

Смысл драться? А какой смысл Оцунэ бить его сковородкой? Ксо, как щека болит! Уж не треснула ли кость? Золотой Мальчик не боялся боли, но вот потерять чеканное лицо, образ красавчика “кой-као” – как же потом женщин клеить?

Золотой Мальчик засопел и полурешительно шагнул вперед, сжимая кулаки. Господин Кандзаки на удивление ловко обогнул Оцунэ и встал на той же тропинке. Руки у него висели расслаблено, сам он стоял свободно – будто не в узком желобе на скользких натоптышах, а на ровном асфальте. Золотой Мальчик сразу вспомнил виденные чемпионаты по кендо; точно так стояли там наставники и мастера. Этот, пожалуй, скулу окончательно доломает; Золотой Мальчик замер.

– Вы там длину члена меряете уже? – Оцунэ подпрыгивала, выглядывая из-за плеча клятого продавца. – Или суходрочкой занимаетесь?

Господин Кандзаки не ответил. Золотой Мальчик набрал воздуха и поклонился:

– Прошу простить. Я вел себя неправильно и невежливо. Могу ли я как-то искупить вину?

– Конечно, можешь! – теперь уже Оцунэ отодвинула кавалера, но тот, на удивление, не упал в снег. – Поработай на благое дело, улучшение экологии.

Золотой Мальчик икнул:

– В смысле?

– В смысле вали отсюда, воздух будет чище.

Если бы проклятый торговец апельсинами сказал хоть слово!

Золотой Мальчик поклонился – молча. Сдержанно. Развернулся и вышел из двора. Через минуту госпожа Мацуи и господин Кандзаки услышали, как завелась большая черная машина.

Машина выехала на трассу. За время битвы со сковородкой по ней успел пройти караван желтых снегосбрасывателей, сейчас видный к востоку, в сторону Китами.

Водитель довольно буркнул, прибавил газу. Глянув на Золотого Мальчика, телохранитель протянул ему фляжку. По ночевке в тоннеле Золотой Мальчик знал, что коньяк из фляжки ничем не хуже купленного в жертву госпоже Мацуи. Или уже госпоже Кандзаки?

– Я-то думал, она тут с тоски пропадает. А у нее новый мужик. Байта!

Длинным глотком добив остаток фляги, Золотой Мальчик вернул емкость.

– И вот, чтобы это узнать, мы два дня ломились по снегу?

Переглянувшись с водителем, охранник сказал:

– Господин Синохара, вы заплатили за настоящее, взрослое знание удивительно дешево. Позволите дать вам совет?

– Какие церемонии, господин Яно!

– Поспите. Вам станет легче на сердце. Часа через три-четыре вы сможете подменить господина Вада за рулем.

Господин Синохара кивнул. Откинул подголовник, устроился на кресле получше, прикрыл глаза и задышал ровно, как советовал ему брат, служивший в Силах Самообороны. Совет помог или подействовал коньяк из фляжки; всего вернее, сказалась тревожная предыдущая ночь. Уснул господин Синохара быстро.

Снилось ему, что на десятилетие отец подарил новую игровую приставку. И стал Золотой Мальчик маленьким грустным бехолдером: вместо головы большой глаз, прямо от глаза бахрома щупалец, а больше ничего и нету. Бехолдер сидел в приставке и совсем-совсем не хотел выходить на улицу, потому что там ветром сдувает. Щупальца-то у него коротенькие, толком ни за что не ухватишься. А как страшно встретиться с кошкой!

С кошкой вся страна встречается двадцать второго февраля. Еще бы: День Кошки!

Хорошо хоть – не государственный праздник. Реклама четвероногих, особенно мультяшной Китти, только что за воротник не лезет, и достигает апогея как раз в феврале. Словно бы мировой гайдзиномасонский заговор поставил себе цель: затопить японцев милотой. День Святого Валентина, буквально через неделю – День Кошки… Нет, правда хорошо, что не государственная дата!

Потому что всего через десять суток, третьего марта, День Девочек, он же Праздник Цветения Персика, он же Первый День Змеи… Короче: легендарный Хинамацури. А это праздник мало что государственный, так еще и древний, намоленный. И Тошико вместе с подругой Оцунэ – солисткой группы! – должна вертеться в показательных выступлениях от секции фехтования Энгару. И хорошо бы упражнения к празднику хотя бы раз прокрутить предварительно…

Для Хинамацури покупаются особые подарочные куклы. На особой праздничной ярмарке “хино-но-ити”. У Тошико две знакомые семьи с девочками. Прежде всего, конечно, фермеры Ивахара. Там этих малявок! Но и семья Маэда, наверное, не огорчится, если что-то небольшое им подарить. И, конечно, надо надписать конверты для подарков. Хотя это как раз не работа, это будет отдых от предпраздничной беготни…

Столько праздников – когда же делать свое?

Тошико поймала себя на странном ощущении. Ей в самом деле не хватало дней. Учеба каждый день, ладно. Тренировки ежеутренние, понятно тоже. В конце концов, люди зарядку делают. Вот и она зарядку делает. Просто чуть подольше и несколько экзотичнее. Ну и что? Есть всякие там йоги, пауэрлифтеры, кроссфитеры. Ками ведают, сколько еще путей к совершенствованию.

Но если собираешься продвигать собственный проект – время встает монолитной стеной. Попробуй втиснуть репетиции в график: там уже от показательных выступлений не протолкнуться.

Будокан или собственный бизнес? Глупый вопрос, ложная дихотомия, учил папа. Выбирай оба, лишнее само отвалится.

Так что пачку обручей с кошачьими ушками Тошико купила у девушки в переходе чисто из противоречия внутреннему голосу. День Кошки тебе не нравится? Мне тоже, и че? Главное: кошки нравятся девочкам из моей группы. Если для успеха проекта нужно, чтобы у девочек появилось праздничное настроение, вот им всем неко-обручи за счет фирмы. А солистке Оцунэ – ушки с подсветкой, мигающей в такт музыке.

Еще подумала: не купить ли дешевый зонтик веселенькой желтой расцветки? Как раз начался сезон усуй – “дождевая вода”. Правда, на Хоккайдо вместо дождя снег, а зимний зонтик у нее уже есть.

Нет, правда, что она как не девушка? Девушке подобает новый зонтик на каждое свидание! Два раза с одним зонтиком в обществе появляться вообще не положено!

Слышь, внутренний голос… Понял, да?

На репетицию Тошико вошла, как паровоз на станцию: пар только что из ушей не валил.

Застала, впрочем, вполне рабочую обстановку: Оцунэ сосредоточенно вертелась перед зеркалом, прикладывая к себе образцы тканей с различной вышивкой. Брюнетка Накагава Кей спрашивала у рыжей Ивамото Иоши:

– А помнишь, такой музончик слышали четкий… В начале тихо, а потом как начнет хреначить?

— Второй фортепьянный концерт Рахманинова?

– Точняк!

Шатенка Хори Хитоми в центре комнаты возглашала:

– Я полюбила струнные! Хочу гитару!

– С чего вдруг? – высокоученый наставник Журавль, светясь от радости бытия в родной стихии, листал ноты. – На гитаре нужно прикладывать кончики пальцев к струнам в строго определенных местах. Часто четыре пальца одновременно, в «скученном» положении. С первых шагов гитаристу нужно уметь очень быстро и точно двигать своими пальцами. Вы, госпожа Хори, пока еще далеки от совершенства, а путь к нему долог.

Оцунэ смотрела на бывших фуре из банды Китами сквозь веки. Тошико думала: тайчо видит совсем другое, но вот что? Вряд ли залы с восторженными поклонниками: Оцунэ слишком трезвая и практичная.

Накагава вытащила из чехла синтезатор, шнур с вилкой и привычно застыла, вспоминая, какая же розетка на проклятом ящике усилителя ей подходит. Подруга Ивамото захихикала, но подсказывать не стала.

– … Вам придется использовать все пальцы для песен “кантри”. А классическая гитара? А фингерстайл? А приглушить звук в панке и металле? Список бесконечен! Левая и правая руки должны двигаться совершенно по-разному!

– Но, высокоученый наставник…

– Нет-нет, госпожа Хори. Отстаивайте свою мечту. Докажите, что вы в самом деле любите гитару, а не просто следуете за модой. Если вы хотите издать звук на пианино, просто нажмите клавишу. Или нажмите несколько клавиш одновременно.

– Высокоученый наставник Журавль, я благодарю вас за оказанную честь принять ваш вызов. Слушайте: со временем эти вещи поменяются местами. Как только я выучу гитару… Шесть струн и около двадцати ладов… Так вот: я смогу брать новые аккорды в любой точке грифа. Одну и ту же гамму в разных местах грифа. Тем самым – легко менять тональность. Можно ли так на фортепиано?

Высокоученый наставник что-то ответил. Тошико поздоровалась кратким поклоном с Оцунэ. Махнула рукой подруге Накагава и рыжей Ивамото. Госпожа Хори увлеченно спорила с господином Журавлем, ничего вокруг не видя. Но это и хорошо. В любом деле главное – человек увлеченный. Высокоученый наставник не впервой собирает группу, он вовремя остановит спор и начнет репетицию.

Тошико решительно подала Оцунэ алую ткань:

– Лучше всего эта. У тебя глаза светятся как фары. Хорошо провела праздник?

– О, подруга! Ко мне такое приезжало на Святого Валентина, ты не поверишь!

– Поверю. Но после репетиции. До конца месяца нам надо прорваться в Саппоро. Хотя бы один концерт. Будут репортеры. Если не провалимся, на второй концерт явятся телевизионщики, “Саппоро Сегодня”.

– И господин Фурукава?

– И господин Фурукава… Стой. Как же твой продавец апельсинов?

– А вот сейчас точно стоп. Высокоученый наставник недоволен.

– … Изучение одной лишь механики не продвинет вас на клавишах, как на гитаре!

– … Но, высокоученый наставник!

– Госпожа Хори, я вам чрезвычайно признателен за интересную и поучительную беседу. Однако, нам пора делать нашу главную работу. Госпожа Танигути договорилась о зале?

– Да, высокоученый наставник. Вот планы помещений.

Господин Журавль повертел бумаги, прищурился.

– Какая там обивка, видели? Как будет отражаться звук?

Тошико показала фотографии на телефоне:

– В кондитерской деревянные панели. В том, что на берегу, обивка бархатом.

– В любом случае, реверберацию будем проверять на месте, на месте и отстраиваться. Что в Тойохара?

– Зал очень просторный. Вот снимки.

– Но вам больше нравится кондитерская?

– Верно. Она как-то… Уютнее, честно. Зал в Тойохара кажется мне пригодным для второго-третьего концерта, когда соберется много людей.

Высокоученый наставник улыбнулся. Госпожа Танигути не сказала “если”. Она уверена, что люди соберутся. Это хорошо. Что девушка любит сладкое, маленькое, уютненькое, тоже понятно. Вот мальчишеская группа смотрела бы только зал в Тойохара: там все крепкое. Металл и толстое дерево. Можно стул со сцены метнуть, можно прыгать и колотить ботинками в рампу… Ладно: пока госпоже Танигути не наскучило, надо в самом деле выполнять главное.

Высокоученый наставник постучал дирижерской палочкой по пюпитру:

– Итак, мы здесь, чтобы попробовать еще раз!

Все уже смотрели “Репетицию оркестра” великого Феллини. Посмеялись. Госпожа Накагава отыскала правильный штекер. Госпожа Ивамото пригладила волосы, тщетно пытаясь подавить волнение. Госпожа Хори метнулась к столику и глотнула воды из бутылочки: от спора пересохло горло. Госпожа Мацуи выплыла к микрофону. Тошико постаралась отсесть подальше в угол и стать как можно незаметнее.

Высокоученый наставник махнул палочкой и началось:

– … Если вы еще раз так сыграете первую цифру, я убью всех вас по очереди! Похороню, отсижу, а потом наберу новый состав!

Правда, теперь девочки на ворчание не обижались. Ласковые слова им скажут поклонники. Собственно, уже говорят и пишут. Поэтому пусть высокоученый наставник несет струйку горькой правды в океане лести.

– … У вас, госпожа Хори, очень красивые, сильные руки. Положите инструмент и задушите ими себя! Не душите музыку!

Тошико разложила счета, вынула калькулятор. Подмигнула солистке. Оцунэ улыбалась: выступали в Обихиро – выступим и в Саппоро!

В Саппоро, в “Белой шкатулке”, на этаже высокого начальства, в кабинете досточтимого Танигути, собралось это самое начальство. Мужчины хмуро смотрели на итоговую цифру.

На сорок миллиардов убытка.

Мужчины не задавали глупых вопросов: а все ли правильно подсчитали? А нет ли какого неучтенного дохода или там статьи, чтобы хоть немного поправить фатальный результат финансового года?

Корпорация JR Hokkaido прожила больше любого из них. Называлась, правда, раньше просто JR, да не в имени же суть. Суть в том, что японских служащих – и без того старательных, усердных, ответственных! – годами учат и наставляют свою работу делать столь хорошо, сколь это физически возможно. А что вокруг мир горит и падают небеса, то неважно.

И теперь мужчины в кабинете знали: все посчитано правильно, проверено и перепроверено трижды, и четырежды. Некоторые особенно удивительные цифры и семижды сопоставлены с косвенными источниками. Пришлось даже обращаться к малым частным дорогам: сравнивать расценки, уточнять износ шпал и столбиков – климат на всех одинаковый. То-то, наверное, у мышей сегодня праздник: тигр в навоз вляпался!

Скоро первое апреля, день раздачи долгов, день выплат… Можно и днем расплаты назвать: кого-то придется кинуть на съедение главному офису.

Главная проблема езды на тигре: как с него слезать? Главная проблема карьеры в крупной корпорации: как ее без проблем закончить? Как выбрать момент, чтобы уйти не слишком рано и непобежденным?

Хоть хором пиши прощальное стихотворение-“дзисэй” и зови помощника… Впрочем, где сейчас найдешь помощника в сэппуку? Кому придет в голову довести ритуал до конца? Юкио Мисима отважился, так он писатель, богема. И когда: в семидесятые, полвека назад.

Сегодня Япония другая. Судя по соцопросам, молодое поколение работать не хочет. Видит молодое поколение: отцы ничего особого не достигли. Купят они машину похуже или получше – а когда же ездить? Сутками на работе. Трехдневный отпуск за счастье почитается. И что взамен? Пентхауз при личном вертолете мало кому светит. Все козырные места поделены.

Объявила JR Hokkaido набор стажеров, да что-то не сыплются анкеты потоком. Конкурс три-четыре человека на место. Десять лет назад собиралось восемь-девять, а еще раньше – очередь желающих вокруг “Белой шкатулки” трижды оборачивалась!

Уважаемый начальник финотдела оторвал, наконец, взгляд от бумаг. Посмотрел на резные панели по стенам, на полированное дерево, начищенную бронзу, на чашечку с давно остывшим кофе. Выпил, словно микстуру – не помогло, кофейная горечь не пересилила главной, всеобщей горечи.

– Не рвется к нам юное поколение?

– Досточтимый господин Танигути. Как сказать… Рвется, но такое… Увлеченность превалирует над здравым смыслом. Тэцудо-отаку. Фанаты. Понимаете?

– Хотя бы Черный Демон. То есть, господин Рокобунги. – Начальник отдела тяги приоткрыл один глаз.

– А ведь он еще из лучших. – Досточтимый Танигути остывший кофе выплеснул в мусорку. Не поленился встать, дойти до кофемашины и сварить свежего. Выпил стоя. Чашечку нацепил на моечный стержень машины, вернулся. Сел. Потер виски.

Никто не нарушил гробовой тишины, и досточтимый господин Танигути понял: начинать придется ему. М-да.

Быть начальником приятно и выгодно. Только иногда надо шагнуть в огонь первым. И не свалишь ни на кого, не передоверишь. Не “делегируешь”, как верещат со всех экранов лощеные “бизнес-коучи”. Кто называл сэнсэя коучем, того не любят в “скорой помощи”, подумал начальник Северного Направления, выдыхая:

– На Черного Демона наши беды не свалишь.

Все остальные подумали: на госпожу Танигути-младшую тоже. Судьба. Карма. Девчонку прислали именно сейчас. При ней отчета не подскоблишь.

С другой стороны: сколько можно вилять? Рано или поздно вылезло бы шило из мешка. Так хотя бы порадоваться, что подвешенное состояние кончилось.

В смысле: выбили табуреточку из-под ног. Наконец-то. А кому выбили, сейчас досточтимый господин Танигути и объявит. Вон, поднялся, галстук теребит…

– Мы не будем предлагать кандидата на увольнение. Пусть центральный офис марает руки самостоятельно. Я не вижу вины ни в ком из моих подчиненных.

Подчиненные досточтимого господина Танигути переглянулись. Вроде бы все верно: есть объективные обстоятельства. Падение экономики, депопуляция сельских районов, смена пассажиропотока и прочие заклятия теоретиков экономики.

С другой стороны – священная древняя традиция. Кандидата на расправу предлагать снизу. Кто-то обязан взять на себя ответственность за провал. Иначе виновника назначит начальство – скажем, Центральный офис в Токио. А начальство в местных реалиях по определению разбирается плохо. Может сослепу выгнать ценного кадра, чем сделает еще хуже.

Уважаемый начальник финансового отдела переглянулся с уважаемым господином начальником транспортного департамента. Досточтимый господин Танигути рассчитывает соскочить? Уволят его, получится очень благородно. Прикрыл подчиненных. Сам ведь не пропадет, пригласят его, наверняка, куда-нибудь консультантом. С его-то родичами!

А им потом что делать? Снова кандидата выбирать – но теперь на расстрельную должность, ага? Или ждать, пока из Токио пришлют нового начальника JR Hokkaido? Какого-нибудь мажора, “дефективного пенеджера”, как непочтительно отзывался о “столичных мальчиках” уважаемый господин финансист. При полном, впрочем, одобрении со стороны как “белой шкатулки”, так и всей JR Hokkaido.

Мужчины снова переглянулись. От стола, где обычно теснились “черноногие”: ремонтники, сигнальщики, экипажники, электрики, связисты – долетело:

– А где сейчас Черный Демон? Давно о нем не слышно.

– Хвала ками, они, екаям, богам, буддам и Аматэрасу лично в неизмеримой благости ея, – успел ответить лично досточтимый господин Танигути. – Черный Демон, похоже, наигрался и спит. По крайней мере, никаких новых шуток не откалывал.

– Не дохрена ли он активный? – уважаемый начальник транспортного департамента поправил объемистое брюхо. – Прямо собачка моей тещи. Карликовый пинчер. Концентрированный доберман. Просто добавь воды.

Копившееся все утро напряжение прорвалось тяжелым смехом; только по звонким раскатам, взлетевшими над медвежьим рыком, утробным хрипом и сдавленной руганью, досточтимый господин Танигути сообразил: а ведь госпожа начальница отдела общественных связей тоже здесь. Даже привстала и помахала изящной ручкой – хотя к единственной женщине в комнате и так все обернулись.

– Досточтимый господин Танигути, мне кажется, нам как раз такие и нужны. Надо кого-то помещать на рекламный плакат. Надо кого-то выставить образцом для свеженабранных стажеров. По всем указанным причинам от имени отдела спрашиваю: где сейчас господин Рокобунги?

– Господин Рокобунги, у нас времени до пяти завтрашнего утра.

– Слушаюсь, господин старший машинист.

– К моему приходу примете тепловоз и проверите заправку. Потом еще раз пройдем, вместе. Проверим, что вы упустите.

– Слушаюсь, господин старший машинист.

– Хватит уже кланяться. Привыкли там, в “Белой шкатулке”. Свободны!

– Слушаюсь, господин старший машинист.

Стажер повернулся и вышел из домика вокзала. Домик симпатичный, и тепло в нем. Правда, маленький домик – ну так и Нэмуро городок невеликий. Зато важный: восточный край острова Хоккайдо. Если выйти на берег севернее храма Котохира, лучше всего летом или поздней весной, в полдень, когда солнце за спиной, то далеко-далеко в синей дымке можно углядеть остров Кунашир. Тот самый, который росиадзины захапали по итогам Второй Мировой, да так и не хотят отдавать.

Сегодня Синдзи на берег не поперся. Весна-то весна, только покамест меньше солнечная, чем снежная. Двадцать третье февраля. С востока разве что особо ядреный заряд метели прилетит. А на гайдзинов можно посмотреть и поближе Кунашира. Лет пятнадцать-двадцать назад росиадзины сотнями тонн сдавали драгоценного краба, морского ежа, красную рыбу местным коммерсантам. Некоторые гайдзины так разбогатели на этом, что даже покупали себе дома прямо в городе.

А особо наглый росиадзин купил рыбный ресторан. Увы: тогда в Японии свирепствовал кризис. Не зря девяностые годы прямо назывались: “потерянное десятилетие”. Все увеселения закрывались, новенькие парки ржавели без посетителей, и великий Миядзаки мог рисовать “Унесенную призраками” с безлюдной натуры. Поэтому росиадзину с деньгами здесь, на самом краю Японии, поневоле обрадовались. Хотя он, конечно, вовсе не потомок Аматэрасу, даже и думать смешно.

Когда Синдзи первый раз приехал сюда в кресле помощника машиниста, поинтересовался насчет рыбы. Любил он рамэн с морепродуктами, хотя сестра кореша Фурукава и кривилась: “рамэн с морскими соплями”. Ну да что взять с малолетки. Вырастет – поймет… Не поумнеет, это вряд ли. Мелкая Хотэру и так уже хитрющая до невозможности, куда ей умнеть больше, Вселенная такого не вынесет; как бы Япония под воду не ушла. А вот понимать может и научится…

Пока Синдзи так размышлял, ноги несли его знакомым путем. По расчищенной улице Екимаи, мимо голых веток сквера Токивадай. Потом справа мэрия, слева завод сакэ. От сакэ подальше, подальше, моральный стажер должен высоко нести знамя лучшего работника JR Hokkaido… Правда в том, что после рабочего дня на сквозняке Синдзи в тепле развезет с первой чашки. Проснется он завтра утром – и уже бегом на работу пора. Ни города увидеть, ни выдохнуть, ни почту проверить: вдруг Тошико написала?

Вкусно пахнет лапшичная Синономе. Нет – мимо! Сердце господина Рокобунги отдано “рамэну с морскими соплями”, а его здесь готовят не вполне идеально. В проулок направо, бодро топча снег по колено, и до перекрестка. Справа школа музыки, туда пока не нужно. Еще дальше отель, где JR Hokkaido забронировала для него номер. Но и туда Синдзи пока не собирался. Голодным все равно не заснешь. Повернул налево, миновал торговый центр “Leon”, и за ним…

– Эй, самурай!

Из торгового центра вывалился гайдзин. Такого разбойничьего облика, что Синдзи мигом вспомнил всю историю покупки того самого ресторана. Там, видать, похожий персонаж действовал. Говорили, что росиадзин-покупатель даже среди своих славился ростом и силой; вот и этот – натуральная ходячая башня. Стоит, пошатываясь. В обеих руках здоровенные сумки, что неплохо: в драку, вроде бы, не полезет. По крайней мере, поначалу.

– Чего тебе, гость солнечного Хоккайдо?

Отзывался Синдзи без особого пиетета. Пройти бы мимо, но тогда эта жердина привяжется еще к кому-нибудь. Как назло, позади стайка мелочи из той самой музыкальной школы, еще их напугает… Синдзи вздохнул. Нихрена господин Рокобунги не самурай, он из другой прослойки. Жаль. Сейчас бы катаной между нахальных глаз длинноносому. Гайдзины между собой на “эй!” не здороваются. Синдзи видел в кино.

Гайдзин поставил сумки прямо на плитку:

– Прости, не хотел обидеть.

Да? Ну ладно, поверим.

Здоровяк растопырил пальцы под вальяжно падающие снежинки и ласково проворчал на разборчивом кансайском диалекте:

– О, тепленький дали. С подогревом. Заботятся о населении. Не то, что наши.

Синдзи против желания улыбнулся. Гайдзин повертел головой, словно крейсер башней:

– Пожалуйста, подскажи, как добраться до Токиватьо! Рыбный ресторан тут рядом где-то. Вышел, ксо, чипсов купить, и потерял всякую ориентацию.

Ха! Гайдзину в тот же ресторан. Интересно? Почему бы нет!

– Пошли, провожу. Мне как раз туда.

– О! Это дело! Я тебе тоже помогу.

Гайдзин подхватил сумки – что в них, булыжники? – и пошел по тротуару как очиститель по линии Нэмуро, раздвигая снег на обе стороны низко висящими сумками.

А ресторан оказался занят: праздновали росиадзинские моряки. То ли открытие сезона, то ли закрытие отчетного месяца, то ли просто день “двадцать третье февраля” имел для них какое-то значение – но маленькая коробочка ресторана только что не выгибалась наружу стенами, как в мультфильмах, когда внутри кого-то лупят.

Синдзи собрался уйти поужинать в Nemuro Base – там подавали чуточку не такого вкуса рамэн, как здесь – но тоже готовили отлично. Да и до отеля рукой подать. На худой конец, суши-бар в самом торговом центре. Еще пафосная кофейня “Дориан в Нэмуро” напротив, но там не готовят мясных блюд, одни пирожные. Туда, наверное, с Тошико надо идти.

Пока Синдзи думал, гайдзин решительно отстранил привратника:

– Самурай со мной.

– Vasian, epta, tyi ego imeni ne znaesh!

– Znayu, chto pazan ne zassal menya provodit.

Обернувшись к Синдзи, прогудел на все том же кансайском:

– Пошли, выпьем. Не боишься?

Боюсь-боюсь, подумал Синдзи. Сейчас побегу с криками к маме. Двести километров до Обихиро, пешком по морозу.

Нет, конечно, доля опасения есть. Но зато как можно будет потом хвастаться корешу Фурукава! Синдзи представил широко распахнутые глаза наглой сестренки журналиста; это и решило дело.

– А что празднуете?

Вошли в маленький зал. У стойки сидели гайдзины всех размеров и сортов: некоторые на голову ниже Синдзи. Господин Рокобунги только в кино видел такой винегрет. Все пили с кем попало, и ни единый не посмотрел на Синдзи косо. Если кто вообще заметил входящего, то салютовал ему поднятием стопки, а один собрал глаза в кучку и проворчал: “Кампай!” – правда, после этого обессиленно уронил голову на грудь и все тело затем – на стену зала. Официанты оттащили его под руки в боковушку, где устроили поудобнее.

– Ты здешнего хозяина знаешь? Э, самурай? Але! Родина-мать зовет!

Синдзи снова повернулся к провожатому, который избавился уже от сумок. Ответил:

– Я много слышал об уважаемом господине Грабов. Он успешно ловил рыбу. Значит, хороший моряк.

– Надо же, ты слышал! Айда, хозяин рад будет. Мишка! Оказывается, тебя тут рядовые труженики катаны знают!

Прошли в небольшую комнатку на втором этаже. Кроме незаметного под множеством бутылочек и закусок столика и маленького холодильника, туда влез единственный гайдзин: обширный настолько, что диванчик из-под него не торчал. Седой, больше пухлый, нежели могучий и грозный. Вполне подходящий по типажу на хитроумного владельца ресторана. Глаза сверкали остро, привычно – аккурат по фильму. Синдзи снял шапку. Провожатый его махнул ручищей:

– Вон туда кидай, на холодильник.

Но Синдзи пока еще не пил и положил шапку аккуратно. Поданную стопку он заглотал zalpom. Кино – значит, пусть будет кино! Вон, за спиной главного гайдзина, если по фильму, то главаря портовой мафии, конечно… Какая-то сабля висит на ковре. Дед Маэда говорил: “Бесполезно ловить слетевшую крышу.” А его внучка, та самая поселковая красотка Акэйн, хихикала: “Лучше делать хорошие кадры и в Инстаграмм!” Синдзи так и не сказал: все, мол. Есть у него теперь девушка. Не осмелился огорчать старика…

Вася вынул из пальцев замершего стажера стопку. Гайдзины переглянулись и хозяин комнаты крякнул:

– Нормально. Дай закусить ему, все же японец.

Провожатый – Синдзи вспомнил, что его зовут Вася – подал тарелочку. Тонко нарезанная баранина с овощами. Любимое блюдо кореша Фурукава, “джингисукан”. По-гайдзински “Чингисхан”. Вкусно. Впрочем, после стопки с мороза все вкусно.

На предложенный диванчик Синдзи скорее рухнул, чем сел.

– Будем знакомы: Грабов Михаил. – Хозяин комнаты поклонился привычно, чисто, прямо как японец. Стажер ответил ему малым поклоном не хуже. Стажер должен уметь кланяться, и уж этому за год Синдзи выучился отлично.

– Рокобунги Синдзи.

Росиадзины переглянулись.

– Не врешь? Хотя да: тебе-то зачем? Автограф можно?

Синдзи удивился:

– Я же не кинозвезда.

– Ты лучше! Натуральный Синдзи! Внуки от зависти окосеют! Стой. Ты вообще “Evangelion” хоть смотрел?

Стажер вспомнил: Тошико первым делом тоже заговорила про ушибленный на всю голову мультфильм. Фыркнул:

– Я по “Апельсиновой улице” больше. Или “Галактический экспресс”, Мацумото.

Но личную печатку-“инкан” вытащил и аккуратно оттиснул на листах, открытках, конвертах и бумагах, что Вася подсовывал с удивительной для столь здоровенного и пьяного тела ловкостью.

– Не видел, – сказал хозяин ресторана уважительно. – Расскажешь?

– Мультфильмы? Их смотреть надо.

– И то правда.

Внизу, в главном зале, засмеялись, потом запели на росиадзинском.

– Так у вас праздник?

– Разумеется. А, ты же не знаешь. День Красной Армии и Военно-Морского флота.

– У флота отдельный праздник, в июле, – поправил Вася.

– Ага, – хмыкнул господин Грабов. – А еще отдельный день танкиста, день артиллериста, день зенитчика, день работника рыбопрома… Сопьемся, Вась!

Вася на то ничего не сказал: он пытался оседлать холодильник так, чтобы не сломать хрупкое устройство. Синдзи ощутил жар по щекам и ушам. Размотал шарфик, положил в карман куртки. Расстегнул куртку; не нашел, куда повесить в тесной комнатке. Закусил еще одной тарелочкой баранины.

Гайдзин-хозяин смотрел на него со странным выражением лица.

– Сколько лет прошло…

– Не девяностые, Миша. Совсем.

– Все равно: мог ли я думать, что буду так вот праздники встречать?

– Да. Все же получше стало. Побогаче.

– Не скажите, уважаемые господа моряки, – Синдзи вздохнул. Слова шли легко, четко. Ни малейшего стеснения стажер не испытывал. – Где получше, а там…

Синдзи едва не ляпнул “у нас, в Ками-Сиратаки”, настолько крепко он прирос к намеченной на закрытие станции. Сказал:

– … В середине острова.

– Тоже глубинка, – кивнул уважаемый господин Грабов. – Давно тут живу. Ездил, видел. Ну, еще по одной? За взаимопонимание?

– Разве что по одной, – согласился стажер. – Прошу вас, уважаемые господа, не держать обиды. Мне завтра на работу к пяти.

– Вот! – Вася поднял толстенный палец. – Вот что мне тут нравится. Дисциплина. Порядок в танковых войсках!

– Я железнодорожник.

– А. Первое воскресенье августа.

– Что?

– День Железнодорожника. Первое воскресенье августа.

Тут Синдзи опять вспомнил деда Маэду и вообще людей из деревни Сиратаки. И совместные обсуждения бизнес-планов. Особенно планов с участием русских.

– Уважаемые господа, я смотрю, вы умеете делать бизнес?

– В рамках маленького рыбного ресторана. Хочешь что-то предложить?

Выпили еще по одной. Закусили нежнейшей полусырой говядиной “татаки-биф”, нарезанной так тонко, что снег бы ее пролетал насквозь.

Тогда-то господин Рокобунги и поведал случайным попутчикам идею космических похорон.

– Космических похорон? В смысле: тут кремировать, отсюда прах везем на Восточный, он самый близкий… Там в ракету. Можно геофизический “Зенит”, он подешевле.

Господин Грабов загибал толстые пальцы.

– … Распыляем над планетой. И еще можно прощальные таблички вкладывать, отдельный вес. За отдельную плату…

Дослушав предложение, гайдзины переглянулись, ухватили по стопке и выпили, не закусывая.

– Ну ты и… Дал стране угля. Хоть мелкого, но до буя. Миша, а ты в детстве хотел космонавтом стать?

Господин Грабов поморщился:

– Не. Я сразу понял: если хотя бы ненадолго выйду в космос, то меня попросят захватить с собой мусор и там выкинуть. Ну че, мечта сбывается.

Вася почесал могучий затылок:

– Правду говорят, что самураев с летающей тарелки выгнали за крезанутость.

Синдзи пить не стал, а вот закусил с удовольствием. Дважды: сашими из какой-то рыбы и говядиной “татаки-биф”. Проворчал:

– Хоккайдо не земля самураев. Здесь больше потомков тондэнхей.

– А… – уважаемый господин Грабов почесал затылок. – Тоден… Теоден… Это не сюда. Тон-ден-хэй. Я же про них слышал!

– Мы с тобой в Саппоро их музей видели, – подсказал Вася. – В том году, когда внуков на аквапарк возили.

– Кто бы мог подумать, что у них аквапарк на верхних этажах обычного торгового центра? – Михаил подтянул к себе закуску. – Говорю же: их с летающей тарелки выгнали за нетаковость!

Вася закусил и все-таки договорил:

– Тонденхэй – японские казаки. Цельнотянутые с наших. Специальный полковник ездил, опыт перенимал. Еще до Русско-Японской.

Уважаемый господин Грабов обернулся к сабле на стене:

– Вот, господин Рокобунги, меч моего деда, русского самурая. Им-то предок добыл для нас Курильские острова.

И с вызовом посмотрел на гостя. Видимо, пьянка подходила к обязательной драке, но Синдзи почему-то не напугался. Легонько поклонился:

– Передайте вашему чтимому предку, что я преисполнился уважения.

Росиадзины засмеялись.

– Говорю же: не трус. Господин Рокобунги, а почему у вас везде охранники? Привратники? Вы же японцы. У вас электроника, камеры всякие. Вы по роботам впереди планеты всей. А все равно на каждом входе специальный дедушка кланяется. Зачем?

Настала очередь Синдзи воздевать наставительно палец:

– Человек активно следит, чтобы ты в лифте не ссал. Камера пассивно следит, как ты в лифте ссышь. Разница!

Снова посмеялись и выпили по чуть-чуть.

– Уважаемые господа моряки, я видел фильмы про Сибирь. Поведайте: как вы живете в таком холоде?

– На морозе яйца брить удобно, – осклабился уважаемый господин Грабов. – И площадь меньше, и шерсть дыбом.

Вася пригорюнился:

– Только со стальными яйцами зимой особенно холодно.

Синдзи поднялся.

– Уважаемые господа моряки, позвольте обеспокоить вас нижайшей благодарностью за чудесный вечер и крайне поучительную беседу. Мне пора!

Ничего: почти не шатает. По опыту пьянок на работе он знал: на холоде протрезвеет окончательно. Теперь в отель и спать. Одно, светлый образ достойного служащего JR Hokkaido – а другое, перед Аварийной стыдно. Вряд ли госпожа Танигути ради случайного пьяницы захочет отказываться от собственной фамилии.

– … Фамилии конец, в общем.

– Вот сейчас ты про что?

– Говорю: за кого бы я ни вышла, фамилия будет мужа. Вчера в телевизоре, – Оцунэ кивнула на выключенный аппарат поверх белого холодильника, – объявили решение Верховного Суда. “Одна семья – одна фамилия”.

– А… – Тошико посчитала на пальцах. Предварительное вынесли в том году, пятнадцатого декабря. Вчера – двадцать третьего февраля – уже окончательное.

– Я последняя в роду. За кого ни пойду, семье Мацуи конец.

– А как раньше делали? Усынови мальчика на свою фамилию.

Тайчо фыркнула. Прошла по кухне, ловко выкидывая из шкафчиков нужное.

– Где ты сейчас беспризорника найдешь? Так, принцесса, подвинь мне миску… Ага. Благодарю. Надо что-то сварить, наконец. А то я соревнуюсь с плесенью, кто быстрее съест хлеб.

Тошико следила взглядом за подругой. Тут, в селе, кухня непривычная. Шкафчики в ряд, как везде. А вот плита натурально дровяная. Чугунная крышка, и топится из второй комнатки, где вход и “хозяйственный” пол: низкий, каменный, зверски холодный. Зато не страшно, если уголек выпадет.

Но опыт нужен изрядный. Жар на дровяной плите не прикрутишь, как на газовой, о чем подруги подумали синхронно. Тошико посмотрела в угол – баллон есть, а вот к чему его подключать?

– Брат все собирался хотя бы двухконфорочную купить, просто не успел… – Оцунэ нарыла в шкафчиках пакет со стружкой тунца-“ацугири”, отсыпала изрядно в воду и поставила кастрюлю на черную горячую чугунину.

– Не перекипит?

– С фига ли? Будет густой бульон. О, точно: соба цую сделаю. Лапша есть, суп сварится как раз. Ну что, поговорим о мальчиках?

– Э… – Тошико неожиданно смутилась. – Давай не сейчас?

Ками и они! Тошико думала, что теперь-то тайчо не уязвит ее подобными беседами!

– Ора-ора, да тут у нас кое-кто влюблен… Ладно-ладно, принцесса, не сверкай очами и не ищи, чем врезать. Сковородку я далеко зашвырнула.

– Помню, ты рассказывала.

Обе хихикнули. Оцунэ переставила тарелки, что-то смела, что-то вернула в шкаф, хлопнула белой дверцей; Тошико заметила обколотую краску по краю, новенькую ручку: видимо, брат успел поставить.

– Не хочешь о парнях, давай про учебу. Скоро, слава ками, первое апреля. Учебный год кончился!

Помешав бульон, Оцунэ скомкала пустой пакет и воткнула его в мусорку словно бы нож в тело.

– Ты сегодня резкая, тайчо.

– Я засунула палец в ухо и случайно сбросилась к заводским настройкам.

– Не любитель ты школы.

– Ха, принцесса. Я сукэбан самой резкой банды в Энгару и Китами. Мне школу любить не по статусу. И потом: голова круглая, а уравнения – квадратные. Как ты круг в квадрат засунешь?

Тошико кивнула и подумала: стружка из тунца обретает популярность за рубежом. Только плесневеет при перевозке. В Европе и Китае поэтому налагаются ограничения на экспорт стружки “ацугири” и более тонкой “кацуобуси”.

Ну вот, опять я думаю выдержками из папиных статей…

А раньше ты думала цитатами из госпожи Хикути Итие. Папины статьи хотя бы по времени ближе!

Слышь, внутренний голос, ты точно на внешний мороз не хочешь?

– Поступать не будешь?

Оцунэ пожала плечами – округлыми, взрослыми, куда более женственными, чем у старшей на два года подруги:

– Так, а деньги?

– Так, а JASSO?

– Да ну нах! Вон у мамы подруга… Когда папа и мама пропали, тетя Мива присматривала за мной в средней школе. Потом она посмотрела: у нее самой оценки за учебу хорошие. Захотела поступать, взяла кредит в JASSO, там это быстро. Два с половиной миллиона выдало Японское Общество Поддержки Студентов.

– На четыре курса Саппоро точно хватит. В чем подвох?

Оцунэ перемешала бульон. Тошико пробежала взглядом по кухне. Неплохо бы потолок перекрасить. Но ее ли это дом?

– Отец взял ее деньги, чтобы спасти бизнес.

– И как, спас?

Оцунэ положила мешалку, вытерла руки, села напротив Тошико и выпила остывший чай, не обращая внимания на мерзкий вкус.

– Буй там. Русские перестали плавать к нам с крабом и ежом, и все посыпалось в жо. Устроиться она никуда не смогла – без диплома-то. Пошла в комбини продавщицей, а там все повышение зарплаты: десять-пятнадцать иен в год. На еду не хватает.

Аварийная вспомнила книгу “Девушка-комбини” госпожи Фурукура Кейко. Ухватила себя за обе щеки:

– Но постой, есть же десятилетняя отсрочка?

– Принцесса, бля, оглянись вокруг! Видишь тут выход?

– Ой… Прости, сестрица. Я только сейчас поняла, как мне повезло.

– Вот и она не видит. Отсрочки год остался… Давай-ка лучше о веселом. Ты в Токио жила у родителей?

Оцунэ заварила еще чаю. Тошико достала из рюкзачка пирожные, купленные в той самой кондитерской Фуджия, где запланировали первое выступление.

– Нет, ездить пришлось бы через половину столицы. Город огромный…

– Я думаю!

– Да уж думай, не думай… Полстраны набилось, а иногда кажется, что вся.

Посмеялись. Глянули за окно, где крутила очередная весенняя метель.

Оцунэ думала: как быть с господином Кандзаки? Ладно, что вовсе не Кандзаки он, а оперативник семьи Гото. Именно поэтому в мужья не годится: по кочевой и непостоянной сущности. Скорее всего, летом они расстанутся. Но кого искать в постоянные мужья? Кто захочет перебираться даже из небольшого, а все-таки города, Энгару, в откровенное село? Точно не молодой перспективный журналист Фурукава.

Тошико думала: летом ей придется уехать. Странное чувство. Говоришь с людьми, планы строишь. Группа вот. Снять зал. Тренировки. Турнир. Но будущее твое уже известно. Причем не абстрактно, а с точностью до дня и часа. Потому что билеты заказаны на синкансэн. Синдзи говорил, тогда уже пустят…

Да. Синдзи. Третий парень в ее списке. Как он перенесет расставание?

Вот сейчас точно, давай про Токио. А то скиснешь!

Слышь, внутренний голос… Вот что: спасибо!

– Я очень хотела стать взрослой… Ты понимаешь, Оцунэ! Пошла в общежитие. А оказалось, моя соседка по комнате форменная свинья. Постоянно волосами слив забивала, разбрасывала крошки везде; я две ночи не могла понять, что колется под спиной.

Тайчо усмехнулась:

– Можно вывезти девушку из деревни, но не деревню из девушки. Ты ей морду набила?

– Что ты, – хихикнула Тошико. – Я же приличная-столичная. Завела аккаунт в программке для свиданий. И флиртовала с ней. Типа я парень, весь такой из Токио… И хочу приехать в гости. Посмотреть на румяные сельские щечки. Можно в горизонтальном положении.

– И?

– И она так прикольно суетилась, надраивая комнату!

Посмеялись.

– Пошли, воздухом подышим.

Вышли на крылечко, от которого начиналась промятая тропинка за угол – Тошико уже знала, что за углом состоялась великая битва сковородой. Ветер тянул крепкий, ровный: холодил, но дыхание не забивал.

– Кстати про флирт. Помнишь нашу рыжую?

– Госпожа Ивамото?

– Госпожа, как же! Ивамото-младшая! Пошла в “старшеклассницы”.

– То есть?

Оцунэ провела по воздуху белой ладошкой. Тошико проследила взглядом, посмотрела на заснеженную окраину. Станции отсюда не видно. А как сиротливо и одиноко смотрелась бы сейчас на платформе Обычная Японская Школьница, вот хотя бы Уэджи Ямаута-младшая, состоящая из плиссированной юбки, укороченной в четком соответствии с правилом “зеттай рекки”, а еще из белых гольфов, рюкзачка и Винни-Пуха. В смысле: подвески к рюкзачку. Стоит Ямаута вся такая раскрасивая и разнесчастная, а поезд все не едет и не едет… Неужели Синдзи тоже это чувствовал, когда обращался в газету?

Стоит ли связываться с Черным Демоном JR Hokkaido? Может, найти парня поспокойнее? Не так остро кидающегося на несправедливость? Синдзи ведь самую малость не вылетел с работы. Но стажера так и не выперли на мороз. Решили, поди, что Синдзи – парень дочки начальника, и задолго до того, как вообще шоколад подарила…

Ой, там же Оцунэ рассказывает про рыжую-бесстыжую Иоши!

– … Пять тысяч за свидание в кафе или ресторане.

– Четверть зарплаты твоей тетки из “комбини”!

– И это еще никакого секса, прикинь. Иоши такая: сразу нет. Кто не согласен, с борта нафиг.

– Э-э… Но за что мужики тогда платят?

– А вот за это и платят. Сидят с милой девушкой, кормят ее пирожными, и жалуются на тяжкую долю. Иоши слушает и кивает. Ей-право, будь у меня рубящая в компьютерах ботанша, мы бы там столько бизнес-тайн поимели! Иоши так и говорит: “От меня требуется лишь пить кофе и слушать. Я киваю и улыбаюсь, о каких бы скучных вещах ни шла речь. А мужчин общение со мной успокаивает”.

Оцунэ фыркнула:

– Еще бы: за такие-то деньги. Профессионалка там, хостесс – от двадцати косых, прикинь. Рыжая-бесстыжая в четыре раза дешевле.

– Пошли в дом, холодно.

Вернулись на кухню. Оцунэ проверила плиту, сунула в печь поленце. Помешала бульон: запах уже плыл, крутил голову, и у обеих девушек заурчали животы.

– Мне что-то страшно, тайчо.

– Думаешь, найдется маньяк?

– Убереги нас ками и будды. Я не про то. Неужели парням не с кем так вот посидеть… Ну, пускай за пивом? Неужели у них нету друзей?

Оцунэ снова двинула роскошными округлыми плечами. Как, должно быть, светится ее молочно-белая кожа в полумраке! Тошико вздохнула и чуточку позавидовала. Толку, что парень у нее все-таки появился. Оцунэ все равно выглядит старше, взрослее, увереннее. Хорошо быть как Оцунэ – но тогда придется платить, как платила тайчо. А лишних братьев у Тошико нету.

– Ты, кстати, про Накамуру слышала?

– Нет, – Аварийная наливала чай.

– Она стала Неблядью.

– Э-э… Что?

– Натурщицей у художников.

– Да, она же “кирен”. Твой типаж.

– И твой, не скромничай. Тошико, не кисни. Все у тебя будет. Не гони только. Успеешь!

Тошико печально улыбнулась. Оцунэ помешала бульон.

– Теперь Накамура служит моделью. Ей постоянно приходится объяснять: “Я не блядь, я натурщица”. Мы ее теперь так и зовем на репетициях. Когда, кстати, следующая?

Тошико попищала кнопками ежедневника в телефоне:

– Второго марта… О, напоминалка… Второе марта – пять лет с Великого Землетрясения одиннадцатого года.

Оцунэ задумалась, потом решительно махнула рукой:

– Ничего. Пускай второе марта!

Второе марта, от восхода и часа три посл заката, Синдзи провел в корпусе тренажеров первой помощи. Короткий рассказ, потом инструктор делает, смотри внимательно… Потом – давай сам. Кукла мужчины, кукла женщины. Ворочаешь – пищит. С непривычки пугает, а тут еще инструктор над ухом орет, нагоняет истерику. Считается: не приведи боги и будды, реально придется кого-то перевязывать, так визжать над головой будут вообще все. Кроме снимающих на телефон. И стажер, конечно, должен хоть чуточку привыкнуть к суматохе.

На эпилептиках Синдзи ошибся. Он читал и пару раз видел в кино: при приступах суют в рот нечто для удержания языка. Выяснилось: нельзя совать. На занятия пришел старенький дед из неврологии, еще пострадавших от Великого Землетрясения лечивший, так он сказал: “Во время приступа человек сжимает зубы так сильно, что перекусит алюминиевую ложку и подавится откушенным. Или откусит пальцы тому, кто пытается ложку всунуть: голова-то трясется.”

Спросили: “Высокоученый наставник, а если ложка старинная, из добротной нержавейки?”

“А тогда эпилептик зубы себе крошит. Затем режет губы и язык об острые сколы, отчего захлебывается кровью: как ты ее во рту остановишь? Это даже со спокойно сидящим человеком довольно сложно.”

“Так что же делать, высокоученый наставник?”

“Да просто повернуть на бок!” – профессор непочтительно пнул куклу ногой. “И вот, под голову свернутый пиджак или кирпич, или хоть ботинок подсунуть. Чтобы язык не западал.”

Синдзи к тому времени занял очередь на пересдачу, листал методички, чувствуя себя опять студентом перед экзаменами. Кстати: уважаемый господин Кимура обещал выдать ему персонально младшего коллегу. И, наверняка, зарплату подымут. Не поискать ли, по такому случаю, новую квартиру?

Новую квартиру Второй нашел быстро, особо не перебирая варианты. Снова подумал: может, в Корею? И снова решил: не сейчас. Каким бы лихим и дерзким он себя не считал, а уезжать из дому совсем, окончательно, душа не лежала.

Пока еще можно себе сказать, словами хитрого колобка, господина Хаттори: я нашел новую работу. А что на другом конце Японии, так чего вы хотели: кризис! Только и читаешь в новостях: те закрылись, эти лопнули…

Надо в самом деле искать работу. Понятно, не пешком с плакатиком в руках: он ведь хакер. Благо, заначки хватило на ноутбук средней паршивости. Нужные программки с личного сайта Второй быстро скачал и поставил, и вот, засев перед экраном, принялся поднимать старые знакомства. Пошевелил даже китайцев через QQ. Узкоглазые братья спросили: а чего, мол, к нам? “Да так, – сдумал отшутиться Второй, – нравится мне ваш ассортимент обуви”. Намекая, что работу в триадах могут предложить разнообразную, многочисленную и – важнее всего – срочную. Быстро сделай, быстро деньги получи.

Что китайцы общаются на ломаном “ингрише”, Второго не смутило. Он и сам заходил от фальшивой личности талантливого индуса из глубинки на границе с Пакистаном. Переводил, конечно, через Google Translate – как все, и как ожидалось от образа сельского самородка. Если бы даже кто сейчас и снимал скриншоты с экрана или там записывал нажатия по клавишам, никакого подвоха не уловил бы, за полным того подвоха неимением.

Правда, с Google Translate ухо приходилось держать востро. Наученный горьким опытом, фразу свою про “ассортимент обуви” Второй перевел дважды: сперва на пиньин, потом обратно. Прочитал обратный перевод: “Я любил вас во всех позах в обуви”. Долго думал. Вот как это поняли бы парни из Триады, а? У них, вообще-то, и Китай не “Китай” называется, а по правилам: “Чжунхуа Жэньминь Гунхэго”!

Второй возблагодарил ками и они. Ками понятно, а демонов – за то, что не мешали. Человек “с той стороны закона”, Второй считал: друзей надо иметь и в раю, и в аду. Мало ли, куда попадешь!

Хмыкнул: хорошо, не поспешил выслать. Правил фразу четыре или пять раз, пока не добился окончательной ясности; понятно, что речь при том стала дебильно-прямолинейной, как у недоразвитого подростка. Вот и хорошо, никто не заподозрит в нем умника. Теперь Второй знал на собственном опыте: умников нигде не любят.

Посчитав, что сегодня напрягался достаточно, Второй откинулся на кресло (развалина; с первых денег сменить…) и принялся бездумно листать сайты, новости вперемешку с видеороликами, и сам не заметил, как погрузился в какой-то региональный концерт.

Концерт на третье марта группа “Лучшие в аду” давала не в Саппоро: в общественном центре городка Энгару. Солистка и владелица группы на этой же сцене двумя часами ранее выступали с бамбуковыми мечами, от местной секции кэндо. Понятно, что лететь сразу после на другой край Хоккайдо ни Оцунэ, ни Тошико не собирались, чтобы не усложнять и так запутанный день.

Отплясав “нихон ката” и погоняв друг дружку в паре показательных поединков – смотрите, боги и предки, мы не просто девочки, мы еще вон чего умеем! – девочки из клуба разошлись кто куда.

Охара и Синагава кинулись к официальным ухажерам, самую чуть не женихам. Ближние фермеры; а что такого? Не всем охотиться на ястреба в небе, кому-то надежнее подбирать золото в мышиных норах.

Оцунэ не хвасталась господином Кандзаки: с продавцом апельсинов они на людях себя не выставляли. Кто знал, тот знал, а кто не знал, тому и незачем.

Сам господин Кандзаки приехал – как прошлым летом – и скромно встал посторонь, и так же на крышу его лавки вскарабкался кругленький пенсионер в жилетке из одних карманов, собиратель кулинарно-ботанических редкостей господин Отака Гэнго…

Высокоученый наставник Нагаэ с полным основанием и правом провожал девочек на выступления и встречал потом выходящих со сцены. Ему и маскироваться не пришлось.

Тошико, переодевшись, немедленно побежала проверять состав группы. Там девочки надевали мужское: этакий перевертыш на чисто женский праздник. Не запрещено, просто – не принято. Но для подростковой банды любое “не принято” или “так не делается!” – сразу и указатель, и приглашение.

Поэтому вместо синих, красных и желтых накидок с айнской вышивкой вышли все в обычном, сугубо мужском, “бизнес”-костюме: черные офисные брюки, белые рубашечки-галстучки… И только солистка вышла в образе “японской красавицы”, которых рисуют гайдзины в их длинноносом воображении. Вырвиглазно-розовое кимоно, вычурная прическа, пояс узкий, мужской, чтобы не мешал полам кимоно распахиваться где надо – и обязательно пара мечей.

Оцунэ, впрочем, умела пользоваться мечами, и потому не выглядела с ними глупо: все видели, что движется с ними солистка естественно и легко, не задевая ножнами столики с клавишными, не поправляя каждую секунду сползающий пояс. Увы, и кимоно особо не распахивалось, на что зрители, признаться, немало рассчитывали.

Впрочем, концерт еще начинается только. Есть причина очень внимательно смотреть на сцену.

Группа родилась вот на этих вытертых досках сельской глубинки. Как еще повернется впереди, в Саппоро – а тут “Лучших” считали уже достопримечательностью, сошлись на концерт массами; пожалуй, что и любили.

Начинали со старых песен, еще осенних. Первую для разгона, вторую на волне, третью от радости. В перерывах Оцунэ, ехидно улыбаясь, бросала:

– Приличные люди есть в зале?

– Да! Есть!

– Кто пустил?

Смех; опять песня, и вот Оцунэ снова:

– Люди делятся на три части! Те, кто встретил Затоичи! И те, кто пока еще нет!

Сериалов о слепом фехтовальщике сняли тогда уже немало, да и серий в них тоже набралось поболее десятка в каждом. Историю Затоичи видели буквально все японцы. Над шуткой смеялись – над этой в частности, и вообще над прочими. Скоро зрители уже прыгали на креслах:

– Давай “четыре!”

– “Четверку” давай!

– Сосед разбил мне окно, чтобы лучше расслышать эту песню!

Тошико сидела, как обычно, в самом дальнем углу. Песни она сотни раз переслушала на репетициях, и теперь только радовалась, что люди хорошо принимают группу. А для попадания в ноты у них имеется высокоученый наставник Журавль. Тошико не сомневалась: на разборе полетов господин Журавль найдет, что сказать.

– Сказать, барышни, я могу многое. Но вот печатать сие, увы, не следует. Вы собираетесь выступать в Саппоро? Зазнаетесь, барышни!

Барышни улыбались, все пятеро. Наставник ворчит, значит, все как обычно. Как обычно – следовательно, все хорошо.

– Госпожа Накагава, не надо терзать клавишник подобно пьяному мужу! Госпожа Хори, ваша любовь к струнным не доведет вас до добра. Каждая нота прямо перед вами, достаточно просто нажать клавишу. Незачем вертеть головой, ваши красивые волосы и так дыбом. Видимо, юный организм в шоке от извлекаемых звуков. Поймите, наконец: в руках у вас не гитара! Нет аккуратных маленьких “аккордовых сеток”, чтобы применять на любом ладу!

Сидели в привычной комнатке, где первый раз репетировали. Почему-то госпожа Танигути сочла это для себя важным. Впрочем, она быстро сообразила, почему: ей скоро уезжать. Вернется ли она когда-нибудь?

А если упасть в ноги маме с папой? Типа: я не хочу уезжать! У меня тут все-таки собственная группа, бизнес, а не только парень! Про парня поймет мама, про бизнес поймет папа… Или он все так и планировал? Ведь не напрасно же высокочтимого господина Танигути Шоичи прозвали именно “Сегун”, а не, скажем, “Самурай” или там “Разбойник”, если бы речь шла об одной только суровости.

Господин Хадзиме смотрел на Тошико из-под век и качал головой: судьба. Если уж ты вспоминаешь самураев, девочка, должна бы знать: нас так вот и бросало. Приняли бой под Старой Столицей, и дошли до Врат Эдзу, рассеявшись на длинном пути по бессчетному числу деревенек и домов, где оставляли раненых, надеясь то ли на пригляд ками, то ли на милость они, то ли вовсе на людей… На людей, госпожа Танигути – люди крепостная стена, ворота и ров.

А привлечь и удержать людей – твое дело. Тут я тебе не помощник.

Тошико стряхнула дремоту. Боги и будды, стыдно-то как: задремать, когда высокоученый наставник чехвостит ее подчиненных! Совсем не по бизнес-этикету, даже и подумать неловко.

Но, кажется, высокоученый наставник Журавль закончил с руганью. Девочки старательно записывают указания. Накагава подбирает показанное упражнение. Ивамото включилась в наушники, чтобы никому не мешать, и уже вовсю играет что-то резвое, вон как летят пальчики…

Ну, а Хори Хитоми, конечно, спорит с высокоученым наставником о теории музыки:

– … Фортепиано начинается просто, но над головой каждого новичка висит монументальная теория. Имея все ноты перед собой, вы вникаете в теорию музыки быстрее большинства гитаристов.

– Высокоученый наставник, но мы с вами проходим не столько теорию.

– И тут вы правы. Теория не во всем помогает. Нет единственной “мажорной гаммы”, чтобы ее повторять по всему инструменту в разных тональностях. Каждый звукоряд на клавишах уникален. Клавишный инструмент создает аккорды шире и объемней гитары.

– Высокоученый наставник, а что делать, если руки сами тянутся к струнам?

– Попрошу госпожу Мацуи пару раз махнуть катаной. Она умеет, вы знаете. Нет пальцев – нет проблем.

– Но это шутка, правда ведь, высокоученый наставник?

– Пока что правда. В конце концов, если ваше стремление не пройдет через год обучения, попробуем, что вы там на гитаре сможете. Ах, госпожа Хори, вы много потеряете: гитарист никогда не увидит столько аккордов, сколько пианист. Здесь есть над чем помучиться. Одна механика расположения пальцев, например. Но оно того стоит, поверьте!

– Да как я могу не верить, высокоученый наставник! Но как же мне быть: по мере изучения клавиш они для меня сложнее и сложнее. Наоборот, чем больше я пробую гитару, тем она становится легче. Вначале все казалось наоборот!

– Наоборот, – ответил уважаемый начальник отдела тяги. – Я его помощником на линию Масике поставил. Пусть хлебнет благодарности людей из Румои.

– Почему именно туда?

– Досточтимый господин Танигути, прозвище “Черный Демон” ему придумали те девчонки из Румои. Вот я и наладил парня, что называется, к истокам.

Досточтимый господин Танигути вздохнул. Воистину, где женщины, там сумбур и беспорядок.

– Что еще за “девочки из Румои”?

– Команда кендо и кюдо, – уважаемый начальник отдела тяги подпер щеки и посмотрел в окно, на западный горизонт. Самые бесстрашные рыбаки болтались там даже сейчас, в пору весенних штормов. – Год назад они попросили сделать скидку и перевезти команду на восточный край острова.

– Помню, помню, – досточтимый господин Танигути помахал рукой. – Я сам его туда и загнал, сопровождать. Не вспомню, правда, что конкретно мне тогда не понравилось. М-да… Вышло, что мы собственными руками вскормили Черного Демона в собственном коллективе.

Начальник Северного Направления коротко посмеялся.

– Хорошо. Пусть покатается по Румои, пусть его девочки из благодарности потеребят. Главное, что на съемки фильма господин Рокобунги не прорвется. Всякий раз, как стажер пересекается с киношниками, происходит что-либо неподобающее.

– Верно, не стоит знакомить его еще и с госпожой Адзими Нобу. Аматэрасу пресветлая не предскажет, как рванет подобная гремучая смесь. А съемки, кстати?

– Идут по графику, – быстро подвинул бумаги уважаемый начальник финансового отдела. – Вот, подпишите сметы на первый месяц.

Досточтимый господин Танигути перекинул белые листы. Два отложил, остальные быстро проштемпелевал печаткой-“инкан”.

– Здесь что?

Уважаемый начальник финансового отдела пробежал взглядом не подписанное.

– Первое: переделали три вагона “KiHa40” в экскурсионный поезд. Новая облицовка из полированного дерева, сиденья повернуты лицом на пейзаж, украшения там всякие. Экипажная часть ободрана и перекрашена заново, добротно, с повторным оцинкованием.

– Почему “сороковые”? Они же на вид сундуки, как ни раскрашивай.

– Они выпущены в пятьдесят втором году Сева. Все равно на списание. Не жалко.

Досточтимый господин Танигути шевельнул головой. Скоро тридцать лет, как годы Сева сменились эпохой Хэйсей. Заслуженные вагончики… Впрочем, для них тоже лучше остаться на Хоккайдо, чем быть подаренными, к примеру, в Мьянму, где их быстро съест ржавчина.

– Пустим для начала по линии Нэмуро, там виды на Сангарский пролив красивые. – Уважаемый начальник финансового отдела сделал хитрое лицо:

– Еще мы туда вина хорошего закупили. Местного, недорого.

– Хорошо, это согласовываю. А второе?

– Переоборудование старого тоннеля в склад вина.

– Местного? Недорого?

Уважаемый начальник финансового отдела молча поднял брови: деньги не пахнут, вам ли не знать. Начальник Северного Направления хмыкнул, но подписал и эту смету тоже. Расходы, расходы – да что жалеть о лодке, унесенной вчерашним приливом? Сорок миллиардов не вернуть. В сотрудничестве с виноделами есть хотя бы надежда на возврат средств.

Досточтимый господин Танигути подумал: попрошу-ка я столичную гостью. Пускай Танигути-младшенькая тоже поломает голову. Вдруг что интересное придумает молодой незашоренный ум?

Есть у них в корпорации минимум один молодой незашоренный, да. Увы, и досточтимый господин Танигути, и уважаемый начальник финотдела, и даже уважаемый начальник отдела тяги – все они теперь, честно говоря, опасались лишний раз шевелить непредсказуемого стажера, господина Рокобунги.

– Господин Рокобунги, примите управление.

Синдзи протиснулся справа от сиденья в тесную кабину “KiHa40”. Машинист, прижимая руку к правому боку, так же “по стеночке” вылез в почти пустой салон и там обессиленно привалился к спинке свободного кресла.

Старый “коробок” шел ровно, мотало в кривых не очень: линию недавно рихтовали. Справа тянулась двести тридцать третья дорога, оставалось чуть-чуть до моста Румои.

Цифры на скоростемере и на графике в рамках нормы. Перегон короткий; вечер догоняет со спины. В окнах голые ветки и серая земля, как осенью. Отличие в листьях: осенью палый лист яркий, разноцветный. А весной лист серый… Прямо как лицо господина старшего машиниста.

Дождался дед. Говорили ему: вали на пенсию. Печень шутить не будет. Но старики все такие: не уговоришь, с места не сдвинешь… Правду сказать, и немного на Хоккайдо выгодных работ. Старик держался за место до последнего.

Чувствуя, как по спине сползают холодные капли, Синдзи набрал “скорую помощь”.

– Печеночная колика у господина старшего машиниста.

– Понял вас, – по дрожанию голоса Синдзи понял: на дежурстве тоже молодой диспетчер, и сейчас он тоже вытирает пот. – Машина будет у платформы Румои через четверть часа.

– Движение продолжать?

Пауза, нервное сопение в трубке. Инструкцию знали оба. Помощнику машиниста применить экстренное торможение максимальным давлением в тормозных цилиндрах, объявить о причине остановки. Но толку, что “коробок” встанет в поле? До “скорой” человека придется нести от насыпи на дорогу, и потом все равно везти в Румои, ближе-то больниц нет.

Синдзи вздрогнул: солнце окончательно село, и автоматика ответила на упавшую темноту включением ламп.

– Пост Румои машине один семьсот: ехать по графику, движение по графику. Как понял?

– Машина один семьсот, ехать по графику, принял. Двигаюсь по графику, нахожусь в пятой секции, скорость в пределах маршрутной ленты, матчасть в норме.

Дальше по инструкции: оказать первую медицинскую помощь машинисту. Синдзи не может бросить контроллер. Обернуться только: как там дед?

– Машина один-семьсот, ему стало хуже. Здорово хуже! Прошу разрешения увеличить скорость!

– Пост Румои машине один семьсот: ехать по графику, движение по графику. На станции один-шестисотый, его нечем убирать. Как понял?

– Машина один семьсот, ехать по графику, принял. Сделай что-нибудь, его желчью рвет!

– Пост Румои, я попросил скорую, они едут на почту Овада. Если успеют раньше тебя, то прямо на парк Рюкичи. Увидишь их, тормози по способности.

– Машина один семьсот, аварийная на Рюкичи-Овада, принял… Рвота прекратилась, легче не стало, он белый весь!

Из глубины вагона подошли мужчина и женщина. Быстро сообразив, что нужна помощь, мужчина взял вагонную аптечку.

– Печень у него, спазмалитик возьмите!

– Я знаю, – отозвался мужчина. – У тестя такое же. Справлюсь. Вызвали “скорую”?

Вагон пошел по кривой. Дорога теперь тянулась по левую руку. Женщина помогла уложить господина старшего машиниста, расстегнуть ему воротник форменной рубашки; Синдзи захотел выключить веселенькую музыку в трансляции. Колеса гремели особенно глухо и громко, пока стажер не сообразил, наконец: это не стыки. Это кровь бухает в ушах.

Вторая кривая, теперь направо; знакомые кнопки-клавиши плыли, глаза почему-то заливало потом. Страх, понял Синдзи. Так пахнет страх, так он, оказывается, выглядит. Понятно. Теперь понятно.

Слева, далеко за домами, яркое пятно лилово-розовой вывески. Домик мужской парикмахерской. Болтали, что там хозяин особенный, и вечерами у него собираются все “не такие”.

Наконец-то: на дороге пляшут синие огни “скорой помощи”!

– Машина один семьсот посту Румои. Вижу “скорую”, начинаю торможение. Уважаемые господа пассажиры, JR Hokkaido приносит вам искренние извинения в связи с необходимостью остановиться для передачи заболевшего человека!

Что делать, Синдзи давно выучил на тренажерах и не раз попробовал за время обучения, пока вот с этим хмурым дедом ездил по линии Нэмуро. Контроллер плавно до упора, тяга убрана. Воздух в цилиндры; а водитель у медиков истинный ас: на скользкой белой дороге разворачивается “блинчиком”, что в боевиках называется “U-telly”…

Рывок, скрежет. Вагон встал. Медики подбежали по короткому проулку, точно против которого Синдзи поставил “коробок”.

Дверь в сторону, на пороге молодой, высокий, длиннорукий доктор:

– Где?… А, вижу! Что ел?

– Не знаю, мы в Саппоро ужинали врозь.

– Пакуем. Вкололи?

– Господин доктор…

Доктор обернулся. Санитары разворачивали носилки – только уже никуда не спеша. Фельдшер убирал не пригодившийся шприц.

– Пульса нет, господин доктор. Зрачка нет.

Врач повернулся к своим всем телом. Синдзи неверящим взглядом обвел привычное железо, знакомые вытертые кнопки – такие обычные, такие простые. Ничего страшного. Ничего мерзкого.

– Господин машинист.

Синдзи вздрогнул и взял себя в руки. Он стажер, хотел ответить Синдзи. Он всего только стажер. Еще ничего не случилось. Еще все по-прежнему. Он только стажер и у него все еще впереди! Спрашивайте со взрослых!

– Господин машинист, – врач теперь уже подошел к открытой дверце кабины. Потер лоб. – Приношу нижайшие извинения за то, что мне придется обременить вас просьбой подписать протокол.

Протокол Синдзи подписал, не особо переживая, накажут ли его. С одной стороны: смерть на месте работы официально не поощряется. Если есть возможность не признавать “кароси” – лучше не признавать. С другой стороны: никто не мог добром согнать господина старшего машиниста с контроллера.

Да и куда бы пошел господин старший машинист? В одинокий сельский дом, чтобы там помереть в безвестности, чтобы весной за ним приехал бежевый фургончик службы “одиноких похорон”? И потом осиротевшие жучки-мокрицы в тоске ползли за гробом?

Лезет всякая чушь в голову.

– … Машина один-семьсот, отвечайте посту Румои!

А. Связь разрывается. Надо что-то сказать. Нет, руки не дрожат. Как-то успокоился Синдзи. Спешить, получается, некуда больше.

Больше Синдзи не стажер.

– Здесь один-семьсот. Прошу вас, не надо кричать.

– Как себя чувствуешь? Господин Рокобунги, как сам? Доедешь?

Точно: еще же вагон до Румои вести.

Теперь Синдзи знал, как это: ехать, когда хочется лечь и молчать. Взял в аптечке салфетку, тщательно вытер щеки, нос, шею, затылок и за ушами, куда смог дотянуться рукой в негнущемся кителе.

– Здесь один-семьсот. Самочувствие нормальное. Тело передал медикам. Отправление сейчас, буду нагонять график.

– Не надо ничего нагонять, здесь кривые одни. Лучше я объявлю опоздание.

– Опоздание? Пост Румои, указание не слышу. Продолжаю движение до входа в график!

– Ну ты точно демон. Справишься?

– Пост Румои, указание не слышу. Продолжаю движение до входа в график… Уважаемые господа пассажиры, состав отправляется. Прошу всех занять места. Прошу всех сесть, впереди кривые.

Выглянув за дверь, в салон, Синдзи убедился, что никто там не стоит на ногах. Старый “коробок” придумали и сварили давным-давно, отец Синдзи маму его танцевать не приглашал. Тогда, в семидесятых, еще не пихали везде пластики, и только начинали экономить вес, и компьютеры только-только входили в моду. Километров девяносто KiHa40 выдаст; колеса древнего профиля, с высокой ребордой, хорошо цепляются в кривых: вагончик и делали для горных серпантинов, не для простеньких гонок по прямой.

Тормоза проверены, воздух в магистрали держит нормально. Сигнальные огни горят успокоительно: впереди блоки чисты до самого Румои, а там однопутка ветвится, есть куда уйти.

Линия Румои однопутная. Если “один-семьсот” заткнет перегон, встанет встречный поток. Затем поползет все расписание и выплеснется через Фукагава на северные пригороды большого узла. Сколько людей не успеют к пересадке, сколько просто опоздают и попадут под крики начальников… Синдзи очень хорошо знал, что в таких случаях говорят на остановках и чего желают косоруким работничкам. Лучше уж пусть начальник ругает, чем ненавидят люди, ждущие поезда в стылую, сырую весеннюю ночь!

Огни Одава пропали, вагон вошел во тьму; Синдзи слышал, что идет хорошо. Визг на кривой привычный, скрежета почти нет. Здесь недалеко. Путепровод на краю Одава, сразу после того прогремел мост, слева большая излучина… Над головой путепровод “Е-шестьдесят-второй” трассы, а слева ежики фонарей: квартал-пригород. Мост через быструю речку Бангобе – местные знакомые приглашали половить рыбу, говорили: в верховьях так чисто, что форель берет! Слева мелькает переработка отходов; трасса “Е-шестьдесят-вторая” теперь справа, и снова два путепровода; и скорость вниз, вниз, и зеленый глаз входного; застучали колеса по стрелочной горловине.

Вокзал.

Приехали.

– Уважаемые господа пассажиры, наш поезд прибыл на станцию Румои. Станция конечная. Прошу вас покинуть вагоны!

Забежали станционные уборщики. По платформе с важным видом прошел контролер. Прибежал и лично сунул голову в кабину господин начальник дистанции:

– Господин Рокобунги, как вы себя чувствуете?

– Вроде нормально… Сердечно благодарю за заботу.

– Господин Рокобунги, приношу искренние извинения за необходимость обременить вас нижайшей просьбой. Вам следует отработать смену до конца.

Точно. Еще же обратно ехать. Вот сейчас вагончик приберут-почистят… И вперед, на сутки два оборота. Саппоро – Румои, Румои – Саппоро… Господина старшего машиниста нет, а расписание осталось. “Мы не останавливали движение ни седьмого января, ни второго августа”… Ну, седьмого января-то понятно: кто там знал о нападении на Перл-Харбор, это же после передавали. А вот капитуляцию объявили практически сразу, и тогда, наверное, много кто не хотел ничего делать.

Синдзи вздохнул и поклонился – он больше не стажер, но все равно должен уметь кланяться.

Кланяться Тошико умела не хуже, чем подписывать подарки. Всем, кто дарил “шоколад-признание” в день Святого Валентина, хочется видеть ответный подарок в Белый День четырнадцатого марта. Тошико хотела бы получить ответ. Хоть какой-то! Не обязательно втрое дороже, екай с этикетом.

Вышли из тренировочного зала, внимательная тайчо насела с вопросами:

– Что? Поссорились?

– Нет, – Аварийная удерживалась от всхлипываний вообще непонятно, какими силами. – У них на работе машинист умер. Прямо в кабине. Синдзи поставили на замену. Он еще дней пять не приедет.

Оцунэ хмыкнула:

– Ничего страшного, сестрица. Он ведь мужчина. Мужчина должен работать, иначе зачем он вообще? Вот и госпожа Есицуне как-то писала, помнишь?

Тошико кивала, не вслушиваясь. Обычное ведь событие: папа задержался на работе. Или вот, парень задержался. Правда, на несколько суток, но это просто специфика. На железной дороге не воткнешь в график, не посадишь вести поезд случайного человека с улицы.

Умом Тошико все понимала. С чего она вдруг забеспокоилась? Действительно же ничего страшного!

– Пошли, – Оцунэ вгляделась пристальнее. – Ты ведь не видела пока наш восточный берег?

Не дожидаясь ответа Оцунэ вынула телефон и позвонила “старым друзьям”; буквально через пять минут рядом с девушками, перед крыльцом общественного центра, затормозили три мотоцикла.

– Хай, Тайчо! – байкер на первом приветственно махнул рукой в толстой кожаной перчатке с умопомрачительной крагой. – Нам выпало счастье оказаться тебе полезными?

По мальчишескому голоску Тошико поняла: под грозными кожаными доспехами старшеклассник. Самое большее, первокурсник университета, или, что вероятнее, морского колледжа, потому что приехал со стороны Юбэцу.

– Только в детстве мы встретили старых друзей, – Оцунэ подала платочек, и Тошико быстро смахнула влагу с лица. Вечер спускается, впрочем. Ничего там особо не видно.

– … И новых старых не будет. Вот, сестрица, мои друзья. Парни, отвезете нас на берег? В час грусти так приятно посмотреть на море!

На море собравшиеся не смотрели, да и не особо оно различалось между крыш. Далеко от берега станция Син-Хакодатэ. Новый вокзал высокий, красивый, с трибуны для почетных гостей хорошо выглядит на сине-сером послеполуденном небе. Вот на вокзал смотреть надо. Вокзал – гвоздь сегодняшнего праздника.

Море тоже хочет на праздник. Идет по ногам сырой выдох Сангарского пролива, заворачивает полы пиджаков, дергает строгую “бизнес-юбку” единственной в группе женщины, госпожи начальницы по связям с общественностью.

Общественность ликует. Дождались-таки светлого денечка. Полсотни километров до Син-Аомори теперь можно миновать минут за десять. Не надо парома ждать, не надо прогноз погоды наизусть учить. Прибыл, наконец, “поезд-пуля”, зеленый красавец “эйч-пятой” серии, с длиннющим “зимородковым” носом. Носяра шагов сорок, вся делегация вдоль него становится в один ряд, а только потом начинается сам поезд.

Птица-зимородок ныряет за рыбой и носом пробивает воду. Поезд-синкансэн ныряет в тоннель Сэйкан и носом пробивает воздушную стену. Специальный нос понадобился потому, что “поезд-пуля” ныряет в черную тьму быстрее, чем японские пилоты пикировали на росиадзинские позиции под Номонганом в тринадцатом году Сева. Ну, может, и не быстрее. Но завывает куда страшнее, это уж точно!

Сегодня не тринадцатый год Сева. Хвала ками, сегодня восемнадцатое марта двадцать седьмого года Хейсей. Или, на гайдзинском, восемнадцатое марта две тысячи шестнадцатого. Историческая дата: впервые от столичного Токио до холодных северных земель Эдзо можно по земле и доехать. Корабль не нужен!

Вдоль зеленого носа начальники в ряд. Начальник Северного Направления, досточтимый господин Танигути. Начальник финансового отдела. Начальник транспортного департамента. Начальник отделения тяги. Начальник секции сигналов и связи. Начальник перронной службы… Вон, его молодцы, все на подбор, в отглаженных темных кителях, белых перчатках, в золотых пуговках на всех рукавах-карманах-клапанах, только на лбу пуговок нету. На лбу темные фуражки, а на фуражках нормальные золоченные кокарды. Стоит живая цепь, не пускает пассажиров, пока внутри поезда уборщики вытряхивают мусорки, метут коврики, протирают панели, меняют чехлы на сиденьях.

Шестнадцать минут – и поезд уходит обратно. Полчаса – и новый на его месте. Два часа – первый поезд уже летит мимо Сэндая, под памятником Датэ Одноглазому. Три часа – зимородковый нос рвет воздух префектуры Фукусима.

Четыре часа: Токио. Пока еще пригороды, но синкансэн летит по собственной линии, скорость не снижает. Четыре часа двенадцать минут, приехали. Нить от столицы к далекой окраине. К Северным Землям, которые Японией считаться начали так недавно, что даже еще не префектура – губернаторство.

Начальники смотрят на темнеющее небо. Вроде бы облачность. Поезд не корабль и не самолет, JR Hokkaido не зависит от милости моря и ветра.

– Во сколько же нам это встало! – повелитель финансистов качает лысиной.

– Мы должны меняться, – начальник транспортного департамента поворачивается плавно, чтобы никого не сбросить на рельсы объемистым брюхом. – Вот послушайте, коллега: раньше я работал в компании, производящей фотопленку. Я все это видел воочию.

– Что именно?

– Смерть отрасли. – Толстый начальник транспортного департамента устал держать брюхо на весу, но сесть пока нельзя: церемония. Надо радоваться. И начальник транспортного департамента старательно улыбается, аккуратно, медленно, помахивая ладошкой в белой перчатке. Форму он сегодня не надевал: не влезть ему в стажерский китель!

Репортеры чуть смещаются к дверям вагонов, метель фотовспышек удаляется. Начальник транспортников смотрит им вслед ностальгически:

– Наши магазины по всей стране получали с каждого клиента трижды: за продажу катушки пленки, за проявку, за печать выбранных кадров. Отличный заработок!

Делегация тиснется в поезд. Служба перрона грамотно вклинивается и разбивает поток, чтобы не возникло давки. Парни старательно машут синими рукавами с белыми пятнами перчаток. Пожалуйста, сюда, уважаемый господин. Прошу вас, уважаемая госпожа. Позвольте, я подниму ваш багаж…

Начальник транспортного департамента говорит:

– Да, уважаемый коллега. Отличный заработок. Он-то нас и погубил. Когда появились все эти “айфоны” и прочая… – толстяк делает широкий жест на публику вокруг трибуны, обводя лес поднятых рук со смартфонами и “раскладушками”, – мы с самого начала понимали, что происходит.

– Но?

– Но, уважаемый старший коллега, прибыли оставались достаточно высокими. Мы не находили сил отказаться от привычной бизнес-модели. И вот! Сегодня пленку, считай, не покупают, кроме сугубых фото-отаку. Пришлось менять работу; поверьте, в моем возрасте это непросто!

– Я не слышал этой истории.

Толстенький начальник транспортного департамента усмехается. Со стороны кажется: радостно, и только начальник финансового отдела видит: улыбка печальная.

– Конечно. Все делятся историями успеха. Мало кто делится грустью.

– Грусть откуда, Синдзи-младший?

– А… Король репортажа. Конечно, запуск синкансэна, и без тебя? Скажи, друг Фурукава: чего твой оператор курицу в руках носит?

Господин Фурукава помялся, огляделся, подошел ближе, чтобы не перекрикивать праздничную сутолоку и шепнул на ухо:

– В ручной репортажной стабилизатор ебнул. А по закону подлости вместо треноги у нас шаткая хренога. Да и с треноги – одна точка, а мне-то надо движуха, чтобы в новостях смотрелось динамично… Вот, курица как стабилизатор камеры. Нацепили малую репортажную курице на голову. Курица старается держать голову ровно и микропинки вполне себе амортизирует. Биотехнологии!

– Слышь, ты как не японец. А собрать совещание, выработать стратегию, написать план?

– Слышь, про меня потом. Смотрю, все ваши празднуют. Госпожа Кобаяси и то юбку на ладонь укоротила. На госпожу Хирата глянешь, пуговицы с ширинки отлетают. А ты чего кислый такой? Ты же писал, тебя повышают?

– Верно. И с апреля-мая обещали мне младшего коллегу выдать.

– И денег прибавится, нет?

– Прибавится.

– Так чего повесил голову? Вы поссорились?

– Да сам не знаю.

Господин Фурукава решительно вытащил Синдзи из основной массы празднующих, отвел к ближайшему кафе – где, конечно, обнаружилась Фурукава-младшенькая, болтающая ногами за блюдечком с чем-то девчачьим, сладким: не то парфе, не то гайдзинский зефир, Синдзи не вникал.

– Так! – Господин Фурукава потер ладони. – Сейчас привлечем специалиста. Сестра, нужен твой совет. Синдзи, в чем дело?

Сели на пластиковые креслица. Пива Синдзи заказывать не стал:

– Я сейчас в графике, у меня оборотный рейс через полчаса. Собственно, в чем и проблема. На работе запарка. Я не смог приехать на Белый День. Слова не сдержал.

– Подумаешь, форс-мажор.

– Госпожа Фурукава, со мной такое первый раз в жизни.

Тогда малявка Хотэру, повышенная до “госпожи Фурукава”, приняла вид, подобающий обращению, и серьезно, печально сказала:

– Тетрис научил меня: пытаешься встроиться в систему – исчезаешь.

– А?

– Я говорю: нефиг сиськи мять. Мужик ты или погулять вышел? Освободишься, цветы в зубы и ехай к ней.

– Не знаю, когда освобожусь. Я теперь в постоянном составе.

– Больше не стажер?

– Нет.

Госпожа Фурукава понурилась:

– Вот и сказочке конец. В сказке полагаются стажер и богатая наследница. Впрочем, лучше тебе перестать быть стажером, чем ей перестать быть богатой наследницей. Практичнее, нет?

– Госпожа Фурукава! Ты без гипса?

Малявка Хотэру повернулась к важному репортеру:

– А я говорила: заметит! Надо верить в лучшее, братик. Ты проспорил!

– На что спорили хоть?

– На кухонное рабство до выходных.

Синдзи и не хотел, а улыбнулся. И словно бы маленькой улыбки не хватало, чтобы столкнуть печаль с души. Синдзи даже чуть выпрямился. Или все потому, что небо посветлело, протиснулось мартовское солнце? Сезон кэйтицу, “пробуждение насекомых”. Он, Синдзи, не сверчок – а вот, пробудился тоже.

– Послезавтра равноденствие, – господин Фурукава захлопнул ежедневник. – Ты в курсе, что Ками-Сиратаки закрывается двадцать пятого марта? У меня заявка на съемочную группу. Все официально, окончательно.

– Через неделю ровно?

– Спорим, братец Синдзи, что тебя поставят машинистом на последний поезд?

Синдзи подумал. Потом еще раз подумал. Осторожно сказал:

– Полагаю, такая шутка вполне в духе моего начальства. Только вот официально я в отделе сбора первичных данных. На дистанцию, в тягу, меня пока не переводили.

Репортер только рукой махнул. Синдзи кивнул: в самом деле, с него началась история, и досточтимый господин Танигути вполне может решить его руками историю и закончить. Отучить наглого щенка вступаться не в свое.

Или здесь прав кореш Фурукава? И досточтимый господин Танигути полагает, что оказал Синдзи честь: собственноручно отрубить голову мечте? Прошлому? Детской наивности?

– Я не самурай, – проворчал Синдзи. – Мы, тондэнхэй, люди попроще. Кстати: до отхода моего состава еще двадцать минут. Рассказать, как я с росиадзинами в Нэмуро пил?

– Ты? Пил? С росиадзинами? Ками и они да упасут от хвастовства этим перед госпожой Танигути!

– В смысле: вам неинтересно?

Госпожа Фурукава решительно отодвинула брата:

– Ничего Кэзуо не понимает в девушках. Ты, впрочем, тоже. Давай, рассказывай!

Рассказывай и показывай пальцем:

– Тормоза задействованы. Входной огонь зеленый. Прибытие на Ками-Сиратаки, двенадцать часов ровно.

На японских железных дорогах положено так: выполняешь любое действие – кран тормозной магистрали перекидываешь, даешь ток на моторы, закрываешь дверь за пассажирами – должен показать пальцем и озвучить: “Дверь закрыта!”

Закрытие двери – действие рутинное. Привыкаешь к нему очень быстро. И однажды отходишь от платформы незакрытый. С во такой дырищей в алюминиевой бочине вагона.

А вокруг-то Япония. А в Японии-то больше ста миллионов населения. И минимум половина в твой вагон вбилась. В час пик, наверное, и вся страна тут, за спиной. Дышит, хрустит ребрами в лакированном салоне. Деды говорят: в семидесятые годы на токийских платформах специально обученные трамбовщики помогали. Паковали пассажиров столько, что собирали годовой бюджет с одного вагона. Тогда слово “пакс” выводили не сокращением от “пассажир”, а именно от “паковать”.

Правда, для прибыли надо не забыть закрывать эти самые двери. А то, пока до выходной горловины домотает, толчки на стрелках разроняют минимум треть плотненько сложенного состава.

Конечно, японцев еще много. И постоянно рожают новых. А еще понаехавшие гайдзины всех размеров и сортов, которых вообще ни разу не жалко. Но следователю такое лучше не рассказывать: не поймет. Лучше рассказывать сейчас:

– Отправочный звонок. Дверь закрыта. Выходной огонь зеленый. Отпускаю тормоза. Ток на контроллер. Ток на моторах. Отправление от Ками-Сиратаки, двенадцать часов пять минут.

Двенадцать часов пять минут… Сезон сюмбун, “весеннее равноденствие”, дата двадцать пятое марта. Тепло, погода хорошая. На платформе небольшая толпа: население Ками-Сиратаки. Все машут флажками светло-зеленого цвета JR Hokkaido, все кричат – по большей части печально. Церемония прощания.

Поселковый электрик ворчит:

– Во мне борются два волка, а кормить их нечем. Кто бы ни победил, я проиграю!

Хотя у господина Ивата Иоширо и машина имеется, и не так плохи его финансы, чтобы страдать от закрытия станции. А все же – кончается что-то. Ежится молодой и модный господин Ивата, чуя дыхание времени. Пока еще далекое, словно бы привет с океана, с заходящего шторма, гонящего перед собой нездешние листья в облаке сплошной влаги.

Господин староста качает головой. Не собрали они денег на субсидию, да и с кого тут собирать, когда фермеры разоряются через одного? Слава ками и буддам, что держатся семьи Ивахара и Ямаута. Они сегодня выставили два увешанных флажками трактора, синий и красный, благо, те не заняты. Снег с полей сошел не везде, и работают пока еще только в теплицах, без техники.

Госпожа Ямаута-старшая, во всей роковой красе, с медным рупором, стоит на крыше фамильного стального коня… Плачет госпожа Ямаута-старшая, и неловко мнется внизу бывший кассир станции, господин Акияма Дайске. Кончается немалый кусок его жизни. Что-то дальше будет? Не сократят если, так уж наверное пересадят на другую станцию, а женщина его здесь, и не мальчик он уже, чтобы на поездах мотаться. Переехать к ней и окончательно стать пенсионером-фермером? Так он просто не умеет! Он служащий железной дороги, и другим становиться ему просто поздно. Слишком не мальчик. Что-то решать надо, а кто любит подобные вещи решать?

Дед Маэда, всю зиму проболевший, опирается воробьиным весом на ограждение станции и говорит господину в жилетке из одних карманов:

– Знаете, господин Отака, вот сидишь в вагоне, а на параллельном пути трогается поезд?

Собеседник жмурится и не отвечает, но деду не ответ и нужен. Господин Маэда слабым взмахом ладони отметает вопросительный взгляд внучки: все, мол, хорошо! И договаривает:

– В первый момент не понятно, поехал твой поезд или соседний. С головой у меня примерно так же. Вроде мир остался прежним, а вроде… Там шахту закрыли, там кореша похоронил… Теперь вот: платформы не станет.

– Центральная станция ведь сохраняется?

– Центральная да. А Кю-Сиратаки на восточном краю деревни тоже закрывается. Э! Разве дело в станции!

Господин Отака качает головой. Зиму пережили. Скоро-скоро май. Полетят над страной вишневые лепестки: то духи плодородия спускаются с гор на поля. Наверное, и те странные гайдзины снова приползут пить под сакурой, но уже не сядут здесь на поезд. Придется им шагать в центр селения…

Чем старше, тем страшнее любые изменения, потому как видишь в них приближение смерти. Но японцу ли бояться смерти? “Мы с тобой, как сакуры цветы,” – вздыхает главный оперативник семьи Гото и профессионально срисовывает объект охраны: госпожу Танигути-младшую, Аварийную Тошико.

Тошико к машинисту не пробилась. Хотя Оцунэ сильно старалась, и почти добуксировала подругу до кабины вагончика “сороковой” серии. Но тут как раз церемония завершилась. Представитель JR Hokkaido, уважаемый господин Кимура, произнес все извинения, отмахал все поклоны… Тошико не считала, но подумала: наверное, в последнем турнире она меньше раз ударила синаем, чем сегодня кланялся уважаемый господин Кимура.

Короче, ушел поезд. От Синдзи только редкие сообщения, с извинениями. Он что, боится? Ее обидеть боится, или чего? Или что он там уже успел наворотить? Черный Демон JR Hokkaido может на ровной дороге найти золотой ре, нору тануки, старую авиабомбу и конскую лепешку, причем все сразу.

Но почему не звонит, козлина? Сообщениями отделывается!

Нет, подумала Тошико. Так не годится. К турниру пятнадцатого апреля дело надо решить. Иначе она, со всеми чувствами-сомнениями, еще и высокоученого наставника Нагаэ подставит. По канону любовного романа девушка должна ждать и первого шага от парня и, наверное, тосковать. Но тосковать Аварийной некогда: у нее спортивная карьера. А теперь еще и бизнес.

Тошико вынула телефон, отыскала адрес господина Рокобунги и назначила встречу на восьмое апреля. Если господин Рокобунги в это число работает, ничего страшного. Она найдет его на любой линии, в любом вагоне. Если, конечно, ему это еще нужно.

– Нужно тебе по ушам дать, но нельзя же бить женщину, – Синдзи ворчал носом в букет. – Я уж решил, ты меня бросаешь. Два дня колотился, как форель на прилавке.

Аварийная прекрасно его слышала и не смолчала:

– Это ты так извиняешься, или отношения рвешь?

– С чего вдруг рву?

Поймав уроненный букет, Аварийная села на лавку. Синдзи так и остался торчать столбом посреди пустого вагона.

– А что не позвонил?

– Я… Это…

– Ты “это”. Совершенно точно “это”, а не какое-нибудь “то”.

Аварийная сделала вид, что замахивается букетом; Синдзи покаянно склонил голову и не двинулся. Посопев, за букетом укрылась теперь Тошико. Белое, синее, зеленое. Интересное сочетание. Вспомнить язык цветов или ну его нафиг? Синдзи вряд ли знает язык букета. И у него хватило бы ума попросить помощи у нахальной малявки Фурукава.

Странно, подумала Тошико. Малявка Фурукава кажется более опасной соперницей, чем великолепная и совсем взрослая тайчо.

Или в том и дело, что подруга Оцунэ для простого, как шпала, Синдзи – взрослая?

– Ты так сильно боишься меня задеть?

– Я, вообще-то, совсем тебя не знаю, – Синдзи отважился-таки сказать прямо. – И, честно, думаю: придусь ли я ко двору? Ты наследница богатой семьи. На тебя у отца наверняка планы.

Тошико отложила букет.

– Не буду я тебе пересказывать госпожу Хигути Итие, и вообще всю литературу. И на ком женился господин Кацуя Когоро, сам прочитаешь. Просто учти: даже в те времена женщина имела кое-какие способы повлиять на судьбу. А в наше время палитра сильно расширилась. Не удивлюсь, если лет через десять в Японии будет женщина-премьер. Синдзи!

– А?

– Букет сам собирал?

– А… Да. Ты же сама назначила на восьмое апреля, а это фестиваль цветов.

– И еще день рождения Будды.

– Так что мне, принести статую из храма Чу-джи?

– Ладно, прощен. – Тошико протянула руку для поцелуя, и хотя бы это Синдзи сделал, наконец, правильно.

– Ну и хорошо, – Синдзи сел на лавку. Тошико с искренним удовольствием привалилась к плечу. Поерзала, вдыхая запах свежей шерсти. Ага, новый китель. Ну точно: его ведь повысили.

– Синдзи, а куда бы ты кинулся, если бы мы все-таки расстались?

– К Рыбачке из Румои, например. Я сейчас на линии Румои, взамен того машиниста, ты помнишь. Собственно, линию до Масике закрыли неделю как. А станцию Румои все-таки нет. Вот местные и решили, что-де Рыбачка все же тронула сердце Черного Демона.

– Не могу поверить, что мы в самом деле создали городскую легенду. Но знаешь, пусть уж остается легендой.

– Ха! – Синдзи махнул рукой; в свете из окна полыхнули новенькие пуговицы на обшлаге. – Мы еще собственную легенду не дописали.

– Не хочу писать, – Аварийная опять пошевелилась, чтобы почувствовать рядом тепло. – К празднику надписала чуть не полсотни подарков. Теперь хочу лениться. Придешь на турнир?

– Могла бы не спрашивать.

– Если что, Синдзи, я понимаю слова: “задержался на работе”. Не бойся мне звонить, хорошо? А то я себя прямо Юки-онной почувствовала.

– Не Ямаубой?

Тошико молча, сосредоточенно, всадила локоть в бок. Синдзи хихикнул – словно простуженный ворон – и осторожно накрыл ее ладонь своей:

– Хорошо.

– Можешь рассказать, что там с Румои? Интересно, приедет ли Рыбачка, но не у кого спросить прямо. Может, по косвенным что пойму.

– В апреле нам официально довели закрытие ветки по берегу от Румои до Масике. Остаток от Фукагава до Румои тоже под вопросом. Людей нету. Два раза в день пустой “коробок” вожу. А еще у них мэр помер.

– В Румои?

– Ага. – Синдзи вздохнул. – Позитивный дядька… Не получается говорить о нем в прошедшем времени. Хорошо в бейсболе шарил, сам играл когда-то. Собственно, всю тему с Черным Демоном он первый начал.

– То есть?

– Он первый меня так назвал в лицо. Я-то думал: шутки старших коллег. Чисто внутри “Белой шкатулки”.

– Вот как! А я думала: та самая Рыбачка. Что же дальше?

– Дальше Румои, Нумата, Чиппубецу и Фукагава вели переговоры с “Белой Шкатулкой” насчет субсидий. Я ездил, приглашения передавал. А как мэр в Румои умер, душа союза улетела. Преемник решил: город и так неплох по части инфраструктуры. Две дороги, порт, автобусы. Румои из коалиции выпал. Так что от Нумата до Румои тоже скоро рельсы снимут, наверное. Но я тебе этого не говорил… Тошико, у меня там есть знакомые. Машинисты, диспетчеры. Город маленький, Рыбачка девушка яркая. Не могут ее не знать. Может, я просто спрошу парней?

Тошико подумала.

– Вообще-то я сейчас должна ревновать?

– А… Это…

– Ты “это”. Совершенно точно “это”, а не какое-нибудь “то”. Не буду я ревновать. Лениво. Просто на турнире отобью ей ливер так, что прикоснуться не сможешь, не то, что лапать.

– Женщина, я вас боюсь.

– Боюсь, нечем вас порадовать, господин Второй. Если вы не хотите переехать на постоянное жительство в Абасири… В то здание, что за большой кирпичной аркой, знаете, наверное?

Второй знал, конечно. Знал он и то, что за большой кирпичной аркой в Абасири всего лишь мемориал, сама тюрьма глубже, а ее точное местоположение и конструкция не особо афишируются.

– … То остаток жизни вам придется провести южнее Токио.

С экрана щурился тот самый старый хрен, заславший Второго аж на Кюсю… Впрочем, с него бы сталось и на Йонагуни заслать!

– Вы освоились на новой земле?

– Здесь говорят: “айгато мосэгемойста” вместо: “аригатогазаимас”, или “аригатогозаримас”… – Второй поправил камеру и подвинул окошко программы-видеочата, чтобы не заслоняло отчет сканера. – А так норм вроде.

– Мне, старику, интересно: вы же ехали не поездом?

– Да.

– Значит, небыстро. Останавливались?

– Да.

Старик пожевал губами – довольно крепкими, впрочем, для возраста. Совсем не производил он впечатления ветхости.

– А правду говорят, что в регионе Канто самое лучшее мороженное?

Второй удивился и брякнул на “уличном” диалекте:

– Так точно, начальник. Мороженое натуральное! Шевелилось в стаканчике и могло лизнуть в ответ.

Старик не обиделся. Напротив, даже усмехнулся: примерно того, мол, я и ждал.

– Господин Второй, а что вы на самом деле не пошли в Гугл? Там же это…

Старик посмотрел вниз, под камеру, и, похоже, прочитал с бумажки:

– Печеньки… Опенспейс…

Второй позволил себе гримасу недовольства. Легкого, чтобы начальник не принял на свой счет.

– Не знаю, кто вас консультировал, уважаемый господин Отака. Лично я опенспейс называю: “стойла для уважаемых специалистов”.

– Если вы, господин Второй, сможете консультировать лучше, я только рад буду.

Тут Второй морщиться себе не позволил. Поймал его старый хрыч. Теперь он еще и консультант. За те же деньги. И забастовку не устроить: крючок у него самую малость из жопы не торчит.

Уважаемый господин Отака поглядел на свои бумаги и потом в камеру:

– Объясните старику: в чем разница между аутентификацией и авторизацией? Только так, понятно для простого человека. Я университета не заканчивал. В мои года на Саппоро семья заработать не могла.

Второй с полминуты выстраивал фразу и ответил так:

– Если вам нужно спросить: “Кто ты такой?”, это аутентификация. А если вам нужно спросить: “Чо такой дерзкий?”, это авторизация.

– Ну, и как вы, господин Второй, себя аутентифицируете? В данных обстоятельствах?

– В жопе, уважаемый господин Отака. Если честно.

Господин Отака вздохнул и выдал – “уличный пес”, “ронин” из той еще, до-покемонской эпохи, наверное, считал это моральной поддержкой. В общем, одобрил дед, хоть стой, хоть падай:

– Если ты оказался в жопе, то быть в ней говном или бодрым жестким хуем – твой и только твой выбор.

Второй коротко поклонился: понял, мол. Благодарю за мудрость. Учту.

И поспешил тему сменить:

– Уважаемый господин Отака, позвольте принести нижайшие извинения за необходимость обеспокоить вас вопросом. Не известно ли вам, что там с моими… Коллегами?

Уважаемый господин Отака не удивился, ответил быстро, никуда не заглядывая:

– Сидят. Одного Пятого выпустили под залог.

– Вот же сволочь, и тут вывернулся… Уважаемый господин Отака, позвольте принести нижайшие извинения за необходимость обеспокоить вас искренней благодарностью.

– Благодарностью не отделаемся, господин Второй. Начальство мое, во высокоблагоразумии своем, выдало задачу. Сейчас на Хоккайдо закрывают железные дороги. Не все, несколько линий. Но вывозить рельсы на переплавку дорого. Вы молоды и умеете мыслить оригинально. Ставлю задачу: способ использования рельсовых линий. Годятся любые мысли, даже самые дикие.

– Слушаюсь!

– Желаю вам удачи в новой земле.

И уважаемый господин Отака наконец-то отключился.

Второй встал из-за компьютера. Походил по комнате, разминая плечи. Присел снова, закрыл окно видеочата. Глянул на сканер; открытого порта в нужной машине не попалось. Видать, администратор умный. Все порты блокировал. Ничего: найдется компьютер, где администратор не такой дотошный, аккуратный и строгий. На таких разгильдяях Второй и сделал себе хакерскую карьеру. Денег заработал втрое больше, чем платил ему старый хрыч Отака.

Использовать рельсы, хм?

Под ноги попалась алюминиевая банка от пива “Асахи”. Второй нагнулся, переставил банку в мешок. Купить, что ли, новомодного робота-уборщика? Но тут, в однушке, тесно ему будет. Может, снять квартиру побольше?

Ксо, до чего докатился! Снять квартиру, чтобы стало удобнее кому? Роботу!

Второй фыркнул, схватил маркер и на обоях размашисто начертал:

Велика гора Фудзи,

но ей не сравниться

с болтом, что я клал

на удобство движения

робота в доме моем.

Пискнул сканер; Второй прыгнул к монитору. Так, так… Вот скрипт пролез в чью-то систему, и послушно зарегистрировался мусорным ящиком. Буквально: пользователь с именем “null”. За сутки туда насыплется всякого на анализ. Например, по десятку отмененных паролей вскрывается принцип замены и подбирается активный. Масса иной информации может приплыть. Скажем, черновики проектов, чертежей, иногда финансовых документов. Узкоглазые китайские братья оплатят все – не задаром же Второй “любил их во всех позах в обуви”.

Второй вспомнил еще одно замечание старика. Быстренько пролез на сервер автоинспекции, где давеча оставлял закладку, чтобы Четвертому регистрировать притащенную гайдзинскую машину. Теперь Второй, легонько поскрипывая зубами и самую малость матерясь, поставил Пятому номер автомобиля “NULL”, прямо в базе, и тут же прибил два лог-файла с отчетом о вмешательстве. Типа, сбой по питанию. Компьютер в участке старенький, люди тоже не особо в системе шарят – пока еще заметят, Пятому нападает куча штрафов. Буквально все, где “машина не распознана.”

А то ишь ты, вывернулся он. Сука скользкая. Глист поносный.

Второй так разозлился, что успешно убрал мусор в комнате, и добрую четверть часа гордился: не каждый день удавалось на такое себя сподвигнуть. Засыпал он с чувством хорошо проделанной работы.

Снилось ему, что гуглит он информацию по закрытию железных дорог в разных странах. А еще – разные хитрые способы длинноносых использовать ненужные пути. Второй открывал страницу за страницей, но вместо нормального материала из поисковой выдачи постоянно выпадала страница-заглушка с ошибкой 595 и пояснением: “Это не те рельсы, что вы ищете”.

– Вы ищете вход? Видите большое крыльцо? Да-да, где больше всего людей.

Уважаемый господин Фурукава поблагодарил вежливого дедушку старательным поклоном, грозными очами обвел съемочную группу, задержавшись на операторе: упаси боги и бесы, снова камера откажет – курицей не отделаешься! – и повел всех на штурм входа.

Весна, малый сезон сэймей – “чистота и ясность”. Пятнадцатое апреля, финальные отборочные бои женского кэндо. Решается, кто будет представлять Северные Территории в столице, в громадном и славном зале Будокан, в женском чемпионате страны. И как-то особенно остро чувствуется, что Хоккайдо – ни разу не земля самураев. Нет, федерации кендо и кюдо в Саппоро есть. Но все местные. Громадные залы не собирают. Недавно приезжала из глубинки женская музыкальная группа, так на нее больше народу сошлось, чем на отборочные бои, страшно сказать, национального чемпионата.

Поэтому даже господин Фурукава не знал, где именно соберутся фехтовальщицы. И никогда прежде не бывал в зале Наканосима, ибо предпочитал такой спорт, чтобы не удаляться от компьютера на вытянутую руку. Готовясь к репортажу, господин Фурукава только и выведал: зал принадлежит каратистам. Под кэндо его отдали на пару дней из общей спортивной солидарности.

За госпожу Фурукава-самую-младшую репортер не боялся. Сестренка Хотэру мигом вписалась в небольшой отряд фанатов Молнии Ками-Сиратаки, и тоже скрылась под белой накидкой, расшитой по краю голубыми треугольниками. Этакий “плащ шинсенгуми” наоборот. Имя Молнии фанаты напечатали на ткани везде, где сумели, закупились белыми светящими палочками и белыми веерами, и все выучили песню о храбром Есицунэ, “лук свой уронившем в буйны волны”.

Так же снарядились и стояли на той стороне улицы фанаты Королевы Китами – но во всем синем, цвета грозового неба. Ничего не пели: копили силы. Собралось их человек сорок, и постоянно подходили новые. Для райцентров Китами, Энгару, Обихиро величина заметная. Для Саппоро песчинка. Дворовый клуб, не больше.

Барабанщики Саромы в желтых накидках присоединились к Медведице из Нэмуро. Из Нэмуро приехала лишь Медведица с парнем. От клуба Саромы явилась та самая упорная девчонка, не выслужившая даже клички. Называть ее Неудачницей жаль, но для иного прозвища она должна хоть что-то выиграть. Больше с восточного края не явился никто: там всех серьезных залов лишь Накасимбэцу. Кроме Энгару, да и те в последний год прогремели только. Вот парни в желтом и проявили смекалку, объединив слабейшие команды.

Луна Аомори выдвигалась на чемпионат от собственной префектуры по ту сторону Сангарского пролива и сюда не приехала. Из фавориток ждали еще Рыбачку, а с ней, наверное, дюжину девушек от клуба Румои. В командном угольно-черном, с группой поддержки под черными же знаменами. Особенно старательно высматривала белая команда, полагая Рыбачку главной соперницей Молнии Ками-Сиратаки.

Поэтому, когда Синдзи приятельски толкнула в бок рослая – но совершенно обычно одетая! – шатенка под белой же накидкой, с белым веером… Синдзи только пробормотал извинения и чуток сдвинулся, пропуская союзницу ко входу.

Союзница хихикнула:

– Не узнали, господин Демон?

– Госпожа Рыбачка из Румои? Вы… В белом? С обычным цветом волос?

– Я приехала зрительницей. Буду болеть за Тошико.

Рыбачка не сказала: сейчас юбку подверну оборота на три, встану с тобой рядом, пусть Молния видит и губы кусает, но Синдзи это намерение прекрасно понял. Обернулся и подмигнул кому-то вниз; Рыбачка проследила его взгляд. Что там за малявка?

– Знакомьтесь. Госпожа Фурукава, сестра моего друга – он с микрофоном, вон там, перед съемочной группой.

Рыбачка посмотрела: ага, там вокруг журналиста вьется та самая сукэбан… Оцунэ, да… Доставившая Рыбачке несколько напряженных минут на турнире в Китами… Господин Рокобунги женщину не ударит, а вот оторва Оцунэ – легко и непринужденно. Нет уж, подумала Рыбачка, буду следовать плану.

– У тебя хорошие друзья. Впрочем, – Рыбачка мило улыбнулась, – как и ожидалось от Черного Демона.

Черный Демон указал на нее коротким жестом:

– Госпожа Рыбачка из Румои.

Малявка Фурукава осмотрела рослую союзницу:

– О! Встаньте, пожалуйста, справа от меня. Господин Рокобунги будет слева, а вы с другой стороны. Чтобы меня случайно не затоптали.

“И чтобы ты к нему не клеилась, оглобля!” – госпожа Фурукава подумала громко, поняли буквально все. Рыбачка фыркнула и пока согласилась. Потом, в толпе, парню можно хоть на спину залезть и оправдываться спортивным азартом. Но госпожа Фурукава… Вот зачем Синдзи так ее представил? Что имел в виду? Девочка по возрасту тянет разве что на Фурукава-младшую. Даже на младшенькую!

– Пора идти в зал, – прогудел справа колобок-пенсионер, под белой накидкой которого на объемистом пузе колыхался жилет “сто карманов”.

– Господин Отака Гэнго, – представил его Синдзи. – Мы все выбрали его старшиной нашего отряда на сегодняшний день.

– Я полагала, старшиной будет Черный Демон.

– А я полагал, вы будете нашей соперницей, а не союзницей. Но каждый день, а иногда каждый час, несет в себе нечто новое.

Пошли по ступеням. Рыбачка улыбнулась просто и мило, подступив чуточку ближе к Синдзи:

– Я своих целей добилась. Для чего мне далее портить суставы? И вообще! Прошу не прибавлять этот год к моему возрасту. Я им почти не пользовалась.

Госпожа Фурукава-младшенькая аккуратно и четко вклинилась между Синдзи и Рыбачкой, откровенно отпихнув рослую девушку. Та усмехнулась.

Господин Отака Гэнго, на удивление для мужчины “лет осенних”, все понял и тихонько сказал:

– Ничего, господин Рокобунги. Я недавно читал внукам вслух гайдзинскую сказку: “Рыцарь и его дамы”…

Но тут поток людей внес их в просторный холл первого этажа. Затем все набились в большой, блестящий и звенящий лифт. Вышли на четвертом и пошли к зрительским дверям; рослые каратисты в парадных одеждах направляли поток, чтобы не возникло давки.

Давки и так бы не возникло: всего фанатов приехало человек двести, да примерно триста сошлось местных. Ничего похожего на тысячные залы Энгару, Китами, Обихиро! Видать, провинциалы искренней?

Только на трибунах, где Синдзи, конечно, пропустили в первый ряд, чтобы Тошико легче его заметила, господин Отака смог продолжить. Он поместился слева от Синдзи; место справа оккупировала госпожа Фурукава, немедля принявшись там окапываться – потому что справа от нее уселась, конечно же, Рыбачка!

Посмотрев на маневры девушек, старый господин Отака улыбнулся:

– Так вот, в прочитанной мной сказке всякому воину сопутствуют в превратностях судьбы три женщины. Невеста, с которой все понятно…

Синдзи молча сузил глаза. Старик поспешно продолжил:

– … Злодейка, что постоянно строит козни, отчасти из ревности, отчасти просто по характеру…

Госпожа Фурукава задрала нос еще выше, хотя все вокруг думали, что больше некуда.

– … И Доброжелательница, коия может что-либо подарить или там помочь герою, ничего лично для себя не получая.

Госпожа Фурукава переглянулась с Рыбачкой и обе воскликнули в унисон:

– Злодейка?? Доброжелательница??

Госпожа Фурукава опамятовалась первой и уверенно кивнула:

– Конечно, Доброжелательница. Ты раздула тему с Черным Демоном на прошлом большом турнире. Но ничего не получила для себя лично.

– А вот я сегодня буду вертеться рядом, госпожа Танигути заметит, начнет ревновать…

– Придет в ярость и выкинет с поля всех соперниц. Госпожа Рыбачка лишь поможет ей выиграть! Ревность, если госпоже Рыбачке до сих пор неизвестно, суть лучший клей семейного счастья!

– Ого, какие мы опытные и взрослые. Почему тогда госпожа Фурукава-младшенькая метит непременно в Злодейки? Если это она придумала шутку с Черным Демоном? Я всего лишь подхватила песню ветра!

Госпожа Фурукава насупилась:

– В результате моей блестящей многоходовой интриги Синдзи-младший нашел себе девушку. А кто что хорошее слышал о женатом герое? Конец сказки, Синдзи-младший, я ведь говорила!

Мужчины переглянулись и почему-то не засмеялись. Господин Отака Гэнго легонько похлопал в ладоши:

– Воистину, женщина гору насквозь пророет… Но теперь все роли розданы. Не обратиться ли нам к тому, зачем ехали? Сейчас будут объявлять бойцов!

Объявлять бойцов начали в полдень.

Тошико не волновалась. Глядела в окно – как во многих спортзалах, высоко под потолком, только небо и видно. Зал ухоженный, потом почти не пахнет. Вытертые доски – видно, что не парадное поле…

Тошико думала: любимого ребенка отправляй в странствие. Вот, ее отправили, и что получилось? А если у нее появятся дети… Появятся же когда-то? Тошико представила сборы дочки в поездку далеко-далеко, куда-нибудь на острова Бонин или Йонагуни в Южных Морях… Веселее ли плавать по Южному Морю, чем скитаться в Северных водах?

Объявления закончились и пары пошли в зал. Косички на каждый бой повесят непосредственно перед поединком. Бои не командные, так что каждый в своих цветах. Участников совсем немного: она сама в снежно-белом; в светло-синих одеждах Медведица из Нэмуро, в желтом девушка из Саромы – та самая, упорная, которой постоянно не везло на прошлых состязаниях. В грозовом синем Королева Китами, в черном, цвета воронова крыла – новенькая из Румои…

Стоп. А где Рыбачка из Румои?

Наконец, шестая в ряду – круглолицая смешливая шатенка из Обихиро. Так вот чьи зеленые флажки на трибунах. Примерно из тех краев, откуда и Синдзи. В самом деле, съездить к нему на ферму? С родителями познакомиться? Или все пока не так серьезно?

Хорошо быть принцессой. Не надо беспокоиться, на что прожить молодой семье.

Слышь, внутренний голос… Подскажи лучше, где Рыбачка?

Тут Молния Ками-Сиратаки увидела, где Рыбачка. Хитрая лисица устроилась возле Синдзи. Правда, Фурукава-младшенькая упорно держала между ними непроходимый барьер. Но это она для Тошико старалась, или сама на Синдзи глаз положила?

Тошико, да ты всерьез полагаешь соперницей и эту мелочь тоже? У тебя сейчас три боя! О чем ты думаешь!

Слышь, внутренний голос… Ничего ты не понимаешь в девушках!

Я тоже не понимаю в девушках, усмехнулся господин Хаджиме. Зато понимаю в мечах. Давай, ты сперва выиграешь турнир, а потом уже раздашь всем по… По чему сумеешь попасть?

Хороший план, подумала Тошико, заканчивая приветственные поклоны. Несложный. Вне поля боец не должен видеть ничего. Зато в поле он должен видеть все! Надо как-то постараться не забывать вторую часть.

Звонкий удар в большой гонг; первый бой.

Первый бой; флажок вниз, циферки на часах вверх.

Королева Китами технично выносит упорную бедолагу от Саромы. Фанаты в темно-синем не успели раскричаться: щелк, в голову; второй сход – хлоп, миги-котэ-ари; два-ноль. Королева Китами проходит в финал, а шатенка из Саромы кланяется и даже не плачет. Стойкая девушка! Иная давно бы сменила род занятий, а девушка от клуба Саромы все ездит и ездит; неужели им просто некого больше выставить?

Аварийная вспомнила виденную в новостях гоночную лошадь, которая за всю жизнь ухитрилась не выиграть вообще ни одного забега. Но то лошадь, а человека что заставляет не сдаваться? Может, узнать у девчонки потом? Или опасно, можно “заразиться неудачей”? Надо высокоученого наставника спросить, подумала Тошико.

И тут объявили ее саму – против новенькой, круглолицей хохотушки из Обихиро. Косичку повесили красную – не вешать же красное на зеленое кимоно круглолицей. Некрасиво!

Первый сход; после десятка обманных движений клинч; турнир не показательный, так что судьи вывесили флажки горизонтально: вакарэ! Расход на стартовые места.

Второй сход; шатенка из Обихиро проявила достойную скорость, первой хлопнув по левой перчатке – но в настоящем кэндо удар хидари-котэ считается при поднятой левой руке соперника. Это правую перчатку можно лупить когда угодно.

Да и успела Тошико упереть синай сопернице под горло, а если контролируешь верхнюю треть корпуса или голову, то противнику не засчитывается вообще никакой удар.

Третий сход; обмен угрозами; шатенка обозначает колющий в корпус, прокручивает и бьет в голову; Тошико принимает на блок и с проворотом в маску, сбоку – тем же ходом, что и соперница, только Молния быстрее.

Ноль - один, красная.

Четвертый сход; шатенка, видимо, поплыла: кончик синая чуть заметно дрожит. Молния сделала подшаг, один, второй, ложный замах – и чуть не поймалась. Мгновенно собравшись, хитрая шатенка вдвинула ей классический, очень чистый и быстрый укол под горло! Если бы не Оцунэ на тренировках, сейчас бы пришлось кланяться!

А так Молния плавно крутанулась, давая сопернице провалиться за выпадом и ласково щелкнула ее по макушке.

Два – ноль; Молния Ками-Сиратаки в финале.

Королева Китами чуть склонила голову: привет, мол. Опять встретились.

Фанаты в синем отозвались на движение Королевы криками и волной синих огней. Тренировались, наверное. Фанаты в белом откликнулись ровным гулом – Тошико заметила, что кругленький старшина отряда тихонько задает ритм стуком в небольшой барабанчик.

Очень хорошо, девушки. Теперь освобождайте поле. Третий бой.

Третий бой: Медведица из Нэмуро против новенькой из Румои. Не Рыбачка, ох не Рыбачка! Скорость ничего, но с Медведицей просто не знакома. Медведицу можно поймать лишь на противоходе, угнаться за каплей ртути невозможно. Медведица легко уходит четыре минуты, вытягивает пятую до половины, и, когда судьи уже мысленно готовятся дать еще время, девушка в синем резко оборачивается и могучим ударом сметает преследовательницу!

Иппон; девочка падает черной пешкой. Тоже поверила, что Медведица тянет время. Да все поверили!

Теперь у Медведицы серьезный плюс для финала. В спорных случаях победитель тот, кто больше раз выигрывал иппоном.

Торжествующе гудят желтые барабаны Саромы. Финалистки определены. Осталось поделить места: кто первый кандидат в Будокан, кто запасной, а кто вовсе резервный.

Получасовой перерыв. Три финалистки уходят в раздевалку.

В раздевалку Тошико вошла второй. Королева Китами уже устроилась на скамейке перед окном, приятельски протянула бутылку минералки:

– Будешь?

– Пока не охота пить, – честно сказала Тошико. – Единственный бой. Не вспотела.

Медведица нахмурилась, уловив тут намек на собственную тактику, но соперницы посмотрели на нее вместе и без особенного ехидства махнули руками (обе правыми):

– Проходи. Давай знакомиться, – привычно распорядилась Королева. – Мое имя…

– Простите, уважаемые сестры, – Медведица низко поклонилась. – Но для чего нам здесь настоящие имена? Мир кэндо и мир, в который мы возвращаемся – они же разные. Совсем.

– Вот номер! – Молния даже повернулась на скамье. – Твоя семья не знает о твоем увлечении?

– Надеюсь, что нет, – Медведица присела, поправила черные волосы. Вынула полотенце, провела по лицу. – Вы понимаете, мои воспитаны так… Женщина должна сидеть на кухне и рожать. А все остальное просто баловство. Глупо тратить хоть сотню йен, чтобы тебя за них еще и били. Если бы не Йоширо, я не знала бы, что и делать. Через него я и клуб оплачиваю, и снаряжение храню в его доме.

– Тогда давай о парнях, – легко согласилась Королева Китами. – Давно знакомы?

Медведица смутилась:

– Мы соседи. С детства.

– Знаю такое, – Тошико достала полотенце и тоже утерлась. – В Токио чуть не влипла.

– А что?

– Расстались. Прости, сестрица, не очень хочу говорить.

– Но ведь у тебя есть парень? – Медведица оживилась. – Я видела в первом ряду. Тот самый Черный Демон? Скажи, сестрица, он в самом деле служит на JR Hokkaido, или просто тэцудо отаку?

– Да на оба вопроса. В самом деле служит, просто первый год. И в самом деле фанат. Знает о поездах такое, что мне в голову не приходило. Синкансэн с кошачьими ушками, как вам?

– Стажер, – Королева усмехнулась. – Ты ведь южанка? Девочки говорили, эдокко. Тебе в самом деле нужен стажер из хоккайдской глуши? Ты ведь все равно уедешь.

– Прости, сестрица, – Тошико улыбнулась, насколько могла, мило. – Об этом не хочу говорить уже я. Кстати! Обе мы открылись, а ты все увиливаешь? Расскажи и ты о себе.

Коронованные особы не смущаются; Королева улыбнулась:

– Я из в Китами. Мать в разводе с отцом, а он важный человек в мэрии Саппоро. Не жалуюсь на бедность. Учусь в Саппоро, буду экономистом. Место отец обещал на фирме друзей или даже у себя в администрации. И да, скажу сразу: я люблю подарки, мне нравятся поклонники. Почему нет? Завтра кончится юность. Хочу оставить хоть что-то на память!

Медведица и Молния переглянулись; Тошико медленно сказала:

– Понимаю тебя. Меня однажды в Токио везли из ночного клуба на “Ламборджини”. Настоящем, я потом по интернету проверяла.

– О!

– Ах! И что же?

– Сестрицы, – Аварийная грустно улыбнулась. – Нас никто не видел! Мы приехали так поздно, что соседки по общежитию спали. Комендантша спала. Дежурный электрик спал! Я такая иду на второй этаж с туфельками в руках, потому что ступеньки абзац скрипучие, и думаю: мать, мать, мать! Меня привезли на “Ламборджини”, и никто, никто, никтошеньки этого не увидел! Провал! Это провал!

Соперницы тихо засмеялись, пристойно закрывая губы ладошками.

– Но вы не надейтесь, – Королева, конечно, оставила за собой последнее слово, – сражаться я буду в полную силу. Я люблю быть первой!

Первой объявили Медведицу и Королеву Китами. Фанаты в желтом и фанаты в синем не стали вульгарно кричать и топать: они пели по-очереди, каждая команда один куплет; а пели, конечно, “Рыбацкую”, потому что ее на Хоккайдо знали даже воробьи. Водись на Хоккайдо волки, и те выли бы на луну:

– Спроси у чайки: где там селедка? Приплыла она уже?

Рокот барабанов; запели парни в желтом и примкнувшие к ним зеленые поклонники круглолицей шатенки:

– Расправим крылья, как птицы, раскинем сети по морю! Хэй! Разом! Дружно!

И хором:

– Соран! Со-о-ора-а-ан!

Новенькая из Румои и ее несколько приятелей скоренько накинули поверх черного белые накидки и встали к знаменитой Рыбачке. То есть – под белые знамена Молнии Ками-Сиратаки, потому что сама Рыбачка приехала болеть именно за нее.

Удар в гонг. Зрители вежливо стихли.

Первый бой, первый сход. Медведица предсказуемо уходит, но Королеву не поймать, как новенькую; Королева движется неторопливо, загоняет Медведицу в угол. Обмен ложными угрозами, обозначение удара сверху; выпад!

Медведицу выбрасывает за белую линию.

Иппон! Да какой грозный: колющий удар, которым раньше прославилась Молния, а теперь вот, и Королева его освоила.

Интересно, почему Королева его засветила?

И господин Хаджиме улыбается по-доброму, понимающе: да потому, что против тебя приготовлена иная ловушка. А хочет Королева, чтобы ты думала о колющем. Не удивлюсь, добавляет господин Хаджиме, если именно она уговорила Рыбачку повеситься на твоего парня. Чтобы ты больше злилась и меньше думала. Для тебя Будокан всего лишь выполнение обещания, обязанность. Хорошо хоть, не скучная. А Королева любит во всем первенствовать, она сама сказала.

Вывешены большие листы с прозвищами. Так болельщикам понятнее, и так вежливо по отношению к бойцам: не все хотят указывать настоящее имя. Сначала Медведица против Молнии Ками-Сиратаки. После Молния против Королевы Китами. Весь финал – три поединка. Кэндо, конечно, спорт во многом договорной. Но все же кэндо – дух единственного верного удара. Соревнования в нем такие же краткие, как сами удары.

Хм. У обеих соперниц в активе по иппону. Стоит ли обострять и вырывать себе иппон тоже? Или осторожничать: “главное не победа, главное – не проигрыш” ?

Тошико безошибочно нашла на трибуне Синдзи. Немедленно поднявшись, он махнул белым веером. Качнулись флаги с ее, Молнии, именем; первые ряды запели звонко; за ними басами вступили взрослые:

– Храбрый Есицунэ ненароком! Хай! Хай! Лук свой уронил в пучину моря! Хай! Хай!

Тошико улыбнулась и обеими руками помахала трибунам. Некогда сейчас думать. Сейчас только отпустить себя на волю. Провалиться в безмыслие. Тренировки сработают. Или не сработают, но “от головы” они бы не сработали точно!

Желтый флажок вниз. Тягучий, вязкий, буквально за пятки хватающий гонг.

Финал. Второй бой.

Второй бой; Медведица рвется в ближний – теперь понятно! В первом бою Медведица тоже засветила иную тактику. Чтобы Молния готовилась гонять ртутный шарик по тарелке, а не хлестаться в упор с бешеным осьминогом.

За что Молнию прозвали Молнией? За скорость! Обмен ударами она выигрывает. Бац, миги-котэ-ари. Ноль-один, Молния ведет.

Следующий сход; Медведица не успевает уйти от колющего, Тошико переводит синай оборотом и рубит правый бок лакированной кирасы. Нет, Медведица не падает – ломается синай!

Вакарэ. Расход на метки. Новый синай для Молнии. Медведица поняла, что ее тактика не сработала, и теперь уворачивается, уходит, жжет секунды. Поздно; Молния настигает ее длинным выпадом, гайдзинским шпажистам впору. Колющий под горло. Ничего похожего на предыдущий страшный иппон, только Медведица уже спалила все резервы. Думала: что там, три боя! А нет, Молния догнала.

Правый судья на линии – красный. Левый судья на линии – красный. Главный судья – красный флажок. Себу-ари, есть победа.

Медведица на третьей позиции: ноль очков за финал, одно за иппон.

На второй ступени Молния: одно очко за финал.

На первой ступени Королева Китами: одно очко за финал, и одно за иппон.

Тошико вытирает лоб. Все-таки придется вырывать иппон в третьем бою.

В третьем бою провисает начало. Почти минуту соперницы стоят, равномерно дышат, лишь обозначая движения синая – даже не шевелят воздух ложными ударами.

Фанаты обеих поют ровно, вполголоса, в нос. Куплет “рыбацкой” песни – куплет, как храбрый Есицунэ лук вылавливал из буйного моря.

Ладно, думает Молния. Сам факт нападения обнаруживает волю, сильнейшую, чем у того, кто сидит в обороне. Правда, сидящий “от обороны” может оказаться умнее, но – не рискуешь, не выигрываешь!

Господин Хаджиме Сайто не успевает одобрительно кивнуть, как в центре поля три девушки, шесть рук и двадцать мечей. Треск, стук, “мельница” без расцепов – почти тридцать секунд непрерывного обмена ударами; судьи и тренеры вертят головами; проигравшие девушки от Саромы, Обихиро, Румои смотрят круглыми глазами друг на дружку. Да ни у одной из них просто дыхания не хватит на столь длинную серию!

Расход.

Судьи совещаются. То ли Королева исхитрилась вырвать миги-котэ-ари, то ли Молния сумела пробить в шлем, никто особо не углядел. Добро: заново!

Второй сход; обе умеют колоть; синаи шуршат по наплечникам, цепляют отвороты шлема. Всем видно: колоть Молния умеет лучше. Чище. Больше отрабатывала именно этот удар. Потому что ее синай не гуляет, идет строго в нужное место; хлоп; щелк – попадание!

Правый судья на линии – красный. Левый судья на линии – красный.

Главный судья – красный.

Ноль-один; Молния вырывается вперед.

Фанаты в белом орут радостно. Фанаты в синем грозно: не сдавайся, Королева, мы в тебя верим!

Новый сход; Королева Китами оправдывает веру. Обводит укол, проворот под руку; щелк! – в кирасу.

Один-один!

Минута от основного времени. Ошибаться нельзя, но Тошико тратит бесценную секунду отдыха на Синдзи.

Синдзи вцепился пальцами в ограждение. Мелкая Фурукава вцепилась в него справа. Наглая Рыбачка буквально навалилась на спину сиськами; ах ты ж падла крашеная!

Как знать, отстраненно думает господин Отака Гэнго, если бы Рыбачка из Румои не злила госпожу Танигути, получилось бы иначе. Но выходит как выходит.

Густой, физически ощутимый, звук гонга впитывается в доски. Молния Ками-Сиратаки начинает шаг.

Королева Китами ставит блок от удара сверху.

Тошико прокручивает синай со стороны рук соперницы.

Королева Китами бьет с оборота, в висок шлема.

Тошико приседает, пропуская удар над головой. Увидеть она уже ничего не может и не успевает: она знает, как будет реагировать соперница, и принимает меры заранее.

Синай проносит над красной косичкой; Тошико выпрямляется, раскручивает корпус.

Колющий в горло, быстрый настолько, что “тени не отбросит”. Именно так в первом бою финала выкинули с поля Медведицу. Теперь Медведица, схватив себя за щеки, в ужасе видит: рослая, здоровенная Королева Китами пятится спиной вперед, едва не опрокидываясь на спину.

Пятка Королевы заступает за белую линию. Фанаты в синем замирают от ужаса. Фанаты в белом орут:

– Молния, бей!

Половину выдоха Королева пытается удержать равновесие, но Молния-то никуда не делась.

Подшаг, и вот сейчас уже полноценный, сметающий удар поперек бочонка-кирасы; Королеву сносит на колени первому ряду фанатов. Слитный стон с трибуны синих; радостный визг, вопли и рев из-под белых флагов.

Иппон.

Королева вскакивает без помощи. Снимает маску, дышит глубоко – кираса ходит на высокой груди, заставляя мужскую половину зала глотать слюну.

– Жаль, – выдыхает Королева Китами. – Жаль! Могли бы стать подругами.

– Что мешает?

– Не понимаешь! Ты и без того столичная принцесса. Нам, в провинции, приходится рвать жилы, достигая лишь того, с чем ты родилась. Но пусть! Если мне не суждено быть первой, я найду твоего железнодорожника, клянусь. Ты уедешь – а он ведь останется!

Тошико улыбается, насколько может, мило:

– Могу попросить папу, чтобы он перевел в Токио, например, тебя. Правда, там из Королевы ты превратишься в очередную “провинциалку-покорительницу-столицы”. Хочешь?

Тогда только Королева Китами медленно кланяется: ни на сунь глубже определенного этикетом.

Судьи дают отмашку, и здоровенные каратисты вешают на стену большие плакаты:

Медведица из Нэмуро: ноль побед, плюс иппон, итого: один. Третье место.

Королева Китами: одна победа плюс иппон, итого: два. Второе место.

Молния Ками-Сиратаки: две победы плюс иппон, итого: три. Первое место. Кандидат в Национальный Женский Чемпионат.

Соперницы кланяются залу и друг дружке. Медведица старательно скрывает чувства: то ли ехидство относительно свержения Королевы, то ли удивленный страх перед Молнией: это ж как надо двинуть каланчу-Королеву, чтобы та буквально на колени пала. Не на собственные, правда – верных подданных. Но и так… Неплохо получилось.

Королева Китами кланяется с каменным лицом. Нет хуже второго места! Стоять в шаге, в половинке суня от победы! Третье и то пережить легче: все-таки в призеры попал.

Молния кланяется, старательно давя радостную улыбку. Нельзя показывать превосходство над подругами. В Будокане им, очень, вероятно, придется выступать вместе.

Но спорт спортом, а личная жизнь личной жизнью; поклонившись, Аварийная томно выдыхает:

– Ах, сестрицы, я так устала!

Оборачивается к трибунам:

– Синдзи, проводишь на поезд?

Поезд в Ками-Сиратаки теперь не останавливался. Тошико забирали оперативники семьи Гото на здоровенном черном джипе: господин Отака Гэнго и высокоученый наставник Нагаэ Тедзаэмон.

Третий, господин Кандзаки Нориясу, отъехал на своем апельсиновом фургоне рано поутру, простившись с Оцунэ. Тайчо решительно сказала: “Навсегда!” – господин Кандзаки проверять не стал. Сам ведь нашел улетевшую сковородку, благо, ко дню двадцать девятого апреля снега давно стаяли.

Начался теплый и солнечный сезон кокуу – “дожди для злаков”. Синие трактора Ивахара и красные трактора Ямаута высадили картошку, и теперь таскали за собой здоровенные свеклосажалки, заполняя поля ровными рядами пророщенной еще в марте рассады. “Синий цвет Ивахара, красный цвет Ямаута,” – в нос напевал господин Отака Гэнго, – “не более, чем краски для наших кистей…”

Госпожа Танигути низко-низко поклонилась уважаемой старшей Цудзи Мэгуми – та стояла с тележкой, груженой куклами взамен потрепанных дождем и снегом. Еще госпожа Танигути поклонилась господину старосте – куда ж без него в таком деле! С подругой Оцунэ просто обнялись, наскоро слизав слезу – вовсе она и не плакала! Несолидно плакать, госпожа Танигути совсем взрослая, у нее собственная и довольно успешная музыкальная группа “Лучшие в аду”. Первый диск не порвал чарты, не вышел в топы, но и не потонул в безвестности. Уверенно держится примерно посреди списка. Не важно победить, важно – не проиграть.

– Прошу вас, госпожа Танигути!

Высокоученый наставник Нагаэ показал на заднее сиденье. Фехтовальное и стрелковое снаряжение Молнии Ками-Сиратаки упаковали подружки по залу Энгару, с которыми Тошико попрощалась пару дней назад. Высокоученый наставник все давно сложил в черной машине. Лишь длинный чехол, осыпанный весело блестящими стразиками, Тошико не выпускала из рук. Даже сейчас, когда кланялась всем на прощание.

Прочий багаж давно погрузили. Сумочка с одеждой, рюкзачок с ноутбуком, все. Южная принцесса по приезду в любой город сможет купить себе новое и лучшее.

Аварийная села в машину, дисциплинированно пристегнулась. На переднее кресло влез уважаемый господин Отака, за руль – высокоученый наставник Нагаэ. Хлопнули дверцы, машина отъехала и скоро пропала за домами.

Лишь тогда к опустевшей платформе доковылял опоздавший дед Маэда. Перед вагончиком станции ждали господин староста с поселковым электриком господином Ивата Иоширо, а еще господин Бикки Атуй Котань, которого назначили смотрителем “Поселкового общественного центра”, и который уже выставил на затравелую щебенку столик с небольшой бутылочкой и еще меньшими чашечками.

Налили, выпили молча. Потом господин староста, глядя на запад, в теплую, нестрашную тьму весеннего вечера, сказал:

– Все. Она уже за холмом.

За холмом речка Юбэцу чуть расширяется. Трасса огибает ее размашистой дугой, и машина пошла медленнее. Господин Отака Гэнго, видя, что Аварийная не плачет и в целом переносит разлуку стойко, рискнул нарушить молчание:

– До начала Золотой Недели поживете в Саппоро. Досточтимый господин Танигути Риота не против. После устроим вас получше.

Тошико мимовольно улыбнулась: теми же словами досточтимый господин Танигути Риота встретил ее год назад… Всего только год – но как перевернулась жизнь!

– Полагаю, чтимая госпожа Танигути Айко обрадуется. Скоро День Зелени, и она давно спрашивала, помогу ли я с посадками. Увы! Билет куплен. Отец больше не в силах умиротворять нетерпение мамы. Я уезжаю днем раньше.

– Госпожа Танигути, приношу извинения за то, что вынужден отвлечься. Необходимо позвонить, распорядиться.

На пластиковой крышке люка заплясали отблески: то господин Отака Гэнго тыкал в кнопки, набирая номер. В люке мрачнело закатное небо; мощный внедорожник уверенно и бесстрашно шел во тьму. Аварийная думала: теплый апрель. Каков-то выпадет май?

Май на Кюсю куда жарче, нежели на привычном Хоккайдо, а что делать! Попал в колесо – пищи, но беги.

Второй подвинул вентилятор поближе. Не полегчало. Разве что стало не так душно.

С экрана смотрел тот самый господин Отака:

– Парень, можешь внятно рассказать, кто такие хакеры? Только и слышу в телевизоре: хакеры то, хакеры се… Прямо как ниндзя в бака-гайдзинском кино: серые, белые, черные, чуть не в полосочку.

– Слушаюсь. Первые будут хакеры, условно, в черных шляпах. Они взламывают системы с недобрыми и корыстными целями.

– Прямо как вы, да?

Второй поморщился:

– Да, именно так я и поступал. Раньше.

– Теперь ты поступаешь иначе? Как же?

– Как “хакер в белой шляпе”. Ломаю системы, чтобы потом написать письмо разработчикам и там разъяснить, где какие дыры в безопасности их программ. Разработчики благодарят и платят небольшое вознаграждение.

– Небольшое.

Второй ухмыльнулся:

– Это немного, но это честная работа.

– А кто “серые”?

– А это нехорошие люди. Прикидываются белошляпными, но в итоге оказываются черношляпными. Простите, уважаемый господин Отака, я не перегнул с шутками?

– Нет, парень, ты все отлично объяснил. Быть хакером – та еще шляпа!

Посмеялись оба, тихонько, воспитанно.

– Уважаемый господин Отака, я обдумал вашу задачу по использованию неснятых рельсовых путей. Там шпалы есть?

– Э… Да.

– Пути можно использовать как маяки для летающих дронов.

– Э… Чего?

– Дронов. Знаете, такие маленькие вертолеты.

– Нет, знаю. Но при чем тут рельсы?

– Когда я носил черную шляпу, я встречал некие сведения о военных проектах. Там все пытаются научить квадрокоптеры летать самостоятельно, потому что противник умеет глушить радиокоманды. А таскать за дроном провода дорого.

Уважаемый господин Отака молча слушал. Второй осмелился продолжить:

– Обучать компьютеры дронов летать вдоль путей железной дороги. То самое: “сенро-ни сотто сусуми”. Рельсы и шпалы дают четкий рисунок, нигде в природе не встречающийся. Распознавать решетку на снимках проще.

– Пожалуй, идея… Глубокая. Вы заслужили небольшую премию. Я распоряжусь.

– Уважаемый господин Отака, позвольте принести нижайшие извинения за необходимость обеспокоить вас вопросом. Нельзя ли узнать, как начальство оценивает мою работу?

Уважаемый господин Отака ухмыльнулся:

– Морковка пока не перед вами, а сзади. Воткнута. И не одна, а две. Вам нельзя ошибаться. Дадите результат, первую морковку вынут.

Старик усмехнулся:

– Когда все будет хорошо, вынут вторую. Когда отлично, морковку повесят спереди, чтоб за ней бежать.

Наставительно поднял палец:

– Когда вы постигнете дао и все станет супер, тогда и морковка спереди будет свежей. А не той, что вынули.

Второй и не хотел, засмеялся:

– Это я понимаю: порно. А то в сети такое – хоть сам трахайся.

– Вы, кстати, девушку не завели?

– Непростое дело, уважаемый господин Отака.

Старик изобразил удивление:

– Вы же лихой нарушитель законов, а не хикки-ботан. Что вас-то пугает? Подойти, познакомиться.

Второй ответил, сам того не ожидая, серьезно:

– Девушку жаль. Ей-то “лихой нарушитель законов” за что?

– За что? Господин Рокобунги! Я сама решу, за что ты мне!

Третьего мая, аккурат в День Конституции, Тошико отправлялась на юг. Прощаться она пришла в кафе на вокзале и, едва присев на пуфик, ощутила себя буквально в сердце тяжелого стального тайфуна. Каждые пять минут вокзал мелко трясло прибывающим или уходящим поездом. В глубине Хоккайдо станции закрываются, а здесь людское море кипит и волнуется так, что мысль о закрытии не возникнет еще очень долго!

Тошико сердито постукивала ложечкой по блюдцу. Синдзи виновато жевал; хвостики рамэна, свисавшие с губ, придавали ему вид знаменитого тюленя, звезды аквапарка. Вокруг перекусывали на ходу, лихо заглатывали полные чашки супа служащие контор. Быстро ели студенты университета, ждавшие поезда на родную станцию в глухомань. Пробовали сладости прохожие: от мам с колясками до гайдзинов с путеводителями, смеявшихся по всякому поводу, и потому, честно говоря, выглядевших не слишком-то умно…

Людской океан; Тошико удивилась, расслышав кусок разговора за соседним столиком. Седой мужчина в сером говорил солидной даме в светло-синем:

– Помнишь, на новогоднем балу тебя приняли за практикантку? Красивое ты носила платье.

– Намекаете, что я уже не та?

– Не только ты.

Седой мужчина, на взгляд Аварийной, весил килограммов сто. Ничем особо не примечательный служащий среднего возраста. Женщина, видимо, не хотела ему зла и попробовала утешить:

– О, для мужчины вес наоборот: представительно, солидно. Вы в Токио работаете в большом госпитале?

– Типичная корпорация, только снаружи впечатляет. А на самом деле мы «колесница в огне». Время огромных больниц прошло.

Тошико вздрогнула: не их ли будущее сейчас показала судьба? Прошло время огромных больниц, у огромной JR Hokkaido убытки тоже огромные… Тошико тронула пальцами запястье Синдзи:

– Побыстрее становись “кем-то” в своей кейрецу, тогда моя семья не будет настолько уж против. И еще. Ты ни разу не упоминал, что думает про нас твоя семья. Например, отец?

Отец сказал:

– Ты же на станции? Купи в торговом центре, направо, там увидишь, десятка полтора шариков. Попроси, пускай сразу надуют, нам тут меньше мороки.

– В смысле, на День Зелени?

Отец посопел в телефон. Синдзи представил, как он машет рукой:

– А, точно. Сегодня же четвертое мая. Мидори-но хи. Совсем я тут омедведился. Купи еще маме что-нибудь сладкое.

Синдзи убрал телефон в карман. Повысив его до постоянного служащего, компания выдала два выходных на Золотую Неделю. На всю неделю не отпустили: прочим служащим отдела тоже охота встретить праздники в семье, а JR Hokkaido не остановит перевозки. Кому-то надо в будке сидеть и светофоры переключать. И билеты продавать. И убирать вагоны на конечных. И рихтовать рельсы, где зимой их выперло размороженным грунтом. И браковать вагоны в крупный ремонт, а мелкий проводить собственными силами. И…

Короче, господин Рокобунги теперь в постоянном составе, но в самом низу списка.

Ну и екаи с ними. Тошико уехала, вот печаль. Остальное – э!

В торговом центре Синдзи удивился новой красивой отделке, пластиковой облицовке, особенно же ценам.

– Чтобы столько стоить, ваша голубика должна убегать и отстреливаться.

Продавец усмехнулся:

– А кто вам сказал, что она так не делала?

Синдзи представил гонки за голубикой, хмыкнул. Купил маме коробочку ягод, отцу полтора десятка гелиевых шариков, попросил надуть. Просьбу выполнили быстро: все закупали шарики на завтрашний праздник Кодомо-но хи. Стучали компрессоры, торговая братия бойко оделяла желающих летучим товаром.

Выйдя за ворота, Синдзи глянул на часы, на чистое небо, вдохнул теплый ветер – и решил пройти до фермы пешком. Автобуса ждать примерно столько же, сколько и шагать. А последний раз господин Рокобунги гулял… Дай-ка вспомнить… Год назад. Вынимал документацию по линии Сэкихоку и шел три километра от станции до станции.

Так отчего бы не пройтись? Тоже ведь можно, если свобода.

– Свобода, сын, дело хорошее. Но не для овечек же! Во, новый загон будет. Я сорок штук шерстяных купил, потом похвастаюсь.

Привезенные шарики отец схватил быстро, решительно. Прицепил ко всей связке приготовленный крюк, отпустил. Шары рванули вверх, отец внизу быстро-быстро перебирал руками в толстых перчатках. На голубом небе под шарами проявилась тонкая черная нить, резкая, словно трещина.

– Провод на электропастуха, – усмехнулся господин Рокобунги-старший в удивленное лицо сына. – Привезли, чанкоро немытые, в мешке кучей. Негде распутывать, он метров триста. А в небо – пожалуйста. И гляди, как быстро! Пока ты маме подарки выдашь, я уже все и перемотаю на нормальную катушку.

Подарки же! Тошико старалась, упаковывая и надписывая по лучшей столичной моде. Синдзи перехватил сумку поудобнее, чтобы не помялось, прошел в дом.

Какое тут все маленькое!

И тесное?

Ага. Еще и пыльное…

Боги и бесы, а ведь он всего лишь год провел в отъезде! Как же чувствовали себя люди, “от года Тигра до года Крысы” скитавшиеся в Северных Водах!

Мама обняла его молча, быстро вытерла слезы и сразу же затараторила, перекладывая пакеты с подарками, разглядывая четкие знаки:

– Видно, что не сам царапал. Признавайся: она? Как там у вас? Когда я стану бабушкой уже? Она готовить умеет? А шить? Судя по надписям на подарках, руки у нее ловкие! Ты ухаживай за ней получше, сынок. Пускай не думает, что нас тут медведи целоваться учат! Вот знаешь, когда у меня “красные дни”, твой папа берет крем и натирает мне ноги. Я потом сижу и тихонько плачу от счастья – он такой заботливый!

Синдзи выдохнул:

– Мама, не так быстро!

– Это вы сами виноваты. Я вам все пыталась петь. А потом ты, Синдзи, научился говорить и сказал: “Мама не пой!” Знаешь, как я обиделась? Терпи, слушай!

Вошел отец, скинул рукавицы, отер ладони, подмигнул сыну и как бы случайно похлопал жену по ягодицам.

– Ой! Эх… Где моя талия?

– Я не брал!

– Вижу, у тебя тоже нету… Так, мужчины. Марш на улицу. Посадите там хоть батат, праздник же. А то знаю я вас, вы все со стола перетаскаете! Позову на обед.

На обед ждали еще старшего брата, красавчика Акио с женой. Так что Синдзи с отцом присели на лавке. Сыгравшие свое шарики лениво колыхались вверх-вниз, будто старались выдернуть колышек из ограды. Синдзи снял китель, повесил на створку ворот – как раньше школьный пиджак, чтобы высох клин темного пота между лопаток.

– Ну че, сынок, вспомнил детство?

– Ага… Папа, она же как пулемет в кино.

Папа хмыкнул:

– Когда у нее “красные дни”, то я в самом деле беру крем и натираю ей ноги. Старательно, да погуще. Потом иду на кухню, смотрю телевизор… Закусываю.

Отец подмигнул:

– С хорошо намазанными ногами она пожалеет выпачкать шлепанцы. Особенно, если почаще дарить ей красивые, пушистые. Будет сидеть и смотреть какой-нибудь фильм с кровати. Не придет на кухню и не поймает меня.

Синдзи выдохнул.

– Что мы, сын. Ты про себя расскажи.

Синдзи двинул плечами:

– Работаю. Дни летят, как песок в часах. А по-крупному ничего не меняется. Год прошел, я и не заметил.

– Ничего себе, не заметил. Самую чуточку не втиснулся в зятья начальнику Северного Направления. Считай, во владельцы JR Hokkaido.

– Вот и скажи мне, пап: со стороны ты как это видишь?

Отец почесал спутанные волосы. Буркнул:

– Стричься пора… Смотри: едешь ты в поезде. Лето, жарко. Открываешь окно, высовываешься.

– Опасно.

– Конечно. Зато приятно. Ветер морду щекочет, волосы развевает. Вид не только в сторону, вдоль всего состава посмотреть можно.

Синдзи прижмурился на теплый ветер. Завтра погода поменяется, и побегут над островом те самые короткие, теплые весенние ливни. Сегодня последний день кокуу – “дожди для злаков”. Завтра уже рикка, “начало лета”. Стараются духи плодородия, спешат полить, кто еще остался.

– Потом ты уже взрослее, нос не высовываешь, как малолетка. Просто сидишь у открытого окна.

Синдзи вздрогнул и опустил голову. Выдохнул:

– А потом начинаешь замечать, что из окна дует. Вроде ты под крышей, а вроде и снаружи. Этакое пассивное гуляние. Тошико рассказывала: “Открыла окно нараспашку, чаю заварила. Укуталась в одеяло, сижу – гуляю!”

Отец свел пальцы “лодочкой”; два-три удара сердца Синдзи казалось, что в руках плещется вода, потом разглядел: просто небо.

– Именно. И вот уже ты просто сидишь и смотришь в закрытое окно. А потом уже и не смотришь, неинтересно. Читаешь книжку, например.

– А когда выбираешь сон вместо книжки – это здравомыслие или старость?

– Это плохая книжка, – отец свел руки окончательно. Синее окошко в небо пропало.

– Вот… Синдзи. Настает миг, ты опускаешь шторы, ложишься спать… И даже не замечаешь, что твой поезд уже добрый час, как ушел в тоннель.

– Во тьму.

– Да, сын.

– Нелегко тебе с нами пришлось?

Отец хмыкнул:

– Тебе придется не легче с этой твоей Танигути-младшей.

Танигути-младшая вернулась домой пятого мая, аккурат в День Детей. Улыбнулась карпам над уголком окна. Перепугалась: неужто папа сам лазил вешать? Надо у мамы спросить. Семья Танигути найдет сто йен ловкому молодому парню, чтобы привязал веревку с шестью карпами-вымпелами к антенне…

– Я дома!

В маминой комнате что-то громко упало. Раздался придушенный радостный вопль, а после грозное:

– Ко мне не входи, у меня маска на лице! Мы вечером в оперу! Пойдешь с нами?

– Да! Мама! Я теперь везде пойду с вами!

Судя по паузе, мама проглотила смешок:

– Ну-ну. Тебя хватит разве что на Золотую Неделю.

Тошико влетела в собственную комнату, бросила сумку с одеждой на пол. Рюкзачок с ноутбуком аккуратно поставила на стол. Скинула с плеч тюк со снаряжением и с особенным удовольствием – длинный, жесткий футляр с юми. Это она еще прогрессивная девушка, стреляет из двухсоставного новодела, так бы пришлось таскать цельный: палку длиной шесть сяку!

Стук в дверь.

– Входи, папа! Ой, как я по вам соску-у-училась!

Обняв дочку, высокочтимый господин Танигути минут пять стоял без движения; наконец, Тошико вывернулась:

– Как вы тут? Как братья? Племянники в школу не пошли?

– Ну-ну, полегче, странница. Ты всего лишь год проездила. Кстати!

Отец вытащил из кармана телефон, разложил со щелчком:

– Давно ничего не писал мне инспектор Фуджита. Итоги расследования?

Аварийная отошла на середину комнаты.

– Сложно сказать, пап. Я вот и госпожу Хикути давно не вспоминала, а когда-то дня не могла прожить без уместной цитаты… Господин Фуджита Горо… Не могу сказать, что мне наскучила игра, но…

Тошико замялась. Отец пришел на помощь:

– Выросла из образа?

Нагнулся к тюку со снаряжением и вытащил оттуда тыкву-горлянку.

– А! Вот что это! Я-то голову ломаю: круглое, блестящее…

Повертел в руках:

– Зачем она тебе? Флягу не сделать, у нее дырка в днище.

Тошико взяла тыкву и положила пока что на столик. Из чехла со стразиками – она так и держала его в левой руке все это время! Даже с отцом обнималась, не выпустила! – вот, из чехла она сперва выложила тренировочный боккен, весь в заусеницах, засечках, с полустертыми знаками “Боко” чуть выше цубы. Потом Тошико вынула подарок высокоученого господина Нагаэ.

– Проще показать, чем найти слова для объяснения. Смотри, пап!

Сдвинуть ножны – раз!

Подхватить и бросить за спину тыкву-горлянку – два!

Подшаг и укол за спину, вверх – три!

– Ничего себе!

Отец захлопал в ладоши.

– Котооно, тебе обязательно надо это увидеть! Дочка, наверное, весь год репетировала!

Тошико перевернула катану лезвием вниз; надетая тыква-горлянка скользнула и легонько стукнула в пол.

– Вот, – сказала Тошико, чувствуя себя по-прежнему маленькой, и оттого полностью счастливой. – Получено одно очко опыта.

КОНЕЦ ПЯТОЙ ЧАСТИ

КОНЕЦ

(с) КоТ Гомель

12 VI – 15 XI 2025 AD

Бобров Михаил Григорьевич
Уходящие во тьму

Сказание пятое :: Уходящие во тьму

Оставить комментарий © Copyright Бобров Михаил Григорьевич (kotfromgomel@gmail.com) Размещен: 01/12/2025, изменен: 01/12/2025. 217k. Статистика. Повесть: Проза Краткие вести Скачать FB2		Ваша оценка:

Бобров Михаил Григорьевич Уходящие во тьму

Сказание пятое :: Уходящие во тьму

Бобров Михаил Григорьевич
Уходящие во тьму