Бобров Михаил Григорьевич. Похмельное утро

Зимою – раннее утро. Свежий снег, нечего и говорить, прекрасен, белый-белый иней тоже, но чудесно и морозное утро без снега. Торопливо зажигают огонь, вносят пылающие угли – так и чувствуешь зиму! К полудню холод отпускает, и огонь в круглой жаровне гаснет под слоем пепла, вот что плохо!

Сэй-Сэнагон “Записки у изголовья”

У изголовья стажера всегда лежал телефон с корпоративным номером. С этого телефона Синдзи старался никому особо не звонить, кроме как по службе. Понятно, что на первом году работы разделять личное и служебное тяжко, но Синдзи очень старался, и купил отдельный номер и даже отдельный аппарат ради всех не-служебных звонков. Чтобы четко, на уровне физических ощущений, отделить работу и… Семью? Работу и не-работу?

Ну, насколько это в силах сделать японский стажер-первогодок.

С другой стороны, уже по мелодии звонка Синдзи видел, какой незримый господин требует его внимания. Сейчас, примером, пищал “рабочий” аппаратик. Синдзи дотянулся до трубки, перевернулся на спину, чтобы нормально нажать кнопку ответа, и поддернул одеяло: ноги выскочили в холодный ноябрь.

Звонил непосредственный начальник, господин Хирата Кэтсу.

– Привет, младший коллега, – начал он возбужденным радостным голосом. – Нам всем премию подписали. По итогу месяца.

– А я думал, в честь юбилея космической программы Японии, – буркнул стажер, не особо довольный ранней побудкой. – Что там в календаре… Точно: ритто, “начало зимы”. Двадцать первое ноября.

Но начальник не обиделся: к ноябрю месяцу господин Хирата и господин Рокобунги если не подружились, то точно не стали врагами. А между коллегами дружеские подначки одобрялись всячески. Господин Хирата Кэтсу ехидно поинтересовался:

– Ты же вроде бы тэцудо отаку? Или ты еще и по космосу фанатеешь теперь?

– Нет, старший коллега. Просто заставка на телефоне всплыла.

– А… – судя по шороху в трубке, Кэтсу озадаченно чесал короткие волосы. – Короче, младший коллега, забей. Мы, наконец-то, посчитали узел Энгару, включая снятые посты линии на Юбэцу! И даже все цифры сошлись.

– Ага, – понял Синдзи, просыпаясь окончательно. – Значит, мне теперь все бумаги назад отвозить?

– Я сам не знаю, но, думаю, там больше половины уже сожгли. Я чего звоню-то: пойдешь с нами на О-омисока? Мы заказали еду в ресторане возле вокзала, прямо в кабинеты принесут. Все наши будут, и линейщики в этом году на дежурстве.

– Пойду, конечно. Но тридцать первое декабря это же когда еще!

– Это уже, считай, завтра. Месяц свистнет, не успеешь оглянуться. Знаешь, кстати, свежую сплетню?

– Откуда? Я вот спать собирался.

– А… Прости, младший коллега. Короче: начальника отдела общественных связей услали то ли смазчиком, то ли сцепщиком куда-то чуть не под Вакканай. На его место поставили какую-то… В общем, даму. Вроде у нее тут родня, поэтому во всех инстанциях у нее хорошие связи. Говорят, симпатичная.

Синдзи хмыкнул:

– Отлились кошке мышкины слезки, старший коллега? Сватает сестрица, а?

Кэтсу покаянно хмыкнул. Потом приободрился:

– А вдруг правда симпатичная? Начальник отдела в семье лишним не будет.

Помолчал и вдруг сказал полностью серьезным тоном:

– Младший коллега. Ты вот что. Не переживай слишком сильно. Мы теряем пассажиров, это каждому ясно. У всех теперь есть машины.

Синдзи понял, что от него ожидается уместное подтверждение и сказал:

– Да, точно. Не Токио, где надо разрешение соседей на машину. Хоть танк заводи.

– Особенно здесь, да. Все ездят по асфальту, по железке все меньше. Увы. Естественный процесс. Так что не рви сердце.

“И больше не провоцируй киношников” – прекрасно понял Синдзи невысказанную просьбу.

– Я постараюсь учесть это и вести себя соответственно.

“Понял, буду тише лягушки, ниже головастика”.

Господин Хирата Кэтсу помолчал и опять переключил голос на интригующий:

– Ты, кстати, до послезавтра выходной. По этому поводу к тебе личная просьба. Тебе наверняка позвонит Сэтсу. Сестра попросит поменяться со мной. Типа, она мне такой подарок, приятный сюрприз. А я за это везу ее на Ниинамэсай в родное село.

– И вы хотите, чтобы я прислушался к ее просьбе?

– Никоим образом, стажер, ты чего! Мама там, наверняка, уже всех соседских дочек созвала. Накинутся ночью, придется потом жениться… Я вот как раз хочу, чтобы ты отдыхал все выходные, аж целых два! Сестра будет звонить, отвечай так: у тебя, мол, переработок накопилось много. Если это будет продолжаться, господина Кимура вздрючат.

– Слушаюсь.

– Ну вот. Господина Кимура она огорчать не захочет. Премия, короче, в банкомате. Что с ней делать, сам знаешь. Ситаккэ!

– Будьте здоровы.

Положив трубку, Синдзи некоторое время валялся, глядя в потолок однокомнатной микроквартиры. Старший коллега не хочет ехать к родным, а вот стажер, пожалуй что, съездит. Но так, чтобы послезавтра вернуться и праздник Ниинамэсай провести в Саппоро. Надо подарить Хотэро обещанную сумочку с айнской вышивкой, да и просто погулять по бульвару Одори с другом Фурукава. Вон, старший коллега сказал: слетел начальник отдела общественных отношений, но Синдзи даже и не понял, что там против него целую интригу затевали… А если бы не Фурукава, в тот самый Вакканай ехал бы сейчас господин Рокобунги…

Не слишком ли он дурак?

С другой стороны, положительный герой и должен выглядеть проще. Хитровывернутые зрительских симпатий не стяжают.

Ладно. Если поспать все равно не выйдет, надо собраться. Ехать к родне в Обихиро… Проезд бесплатный, он же в кителе поедет. Родня его в кителе, поди, и не видела, надо бы порадовать.

И подарки! Обязательно всем купить подарки!

Подарки Тошико любила. Простой способ сделать человека чуточку счастливее. За деньги, конечно, счастья не купить – но немного радости отчего нет?

Итак, завтра двадцать третье ноября. Здесь, на Хоккайдо, уже вполне зима. Снег. Сезон так и называется: сесэцу, “малые снега”. Довольно точно, снег пока не выше щиколотки. Тошико купила очень милые войлочные сапожки на современной резиновой подошве, с дивной старинного вида бисерной вышивкой – думала, айнской, но оказалось, вовсе гайдзинской. Вот кстати, надо бы поискать мастериц по шелку, по тем самым шелковым тканям северных земель. Она же собиралась… Да. Весной. Еще до похорон брата Оцунэ…

Кто теперь она для Оцунэ?

Тошико выглянула в окошко: низкое и небольшое. Здесь дом под конец зимы легко может занести до крыши. Поэтому никаких бумажных стенок. Все деревянное, прочное, а не будь землетрясений, строили бы из камня.

Впрочем, тогда бы всю Японию строили из камня. На островах, кроме камня, почти ничего и нету. Даже дерево на стройку не годится: короткое, кривое, хаотичное.

Точно как мысли у нее скачут. Начинала думать о подарках, поднялась в окно посмотреть… На что посмотреть: на дом семьи Мацуи. Оцунэ теперь там живет. Хотя и приглядывают за домом три человека от семьи Гото – от маминой родни, получается – но все-таки Оцунэ там одна.

Попроситься к ней на жительство? Уважаемая старшая Цудзи не должна обидеться. Тошико ведь съезжает не по капризу, а чтобы поддержать подругу.

Все же подругу, да?

Здесь Тошико поняла, о ком следующем спросит внутренний голос, и скоренько вернулась к столику с разложенными конвертами, плоскими шнурами-“мидзухики”, острым ножом, кистью и тушечницей.

Праздник надвигается: День благодарности труду, “Кинро канся но хи”. Он же древний фестиваль урожая Ниинамэсай. Когда все собирали рис, измеряли урожай, сдавали налог и некоторое время ели досыта.

В земледельческом краю поздравлять можно всех, но Тошико, к счастью, не со всей деревней знакома. Будет уместно сделать небольшие подарки семье Ивахара: у них дочек столько, что непонятно, как госпожа Ивахара Дзюнко с ног не падает в хлопотах. Уместен и подарок семье Ямаута. Отчасти за поддержку на трибунах, отчасти просто за общую симпатичность и позитивность госпожи Ямаута-старшей. И, разумеется, поселковой королевы Ямаута Уэджи, по мнению Тошико, вовсе не заносчивой и не злобной. После праздника вся семья Ямаута набьет вещами прицепной трейлер и поедет в ежегодный круиз по Японии. До Хакодатэ, потом паром в Аомори, а оттуда уже куда путь приведет. Страна немаленькая, даже зимой найдется, что посмотреть, а летом фермеры ведь заняты… Передать с ними что-то для мамы?

Нет, решила Тошико. Маме она сама пошлет, когда выберет. Не надо смешивать. Сегодня подарки тем, кто поближе.

Руки пошли по привычному кругу. Конверт новый, купюры хрустящие-блестящие, узел такой, чтобы легко развязывался… Теперь Тошико грамотно писала: “Ответный дар не требуется”. Готовые подарки быстро перемещались в лиловые шелковые конверты и ровным рядом становились под стену.

Подруге Тошико подарит не конвертик. С подругой они завтра поедут в Китами. Там, в снятом помещении, их будет ждать нанятый учитель музыки и необходимое оборудование. Состоится первая репетиция группы.

Первая репетиция группы началась вообще не с музыки. Тошико всех предупредила, чтобы не ждали чересчур многого, и девочки вроде как вняли предупреждению. Но все равно, при виде наставника – высокого, худого, с очень длинными пальцами – поневоле заулыбались.

Наставник улыбнулся тоже. Улыбка сделала его жесткое лицо почти живым.

– Все ученики рано или поздно начинают звать меня “господин Журавль”. Давайте примем это как данность и сократим путь к делу. Госпожу Танигути я знаю. А остальные?

Тошико, по праву заварившей всю эту кашу, указала на подругу:

– Госпожа Мацуи Оцунэ.

Потом на трех ее верных последовательниц, которые соответственно вставали и кланялись:

– Госпожа Накагава Кей, госпожа Хори Хитоми, госпожа Ивамото Иоши.

– Брюнетка, шатенка, и почти рыжая… Сценические типажи вполне хороши, – кивнул наставник. – А как у вас дело с вокалом?

Девушки переглянулись. Ответила, конечно, предводительница Оцунэ:

– Высокоученый наставник, мы только иногда поем в караоке. Нам, понятно, кажется, будто поем неплохо.

– Ну ничего, это мы сегодня проверим. А кто на чем играет?

Девушки снова переглянулись, но теперь не осмелилась отвечать и Оцунэ.

– В этом и загвоздка, высокоученый наставник Журавль, – низко-низко поклонилась Тошико. – Нам бы хотелось попробовать свои силы, а если будет хоть малый успех, развить его.

Господин Журавль кивнул, только чуточку сузив темные глаза. Боги и бесы знают, зачем это госпоже Танигути. Но, если она платит за аренду студии и обещает арендовать нужные инструменты, почему не попробовать? Японцы вообще народ музыкальный, кто-то больше, кто-то меньше. Надо всего лишь выяснить, конкретно эти красотки “больше” или “меньше”?

– Хорошо. А распределение ролей представляете?

Скользкий вопрос, особенно для женской группы. Солистка на виду, солировать поэтому все хотят. Какой уж там голос, не суть. Зато главное: как выглядит.

– Мы предполагаем, что основной голос будет у госпожи Мацуи…

Господин Журавль чуточку расслабился. Госпожа Мацуи явно старше трех подружек почти на год. Привычный для всех лидер, ее место вряд ли будут оспаривать… Но стоп! Неужели госпожа Танигути не собирается выступать сама?

– … А хор мы составим из остальных трех. Но окончательное решение, конечно же, за вами, высокоученый наставник Журавль.

Странно, странно… Впрочем, высокоученый наставник Журавль разбирался не только в нотной грамоте. Прежде, чем строить группу, надо понять, с кем свела судьба. Лучше всего это получается за общим делом.

Высокоученый наставник Журавль прокашлялся и решительно раскрыл большую картонную коробку, вытащив из нее клавишный синтезатор, потом блок питания; моток шнуров потянулся следом и выпал на стол.

– Отлично. Сейчас я научу вас все правильно подключать.

Подключать инструменты девушки научились быстро. Впрочем, с тех пор, как инженеры научились делать вилки строго по форме нужной розетки, задача упростилась многократно. Сотню вольт питания на вход звукового усилителя теперь никто не мог подать ни случайно, ни даже намеренно.

Высокоученый наставник Журавль видел, что всем интересно – на первом занятии, впрочем, оно всегда так. И госпожа Танигути смотрела внимательно, но даже пальцем ничего не касалась. Так это ее проект, или как? Насколько высокоученый наставник понимал, обычно богатые девушки строят группу “под себя”, а здесь под кого? Под госпожу Мацуи? Допустим…

Рано делать вообще какие-то выводы. Через полгода, может, что прояснится.

– Высокоученый наставник Журавль, – госпожа Мацуи поклонилась. – А почему здесь все клавишные? Почему не гитары?

Высокоученый наставник улыбнулся:

– Гитара намного сложнее. Вы понимаете, чтобы играть на сцене, недостаточно знать пару аккордов, три перебора и пять вариантов боя. Это все уровень подворотни и придомовой скамеечки, а будь так, зачем бы вы платили мне? Я думаю, вы хотите большего.

Девушки синхронно кивнули. Госпожа Танигути даже захлопнула свой блокнот в тисненом окладе.

– На гитаре, за исключением свободных струн, все звуки нужно прижать левой рукой, а правой взять. Постановка пальцев, беглость… Новичку непросто даже выдавить из инструмента звук должного качества.

Высокоученый наставник подтащил один синтезатор поближе и постучал пальцем по клавише:

– Смотрите, я могу нажать пальцем или ногтем, носом, ладонью, локтем. Звук все равно получится “до” третьей октавы. Это придумали очень давно. Музыкант нажимает клавишу, а по струне бьет особый молоточек. Сперва молоточек ставили прямо на второй конец клавиши. Это называлось “клавесин”, и там человек еще мог варьировать постановку пальца… Звук получался весьма изысканный, но слишком тихий, для больших залов не пригодный. Так, я увлекаюсь. Вы, красавицы, не стесняйтесь меня прерывать.

– Но нам же интересно! – снова поклонилась Оцунэ.

– Тогда вам надо знать, что на механическом пианино по струне бьет уже довольно мудреная конструкция, а струны натянуты на чугунную раму. Из-за этого пианино большое и тяжелое, а уж концертные рояли и вовсе. Мы с вами начнем учиться на электронных синтезаторах. Как видите, их можно носить с собой, если хотите играть, к примеру, в переходах. Или для тренировок. Ремень через плечо… Да, госпожа Накагава, так. Подвиньте инструмент чуть к поясу, положите руки. Удобно? А теперь наушники сюда… До щелчка, да. И вот вашу музыку слышите лишь вы. Можно заниматься в метро и поезде.

Высокоученый наставник заметил быструю переглядку двух старших: Мацуи и Танигути. Ага. Они откуда-то ездят. И, похоже, проводят в поездах немало времени.

Высокоученый наставник Журавль очень любил так знакомиться с группой. Узнавать людей понемногу, догадками. И потом радоваться собственной проницательности. Конечно, промахивался он тоже. Но с возрастом все меньше. Высокоученый наставник про себя вздохнул: интересно, на сколько занятий хватит этих?

Все равно, насколько бы ни хватило. Девушки хотя бы попробуют; ну, а его роль простая… Пальцы высокоученого наставника привычно побежали по клавишам. Григ, “Мельник и ручей”. Под него думается легко, просторно, ясно… Вон как вытянулись милые личики. Ладно, еще чуток теории выдержат. Невозможно подняться к вершинам, не видя основ.

– … Итак, девушки, вам для начала следует уяснить… У гитары бесконечная вариативность тембра. Поставил палец чуть иначе – получил новую окраску звука. В этом преимущество струнных, в этом их и сложность. На клавишных тембр уже дан изначально. И даже самоучка будет играть красивым звуком вообще не напрягаясь!

Девушки хмыкнули – конечно, недоверчиво. О, высокоученый наставник множество раз видел такое недоверие и прекрасно знал, что с ним делать.

– Красавицы, вы “Рыбацкую” песню знаете?

– Знаем, – ответила Оцунэ. – Но больше любим ту, что про Есицунэ. По чисто личным причинам.

– Что ж, для примера годится любая, лишь бы все знали. Вы, госпожа Мацуи, будете петь, а всем остальным задача: попробуйте подобрать звук. Не надо ноты. Будет еще время для нот. На клавишных теорию музыки учить проще, да. Просто… Солистка пусть поет, а вы подбирайте то, что вам кажется правильным.

– Получится какофония.

Высокоученый наставник Журавль кивнул:

– Точно. Группа, красавицы, начинается не с того, как вы все поете. Группа начинается с того, как вы все слышите. И вот это мы с вами сейчас и установим. Ну, солистка!

Оцунэ пожала плечами, зачем-то посмотрела на потолок и негромко запела; и Тошико сразу же вспомнила, как немузыкально орал те же самые слова Черный Демон – там, в спортивном зале Китами, на показательном турнире.

Да уж, концерт!

Концерт подруги слушали вместе. Тошико теперь старалась не оставлять Оцунэ одну надолго, вот и на фестиваль Ниинамэсай потащила в Саппоро. Дескать, погуляем по бульвару Одори, попробуем угрей, драгоценных крабов и еще чего на душу ляжет.

Хорошо еще, что Тошико не намекнула на возможность подцепить парня. Потому как ровнехонько после концерта буквально в первой же лапшичной, напротив детской площадки Одори, почти под самой телевышкой, откуда запланированная прогулка лишь начиналась… В общем, подруги встретили того самого стажера – словно заранее готовились! Оцунэ смотрела больше под ноги, но Тошико узнала господина Рокобунги даже в обыкновенном пуховике и джинсах, споткнулась и встала на пороге:

– Ой, а кто это с ним?

Оцунэ подняла взгляд со слабым интересом.

– Ага. Значит, у Молнии Ками-Сиратаки все же имеется симпатия? Но эта малявка тебе не соперница. Подойдем, поздороваемся?

Тошико подумала, а потом подумала еще и плюнула на излишние раздумья. Праздник. Нечего тут усложнять.

Подошли к столику; за ним сидели собственно стажер – Тошико поразилась, насколько он обычный, неприметный, несложный – и рядом парень его лет, выглядевший представительно, одетый с претензией на моду, с округлым лицом типа “мисо” и хитрыми-хитрыми глазами, больше подходящими типажу “соль” или вовсе “уксус”.

– Фурукава Кэзуо, – представился тот. – Журналист “Саппоро Сегодня”. А это моя младшая сестра, Фурукава-младшая. Хотэру.

– Хотэру? Как интересно! – Оцунэ присела на колено, чтобы не смотреть на мелкую свысока. – А твое имя пишется знаками “Светлячок” или…

– Или! – малявка и не подумала проявлять уместную почтительность к старшей. – Ошибка Молнии!

Оцунэ хмыкнула:

– Молния Ками-Сиратаки и Ошибка Молнии… Интересно!

– А уж мне-то как интересно! – наглая мелочь выложила прямо на столик руку в гипсе. Оцунэ сдержала восклицание. Пацанка-то почти как их банда. Ее не утешать надо.

А интересно, случайно ли Тошико встретила тут стажера?

– Случайно, – ответила Тошико, не поворачивая головы. – Нечего гадать, я и так знаю, что ты думаешь.

Оцунэ не то, чтобы рта раскрыть: она глаз не успела поднять!

Малышка Хотэру засмеялась:

– Для тех, кто не учил психологию, мир полон магии!

– Можно подумать, ты учила!

– Я как раз нет. Мне с магией интереснее. Вот смотри, ловко же получилось, а?

Оцунэ выпрямилась.

– Пожалуй, да.

– Пошли на смотровую площадку с нами?

– А…

– Да они с нами, не оглядывайся, старшая сестрица. – Здоровой рукой Хотэру сгребла со стула маленькую сумочку, расшитую изящно и ярко. Вроде бы узор музейный, виденный Оцунэ как-то в телевизоре… Но сделано свежо и приятно. На вопросительный взгляд Хотэру ответила гордо:

– Подарок! Сама догадаешься, или сказать?

Оцунэ покосилась из-под век на стажера. Малявка важно кивнула и прижала палец к губам. Потом по-пиратски грохнула гипсом о столик:

– Ну так что, братик? Ведешь нас на телевышку?

На телевышку направились двумя группами. Хотэру шла между братом и Оцунэ, постоянно придерживая обоих спутников, чтобы стажер и Тошико заметно ушли вперед. Наконец, когда Хотэру сочла расстояние достаточным, она звонко крикнула:

– Дядя Синдзи, ау!

Стажер повернулся – естественно, мило смутившись на “дядя Синдзи”! – и они с Тошико мигом оказались отсняты сразу тремя смартфонами. Мелкая язва, нахал Фурукава – и, внезапно, Оцунэ.

– А вы красивая пара, – важно сказала Хотэру. – Почему вы до сих пор не встречаетесь? Молодость быстро проходит, поверьте опытному человеку.

Фурукава закашлялся. Сестре всего-то лет одиннадцать. Не слишком ли она увлеклась игрой в мудрую Злодейку?

А если “слишком”, то что ты сделаешь, журналист?

Фурукава чуть сбился с шага. Вокруг привычный город; с моря привычный ноябрьский холод, по ногам привычная поземка – сезон “малые снега”… Нет, надо вечером отчитать сестру. Невежливо так вмешиваться в чужие отношения. Непорядочно.

Оцунэ внезапно уперлась взглядом в желтую ребристую плитку, едва не уронив смартфон. Хотэру склонила голову к плечу наподобие ученого ворона.

– В самом деле, – сказал Синдзи, хватая ртом сырой западный ветер. – Тошико, давай встречаться?

Тошико мило улыбнулась:

– Я подумаю. Согласись, есть о чем?

Синдзи вздохнул и яростно растер щеки, сгоняя жар.

– Пойдемте лучше на колесо обозрения, – поспешил на выручку Фурукава. – Виды те же самые, но в кабинке удобнее. И кстати, Синдзи, что касается твоего вопроса. Мангу про “Плантацию” мы все равно делаем…

Оцунэ подобрала смартфон, тщательно обтерла с него снежную кашу. Компания двинулась по Екимае, мимо пекарни, к далеко видному обручу с кабинками. Девушки принялись расспрашивать господина Фурукава, насколько слышал стажер, с несколько преувеличенным вниманием к затеянной манге. Но теперь Синдзи только радовался, что на него никто особо не смотрит. Сестра Фурукава тоже задавала вопросы, азартно размахивая рукой в гипсе, едва не задев Оцунэ по носу.

Стажер шагал, не чувствуя ног. Ладно. Он хотя бы попытался. И потом: Тошико не сказала “нет.” Хотя, конечно, “да” она не сказала тоже.

Оцунэ ступала, как по воздуху. Вот мелкая зараза, так подцепить! Почему? Ей-то какое дело до стажера? Тошико тоже хороша: ни “да”, ни “нет”, разве можно так издеваться? Парень-то не котенок, не пропадет и без корзинки.

Ну ладно, мелкую понять можно. Оцунэ никогда не ломала рук, но боль от синяков знакома всякому, кто брал в руки боккен или биту. Ошибка Молнии всего лишь хочет отвлечься от боли; Оцунэ прекрасно знала, как оно бывает.

А от чего не может отвлечься она сама?

Оцунэ сбилась с шага; благо что вся компания остановилась перед светофором и задержки никто не заметил. Как ни поверни, но вот уже добрый час Оцунэ не задумывалась о погибшем брате.

Получается, Тошико угадала с этой поездкой в Саппоро?

В Саппоро начался отборочный турнир женского кэндо. Первый круг, самый-самый широкий по охвату, самый-самый низкий по требованиям.

Но уже турнир, а не выступление на публику. Собственно, почему Тошико спорт и недолюбливала. В теперешнем кэндо, очень ритуальном, важно не ударить противника, чтобы развалить от плеча до пояса, а именно вот коснуться правильной частью синая, в правильную точку.

Поэтому на турнирах бои не особо зрелищные и не особо интересные, что любой может видеть в телевизоре. Противники сходятся почти вплотную, работая руками очень-очень быстро, “от локтя”, чуть ли не “от кисти”, как гайдзины-шпажисты. Красивые замахи либо интересные комбинации здесь чудовищная редкость, почти исчезнувший вид. Иногда вовсе сплетаются в клинч и толкаются плечами, пытаясь переорать соперника. Да будь вместо гнущихся почем зря хлыстиков-синаев нормальные заточенные катаны, такое схождение принесло бы одному смерть; очень может быть, что и двоим.

Как-то ради интереса Тошико посмотрела мечи гайдзинов и поразилась их заточке: чисто столярная стамеска или слесарное зубило. Нормальная японская катана по сравнению с ними форменная бритва. Одно касание и порез, а уж если подойти вплотную, положить на плечо или сгиб руки противнику и протянуть с отходом – падение отпиленной конечности гарантируется, но в правилах кэндо не отражается совсем! Короче, так себе спорт, очень от реальности далек…

В общем, Тошико не раз пожалела, что пообещала наставнику Нагаэ выступить от Хоккайдо в женском чемпионате. Только госпожа Танигути прекрасно знала: люди живут среди людей, и если ни с кем не вести дел, откуда возьмутся друзья и связи? Кто напишет рекомендательное письмо, кто замолвит слово? Кто просто скажет: “А, она нормальная, я ее видел на турнире”, если не ходить на этот самый турнир?

Турнир собрал всех знакомых по Китами; конечно, приехала Рыбачка. Ей от Румои до Саппоро куда ближе, чем на другой край острова. Зато Королева Китами не поленилась тащиться поездом именно с другого края. С ней прибыли Медведица из Нэмуро, и та невезучая шатенка из Саромы, и кто-то еще от Юбэцу; Тошико помнила лица, а имена и фамилии не особо. Разумеется, съехались и новые: из Обихиро (кажется, твой Синдзи говорил, у них там семейная ферма? – слышь, внутренний голос, давай захлопнись по-хорошему?), из Кусиро, из Хакодатэ (а ничего вы смотрелись на кладбище, зачетная фотка вышла – слышь, внутренний голос, ну ты понял, да?), и только с северной стороны Хоккайдо, с далеких Вакканая, Абасири, Хаматомбэцу – не явился ни один человек.

– Что головой вертишь? – как вышли на поклон залу, Рыбачка оказалась рядом в шеренге и улыбнулась Молнии вполне приятельски. – Черного Демона тут нет. Шутки кончились!

Тошико улыбнулась в ответ: светло, радостно. В кэндо не надо себя сдерживать. Можно влупить от сердца. Правда, оно и в ответ прилетает, ну так – все честно.

С другой стороны, а не затей Рыбачка этот выпендреж, Синдзи вообще хоть что понял бы? Он же деревянный по пояс, как все мужики. Может, впрочем, и ниже пояса – Тошико не проверяла. Упущение, да…

Да внутренний ж голос, твою мать, угомонись! Вон пары объявляют, вон желтый флажок упал; нет никого снаружи. Нет! Никого! Только бой!

Бой не затянулся: и Тошико знала соперницу по Китами, и та видела Молнию в деле. Не пытаясь прощупать оборону, обе атаковали и сошлись, “в брызги” разломав новенькие синаи. На втором сходе Молния вполне предсказуемо оказалась быстрее. Хлоп, в голову; расход; удар засчитан; теперь сходитесь повторно; щелк в голову – некогда финтить потому что. Пока будешь красиво замахиваться на кирасу, противник в горло воткнет или по башке треснет… Судьи совещаются, и вот вердикт: “Себу-ари”, есть победа, два-ноль.

Кругов планировалось три. Отбор не показательное шоу, тут бойца надо бы посмотреть в нескольких схватках. Надо день времени – будем сидеть полный день. И плевать, что первого декабря темнеет рано.

Нельзя сказать, что Тошико соврала себе или Рыбачке. Сегодня у нее на трибунах сидела подруга. Оцунэ в чемпионки не лезла, ей хватало собственной шайки фуре, которая шайка, впрочем, нечувствительно и незаметно обратилась лицом к другому будущему и теперь пробовала перековаться в музыкальную группу… Ага: так вот и сразу?

Второй круг. В поле шатенка из Саромы гоняет Медведицу; юркая девчонка из Нэмуро вдруг перестает убегать, с разворота по кирасе поперек н-на! Только снести шатенку сил не хватило, и та, не растерявшись, в тот же миг влупила по шлему. Обоюдное поражение, “ай-ути”. Бегайте дальше, девушки, если не можете поймать противницу на четкий удар…

Спортивный зал тут огромный. Воздух свежий, ни потом, ни стертой краской совсем не пахнет. Вентиляция хорошая, да и объем большущий, да и на спорт собирается куда меньше фанатов, чем на показательные бои. Пока еще надышат…

– Опять мы, да?

– А как ты хотела, Рыбачка?

– О, Молния, поверь, ты не обрадуешься узнать, чего я хотела.

– А что не поверить? В самом деле, не обрадуюсь.

Первый сход; Молния выигрывает очко ударом в правую перчатку. Второй сход: Рыбачка сваливается в “мельницу” и тянет ее до падения желтого флажка, надеясь утомить Молнию – но судьи добавочных трех минут не дают. Со счетом “ноль-один” выигрывает опять Молния. Рыбачка не расстраивается: другие два поединка она уже выиграла, проход в следующий отбор завоевала.

Третий круг. Красная косичка. Молния Ками-Сиратаки против Медведицы из Нэмуро. Скорость против скорости?

Желтый треугольный флажок вниз; на большом табло циферки: все нули… Вот и побежали секунды… Начали!

Начали странно: обе соперницы встали и не двигались почти минуту. Молния не надеялась догнать живой ртутный шарик. Медведица, тоже прекрасно видевшая, что Молния умеет на ударной дистанции, в эту самую дистанцию, конечно, не совалась.

Ну ладно, Тошико выдохнула и пошла вперед. Конечно, Медведица не позволит загнать себя в угол, будет уходить… Куда? Парни из охраны отца говорили: обычно боец уходит в сторону своего оружия. То есть, вправо: большинство японцев правши. В старинном кэндо даже удар по правой перчатке стоил два очка, почти как в шлем или горло, а по левой перчатке – одно очко. Правая рука главная, всех левшей беспощадно переучивают. Медведица это знает? Несомненно.

Тошико предположила: противница обозначит шаг влево, а потом пойдет все-таки в сторону своей правой руки. Ей так удобнее рубить на проносе. Значит, обозначить шаг, вроде как поверила; синай провернуть под руку, восходящий, колющий, замах!

И Молния проваливается в атаке; Медведица, крутанувшись буквально на пятке, заходит со спины; ей бы ограничиться показом удара – Молнии бы засчитали позорный проигрыш; трибуны затаили дыхание; Оцунэ так вцепилась пальцами в бортик, что вмятины на краске остались.

Но Медведица решила улучшить без того великолепный маневр и сделала маленький подшаг, оказавшийся лишним. И Тошико, сообразив уже, где кто находится, снова прокрутила синай и ударила колющим “из-под руки”. Вслепую, не оборачиваясь, но так сильно, что Медведица не устояла: ей прилетело в самый миг переступания.

Медведица качнулась; ей пришлось выкинуть руку с синаем далеко влево, чтобы удержать равновесие – как яхту откренивают – но даже это не помогло. Колющий пошел точно в горловую пластину; Медведица села на задницу; всей ее ловкости хватило лишь не грохнуться навзничь.

Молния только-только раскрутилась и судорожно приняла защитную стойку. Никакой самый лучший удар в кэндо не считается, если боец после него не будет готов отразить контратаку.

Левый боковой судья – красный.

Трибуны недоуменно выдыхают.

Медведица скрипит зубами от обиды: такой маневр пропал!

Правый боковой судья – красный.

Трибуны начинают робко хихикать.

Главный судья думает… Снова думает… На большом экране в торце стадиона – маска Тошико. Камера переходит на Медведицу. Та встает и находит в себе силы поклониться. Кремень девка! Взяла себя в руки.

Синдзи бы она понравилась, да…

Внутренний голос, твою ж мать!!!

Главный судья: красный.

Рев на трибунах: иппон, да какой заковыристый!

Молния проходит в следующий отборочный тур. Ну да, кто бы сомневался…

Вторая – Рыбачка. Третья – Королева Китами. Медведица в десятке лучших, следовательно, пройдет и она. Тошико, пожалуй, рада: обиду соперницы она понимает. Кланяется Тошико низко-низко, всячески выказывая уважение. Повезло. Просто повезло. Шлепнула бы Медведица по заду синаем, вот и конец всей репутации. Сколько бы смеялись над Молнией!

Нет, повезло. Можно выдохнуть.

Молния снимает шлем и говорит сразу всей коротенькой шеренге победительниц:

– Сестрицы, пошли сегодня в кафе! Я тут на Одори хорошее место знаю. Всех угощаю!

Девушки переглядываются. Спорт спортом, а знакомство никому не лишнее. Да и интересно: что за Молния такая? На прошлогодних отборах, к примеру, ее никто не видел.

– Конечно, пошли!

– … Пошли реальные расходы. Интересно…

Высокочтимый господин Танигути постучал карандашиком по распечатке. Поднял глаза на почтительно склонившегося у стола референта:

– Это все?

– Высокочтимый господин, это все, что мы видим по движению безналичных средств.

– Хорошо. Принесите мне еще чаю, данго и свежую газету.

Высокочтимый господин Танигути отложил распечатку. Итак, дочь все же завела собственный бизнес. Насколько можно видеть, оплачена студия, учитель и какие-то инструменты. Пометка: пусть референты узнают, что за марки. На “Фендер Стратокастер” непохожи, но что он, старый пень, знает о современных гитарах?

Вошел референт с чаем, сладкими рисовыми шариками и свежей газетой. Высокочтимый господин Танигути поблагодарил почти незаметным движением век, дождался, пока референт выйдет. Распечатку оставил на столе: несекретно. Детская фирма. У всех такое найдется. Среди серьезных людей давить и перекупать подобные фирмы считается свинством, потому что нельзя обижать маленьких…

Так, а что в газете?

А в газете сводка министерства финансов за декабрь. С января по октябрь две тысячи пятнадцатого года иностранные туристы в Японии потратили на девятьсот миллиардов йен больше, чем японские туристы вывезли за рубеж. Баланс не только стал активным впервые за…

Высокочтимый господин Танигути поморщился. За много лет. И даже вон, профицит почти в триллион йен… Что это значит относительно его корпорации? Много хорошего, если заставить гайдзинов перемещаться по стране, а не только в Токио сидеть, выбираясь на денек в старую столицу… И лучше бы туристы перемещались по стране в поездах. Море бывает неспокойно, с самолетов не очень-то красивые виды, да и облака заслоняют, еще и любоваться ими особо некогда: пшик, и прилетел. То ли дело ниппон тэцудо! А еще в поездах не укачивает, и никто покамест не слышал о террористах, захвативших поезд.

Пометка: заместителя по связям с общественностью вызвать на завтра. Пусть рекламщиков напряжет. Пусть закажет еще исследование: что гайдзинам больше всего нравится в поездах. Одна вещь известна: точность. Гайдзины весь интернет заполонили хвалебными гимнами японской пунктуальности. Эту вершину надо удерживать… Наверное, соответствующие отделы надо подкрепить людьми. Напомнить начальникам, пусть нажмут вниз по цепочке. Стажеров, если надо, поднаймут. Ученых побеспокоят, может, еще что смогут придумать…

Еще. Надо пустить какие-нибудь роскошные и дорогие поезда. Уж если гайдзин сюда добрался, он человек по определению не бедный. Деньги суть страсти мирские, а мистический Восток в представлении гайдзинов страна духовная, и потому избавлению от страстей гайдзин только порадуется. Если аккуратно, избавлять конечно… Идеально, чтобы денег у него осталось только на обратный билет… Почти триллион йен, есть за что напрягаться!

Пометка: пусть сделают исследование, что лучше всего продается из еды, закусок, развлечений. Синкансэны отличная штука, идут быстро. В этом их сила, в этом же и слабость: видами за окном не полюбуешься. Что твой самолет: шурх, и миновали. А надо поезда-витрины. Едешь не спеша и смотришь на дивный морской берег. Пометка: инженеров напрячь, пусть развернут кресла хотя бы в паре вагонов лицами к пейзажам…

И пусть начальники направлений соберут мнения. Наверняка там есть молодые непризнанные гении. Пусть высказываются… Пометка: пнуть начальников на предмет опросов. Не для галочки, как привыкли, а всерьез, как в шестидесятые.

Высокочтимый господин Танигути медленно допил чашечку чая, дожевал остывший и потому чуть не резиновый данго. Надо все это обдумать. Время, по счастью, имеется.

А конкуренты пускай считают, что старик беспокоится о непутевой дочери. Проверяет купленные гитары… Вот им еще ложный след: кажется, Котооно что-то там про мальчика говорила. Стажер какой-то. Ну ничего, ничего, и мы не Токугава. Но все-таки надо бы проверить, чем дочкина симпатия дышит.

Вызванному референту высокочтимый господин Танигути велел:

– Соберите мне все вот об этом парне. Очень аккуратно. Дочка, вы понимаете, обидится… Но и я не могу оставаться в стороне. Я отец. Я беспокоюсь… Вот его имя, вот фотография. Тот парень, что в парадном кителе железнодорожника. Он живет на Хоккайдо, ферма где-то в районе Обихиро.

Обихиро не столько город, сколько большой район, застроенный вдоль трассы и железной дороги “по-городскому”, малыми домами почти без участков – а по прочей равнине застроенный фермами. Домик, ангар с машинами, иногда силосная башня – а вокруг поля. Непривычный для Японии простор.

Жаль, климат непривычный тоже. Сильно непривычный. Холодно на Хоккайдо. В декабре уже снега по колено. Скотину надо ставить в теплые конюшни. Сено запасать надо. Дороги чистить приходится. Хорошо железнодорожникам: один раз прогнали по путям красно-желтого “крокодила”, разбросали белые крылья по сторонам, вот рельсы опять и засверкали. Асфальтовые дороги чистить не так просто, да и много их. Куда больше, чем рельсов. Особенно на равнинах, где люди живут плотно.

Ипподром Обихиро работал, несмотря ни на какой снегопад. Когда-то развлечение, сейчас ипподром остался единственным смыслом существования лошадей-тяжеловозов. Порода “банэй”, вроде маленьких слоников. Здоровенные тягачи, сильные, выносливые – шахтные кони, рабочие в полном смысле этого слова.

Господин Отака Гэнго купил билеты на очередной забег. Он помнил, что некогда гремели четыре ипподрома, во всех равнинах острова. И в Саппоро, и на восточных болотах Накасимбэцу, и даже на небольшой равнине возле тюрьмы Абасиро. Но постепенно умирали люди, выросшие в окружении шахт, лесопилок – и могучих зверей породы “банэй”. Лошади делались ненужными; множество их ушло на бойню. На переломе тысячелетий люди, казалось бы, устыдились подобного. Корпорация Softbank, третий по капиталу мобильный оператор страны, выкупила колоссальные долги ипподромов: чуть не сорок миллионов долларов!

Господин Отака Гэнго тогда еще не видел седины в зеркале, и мечтал еще о миллионе, а не о нормальном уровне сахара в крови, так что цифре поразился и накрепко запомнил. Прибылей, правда, телефонисты с того не поимели, но в Японии ценится репутация тоже, так что Softbank засверлил всем головы пиаром: какие они хорошие, социально ответственные и конелюбивые.

В общем, корпорация назначила кризисных управляющих, чего-то куда-то там реорганизовала. Три ипподрома все же схлопнулись, остался вот, Обихиро. Трасса двести метров, два подъема. Гонки с гружеными санями весом в половину лошади. Финиш не по ноздрям коня, а по заднему обрезу саней. Кони выматываются так, что после финиша не все могут поднять голову…

Господин Отака Гэнго думал: как скоро он сам не сможет поднять голову?

Ветер нес мелкие хлопья; над воротами стартовых боксов понемногу зажигались громадные бестеневые светильники. Он сам как эта лошадь: умеет лишь тянуть, тянуть, не отпускать и не падать посреди расследования. И, точно как порода “банэй”, не видит себе замены.

Молодежь? Ну да, господин Кандзаки. Возможно, молодой Нагаэ. Они тоже отравлены азартом охоты на человека. Оперативники семьи Гото; юноши на эти места не рвутся. Господин Отака Гэнго вздохнул. Мальчики вообще из этих своих интернетов когда-нибудь выходят? Кроме туалета, в смысле.

Так, началась работа. Появились фигуранты. Господин Отака посмотрел направо, налево – на ипподроме это никого не удивляло. Люди вертели головами, подпрыгивали, кричали, размахивали шапками и шарфами… А там вон двое, они не размахивают и не подпрыгивают, они ждут. Вон их клиент. Встретились, чем-то обменялись. Неважно, чем. Просто: контакт упал в книжечку. Трое мужчин разошлись; вслед за ними никто не бросился. Господин Кандзаки засветился со своими апельсинами, и тут его нету. Зато есть несколько ловких мальчиков-кандидатов… Нет, господин Отака все же несправедлив к молодой смене: всех троих проследили до вокзала.

Пока достаточно, не надо плотный хвост. Напугать можно. Будет завтрашний день, будет послезавтрашний. Соберется статистика недели за три, там и проявится: кто из троицы постоянно пасется у ипподрома, следовательно, постоянный участник шайки. А кто меняется, скорее всего – клиент.

Кони между тем перевалили первый подъем. Некоторые сразу двинулись на второй, покруче. Некоторым наездники давали роздых перед штурмом. Скорость в “банэй” вторична. Тут хлысты почти не используют, правят одними вожжами. Так, рев на трибунах; порывы метели то кидают звуки на окрестные дома, то мешают их с грохотом проходящего поезда; кони пошли на второй подъем..

А вот еще интересный персонаж. Не покупал, не продавал, но очень внимательно смотрел за сделкой тех троих. Контрольный наблюдатель. Значит, организация. Впрочем, приехало пять человек с водителем, а проявилось пока лишь трое. В чем их заработок? Занимают под конские проценты? Мухлюют со ставками? Очень возможно, очень. Арестуй сейчас любого – ничего не предъявишь. Откуда деньги? Выиграл! Почему лицо разбито? Расстроился от проигрыша, выпил, подрался. Нет обращения в суд, нет никаких зацепок.

Надо искать. Ждать нельзя. Дождались уже. Попытка увезти охраняемую персону сама по себе наглость. Но ведь потом еще и погиб человек, помешавший бандитам это сделать.

Господин Отака Гэнго так и этак повертел в уме исходные данные, ни к чему не пришел. Откинулся на вытертое пластиковое сиденье, посмотрел вниз. Там награждали победителей – все жокеи возрастом крепко за полтинник.

Мир меняется, думал господин Отака. Только мы не замечаем. Нам некогда. Мы вот бандитов ловим. Бандиты че-то там замышляют. Никто не обращает внимания на полосы метели, а сезон-то уже тайсэцу, “большие снега”. Начинаются заносы, хрен тут наружное наблюдение, на маячки переходить пора…

Внизу по рядам ходил мужчина, собирал подписи в защиту бегов. На удивление, подписывали не все: многие считали, что “банэй” суть издевательство над лошадьми. Мужчина возражал: если не бега, то куда коней девать? На колбасу? Содержать лошадь ради развлечения дорого, это же не миленькая пони породы “досанко”, которую подмышкой унести можно и на балконе однушки поставить! Мамонта “банэй” пикап не поднимает, иной жеребец полторы тонны весит, и треть веса потянет волоком… Да вы сами гляньте, какие красавцы!

Петицию господин Отака подписал, конечно.

– … Конечно, им пришлось продать всех коров.

– Какой ужас! И куда они теперь?

Сидели, как обычно, у семьи Ивахара: те с самого начала закладывались на много детей, и главную комнату в доме построили небольшому кинозалу впору. Тошико привезла из Саппоро очередное кино в хорошем качестве, так что сошлись многие девочки Сиратаки, кроме разве что поселковой королевы Ямаута Уэджи. Уехала Ямаута-младшая с мамой и взявшим отпуск станционным кассиром куда-то на теплый юг.

– … На рынке мясо WAGYU, почти как наше. Только бразильское.

– Да ты что! Как это возможно?

– Папа объяснял: вывезли коров нашей породы и там расплодили…

В станционной будке вместо господина Акияма Дайске работали сейчас разные случайные люди. Несколько дней и господин Рокобунги продавал билеты, повергая своих поселковых фанаток в неясное трепетное томление. К счастью, стажера не поставили сюда на замену постоянно, а то внутренний голос вовсе бы заел беднягу Тошико.

– … Получается, Итибангасе не выдержали по цене?

– Да при такой закупочной кто тут выдержит? Бразильское WAGYU дешевле на треть!

Сейчас госпожа Танигути наслаждалась редкой минутой покоя.

Комната большая, чистая и светлая. Ноги в тепле, под широким котацу. С кухни вкусно пахнет: госпожа Ивахара Дзюнко скоро позовет на ужин. Дорожки от снега Тошико прочистила, другой помощи на хозяйстве уважаемая старшая Цудзи не просила.

Подруга Оцунэ попросила оставить ее пока одну – Тошико заподозрила, что Оцунэ будет клеить кого-то из охранников от семьи Гото, но, разумеется, вмешиваться не стала. Все лучше, чем одинокая тоска по брату. Тошико вон в учебу может нырнуть, а Оцунэ особо не старается. Да ей и по хулиганской роли не положено. Из школы главную фуре пока не выгоняют, и на том спасибо.

Университетские задания сделаны тоже. Тошико договорилась на кафедре, что опыт управления музыкальной группой зачтут ей в качестве курсового проекта, и тем самым сэкономила немного времени для других предметов.

Обе тренировки Тошико отработала еще рано утром. Стрелять приходится каждый день, иначе пропадет навык. Нельзя сказать, чтобы Тошико полюбила благородное – но такое скучное, скулы сводит! – искусство кюдо. А только ведь приятно, когда тебя узнают на улице или в “комбини” пропускают без очереди. Молния Ками-Сиратаки! Кто соврет, что слава неприятна, пусть сам уматывает в лес Аокигахара и там вздернется на кривом бамбуке, потому что все равно не существует.

Но славу надо поддерживать. Поэтому каждый день час кюдо, час кэндо. Если снег выпал, хорошо: занятие начинается разминкой на лопате, еще и сила увеличивается. Тошико уже наловчилась попадать алюминиевой копией катаны в горлышко подвешенной бутылки из-под соуса натто. Но, конечно, просадить бутылку вдоль, еще и чтобы подвески не дрогнули – это как победить господина Сайто. Нет, мечтать можно, отчего же! И вы мечтайте!

– … В общем, им пришлось прикрыть это дело. Господин Итибангасе собирается перевести ферму под батат и дайкон.

– Посмотрим, посмотрим. Папа говорил, там почвы не очень-то кислые. Для батата-то. Может, им бы лучше лук, а на перемену – бобовые?

Подружки в сельском хозяйстве разбираются четко. В математике не особо шарят, в литературе или там философии тоже не сияют. Зато в биологии – Тошико вроде бы на втором курсе престижнейшего в Японии императорского университета, а про многие вещи даже и не слышала.

Впрочем, блистать в медицине или там химии Тошико никогда не мечтала.

Мечтать, кстати, можно о парнях. Но тут внутренний голос на страже. Тошико сама не знает, что ему ответить. Формально-то у нее опыт есть. Не первый у нее стажер будет. И не второй. Просто первые два… Ну-у… Лучше бы их вовсе не…

Так, стоп. Внутренний голос, да когда ж ты нажрешься?

Тошико заставила себя слушать, о чем говорят подружки.

– … Итибангасе? Пишется так вот: “первые пороги”, в смысле на реке. Или можно читать как: “первые отмели”. Ну да, согласна, редкая фамилия.

– А говорят, что людей с фамилией “Икари” всего тысяча триста в стране.

– Всего?

– Ну, если сравнить с Ватанабэ или там Фудзивара – этих миллионы.

– А кстати, сестрицы, вы в курсе? Вчера, шестнадцатого, вышло решение суда по делу “Одна семья – одна фамилия”.

– И что решили?

– Пока еще ничего окончательного.

– Но, если так пойдет, через полвека вся Япония будет иметь одну фамилию: Санада!

– Как же различать семьи?

– По отчеству?

– Хи-хи! Это же гайдзинское!

– Сестрицы, если кино смотреть не будем, давайте включим новости? Там в “Саппоро Сегодня” такой симпатичный парень появился. Я теперь все его выпуски собираю.

– Дашь посмотреть?

– Еще чего. Это моя симпатия.

– Зовут хоть как?

Тошико вздрогнула. Так тебе и позволили отвлечься! Вон, худенькая милашка, пятая дочь Ивахара, важно провозглашает:

– Фурукава Кэзуо!

Фурукава Кэзуо освещал закрытие станции Хигаси-Такикава. Журналист попадал в кадр нечасто и всякий раз как бы извинялся за такую назойливость, а все старался подставить под оператора кого-нибудь местного.

Вот старик за семьдесят. Водительских прав у него нету, и теперь их точно не дадут.

– Как вы относитесь к закрытию станции?

– Я приезжаю сюда уже давно. Немного грустно видеть, как станция исчезает.

– Но если станция Хигаси-Такикава закроется?

– Единственный вариант — автобус. Цена там выросла с прошлого года. Будет нелегко. Пенсии сейчас низкие, а все дорого.

Камера по домикам, по небольшой толпе людей на перроне. Поезд набит битком: сама по себе линия Нэмуро вполне прибыльная. Соединяет восток и запад острова, пассажирами востребована. Закрывается всего лишь один полустанок; стоит ли плакать?

Метель под ногами и вокруг. Белые кружева нарастают на бровях, на аккуратно подстриженной бороде старика. На усах снег тает, усы черные. Фурукава что-то там говорит в микрофон; оператор ведет камеру вдоль поезда – видно, что все люди в нем размахивают желтыми светящимися палочками. Церемония! Почти праздник, только повод наизнанку.

Фурукава втаскивает в кадр симпатичную тетеньку с большими сумками.

– Не секрет, что там у вас?

Женщина улыбается:

– Я ухаживаю за мамой. Вот, приготовила, что ей нравится. Она хлеб такой особенно любит, но тут его не делают, пеку сама. На неделю хватит, а потом я еще раз приеду. Только, наверное, теперь уже автобусом.

Снова метель опускает занавес. Тетенька прощается поклоном и направляется в сторону домов. Идет по обледенелой дорожке медленно-медленно; наконец, оператор переносит камеру на следующую цель: молодой парень, школьник еще.

– Я тут маленьким играл. Станция бетонная, так что летом в переходе хорошо, прохладно. А зимой мы вот эту гору снега обычно украшали, втыкали фонарики. Забавное воспоминание из детства.

– Вы живете здесь?

Молодой человек смущенно кивает:

– Пока да, но планирую поступать в университет сельского хозяйства, что в Обихиро. Думал, с этой станции буду ездить. Я часто здесь играл, поэтому мне немного грустно.

Снова старик, но уже другой:

– Да, конечно… Мой отец помнит. Станцию построили в тринадцатом году. Ездили шахтеры, много. А их жены каждую осень высаживали настоящий десант!

Старик смеется мелким и горьким смехом:

– Сначала, то есть, рис высаживали. А потом приезжали убирать целой толпой, пять-шесть вагонов человек по сто, отец всегда службу на флоте вспоминал… Но в шестидесятых шахты начали закрывать. Все перешли на газ, а поезда на соляр.

Старик выпрямляется, отирает снег с лица.

– Теперь люди ездят за покупками в центр города на собственных автомобилях, поэтому пассажиров становится все меньше и меньше. Это прискорбно, но таковы времена, и мы ничего не можем с этим поделать.

Камера по отходящему поезду. Люди что-то кричат; звук, понятно, притерли, чтобы не забивал ведущего. Фурукава выглядит правильно: уставшим и тоже печальным. Не вносит он дисгармонии цветущим видом столичного щеголя. Хотя одет модно и недешево, что видно всякому понимающему зрителю. Один кожаный ремень тысяч на двадцать потянет.

Камера показывает здание станции; бетонный переход наполовину смазан горой снега; Фурукава чуть сбоку, в рамке рука и кусочек микрофона. Тщательно выверенная небрежность съемки, этакий намек на живой, неподдельный кадр. Фурукава говорит:

– Чтобы сохранить функцию базы по обслуживанию и осмотру путей, здание станции Хигаси-Такикава пока останется в прежнем виде, но доступ для публики будет закрыт.

Закрыт обычно императорский дворец. Место не для гуляний. Но сегодня необычный день. Сегодня день рождения императора, двадцать третье декабря. Сезон тодзи – “зимнее солнцестояние” – и морозы на Хоккайдо уже пощелкивают в деревянных стропилах, в досках старых полов, и спать приходится в теплых толстых футонах, и всякий вечер так неохота переползать в футон из-под нагретого котацу!

Праздник, разумеется, празднуют, а только железная дорога в эту среду работает.

И даже более того: в “белой шкатулке”, на этаже высокого начальства, в большом ухоженном кабинете, собралось это самое высокое начальство. Потому что госпожа Танигути Тошико попросила выслушать ее “по техническому вопросу, порученному мне моим высокочтимым отцом при отъезде сюда”.

Нечего и говорить, что сбежались все. Загадочная столичная гостья решила открыть причину… Пускай даже формально-официальную причину. По открытой озвученной информации можно сделать предположения о скрытой, умалчиваемой части.

Явился господин Санада, начальник транспортного цеха. Явился, упаковал брюхо между креслом и полированным столом, прикрыл хитрые глазки и сделал вид, словно дремлет.

В противовес ему начальник финансового отдела сел ровно, смотрел на Тошико прямо, не мигая – ну чисто “филин в мутных очках” из хайку ученика Басе, как же его, а! Кикаку, вспомнила госпожа Танигути, глядя на досточтимого господина Танигути – не как на родственника, а как на старшего начальника.

Разумеется, он присутствовал. Досточтимый господин Танигути – начальник северного направления. Собрались начальники путейцев, ремонтников, два заместителя; конечно же, явилась новенькая начальница отдела общественных отношений – на взгляд самой Тошико, вполне симпатичная женщина чуть постарше двадцати, чуть помоложе шестидесяти… И господин Кимура, начальник самого маленького отдела в JR Hokkaido, явился тоже. Не его вина, что самый маленький отдел волей случая и стараниями стажера господина Рокобунги добрых полгода возглавлял рейтинг корпоративных сплетен, а уж после сегодняшнего совещания…

Тошико вздохнула, отвела взгляд от заснеженного Саппоро за окном и, подождав разрешения говорить, поднялась.

– Высокочтимый господин Танигути Шоичи направил меня, чтобы я собственным глазами рассмотрела происходящее со станцией Ками-Сиратаки, и узнала, почему вести о ее планируемом закрытии достигли даже китайцев. Хотя, насколько мне сообщил досточтимый господин Танигути Риота…

Поклон в сторону родственника.

– … Какие-либо решения о закрытии станций на тот момент времени еще даже не обсуждались.

Тошико подавила вздох. Никаких чувств, ничего личного. Как на площадке кэндо: ничего за пределами. Деловой этикет состоит в сосредоточении на деле.

– На днях я видела очередной репортаж господина Фурукава Кэзуо.

Собрание переглянулось и уважаемый господин Санада тихонько сказал:

– Господин Фурукава пошел в гору после той поездки к медведям… Вы помните?

Люди за столом негромко прогудели, что мол, да, помним. Только ездил же не господин Фурукава. Ездил господин Рокобунги, да-да, истинный Черный Демон JR Hokkaido!

Начальник финансового отдела снял и сложил очки. Протянул:

– Я тоже видел его видеоролик. Какой парень стал гладкий, модный, ухоженный… Женился?

– Говорят, его повысили по службе, – добавила свои сто йен женщина. – Мои знакомые в телевидении говорят. Но прошу простить, мы отвлеклись. Госпожа Танигути, пожалуйста, продолжайте.

– И я подумала: надо как-то… Усмирить. Урегулировать этих… Пылких юношей.

Досточтимый господин Танигути прищурился плотнее даже уважаемого господина Санады:

– Вы тоже полагаете, что это господин Рокобунги мутит воду?

– Досточтимый господин Танигути сказал: “тоже”, следовательно, вы это знаете?

– Как только мы точно это узнаем, окажемся перед необходимостью его уволить. Непростительно так позорить собственное место работы, из каких бы там побуждений господин Рокобунги это ни сделал, кому бы он там ни сочувствовал.

– Предлагаю сперва испробовать менее радикальные меры.

Собрание переглянулось. Неужели слухи не врали? Неужели Танигути Тошико не просто так указала веером на злосчастного стажера? Общее мнение выразил досточтимый господин Танигути:

– Слушаем вас внимательно.

– Позовите Рокобунги и просто расскажите ему ситуацию.

Уважаемый господин Санада чуть не упал с кресла: спас объемный живот, расклинивший начальника транспортного цеха между креслом и столом. Уважаемый господин Санада посмотрел с откровенным недоверием и проворчал сам себе:

– Что, б… Э-э-э… Начальник отделения будет что-то там объяснять стажеру?

Госпожа Танигути Тошико сделала вид, что не слышала реплики и завершила предложение:

– … Вызовите господина Рокобунги прямо на совещание и нормально с ним поговорите. Если не дурак, он проникнется. А если дурак…

Тошико вовремя поймала и пресекла попытку грустно усмехнуться, выдержала бесстрастный тон:

– То зачем в JR Hokkaido нужен дурак?

После чего госпожа Танигути проделала все положенные поклоны и взглядом испросила разрешения удалиться, и досточтимый господин Танигути, конечно же, позволил. И без того многовато собралось женщин в правлении. Этак, чего доброго, в самом деле получится, как в Tobu Railway, где руководство доверено досточтимой госпоже Хаттори.

После ухода госпожи Танигути собравшиеся переглянулись. Уважаемый господин Санада выдохнул:

– П-п-пи… – обернулся на начальницу отдела общественников, сглотнул и закончил:

– Конец пацану. Вот ведь хладнокровная тварь. Она разве не его девушка?

Досточтимый господин Танигути даже лицом отразил неодобрение: поморщился.

– Меньше верьте сплетням.

– А если бы оказалось именно так, то что? – женщина, конечно, не могла остаться в стороне от истории о чувствах. Особенно о вымышленных. Люди очень любят подобные вещи; реклама и осветление образа корпорации на подобной почве произрастают буквально сами собой.

Уважаемый господин Санада проворчал:

– Ну, я-то думал, она будет отмазывать свою симпатию. А она так, не меняясь лицом: “Зачем-де нужен дурак?”

Досточтимый господин Танигути тоже не поменялся в лице ни капли:

– Она прежде всего Танигути и хорошо понимает свои обязательства перед семьей. Ведь зачем хорошей семье в зятьях идиот?

– Вот я и говорю… – уважаемый господин Санада колыхнул брюхом немаленький стол:

– П-п-пи… Жил пацан, и нет пацана. Такая вы… Высушит.

Здесь досточтимый господин Танигути понял, что придется все же распорядиться явно:

– Господа, прекратите! Как б… Э-э… Тетки у колодца. Противно слушать. Господина Рокобунги ко мне на завтра.

Уважаемый господин начальник финансистов снова надел очки. Проскрипел:

– Начальник отделения будет выполнять советы э-э… Девочки?

– Начальник отделения будет выполнять распоряжение наследницы Санья Мидорикаи, – отрезал досточтимый господин Танигути. – Зачем, по-вашему, Сегун выдернул ее из Токе Догай и загнал в нашу глухомань? Из-за одной статьи?

– Ну да, не сразу же ее допустят к большим делам, – проворчали откуда-то со стороны путейцев и заместителей. Собравшиеся на той стороне большого стола не знали всей подоплеки скандала, и потому сейчас наблюдали молча, прикидывая, что можно поведать женам на ужине – а за что, пожалуй, досточтимый господин Танигути может и в Вакканай отправить.

– Короче: завтра ко мне эту говорящую задницу. В смысле, господина Рокобунги!

Господина Рокобунги пригласили входить; секретарь закрыла за ним дверь с отчетливым хихиканьем. Синдзи подавил вздох и вошел: немало он повидал за неполный год работы. Подумаешь, очередная выволочка. Суть японского служащего в том и состоит, чтобы делать что велено и получать за это выговоры.

В кабинете начальника северного направления стажер увидел ровно троих.

Досточтимый господин Танигути, собственно начальник, стоял перед широким окном и смотрел на зимний Саппоро с таким уверенным видом, что немедля хотелось встать одесную и подать ему меч или там лук; на худой конец – донесение о выигранной битве.

Уважаемый начальник финансового отдела – Синдзи все забывал, с каких знаков правильно пишется его имя, и снова дал себе зарок перечитать внимательно на сайте компании, и теперь, наконец, запомнить! – смотрел в стол, развернув перед собой пять или шесть листов записей. Господин главный казначей сидел смирно и дышал так ровно, что Синдзи даже напугался: жив ли?

Наконец, начальник его собственного отдела, уважаемый господин Кимура, сидел налево от входа, за столом. Судя по сопению, волновался и беспокоился. Будут ли стажера ругать или хвалить – все равно это внимание начальства, светлое и разрушительное, как проникающая радиация. Сам потом три дня ходишь, светишься от радости быть удостоенным высочайшего взора – но вот чешется все. Даже там, куда в хентае тентакли не суют.

Наконец, это нарушение обычного хода вещей. Изменений никакие служащие не любят, ни японские, ни гайдзинские. Господин Кимура со всей очевидностью предпочитал выигрышу – не проигрыш.

Насупленные брови и стиснутые губы тоже придавали начальнику самого маленького отдела выражение самурайского командира среднего звена, только что получившего от князя сложный приказ. Не то, чтобы прямо самоубийственный, а напротив: помереть много ума не надо, ты вот попробуй задачу выполнить наличными средствами!

Мысленно дорисовав собравшимся наплечники, шлемы, мечи за поясами и знамена по стенам кабинета, Синдзи повеселел. Видали мы кое-что на линии Сэкихоку, посмотрим теперь на линию Муроран…

Досточтимый начальник северного направления повернулся и жестом приказал стажеру посмотреть на стол. На столе начальник финансового отдела уже развернул большую таблицу; Синдзи потребовалось добрых пять минут, чтобы вчитаться. Начальники, на удивление, терпеливо ждали, не роняя ни слова.

Наконец, до стажера дошло; в озарении он поднял голову. И тут же досточтимый господин Танигути подтвердил:

– Да, господин Рокобунги, вы правильно понимаете. Изо всех японских железных дорог прибыльные только самые большие. На острове Хонсю, вокруг столицы. Главная и старейшая Central Railway, и две ее ближние соседки: East и West Railway. Островные ветки, скажем, на острове Кюсю, и вот мы, на острове Хоккайдо – убыточны.

– Поэтому наши акции не торгуются на бирже? В отличие от все трех East – West - Central?

– А вы не безнадежны, – господин уважаемый начальник финансового отдела позволил себе подать голос. – Кое-что и вы понимаете.

– Как вы понимаете, – досточтимый господин Танигути снова посмотрел за окно, на покрытые снегом крыши, на спускающуюся к морю широкую Синкава, на взъерошенный парк Макиба и дальше, дальше, к западному горизонту, где порывы метели крошками по столу катили серые рыбацкие траулеры, – мы легко можем вас уволить. Если не прямо, так создать условия, при которых вы окажетесь принуждены уйти самостоятельно.

– Не давать никаких заданий?

– Например. – Досточтимый господин Танигути хмыкнул. По своему возрасту и положению он мог позволить себе выражать эмоции. – Но на железной дороге куда проще завалить неудобного человека грязной неподъемной работой с явно невыполнимыми нормами.

Начальник северного направления прошелся по кабинету. Посмотрел на Синдзи почти прямо. Свел пальцы рук. Выдохнул:

– Во имя соблюдения традиции и внутреннего этикета мы обязаны это сделать. Ваши действия, господин Рокобунги, наносят ущерб корпорации. Страдает наша репутация. А это, в первую очередь, вера инвесторов. Если все видят, что мы падаем, кто будет в нас вкладывать? Времена самураев миновали. Никто уже не будет сражаться за дело, заранее обреченное на провал.

– Но?

– Воистину, наглый малыш, ты имеешь потенциал. – Уважаемый начальник финансового отдела собрал все листы, снова сложил в несколько слоев, отошел к стене, выдвинул из открытой панели бумагорезку и принялся тщательно уничтожать секретную информацию. – Разумеется, есть “но”. Иначе бы мы тебя сюда не позвали. Впрочем, посмей перебить говорящего хотя бы еще раз, и мы легко передумаем. Показать?

Прежде всего стажер должен уметь кланяться! Синдзи согнулся так низко, что едва не достал головой колени.

Досточтимый господин Танигути предпочел не заметить перепалки. Он сказал:

– Видите ли, господин Рокобунги. В шестидесятые мы точно также ломали традиции. Хотя мы тоже японцы и нам это все стояло поперек… Вы поняли?

Синдзи молча поклонился.

– Но тогда мы азартно меняли паровозную тягу на прогрессивную электрическую. Появились тепловозы. Наконец, эти вот самые синкансены, которые все никак не дотянутся до Саппоро… Мы не хотели отставать от гайдзинов, которым буквально только что проиграли войну. Мы чувствовали себя кто господином Окубо Сайто, кто высокочтимым Ито Хиробуми, кто вовсе высокочтимым господином… Стажер, кого я хочу сейчас назвать?

– Высокочтимого господина Масару Иноуэ, отца японских железных дорог.

Начальник северного направления прикрыл глаза.

– У стариков тоже есть чувства, а? Не отвечайте, стажер… Мы сами создали расклад, в котором шахты не нужны, уголь не нужен, шахтеры лишние, их кони лишние – а больше у нас ведь никакой промышленности нет. И вот узел Фурано – Камисихоро – Марусеппу лишился коммерческого смысла. Транзит на Вакканай пропал сразу после войны, когда Карафуто сдали росиадзинам. Линия на Нэмуро пока держится, но это всего лишь одна линия из четырех “длинных”. Все остальное живет за счет пригородов Саппоро.

– Мы сможем на что-то рассчитывать, если построим синкансен до Саппоро раньше, чем остров обезлюдеет окончательно. – Уважаемый начальник финансового отдела прихлопнул стопку бумаг жесткой ладонью. – Нам бы пережить зиму. По плану, в марте шестнадцатого, вот уже через три месяца, открытие станции Син-Хакодатэ. Синкансен придет на наш берег… Серия эйч-пять, “зимородковый нос”… Поток подхватит Golden Kamui. Боги и будды, во сколько же денег нам это все встало! А во сколько еще встанет!

– Мы вели себя столь же беспокойно и нагло, как вы сегодня, господин Рокобунги. Потому-то сейчас я не хочу рубить с плеча. – Досточтимый господин Танигути неуклонно вел свою линию. – Но сегодня не шестидесятые. Незримые стены, что мы тогда возводили, сейчас ломать опасно. Потому что у нас просто нет никакой иной опоры. Как однажды мне подсказал умный советчик…

Досточтимый Танигути покосился в сторону сопящего уважаемого господина Кимуры.

– … Я человек не бедный. Переложу свои капиталы в космические сообщения и пойду управлять линией Земля – Марс. Но сотни тысяч людей останутся без работы. И вы, стажер, в их числе. А потом и весь остров.

Досточтимый господин Танигути поморщился.

– Поэтому я скажу по-гайдзински: иди въе… Вкалывай. Перекладывай бумажки или там рельсы рихтуй, где поставили. Не держи за дураков наше поколение. Вопросы?

– Досточтимый господин Танигути, позвольте принести извинения по причине обременения вас нижайшей просьбой. Что же будет со станцией Ками-Сиратаки?

– А станцию мы все-таки закрываем, – просипел господин уважаемый начальник финансового отдела. – Но поезда до Абасири, конечно, останутся. Линия Сэкихоку остается. Румои пока что остается. Масике придется закрыть.

– И вот, руководством решено оплатить… Мультфильм. Большой, двенадцать серий, – подал голос уважаемый господин Кимура. – Называется: “Dosanko Gal wa Namara Menkoi”, то бишь: “Девушки с Хоккайдо чудо, как милы!” Что думаешь, младший коллега?

Синдзи много что думал, но рот раскрывать уже не собирался. Слишком тонкий лед под ногами. К счастью, на такой случай предусмотрен этикет, а в нем поклоны на любой вкус, размер и ситуацию.

Синдзи тщательно поклонился. Стажер должен уметь кланяться!

– Кланяться досточтимой госпоже Танигути мы будем лишь после того, как одобрит план высокочтимый господин Сегун.

Оперативники семьи Гото сидели в той самой развалюхе на краю Ками-Сиратаки, выглядевшей развалюхой, правда, только снаружи. Господин Кандзаки Нориясу вертел в руке апельсинового цвета шар, очень похожий на плод, но вовсе не апельсин.

Уважаемый господин Отака Гэнго сидел за столом, перед чистым листом, и складывал в уме слова для отчета.

Высокоученый наставник Нагаэ, самый молодой и потому наименее сонный, наблюдал через окно за подходами к домам: и тому, что успел починить беглый якудзин Мацуи, и тому, в котором жила охраняемая персона.

Вокруг домов плясала поземка; холод нагло шел по ногам. Оперативники не могли чинить здание открыто: они тоже сперва решили, что Тошико уедет осенью. Так что наскоро выгородили внутри развалюхи пару комнат, от холода и сквозняка более-менее защитившись гипсокартонными перегородками с минеральной ватой внутри. Но на пол всего лишь положили толстый пенопласт, да сверху опалубочную фанеру, чтобы его каблуками не размять. Сквозь такую защиту холод из подпола проникал вполне.

До сих пор оперативники на это не обращали внимания: спать им здесь не приходилось. Отсюда только вели наблюдение. Отсыпались по домам. Например, братья-актеры где-то в Саппоро. Их очередь сопровождать охраняемую персону наступала завтра, когда персона будет выступать на очередном отборочном турнире в Саппоро. А послезавтра госпожа Танигути на генеральной репетиции той самой группы. Ну и на третий день, считай, без передышки, грянет “Курисумасу”, сиречь гайдзинское Рождество, двадцать пятое декабря. И госпожу Танигути-младшую снова подхватит поезд на восточную сторону, в Китами, где запланировано первое выступление новой группы…

Да, незаметно подкралась холодная зима, и теперь люди постоянно поджимали ноги, и Отака Гэнго постоянно забывал привезти из дома ветхий котацу, намеченный на выброс, и злился на себя за столь явную примету дряхления. Снова постучав сапогом о сапог, старший группы заставил себя вернуться к делу:

– Уважаемые господа, мы все согласны, что наши сведения о противнике полны и достоверны? Кто хочет прибавить или возразить, сейчас пришло время.

Высокоученый наставник Нагаэ повертел головой отрицательно, вытащив прибор ночного видения. Господин Кандзаки Нориясу спрятал яркий лже-апельсин в картонную коробку, а ее аккуратно задвинул в стенной шкаф, за истертую, черную от плесени, панель.

– Надо планировать вмешательство, – нарушил молчание высокоученый наставник. С прибора ночного видения он снял крышку и теперь быстро, привычно вставлял батарейки. – Один раз дождались уже.

В этом господин Отака Гэнго с ним полностью соглашался.

– Я согласен, – господин Кандзаки поднялся. – Нечего ждать. Но есть загвоздка. Стоит ли вмешивать… Объект?

– Это противоречит всем инструкциям. Мой опыт говорит: никогда от подобного не проистекало ничего хорошего. – Господин Отака Гэнго снова постучал сапогами друг о друга.

Высокоученый наставник Нагаэ проверил собранный прибор, вложил его в черный пластиковый футляр и сунул за пазуху, чтобы не замерзали батарейки прибора. Протянул медленно, раздумчиво:

– Объект один раз ушел от наблюдения. Весной, в Саппоро. Начнем делать втемную, объект, чего доброго, попытается вмешается самостоятельно.

– Теперь у объекта не хватит ума нас обмануть. Мы предупреждены и ждем аналогичной попытки.

– Господин Кандзаки, обмануть, может, и не хватит. Но чем кончится сама попытка?

Мужчины переглянулись. Как сложно с высокопоставленными лицами! Девушку из обычной семьи можно припугнуть, чтобы сидела тихо. Но вокруг девушки из высокоблагородного дома надо ходить на цыпочках и дышать через раз. Она легко может нажаловаться маме… Например, что нахал Кандзаки продавал ее фото или пытался сделать снимки из-под юбки. Или что наставник Нагаэ на тренировках непочтительно хватал за сиськи. Разумеется, господин Кандзаки и наставник Нагаэ ничего подобного себе не позволят, и все, конечно, выяснится – но ведь это ж, пойми, потом!

Да и осадочек остается, как ни оттирай.

Старший оперативной группы почесал сморщенный нос.

– Пока что у нас вроде бы неплохие отношения с объектом.

– Уважаемый господин Отака?

– Да, наставник Нагаэ?

– Не переложить ли нам ответственность на объект? Соберем совещание и вежливо попросим не ломать нам игру. Объект не выглядит… Идиоткой.

Господин Отака Гэнго помолчал. Верно ли они поняли характер Тошико? А если она решит настаивать на участии?

– Вообще не женское дело, – проворчал он, все никак не приступая к отчету. – Глупость.

– Уважаемый господин Отака… – господин Кандзаки потянулся. Наклонился, достал пальцами носки сапог. – А давайте поручим ей какое-либо несложное дело, с этим связанное? Чтобы она чувствовала себя участницей, но в то же время находилась вне главного действия.

Господин Отака и высокоученый наставник восхищенно переглянулись. Господин Кандзаки молчаливым поклоном принял их благодарность, влез в куртку и поскакал по снегу к дому семьи Мацуи.

– Вот же хитрый тануки, – фыркнул высокоученый наставник с легким оттенком зависти. – В каждой деревне по девушке.

Господин Отака Гэнго ничего не ответил, не желая терять мысль. Он спешно покрывал знаками лист с отчетом, стараясь не забыть ничего из вспыхнувшего в голове замысла, и обязательно включить в ближайшее сообщение.

Сообщение.

Отправитель: Инспектор Фуджита Горо.

Получатель: Сегун.

Копия: Звуки арфы.

Содержание: Стоит ли вмешиваться?

Вмешиваться в жеребьевку декабрьского отборочного турнира наставник Нагаэ посчитал ниже своего достоинства. Хотя, разумеется, заметил там одно очень знакомое и многим известное имя. Госпожа Мотидзуки Ран, она же Луна Аомори, просиявшая также и в соседних префектурах Мияге, Ивате и Акита – во всех тамошних отборах Луна безукоризненно и быстро выходила на первые места.

Теперь вот, вполне закономерно решила попытать счастья в префектуре Хоккайдо, чтобы собрать награды всех северных земель.

Высокоученый наставник Нагаэ некоторое время раздумывал: предупреждать ли ученицу Танигути подробно или ограничиться намеком: смотри мол, в оба?

Решил: даже намека не давать. На Будокане – если госпожа Танигути в самом деле туда пробьется, не отвлекаясь на эту свою музыкальную группу, на мальчика-стажера, на подружку Оцунэ… В общем: не отвлекаясь… Так вот, на Будокане сюрпризы ждут посерьезнее и повнезапнее, чем просто соперница хорошего качества.

Разумеется, наставник Нагаэ волновался. Мечники ценятся по числу выигранных боев и соревнований, а учителя, конечно же, по успехам учеников. Госпожа Танигути оказалась первой в карьере высокоученого наставника, имевшей реальные шансы выйти на женский чемпионат Японии… А вдруг и не только выйти?

Но все же высокоученый наставник Нагаэ решил не облегчать ей задачу.

Получилось, тем не менее, совершенно против плана высокоученого наставника. Если бы госпожу Танигути предупредили, она бы, вероятно, разволновалась. А так Тошико ничего особенного от рядовых отборочных боев не ждала. Соперницы все известные: снова Рыбачка; опять Королева Китами; все та же упорная неудачница от Саромы; конечно, приехала и Медведица из Нэмуро, ну и сколько-то то подающих надежды новеньких… Собственно, сама Тошико до сих пор в ранге новичка! Она даже года не проучилась на Хоккайдо, и не прошла ни одного полного отборочного круга с местными девушками. Кем же ее считать, не мастером ведь?

В общем, упал желтый флажок, неслышно за гулом большого спортзала клацнул хронометр; побежали секунды на табло. Тошико, забросив синай на плечо, медленным шагом двинулась навстречу невысокой, крепенькой девушке – теперь уже с красной косичкой, теперь уже Тошико считалась хозяйкой поля, принимающей стороной, и ей привесили белое.

Новенькая налетела вихрем, куда быстрее Оцунэ в том, первом бою. Быстрее Медведицы из Нэмуро, быстрее Рыбачки, быстрее Королевы Китами! Тошико едва успевала отбиваться, не помышляя даже о шаге вперед; не сразу она собралась и выдохнула, и нашла буквально мгновение для ответной атаки. Замахиваться некогда, финтить некогда – простейший колющий удар, даже не доворачивая синай, “как пойдет”.

Пошло удачно; на трибунах охнули и загудели: Молния-то пошустее Луны будет.

Левый боковой судья – белый флажок. Правый боковой судья – белый флажок. После минутного ожидания главный судья отрывает взгляд от записи боя и тоже поднимает белый.

Ноль – один.

Луна, тем не менее, крепости духа не теряет. Следующий сход начинается опять с “мельницы” – каша кистевых ударов на уровне головы-шеи, никак не улучить момент, чтобы перевести оружие ниже или щелкнуть по шлему; но Молния явно сильнее и выносливее – Луна выдыхается и отшагивает… Не будь позорного провала на прошлом турнире, Тошико бы купилась и пошла догонять. Но сейчас Луна перехитрила сама себя. Начав бой на пределе скорости, она заставила Тошико включиться полностью, и Тошико теперь заметила, что носки ног соперница не отрывает от пола, значит: может оттолкнуться и прыгнуть, значит: ждет момента; значит: ловушка!

И Тошико лишь качнулась телом вперед на половину ладони, изображая азартный рывок, и Луна тотчас же нанесла подготовленный удар… Но Молния-то под него не пошла!

Луна провалилась в атаке, поняла это за один стук пульса, мгновенно провернула синай под руку и закрылась от верхнего удара. Ха! Даром, что ли, Тошико чуть не полгода шлифовала колющий “цки”!

Удар в горло, безукоризненно-четкое попадание под маску.

Три белых флажка; со счетом два-ноль Молния Ками-Сиратаки подтверждает свой уровень.

– Уровень ее вырос, трудно не заметить.

– Вы правы, наставник. Но и Луна показала себя неплохо.

– Да, Луна выбила… Так, Медведицу – иппоном. Поймала на встречном. У Рыбачки выиграла одно очко, и потом дотянула пять минут, и выиграла “ноль-один”.

– Рыбачка, видимо, не умеет выжимать бой до конца. В прошлых турнирах она уже проигрывала точно так. Может ли быть, что ей просто не нужны победы?

– Вероятно, ей важнее участие.

– Скажем прямо, высокоученый наставник: чтобы на нее смотрели.

– Девушки! Чего от них ждать.

– Мужчины бывают не менее тщеславны.

– Более, высокоученый наставник. Более. Но у них это выливается в гонку за результатом, а не в показ процесса.

– Так что нам решать по Молнии? Показатели у нее неплохи. Но это сейчас. Насколько стабильны результаты, мы пока не знаем. У нас она выступает всего лишь на втором отборе, а там, у себя в Токио, она никогда не заявлялась на официальные соревнования. Для Будокана только наших отборов может и не хватить.

– Не уверен, что госпожа Танигути сильно расстроится от этого.

– Даже так? Но почему тогда мы делаем ставку на нее, а не на ту же Луну?

– Никто не против Луны. Пусть пройдет хотя бы в десятку. Вместе с достижениями из Аомори, Акиты, и где там она еще блистала, ей-то на Будокан более, чем хватит.

– Но, согласитесь, наставник, вам приятно видеть, что героиню четырех турниров четырех северных префектур ваша Молния приземлила в первом же бою, походя.

Высокоученый наставник Нагаэ промолчал, старательно давя улыбку. Госпоже Танигути предстоят еще поединки, и все непростые: с каждым боем соперницы все лучше узнают ее и все лучше готовятся противостоять. И под самый конец отборов бой с прежней фавориткой. Болельщики, разумеется, любят яркие прозвища, но даже и они не просто так назвали мечницу именно Королевой Китами.

Королева Китами начала бой с медленного приближения, копируя стойку Тошико: синай к плечу. Выжидание.

Спираль девушки завивали четыре витка; потом Тошико коротким ударом вырубила Королеве правую перчатку. Миги-котэ-ари, ноль-один.

Второй сход – и Королева Китами воткнула Молнии под маску безупречный колющий! Не только Молния, выходит, училась дырявить подвешенные бутылки.

Один-один. К третьему сходу трибуны молчат. Схождение; медленная спираль, третий оборот, вот уже девушки на расстоянии выпада; хлоп – сцепились!

В кругу черно-синяя смесь мелькающих рук, синаев, развевающихся хакама. Соперницы переступают настолько быстро, что косички за ними летят почти горизонтально!

Молния бьет в маску сверху – Королева Китами в тот же миг попадает по кирасе. Обоюдное поражение; расход. Новый сход: обе бьют в перчатку, обе попадают. Обоюдное поражение; расход. Новый сход: Молния колет, Королева уклоняется и бьет под перчатку снизу, попадает в левую – но Молния держит синай у ее горла. Ай-ути, снова расход.

Новый сход. Молния Ками-Сиратаки бьет в перчатку; Королева успевает закрыться – но Молния быстрее настолько, что следующий удар в шлем Королева едва успевает заметить.

Королева отшагивает на половину пальца. Синай проносится перед “волчьими ребрами”; Королева Китами повторяет колющий; Молния вытаскивает синай после удара – и ей не хватает буквально половины секунды.

Щелк; в горло.

Два-один. Побеждает Королева Китами.

И Тошико, старательно давя в себе желание найти на трибунах Оцунэ и извиниться перед ней хотя бы взглядом, низко кланяется, признавая первое свое чистое, бесспорное поражение на Хоккайдо.

– На Хоккайдо вы еще не проигрывали. Я прав?

Тошико поклонилась:

– Да, высокоученый наставник Нагаэ.

– Вам обидно?

– Да, высокоученый наставник Нагаэ.

– Мне тоже.

Тошико втянула воздух. Упрек. Но она заслужила, не поспоришь. Она согласилась идти на Будокан, и она обязана стараться. Не подвести наставника Нагаэ просто потому, что она, дочь высокоблагородного дома Танигути, дала обещание.

– Высокоученый наставник Нагаэ, позвольте принести нижайшие извинения за обременение вас просьбой. Не могли бы вы подсказать, что я сделала не так?

– Я заметил, вы неосознанно двигали головой. Вы искали взглядом кого-то на трибунах?

– Да, высокоученый наставник Нагаэ. Госпожу Мацуи Оцунэ. Вам она известна.

– Мне известна, да. И я знаю, что сейчас у госпожи Мацуи… Сложные времена. Но… Госпожа Танигути, позвольте говорить прямо?

– Я позволила это, когда признала вас наставником.

– Так вот, Молния, причины могут быть какие угодно. Кэндо всего лишь спорт, но в нем есть отражение… Тех времен. Когда рядом с тобой умирает лучший друг, а ты не должен отвлекаться, чтобы и самому не пропустить удар. Я иногда позволяю себе думать, что вы неравнодушны… Ко временам господина инспектора Фуджита Горо. Я прав?

– Да, высокоученый наставник Нагаэ.

– Вы не должны видеть ничего вне поля. Но в поле вы должны видеть все.

Вторую часть предложения Тошико слыхала очень давно, от кого-то из первых наставников, и успела забыть. И сейчас ощутила смесь благодарности со стыдом: как хорошо, что наставник напомнил полное правило! И как стыдно, что сама она ограничивалась первой половиной.

Тошико снова поклонилась:

– Только теперь я поняла, почему все простое на самом деле так сложно!

Сложно устроить первый концерт группы, занимающейся всего два месяца. Но высокоученый наставник Журавль не зря брал высокую плату. Он мог решать и не такие задачки. Он чувствовал: концерт нужен обязательно. Нужно сейчас дать всем четверым ощутить притяжение сцены. Напоить их внимательными глазами зрителей, оглушить аплодисментами, погрузить в океан чувств, переливающихся от актера к слушателю и обратно. Ведь совсем не зря даже в двадцать первом веке, в годы безудержного прогресса, в эпоху телевидения и всех сортов интернета все никак не исчезнут ни опера, ни театр.

Секрет очень прост: актеру на экране зритель ничего сказать не может. Актер тоже не видит, кто там сидит перед новейшими плоскими мониторами, радуется ли, скучает, или вовсе давно уж бросил следить за сценой. А вот в старинном пыльном театре между людьми перегородки нет. Одна лишь театральная рампа, сквозь которую легко проносятся слова, жесты – в обе стороны! – и тем самым творится театральная магия.

Либо девочки проявят в себе эту магию, либо нет. Как воина делает первый бой, так и актера делает первый выход к настоящему зрителю. Не зря все великие полководцы перед великими делами давали армии попробовать вражеской крови.

А для того, чтобы первый бой непременно удался, великие полководцы умело использовали некие правила; для актеров они иные, но высокоученый наставник Журавль, конечно, правила эти знал и применил все.

Во-первых, группу он тренировал на строго определенный набор слов и жестов, не допуская ни малейшей импровизации. Практически, группа два месяца репетировала один-единственный концерт всего из трех песен, причем высокоученый наставник Журавль не жалел красоток нимало: “Хотите успеха? Работайте! Госпожа Хори, не захлебнитесь в собственном таланте, а то вы столь фамильярно это играете, словно с Прокофьевым лично пили!.. А вы, госпожа Ивамото, уберите свой маникюр с клавиш. И перестаньте пялиться на сись… Декольте соседки. Там нет нот. Все, что вам надо сыграть, ровно перед вами на пюпитре!”

Девочки сперва злились, но занятии на пятом или шестом Накагава Кей поймала звук. После репетиции в кафе она объяснила:

– Как будто мы все четверо превратились в один большой барабан, и он стучал, точно как сердце стучит. Слитно. Как будто мы все – одно. Это круто! Круче пива точно.

– Круче парня?

– Слышь, Мацуи-старшая, не подкалывай. Парни, знаешь ли, разные бывают. Не всем везет, как тебе.

Оцунэ проглотила шутку. Ничего себе, везет! В смысле, продавец апельсинов оказался весьма неплох, да ведь у него в любой деревне две-три бабы точно есть. Заглушить печаль нормально, а потом все равно же придется кого-то искать… Этак она, чего доброго, поймет одиночество южанки Танигути…

Накагава между тем поправила заколку в черных волосах, выдохнула:

– И я поняла: пускай наставник ругается. Вот мы научимся играть, и станем инструментом посложнее барабана. И тогда… Ух!

Шатенка Хори Хитоми и рыжая Ивамото Иоши переглянулись. Оцунэ повела носом и заказала, пожалуй, еще порцию угря. Хитер высокоученый наставник. Может, и правда, получится.

Чтобы уж точно получилось, во-вторых высокоученый наставник Журавль озаботился распространить благорасположенные к девочкам слухи. Тут ему сильно помогла госпожа Танигути, познакомив с пронырливым журналистом “Саппоро Сегодня”, господином Фурукава. Господин Фурукава обещал присутствовать на концерте и пустить в эфир исключительно лучшие мгновения, что уже обеспечивало рекламу по всему Хоккайдо, как минимум. А еще у господина Фурукава имелось некое секретное оружие; госпожа Танигути при этих словах усмехнулась понимающе и печально, и высокоученый наставник Журавль сделал себе пометку в памяти: видать, господин Фурукава хорош в распространении сплетен… Что, впрочем, от беспринципной сволочи-журналиста более, чем ожидаемо, да…

В-третьих, высокоученый наставник Журавль задействовал и собственное секретное оружие. Чтобы девушки меньше нервничали перед первым концертом, высокоученый наставник Журавль обрушил на них госпожу Эсохранму.

Как всякий мог видеть по имени, госпожа Эсохранма происходила из народа “эбису”, от которых унаследовала секреты вышивки – той самой вышивки шелковых тканей, прославившей остров Эдзо во времена первых императоров.

Так что девушки азартно выбирали и примеряли сценические костюмы, спорили и чуть не дрались, кому пойдет синий фон, белый узор… А кому, напротив, стоять под прожекторами, следовательно, красный фон и узор только золотой, ну не белый ведь к рыжим волосам, сестрица, ты что! – и за всем этим об удаче либо неудаче музыки волновались не особенно.

Пока девочки ворошили ткани, высокоученый наставник пил горький чай за столиком и вполголоса просвещал госпожу Танигути:

– На гитаре куда сложнее музыкальная логика. Расположение нот. Отсюда сложности в освоении теории музыки применительно к гитаре. Вот!

Гибкие пальцы побежали по столику, вдоль грани.

– Если клавиатура наших синтезаторов – элементарная линейка, то гриф гитары уже шахматная доска.

Высокоученый наставник подвигал пальцами во все стороны:

– Одну и ту же ноту можно взять в разных частях грифа, на разных струнах. Но есть ноты и тональности, которые вы никак не возьмете физически. У человека пальцы так не согнутся, понимаете?

Тошико зачарованно кивнула. Похоже, девушки достигли согласия, и теперь наперебой подавали старенькой госпоже Эсохранме портновский метр, иглы-прихватки, отрезы ткани, строя наряды прямо на себе. Ух, как Тошико сама любила такое! Но сейчас ей нельзя. Она тут старшая, она за все платит. Ей подобает сидеть в кресле и вести умные беседы о теории музыки, и держать лицо, и выглядеть взрослой бизнес-леди, а не наглой выскочкой-студенткой.

– … Вот и получается: чтобы сыграть на гитаре нечто фортепианное, надо придумывать некие заменители. То есть, уже делать собственную аранжировку. А это для новичков непросто.

Высокоученый наставник Журавль вздохнул, на мгновение сделавшись очень старым, усталым и несчастным. Потом собрался, конечно: он тоже обязан держать лицо. Все обязаны держать лицо. Мир и так нелегок. Невежливо обременять соседа своими бедами: у соседа бед не меньше. Кто бы сказал сейчас, что рослая красотка Оцунэ в темно-синем и золотом недавно осиротела окончательно?

– … У гитаристов вечно что-то трещит, звенит, дребезжит. Половина нот сыграна “на отвяжись”. Только гитаристы высокого класса играют более-менее чисто. Я слышал подобное в Токио. Или вот, симфонические оркестры, испанская гитара. Там есть… Виртуозы, да… А пианисты, даже начинающие и середняки, играют чистенько. Звукоизвлечение молоточек делает. В синтезаторе вообще вон, кварцевый резонатор. Хоть пьяным клавишу бей, получишь ту ноту той октавы, которая клавиша в ряду.

– И поэтому вы сразу начали учить группу с клавишных?

– Разумеется. На гитарах вы смогли бы давать концерты года через полтора. Ну, так, чтобы вас не закидали очистками бататов, а я не совершил сэппуку от позора. Но полтора года мало кто выдерживает. Вы, госпожа, поставили мне условие: создать группу, а не “попробовать, проесть кучу йен жалованья, потерять годы времени и потом развести руками: мол, нет у вас музыкальных талантов, простите, девочки.”

– Вот как!

– Да, госпожа Танигути, безусловно, так.

– А скажите, высокоученый наставник, успеет ли госпожа Эсохранма к завтрашнему концерту?

– Она не одна шьет, у них там семейный кооператив. Не беспокойтесь, госпожа Танигути. Не первый раз делаем. Все будет готово к завтрашнему Курисумасу.

Тошико прикрыла глаза. Позвонить господину нахалу Фурукава? Или не стоит показывать суетливость? Папа учил: начальник должен всегда излучать уверенность. Нет позорнее метаться в ночь перед важным делом…

Но у Тошико столь важное дело – первое в жизни. Она перед первой ночью с парнем так не волновалась! Что там парень, у всех девушек рано или поздно оно бывает. А вот настоящий концерт рискнет устроить вовсе не каждая.

Впрочем, у Тошико тоже найдется секретное оружие. Не надо прямо господину Фурукава звонить. Надо как бы случайно и типа небрежно набрать Фурукава-младшую. И так, чисто по-женски, поинтересоваться, готовится ли ее братик достойно отработать завтрашний репортаж в Китами?

Китами город побольше Энгару, куда Тошико ездила на тренировки. Но стоит Китами на той самой железнодорожной линии Сэкихоку, которая южанке скоро сниться начнет. Хоть в самом деле переезжай поближе к делам.

Для Тошико, не испытывающей нужды в деньгах, найти квартиру что в Китами, что в Энгару, не проблема. Но как быть с людьми? Ладно там, родственники на дальнем краю острова останутся. Мама с папой вообще на Хонсю, да в самой столице.

В старые времена, когда удельные князья обязывались посещать столицу с выражением почтения и подарками правителю, путь от Хоккайдо в Токио занимал месяц. А путь с противоположного края Японии, от южных земель Сацума – и больше месяца. Приехал в Токио, толком вещи не распаковал, и пора уже обратно собираться, чтобы не попасть в сезон дождей или, упаси боги и Будды, в зимние метели.

А сейчас – экспресс до Хакодатэ, паром до Аомори, синкансэн до Токио. На выходные сгонять можно. Правда, вещи распаковать все равно не успеешь. Чашку чая, и в обратный путь…

Как там говорила госпожа Хигути…

Тошико остановилась. А ведь сколько уже времени она не вспоминает госпожу Хигути? Добрых два месяца. Интересно, оно что-то значит? Или нет?

– Что встала, старшая сестрица? – из-за плеча на сцену выглядывала азартно сопящая Оцунэ. – Люди-то хоть в зале собрались?

– Собрались. – Тошико чуть отступила, давая подруге посмотреть из-за кулис. – Вон, уже приставные стулья выносят.

– Круто, че. Не облажаемся?

Тошико легонько толкнула подругу в синий шелковый бок, расписанный белым айнским узором:

– Теперь все зависит от вас. Уж постарайтесь!

Девочки, столпившиеся за Оцунэ следом, нервно захихикали. Подошел высокоученый наставник Журавль, выстроил всех и прошелся перед короткой шеренгой, подобно армейскому сержанту. Поправил висящие на ремнях синтезаторы. Проверил, как лягут кабели, когда девушки сделают пять шагов к размеченным прямо на досках местах. Тихо сказал на ухо Тошико:

– Я сам буду на пульте звука. Если услышите какие-то… Неидеальности… Не пугайтесь. Я нарочно пропущу пару… Ошибок… Чтобы зрители не заподозрили фонограмму.

Тошико понятливо опустила веки. Ошибки первого выступления, да еще таким красивым девочкам, простят охотно. Попытку напарить слушателя через фонограмму не простят никак. Это много раз оговаривали, но высокоученый наставник очень хорошо понимает, что нервное напряжение первого раза выкручивает руки, как в трезвом уме даже не вообразишь…

Но вот отпищала девчушка-ведущая; Тошико плавным шагом соступила с дороги выходящих певиц, чувствуя себя сдвижной перегородкой и хихикая от сравнения. По глазам ударили прожектора: осветители, конечно, провожали лучами занимающих места.

– Хорошо, все хорошо, – заворчал из наушников голос высокоученого наставника. – Госпожа Мацуи, поклон влево. Теперь вправо. Все! Отступить на метку. Хор, внимание. Поклон разом. Очень хорошо. С первого номера, на счет “сан”, ити, ни… Начали!

Начали концерт ровно по расписанию, что Золотого Мальчика несколько удивило. От самодеятельной группы, никому не известной и ничем не прославленной, подобной пунктуальности он вовсе не ждал.

Солистку он, разумеется, узнал мгновенно – и крайне изумился. Он-то ждал, что петь выйдет госпожа Танигути! Но судьба вывела в свет прожекторов ту самую Оцунэ. Золотой Мальчик изучил ее буквально вдоль и поперек, и теперь опять на нее смотреть?

Ну и там на подтанцовке какие-то малолетки… Брюнетка, шатенка, рыжая. Поют, впрочем, не так уж и плохо. Насколько Золотой Мальчик мог судить по собственному опыту караоке – в ноты попадают, что для первого концерта самопальной группы из островной глухомани уже неслабая заявка.

На что?

Золотой Мальчик почесал голову. Если Тошико сама не поет, зачем ей тогда группа? Непонятно…

Зрители из Китами не просто остались довольны: они, по всей очевидности, не ждали приличного уровня музыки и текста, и теперь находились в глубоком восхищении. Ну и пусть по меркам Токио, даже Саппоро, группа очень средненькая. Подумаешь, солистка на шнур наступила, а брюнетка из хора при размашистом движении вломила своим синтезатором в бок шатенке, а рыжая, глядя на это, едва сдержала смех. Зато – свои девчонки. Родные, хоккайдские.

Золотой Мальчик не прислушивался, что именно поют. Всю эстраду он воспринимал только инструментом для ухаживания за очередной сельской простушкой. Поэтому он легко вывернулся из ликующей толпы зрителей и отправился в кафе на втором этаже общественного центра. Где же Тошико? Допустим, она не поет, но где она в таком случае, и чем занята?

Чем занят импрессарио успешно выступающей группы? Вопрос на сто йен. Конечно же, Тошико “делала прессу”. Интервью каналу “Саппоро Сегодня”, и берет интервью…

Золотой Мальчик недовольно засопел. Тот молодой ведущий, на которого в последнее время что-то сильно начали заглядываться девушки. В том числе и намеченные к обработке, отчего Золотой Мальчик пару раз уже пролетел. Но журналист – Фурукава Кэзуо, вспомнил его имя Золотой Мальчик – явно не спешил тащить фанаток в постель. Он вел себя на удивление ровно и скромно, чем вызывал, ясное дело, еще большее восхищение. От репортеров, особенно идущих в гору, ждали наглости и разгула, а тут прямо скромненький такой… Да любая мигом соображала, что господин Фурукава Кэзуо будет отменно смотреться хоть где. Хоть на собственной кухне, хоть на правой руке при визитах к родственникам, хоть подружкам похвастаться… Это если не считать приличного заработка, вылизанной внешности и уверенного выражения наглой морды. Типа, я тут все про всех знаю, но не скажу. Потому что я ух какой вообще скромный!

Не то, чтобы Золотой Мальчик не верил именно вот господину Фурукава. Просто гладенькие лица и сладенькие речи считал ханжеством сходу.

Впрочем, господина Фурукава можно проверить.

Золотой Мальчик выждал, пока интервью закончится и Тошико удалится встречать группу после удачного дебюта. Пока общественный центр гремел аплодисментами, а оператор накручивал кадры, кадры и кадры, телевизионщик урвал минуту отдыха, прокручивая в уме, как монтировать сделанное только что интервью.

Тут-то Золотой Мальчик ловко подсел к столику и вежливо завел разговор.

Разговор господину Фурукава не понравился, но и прервать его не позволяло журналистское чутье. Всех к екаям посылать – а откуда получать информацию тогда?

Поэтому господин Фурукава слушал внимательно, в нужных местах поддакивал и кивал. Кое-где позволял себе вежливое возражение, чтобы собеседник чуть погорячился и сказал чуть больше, чем планировал.

Что собеседник разговора не планировал, господин Фурукава не поверил сразу. А еще не поверил, что Золотой Мальчик всерьез интересуется госпожой Мацуи. Господин Фурукава подумал: прикрывается стенаниями о бывшей любви, чтобы выведать о следующей. Что ж: и такие люди встречаются.

Господин Фурукава вздохнул: его слава и успех стоят на информации. На сюжетах. Нельзя посылать похотливого тануки “в горы и скалы”. Надо слушать. Вдруг проскочит намек: почему и кто убил господина Мацуи Риота, беглеца из гуми, брата бывшей девушки этого вот… Золотого Мальчика? Если удастся связать разборки на Хоккайдо со столичными якудза, можно получить перепоказ в национальном канале… А то и командировку, как посмотрит на это бог удачи…

– Ладно, – сказал вдруг Золотой Мальчик. – Вы мне не верите, но я понимаю. И сам бы в такой ситуации не поверил. Скажу искренне: я действительно не собираюсь играть в воскрешение бывшего чувства. Но и скандалить не хочу тоже. Я хочу просто нормально закрыть историю. А там уж что выйдет.

– Но ведь вам известно, где живет госпожа Мацуи. И, в любом случае, это ее личное дело. Как я тут могу вам помочь?

– Хотя бы скажите, не будет ли она стрелять в меня из прадедовского тэппо, едва увидев?

Господин Фурукава развел руками:

– Да я сам видел ее один или два раза, причем второй раз вот на сцене только что. Вы знаете госпожу Мацуи намного лучше.

– Я знал ее ту, прежнюю. Нынешнюю не знаю вовсе. Впрочем, благодарю за внимание. Приношу извинения за беспокойство. Попробую разобраться сам.

– Не буду врать, что вы мне понравились, – ответил господин Фурукава с подкупающей честностью. – Но, наверное, в этом решении вы правы.

Золотой Мальчик поднялся. Как теперь подойти к госпоже Мацуи? Вряд ли она еще раз позволит везти себя в проклятую Ками-Сиратаки…

Через Ками-Сиратаки пока еще ходили целых три сорта поездов. Девушки могли выбирать, что понравится. Лучше всего, конечно, экспресс “Охотск” – везет быстро, вагоны всегда новые, с мягкими “самолетными” креслами. Но “Охотск” идет по всей линии, от маленького Абасири на берегу Охотского моря – до громадной агломерации Саппоро на берегу моря уже Японского. Китами у экспресса остановка не первая и не самая важная. Бывает, что приходит уже весь набитый, не втиснешься. Особенно как сегодня, в праздничный вечер Курисумасу.

Тогда остается ждать “ускоренного”. Там вагоны бывают новенькие фиолетовые, а бывают и белые “коробочки” с зеленой полосой по боку, с жесткими деревянными лавками, буквально дышащие стариной – как повезет. Зато “ускоренные” формируют на станции Китами, так что места есть всегда.

Сегодня повезло, пришел гладкий, фиолетовый поезд с мягкими “самолетными” креслами. Тошико и Оцунэ забились под самое окно, отгородились от пассажиров толстыми сумками со сценическим нарядом Оцунэ, и почти час ничего вокруг не видели, обсуждая на все лады, как здорово прошел концерт, как чудесно все они смотрелись… А что на сцене двигались не всегда удачно, то дело наживное.

Высокоученый наставник Журавль прав: самый страшный концерт не первый, а второй либо третий. Элемент новизны уже пропал, кредиты доверия “перворазников” исчерпаны. Надо либо давать концерт перед новой аудиторией – но на Хоккайдо не так много мест, куда можно быстро заехать в один день, разложить аппаратуру, отыграть жалкие три песни, свернуться и уехать – либо повышать уровень, что требует не менее полугода. А ждать полгода так скучно! Особенно, если попробовала уже сцены, если хоть раз пьянела от зрительского восхищения.

Еще и будут ли зрители довольны столь короткой программой? Надо хотя бы песен десять, чтобы на час активного звука. Отрепетированы пока всего три. Хорошие песни не растут на ветках. Можно петь чужое, пожалуйста: только отчисления плати. Правда, надо еще договориться с авторами. А не всякий автор отдаст свою вымечтанную работу каким-то “поющим сиськам” из хоккайдской глухомани!

– Да нормально вы поете, – проворчал кто-то, пробегающий по вагону. – Не надо плохо думать о себе, госпожа Мацуи. Поверьте, найдется кому думать о вас плохо.

– Сейчас по шее получишь, – Тошико даже приподнялась, едва не опрокинув заграждение из вещей. – Господин Железнодорожник, тоже мне.

Спохватилась:

– Прошу прощения! Здравствуйте, господин Рокобунги.

– Здравствуйте, – коротко поклонилась от самого окна и Оцунэ. – Так вам понравилось?

– Увы, – Синдзи остановился и поклонился обеим приветственно. – Я видел только в записи. Я снова везу бумаги. Линия Сэкихоку большая и станций на ней много.

Синдзи помахал смартфоном с открытым роликом концерта.

– Вот все, что я мог видеть. Но я впечатлен в лучшем смысле этого слова. Без ложной скромности, вы великолепно смотрелись и звучали совсем неплохо. Надеюсь, вам удастся удержать взятую высоту.

Тошико снова поклонилась:

– Ваше восхищение очень приятно. – И больше ничего не сказала, усевшись на место и поправив заграждение из пакетов и сумок. И стажер подумал: она так ничего и не ответила на мое признание. Наверное, и не ответит. Прошло немало времени. Может, настоять на ответе?

Ага, и получить отлуп?

Пока Синдзи соображал, Тошико не осмеливалась поднять на него взгляда. Надо что-то отвечать. Просто непорядочно так издеваться над признавшимся человеком. Но что говорить? Она же не просто Танигути-младшая, она еще и Санья-самая-младшая. Встречаться с кем понравиться это пожалуйста, а вот одобрит ли семья то, что неизбежно будет потом?

Ага, сказал тут внутренний голос, тебе уже хочется “потом”? Так чего же ты глазки прячешь, Аварийная? Синдзи искренний и позитивный персонаж, понимающий дело, любящий свою работу. Рано или поздно его продвинут по службе. Для кого угодно отличная партия, вон хоть на Оцунэ глянь.

Тошико покосилась на подругу из-под ресниц; Оцунэ смотрела крайне неодобрительно. Ну, привет, Аварийная, допрыгалась до банального треугольника? Это тебе стажер не ровня, а Оцунэ как раз местная. Они со стажером друг другу подходят как замок и ключ!

Слышь, внутренний голос, прикрой свисток и поддувало. Сама разберусь.

Тошико решительно выпрямилась, набравши воздуха для ответа… А стажера уже и нету: пробежал дальше в голову состава. Скоро та самая станция Энгару, и надо будет быстро вывести доехавших до места пассажиров, сосчитать (не ошибиться!) освободившиеся места, и продать новые билеты так, чтобы никому не пришлось ехать стоя. Не городское метро, стоять четыре часа развлечение очень относительное. Потом втащить сумки, велосипеды, лыжи, бабушек и дедушек. Рассадить, помочь закинуть вещи на полки… Да мало ли забот у стажера-первогодка!

Оцунэ выдохнула сквозь сжатые зубы – точно как перед ударом! – но смолчала, и Тошико вполне серьезно сказала ей за это:

– Спасибо!

– Спасибо, – хмыкнул господин Ивата Иоширо. Поселковый электрик старательно держал марку самого модного парня на деревне. Даже в зимней рабочей куртке выглядел он чистым, собранным и “на всякое дело отважным”. Синдзи рядом с ним смотрелся так себе, серенько. – Но шизовых идей и у нас полно. Может, пореальнее чего слышал?

Еще на лавке внутри станционного вагончика сидел господин Ивахара Керо – поздним вечером праздника Курисумасу можно позволить себе посидеть за пивом. Правда, лень шагать по заснеженной колее до Сиратаки. Да и потом, уже налитому “под верхние пиларсы”, придется тащиться обратно по вполне себе морозу.

Так что мужчины сошлись в малюсеньком зале ожидания и делали вид, что ждут поезда. Стажер, собственно, не собирался выходить на заклятой станции. Ноги сами вынесли его – посмотреть вслед госпоже Танигути, если уж не получается называть ее Тошико… Стажер стоял, пока девушки не потерялись в морозной дымке, проколотой редкими огнями короткой улицы. Поезд ушел, конечно, да и плевать: приедет следующий. Правда, уже не “ускоренный” красавец двести девяносто первой серии, приедет лязгающий и дергающийся на стыках “коробок” сороковой серии, но это ли беда по сравнению с безнадежным ожиданием ответа…

Господин Ивахара поболтал банкой с патриотичным “Эбису” – вон она, речка Юбэцу-Эбису, буквально за окнами вьется. Речка узкая, горная, течение быстрое. Лед встанет еще не скоро. Господин Ивата вздохнул:

– Мы тут прикидывали уже. Вот, у меня далекие родичи на Кюсю. Там в селе тетки додумались украшения для еды делать. Из осенних листьев. Журналисты раструбили, что пожилые женщины в глубинке зарабатывают по десять миллионов за год.

– Ага, – хихикнул господин Ивахара. – У жены есть какой-то родственник, он по компьютерам или чему-то похожему. Так он привозил гайдзинские журналы: Time и Forbes. Даже туда попали тетки с листьями.

– Вспомнил, – сказал Синдзи. Пива он пить не стал: все-таки на работе. Выцарапал из обмерзшего автомата банку зеленого чая. – Три года назад кино, “Краски жизни”. Нас туда девушки заманили. Сокурсницы. Они-то, бедолаги, думали: драма про любовь. А там производственный роман.

Мужчины переглянулись и грустно посмеялись. Из окошка душераздирающе зевнул кассир – тоже стажер, Синдзи его видел еще в апреле на занятиях учебного центра, но все не выпадало случая нормально поговорить.

Сейчас, впрочем, Синдзи не горел желанием разговаривать с кем угодно. Коллеге он просто поклонился. Дорого обходится фотография с кладбища на Хакодатэ!

Кстати. Кладбища!

– Господа, если у нас тут одни лишь кладбища процветают, оснуем предприятие, ухаживающее за могилами. Отчего нет?

Электрик и фермер переглянулись. Электрик бесцеремонно вынул у Синдзи из руки банку зеленого чая, попытался прочесть состав на этикетке. Но тусклый желтый светильник тому нимало не способствовал. Господин Ивата фыркнул:

– Господин Рокобунги, лучше бы вы пили обычное пиво, чем травить себя подобной химией, куда напихано неведомо что. Виданное ли дело: заработок на могилах?

Синдзи пожал плечами: в этой компании он чувствовал себя достаточно своим, чтобы позволять себе жесты.

– Космические похороны. Прах в космос, на малых ракетах. Клиенту памятный знак, чтобы прикрутить на памятник.

Электрик поставил отнятую банку зеленого чая подальше и посветил Синдзи в зрачок узким сильным лучом служебного фонарика. Посмотрел на фермера, потом на кассира. Пробормотал:

– Вроде, не обкуренный.

– У нас нету космопорта, – вздохнул господин Ивахара.

– У нас есть росиадзины, – возразил стажер. – На Вакканае, в Нэмуро, и хрен знает, где еще. Договоримся с ними!

– Знаете что, господин кассир?

– Да? – кассир, плюнув на регламент, вылез из промерзшего закутка к людям.

– Вы же будете отмечать Бонэнкай?

– Разумеется, мы будем провожать старый год. Тридцать первого декабря, как положено.

– Так вы проследите за господином Рокобунги. Страшно подумать, на что он способен пьяным, если трезвым он выдает подобные мысли!

Стажер-кассир поглядел на Синдзи и чуточку ему подмигнул: что они понимают в ниппон тэцудо!

Потом сказал пассажирам:

– Не беспокойтесь, господа. Мы будем тщательно следить за моральным обликом коллеги в день О-омисока.

Омисока изначально просто название тридцатого дня любого месяца. В декабре тридцать один день, поэтому называется он “Большой Омисока”, О-омисока. Всего делов: еще один звук перед словом поставить. Почему гайдзины считают японский язык сложным?

Новый Год все хотят встретить в семье. Уважая это стремление, большинство японских фирм и государственных контор отпускает людей с двадцать девятого декабря по третье января. Лавина отпускников направляется по домам… А на чем?

Новый Год приходится на малый сезон тодзи – “зимнее солнцестояние” – и автострады в это время обычно заметены снегом. Или над ними бураны ревут, или гололед их выскользил так, что поди покрутись по горным серпантинам!

В зимнюю непогоду самолеты летают весьма относительно. И летают они только между аэропортами, а их в гористой Японии не так, чтобы очень много, и все в крупных городах, от которых в родное село так либо иначе придется добираться по земле.

Можно плыть кораблем, но это попросту долго. Япония только на глобусе маленькая. Если кто работает на Северных Землях, а живет на крайнем юге, скажем: в Сацума, ему корабликом семь суток туда и семь обратно, а отпуск-то весь – пять суток. Лучшим работникам года целых шесть, но поди еще выбейся в лучшие. И довезет кораблик лишь до порта, и хорошо еще, когда порт не закроется зимней непогодой… А в родной городок опять колесами.

Простому японскому служащему остается то самое, что некогда сделало Японию единой страной. Именно: Ниппон Тэцудо, Японские железные дороги. Есть государственные дороги: крупные быстрые линии, на которых всегда чистят снег. Но есть и громадное количество малых частных дорог, запустивших щупальца в такую глухомань, где ямабуси не молятся, тэнгу нос не морозят, ниндзя шпионить боятся, а про якудза там не слышали от начала мира. И да, мелкие railway снег тоже чистят, и особенно радуются Новому Году. Потому что праздничные отпускники запросто могут сделать кассу какой-нибудь поселковой ветке на весь будущий год.

А что из-за этого людям придется встречать Новый Год на работе – следовательно, вместо традиционной первой молитвы в храме, первого занятия кэндо или там кюдо, вместо первого упражнения в каллиграфии всех служащих ждет первое совещание, первый выговор, первый штраф Нового Года – им жаловаться некому, ведь сами выбирали.

В прошлом году по “белой шкатулке” дежурили тяговики с отделом сигнализации. На две тысячи шестнадцатый год выпало дежурить линейщикам, а в усиление им добавили самый маленький отдел JR Hokkaido. Сказали: там теперь Черный Демон, он, ежели чего, всех вывезет.

Первую половину О-омисока Черный Демон провел с веником и шваброй, с мешками старых бумаг “на выброс”, вытирая пыль с полок, перестилая ковры или помогая штатным уборщикам с чисткой больших покрытий.

Но вот уборка “белой шкатулки” завершилась, и сотрудники разошлись по кабинетам. За широкими окнами горели новогодние гирлянды; ветром шевелило светодиодные полосы и вывески. На горнолыжном курорте – восточнее, высоко над городом – стартовали первые ракеты пиротехнического шоу. Улицы Саппоро пустели на глазах: все разбегались по домам. Светились окна даже квартир вахтовиков и моряков, где люди бывали раз в месяц или вот на праздники, как сегодня. Там или сям за темным окном выделялся сиреневый прямоугольник телеэкрана с хорошо знакомыми всем полосами заставки: Национальный канал показывал новогоднее состязание “красные и белые”. В красных одеждах пели и танцевали женщины, в белых пели и танцевали мужчины. Зрители с помощью новейших достижений науки ставили через телефоны оценки. Перед полуночью счета подбивались, оценки вывешивались и победители уносили завоеванный флаг, чтобы потом целый год хвастаться.

Господин Рокобунги, напахавшийся на уборке, не смотрел на телевизор отдела, кто там побеждает: просто стек в кресло-вертушку перед своим компьютером и думал: хорошо хоть, пыль с монитора вытер. Скоро год работы, а за клавишами сидел, суммарно, недели четыре…

Позвонил дежурный охранник: привезли заказанную еду. Синдзи зевнул, потянулся и пошел помогать с коробками старшему коллеге Хирата Кэтсу и уважаемому господину Кимура Коджи.

Госпожа Хирата Сэтсу, выглядевшая втройне милее в праздничном, коротком и ярком, первым делом выхватила из доставленной Синдзи коробки пакет со стружкой “хана-кацуо”. Стружку снимали с брикетов особым образом высушенного тунца, снимали специальным лезвием, так что толщина стружки получалась меньше миллиметра. Насмешливо щелкнув ногтем (черный маникюр, машинально отметил Синдзи) по банкам с пивом, госпожа Хирата выгребла с офисной кухни нужное число кастрюлек и принялась готовить густой бульон-“даси”; стажер прямо заранее ощутил, как здорово бульон пойдет завтра, с похмелья.

Госпожа Кобаяси Рико не изменила образу “серой мышки”, только оделась тщательнее и в более дорогие вещи, что заметил и оценил вежливым комплиментом лишь уважаемый господин Кимура. Молодежь, увы, косила глазами на стройные ноги Сэтсу. Госпожа Кобаяси подумала: стажер понятно, а господин Хирата чего на сестру заглядывается? Впрочем, все мужики такие: сначала слюну пустить, а на что именно, можно и потом рассмотреть. Или не рассматривать, а переходить к делу наощупь… Госпожа Кобаяси вздохнула почти неслышно и проверила бульон. В двух кастрюльках “даси” уже кипел. Их госпожа Кобаяси выключила, досыпала еще тунцовой стружки, заметила время: минут через десять будет готово. Чтобы вкус получился насыщенней… А мужики, обычно, только насыщенный вкус и замечают… Придется потом еще подогреть, но уже не до кипения…

Госпожа Хирата Сэтсу выскочила к подругам в линейный отдел и притащила оттуда не только себе кавалера, но и пару симпатичных девочек, поставив им задачу как следует растанцевать господина Рокобунги. А то мотался, понимаешь, весь год по “лесам и горам”, насмотрелся там на сельских буренок с выменем до колен, забыл, поди, как настоящая городская красавица и выглядит!

В другое время господин Рокобунги смутился бы, наверное. Сейчас… Нельзя сказать: не заметил. Трудно не заметить, больно уж грамотно и продуманно девушки одевались к празднику. Там вырез на палец глубже, тут юбка короче всего на пол-суня, но эффект безусловно впечатляющий. Заметил, сравнил с Тошико – мимоходом, в одно движение, как сотни раз делал последние месяцы, замечая какую-нибудь красотку на улице – признал, что госпожа Танигути все равно лучше, и потому не взволновался.

Девушки, впрочем, только раззадорились. Господин Рокобунги ведь не объявлял о помолвке. И о том, что с кем-то встречается, слухов нет. А что ему кто-то нравится, как раз нормально. Парню в его возрасте обязательно кто-то нравится, иначе просто не бывает. Ну и что? Подумаешь, нравится. Провести вечер с коллегами святое дело даже для женатого.

Короче: вставай, Синдзи. Пошли танцевать. Не умеешь – научим. Не хочешь? Ай, как ты мило кокетничаешь. У своей девушки научился? А кто она? Ах, у тебя пока нету девушки? Тогда тем более, нечего стесняться. Вот смотри, это будет вальс: раз-два-три, раз-два-три…

Уважаемый господин Кимура хмыкнул и подмигнул зардевшейся госпоже Кобаяси. Они выпили по маленькой стопочке сакэ и посмотрели на вальсирующую между столов и принтеров молодежь с легким умилением. После чего, не сговариваясь, приняли еще по одной и закусили чем-то из принесенных ярких коробок.

Господин Хирата сделал тщетную попытку отбить у стажера одну из учительниц танцев, на что сестра оформила ему краткий выговор. Ты мол, непутевый, обязан думать исключительно о госпоже начальнице отдела общественных отношений. Молодость у тебя скоро пройдет, а приличную жену в дом ты никак не приведешь. Неужели твоя сестра должна все за тебя делать? Не пойдет, братец Кэтсу. Кончатся “новогодние дни” О-сегацу, чтобы немедленно пал к ногам госпожи начальницы отдела!

Господин Хирата почти уже собрался осерчать на столь великую наглость, как сестра, накрутив на палец темный локон и скромно потупив глазки, шепнула:

– А то я в последние три недели только и слышу от общественников: “Господин Рокобунги”, да “Черный Демон”! Словно кроме нашего Синдзи в “белой шкатулке” молодых парней нету вовсе. Гляди, братец: уведет Черный Демон твою судьбу, твой билетик в счастливое будущее!

Господин Хирата остановился и посмотрел на сестру внимательнее, но Сэтсу снова нацепила улыбку и включила обе ямочки на щеках, так что брат ее лишь выдохнул и пошел, пожалуй, тоже к линейщикам, поискать и себе девушку на танец.

Легко сестре говорить: “кончатся дни О-сегацу”! Празднование Нового Года длится когда по третье, когда по седьмое, а когда и по двадцатое января…

И потом: ну, начнет он ухаживать за госпожой начальницей отдела… Он младше, она старше, вроде как неправильно, только стыд глаза не выест. Все поймут его правильно: карьеру, так или иначе, надо делать. А какая карьера вырастает из самого мелкого и самого невнятного отдела в корпорации? Подсидеть начальника, уважаемого господина Кимура? Старый черт крепче священной криптомерии. И простоит, небось, еще два раз по столько…

А все-таки жаль золотого времени. Господин Хирата прямо видел, как захлопываются за ним двери, как наглухо зашиваются переведенные стрелки. Может, всей свободы его только и остались эти вот неразъясненные пока дни О-сегацу, неустановленной длины праздничный сезон…

Праздничный сезон все проводили по-своему.

Семейным проще: им женщины заранее готовят новогоднюю еду, чтобы хоть неделю в году отдохнуть от плиты. Вот и высокочтимому господину Танигути Шоичи любимая жена приготовила стопку из пяти коробочек, снаружи чернолаковых, а внутри покрытых красным.

Открыв первую сверху коробку, господин Сегун обнаружил в ней черные соевые бобы, сельдевую икру кадзуноко и сладкие вяленые анчоусы тадзукури – все для закуски сакэ. Правда, что сакэ он который уж год пил в лекарственных дозах, но выказанной заботе радовался и не стеснялся благодарить жену.

Никто не знает, сколько ему отпущено. Господин Сегун чувствовал это особенно остро. Со стороны Котооно так трогательно угощать его черными бобами, символом неустанной работоспособности. Еще в бобах какой-то там витамин от простуды, но хочется верить, что Котооно ждет от супруга не только, что Сегун чихать не будет.

Во второй коробке господин Сегун встретил жареную закуску: креветки эби. Их загнутый хвост как бы говорит: живи долго, живи до такой старости, когда у людей искривляется спина. Ну и заодно намекает, что пока твоя спина не согнулась. Мелочь, а приятно!

В третьей коробке нашелся морской лещ “тай”. На праздничный стол рыбу эту привело созвучие имени с “мэдэтай”, то есть: “радостный”. В этом году Котооно расстаралась и нарыла где-то (где-где: на рыбном рынке, конечно!) красный сорт леща, “мадай”, который во времена Абэ но Сеймея не гнушались подавать самому императору для “изгнания зла из кармы и помыслов”.

В четвертой коробке, которую раскрывали, понятно, далеко не сразу, дожидались часа вареные овощи. Корни растения конняку, похожие на то, что гайдзины стесняются произносить и безжалостно замазывают во всех, вывозимых из Японии, томиках манга. Длинные побеги стрелолиста, символ карьерного успеха. Наконец, простецкие корни лопуха, отбитые и вываренные в соевом соусе с сахаром. У лопуха мощные корни. Сегодня ученые говорит: лопух-де богат клетчаткой и снижает уровень холестерина. А испокон веку на праздничном столе крепкие, разветвленные, корни лопуха обозначали единство всех членов большой семьи.

Тут, конечно, господин Сегун подумал о непутевой младшей Тошико. Впрочем, за последний год непутевость Аварийной сильно снизилась, почти как тот холестерин. Девочка взялась за ум сосредоточенно и истово, как тренировалась в этих своих рукомашествах. Завела музыкальную группу, это же вообразить страшно! Господин Сегун думал не раз: могла бы завести ферму. Но повезло. Ведь не напрасно у гайдзинов есть присловье: “Самый быстрый путь разориться – скачки. Самый приятный – куртизанки. Самый надежный – сельское хозяйство!”

Господин Сегун еще некоторое время повздыхал. Прошли те годы, когда молодой господин Танигути искренне возмущался подобным устройством жизни. Как же так, почему разорение ждет людей, производящих еду? Еду, без которой не обойтись?

С тех пор, как Танигути-младший стоял в живой цепи против полицейских щитов – а Котооно тогда рисовала ему на повязке цифру “девять” – миновало вот уже более полувека. Танигути-младший стал сперва господином Танигути, потом уважаемым господином Танигути, потом досточтимым и совсем уж потом высокочтимым… А ответа на вопрос юности так и не обрел.

Другое дело, что больше уже и не искал. Мир таков, каков есть. Господин Танигути честно пытался изменить его в молодости. Не вышло? Что ж: когда ломается длинный меч-тати, в ход идет кинжал-танто.

И вот высокочтимый господин Танигути Шоичи, он же Сегун, определяет курс громады Санья Мидорикава. Определяет не один, конечно. Это у гайдзинов мистер Форд может собрать все в кулак и на одноручном управлении завести империю “Форда” в тупик. За то “бака-гайдзином” и прозван. Япония мудрее. Корпорацию направляет совет равных; правда, что в том совете некоторые равнее, ну так не зря же господин Сегун учил в университетах писания гайдзинских Оруэллов и прочих занимательных людей…

В пятую коробочку, самую нижнюю из стопки “дзюбако”, заботливая Котооно не положила ничего. В самую нижнюю коробочку должно стекать счастье, накопленное за год.

Господин Сегун подумал: пожалуй, у него в семье найдется это самое счастье. Не следует гневить ками жалобами, а следует вкушать благопожелательную еду и радоваться, что она попала на стол.

На стол перед мужем Котооно привычно выставила плошки. Подала двусторонние праздничные палочки-ивабаси. Сколько ей осталось, она не думала никогда. Дети здоровы, внуки вроде бы тоже – это ли не счастье? Большое счастье, не вместится в пятую коробочку. Даже в красивую, чернолаковую снаружи и красную внутри.

Вот и у Тошико, кажется, что-то сдвинулось в судьбе. Как уж там группу, что уж там о музыке – а вот парень, видимо, появился. Потому что долго Тошико думает. Сомневается. На прежнюю Аварийную не похоже. Первых двух кавалеров дочка вышвырнула из жизни легко и непринужденно, а тут все молчит, все хмыкает, все не отвечает ни на подначки, ни на прямые вопросы в письмах.

Ну вот, осталось подать красно-белые камабоко, запеканки из рыбного фарша, и праздник удался.

Праздник удался: господину Отака Гэнго внуки прислали коробочку с икрой сельди, замоченной в сладком сакэ. Едят икру с той самой тунцовой стружкой, а символизирует она процветание потомков. Таким подарком потомки намекали, что нужды не терпят – подобное в семье господина Отака случалось, увы, не всякий год.

Господин Отака довольно хмыкнул, вкушая праздничное угощение. И суммы новогодних подарков решил не увеличивать. Совсем без подарков нельзя, конечно: как же тогда связь семьи? Но можно хотя бы в этом году не выбрасывать половину зарплаты.

С другой стороны: а куда старику эту зарплату девать? Лет пятнадцать-двадцать назад господин Отака мог съездить в любой порт Хоккайдо, где останавливались “экскурсионные” лайнеры с росиадзинскими девушками, которые за небольшие для Хоккайдо деньги целую ночь могли предметно разъяснять преимущества блондинок перед всеми иными. Но с тех пор в России настало куда более порядка. Росиадзинские моряки перестали продавать краба, тунца и дорогую икру морских ежей в Нэмуро или том же Масике. Девушки росиадзинов тоже обрели более достойные способы заработка.

А господин Отака Гэнго из уверенного в себе мужчины цветущего возраста превратился в седого колобка, счастье которого давно уже составляли цифры на тонометре.

Так что господин Отака Гэнго не стал ничего менять. Купил только свежую колоду цветочных карт “ханафуда”, чтобы повеселить внучатых племянников новыми фокусами, перенятыми господином Отака у пойманного карманника, сидящего теперь в одном из неприметных особняков семьи Гото. Та же тюрьма, только условия получше. Но кто ему доктор: тебя посадят, а ты не воруй!

Такова жизнь, подумал господин Отака, и более никакова.

А икра удалась, безусловно удалась. Надо обронить как бы случайный намек, что в следующий новый год неплохо бы попробовать пюре из каштанов и батата.

Пюре из каштанов и батата, пышно именуемое “кури-кинтон”, символизирует успех в делах и рост всех доходов. А еще вкус его сладок и весьма любим детьми, потому что при нагреве батан и каштан превращаются чуть ли не в карамель.

Давно не ребенок, наставник Нагаэ, тем не менее, любил “кури-кинтон”, о чем сослуживцы знали, конечно. Так что, собравшись в небольшом ресторанчике четвертого января, заказали самому младшему в группе целую коробку пюре, с четырьмя порциями внутри.

Намек достиг цели: не зря Нагаэ Тедзаэмон звался высокоученым господином наставником. Уважаемому господину Отака он выделил одну порцию, господину Кандзаки Нориясу вторую, а еще две съел сам с воистину молниеносным проворством. Как изволил высказаться высокоученый господин Тедзаэмон: “Когда я ем, я глух и нем. А еще хитер, быстр и дьявольски умен!”

Оперативники переглянулись и посетовали: жаль, мол, что в иное время наставник более высокоучен, чем хитер и дьявольски умен. Пригодилось бы! Господин высокоученый наставник не растерялся и парировал: будь он дьявольски умен во все прочее время, он бы затмил товарищей, а это и невежливо по отношению к старшим коллегам, и попросту скучно.

Пока младшие коллеги хихикали над немудреными шутками, уважаемый господин Отака Гэнго, в роли начальника балагана, думал: как же неохота восстанавливать старые связи! Там люди… Не сегодняшние “покемоны”. Хотя, к счастью, и не те “самураи”, пережившие войну, капитуляцию, потерю Северных Территорий, бака-гайдзинов на Окинаве… Но могут, могут глотку перехватить. Одалживаться у таких людей боязно заранее. Боязно даже ему, хотя господин Отака Гэнго – на самом деле вовсе не Отака и не Гэнго, разумеется – славился среди новичков-охранников суровостью.

Увы, придется беспокоить заслуженное старичье. Придется!

– … Иначе молодежь сама, чего доброго, полезет.

Последнюю фразу господин Отака озвучил, когда все доели “кури-кинтон”, и официанты подали грибы сиитаке, отваренные в том самом бульоне “даси” на стружке из вяленого тунца, и символизирующие связь поколений.

Стой. Это каких же, получается, поколений? Суровых “самураев” сороковых, старательных клерков-“сараримэнов” шестидесятых, “потерянного поколения” девяностых-нулевых… И вот, сегодняшних “покемонов”?

Уважаемый старший коллега Отака в сердцах выдохнул. Высокоученый наставник Нагаэ поморщился:

– Они как раз не полезут. Они мягкие. Они верят, что полиция их защитит. Чтобы заманить их в армию, приходится рисовать на боевых вертолетах милых девочек.

Господин Кандзаки Нориясу внезапно не согласился:

– А так ли это плохо? Пускай, наконец-то, закончится война. Поколение, выросшее в мире. Всех-то забот: как осмелиться заговорить с одноклассницей. Хотя бы у кого-то счастливое и спокойное детство!

– И вот поэтому мы сейчас тут под чужими именами сидим… – уважаемый господин Отака хмыкнул, – и думаем, что нам делать с бандитами?

– Да, уважаемый старший коллега, – поклонился господин Кандзаки. – Вы же сами покрываетесь холодным потом при одной мысли, что действовать начнут… Мальчик-стажер и девочка-отличница из хорошей семьи.

Подали вяленые анчоусы, обжаренные в сладком соусе. Некогда рисоводы мелкой селедкой удобряли поля, отсюда и название блюда: “катакути-иваси”, буквально “обработка”. Ну, а что рыба полезна для костей и содержит чего-то там с кальцием, уже намного позднее периода Эдо сообразили, наконец, и ученые. Так что теперь вот: не удобрение черноногих, а вполне себе благопожелательное, праздничное блюдо.

Блюдо с запеченной уткой разобрали мигом. Подумаешь, утка не в традиции. Новый год вообще праздник не вполне японский, если совсем уже честно.

Только: им-то что до традиций? Они не замшелые деды-якудза, они хангурэ. И будут праздновать как нравится. В том году ездили на Фудзи, а в этом году захотели по-гайдзински, так и сделают!

Собственно, настоящие “хангурэ” и встречаться не должны. Должны держать связь только по телефонам и компьютерам, и даже лица друг друга не знать. Но то в теории. А на практике, когда ты с младых ногтей рос японцем – под могучим прессом японского Общественного Мнения, от садика через младшую школу, и дальше! – не получается нажатием кнопки превратиться в сурового волка-одиночку. Тут, почему-то, мегатонны просмотренных мультиков и даже взрослых фильмов никак не помогают. Все равно душа тянет встречаться. Благо, что под Новый Год никого не удивляет компания друзей, арендующая домик на отшибе, чтобы без помех выпить и попеть разных там песен во имя, конечно же, корпоративного единства. Ну, и девок вызвать – не к себе же домой их водить.

Пока до девок не допились, Пятый кривил рожу и корчил из себя аристократа, потягивая вино – единственный в компании. Первый и Третий затеяли бороться на руках. Второй обошелся пивом, правда что настоящим чешским.

Второй предпочел бы влезть на второй этаж, закрыться – он видел, там есть пара маленьких спален, как раз подошла бы правая. Ноутбук у него с собой, интернет здесь… Ну, найдется. Интересно погонять рачье в “Корабликах”, там гайдзины выкатили новенькие модели линейных крейсеров – японских, словно в насмешку. Мы у них жареную утку заимствуем, а они вот, от наших кораблей сами не свои…

Но, пока Второй чесал затылок, встрепенулся Четвертый. И доколупался до всех, ровно пьяный до радиоточки. Че, мол, дальше делать будем, храбрые борекудан? Так и останемся на таскании золота, словно крысы?

Первый с Третьим, переглянувшись, буркнули: а че б нет? Работает, и не трогай! – с чем Второй, как порядочный программист, согласился всемерно.

Но Четвертый, видать, оставался недоволен долей. Он как-то летом еще проговорился, что хотел машину получше. Дом-то здесь купить не проблема, брошенки полный Хоккайдо… Четвертый постучал могучим кулаком по стенке конуры, где они сейчас праздновали.

Второй подумал: не такая уж конура. Скромный, но вполне себе двухэтажный, и даже с балконом, и даже сарайчик имеется. Целая прям усадьба на углу квартала, в спокойном Обихиро, недалеко от ипподрома. Речка, опять же, прямо под окнами. Тихо, никому до них дела нет… Вот, и хотел Четвертый себе такое же. Но он же еще и машину хотел. Большую, белую, на бензине. Итальянскую, потому что в дизайне признавал только Старую Европейскую Школу, все равно как Пятый пил исключительно французские вина.

А для итальянских “концепт-каров” тоненького ручейка золотой контрабанды недоставало. Сокрушался Четвертый: рискнули чутка расширить бизнес, да налажала разведка. И на Второго так смотрел, со значением. Дескать, это же ты не вскрыл, что Танигути-младшую стерегут чуть не все Ямагути-гуми. Пришлось потом решать вопрос…

Тут его оборвал Пятый: заткнись, мол, дурень, сейчас наболтаешь тут на хороший срок. Не ездил никто никуда. Ничего нигде не случалось. Молчи. Жри вон, утка вкусная. Чанкоро, конечно, суки и нихрена не дети Аматерасу, но в жареной утке понимают, как никто.

Четвертый посмотрел исподлобья. Посопел. Пятый поглядел на дружков, и все молча решили: девок пора вызывать. Девки все неправильные мысли вышибают начисто. Правда, и правильные мысли они вышибают ничуть не хуже. Но праздник же, не время думать о делах.

Пятый немедленно проявил атаманскую щедрость и задушевность, разлив из французской бутылки всем товарищам; Второй поморщился: вино после пива? Но и не выпить нельзя: оскорбятся братья.

Впрочем, завтра на работу не вставать. Сортир недалеко. И закуски вон, еще полное блюдо.

Блюдо “комбумаки” Оцунэ готовила для подруги. Роллы из морской капусты напоминали старинные свитки, тем самым выражая пожелание преуспеть в учебе. Еще в воспитании детей, но это потом. Если у Тошико все получится с тем ее стажером.

Поэтому обвязку полосками сушеной тыквы Оцунэ аккуратно свернула, а вот начинку взяла обычную, лососевую. Рано пока Тошико дарить селедку “горовасе”, что читается как “двое родителей”. Они со стажером пока что одни… Хотя их и двое.

Отбить, что ли, стажера у Тошико? Чего южанка сопли жует?

Ну да, а потом че? На чужом горе счастья не слепишь. Вон, брат ее, как уж хитро изворачивался, как уж далеко забрался от столицы – а достали его и здесь. Догнала судьба. Из борекудан почти никто не умирает своей смертью. Что сами якудза, что странствующие торговцы-тэкийя, что прочие “люди, которых нет”.

А интересно, подумала Оцунэ, будь брат мой жив, рискнула бы я отбивать стажера?

Не найдя ответа, Оцунэ посмотрела за окно. Там плясала новогодняя метель. Дом уважаемой старшей Цудзи виднелся в самом конце улицы, темной суровой громадой.

Оцунэ вздохнула и подумала: не выкидывать же фарш. Хороший фарш, белорыбный. Смешаю-ка его с яйцом, сахара чуть… Обжарить в квадратных формочках, брат не выкидывал ничего из маминой кухонной утвари… Рулет завернуть, называемый “датэмаки”. Означает элегантность и красоту, пригодится Тошико. Ну и сама форма рулета опять же намек на свитки, образование, успехи в учебе.

Ладно, решила для себя Оцунэ. Отбивать парня у подруги она не собирается. Но намекнуть глупому Синдзи на возможность… Возможность… Это чуть-чуть, а чуть-чуть никогда и никем не считалось.

Просто чтобы Тошико, наконец, определилась в отношении к стажеру.

В отношении к стажеру уважаемый господин Кимура Коджи не мог никак определиться. Вскрывая праздничные коробочки, уважаемый начальник самого маленького отдела JR Hokkaido сопел столь жалобно, что и супруга поняла: глава семьи чем-то обеспокоен.

Госпожа Кимура, тем не менее, ловко раскидала по тарелочкам “кохаку намасу”: маринованные морковь и дайкон. Красная морковь выражала радость, белый дайкон символизировал чистоту и святость. Госпожа Кимура нарезала все тоненько-тоненько, приправила сладким уксусом. Она читала в журнале для домохозяек: бета-каротин в моркови способствует восстановлению сил и снятию усталости.

А после снятия усталости можно угостить мужа плотным желе из клубней того самого, что гайдзины прозвали “аморфофаллус”. Если гайдзины стесняются подобного, то пусть сами и сидят без удовольствий. Семья Кимура пока не такая старая… Госпожа Кимура выложила длинные полоски конняку, “связывающие судьбы” в браке. Выставила корень лотоса: через дырочки в нем видно будущее; так приятно сидеть плечом к плечу с мужем, уютным, теплым и приятным, и смотреть через лотос на обычнейшие стены обычнейшего дома!

Наконец, госпожа Кимура и морковь нарезала в форме цветов сливы. И приготовила на другие дни О-сегацу суп с рисовыми лепешками. Не так изысканно, зато вкусно и не сильно тяжело для желудка.

Вот супруг, наконец-то, отсопелся. Положил “двуострые” новогодние палочки и пожаловался:

– Странный какой-то этот стажер.

Супруга не переспрашивала. Конечно, госпожа Кимура понимала, о ком речь. Муж не раз ворчал по поводу господина Рокобунги-младшего.

– Непонятно, чего ему надо?

– Дорогой, может быть, карьеры? Карьера через выгодную женитьбу, не так уж редко бывает.

Господин Кимура помотал головой и аккуратно прожевал морковь.

– Не похоже, чтобы он сильно бегал за родственницей господина начальника. Куда посылаю, туда и поедет без малейшего возражения.

Супруга его улыбнулась. Мужчины далеко не всегда замечают мелочи и тонкости, ясные для всякой женщины, словно след белого колониста для индейского следопыта.

– Дорогой, но ведь он твоему месту не угрожает?

Господин Кимура выдохнул:

– Мне представляется, что нет. А как на самом деле? Эх, перестал я понимать молодежь!

– Но чем-то этот ваш господин Рокобунги увлекается?

– Железной дорогой. Тэцудо отаку, представляешь? Я думал, они бывают лишь в ранобэ и манга! Как там… “Галактическая железная дорога”, да? Которое внуки смотрят.

Госпожа Кимура ухватила себя за щеки и покачала головой, выражая крайнюю степень изумления. Супруг ее выдохнул:

– Вот скажи, дорогая… Ты ведь женщина. Следовательно, разбираешься в этой… Романтике?

Госпожа Кимура поклонилась молча, с улыбкой. Господин Кимура воздел брови “домиком”:

– Что может быть романтичного в рельсах и вагонах?

– Давай-ка мы теперь зайдем с другой стороны. Дорогой, поведай мне о девушке. Кто такая ваша госпожа Танигути?

Госпожа Танигути второго января встретила в доме уважаемой старшей Цудзи. Казалось, что у подруги Оцунэ в самом деле завелся парень, и мешать ей Тошико сочла, конечно же, невежливым. Переезд пока отложили. Тошико подозревала, что навсегда, но ничего не сказала: зачем? Будет как будет.

Госпожа Танигути-младшая вытащила листы хорошей бумаги. Поставила тушечницу, приготовила чистые кисти. Задумалась над выбором темы, глядя на светло-желтые стены небольшой спальни.

Второго января пишется первое упражнение в каллиграфии. Тошико вспомнила дом, свою комнату, полоски с иероглифами на стенах. Всякий Новый Год она писала нечто, казавшееся важным и значимым, вешала на стену… И почти всегда со стыдом срывала надпись уже к лету. Так у нее и не вышло написать что-то весомое, окончательное, вечное. К чему она бы относилась одинаково в начале года и в конце.

Тошико подумала: а ведь замужем так не будет. Понравятся ли мужу стихи на стенах? Еще бы детские куклы у постели поставила!

Впрочем, это смотря какой муж попадется.

Что же написать? Поздравление и пожелание уважаемой старшей Цудзи? Странно, но Тошико почему-то не обрадовалась пришедшей идее. Она ведь уедет отсюда. Уедет, как внучка уважаемой старшей Цудзи. Стоит ли, в таком случае, оставлять лишнюю память?

Нет, что-то грустные мысли приходят в голову. Не новогодние. Гнать их персиковой метлой, как Абэ но Сэймей в фильме духов гонял.

Тошико представила себе вечерний кружок перед экраном. Сама она, иногда Оцунэ. Бесконечные дочки Ивахара. Иногда Ямаута-младшая, и еще какие-то девушки с того, дальнего края селения, где пока еще имеется собственная станция Кю-Сиратаки. Не лениво же им добрый час идти к подругам по морозу!

Вот про них Тошико и напишет. Вот это пусть и останется. А там посмотрим, сколько продержится на стене тщательно вырисованное изречение.

Изречение Тошико повесила над изголовьем, как поступала дома. Теперь ее дом там, где она сама. Не идут на ум цитаты из книг госпожи Хигути Итие – но господин Хаджиме жил именно так. И его самурайская жизнь тоже целиком помещалась в переметную суму, как помещаются в большой рюкзак все вещи Тошико.

Интересно, а ведь когда-то она вырастет и из этой подпорки?

Тошико вздохнула. Когда-то все будет. Пока нету, нечего и страдать. Подтянула ближе пакет с дисками на сегодняшний вечер. Схватила телефон, договорилась на шесть вечера – чтобы в десять быть уже дома. Пока малый сезон тодзи, “зимнее солнцестояние”, можно смотреть кино допоздна. Но уже пятого января начнутся репетиции в Китами, а через два дня снова откроется тренировочный зал в Энгару.

В Энгару госпожа Танигути отправилась, конечно, поездом. А что встретила там господина Рокобунги – так от судьбы не уйти. Тошико выдохнула, постучала рукой по свободному сиденью:

– Приземляйтесь, господин Железнодорожник. Не смотрите на меня так. Лучше расскажите что-нибудь… Железнодорожное.

Древний “коробок” сороковой серии мотнуло на кривой, и Синдзи снова вцепился пальцами в край лакированного сиденья, чтобы не навалиться на девушку. Тошико только веки прикрыла. Посмотрела за окно, где тянулся заснеженный лес, черная полоска реки Юбэцу, и дальше поля, где-то вешки дорог, поодаль бетонные трубы элеваторов на богатых фермах, и руины силосных башен ферм разорившихся.

Сезон секан: “малые холода”. Синдзи молчал, и Тошико вдруг испугалась, лишь сейчас поняв, насколько она не хочет, чтобы чертов стажер обиделся всерьез.

– Вот слушай, – Синдзи потер нос. – В годы Тайсе управление исследований разрабатывало всякие там стали, устойчивые к ржавчине. Повышало эффективность паровых машин. А больше всего мне понравилось: придумали краску, которая мешала пчелам строить ульи на тормозных площадках.

Стажер хихикнул, глядя на цепочку машин, пытающихся опередить поезд по “триста тридцать третьей” государственной трассе. Снег всего лишь до середины колеса, но для городских “пузотерок” и такое препятствие почти неодолимо. Скоро до них доберется снегоочистительный караван: поезд обогнал его час назад, на мосту…

– Представляешь, – Синдзи усмехнулся. – Годы Тайсе! Инцидент на Мосту Марко Поло. Война в Китае. Росиадзины бомбят Формозу, тогда Тайвань так назывался.

– Я, вообще-то, в Токе Догай учусь. Историю знаю.

– Тогда оцени иронию: вот по этой дороге, где мы едем, везут бомбы и торпеды на восточный край Хоккайдо, где Кидо Бутай готовится выступать на Перл-Харбор. Мир горит! А ученые изобретают краску от пчел.

Тошико помотала головой. Что-то ей судьба все грустное подсовывает.

– Синдзи, а…

Господин Рокобунги замолчал, как отрезало. И Тошико вновь не нашла в себе смелости сказать, что надо, и спросила первое попавшееся, только бы не молчать:

– А правда, что королеву Великобритании отказались везти на “Синкансэне”?

Синдзи кивнул несколько заторможенно, видимо, выплывая из облака непрозвучавших ожидаемых слов. Посмотрел по сторонам: станция Марусеппу, но вагон почти пуст, работы нет, можно сидеть и дальше. Объяснил:

– Визит королевы попал точно на забастовку. Встали все тысяча сто машинистов, полностью весь профсоюз, как один человек. Но кончилось хорошо: цели своей они добились, им там поменяли расценки и что-то еще добавили, детали не помню. Забастовка прекратилась раньше отъезда королевы, и Ее Величество прокатили на “Синкансэне”.

Снова усмехнулся и снова удержался от падения Тошико на колени, когда вагончик пошел по размашистой кривой в сторону Сетосу.

– Правда, “синкансэн” опоздал на две минуты. Тайфуном накрыло всю линию, поезда встали. Королева даже не заметила, а вот все японцы очень расстроились.

Ладно, подумала Тошико. Судьба так судьба, не получится бегать от нее вечно. Рано или поздно придется делать шаг. Мужчины не просят о помощи никогда и никак, но женщине позволено выказывать слабость.

Госпожа Танигути выдохнула, набрала теплого воздуха, пахнущего деревом, лаком, горелыми тормозами, углем из печки, и спросила рывком, словно ныряя в холодную воду:

– Синдзи, помочь сможешь?

– Если в силах, – господин Рокобунги ответил тихо, спокойно.

– Ты знаешь в Китами ресторан-якинику на углу Минами и Тонден? Напротив заправки?

Синдзи на мгновение сузил глаза; не тренируйся Тошико с пяти лет, и не уловила бы движения.

– Найду. Не думаю, что там на углу сто ресторанов.

– Да, Китами город небольшой. Смотри, сегодня у нас пятое января. Можешь отпроситься на седьмое число, на несколько часов? Там в полдень у меня встреча. Разговор по семейным делам… Связанный с… Тем случаем в ноябре.

Господин Рокобунги прикрыл веки. Тошико продолжила:

– Разговор со старыми знакомыми семьи. А люди из тех времен говорить с женщиной не могут по определению. По этикету тех времен, я под одной крышей с мужчинами не могу оставаться наедине. Но тут поможет Оцунэ.

– Ваша солистка? От которой я спасал тебя там, за платформой, на празднике О-Бон?

Тошико кивнула.

– А теперь мы подруги. Здорово, да? В общем, спутница для охраны приличия у меня будет. Но вот представитель… У меня нет знакомых парней, которых… Которым я бы доверяла настолько… К екаям в горы! Синдзи, помоги, а?

Вагон снова мотнуло, и Тошико богоподобным усилием удержалась от желания подсечь стажеру запястья: пусть бы упал, наконец! Сколько можно оставаться в напряжении!

– Седьмое января… – Синдзи подумал. Отнял руки от сиденья, размял затекшие пальцы. – Вот что: старший коллега Хирата мне задолжал небольшую услугу. Скажу ему, что мне обязательно надо быть на празднике дзиндзицу, это именно седьмое. Типа, родственнице отказать нельзя. Такое он поймет. С полудня до восемнадцати. Хватит?

– Хватит и часа.

– Лучше пусть будет запас.

– Да, наверное, так лучше. Созвонимся утром седьмого? Запиши номер…

Синдзи старательно защелкал кнопками. Пожалуй, рано пока радоваться стремительному прогрессу в отношениях. Надо понять, что там будет седьмого января.

Седьмого января ресторан для обычных посетителей закрылся. По малости своей, ресторан и потерял на этом немного. Взамен трех-пяти посетителей, обедавших тут в полдень, хозяин получил с господина Отака деньги за все здание на два часа времени. И еще господин Отака заплатил за возможность почти час готовить помещение к беседе.

Первым делом господин Отака призвал небольшую фирму с неброским названием. Ботаники-очкарики той фирмы тщательно прочесали все здание, но подслушивающих устройств не обнаружили. То есть, вряд ли бы “жучки” так вот запросто нашлись в обычном ресторане – тем не менее, господин Отака уже один раз недооценил противника, что вылилось в гибель господина Мацуи. Теперь старший оперативник семьи Гото не собирался пренебрегать азбучными истинами.

Вторым делом господин Отака расставил своих людей снаружи здания и нескольких спрятал внутри. На эту операцию он стянул половину сил семьи Гото – не только потому, что так велели правила. Господин Отака чуял неназываемой частью тела, что против него все-таки организация. Просто организация более серьезная, менее пафосная, менее театральная, чем привычные в Японии “бандиты с вывесками”.

Наконец, осталось двадцать минут. Первыми ожидались девочки. Госпожу Танигути будет сопровождать парень и компаньонка, чтобы выдержать приличия. Вторая сторона беседы собиралась подъехать позже: по возрасту и положению кумите Восточного Берега никого ждать не должен.

Зато господин Отака ждать умел прекрасно. Старый сыщик сел на табурет посреди великолепно оснащенной ресторанной кухни, пробежался взглядом по банкам специй, по запасам еды… Сегодня же праздник дзиндзицу! К семейному столу готовят рис, добавляя “семь трав”. Стол, правда, не семейный – но зато вон готовый рис, а вон и “семь трав” по банкам.

Господин Отака хмыкнул: в одиночестве можно. Вскочил, как молодой, и быстрым, привычным жестом подтянул к себе первую банку. Рис он потом раздаст, а вот приправы сейчас…

Первое: надзуна, “пастушья сумка”. Растет везде. Коробочки с семенами, похожи на ту штуку, которой играют на сямисэне. Плектр, вот. Помогает от болезненного жара. Люди ожидаются, впрочем, все здоровые; ничего – сгодится…

Второе: хахако-гуса, “трава матери и ребенка”. Скоро весна, по всем полям и даже в горах появятся эти желтые цветочки. Нужна для профилактики простуды и кашля. Понятно, как в зимнее меню попала. Господин Отака знал, что сегодня начали уже класть вместо традиционной приправы полынь – что поделать, не все перемены к лучшему. Горька полынь, вкус делается грубый.

Третье: судзусиро. Обычная редька-дайкон, а новое слово придумали, и вот, пожалуйста: праздничное кушанье. Дайкона побольше. Приправа приправой, силы поддерживать чем-то надо.

Господин Отака метался по кухне вихрем, привычно и умело отмеряя, смешивая, растирая, отсыпая. Скоро прозвенел его телефон; отбросив прихватку, господин Отака раскрыл аппаратик и прочитал там давно ожидаемое сообщение.

Первая сторона на встречу прибыла.

Прибыла Тошико с сопровождением на черном лимузине из гаража досточтимого господина Танигути, что сам досточтимый господин Танигути всемерно одобрил. Встреча почти официальная, следовательно, надо показывать свою сторону сильной и богатой.

Тошико, разумеется, предупредила стажера, чтобы не вздумал перед нею двери открывать. Этикетом для того специальный человек назначается. От стажера требуется молчать, слушать, с важным видом кланяться, и ничего ни в коем случае никому не обещать.

Так что ехал в этот раз господин Рокобунги вовсе не на откидном сиденье, ехал на почетном заднем диване, с молодыми красивыми девушками по обе руки. Если не знать, куда, зачем и в качестве кого – завидно ехал, чего уж!

У ресторана встретили те самые специальные люди, открыли дверцы, проводили внутрь. Маленькое здание наполнялось ароматом парного риса; стажер от волнения ничего кроме риса не уловил. Обе девушки с куда более тонким обонянием отметили: готовят “нанакуса-гаю”. Вот пахнет судзуна – она же репа, но сегодня праздник, так что судзуна. А вот совсем тонкий, чуть заметный, но очень резкий аромат “звездчатки”-хакобэра. Травка с историей, впервые описана еще в годы Хэйан, когда японцы прямыми мечами сражались, а самураи отсутствовали как понятие. А вот стукнула где-то перегородка, посуду по столу переставляют, и пахнет маслянисто, слабенько – и все-таки Оцунэ узнала траву “сэри”, растущую наперегонки у рисовых полей. Здесь ее приготовили “по-деревенски”, размолов не только верхушки-листья, но все растение с корнями, что и дало такой четкий, узнаваемый запах.

Гостей проводили в подготовленную комнату, где разместили на отмеченных подушечками местах. Сидеть на коленях, как в кино про якудзу, очень пафосно и еще из такого положения напасть сложнее – но, честно говоря, не особенно приятно. Обычно даже на дедовских татами садятся проще и подушками не гнушаются.

По числу подушечек Тошико поняла: кроме них троих ждут стольких же человек с той стороны. На первое почетное место – в глубине комнаты справа – Тошико, разумеется, выдвинула стажера. Формально встреча будет с ним. Сама заняла место по правой стороне, ближе к выходу, и чуточку, на пару ладоней, позади. Подругу Оцунэ уже без обиняков усадила за спиной, несколько боком, лицом к двери: чтобы к ним троим никто не подошел сзади. Со слов господина Отака Гэнго южанка знала: небольшое недоверие будет уместно.

А вот и сам господин Отака! Оказывается, он готовил “нанакуса-гаю”, и вот сейчас внес низкие столики, уже уставленные тарелочками. Рис, переименованная редька, переименованная репа, все перечисленные травы… И еще седьмая: хотокэнодза, “сиденье Будды”, потому что листья от корня растут аккурат, как лотосы у буддийских статуй. Тошико часто пробовала эту траву после занятий: хотокэнодза неплохо сводила синяки, облегчала боль в нагруженных мышцах.

Сразу вслед за господином Отака вошли двое высоких мужчин в безукоризненных черных костюмах, очках – точно по фильмам, подумали девушки. Телохранители важного лица, тайные переговоры… Оказывается, попадать в киногерои совсем не весело!

Люди осмотрели помещение; правый с преувеличенным старанием обнюхал парящий рис в плошках. Оба поклонились вежливо, но без малейшего подобострастия, проявив ровно положенное по этикету и ни капли более.

Наконец, вошел старик в традиционной одежде, двигавшийся не по-возрасту ловко и твердо. Когда поднявшиеся девушки и стажер с ним раскланялись, дед занял главное сиденье второй договаривающейся стороны: в глубине комнаты слева. Левый телохранитель за его спиной отзеркалил положение Оцунэ, правый же вышел и встал за сдвижной дверью снаружи.

Оставшуюся шестую подушечку, самую главную – в глубине комнаты строго посреди, лицом на юг – занял господин Отака Гэнго.

На чем все церемонии тут же и закончились.

– Давайте сперва закусим, – предложил старик почти приятельским тоном. – Не знаю, до чего мы сегодня добеседуемся, но грех упускать возможность отведать стряпню господина… Господина Отака, да. Сколько я с ним знаком, все пытаюсь объяснить: его призвание на кухне. Семья Гото просто не умеет использовать его таланты должным образом!

Старик поднял руку; по этому знаку правый телохранитель подал снаружи столик с вкусно парящей рыбой.

– Я взял на себя смелость немного посостязаться с вами, высокоученый наставник. Не откажите попробовать!

Поскольку господин Отака никаких знаков не подавал и не беспокоился, Синдзи тоже не стал бояться отравы. Да и рано для отравы, первая встреча только. Непонятно еще, ни о чем речь пойдет, ни цена вопроса.

Проследив, чтобы еду предложили всем, стажер начал изображать Важную Персону. Запеченную целиком рыбу он повернул брюшком к себе, головой влево, хвостом вправо. В те самые годы Хэйан при дворе Божественного Тэнно Левый министр занимал более высокое положение, чем Правый. Традиция!

Ну, а что рыбу таким образом удобнее брать правой рукой – грубая проза жизни. Не надо сейчас прозы, сейчас господин Рокобунги герой кино. Хотя бы на два часа.

Тошико, разумеется, получила правильное воспитание и не стала переворачивать рыбу, когда съела верх. Госпожа Танигути ловко удалила кости палочками, удостоившись одобрительного движения век заслуженного старика, и продолжила разбирать нижнюю часть.

Дед, безусловно, понимал, кто тут главный – собственно, вопрос он мог решить и без лишней театральщины, одним телефонным звонком высокочтимому господину Танигути Шоичи прямо в Токио. Но внуки очень просили автограф “Молнии Ками-Сиратаки”, а тут еще и автограф Черного Демона можно взять. Похвастаться: обедали вместе. Посмотреть в сияющие детские глаза… Не так много радостей у поколения “уходящих во тьму!”

Доели рыбу; все воспитанно отложили кости, голову и хвост на дальнюю сторону тарелки. Приступили к рису с травами; тут уже дед не скупился на комплименты-подначки господину Отака… Все заметили, что дед знал старшину сыщиков под иным именем, и всякий раз останавливался, чтобы его не выболтать.

– Ладно! – подвел черту господин Отака. – Мы насладились едой и обществом друг друга, а теперь хотелось бы определиться с делами.

– Вариант “оставить как есть” не рассматривается?

– Нет, уважаемый господин. – Старшина сыщиков нарочито-резко поджал губы. – Та сторона не проявила такта и не отошла в сторону после провала попытки.

– Да, весьма непочтительно с их стороны. Но вы понимаете, во что влезаете? Оставьте дело полиции, зачем же вам самим пачкать руки?

– Полиция ничего не найдет, – покачал головой господин Отака Гэнго. – Погибший сбежал из Ямагути-гуми. Никто не будет рыть носом землю, чтобы отомстить за его смерть.

– А для вас это личное?

Все поклонились, не озвучивая очевидного.

Господин Отака Гэнго подумал: хорошо, что не догадались позвать Золотого Мальчика. Личного здесь и так через край. На что готов господин Рокобунги? Как понять, не сломается ли он в самый тяжелый момент? Не решит ли, что девушку можно найти и дешевле? В смысле беспокойства по жизни?

– Что же…

Дедушка отложил палочки, протянул руку за спину, и левый телохранитель тотчас вложил в нее раскрытую папку. Дед посмотрел на листы мельком, только для театра, закрыл папку и вернул спутнику.

– Скорее всего, вы встретили хангурэ. Преступники, но не якудза. Они не держат офисов, им не нужны штаб-квартиры, логотипы, флаги, шествия и тому подобные атрибуты прошлого. Никто не знает, сколько их. Никто никогда не видел всю их банду вместе. Связь по телефону или через компьютеры. Мы почти не пересекаемся с ними. Вы говорите, они ходят вокруг ипподрома?

– Да, уважаемый господин.

– Видимо, конкретно эти ребята ввозят золотые слитки контрабандой. Маскируют, естественно, под выигрыши на скачках.

– Но как они проходят аэропортовую таможню?

Дедушка даже руками развел:

– Многие хотели бы знать, как! Одно хорошо: если вдруг случится, что хангурэ из Обихиро столкнутся с проблемами… В полицию они тоже не сунутся: там их мигом повяжут именно вот за контрабанду.

– Если вдруг случится?

Дедушка усмехнулся, на миг растеряв благодушие; Синдзи почувствовал себя так, словно он пихнул ботинком комок снега – и больно ушибся носком о скрытый там бордюр.

– Нужно ли вам что-то еще?

– Знать цену, – поклонился господин Отака.

Сейчас телохранитель положил раскрытую папку с пустыми белыми листами перед Синдзи и Тошико. Молодые люди ни движением, ни жестом не выдали охватившего их удивления. Насладившись моментом, дедушка пояснил:

– Хангурэ из Обихиро ведут свои дела на моем “острове”, но не платят мне. Не случись вас, я бы сам принялся искать к ним… Подходы. Бесчестно и подло с моей стороны вгонять в долги старого приятеля и таких воспитанных молодых людей за то, что вы сделаете мою работу. Поэтому цена: автографы Молнии из Ками-Сиратаки и Черного Демона JR Hokkaido. Достаточно! Я подарю их внукам, внуки очень обрадуются.

Господин Отака Гэнго посмотрел на Синдзи, потом на Тошико: подписывайте. Оказывается, и такое бывает!

– Бывает, – господин Отака Гэнго меланхолично прикрыл веки. – Видимо, старый приятель счел выгодным оставить меня в небольшом долгу.

После ухода господина кумите с верными якудзинами четверо союзников так и остались в небольшом ресторанчике. Стажер меланхолично доедал рис, изобильно приправленный “семью травами” и думал: оказывается, “господин в жилетке” действительно великий повар!

Сам “господин в жилетке”, по случаю важной встречи одетый, правда, в традиционный зимний костюм, смотрел на стажера и молча завидовал молодому желудку.

Госпожа Мацуи Оцунэ тяжело глядела в спину подруги и думала: триста екаев и сорок тысяч преисподних, во что же это я втравила домашнюю куклу-южанку?

Госпожа Танигути, не особо подозревая о страданиях Оцунэ, поклонилась:

– Позвольте выразить искреннее сожаление о доставляемых вам хлопотах.

– Госпожа Танигути, о чем вы! Охранные предприятия вроде нашего постоянно сталкиваются с попытками похищения подопечных. Вы не просто “Танигути Тошико”, красивая девушка, любящая кэндо и не любящая стрельбу из лука. Вы еще и некий капитал семьи Танигути, расширенно – клана Санья.

Старый сыщик безотчетно провел рукой по отвороту зимнего кимоно; все поняли: в привычной жилетке там карман, а в кармане что-то нужное.

– Вы оджо, что можно выразить знаками: “девушка из хорошей семьи” или: “девушка из высокоблагородного дома”. Концентрированное выражение неких надежд и, вероятно, планов семьи. Ресурс. Ценность. А попытки кражи ресурсов для нас не то, чтобы прямо рутина, но и не такая уж редкость. Сложность сегодня в другом.

– Позвольте выразить искреннее сожаление о том, что мне придется обеспокоить вас некими вопросами.

– Прошу, спрашивайте.

Тошико снова поклонилась:

– Уважаемый господин Отака. Сложность в том, что “хангурэ с ипподрома” убили… Господина Мацуи… Верно? Не поступи они так, мы бы сейчас ничего не планировали?

– Именно так. Скорее всего, мой начальник позвонил бы господину кумите – да, да, вот этому самому дедушке, лично готовящему рыбу – и вежливо попросил бы его уточнить, следует ли семье Гото готовиться к подобным инцидентам в будущем. А дедушка сам бы нашел всех причастных и сам бы с ними говорил. Вы, наверное, понимаете: после беседы у причалов Нэмуро прибавилось бы тел с ногами в бетоне.

Девушки переглянулись; Оцунэ глаз не отвела, но не смутилась и Тошико. Сыщик договорил:

– Рано или поздно вы все равно узнали бы, как “высокоблагородные дома” решают подобные вещи.

Господин Отака Гэнго посмотрел на стажера, который за время беседы съел буквально все, до чего дотянулся, и снова позавидовал молодому аппетиту.

– Послушайте, господин Рокобунги. Подобную доброту со стороны моего старого знакомца я наблюдаю второй раз в жизни.

Сыщик помолчал, но преодолел себя и все же закончил мысль:

– Не зря сказано древними: “Если взялся совершать подвиги, убедись для начала, что ты в сказке”. Столь чудесное совпадение говорит мне, что мы именно в сказке. Следовательно, мы можем попробовать… Вмешаться. Вы не боитесь?

Синдзи поклонился – стажер должен уметь кланяться! Остальному научат на работе. Вынимать бухгалтерию, рихтовать рельсы, развертывать спасательные парки на случай землетрясения… А теперь вот, играть в самурайском кино. Только взаправду.

– Должен признаться, что нелегко отвечать на подобный вопрос в присутствии девушек. Но, мне кажется, господин Отака, вы все понимаете.

– Если бы я в самом деле понимал все!

Старый сыщик осекся. И что тогда? Раскрыл бы все преступления в мире? Поймал бы всех маньяков и сволочей? Так они бесконечно нарождаются новые. Господин Отака вздохнул и сказал:

– Оставим предисловия. Убийство господина Мацуи показывает, что противник не отказался от замысла и действует. Следовательно, мы обязаны вмешаться потому, что противник может подготовиться получше и следующее похищение, например, удастся. Мы вынуждены действовать, потому что наказание негодяев постфактум для нас неприемлемо.

Господин Отака посмотрел на собеседников пристально, тем взглядом, который в обычных обстоятельствах считается оскорбительным. Произнес раздельно:

– Всем ли понятны наши мотивы? Все ли понимают, что мы действительно вынуждены реагировать? Всем ли ясно, что мы не можем оставить проблему полиции?

Дождавшись общих поклонов, молчаливых “да” на каждый вопрос, господин Отака вытащил из-за отворота одежды лист бумаги, расправил по столу. Все увидели на листе распечатку “Google Maps”, узнаваемое пятно ипподрома, полосу зарослей вокруг реки Обихиро, изгиб неширокой улочки, уходящей под эстакаду железной дороги.

– Хангурэ с ипподрома обитают здесь, – сыщик указал палочкой для еды угловой дом. – Не все сразу и не всегда, но минимум пятеро встречаются по сложной числовой схеме. Мы проследили шесть встреч, схема сбоев не дает. Следующий раз в ночь с двадцать девятого января на тридцатое.

Господин Отака Гэнго указал точку напротив дома. По прямой метров пятьдесят, но на другом берегу речушки:

– Вы, все трое, встанете вот здесь. Мы для вас приготовили развозной скутер с крытой будкой и арендовали настоящий телескоп.

Девушки переглянулись, не скрывая удивления. Господин Отака кивнул:

– Именно. Тепло оденетесь, возьмете раскладной стул, печку, термос горячего чая, грелки в обуви и перчатках – подготовьтесь, в общем, не маленькие уже. Ваша легенда: тридцать первого января состоится парад планет.

Сыщик развернул еще одну почти незаметную бумагу, прочитал:

– Меркурий, Венера, Сатурн, Марс, Юпитер и примкнувшая к ним Луна… Вот. Вы, как люди взрослые и основательные, решили подготовиться к наблюдению и провести тренировку заранее. Госпоже Мацуи оно как раз подходит к сценическому имиджу. А смысл в том, что с данной точки виден весь квартал. Куда бы кто ни побежал, ваша задача только сообщать на выданный номер.

В ресторане пахло теплом, домом и уютом; старый сыщик втянул воздух поглубже и подумал: не пора ли ему, в самом деле, на пенсию? Только ведь он проклят, как все, попробовавшие азарта особой охоты, охоты на человека. Путь выбирает человека не в меньшей степени, чем сам человек выбирает путь… Брось он все и займись хоть огородом, хоть кухней, сойдет с ума от скуки уже через неделю.

– Позвольте выразить искреннее сожаление…

– Господин Рокобунги, вам я разрешаю говорить со мной проще. Время дорого.

– А если к нам побегут? Зима, речка замерзла. У нас транспорт. Могут попробовать.

– Вам я выдам на крайний случай какую-нибудь хлопушку. Упаси вас боги и будды той хлопушкой размахивать не по делу: лично засуну туда, где тентакли не ночевали. Ясно, господин Рокобунги?

– Уважаемый господин Отака, я могу взять бейсбольную биту? Не все забыл еще.

Оцунэ низко поклонилась:

– И я могу взять биту. И мотоциклетную цепь. Я умею. Пару раз натыкалась на босодзоку, выпадало проверить.

– Если это придаст вам спокойствия – обязательно берите. Я знаю, что вы трое худо-бедно умеете чем-то махать. Но!

Сыщик еще раз обвел молодых людей взглядом и сказал вежливо, тихо:

– Если хоть малая мелочь пойдет не по плану, неважно, что: цвет наклейки на купленном батате, например! Вы двое немедленно сажаете госпожу Танигути в будку и уезжаете на станцию Хакуриндай, к нашему фургону. Если дела пойдут совсем плохо, и наших там не будет, на станции можно переждать в тепле, вызвать полицию и медиков. И там ждете, пока с вами свяжутся. Никаких движений без команды. Никаких преследований. Ни шага с оговоренной точки. Постоянно на связи. Ясно?

Оцунэ посмотрела на стажера. Кивнула. Стажер молча поклонился. Тошико едва сдержала возмущение: она же не идиотка из мультфильма лезть под руку взрослым!

С другой стороны: а откуда господину Отака это знать?

– Позвольте выразить искреннее сожаление о том, что мне придется обеспокоить вас некими вопросами.

– Прошу, госпожа Танигути.

– Уважаемый господин Отака. Почему вы просто не прикажете нам сидеть по домам и ждать?

– Дурак всякий, кто танцует, но кто смотрит – он тоже дурак. Так и так ты дурак – почему бы не станцевать?

– Уважаемый господин Отака. А серьезно, почему?

– Потому что в таком случае мне придется контролировать и место операции и защиту вашего дома. И вместо вас мне придется все равно поставить кого-то наблюдателем, с теми же самыми инструкциями. Но силы семьи Гото не бесконечны. Я не могу снять, например, охрану с порта: склады разворуют в ту же ночь. Долю, кстати, отнесут нашему сегодняшнему гостю. Такова жизнь, госпожа Танигути. Вероятно, в столице у службы охраны больше людей и возможностей. Тут северные территории, у нас все проще.

– Позвольте выразить искреннее сожаление…

– Прошу, госпожа Танигути, на время этого… Дела, да… Обращайтесь ко мне кратко. И госпожа Мацуи также.

– Что вы собираетесь делать внутри?

Господин Отака сощурился почти в ничто. Прежде, чем он успел что-либо сказать, госпожа Мацуи тихонько, непочтительно хмыкнула:

– Да ведь это же будет “четырнадцатая ночь двенадцатого лунного месяца!” Южанка, очнись: ведь у них имена, все трое: господин Отака Гэнго, любитель кухни! Еще бы мастером чайной церемонии назвался! Господин Кандзаки Нориясу – торгует апельсинами! Апельсинами, Тошико-младшая, ты понимаешь? Ну! А твой высокоученый наставник Нагаэ Тедзаэмон как есть Хорибэ Ясубей, учитель фехтования. И что же “люди из Ако” могут сделать с господином Есихиса? Подарков насовать за обе щеки, чтобы голова не шаталась!

Господин Отака улыбнулся:

– Хоть кто-то сообразил. Ну, в самом деле, не называться же мне “господин Куроносукэ”, тут любой дурак выкупит всю игру. А персонажей второго плана мало кто помнит. Прошли времена, да…

– Уважаемый господин Отака, прошу вас довести мысль до конца.

– Слушаюсь, госпожа Танигути. Первое, мы должны точно узнать, их ли вина в гибели господина Мацуи. Скорее всего, так и есть, но мы обязаны убедиться. Потому что: вдруг беглеца нашли обычные якудза из Ямагути-гуми? Он ведь неспроста бежал в глушь. Итак, наш господин Кандзаки служил в полицейском спецназе, он умеет правильно войти и правильно задавать вопросы. Он получит верный ответ. Второе, мы обязаны попросить хангурэ с ипподрома больше не убивать и мы обязаны удостовериться, что нашу просьбу не проигнорируют.

Несколько секунд послушав напряженное дыхание, господин Отака добавил:

– Третье. Мы обязаны попросить хангурэ с ипподрома более не предпринимать попыток украсть охраняемое нами лицо, и не причинять неприятности близким охраняемого лица. И мы обязаны удостовериться, что нашу просьбу не проигнорируют.

– Уважаемый господин Отака… – Тошико помолчала, собралась с духом и выпалила:

– Ваше “удостовериться” значит: “убить”?

– Зачем же крайние меры? Просто сдадим их в полицию, за ту самую контрабанду золота, только и всего. У меня имеются приятели по обе стороны закона. Старый “серебряный лис” Минамото все оформит, как полагается. Он получит благодарность и повышение, а я однажды стребую с него ответную услугу.

Девушки повеселели. Синдзи тоже ощутил, как падает с сердца приличный камень. Все они снова поклонились господину Отака.

– С этого дня все перемещения госпожи Танигути под явной охраной, – закончил инструктаж господин Отака.

Тогда все поднялись, раскланялись, и стажер, сопровождаемый девушками, направился к роскошному черному лимузину. И ведь не похвастаешься этим ни отцу, ни другу Фурукава!

Впрочем, что в лимузине с девушками ездил – хвастаться как раз можно. Такой успех все правильно поймут, и завидовать будут в рамках, одобренных обществом.

В лимузине Тошико, справа от стажера, обратилась вдруг к Оцунэ, что сидела слева:

– Сестрица, но ведь получается, мы и будем те самые якудза. Как ни назови, мы не доверяем полиции, мы решаем дело сами.

Оцунэ хмыкнула:

– Неужели ты думаешь, что в борекудан все уходят по причине черной души? Напротив, помыслы зачастую светлее некуда!

Оцунэ откровенно привалилась к стажеру, вжала его руку себе в грудь – ревнуй, наконец, Тошико, сколько можно ушами хлопать! – и проговорила тоном ниже:

– Брат мой выпил чашу и принес клятву, мечтая отомстить владельцу рыболовной компании. Брат считал, что траулер с отцом и мамой пропал в море не просто так, что его утопили для получения страховки. Разумеется, ничего бы брат в суде не доказал! Пришлось вот, собственноручно.

– Отомстил?

– Да, директора взорвали прямо в кабинете. Шум стоял до неба, из Токио следователи приезжали, искали следы Ямагути-гуми.

– Но ведь никто знает, в самом ли деле директор виноват… Нет!

Госпожа Танигути решительно двинула рукой.

– Я не права. Если добро будет молчать, ничего не изменится.

– Что, сестрица Тошико, не идут на ум нужные цитаты? Самой думать надо?

– Ох, сестрица Оцунэ, как бы я этому без тебя училась?

Длинный лимузин вошел в размашистый поворот и Тошико навалило на господина Рокобунги; пара соприкоснулась мгновенно полыхнувшими щеками.

– Ну, наконец-то! – Оцунэ, тем не менее, отлипать от стажера и не подумала. – Можно этим утешаться, правда.

Правда редко бывает приятной, а еще реже получается уйти от ее признания. Уважаемая старшая Цудзи смотрела, как ловко южная девочка складывает конверты с подарками, и думала: а ведь она уедет. Ловить ей тут нечего. Тесно тут госпоже Танигути. Если отец не выдаст ее за кого-нибудь важного и нужного, то посадит ее руководить филиалом или отделом в семейном бизнесе, разветвленном, что твой корень благопожелательного праздничного лопуха. Так не здесь же, посреди северной глухомани, куда полиция Саппоро раз в пять лет ездит!

Уважаемая старшая Цудзи часто задавалась вопросом: о чем южанка думает? Она не плакала по столичным друзьям… Если в столице у нее вообще оставался парень, то и по нему Тошико не скучала. Уважаемая старшая Цудзи не всегда звалась уважаемой и старшей; в бытность ее Цудзи-младшенькой никакая девушка не оставалась без парня – минимум, в мечтах! – дольше, чем на три дня. И то потому, что надо соблюдать приличия и некий небольшой срок после расставания.

А нынешние – прямо как не японцы. Одна в бизнес ушла, другая картины рисует. Выйди замуж и рисуй себе, в чем беда? Нет: оказывается, муж и семья уже помеха, а вовсе не цель жизни!

Этого уважаемая старшая Цудзи понять не то, чтобы не могла: прямо и не хотела понимать.

Зато с появлением странной южанки поселение худо-бедно начало жить. И даже не в автолавке с апельсинами дело… А трудно сказать, в чем. В том, что Мацуи-младшая вернулась в собственный дом и даже почти завела мужчину? Или в том, что бесконечные дочки Ивахара перестали носиться стаей бешеных кошек хотя бы вечерами, потому как сидели и смотрели привозимые из большого Саппоро фильмы?

Фильмы и раньше никто, вроде бы, не мешал смотреть. Дочки Ивахара в любом случае выросли бы и остепенились. Уважаемая старшая Цудзи все никак не могла определить: что же такого южанка поменяла в селении, что заслонило даже чувство неизбежного закрытия станции?

Уважаемая старшая Цудзи вышла под высокий свод главного зала: тот самый, что дети когда-то хотели сделать гостиницей в старом стиле, и потому не натянули новомодного “потолка-пакета” из латекса или чего они там бывают, а сохранили балки, поверх толстые снопы соломы… Не рисовой: тут, на Хоккайдо, поля не заливные. Сеют и сажают всякое зерно, так что и соломы хватает, например, ячменной…

Холодно в высоком зале. Хотя сезон и называется секан – “малые холода” – морозы трещат настоящие. Снега лежат по полям, снегами заметены все дороги. Еще пока не в рост и не по крышу грузовика, это все ближе к весне, когда пойдут напитанные влагой тяжеленные черные тучи со всех морских сторон. И ветра пока еще не заворачивают уголки модных металлических крыш, не вырывают целые снопы из крыш соломенных, старинных, как оно бывает в тайфуны, но даже обычная поземка леденит ноги; ветхие кости словно бы пилой режут по голени.

Уважаемая старшая Цудзи привычно устроилась перед разложенным шитьем, сунув ноги под новенький электрический котацу. Вот, купила на деньги от сданой комнаты. Тоже след южанки в судьбе.

Эх, уедет госпожа Танигути. Жаль!

С другой стороны, все, имеющее начало, неизбежно постигнет и конец – но мысли о кончине уважаемая старшая Цудзи давно уже научилась отстранять. Иначе-то и рехнуться недолго.

– Недолго осталось вашей платформе?

– Откуда господину старосте это известно?

– Люди говорят, господин кассир.

Кассир – тоже стажер, молодой, хитроглазый, весь такой продуманный и крученый, что даже тип лица его назывался “уксус” – выглядывал из окошка своей маленькой комнатки. В небольшом вагончике Ками-Сиратаки собрались мужчины, тоже немного.

На лавке сидел, сопел и пил чай из круглого черного термоса круглый черноволосый Бикки Атуй Котань. После успеха госпожи Мацуи на местной сцене Бикки Атуй прикупил себе пару курток с айнской вышивкой, которые носил к месту и не к месту. С подачи Оцунэ куртки такие обещали стать звездой весенней моды, и кассир не раз прикидывал в мыслях, сколько он сможет выкроить из двух зимних зарплат на покупку хотя бы готовой, если уж не получится сшить на заказ.

Кассир следил за модой и покупал себе куртки, рубашки и прочее в лучших бутиках на знаменитом бульваре Одори. Это его и подвело. Носи он форму железнодорожника – подобно Черному Демону, конечно же! – местные девчонки, может быть, его бы и приняли взамен вильнувшего хвостом Синдзи-младшего. А так… Ну, обычный городской парень. Да, хорош. Да, все при нем. Но… Просто парень. Истории за ним нет, нет легенды.

Правда, он такой же сотрудник JR Hokkaido, со столь же немаленькой зарплатой и столь же отличными перспективами, как господин Рокобунги. Тут не поспоришь!

Но за Черным Демоном такая красивая история! Про него придумали почти столько же, сколько про южанку Танигути-младшую, и неспроста поставили их рядом. Даже люди, напившиеся из одного ручья, чем-то да связывались в прошлой жизни, а тут на тебе: и фехтовальные турниры, и музыкальная группа… И стажер, набравшийся наглости протестовать против закрытия станции… По крайней мере, сам Бикки Атуй Котань собственными ушами слышал это весной на собрании деревенского совета. Он, конечно, промолчал, прекрасно понимая, чем икнется мальчику с начищенными пуговками разглашение – но кто-то ведь не смолчал. Попало в телевизор и разлетелось дальше, чем кот наполнитель из лотка выбрасывает. На целый год материала для разговоров, и сколько лет еще будут вспоминать… Больше-то вспоминать здесь особо нечего.

В углу станции за собственным термосом сидел господин Икуо Аоки. Его не всегда и не все именовали “господином”, потому что род свой он вел или от каких-то захваченных в плен еще Нобунагой корейских мастеров по фарфору или вообще от буракуминов – касты отверженных, выполнявших всю историю Японии все грязные дела. Например, убой скота и захоронение отходов. На север семья господина Икуо перебралась довольно поздно, уже когда Япония переняла у длинноносых “бака-гайдзинов” паровозы, револьверы “смит и вессон”, броненосец “Каменная Стена” – а у желтоволосых “росиадзинов” переняла казачество, и учредила на Хоккайдо военные поселения тяжеловооруженных пехотинцев “тонденхэй”.

Кстати: вроде бы тот самый стажер, который возмутитель спокойствия, в смысле Рокобунги-младший, тоже происходил из подобных навербованных переселенцев.

С господином старостой пришел поселковый электрик господин Ивата. Господин кассир показывал ему небольшой станционный щиток. Поселковый электрик, матеря собравших его пахоруких детей Годзиллы и Мотры – матеря, конечно, строго в мыслях, из цеховой солидарности даже с краснозадыми бабое… Бабуинами, если уж те, по несчастью, коллеги! –зарисовывал себе номиналы автоматических выключателей, марки и сечения проводов; еще бы длины их видеть, но – если на ярлычке не написано или там стерлась надпись от времени, здесь только сопротивление мерить и потом по формуле.

Если станцию закроют, ее придется отключить от сети. Но стоит ли снимать саму линию? Не бросать же кабеля так: триста метров меди тоже деньги, для маленькой деревни вполне весомые… Вероятно, вагончик можно использовать как-нибудь еще? Вот сейчас тут сидят люди, пьют чай… Потому что никакого иного места, где вечером собраться и потрепаться за жизнь, в Ками-Сиратаки просто нет.

Хозяйки собираются в комбини, там в углу практически стихийно женский клуб самозародился, скоро к старосте послов пришлет: устанавливать официальные отношения и меняться технологиями. Детей иногда собирают в младшей школе учителя. Праздники для всего селения позволяют устроить лесники на собственном грузовом дворе: там когда-то разделывали и сортировали бревна, а как закрыли пилораму, то и участок опустел.

Но вот просто за пивом посидеть особо и негде. Никто не заведет кафе или бар: летом не окупится, нету прохожих в селении, а свои все работают. А зимой… Зимой своих тоже мало, и раскиданы они на десять гайдзинских километров повдоль той самой линии Сэкихоку. По морозу только и бегать. Сейчас-то еще сезон “малые холода” – а ведь за ним как раз “большие холода” наступают.

В самом деле, думал господин староста, учредить в помещении бывшей станции поселковый общественный центр. Вечером выпили, под присмотром в тепле переночевали.

Правда, сколько ни выпей, конец один: все равно настанет похмельное утро.

Похмельное утро – время жестокой мести!

Второй посмотрел в сторону, насколько получилось вывернуть шею. Он лежал в комнатке на втором этаже. Кто, интересно, проявил к нему милость и втащил сюда? Он, Второй, достойного человека тоже помилует. Остальных не помилует, нет… Второй оперся на руки и поднял голову.

– Выпейте воды, вам станет легче.

Второй не стал мотать головой: понимал, что потеряет сознание. Повернулся на бок, подтянул под себя ноги, попробовал встать. Кто говорит с ним? Голос не похож на рычание Первого, гавканье Третьего или бычий рев Четвертого. И уж совсем ничего общего с противным, скрежещущим “начальницким” тембром Пятого.

Впрочем, если он лежит на втором этаже, то Пятый – его спальня напротив, под балконом – его сюда и втащил? Неужто сам Пятый и воду ему подает?

Ага, и на “вы” обращается. Сроду в их банде так не утруждались! Пятый бы кинул бутылку в нос, еще и поржал бы. Правда, Пятый не налил бы мочи в бутылку, а вот Четвертый или Первый могли бы. Уровень, че поделаешь…

Второй проморгался, чувствуя, как уходят запахи вчерашней пьянки. Сам он валялся на полу. Напротив, на узенькой кровати, которой Второй так вчера и не достиг, сидел кругленький седой дяденька. Расстегнув пуховую стеганку, дяденька этот проявил из бесчисленных карманов жилета бутылочку воды, которую и протягивал страдальцу.

Хмель слетел, как слетает с члена чужая жена, заслышав стук в дверь.

Второй видел уже этот синий облезлый жилет!

Внизу на три голоса заорали Первый, Третий и Четвертый. Первый рычал и скулил, Третий огрызался и тявкал, Четвертый ревел – но вовсе не победно, ревел от боли и отчаяния. В промежутках между воплями трещал, кажется, электрошокер. А еще время от времени раздавался стук – Второму прекрасно знакомый. Когда, например, Пятый злостного неплательщика долгов прикладывал головой о столешницу, стучало точно так же.

Стуку дядечка усмехнулся:

– Похмельное утро – время жестокой мести. Вы готовы меня слушать?

Второй кивнул, попытался сглотнуть. Горло продрало острой болью. Сколько же он вчера выпил? Ведь не ящик же! Схватив, наконец, протянутую бутылку воды, Второй свернул ей пробку одним движением и всосал воду быстрее, чем валится винда.

– Вы, кажется, в свойстве с госпожой Ивахара Дзюнко?

– Д-да… – Второй мог пока только хрипеть.

Пухлый дядечка театрально развел пухлые руки:

– Госпожа Ивахара соседка моего нанимателя. Если вас арестовать, выйдет, что через вас госпожа Ивахара причастна к смерти господина Мацуи. Косвенно. И тем не менее, в селении возникнет ненужное напряжение. Наш наниматель окажется в неловкой ситуации.

– Они же говорили, не будут убивать! Лишь припугнут!

Второй понял, что выболтал, прикинул, на сколько лет это тянет по действующему Уголовному Кодексу и буквально сполз на пол, потому что ноги внезапно затряслись.

– Ну-ну. Не надо так переживать.

Господин Жилетка вздохнул.

– Я вот, сколько ни переживал, мне ни разу не помогло. Еще воды?

Второй помотал головой. Вдохнуть у него получилось на третьей попытке. Но его ведь пока не вяжут, как тех, внизу. Значит?

– Все верно, – господин Жилетка кивнул. – Вы представитель более… Интеллектуальной профессии. Вы правильно поняли.

Второй сгреб с пола прямоугольничек брошенной визитки. Вчитался.

– А… Я знаю, это здесь неподалеку, на Киэй. Транспортная фирма.

– Я очень старый, – господин Жилетка подмигнул. – Но признавать этого не хочу. Гордый такой, да… Вот, я переоценил свои силы. А вы молодой и дерзкий хангурэ. Балкон открыт, с него уже прыгал ваш предводитель, и потому второго прыжка оттуда никто не ждет. Ну и там невысоко. Вы знаете.

Прыгал… Предводитель?

А! Пятый. Хитрая сволочь. Ночевал всегда в спальне напротив. Там выход на балкон, почему та спальня самая холодная, самая неуютная в маленьком снятом домике. Но глянь-ка ты: помогло! Получается, сбежал Пятый?

Пятый неожиданно обострившимся слухом поймал скрип тормозов точно перед входом в домик. Спал он одетым, как всегда, и потому, не тратя ни сил, ни времени на прояснение ситуации, выскочил на балкон. С балкона второго этажа перескочил жалкие пару метров на крышу сарайчика – точно! Под сарайчиком белый микроавтобус, тонированные стекла, из откатившейся дверцы как раз выпрыгивают круглые от бронежилетов чьи-то боевики… Нет надписи “полиция” на спинах!

Пятый окинул взглядом округу. На той стороне, за речкой, перед ковром одноэтажных домиков, стоял привычный по Филиппинам “тук-тук”: трехколесный мотороллер с закрытым кузовом. Вроде бы за рулем никого. Дальше, за “тук-туком”, на треноге здоровенная зрительная труба, окуляр блестит выпуклым шпионским глазом… Надо же, как серьезно за ними пришли, со снайпером!

Снайпер и напарник там, двое минимум…

Видать, господин кумите перестал терпеть их самодеятельность и решил начать со старого доброго ультранасилия…

Снайперы обычно в рукопашной не сильны, подумал Пятый, прыгая с крыши вагончика прямо на откос речки и молясь ками и каппам, чтобы там под снегом никто не забыл грабли или какую острую железку.

Или во дворы? Но квартал небольшой, перекрыть выходы несложно. По широкой улице Хакуриндай наверняка, патруль катается или фургончик стоит – ради таких вот ловких парней. Нет, все верно: за речкой будет хотя бы шанс!

Ками и каппы вняли: Пятый сберег колени и ноги. С низкого старта он рванул поперек неширокого откоса, исполинским броском тренированного тела перелетел замерзшую Обихиро так быстро, что лед под коваными носками берцев не успел треснуть.

Взбежал на противоположный берег. Странная труба на треноге за “тук-туком”, ни к чему не прикручена. Стульчик, термос… Где же сам снайпер?

А! Пятый упал на левый бок, неистово крутанулся блинчиком. Над ним свистнула бейсбольная бита, потом еще какая-то блестящая хрень; боги и будды, да это же настоящая катана!

Националистам, что ли, они где-то перешли дорогу?

Пятый выпрямился. Пинком в живот заставил согнуться рубаку; где напарник?

Напарник тиснется за руль. Уехать хочет. Вот это нет: уедет Пятый. Не зря же он год морозил задницу в самой неуютной комнате, под балконом. Пятый одним движением оказался за рулем “тук-тука”, плечом выбив лезущего на сиденье напарника, закутанного в пуховик до неразличимости пола и возраста.

Легонький “кто-то” улетел на обочину – видать, баба! – но, прежде, чем Пятый нашел кнопку стартера, сразу по всему лицу его плеснуло холодом, буквально жидким азотом. Лоб и виски заломило, как в ледяной воде, и только потом Пятый ощутил удар и понял: обрезком цепи поперек лица, по глазам. Сознание Пятого помутилось; он сполз на заснеженную обочину. Втроем приехали. Вот же продуманные твари! Знал бы…

– Знал бы, лучше бы взял у господина Отака ствол!

– Не стоило, – выдохнула Тошико. – Мог бы случайно влепить в дома на той стороне. Людям повредить.

– А так этот урод вытолкнул тебя из-за руля! Ты могла пораниться или удариться боком!

– Слышь, господин Бейсболист-Железнодорожник, меня на кэндо падать, вообще-то, учили тоже.

– Первая семейная ссора, – Оцунэ косилась на пару, опуская мотоциклетную цепь в разрез на боку длинной плиссированной юбки, той самой униформы сукэбан. – Как же мило вы смотритесь! Пожалуй, Фурукава-мелкая сказала истинную правду. Вам только надо ее признать.

Стажер и Тошико переглянулись, покраснели, отмахнулись одинаковыми жестами и сказали хором:

– Ну тебя вовсе, Мацуи-младшая!

После чего все трое нервно захихикали; спустя пару минут хихиканье переросло в настоящее ржание. Громкое, истеричное, из которого стажер богоподобным усилием вырвался лишь, когда с той стороны речки засвистел продавец апельсинов, а рядом с ним обеими руками замахал колобок в расстегнутом пуховике:

– Кончайте ржать! Сюда его везите!

Стажер заглянул в ящик мотороллера. Связанный “хангурэ” лежал вроде бы тихо, но стажер подергал шнуры, убедившись, что веревки не ослабли. Вязала, конечно, Оцунэ. Как настоящая тайчо уличной банды, она когда-то подошла к вопросу основательно и записалась на курсы шибари. Там ее научили разным узлам; больше, впрочем, для пущего эротизма, чем для оперативной работы – но главное-то в обоих случаях что? Чтобы мужик никуда не делся, а это благородное искусство вязания вполне обеспечивало.

Синдзи собрал телескоп в пластиковый кофр и поставил его направо к стенке кузова. Оцунэ, толкнувшись о спину стажера, заскочила прямо на лежащего; тот задергался от веса крепкой девушки. Госпожа Мацуи наклонилась к самому уху бандита и ласково проговорила:

– Кто-то из вас убивал моего брата. Может быть, и ты. Дай мне повод. Причин мне хватает и так. Повод! Я наложила петли тебе на горло и еще на разные места. Ты почувствуешь.

– Жарко воркуешь, – сказала Тошико. – Никак, понравился?

Оцунэ хмыкнула:

– Осмелела, южанка?

– Держитесь, воительницы, сейчас поедем, – Синдзи перекинул флажок стартера. Не успевший застыть мотор схватился быстро, затарахтел. Трехколесник медленно двинулся на разворот по скользкой дорожке. Минут пять объехать под эстакадой, да почти столько же по зимним улицам Обихиро. Господин Отака проводил их взглядом и снова уткнулся в телефон: есть время отослать сообщение.

Сообщение.

Отправитель: инспектор Фуджита Горо.

Получатель: Звук арфы.

Копия: Сегун.

Содержание: Как легко на душе, когда уже ничего не должен!

“Должен ли кабинет вмешаться в спор об островах Такэсима?”

“Совещание по урегулированию вопросов принадлежности островов Такэсима запланировано на второе февраля”.

Высокочтимый господин Танигути Шоичи отложил газеты. Второе февраля именно сегодня. Интересно, до чего они там дорегулируются? Положим, синкансэна им туда не продать, у китайцев свои поезда не хуже. Вьетнамцам просто не по деньгам. Филиппинцы, может, и хотели бы, но тоже все никак не соберут средства.

Сегун потер веки пальцами, подумал: холодные. С одной стороны, сезон “Большие холода”, дайкан. Самый конец, второе февраля, но все-таки холодно даже здесь, в Токио. С другой…

Мерзнет ли Аварийная там, в Северных Землях?

Высокочтимый господин Танигути подтянул телефон, открыл последнее сообщение. Инспектор Фуджита ничего не писал о холоде. Да и в целом, господин Фуджита Горо не разменивал канал связи на сводки погоды.

За плечом остановилась досточтимая госпожа Танигути, который раз перечитав кратенькое послание. На ее молчаливое “не возвращается?” муж беззлобно проворчал:

– Соскучилась?

– Конечно!

Высокочтимый господин Танигути медленно поднялся, тяжело развернулся, осторожно обнял супругу, стараясь дышать в сторону. Шепнул на ухо:

– Дети выросли. Потерпи. Я обещал ей: до Золотой Недели. Не хочу нарушать собственное слово.

КОНЕЦ ЧЕТВЕРТОЙ ЧАСТИ

Бобров Михаил Григорьевич
Похмельное утро

Донесение четвертое :: Похмельное утро

Оставить комментарий © Copyright Бобров Михаил Григорьевич (kotfromgomel@gmail.com) Размещен: 01/12/2025, изменен: 01/12/2025. 194k. Статистика. Повесть: Проза Краткие вести Скачать FB2		Ваша оценка:

Бобров Михаил Григорьевич Похмельное утро

Донесение четвертое :: Похмельное утро

Бобров Михаил Григорьевич
Похмельное утро