Бобров Михаил Григорьевич. Молния Ками-Сиратаки

Летом – ночь. Слов нет, она прекрасна в лунную пору, но и безлунный мрак радует глаза, когда друг мимо друга носятся бесчисленные светлячки. Если один-два светляка тускло мерцают в темноте, все равно это восхитительно. Даже во время дождя – необыкновенно красиво.

Сэй-Сэнагон “Записки у изголовья”

У изголовья Тошико стоял ноутбук, а телефон с будильником лежал чуть поодаль. Первым делом Тошико подумала: хорошо, что сама поднялась, до звонка. Полезла бы спросонья выключать музыку, еще своротила бы чего.

На часах Тошико застала время между шестью и семью, и решила уже не ложиться. Госпожа Ведьма тихонько шуршала чем-то в небольшой пристройке через тонкую стену. Не то лопаты точила, не то ваяла очередное куклопугало, не то просто чистила овощи к завтраку.

Дома на Хоккайдо строили чуть пошире, чем в других местах, но планировку сохраняли все ту же, отточенную веками, которую Тошико впервые увидела на экскурсии в “самурайский квартал” Старой Столицы. Помещение побольше ближе ко входу, где принимали гостей и собирались по официальным поводам, оттуда через малый дворик – либо как здесь, на Хоккайдо, через обычный коридор, потому что зимой снега – проходили в жилые комнаты.

В старых домах люди проводили немного времени. Особенно фермеры: в полях жили, под крышей только спали. Так что к спальням пристраивали обычно кухню, ванну, туалет, на чем расползание дома по участку и останавливалось.

Тошико порадовалась известной планировке и решила, что в случае отключения света сумеет найти выход.

Приведя себя в порядок и вернувшись в отведенную спальню, Тошико отодвинула подальше ноутбук и присоединенный к нему шнурочками мобильник, а потом привычным движением опрокинула сумку на пол, только теперь уже вытряхнула все вещи, а не одно бело-красное облачение храмовой девушки.

Кроме хакама густо-алого цвета и белой тонкой рубашки на циновки кувыркнулся пакет с бельем, мягко шлепнулась микросумочка-косметичка. Тошико поискала взглядом пластиковую коробку с дорожным обедом. Вспомнила, что съела его вчера, как раз перед разговором с девочками на щебеночной платформе.

Тут на циновку гулко, солидно бухнулся бочонок лакированной кирасы-“до”, обернутый защитной юбкой-“тарэ” из трех здорово потрепанных пластин. Кираса тоже перекатилась по полу, и в недрах ее кожаные рукавицы-“котэ” тихонько звякнули шнурками о “волчьи ребра” защитной маски. Маска с оплечьем не болталась, потому что во все промежутки Тошико запихала мягкое: синие тренировочные хакама и любимую удобную куртку-кейкоги.

Тренироваться надо в своем, на этом Тошико стояла твердо. И если тренировки в стрельбе из лука можно… Скажем так, отложить на некоторое время… То от кэндо отказываться Тошико не собиралась. Она уже давно не задавалась вопросом: почему она так прикипела сердцем к чисто мальчишескому занятию. Просто – учитывала.

Ну, а футболки с носками она себе купит. Здесь просто обязан быть магазин-“комбини”, они по всей стране имеются. Чего не найдется в “комбини”, привезут курьером. Если уж сюда заезжает автолавка с недешевыми апельсинами, доставка тоже поедет.

Разве только надо проверить одно весьма важное обстоятельство.

Тошико посмотрела на часы: скоро семь. Не сказать, чтобы поздно, но и не особо рано. Случалось ей подниматься и в пять, когда готовилась к экзаменам.

Впрочем, предстоящее ей дело тоже, наверное, определенный экзамен. Испытание.

Тошико разбудила ноутбук и снова вышла в интернет через мобильный телефон. Связь держалась: видимо, погода стояла спокойная, землю ночью не трясло, и никакой тайфун с моря не подкрадывался, не баламутил ионосферу.

Поискав через интернет ближайшее додзе, куда пускали тренироваться просто за деньги, Тошико нашла его, понятное дело, в том самом городке Энгару, где вчера танцевали ее новые подружки. Быстро заполнив нужные формы на сайте “будо-гайся”, Тошико выдохнула и перешла к главному.

Оплата.

Примерно до пятнадцатого мая следующего года.

Номер карточки. Срок действия. Имя. Фамилия. Код с карточки.

Пока на сайте вертелась картинка милой кошечки, Тошико даже глаза прикрыла от волнения. Вот ноутбук тихонько пикнул; девушка впилась взглядом в экран.

Оплата прошла!

Значит, карточка не блокирована. Сумма немаленькая, но никаких вопросов банк не задал. Получается, отец не осерчал на дерзкий побег из-под наблюдения. Как там у госпожи Хигути Итие в “Сверстниках”: “никак не избежать напитаться здешним духом, словно бы неокрашенная ткань жадно принимает краску”.

Ха! Тошико подскочила, хлопнула в ладоши и проделала большое утреннее упражнение пять раз, пока не нашла, что дыхание ее в должной степени успокоилось.

Главное: оплата прошла. Папа не гневается.

Найдя госпожу Цудзи в кухне, Тошико поклонилась ей на прощанье. Завернула в ванную к зеркалу, переложила волосы и направилась к центру поселка. Надо купить все недостающее. И обязательно надо купить какие-нибудь мелочи для подарков. При вселении в новый дом положено делать маленькие подарки всем соседям, и госпоже Цудзи надо преподнести дар в первую очередь. Потом неплохо поблагодарить местных девчонок за хороший совет и доброе отношение… Потом…

Тошико поймала себя, что бежит чуть не вприпрыжку, как младшеклассница.

А что? Учеба начнется завтра. Занятия в додзе и вовсе послезавтра. Сегодня свободен целый длинный день, теплый ласковый день. Сезон рикка, так и называется: “начало лета”. Почему бы и не пробежаться до магазина? Тоже ведь можно, если свобода!

– Свобода, наконец-то! – господин Отака Гэнго проводил бегущую Тошико умиленным взглядом и вернулся к беседе. – Я на пенсии. Так что никаких больше звонков с работы. Сел и поехал, куда поезд везет. Ах, я уже не в том возрасте, чтобы так вот, вприпрыжку “следовать вдоль путей железной дороги”.

– Пусть молодые бегают, – величаво согласился дед Маэда. – Тем более, что ноги ух какие!… Хороший денек выдался, верно, господин староста?

Господин староста, проходивший мимо автолавки с апельсинами, вежливо поклонился всем собравшимся, да и себе купил, пожалуй, большой вкусный апельсин: скрасить очередной унылый день в бумажной пыли.

– А вас, господин турист, я тут ранее не видел.

Господин Отака Гэнго поклонился:

– Скажете тоже! Туристы – это такие, с фотокамерами, на белых теплоходах. Я вот пешочком.

– Уподобились господину Ино Тадатака?

Господин Отака Гэнго вежливо посмеялся:

– Вы слишком хорошо обо мне думаете! Куда мне составлять карты! Я всего лишь собираю “семь осенних трав”. Здесь, на Хоккайдо, фудзибакама еще кое-где встречается. На Хонсю-то ее вытоптали чуть не подчистую.

– А у вас, полагаю, имеется разрешение на сбор? Травка-то краснокнижная.

– Вы трижды правы, господин Маэда. Вот, конечно!

Господин Отака Гэнго полез по многочисленным карманам серого жилета, надетого поверх неизменной клетчатой рубашки, заправленной в серенькие полосатые летние брючки – полная униформа пенсионера-отставника. Недорого, потерто, как туфли, но все в полной исправности… Господин Отака достал и снова спрятал блокнот, роскошно переплетенный в тисненую кожу, затем изящный дорогой прибор для письма, следом личную печатку-инкан, и пакет салфеток, и просто какой-то конверт… Вот, господин Отака раскопал в одном из карманов пластиковую карточку; господин староста только успел ухватить взглядом фотографию господина Туриста под форменной фуражкой, как пластиковый лоскуток исчез в бесчисленных карманах.

Наконец, на свет появилась аналогичная карточка, только зеленая – господин староста узнал удостоверение “добровольного помощника департамента лесов и вод”. Сама по себе карточка значила немного, да и министерство окружающей среды не полиция, не спецслужба. Ветеринарная станция, и та на сельском Хоккайдо имеет больший вес. Но все же толстенький турист не полез опрометью в глушь, собирать краснокнижную траву по влажным берегам диких речек, озаботился хотя бы внешними приличиями… Господин староста вздохнул тихонько. Потом подумал: немолод уже господин Отака Гэнго. Вряд ли он будет выгребать редкие цветы мешками.

Поклонившись господину Отака, господин староста повернулся к автолавке:

– Дайте-ка мне еще пару апельсинов, господин…

– Господин Кандзаки. Кандзаки Нориясу, чрезвычайно рад знакомству, господин староста.

– Кандзаки Нориясу, вот как?

Староста помахал рукой, будто дирижировал, и пропел:

– “Глаз не хватает: сколько рассыпано звезд на Млечном пути!” Уж не потомок ли вы автора этих строк?

Продавец апельсинов улыбнулся, развел руками:

– Увы. Некогда всем велели взять фамилии, и мои предки не стали мелочиться. А папа у меня любит крепкие шутки, подогнал и имя.

Староста взвесил на ладони апельсин, пока ничего с ним не делая. Кандзаки Нориясу… Что-то еще вспоминается рядом с этим именем. Что-то близкое. Вот рядом же!

Увы. Мысль ушла.

Староста поклонился:

– Благодарю вас.

Протарахтели трактора: два синих семьи Ивахары, следом три красных, Ямаутовских. Госпожа Ямаута помахала всем руками из головного, а господину старосте поклонилась, как получилось в кабине.

– Что за крики? – господин Отака Гэнго подобрался, встревожился, мигом растеряв остатки пенсионерской вальяжности.

Господин староста ухмыльнулся:

– А это, господин Турист, наша местная достопримечательность. Лесничие грузовик заводят. Никак не могут списать. Следовательно, им не дают новый на замену… Господин Кандзаки, ваши апельсины чудо, как хороши. Наверное, южные?

– От вас ничего не скроешь. У нас тут, правда, холодновато. Покупаем в Хакодатэ, конечно. – Продавец говорил очень вежливо, но без капли подобострастия. Жилистый, крепкий, подобный кожаному ремню, господин Кандзаки не боялся в одиночку кататься с полным грузовиком товара и кассовым ящиком по таким захолустьям, где наглые хоккайдские медведи не рисковали рыбу ловить.

– О, Хакодатэ! – дед Маэда купил и себе апельсин. – Помню, еще при господине Сато, я там бывал… Ух!

Глядя на него, господин Отака тоже расщедрился на лакомство. У господина Кандзаки, конечно же, нашелся маленький ножик, удобный для снятия кожуры. Очистив апельсины, мужчины медленно отламывали дольки, позволяя им таять на языке.

Продавец апельсинов, задумчиво глядя вслед убежавшей Тошико, вертел в уме фразу для доклада досточтимой госпоже Котооно. Подумал, не купить ли и себе апельсин, и решил, что есть пока не хочется.

Мимо по летним делам протопали цепочкой учителя средней и начальной школ; звонкие голоса помогавших им учеников долетели аж до площади перед общественным центром.

Когда все звуки перекрыл гул экспресса “Охотск”, господин староста доел свой апельсин. Поклонился собеседникам и направился в ту часть поселения, куда вчера так деловито-решительно двинул непонятный хмурый попутчик милой девушки, и где дома щерились проваленными крышами.

Крышами дома скалились на единственной окраинной улочке. В Сиратаки обитали разные люди, но лентяи среди них не заживались. Если дом принадлежал хоть кому-нибудь, за ним ухаживали.

Странный мужчина тоже проявил достойное рвение. К приходу старосты он успел очистить широкий двор от буйной травы и все скошенное собрать в аккуратный стожок на дальнем краю. На расчистку мужчина методично вытаскивал из дома все вещи, панели, сдвижные дверцы стенных шкафов – точь-в-точь, как работники вчера у господина старосты. Похоже, гость собирался перестилать полы. Стоило бы начать с крыши, конечно. Но, видимо, сухой уголок в доме нашелся. Не нашлось, куда ногу поставить, чтобы в подпол не ухнуть.

Гость снял пиджак и переоделся в старый спортивный костюм, времен чуть не Олимпиады шестьдесят четвертого года. С собой привез? Вряд ли. Скорее, нашел тут же, в доме.

– Уважаемый господин, – староста поклонился. Поклонился и бросивший работу гость, но куда ниже.

– Я представляю местный совет. Меня все называют “господин староста”. Не случится большой беды, если и вы так меня назовете. От имени жителей я хочу знать: кто вы такой и что вам нужно в поселении Сиратаки?

Гость вытер грязные руки – пучком травы, не полотенцем или салфеткой. Деревенский, похоже.

– Уважаемый господин староста, я имею честь принадлежать к семье Мацуи. Я жил в этом доме мальчиком. Вы, наверное, не помните меня, но помните моего отца, господина Мацуи Риота. Я тоже Риота, в его честь.

Говоря все это, мужчина подошел к висящему на палке пиджаку и вытащил оттуда прозрачный пакет с бумагами.

– Мне пришлось уехать и я долго жил… На юге. Но мои документы при мне.

Господин староста требовательно протянул руку; мужчина вложил в нее поочередно паспорт, водительское удостоверение, удостоверение на управление маломерными судами, документы судового механика… На закуску, внезапно, предъявил свеженькую лицензию вполне приличной адвокатской конторы: ее реклама часто мелькала по телевидению.

Насколько господин староста мог судить, все бумаги, правильно оформленные и зарегистрированные, относились к одному и тому же лицу, вполне узнаваемому на фотографиях.

– Почему вы решили вернуться?

Мужчина покривился.

– Не прижился в Токио.

Якудза, подумал господин староста. Как раз в газетах и на телевидении шум: от Ямагути-гуми отделяются Кобе Ямагути-гуми.

– У нас тут не Токио. – Господин староста посмотрел на человека пристально. – Гуми не в почете.

– Господину старосте не стоит беспокоиться. Я больше не состою в гуми. Ямагути расколоты, мои братья погибли, а в новую гуми я не хочу. В моем поколении чашу пьют один раз.

– Я запомню ваши слова, господин Мацуи. У вас есть какая-либо родня, или вы будете жить здесь один?

– У меня осталась одна лишь сестра, девятнадцати лет. Переехала в Энгару и там живет. Разве что навестить приедет и то, если захочет.

– Благодарю вас, – господин староста поклонился. – Вы мне очень помогли. Известно ли вам, что от поселкового совета полагается субсидия на восстановление этого дома?

– Увы, господин староста, я только вчера приехал и еще никуда не ходил.

Господин староста позволил себе улыбку краешком губ:

– Говоря честно, на эту субсидию можно один раз поужинать в морском ресторане где-нибудь в Нэмуро. В Саппоро ее хватит разве что на чашку сакэ. Но закон есть закон, вы понимаете?

– Да, господин староста. Закон есть закон. Все-таки я здесь вырос. Я понимаю и буду уважать… Закон.

Мужчины обменялись прощальными поклонами и господин староста зашагал дальше по извилистому маршруту. На сегодня он собирался добраться до элеватора за дорогой, потом зайти на подстанцию проверить модника Ивату-младшего, потом написать, наконец, отчет за расходы по апрелю и отдать бухгалтеру на сверку – а там, глядишь, настанет уже и вечер.

Вечер господин староста встречал дома. Он стоял в просторной комнате, откуда перед заменой пола вынесли и те немногие вещи, что сопровождали его, сколько он себя помнил. Стоял и бездумно смотрел на золотые, в легкую рыжину, полосы вечернего света, и не слышал почти никаких звуков: дорога перестала греметь к вечеру, а шум с полей сюда, за мост, не долетал никогда.

Потом он подумал: а ведь мог поехать в столицу, где множество людей и возможностей, и там стал бы… Кем-то. Кем-нибудь стал бы, не хуже прочих, чай! Но это означало, что дни его проходили бы в постоянной беготне по делам службы – точно как у того мальчика, молодого стажера JR Hokkaido, или по делам торговли, как у сухощавого продавца апельсинов Кандзаки – или просто потому, что в толпе ты бежишь со скоростью толпы, если не хочешь, чтобы толпа бежала по тебе упавшему.

И подумал снова: неужели он в самом деле разменял свою жизнь – и тридцатилетие, и сорокалетие – вот на эту золотую светлую тишину, одинокий покой? Но ведь он и не отшельник: есть у него сын, и с женой они просто живут в разных домах, вовсе не записав развода. И дела мирские не отпускают его, да и не похоже, чтобы отпустили в ближайшие десять лет. Сейчас вот надо садиться и писать всем письма, собирать сходку, а там, наверняка, обращение к властям оформлять ему же и придется, не откажешься. С одной стороны, у него есть этот вот золотой свет, и не все ли ему равно: будет работать станция Ками-Сиратаки, либо исчезнет вовсе? С другой стороны, людей в поселке все меньше и меньше. Не хочется к старости лет оставаться совершенно одному среди проваленных крыш и облезших стен, как тот бедолага Мацуи…

Впереди надвигалась прорва работы – что с письмами, что заварить себе хотя бы чаю – но он все так же стоял, стоял, смотрел на тускнеющий золотой свет, и стронулся с места лишь ощутив ночную прохладу, слабенький привет предстоящей зимы, влажной и снежной зимы Хоккайдо, и лишь тогда заставил себя пройти в кухню.

В кухню “белой шкатулки” крупными шагами ворвался уважаемый господин Кимура.

– Кофе пьете? Это хорошо, это правильно. Как допьете, всем в учебный центр. Пришло распоряжение: пожарные зачеты сдаем на этой неделе.

Господин Хирата привычно удержал напиток от выливания через нос и уши – натренировался на нас, новичках, усмехнулся про себя Синдзи – поднялся, поклонился и весьма почтительно сказал:

– Уважаемый господин Кимура, на этой неделе мы должны обработать все данные до Энгару, иначе бухгалтерия четвертует нас и сварит живьем в масле. Даже отказавшись от сна и еды, мы не успеем выполнить задание, если будем сейчас отвлекаться. Не сделать ли так…

– Не сделать, – отстранил возражения уважаемый господин Кимура. – Ибо наши коллеги с тяги и сигнализации не дремлют. Сейчас они займут учебный центр до пятницы, а тогда мы уже вряд ли впишемся в очередь и окажемся перед суровой необходимостью сдавать зачеты на выходных.

Отдел синхронно подскочил, единым движением поглотив остатки кофе и столь же одинаковым жестом сунув чашки в мойку.

– Слушаюсь! – слитный возглас вышел не хуже, чем у гвардейской дивизии на параде. Еще бы: выходные под угрозой!

Побежали в учебный центр. Там всех переодели в мешковатую огнестойкую форму, светло-синюю с красивыми блестящими полосками по ногам и рукам, в которой все тотчас же взмокли. Еще бы: сезон семан – “малое насыщение”, дожди идут, но лето уже разгорается. Дышать жарко даже в обычном костюме.

Вывели на засыпанную мелким сереньким гравием площадку. Стажера, как новичка, погнали тянуть жребий: у тебя, мол, рука легкая!

Легкой рукой стажер вытащил упражнение: “тушение газового баллона”. Уважаемый господин Кимура повертел головой, словно бы воротник вдруг начал резать шею, но ругаться не стал. Могла выпасть “эвакуация нетранспортабельного пострадавшего”, это минимум час потеть с тяжеленной куклой толстяка на носилках.

Стажер пока не знал, печалиться ему или радоваться: в две недели учебки упражнение с баллоном не вошло.

Из двери появился инструктор. Помощник нес позади него красный баллон объемом почти в десять се. Или, на гайдзинские меры, восемнадцать литров. Обменялись обязательными поклонами. Инструктор прокашлялся и начал:

– Баллон сперва следует отнести от места возгорания, тушить уже потом. Самое сложное, таким образом: переноска загоревшегося баллона.

Помощник чуть отвернул краник и с меланхоличным бесстрашием человека, которому все надоело, поджег выходящий газ.

– Внимание, показываю!

Инструктор стукнул помощника по плечу. Тот лениво пригнулся, поставил баллон дном себе на колено, факелом от лица. Инструктор ухватил помощника за откляченную поясницу и медленно потянул к себе. Помощник приставным шагом двинулся в ту сторону, куда вели, удерживая тяжелый баллон факелом от себя, дном на колене.

– Все понятно?

– Точно! – откликнулись все сотрудники отдела.

– Пара номер один…

Инструктор глянул в планшет со списком:

– Уважаемый господин Кимура несет баллон, госпожа Кобаяси ведет. Приготовились… Начали!

Пара прошла по дорожке до назначенной отметки. Уважаемый господин Кимура пыхтел, сопел, но послушно двигался за госпожой Кобаяси, а та поворачивала то вправо, то влево, повинуясь командам инструктора.

– Очень хорошо, – инструктор с довольной улыбкой поставил отметку в списке. – Теперь поменяйтесь.

Госпожа Кобаяси смутилась, но правила есть правила; тем более, что уважаемый господин Кимура схватил ее четко за пояс и тянул с уверенностью морского буксира, без малейшего намека на недозволенное.

Инструктор только сощурился:

– Молодцы! Отдохните пока. Вторая пара: господин Рокобунги несет баллон, госпожа Хирата ведет.

– Не теряйся, стажер, – шепнул господин Хирата. – У сестры красивая задница. Как скажут поменяться, хватай крепче.

Сестра, не говоря худого слова, выдернула из-за пояса серые асбестовые перчатки и перетянула ими брата по той самой части тела. Господин Хирата лишь хихикнул. Стажер, не зная, как реагировать на семейные подначки, только молча поклонился и пошел к баллону. На втором проходе он аккуратно взял милашку-Сэтсу за белый пояс огнестойкой робы, и та фыркнула:

– Крепче держи, я не фарфоровая кукла!

Прошли они, тем не менее, без проблем. Инструктор еще около четверти часа погонял отдел по площадке, чередуя пары, указывая сложные пути – но ученики прекрасно со всем справились.

Тогда инструктор улыбнулся опять и объявил:

– Вы все очень хорошо постарались. Вы молодцы. Теперь пойдем на городок.

Господин Хирата сообразил первым и застонал. Городок! Тесные коридоры, лестницы, балки поперек прохода, разлитое масло, пена, битый кирпич… Не так-то просто перешагивать упавшую дверь, если идешь спиной вперед, а на колене колыхается туша восемнадцатилитрового баллона… Который сам по себе весит почти десять килограмм!

Инструктор улыбнулся еще ласковее и велел помощнику:

– Распорядитесь, пусть включат задымление, и раздайте маски. Хорошо, что с разминкой мы закончили быстро. Осталось больше времени для настоящей тренировки!

Для настоящей тренировки нужно не меньше двух часов. Да еще дорога в Энгару, да и обратно столько же, и умыться после тренировки тоже придется – пять часов, как с куста.

Тошико не жалела о потраченном времени. Попутчицы в вагоне попались те самые, знакомые, но уже не приставали с просьбами показать Боко. Зато быстро и мило рассказали обо всех жителях Сиратаки, припечатав каждого так, что Тошико смеялась громче всех, едва не проехав нужную станцию.

Девочки ездили учиться в старшую школу Энгару – довольно далеко от станции, за рекой Юбэцу – да и местные парни водили их на свидания то в ресторан с суши-конвейером, а то и в кондитерский магазин у самого Котобуките, так что городок они знали и быстро показали Тошико выбранный адрес.

Школа кэндо, вполне ожидаемо, работала при большом спортивном центре. Оказывается, Тошико уже видела его из окна вагона. Девочки, приведя Тошико, встретили тут знакомых: кто подружек, а кто и ухажеров, так что решили подзадержаться. Заодно и посмотреть, на что годна их новая соседка.

Тошико улыбнулась радостно, предвкушая новых противников. Старые, в Токио, весьма хороши. Но все же Тошико изучила их уловки и ухватки. С новыми соперницами должно быть интересно.

Так что пускай смотрят.

– Пускай смотрят, – наставник махнул рукой. – За линию всех отведите только.

Поле для поединков разметили прямо на полу спортивного зала: белой краской обвели квадрат, метров этак девять на девять. И еще накрасили защитную полосу, за полтора метра от поля. Видимо, всем этим пользовались часто: белые полосы здорово стерлись.

Вот за внешнюю линию девочки из местной секции сейчас и вывели всех любопытных.

Тошико же подошла к внутренней линии и очередная быстроглазка из местных, не скрывая хищного интереса, привесила ей красную косичку. Осмотревшись, Тошико нашла столик главного судьи между окнами спортзала. На столике уже приготовили судейские флажки: красный справа, белый слева.

В разминке Тошико старалась не выделяться, но “видно мастера по стойке”, это еще когда сказано! Четкие, отшлифованные движения новенькой сразу привлекли общее внимание. И, разумеется, наставник решил ее испытать. Умеет ли она сражаться, или только красиво двигаться с бамбуковым синаем?

Если только двигаться умеет, пригодится тоже. На любой праздник девочек с мечами вынь да поставь – иначе откуда новички возьмутся?

– Интересно, – процедил наставник сквозь крепкие желтые зубы. – Откуда, вы говорите, вылезла эта… Тошико, да?

– Со станции Ками-Сиратаки, – подсказал помощник. – А что?

– Школа не наша. Школа южная. Даже в Аомори я таких не встречал… Заметно, что девочка не жалела времени. Узнай, не может она быть спортсменкой? Которая чисто случайно оказалась в нашей глухомани.

– Неплохо бы уговорить ее выступить за нас на празднике. Скажем…

– Не спеши. Давай-ка проверим ее. Выпускай сперва Охару.

Помощник громко раздал приказы. Строй женской команды Энгару покинула девушка – на вид не ниже Тошико, в столь же побитом снаряжении, говорившем о немалой практике. Держалась противница уверенно, переступала быстро и плавно; косичку ей привесили, разумеется, белую.

По некоему полушуточному молчаливому соглашению в тренировочных залах принимающая сторона обычно несет белый цвет Минамото, а всякие там новички, гости, соискатели звания или претенденты на место – словом, возмутители спокойствия – несут красный давно павшего рода Тайра. А вот если бы спросили саму Тошико, она бы предпочла голубую накидку-хаори с белым зубчатым краем, но против традиций не пойдешь.

Тем временем судьи взяли каждый по красному и белому флажку, а потом встали все треугольником: чтобы боковые видели обеих соперниц, главный судья – чтобы видел обоих боковых судей.

За хронометриста посадили какую-то местную девчонку не из клуба: исключить заинтересованность. Девочка, исполнившись важности, подняла желтый треугольный флажок.

Поединщицы вошли в поле. Поклонились трибуне, друг дружке, присели.

– Начали!

Желтый треугольный флажок упал со щелчком секундомера; больше Тошико по сторонам не смотрела. Охара уверенно катилась навстречу; “самим фактом нападения выявляется воля более сильная”, учил наставник в Токио; ну-ну, сейчас посмотрим, кому тут воля… Тошико встретила простой защитой; бамбуковые синаи столкнулись почти ровненько связками, точно посередине клинка. Не останавливая движения, Тошико крутнула синай вниз-влево. Соперница разорвала контакт и решила ударить по кирасе сбоку; пока она замахивалась, Тошико перевела синай под правую руку и от всей души вломила сверху, точно над виском в маску.

Два красных флажка: оба линейных судьи согласны, что первое очко завоевал красный боец.

Бой идет либо пять минут, либо до трех очков. Но не “кто первый наберет все три”, а до трех очков суммарно. Победные счета в кэндо скромные: “два – один” или “два – ноль”, незачем затягивать поединки.

Ага: главный судья поднимает красный и объявляет:

– Хидари-мэн!

Первый удар идет в таблицу. Подружки за линией переглядываются и королева Сиратаки решает поддержать новую подданную:

– Давай, новенькая!

Свита подхватывает:

– Постой за Сиратаки!

Разошлись и сошлись опять; Охара наметилась на удар в перчатку, но ловко поменяла цель атаки и почти достала маску над виском справа. Тошико присела на колено, пропустила над собой свистнувший синай, выпрямилась и воткнула колющий точно в защиту горла.

– Цуки!

Если удар засчитают, это “два-ноль”. Пускай даже Охара и отыграет следующую схватку, все равно “два-один” будет не в ее пользу.

Что же думают судьи?

Правый поднял оба флажка в одной руке: требую совещания! – и выступил на центр поля, разделив соперниц. Левый судья подошел к нему и тихо сказал:

– Красная. У нее стойка заметно четче и удар с выходом. Видел, как выжала кисти в оконцовке?

– Даже в котэ заметно. Соглашусь.

Оба выкинули красные флажки; сейчас главный судья может это подтвердить или опровергнуть. Секунды каплями пота с носа; Тошико давно привыкла к соленому вкусу; подумаешь, пот: бесцветная помада, чтобы губы не трескались – и дело решено… Но что же они тянут? Какой флажок поднимет главный судья?

Красный!

Главный судья объявил:

– Себу-ари! Есть победа!

Попутчицы следили внимательно и обрадовались успеху чуть ли не больше самой Тошико:

– Ура!

– Сиратаки!

– Новенькая, давай!

Но расслабляться рано, Охара тут не одна.

– Синагава! – бросил наставник. Ну конечно, усмехнулась про себя Тошико. Новичка надо проверять в полной мере. Хотя тут в секции всего-то восемь девчонок. Справиться можно. Пару лет назад, от большой самонадеянности, Тошико влезла на тренировку папиной службы охраны. Вот где ее излупили по-взрослому. Зато и научилась Тошико в каких-то два часа большему, чем за все годы тренировок перед этим.

Очередная девушка в защите вышла на площадку. Поклон… Присели…

Желтый флажок упал – началось!

– Началось обычно, – наставник женской секции прикусил кисточку. Отчеты о боях он писал тушью, каллиграфически, потому что их вывешивали на общее обозрение, вот и раздумывал подолгу над каждым знаком. – А вот чем кончилось?

Боковые судьи переглянулись. Покосились на дверь женской раздевалки, сегодня гудевшей и пищащей втрое громче против обычного. Вроде бы новенькую там не бьют. С другой стороны, здешним телятам полезна встряска.

– Точно столичная школа, – уверенно сказал наставник, он же главный судья. – Но в соревнованиях не мелькала. Скажи, Керо, твои компьютерщики из клуба ничего там не придумали, чтобы искать по фотографиям?

Правый боковой судья покачал головой:

– Разве только в гугле такое есть. Или у военных. Супер-технология. Даже гиганты пока не могут. А что?

– Меня не покидает чувство, словно бы я эту Тошико где-то видел. То ли официальный прием, то ли выступление каких-то выпускников, что-то такое… Но пересматривать все фотографии за три года невозможно, их миллионы.

– По крайней мере, выступать на праздниках она согласилась без капризов.

– А что там ближе всего?

– Сейчас гляну… Так. Сейчас идет сезон босю – “колошение хлебов”. Третье воскресенье июня – День Отцов.

– На День Отцов я отболтался. Сказал, что у наших девочек всех каникулы, все разъедутся кто куда.

– Тогда остается Танабата, седьмое июля. С нас два показательных выступления, кэндо и кюдо. И еще. Мой приятель, наставник женской секции в Китами, давно напрашивается на товарищеский матч. Руки чешутся его, хм, удивить.

– А я понял, – второй боковой судья утер лоб салфеткой и показал руками нечто угловатое. – Она привыкла не к синаю. Боккен. Или даже катана.

– Точно! Мы ищем по обычным школьным стилям, а это скорее, всего, нечто древнее. Гекикен эпохи Мейдзи, к примеру. В полиции вона, по сей день рубятся деревянными дубинками. И в ус не дуют.

– Повезло нам встретить будо отаку. Или не повезло? – главный судья, наконец, составил в уме гладкую фразу для отчета и принялся покрывать знаками лист.

– Вот же у людей свободного времени много, – проворчал Керо. Сам компьютерщик, все рукомашества и дрыгоножества он приветствовал только потому, что Япония ведь. Полагается уважать боевые искусства. Традиции!

Второй судья ушел в зал, чтобы принять у проигравших уборку. Дописав свиток, главный судья попросил:

– Керо, дружище. Не сочти за труд, пройдись, посмотри, на каком поезде уедет наша находка.

– Разве она не живет в Сиратаки?

– Она приехала со стороны Сиратаки, улавливаешь?

– Вы все полагаете, что это какая-то скрытая чемпионка?

– Керо! Ты со мной судишь поединки уже второй год. Скажи, кого учат колющим ударам?

– Только опытных фехтовальщиков… Да, теперь я вас понимаю. Но зачем ей?

– Вот и я думаю: зачем?

– Что значит: “зачем”? Вино будет!

Старший брат улыбнулся той самой улыбкой, которой Синдзи всегда завидовал. Брата как назвали Акио – “Красавчик” – так все детство и юность успехом у девушек он пользовался, что называется, непреходящим.

В крепком сарае заранее приготовили три больших ямы, с подушками из мягкого песка на дне каждой. Теперь к сараю задом приблизился замызганный грузовичок с маленьким, всего только десятифутовым, контейнером на платформе. Из кабины выскочил младший брат, которого назвали Сэберо – “Третий сын”. Заулыбался:

– Что, господин железнодорожник, и ты оторвался от важной работы?

Синдзи кивнул молча. Его имя составляли знаки, читаемые “второй ребенок”, и среди братьев он считался “из средних средним”. Не такой лихой и ловкий, как старший, зато и не такой бедовый, как младший.

Оба брата успели жениться. Красавчик Акио первым нашел девушку буквально в соседнем доме; удивительно ли, что ему по такому случаю отошла отцовская ферма в Обихиро?

Затем гуляка Сэберо как-то вдруг остепенился, словно бы споткнулся конь в галопе. Стремительно женился, уверенно купил большой дом в пригороде Саппоро, при доме виноградник два гектара с четвертью, заложенный десять лет назад и вот сейчас, кажется, что-то там уже родивший…

В усадьбе Сэберо все сейчас и собрались. Младший Рокобунги привез из порта долгожданную посылку: контейнер с тремя здоровенными глиняными сосудами-“хурджинами”.

Контейнер по доскам аккуратно спустили на землю. Открыли. Ломами вытолкали прочную клетку из брусков с первым “хурджином”. Младший брат внимательно осмотрел кувшин, даже внутри с налобным фонариком провел добрых минут пять.

Наконец, вылез.

– Вроде бы цел. Ставим?

– Ставим, господин винодел, будущая надежда семьи Рокобунги. Только скажи, как?

Сэберо махнул рукой:

– Я видел ролик на ютубе. Так: сначала кладем его в клетке на бок. Снимаем эти два бруса. Выкатываем, чтобы дно повисло над ямой. Потом аккуратно наклоняем, он по песку сползает.

– Легче сказать, чем сделать.

– Братья, неужели вы откажете мне в помощи? – Сэберо притворно закрыл узкие глазки растопыренными пальцами.

– Хорош прикалываться, давайте уже работать, – Акио приставил к брусьям ломик. Синдзи, молча улыбаясь, взялся за второй.

Хорошо, когда есть братья.

Братья собрались вокруг маленького стола под ветками хурмы, на котором жена младшего быстро накрыла ужин. Сама она ушла в дом, смотреть какой-то жутко завлекательный сериал; Сэберо, впрочем, не особо огорчился. Синдзи переглянулся со старшим братом и оба молча решили: младшего не расспрашивать. Мало ли, что там стоит за внезапной женитьбой. Несчастными ни брат, ни его жена не выглядят, спасать непутевого Сэберо не надо, а прочее – не их дело.

– Ну вот смотри, гэх, младший. Сосуды ты свои поставил, а что дальше?

– Дальше, хэх, старший, там будет вино бродить.

– Как-то чудно. У нас никогда не делали подобного.

Сэберо поднял палец:

– Да! Но у меня есть интернет! Однажды русские, которые приехали покупать машины, посоветовали мне вино… Вот, я даже записал название…

Выпутав из кармана записную книжку, Сэберо листал ее так долго, что братья успели прилично закусить рисом с овощами, рисом с рыбой, рисом с курятиной и запить все это легким оранжевым вином, название которому Сэберо пока не придумал.

– Вот. Я нашел. Но я это не выговорю. Читайте глазами.

Синдзи чуть не стукнулся лбом с Акио: точно как в детстве, рассматривая пойманного жука или найденную монету. На листке значилось: KINDZMARAULY.

Братья покрутили головами:

– Что-то аргентинское?

– Немецкое?

– Не угадали. Это грузинское.

– Понятно, что гайдзинское. Ты страну назови.

– Грузия. Кавказ.

– Это где?

– Южнее России.

Акио почесал затылок.

– Стой. Как это? Вот есть гай-коку-дзин, так? Вот есть Россия, там роси-адзины. А это получается кто? Грузи-адзины?

– Ладно, брат. Как бы там оно ни называлось, что дальше?

– Дальше я начал читать и смотреть ролики про вино. А потом тесть по большой скидке нашел вот этот участок с виноградником. Его друг уже старый, сам заниматься не может, а дети не хотят. Обычная история, короче.

Братья покивали головами с видом умудренных старцев. В семьях фермеров такое случается. Последние годы все чаще.

– И теперь ты подхватил упавшее знамя?

Сэберо кивнул, постучал пальцами по опустевшей бутылке из-под оранжевого вина:

– У нас даже кое-что получилось. Как вам?

Братья сыто икнули. Сэберо довольно сощурился и продолжил:

– Только лозу пришлось взять не грузинскую, ей тут холодно. Я ориентируюсь на немецкие сорта. Получится что-то вроде рейнвейна. Или вот, вина Юрских гор. Тоже Франция, но не южная.

– Вот как.

– Да, старший братец. Именно так.

Сэберо быстро съел свою порцию риса с добавками, тоже икнул и добавил:

– На праздник мы большую презентацию сделаем. Уже в Саппоро на рынке место сняли, там павильон строят.

– На какой праздник?

Братья посмотрели друг на друга. Сейчас идет сезон гэси – “летнее солнцестояние”. Его как раз и венчает праздник, и это…

– Седьмое июля, – ухмыльнулся довольный Сэберо. – Танабата.

Танабата – праздник влюбленных. Конкретно двух, разлученных жестокой судьбой. Живут они, бедолаги, по разные стороны реки, и могут встретиться только в седьмой день седьмого месяца на мосту из птичьих крыльев. Где-то чаячьих, где-то сорочьих. Река вот она, над головой. Млечный Путь называется.

За пролетевшие месяцы Тошико немало наслушалась фраз вроде: “У нас на Хоккайдо это иначе”, “Это у вас, на юге, у нас по-нашему”, “Мы это делаем по-другому”. Так что, когда подружки сказали: “Танабата? Ну да, у нас, как везде, в июле. Это в Аомори на август почему-то перенесли. Ну да чего ты хочешь от жителей Сендая?” – Тошико облегченно выдохнула. Хоть что-то здесь привычное.

Девочки, в свою очередь, не могли понять: почему южанка ни с кем не встречается? Ни по кому не тоскует? Правда ли она с отцом поругалась, или то версия на публику? А в самом деле Тошико бежит от несчастной любви?

Тошико и знать не знала, что ее биография в Сиратаки уже стала эпосом величиной с легендарное собрание Манъесю, то бишь – “Десять тысяч листьев”. А некоторые молодые дарования задумываются уже об экранизации. Пока что в форме графического романа маркерами на стенах домов и мусорных баков, только ведь от манги до аниме один шаг!

Не подозревая даже, что взбаламутила тихую жизнь Сиратаки подобно упавшему в ручей метеориту, Тошико, скрипя зубами, воскресила еще и тренировки в стрельбе из лука. Лук она не очень любила, причем о причине такой своей нелюбви к луку знала не больше, чем о любви к фехтованию. Но делать что-либо плохо Тошико не могла себе позволить; ну и папа халтуру бы не одобрил, конечно. Так что занималась.

В общем, звездой женской секции Тошико сделалась для самой себя незаметно. И, когда получила программку показательных выступлений в том самом Энгару, лишь грустно улыбнулась: говорил же отец, мол “готовься сиять” – вот оно. Сияй, как солнце!

Солнце не просит о милосердии. Солнце светит.

Светит щедрое солнышко; хронометрист роняет желтый треугольный флажок – начали!

Женская секция кэндо выступает на поле перед спорткомплексом. Тошико стоит в ряду третьей, только две соперницы выше ее ростом. Одна – та самая Охара, о которой Тошико хоть что-то знает. Вторая – какая-то Цунэ или Оцунэ, ветер сорвал голос наставника, когда тот зачитывал список, и Тошико не все разобрала.

Для затравки наставник выпустил совсем уж малолеток. Девочки, конечно, очень стараются. В ритуальном спорте, к чему кэндо уже, признаться, довольно близко, старания достаточно. Старанию все рады. Результат не так важен. Главное: нанести удар в правильной стойке, в правильную точку, правильной частью бамбукового синая. Совсем не то, что видела Тошико в исполнении папиной службы охраны. Там и каблуком в кирасу били с удовольствием, и боккены ломали прямо на голове противника, и подлых подсечек отнюдь не стеснялись!

Попрыгав и попищав друг на дружку, малолетки расходятся. Белые флажки судей. Кому-то там присуждена победа; Тошико еще не всех соратниц знает.

Зато зрители на верху блаженства. Жители Энгару и ближних селений машут флагами. Вон белая с простой надписью хоругвь Сиратаки, под ней стеснились и подпрыгивают соседки, особенно кричит Ямаута-младшая, но и свита поселковой королевы не отстает. Вон грозно-лиловый флаг ближнего Юбэцу. Чуть поодаль желтый флаг Саромы.

Откуда же эта неизвестная Оцунэ? Здоровая девка, блоки от нее придется ставить без поблажек… Зато и лупить можно без ограничений. Тошико ехидно улыбнулась. Хороший спорт кэндо: можно не сдерживать чувства.

Поднялся желтый флажок: пять минут истекли. Добавочные три минуты? Нет. И правильно: чего мелких мучить. Старшеклассниц давай! Вон, прыгают под флагами, ритмично орут:

– Ю-бэ-цу! Ю-бэ-цу!

Болельщики Саромы приволокли два больших барабана, стараются, глушат всех рокотом. Зато от Сиратаки приехали не только дети. Еще бы: когда еще посмотришь на неожиданно взлетевших своих. Госпожа Ивахара пищит звонко-звонко:

– Сиратаки вперед! Жги, Тошико, жги!

Даже тот улыбчивый продавец апельсинов притянулся к скоплению покупателей. А кто там на крыше автолавки рядом с ним? Ба, да это же толстенький турист в жилетке из одних карманов! И пенсионер не устоял перед общим порывом; воистину, правду писала госпожа Хигути: “какие такие в храме Рюгэдзи влиятельные прихожане!”

А вон роковая женщина, госпожа Ямаута, вертит в руках блестящий медный рупор, но пока не вступает. Вокруг нее маслом по воде расползается пустота. Знают, видать, на трибунах госпожу Ямаута. Или просто рупора опасаются.

Кстати, на трибунах взрослых тоже немало. Какие-то важные, отлично одетые мужчины, рядом с ними ухоженные женщины средних лет. Выше всех забрались молодые парни, и они в модных одежках – Тошико навидалась таких мажоров еще в Токио; когда бы не их заносчивость, можно бы и погулять с ними. Мальчики ухоженные, воспитанные, образованные. Попадаются и спортивные. Но не утерпят же, начнут носы задирать, мериться семейными особняками, папиными знакомствами. Скучно…

– Номер первый: Охара – Синагава!

Знакомые фехтовальщицы вышли. Поклон трибуне. Поклон судьям. Поклон месту боя. Поклон друг дружке; присели.

Хронометрист смотрит на солнце; солнце играет на стальных “волчьих ребрах” масок. Маски блестят; блестят натертые маслом кожаные перчатки и лакированные кирасы, поскрипывают парадные набедренники – черные пластины, красные шнуры, скупая и грозная красота вещей, придуманных для убийства… Или для защиты от убийства.

Солнце справа. Флажок вниз. Ну, подружки, покажите себя.

– Начали!

Оцунэ напала первой; Тошико едва успела сбросить рубящий налево. Здорово идет, кобыла. Быстро лупит, мальчикам впору. Хлоп-хлоп – зараза! В перчатку.

– Хидари-котэ-ари!

Оба флажка белые. Плохо.

Первое очко Тошико проиграла. Проиграет второе – и привет, больше она не звезда. Ну уж нет, подружка: оборот понизу; ага – купилась! Щелк: лови подарочек в башню.

Встречного удара по собственной кирасе Тошико не ощутила, зато судьи его видели. Флажки скрещены у колен; главный судья объявляет:

– Ай-ути!

Обоюдное поражение. Удар не засчитывается никому. Ноль – один.

Солнце справа. Повернуть ее лицом к солнцу? Не выходит, грамотная. Переступает плавно, как в лодке дерется… Дыхание в порядке… Широкие штаны скрывают ноги, стойку не вдруг прочитаешь, но опыт – опыта у Оцунэ хоть в обе руки греби…

Тресь! Да как она успела-то?

Правда, на этот раз Тошико упирала синай почти под горло соперницы, так что судьи снова скрестили флажки у колен.

– Ай-ути!

Ноль – один. Все еще. Но теперь они идут буквально голова в голову, даже попадают одинаковыми ударами в шлем. Наглой Оцунэ придется выгрызать победу…

Разошлись; Тошико расслабила руки и плечи; команда:

– Продолжайте!

Только Оцунэ дернулась – н-н-на! По правой перчатке, классический и очень историчный удар, прекращающий схватку в самом ее начале.

– Миги-котэ-ари!

Красные флажки взлетели разом; под хоругвью Сиратаки уже и не кричали: визжали с хрипом.

– ТОШИКО ДАВАЙ! ЗАКАТАЙ ЕЕ В СЕНО!

Госпожа Ямаута с довольным видом опустила рупор. Стадион вокруг присел, соседи на трибунах закрыли уши.

Один – один.

Стадион затих. Судьи совещаются на пятачке между соперницами. Тренер секции Энгару нервно крутит в пальцах красный треугольный флажок – “жалобный”. Это он зря. Правила Тошико не нарушит, а на решения судей в кэндо протесты не принимаются.

– Продолжайте!

Оцунэ пошла прибойной волной; казалось, меч ее мелькает со всех сторон. Тошико откатывалась, только успевая закрываться – как вдруг поняла: Оцунэ косит глазом на трибуны.

Там у нее кто-то есть. Отец, парень, брат, подружка – кто-то важный, для кого эта кобыла сейчас выпендривается. Тошико улыбнулась, впервые за бой почуяв удачу. В поле нельзя думать ни о ком снаружи. Нет никакого “снаружи”. Нет никаких трибун и людей на трибунах. Нет медного рупора госпожи Ямаута, нет белого флага Сиратаки на кузове грузовичка семьи Ивахара, нет… Нет ничего!

Очередной блок; Тошико довернула синай, хрясь в шлем справа! А нефиг на парней оглядываться!

Левый боковой судья показал: красный.

Правый боковой поднял в одной руке оба флажка: прошу совещания.

Сошлись между сопящими девушками; правый судья сказал тихонько:

– Не могу засчитать. Удар прошел вперехлест.

– Стойка идеальна.

– Зато выкрика почти нет.

– Вы правы. Ноль.

Флажки скрещены понизу: торикоси. Удар считается не бывшим.

– Продолжайте!

Снова Оцунэ рвется в драку, чисто тебе лиса с подпаленным хвостом. Точно, есть у нее кто-то на трибуне. Но шутки в сторону, остановить настолько здоровенную кобылу можно единственным способом.

Тошико крутнула синай чуть в плоскость, собралась и решительно шагнула вперед.

Колющий удар в защиту горла; Оцунэ на подшаге самую чуть наклонилась влево. Это хватило: синай соскользнул ей под решетку, с хрустом лопнул и застрял в наполовину сорванной маске.

– ДА ТВОЮ Ж МАТЬ!!!

К госпоже Ямаута начали протискиваться полицейские. Больше никто не осмелился нарушить гробовой покой ни жестом, ни звуком. Стадион в полном оцепенении смотрел на судей; все трое одинаково скрестили флажки понизу: торикоси. Боец не готов отразить контратаку.

Два торикоси – проигрыш.

Проигрыш обидный, но бой получился. В конце-то концов, ты же за опытом ехала? Вот, опыт.

Кто знает, зачем я ехала! Ты мой внутренний голос, если знаешь – говори. Самое время.

Однажды тебе придется самой ответить на этот вопрос. Бывай, до следующего раза, Аварийная.

– Аварийная ситуация, не находите, высокоученый наставник?

– Не нахожу. Кэндо не столько спорт, сколько Путь. Кто не готов к подобному, пусть занимается бонсай или вон, икебаной… Как зовут эту вашу… Ситуацию?

– Танигути Тошико.

– Перспективная брюнетка. Из какого, вы говорите, она додзе?

– Из нашего, высокоученый наставник. Но выступает от поселка Сиракава.

– Я вот смотрю программку… Девочка заявлена еще и в кюдо?

– Да.

– Мне кажется, после столь обидного проигрыша она не собьет ни одного шара. Лук в руках неизбежно задрожит.

– Высокоуважаемый господин наставник, она уже сбила все три. Придется награждать.

– Что ж, если выиграла, то надо награждать. Пойдемте, вручим ей что вы там приготовили.

– Там приготовили… Обед.

– Ага. Сейчас иду.

– Старшая госпожа, позвольте вам помочь.

– Да я нормально вижу. По щеке прошло, вскользь.

– Синяк будет.

– Ерунда, сойдет. Не такое выхватывала.

– Вот, приложите.

– Благодарю, младшая сестра. Скажи, ты не знаешь, откуда у вас в додзе завелась эта бешеная тварь? Ведь не от сырости же!

– Говорят, она живет в Ками-Сиратаки.

– Сиратаки! Ха!

Оцунэ отняла от заплывающего глаза мешочек со льдом. А ведь у нее в Сиратаки брат. По крайней мере, недавно писал, что вернулся туда. Можно съездить. К брату, конечно, съездить: младшая сестра выражает почтение, все такое.

Повод железный: сегодня как раз Танабата. Скоро солнце склонится на вечер, деревенские детишки оденутся в разноцветные юката, возьмут столь же разноцветные милые фонарики, и отправятся по округе, петь под окнами песни. А им за это будут выносить сладости. В таком водовороте никто не обратит внимания на еще одну девушку, пускай даже и с побитым лицом.

Брат обрадуется ей всякой. Хотя бы потому, что никакой иной родни у них не осталось. Вот, а брата можно и поспрашивать: что за юное дарование там взросло? Непонятно…

– Непонятно, почему красной удар не засчитали.

– Так у нее синай сломался. Она осталась без оружия и не может отразить контратаку. Это есть в правилах.

– Но это же потом! А то, что она сперва полморды белой разворотила, аж маску выгнуло – не считается?

– Именно, не считается. Кэндо спорт, а не мордобой. В кэндо считаются только удары, нанесенные правильной частью синая в правильные места. Лупить по плечам-коленям особого ума не надо, а ты вот правую рукавицу сумей так достать, как белой прилетело на втором котэ-ари. Считаются только удар в шлем от виска и выше, потом: по боковинам кирасы, потом: по перчаткам. Перчатки до локтя, вот на всю длину можно бить. Ну и, наконец, колющий в горло. Который у красной не удался.

– А если бы удался?

– Победила бы, это понятно… Ладно, пошли, тут уже ничего интересного не будет. Пошли лучше, апельсинов купим. Что-то я не помню, чтобы раньше лавка с ними сюда ездила.

– А я продавца спрашивал, чего, мол?

– А он что?

– А он говорит: мол, кризис. Поиск новых мест. Он и в Китами ездил, и в Абасири. И даже, говорит, забирался в Вакканай. Если не брешет, конечно.

– Да на что ему врать? Эх, живет парень, катается… Я за всю жизнь дальше Энгару так и не выбирался. Откуда красная, ты говоришь?

– Теперь о ней все говорят. Надо же, как прославила свою Ками-Сиратаки.

– Ками-Сиратаки, значит? – Золотой Мальчик смотрел с трибуны поверх собравшихся. – Новая сельская дурочка. Интересно…

Его охрана двумя ступеньками ниже тоскливо переглянулась. С одной стороны, да: золотая пора юности, самое время крутить любовь. Особенно, если сам богат, красив, молод – ну и правильная семья, это самое главное, конечно. Только прятать его потом от брошенных баб муторно и неприятно; слабое утешение, что охране как раз беспокойство и оплачивают.

– Вы говорите, она занимается тут, в Энгару?

– Да, господин.

– Забавно.

В кармане пиджака запищал телефон. Золотой Мальчик вынул аппарат, открыл, прочел заголовок. А, это опять Оцунэ… Давно же расстались, никак не отлипнет. Да ну ее…

Золотой мальчик решительно стер непрочитанное сообщение.

Сообщение.

Отправитель: Инспектор Фуджита Горо.

Получатель: Звуки арфы.

Содержание: Засветилась на показательных выступлениях. Вероятно, зря.

Зря наставник Нагаэ не взял зонтик! Уж если оделся по моде эпохи Бакумацу, как ходили еще до “черных кораблей” – зонтик стоило бы взять непременно. Самый, что ни есть, исторический предмет. Понадеялся на прогресс, поверил синоптикам? Тогда не следовало надевать старинные хакама с красивой черной накидкой-хаори. Пускай даже наставнику Нагаэ в некоторых случаях именно такая форма и полагается.

А теперь вот, извольте: сезона дождей на Хоккайдо нет, это верно. Но сами дожди прекрасно идут и вне сезона!

Наставнику Нагаэ поневоле пришлось изображать героического самурая – даже мечи за поясом присутствовали! – важно и неторопливо шествующего под ливнем. Ибо сказано в Хакагурэ: “Если дождь начинается неожиданно, ты не хочешь намокнуть и поэтому бежишь по улице к своему дому. Но, добежав до дома, ты замечаешь, что все равно промок. Если же ты с самого начала решишь не ускорять шаг, ты промокнешь, но зато не будешь суетиться.”

Хотел, называется, произвести впечатление… Похоже, произведет, но какое, да!

Сообразив это, наставник Нагаэ чуточку посмеялся над собой. Затем приободрился и тихонько, неслышно в шуме дождя, запел:

– Спроси у чайки, где там селедка? Приплыла она уже? Расправим крылья, словно птицы, “эй!” крикнем волнам за бортом! Все сюда, сюда! Эй, взяли, хай!

Так он дошел от станции Энгару до самых дверей спортивного комплекса, напевая рыбацкую “Соран, соран!” Дождь, разумеется, стих по миновании в нем сюжетно-драматической надобности. Наставник Нагаэ посмеялся и этому обороту судьбы. Толкнул дверь, прошел коридорчиком в уборную и несколько минут потратил, чтобы вытрясти хаори, отжать от воды хакама; кимоно почти не промокло, и бумаги в пластиковом пакете остались целы.

Без бумаг на работу не примут, будь он хоть как правильно одет.

Приведя себя в порядок, наставник Нагаэ знакомой дорогой направился к залу кэндо.

Кэндо по сути занятие не женское. Мужские секции обычно куда больше и активнее. А здесь, на не слишком-то самурайском Хоккайдо, и мужчин-то фехтует не так много. Поэтому всякое событие в мире кэндо разносится здесь куда ярче и шире, чем на многолюдном юге страны и долго еще не сходит со страниц поселковых форумов.

Так что местный наставник, он же владелец клуба, он же главный судья, ничуть не удивился визиту высокоученого наставника Нагаэ, и тут же с подобающими поклонами проводил его на галерею второго этажа, в маленький офисный уголок.

– Я видел ваше объявление о найме тренера, – наставник Нагаэ вынул пластиковый пакет с рекомендательными письмами, обеими руками протянул его руководителю секции, – и предположил, что могу вам пригодиться.

– Вы, безусловно, правы, высокоученый наставник.

Тренер принял бумаги обеими руками, с поклоном. Перелистал все их чисто из вежливости, бережно сложил в пакет и протянул обратно, кланяясь еще ниже:

– И сто тысяч карпов не смогут воспитать одного дракона. С того дня, как мы приняли на обучение эту самую Тошико из Ками-Сиратаки, мы очень сильно ощутили собственное несовершенство на Пути. Признаться, крайне рад видеть здесь именно вас. К чему мне ваши бумаги, учитель? Прошло немало лет, но я помню каждый синяк, что вы мне поставили… Ну, как мы? Взрастим на Хоккайдо чемпионку?

Наставник Нагаэ вежливо и тихо посмеялся. Посмотрел через перила вниз, в зал, где в цепочке фехтовальщиц безошибочно угадал источник беспокойства. Ничего девчонка, красивая.

Красивая девушка в Японии всегда высокого роста, с хорошей фигурой. Такие девушки выглядят взрослыми и уравновешенными даже когда улыбаются. У них правильные и четкие черты лица, которые хорошо смотрятся как с косметикой, так и без; красота их не блекнет с возрастом. Таковы, например, госпожа Ямаута Аки, и ее племянница Ямаута Уэджи.

Брюнетку сходного типажа Синдзи заметил на перроне Фукагавы, когда садился в белый “сороковник” до Масике. Судя по объемной сумке из прочной ткани, девушка ездила в Саппоро за покупками, а теперь возвращалась. Во что одета, парень особо не запомнил, потому что рассматривал совсем не одежду. То есть, одежду – чуть-чуть, что в кадр попало. Хорошо запомнил черные блестящие волосы, да обратил внимание на необычно-крепкие для девушки кисти. В остальном смотрел на то, на что обычно парни у девушек смотрят.

Впрочем, удовольствие – как все хорошее в мире бренном – оказалось недолгим. Бело-зеленый “коробок” линии Румои тронулся и пошел к морю, на западный берег Хоккайдо. Красавица-брюнетка осталась на перроне; насколько Синдзи мог видеть, она со спокойным достоинством вплыла в шестивагонный экспресс “Охотск”, фиолетовый красавец двести шестьдесят первой серии. То есть, уехала в сторону все той же Ками-Сиратаки, мать ее Аматэрасу лично.

Как недавно и весьма болезненно узнал Синдзи, станции на линии Сэкихоку совсем не единственные, намеченные к закрытию. Вызвал его уважаемый господин Кимура в свой кабинет, где и сказал: “Что невозможно предотвратить, следует возглавить. А потому, господин Рокобунги, самодеятельность вашу прекращайте. Вот, мы написали тут инструкцию, в соответствии с которой вы и будете сообщать местным начальникам о закрытии их станций. Официально.”

Милашка Сэтсу, дувшаяся на новичка с тех самых пор, как стажер не потрогал ее за ягодицы при торжественном выносе газового баллона, немедля окрестила Синдзи “Ангелом-горевестником”. Синдзи ума не приложил, откуда прозвище узнал ехидный газетчик Фурукава; ну, а как добралось до его сестры – так поездки в любые части острова стажер начал считать отпусками. По крайней, там его не поддевали на все заставки. То шлем Дарта Вейдера на стол положат, поверх очередного предписания. То накидку-хаори городского палача Осаки в шкафу найдет, на плечиках с официальной формой. То инструкцию на исполнение выдают в форме свитка, да такими красивыми знаками, что хоть сейчас повесь на стену и хвастайся…

Сейчас, правда, не до шуток. Вот прибыл “коробок” в тот самый порт Масике; вроде бы живой городок, и порт немаленький. Рыбаки выгружаются. Белые паруса: мимо берега торжественно и плавно движется трехмачтовик. Флаг, правда, гайдзинский… Росиадзины, похоже… Но все равно: красиво!

Синдзи вытряхнулся на платформу, раскланялся с машинистом – попался тот самый, хмурый; Синдзи теперь знал, что мужик страдает печенью, но упорно не уходит с работы. Не так много хороших мест на Хоккайдо.

Общественный центр стажер нашел быстро. Перед зеркалом в приемной оправил на себе парадный костюм, отметив, что золотая вышивка чуть потускнела от командировок по пыльным дорогам. Или то привиделось ему от общей печали?

Вот совместились минутная и секундная стрелки. Синдзи легонько постучал в дверь. Подождал буквально три выдоха, постучал твердо, решительно. Открыл дверь, вошел, поклонился:

– Рокобунги Синдзи, стажер JR Hokkaido.

Мужчина выпутался из-за стола, поклонился, преодолевая сопротивление изрядного брюха; Синдзи не расслышал внятно его имя, а только должность:

– … Мэр города Масике.

– Досточтимый господин мэр. Мой начальник, уважаемый господин Кимура, имеет честь пригласить вас на переговоры с начальником направления JR Hokkaido, досточтимым господином Танигути.

Приняв папку с официальной бумагой, мэр снова поклонился. О чем пойдет речь он, конечно, знал, но ритуал требовал вопроса:

– Предмет переговоров?

– Мне разрешено сообщить вам, что вашу станцию готовят к закрытию.

– Вот как…

Мэр-колобок снова с очевидным трудом поклонился:

– Благодарю за доставленные вести.

Стажер тщательно раскланялся с пыхтящим градоначальником и вышел из кабинета спиной вперед. Выпрямился в приемной, раскланялся еще и с секретарем – женщиной неопределенного возраста.

И, конечно, вспомнил по контрасту виденную на перроне красотку с простецкой спортивной сумкой.

Сумкой Тошико отгородилась от попутчиков и смотрела всю дорогу в окно.

В окне проплывали сперва пригороды Саппоро, а от Нака-Айбэцу пошла горная глушь. Несмотря на сезон сесе – “малая жара” – тут, на Хоккайдо, зелень рвалась в небо, “затмевая горы и воды”. Как там у госпожи Хигути: “возле ворот свои длинные ветви-руки тянут ивы прощания; вода во рву Черненых Зубов отражает огни третьих этажей”. Вместо рва здесь река, правда. Та самая Юбэцу, в другом прочтении “Эбису”, давшая имя народу северных варваров и много позже знаменитому пиву “Yebisu”. Отец, помнится, любил северное пиво. Потом доктора запретили, конечно…

Нет, чудесны виды с обоих мостов Айбецу, дивно соразмерны изгибы стальной змеи рельсов Сэкихоку, таинственен и грозен тоннель за Камикоси. Хороша природа в сердце Хоккайдо, чудо, как хороша… Толку с нее?

Тошико раскрыла купленный на вокзале “экибенто” – красиво упаковано, да и готовят неплохо – взяла палочки. Вкусно!

А все же: что дальше? Дальше-то куда?

Вот живет она в Ками-Сиратаки. Уже не первый месяц пошел. А к разгадке ни на шаг. Кто вдохновил статью? Что дела в деревне не очень, то видно любому. Но не любой доберется с заказом на статью до самых сингапурских китайцев!

Поднеся соответствующий подарок, Тошико, разумеется, помирилась и с досточтимым Танигути Риота и с тетей Айко, все также тонущей в хлопотах – но, на диво, счастливой от своей очевидной нужности.

И вот, на одном из ужинов досточтимый Риота рассказал: репортеры “Саппоро Сегодня” раскопали тему самостоятельно. Почти уже сделали репортаж, но он лично! Сам! Посетил телебашню на фантастически красивом бульваре Одори – правда-правда, Тошико-младшая, не хуже вашего Токио! А уж о здешних просторах там, в столичной пыли, только мечтать! – значит, лично посетил телебашню в Саппоро и вот этими самыми руками успел прекратить… Пресечь… В общем, репортаж “Саппоро Сегодня” не вышел.

А откуда про то китайцы проведали, он, Танигути Риота, ни сном, ни духом.

Тошико прекрасно понимала: досточтимый Танигути Риота не обманывает. На его уровне уже не надо. Он говорит чистую правду. Просто не всю. Так, чтобы Тошико начала рассуждать и обманула себя сама.

Тошико решила пока домой не возвращаться. В конце-то концов, папа впервые доверил ей что-то посложнее готовки!

Девушка встала и прошла к мусорке в торце вагона, где втоптала коробку от “экибенто” в отсек для пластика. Направилась к своему месту, собирая случайные взгляды и рассматривая пассажиров. Сегодня в вагоне набралось примерно поровну женщин и мужчин. Художник нашел бы тут модель на любой тип лица, любой возраст и род занятий.

Вот старшеклассники в Камикаву: три растерянных парня в костюмах, при школьных цветных галстуках, обставленные сумками и рюкзаками. Вокруг них несколько хихикающих девчонок. Громко не шумят: невежливо в поезде. Но и не молчат ни мгновения.

Первый парень, у самого окна, с хитрым лицом типа “усуй као” он же “соевый соус”. У парня узкие глаза, немного вдавленный, плосковатый нос. Усы и борода у него никогда не будут густыми, и вырастут лишь кусками. Но до усов ему пока далеко. Самое крутое: в дорамах влюбленных студентов играть, не старше первого курса.

Если продолжать аналогию с едой, то соседний старшеклассник будет “мисо-суп”: лицо полное, непривычно для юного возраста благостно-отрешенное, и саму чуточку темноватое. Длинные волосы пострижены низко, почти до бровей. Глаза расставлены пошире, смотрят на мир спокойно. Обрить – натуральный буддийский монах из тех времен, когда храмы еще не превратились в похоронные конторы. Да и телом парень заметно полноват, хотя от невнимания девушек, видать, не страдает.

Третий с ними рядом – острый подбородок, совсем узкие глаза, жесткие вихры надо лбом. И по лицу его, и по резким постоянным движениям руками понятно, что парень ехидный донельзя. Для таких придумано слово “соль”.

На соседних лавках дремлют фермеры. Пользуются моментом, когда вроде бы лето, а вроде бы и нету никакого дела. Вовсе не старые, превосходят старшеклассников лет на десять, вряд ли больше. Но уже основательные в теле, широкие, крепкие – дядьки, никак не мальчики, и даже не “молодые люди”.

А вот лица во сне совершенно детские. Крайний, склонивший голову на соседа, имеет волосы каштановые, густые, нос и щеки очерчены мягкой кистью… Подобный тип лица называется “сахаром”.

Мужчина, оказавшийся другу опорой, тоже русый, чуть в рыжину, только лицо удлиненное, острый подбородок. Поскольку острый, образ называется “майонезом”. Экзотичная приправа, гайдзинская. Но и лицо ей под стать, не сказать, чтобы часто мелькал типаж…

Жены фермеров что-то тихонько обсуждают, а пятеро совсем уже мелких детишек смотрят на все подряд и только что пальцами не тычут, и по той же причине: так в поезде себя вести нельзя. Скажут: невоспитанный.

Чтобы про нее так не сказали, Тошико чуточку замедлила шаг. Вроде как она не пялится на попутчиков, а просто идет к своему креслу, просто немножко медленнее, чем к мусорке шла. Ну, а что по сторонам смотрит, оно вроде бы ни для кого не оскорбительно.

Чуть подальше дядьки заметно пожилые, городского вида, лица пожеванные, никакого чистого типажа не выделишь. Ну и ладно: за ними, у самых дверей, рассматривает себя в отражении молодой и модно одетый мужчина. Загорелый, подстриженный так, что волосы натурально львиной гривой. Лицо вытянутое, округлое… Кажется, “оливковое масло”? Подходит. Весь такой прямо скользкий на вид.

Его товарищ пострижен гладенько, лицо совсем чистое, белое-белое. Глаза словно полуприкрыты, отчего кажется, будто плевать ему на весь мир. Правильно такие лица окрестили “уксусом”. Их видом хорошо капусту сквашивать!

В той компании лишь третий не пугает: кругленький во всем, от лица до фигуры, до пухлых кистей, до головы с ровно лежащими волосами каштанового цвета… Пусть он и связался с лихими молодчиками, и вроде как надо его назвать приправой, но сам он мягкий. Так что: “кетчуп”.

А вот чинные шахтеры-пенсионеры, судя по разговорам, едут из Фурано к старым друзьям в Марусеппу. Так они все “кой као”, или “густой соус”. У всех, как на подбор, большие глаза, высокий прямой нос, четкие, ярко выраженные черты лица. И бородатые все, прямо как разбойники в дораме… Или как дед Маэда, точно! И еще тот продавец апельсинов, кстати, тоже “кой као”. Почти каждый день ездит в деревню, а говорили: глухомань, там ничего вкусного и не купишь…

Усевшись, наконец, на место и снова подобрав сумку под бок, Тошико почему-то вспомнила молодого стажера-железнодорожника, вылупившегося на нее за Фукагавой. Ничего особенного, “из средних средний”, разве что форма с золотыми пуговками, девичья погибель? Ну-ну, похихикала Тошико про себя. Подвернулся бы ей фазан под горячую руку там, на поле “битвы Танабата”, еще вопрос, кому бы екай приснился.

Да что же это такое! С этими непонятными семейными делами она теперь везде будет видеть одних железнодорожников?

С другой стороны: железные дороги и есть бизнес ее семьи. Мицубиси огромная корпорация; Танигути владеют в ней именно рельсами.

Тошико вернулась на место, придвинув сумку под бок. Не задремать бы, так еще уедешь в Марусеппу с дедами-шахтерами. Жди потом обратного “Охотска” часа три…

Все же интересно, что на самом деле знает об этом досточтимый Танигути Риота?

Досточтимый Танигути Риота обвел подчиненных взглядом.

Первым отозвался начальник финансистов:

– Убытки намечаются рекордные. Более сорока миллиардов.

Совещание выдохнуло в общем ужасе. Финансист закрыл папку.

– Досточтимый господин Танигути, что мне делать? Подавать отчет, как есть, или… – финансист сделал некое движение пальцами, словно бы закручивал маховичок сейфа.

Досточтимый Танигути Риота решительно крутанул незримый маховичок в обратную сторону.

– Мы не можем “или”, уважаемые господа коллеги. Точно не сейчас, пока тут находится госпожа Танигути Тошико, дочка моего дяди, высокочтимого господина Танигути Шоичи.

– Но разве… Э-э… Девочка так уж хорошо разбирается… Э-э… В финансах?

– Уважаемый господин Кимура. Я не знаю – и, полагаю, никто не знает, – зачем дядя Шоичи прислал ее сюда. Лучше нам думать, что госпожа Танигути Тошико разбирается во всем и осведомлена полностью, нежели чем в известное время… Испытать удивление от степени погружения головного офиса в наши дела.

– Вы говорите, ее прислал отец?

– Он лично звонил мне, – досточтимый Танигути позволил себе чуточку поморщиться. – Если бы она приехала сама, тогда бы ладно. Заскучала бы в нашей глухомани и уехала еще до Танабаты.

– А, кстати, – скрипнул креслом начальник технической службы. – У меня родня на восточной стороне, в Юбэцу. Как раз день Танабата они провели на спортивном празднике в Энгару… И рассказывали про некую Тошико совсем уж чудесные вещи. Мальчишки в полном изумлении. Только и слышу от них: “Ах, эта молния из Ками-Сиратаки!”

Досточтимый Танигути лишь крепче стиснул зубы. Где живет аварийная родственница, он и так знал достовернее некуда. Вот бы еще узнать…

– … Что она любит. И точный адрес обязательно. Снимает ли комнату? Приехала к родне на лето?

Секретарь сделал очередную пометку в блокноте. Золотой Мальчик с важным видом сказал:

– Если я могу завалить понравившуюся девушку подарками, почему так не сделать? Я не всегда буду молодым.

В эти мгновения он казался себе чуть ли не Просветленным. Действительно: есть у него преимущества молодости и богатства, так надо их использовать. Хвала богам, он тут не какой-нибудь служащий на окладе или, сохрани ками от худшего, вовсе стажер.

Стажер сидел на лавке станции Ками-Сиратаки. Он сопровождал очередной мешок бумаг из Энгару – как и предсказывал умудренный опытом старший коллега Хирата, на том вокзале оказалась прямо-таки прорва квитанций. Причем счета за отопление зданий приходили как на действующие линии, так и на имущество компании, до сих пор не проданное. Скажем: посты и электрошкафы давно снятой линии Юбэцу. Но все хранилось вперемешку. Просто потому, что так повелось издавна, и все назначаемые руководители в ужасе от разбора завалов предпочитали ничего не менять.

Заодно госпожа Кобаяси попросила стажера вернуть кассиру Ками-Сиратаки расходные книги. Закроют станцию или нет, прояснится разве что к зиме, а текущий учет нужен прямо сейчас.

Так что стажер привез часть бумаг обратно господину Акияма и теперь ждал следующего “ускоренного” с Китами. Стажер случайно прочел в документах, что на линию поставили совсем новый семивагонный “двести восемьдесят первый” в небесно-голубой раскраске, и хотел сделать пару фотографий для коллекции.

– Не понимаю я этого увлечения, – сказал сидящий рядом господин Ивахара. Его жена, “молодая Дзюнко”, молча улыбнулась, так что стажер не понял: одобряет или нет.

Синдзи кивнул:

– Вероятно, вы правы. Не все увлечения полезны. Некоторые превращаются даже в манию.

– Вот-вот! – оказывается, дед Маэда стоял позади, опершись на давно некрашеное ограждение платформы. – Эти, как их… Отаку. Я читал. Внучка настроила, как его… Интернет, вот.

– Но не все увлечения таковы. – Синдзи прижмурился на садящееся солнце. – Железная дорога не музыка, не рисованные романы, не манга и не фигурки аниме-девочек. Железная дорога вполне реальна: по ней все-таки ездят люди, возят множество грузов, которые машинами возить чересчур дорого. Наконец, железная дорога превратила Японию в единую страну. Со всем почтением, уважаемый старший Маэда, уважаемый господин Ивахара, я не стыжусь увлечения Нихон Тэцудо.

– И поэтому тебе больно видеть, что Ками-Сиратаки закрывают.

– И если бы ее одну! Как вы правы, уважаемый старший Маэда!

– А я думал, ты на госпожу Ямаута запал. Но у нее есть мужчина. Ваш кассир, господин Акияма Дайске. Не знал?

Синдзи молча поклонился. Откуда бы ему?

Дед Маэда постучал твердым кулаком по ограждению.

– Трубку, что ли, завести? А то так и не помру никогда.

Стажер и супруги Ивахара сдержанно, тихонько посмеялись.

– Господин Рокобунги, – фермер тоже прищурился на солнце, – линию закроют, рельсы-то останутся. Сколотим дрезину, будем сами ездить.

– Не выйдет. Закрывают не линию, а станцию. Поезда будут ходить, но останавливаться только в самом Сиратаки. Туда, к центру поселка.

– Жаль, – господин Ивахара потянулся всем телом. – Я уж губу раскатал на собственную маленькую тэцудо-кабуки-гайся. Думал, в бизнесмены выйду.

Теперь хмыкнул дед Маэда. Протянул:

– Господи-ин Рокобу-унги… Если вы не прикипели сердцем к госпоже Ямаута, то не хотите ли обратить внимание на мою внучку?

Супруги Ивахара толкнули друг дружку локтями. Дед заговорил, оглаживая руками бороду:

– Акэйн тоже красавица, ничуть не хуже хваленой Уэджи. Родители ее в Нэмуро: отец на краболове, мать в конторе порта. Семья не бедствует, и зять в этой семье не помрет от голода.

Если что стажер должен уметь, это кланяться. Вот и сейчас господин Рокобунги поднялся, тщательно поклонился старику:

– Уважаемый старший Маэда, ваши слова большая честь как для меня лично, так и для семьи Рокобунги. Но самому мне по малолетству не подобает рассуждать о столь важных вещах. Не желаете ли переговорить об этом с моим отцом?

Тут уже засмеялись все жители Ками-Сиратаки.

– Вывернулся! – “молодая Дзюнко” даже в ладоши захлопала. – Помните, как в том году модник-электрик пускал пар из ушей, извиваясь, подобно ниндзюку в котле с маслом?

– На этой самой лавке, – басовито хохотнул фермер Ивахара. – Помню. Еще бы! Словно минуту назад!

Дед Маэда поклонился ответно:

– Надо мне достойно подготовиться к беседе с отцом, воспитавшим столь осмотрительного и рассудительного юношу. Думаю, что лишь под конец лета я смогу не опозорить семью Маэда на переговорах.

Старик повернулся и ушел. Фермеры посмотрели на Синдзи. Тот как стоял, так и сел, и не сразу осмелился спросить:

– Это уважаемый старший Маэда всерьез?

Господин Ивахара с полностью непроницаемым лицом ответил:

– Кто знает! Скажи лучше, Рокобунги-младший, нет ли в твоем образованном уме какой-либо бизнес-идеи? Я читал, что даже уволенный офис-самурай способен подать бизнес-идею.

Где он такое вычитал, Синдзи уточнять не рискнул.

– У моего брата есть виноградники под Саппоро. Не хотите тоже так?

Господин Ивахара Керо подскочил на лавке, махнул руками:

– Да мы в позапрошлом году пробовали! Но все парафинят, – покосился на жену, проглотил слово, - кролики! Объедают лозу, как хорошие комбайны. Порой выйдешь поутру и заплачешь: все опилками завалено!

– Господин Ивахара, а вы купите американскую детскую винтовку. Так и называется: “rabbit rifle”, будете ушастых тварей отстреливать. Опять же: шкурки. Мясо.

– Нельзя оружие. Шутишь? Тут потомственные охотники годами лицензий ждут, не так просто все.

– Тогда позовите девчонок из клуба кюдо. Пускай стрелами шмаляют. Я читал в “Саппоро Сегодня”, у вас где-то рядом обитает восходящая звезда. На Танабату три шара с трех стрел выбила.

Господин Ивахара вернулся на лавку. Дружески толкнул стажера в бок:

– Слышь, щегол, ты мне виноградник в бордель не превращай!

Стажер улыбнулся. Встал, приготовил фотоаппарат. Над путями клубилась вечерняя дымка, и подходящий с востока “ускоренный” в ней никто не смог бы рассмотреть.

Но Синдзи уже слышал, как пощелкивают под составом вытертые рельсы.

Рельсы, вытертые до зеркальной гладкости, сияли в утреннем солнце парой белых шнуров. Синдзи стоял у переднего окна, перекидываясь неопределенными междометиями и протокольными фразами с машинистом-сверстником. Тот пересказывал свежие сплетни, в которых Синдзи представал натуральным “черным демоном” всей корпорации. Синдзи вяло отшучивался и обещал запросить перевод в их отдел, на секцию тяги, где всех и закошмарить. Машинист ужасался и молитвенным голосом просил передумать.

Наконец, запахло морем. Справа от линии потянулись домики Румои. Поезд шел вдоль одноименной реки, потом свернул на юг, левее, чтобы после остановки уйти до тупиковой станции Масике, где стажер успел побывать раньше.

На вокзале Румои вышли размять ноги; машинист махнул рукой в сторону моря:

– Вон тот гибрид укуренного кальмара с бухим паровозом и есть общественный центр.

– Че-то страшно смотрится.

Машинист глумливо хохотнул:

– Чтоб ты понимал, провинция! Это же супер-архитектура, призер какого-то там Биеннале. Там у них мэрия. Давай, “черный демон JR Hokkaido”!

Синдзи фыркнул, уподобившись тюленю Саппорского аквапарка. Поклонился пассажирам, поклонился машинисту, перехватил портфельчик с единственной папкой, в которой покоился единственный листик официального письма-приглашения, и зашагал к мэру.

К мэру Синдзи пропустили не сразу: градоначальник с кем-то совещался.

Секретарь – милая девушка примерно возраста стажера – рассыпалась в извинениях за непредвиденную задержку. Быстро сварила кофе, за которым умело вытащила из гостя все сплетни Саппоро и, в свою очередь, поделилась новостью. Женская секция стрельбы из лука получила приглашение на товарищеский матч в Китами, на противоположном берегу острова. Так не окажет ли JR Hokkaido любезность и не устроит ли скидку на оптовую перевозку пассажиров? Точнее – пассажирок. “Товар отборный,” – секретарь подмигнула, – “у вас в Саппоро таких румяных и веселых девчонок давно не видели.” Здесь полагался комплимент; конечно же, Синдзи его сделал.

И снова вспомнил ту красотку со спортивной сумкой. Будет ли она ждать комплимента лишь потому, что тот полагается ритуалом беседы?

Дверь кабинета открылась. От мэра выходили мужчины в хороших костюмах, дорогих туфлях, окруженные облаком приятного аромата, на ходу заканчивая разговор. У выхода из приемной кланялись опять. Приняв поклон от последнего, мэр городка помахал руками, разгоняя густой запах мужского парфюма. Вдохнул аромат горячего кофе и велел секретарю заварить, пожалуй, на него тоже. А потом приглашать и следующего посетителя.

Синдзи поднялся, оправил перед зеркалом парадную форму. Девушка-секретарь по-гайдзински показала большой палец. Синдзи едва удержал себя от поклона. Он чувствовал, что девушку обидит отношение “к сотруднику”, а ссориться с секретарями Синдзи не советовал ни папа, ни куда больший авторитет в девушках, красавчик Акио. Так что вместо поклона Синдзи легонько улыбнулся тоже.

Постучал и вошел.

– Рокобунги Синдзи, стажер JR Hokkaido… Досточтимый господин мэр. Мой начальник, уважаемый господин Кимура, имеет честь пригласить вас на переговоры с начальником направления JR Hokkaido, досточтимым господином Танигути.

– Насколько я могу предположить, речь пойдет о закрытии станции?

– Увы, да.

– Мой коллега из Масике предупреждал меня о вашем визите. Но я, признаться, не ждал увидеть “черного демона JR Hokkaido” таким…

Досточтимый господин мэр повертел пальцами.

– Молодым и живым. В моем представлении подобные вести должен приносить старый дед с бровями до пола.

Усмехнулся, подмигнул на дверь:

– Риоко видела вас на соревнованиях. Вы же из университетской команды по бейсболу, верно? Вы взяли Кубок Выпускников Саппоро, я помню.

Синдзи удивился и сделал по такому случаю, разумеется, глубокий поклон.

– Представить не мог, что вам такое известно. Что вы уделяете внимание таким… Подробностям.

Мэр городка усмехнулся.

– Полно, юноша. У нас вся семья ходит на бейсбол. Я сам когда-то умел… Да…

Синдзи понял, отчего высокий, стройный градоначальник Румои не похож на колобка из Масике.

– Увы, мой график и так сбился из-за визита рыбаков. Но вы же понимаете: мы кормимся от порта. Не мог я их не принять. Ничего. Поговорим, вероятно, позже.

Досточтимый господин мэр принял официальное приглашение и аккуратно положил его на стол.

– Сообщите вашему начальнику, уважаемому господину Кимура, что я почту за честь быть у вас в указанный срок. Уж если железная дорога не вызвала меня телеграммой, как нерадивого приказчика, а прислала целого “черного демона”… Ну полно вам дуться, юноша. Простите нас, уходящих во тьму. Провинциальная жизнь скушна, мы развлекаемся, как можем. Не теряйте времени и вы. Пригласите вон, Риоко, в кино, она растает от счастья… Удачи вам!

Прощаясь и с ехидным градоначальником и с веселой Риоко, стажер все думал: кто же озаботился так широко раздуть его легенду? И только уже в обратном поезде догадался, едва не хлопнув себя ладонью по лбу.

Кто-кто! Конечно же, друг Фурукава!

Фурукава низко-низко поклонился, подняв над головой сомкнутые ладони, и зачастил:

– О, Черный Демон, смири свой гнев. Прими богатые подношения и ценного пленника! Воистину, не я причина твоей боговдохновенной ярости!

Синдзи посмотрел на третьего участника сцены, которого хитрый Фурукава вытолкнул перед собой. Их ровесник, одетый просто и недорого, едва удерживал улыбку на широком, округлом, темном и полноватом лице. Кажется, такой тип внешности в дорамах называется “мисо-суп”.

– Не ты? – Синдзи вдохнул воздух через плотно стиснутые зубы. – А кто же?

– Хотэру. Она пожелала быть в твоей сказке злодейкой. – Кэзуо подмигнул. – Вижу, у нее получается.

Хотэру! Мелкая сестра кореша Фурукава! Воистину, предки не ошиблись, назвав ее “Ошибка Молнии”!

Синдзи выдохнул, отставил бейсбольную биту за дверь, чуть посторонился, пропуская гостей в скромную съемную однушку.

– Так мне, получается, еще повезло?

– Поверь, да, – ответил Фурукава полностью серьезно. – Захоти она роль твоей принцессы, я бы на это посмотрел… Желательно, километров со ста.

– Размещайтесь кто куда. – Синдзи приветственно махнул рукой над пустыми циновками. Вещами он пока не оброс, играми на всякой электронике особо не увлекался – тем более, в первый год работы, когда стажер крайний за все и за всех, а потому спит лишь в лифтах и поездах. – Или лучше посидим в кафе?

– А ты все так же не любишь готовить? Но где же мои манеры! – Фурукава несколько нарочито поклонился. – Синдзи, вот мой хороший приятель Такава. Он рисует мангу.

– Такава Рому, – гость поклонился тоже. – Рад знакомству. Фурукава много про вас… Э-э… Рассказывал.

– Трепач он, – согласился Синдзи. – Но репортеру так и надо. Правда, пошли рамэна пожрем. Тут недалеко есть лапшичная на пару столиков.

Столиков сегодня выставили на тротуар не пару, а штук семь, но парни едва успели занять места. На выгодном проходном углу квартала не пустовали ни обе лапшичные, ни кафе “Париж-лайт”, ни экстрамодный суси-бар с рельсовым конвейером. Вспоминая безлюдье сельского Хоккайдо, стажер только головой покрутил от контраста.

Такава насыщался методично и основательно, вполне в соответствии с общим своим видом.

Фурукава ел свою порцию лапши с такой скоростью, словно бы Хотэру уже все знает и вот-вот явится карать непутевого братца за то, что проболтался.

Синдзи вкушал нарочито-неторопливо. То вертел в палочках особенно вкусный кусочек, то шумно вдыхал пар над горячим бульоном – изо всех сил изображал уважаемого господина Кимура, достойного государственного служащего.

– Ладно-ладно, – Фурукава первым отвалился от чашки. – Мы уже все про тебя поняли.

– А вот я пока понял не все. – Синдзи неспешно допил бульон. – Твоя сестра, конечно, существо великой поражающей силы. Но откуда она могла узнать исходную кличку?

Фурукава засмеялся:

– Синдзи-младшенький, ты фитилек-то прикрути. В твоей “белой шкатулке”, кроме тебя, такого важного и замечательного, работает примерно полторы тысячи человек… Ты мне, кстати, обещал узнать.

– Обещал узнать что?

– Почему ваше офисное здание называется “белой шкатулкой”, хотя на самом деле облицовка там черный металл?

Синдзи хмыкнул:

– Это последние двадцать лет она черная, после разделения JR Japan по мелким островным компаниям. Исходно, с постройки – белая.

– Благодарю, очень вкусно, – напомнил о себе Такава. И журналист Кэзуо мигом подхватил:

– Но мы собрались тут не поэтому. Вот! – по жесту репортера загадочный Такава веером разложил на столе несколько тетрадей с рисунками. – Манга про Хоккайдо. Помнишь, ты говорил там про рекламу?

Синдзи отставил чашки-плошки и быстро перелистал первую тетрадь.

– Манга… Хм. Снова некий чудак, переехавший на Хоккайдо… А называется?

– Называется “Одинокая плантация Токати” –подсказал Такава. – Я не хочу рекламную картинку с раздетыми красотками. Я хочу так… Немножко про настоящее.

– Ага! – Синдзи всмотрелся. – Главный герой у вас горожанин.

– Конечно, – друг Кэзуо не мог молчать сверх трех минут. – Прямо как ты. Горожанин в селе, это ж сколько шуток сразу появляется.

– Шутки для затравки, чтобы зацепить читателя. – Такава мягко перехватил инициативу. – Но потом я хочу рассказать про все это изнутри. Что сегодня сельское хозяйство прежде всего биология, организация труда, учет… И люди, конечно.

– Я, кажется, что-то такое смотрел. Точно: Silver Spoon, “Cеребряная ложка”, в одиннадцатом году, что ли, вышло.

Такава кивнул и подсунул Синдзи открытую на нужном листе тетрадь:

– Я тоже смотрел, но повторять не хочу. Мой герой будет парень постарше и проблемы ему предстоят совсем другие.

Пока Синдзи пролистал восемь тетрадок, Фурукава заказал на всех кофе, который пили в молчании. Такава, казалось, нисколько не переживал о судьбе шедевра. Синдзи внимательно читал мангу. Репортер героическими усилиями заставлял себя не разрушать приятелю сосредоточение.

Наконец, Синдзи закрыл последнюю обложку, одним длинным глотком прикончил свой остывший кофе и помотал головой с откровенным сожалением:

– Я выполню твою просьбу и подам копию начальнику с предложением. Но, боюсь, откажут. Именно потому, что они привыкли: реклама должна быть яркая, броская, с полураздетыми девочками… Хотя манга очень хорошая.

– Кстати, о девочках, – Фурукава мечтательно поднял глаза к полосатому навесу над столиками. – Пошли завтра вечером гулять на Одори?

– Я бы рад, – Синдзи вздохнул. – Но мне, как ты сам понимаешь, на работу утром.

Утром Тошико не затягивала тренировку. Так, десять раз повторить основное упражнение, да и умываться, а потом за учебники. Лето летом, но университетские задания с нее никто не снимал.

Сегодня, как раз на пятом повторе, она заметила: метрах в ста, за полем, за дорогой, тоже кто-то тренируется. С палкой, которой действует как полицейской дубинкой.

Присмотревшись, Тошико разобрала, что тренируется, на удивление, тот самый пугающий спутник из вагона. Которого Тошико видела в самый первый день приезда уходящим к заброшенным домам. Только тогда мужчина все-таки носил более-менее пристойный костюм, хотя и сидевший на нем, словно с чужого плеча. А сейчас он прыгал и махал палкой голый до пояса – и “от воротника до ремня” разрисованный татуировками.

Точно, якудза!

Тошико поежилась. Выходит, чутье не обмануло. Оставшиеся пять повторов она сделала быстрее обычного, то и дело кося глазом в сторону опасного соседа.

Впрочем, если это беглец из гуми, и он прячется в дикой глуши, то никакие проблемы ему тут не нужны, и он, скорее всего, будет вести себя вежливо. До сих пор, к примеру, Тошико про него не слышала ни слова, а ведь от людей на деревне не спрятаться. Посмеет якудза косо глянуть на продавщицу в комбини – завтра пойдут слухи о маньяке-убийце.

Раз пока слухи не пошли, беглый якудзин в самом деле сидит “ниже лягушки, тише головастика”. Что, конечно, не отменяет мер предосторожности, главная из которых – держаться от него как можно дальше.

– Дальше, досточтимый господин Танигути, мы обратились к достойной госпоже Адзими Нобу. Она оказала нам честь согласиться с предложением.

Досточтимый Танигути вышел из-за стола и, несколько раз поклонившись, указал гостям на кресла.

Досточтимая госпожа Адзими скользнула на среднее место, уселась, прикоснулась к волосам и тут же опустила руку; все непроизвольно проследили взглядами за движением изящной руки, и все отметили, что досточтимая госпожа Адзими коротко пострижена, одета скромно и стильно, а потому превосходно выглядит, хоть и не первой молодости. И что тип ее лица и образ больше европейский, чем японский.

Впрочем, для актрисы так, наверное, и лучше: чтобы сразу выделяться.

В кабинете начальника направления собрались на этот раз втроем: досточтимый господин Танигути, уважаемый господин Кимура, да начальник службы общественных отношений: тоже молодой, но уже познавший суть работы в крупной корпорации, а потому не особо лезущий с инициативами.

Глядя на “общественника”, уважаемый господин Кимура поймал в себе неприятную мысль: а ведь он вовсе не желает беспокойному стажеру Рокобунги такой карьеры. Да, юношеский идеализм стажера приносит хлопоты. Конечно, когда стажер войдет в русло, все успокоится. Так почему же столь неприятно видеть перед собой будущий вариант мальчика Рокобунги Синдзи?

Уважаемый господин Кимура подумал: мы создали легенду. Легенду о стране, поднятой из пепла упорным трудом. О стране, в которой достаточно стараться, стараться и стараться – чтобы ни о чем не беспокоиться. Чтобы до конца дней своих получать корм либо от могущественного дайме с парой мечей за поясом – либо от его высокопревосходительства господина директора Мицубиси, который, хотя и не носит мечей вовсе, по могуществу не уступит ни Токугава, ни даже Фудзивара лучших времен.

А после молодое поколение, доверчивое по причине той самой молодости, пытается жить в легенде. Но легенды же не квартиры, они не для жизни строятся!

Досточтимый господин Танигути между тем ухаживал за гостьей, проявляя истинно европейское воспитание. Молодой общественник “играл в акито”: таращился на актрису влюбленными глазами, и даже сидя в кресле выглядел щенком, стоящим на задних лапках.

Досточтимая госпожа Адзими сдержанно улыбалась и смотрела за окно “белой шкатулки” с непонятным выражением лица.

– … Встретила Вакамацу Кодзи. За роль в его фильме «Гусеница» получила «Серебряного медведя».

– Берлин, две тысячи десятый год, верно?

– Да. Встреча с Вакамацу – это очень важное событие в моей жизни, я считаю, что мне крупно повезло. Что изменилось после «Серебряного медведя», так это отношение ко мне. Мир взглянул на меня по-другому. Ко мне начали обращаться зарубежные режиссеры. Впрочем, дальше разговоров дело не пошло.

– Надеюсь, наша встреча не окончится пустыми словами.

Досточтимая госпожа Адзими поставила пустую чашечку на стол. Общественник сразу же поднялся, собрал все чашечки и бросился к мини-бару, где уже сопела кофемашина – подлинная итальянская; уважаемый господин Кимура не запомнил ее названия, потому что не смог произнести, и тщательно это скрывал. Он же начальник, а начальник обязан быть безупречен.

– … Ваш фильм? Я просмотрела сценарий. Думаю, там ничего не надо менять. Мне нравится основной посыл: хоть нас тут и менее пяти процентов, но мы – Япония.

– Да, я читал, вы ни разу не пытались попасть в Голливуд. Это как-то… Связано?

Неназываемая кофе-машина зашипела; кофе забулькал в чашечках; поплыл аромат резкий, приятный.

– Никогда не интересовалась американским кино. Уже в школе, в старших классах, ходила только в артхаусные кинотеатры… Благодарю… Кофе у вас хорош, а я сравниваю с итальянским, так что можете мне верить.

Легонький перестук чашечек по столешнице: словно невидимый кот прошел.

– … Неоднозначный кинематограф нравится мне с давних пор и гораздо больше, чем предсказуемые, «разложенные по полочкам» сюжеты. Возможно, приз американской киноакадемии – объективно некий предел, высшая точка. Но для меня это не главное.

Уважаемый господин Кимура тоже посмотрел в окно. На его век прочности JR Hokkaido еще хватит. Поможет ли рекламный фильм с актрисой – даже хорошей, признанной за рубежом, но все-таки далеко не блестящей звездой первого, “глянцевого” эшелона?

– … Мне важно понимать, что кроме меня никто эту роль не сыграет. Важно чувствовать интерес, и если я это понимаю и чувствую, то мне совершенно плевать, где сниматься. Вот и все. Если выйти на уровень Ватанабэ Кэна, будет настоящее достижение!

– А вот в “Гусенице” вы сыграли женщину, загнанную войной в чудовищные условия, в какие-то умом не постижимые семейные отношения. После всех этих… Перевоплощений… Что вы чувствуете? Как определяете «сущность» Японии?

Актриса улыбнулась и уважаемый господин Кимура сразу понял: его поколение на фильм пойдет. Это не пустоголовая хохотушка с улицы.

– Я родилась японкой. И я хочу познакомить мир с японским кинематографом, который является частью японской культуры. Вот я и думаю, что же характерно для японских фильмов? Взять, к примеру, фильмы Одзу Ясудзиро с их тихой, спокойной монотонностью – такой стиль ведь считался в свое время эталонным в японском кино.

Досточтимая госпожа Адзими допила кофе, но чашечку не поставила. Так и дирижировала фарфоровой игрушкой, словно бы задавая игру собственного голоса.

– Вот недавно Корээда Хирокадзу получил премию. Для меня, как для японки, весьма радостное событие. Хотелось бы мне поработать с Кавасэ Наоко или кем-то подобным – таких знают, ими интересуются на Западе. С другой стороны, в зарубежном кино корейцы, китайцы и японцы занимают примерно единую нишу. Этакие, понимаете, экзотические азиаты, без подробностей.

Досточтимый господин Танигути, видимо, действительно старался понять гостью, а не отбывал номер. Уважаемый господин Кимура подумал: а начальник-то, пожалуй, автограф попросит. Это молодой “общественник”, несмотря на щенячью внешность, внутренне равнодушен. Для него тетка старовата. Правда, старается “общественник”, не отнять. Кофе где-то нашел такой, чтобы актриса похвалила – а досточтимая госпожа Адзими могла ведь и покапризничать. Статус позволяет.

– … Но тем сильнее хочется, чтобы признание получила беспримесная, «чисто японская» кинолента. Сумели же Куросава Акира и Мидзогути Кэндзи! А сегодня спроси меня: «Что представляет из себя японское кино?» – не сразу и найду ответ. У китайцев огромные бюджеты, грандиозные по размаху фильмы. Корейцы специализируются на простоватых телесериалах. Ваш сценарий привлек меня некоторой… Уместной сложностью.

– А мне говорили знакомые в Токио, – досточтимый господин Танигути втиснул-таки слово в непрерывный ласковый щебет, – японское кино слишком эгоцентрично, темы мелковаты. Поэтому-де японские фильмы не тянут на хиты мирового масштаба. Как вы думаете?

Досточтимая госпожа Адзими покачала безукоризненно причесанной головой:

– Думаю, что я японская актриса. И намерена сниматься в японском кино. Увы, в Японии подавляющее большинство сценариев написано для актеров двадцати лет, самое большее – тридцати. И это очень печально. Ваш сценарий первый в этом году, где есть место для людей чуточку постарше. Но скажите: вы хотите сделать рекламу Хоккайдо?

– Уж если вы сразу это поняли…

– Да это любой поймет. Но наш кинематограф целится в двадцатилетних, таково главное направление. Как женщина, так розовые сопли. Мимими-кавайи, ну и по накатанной. Я почему вообще влезла в ту жуткую “Гусеницу”, – гостья с тщательно выверенной экспрессией стукнула чашечкой по столу, – это фильм, где актриса может и должна проявить себя на максимум способностей. Но Вакамацу Кодзи – игрок высшей лиги, таких мало.

– Однако, наш сценарий вы не отвергли.

– Да. Сакамото Аюми со стороны самая обычная девчушка, но сценарий сделала насыщенный. Все на своих местах, все взаимосвязано. Ей удалось показать многоплановость человеческой личности, герои получились такими, что читаешь и восхищаешься: «Надо же, в мире бывают и такие, как она!»

Досточтимая госпожа Адзими поставила чашечку и выпрямилась в кресле:

– Я вижу свою задачу в том, чтобы не испортить впечатление от хорошего сценария. Чтобы вместо “читаешь и восхищаешься” любой сказал бы: “смотришь и восхищаешься”, понимаете?

Досточтимый господин Танигути склонил голову. Общественник тотчас развернул на столе с десяток буклетов. Досточтимая госпожа актриса посмотрела на уважаемого начальника отдела Кимура: а вы что все время в стороне?

Уважаемый господин Кимура лишь молча поклонился. Женщина в кресле усмехнулась чуточку печально, извлекла из маленькой сумочки дорогую толстенькую ручку, наполненную черной тушью, с золотым пером – все, как ей полагалось по статусу и образу – и принялась рисовать красивые росчерки автографов.

Автографов митингующие оставили немало. Вроде бы давно переросшие чисто подростковый бунт, солидные тетушки, среди которых мелькали там и сям подлинные бабушки, разукрасили улицу по всей длине. Стажер шел сквозь толпу, как сквозь кипящий бульон, ничего толком не разбирая в звенящих со всех сторон женских голосах. Зато легко читая всю политическую программу “Партии тетенек”: ее опубликовали, что называется, “на твердых носителях”.

Вот на мусорке: “мы устали от вездесущих дядек”.

Чуть поодаль, на квадратном фонарном столбе: “правительство создано дядьками, состоит из дядек и действует в их интересах!”

Дальше щит под расклейку объявлений. Поверх всего накатан большой белый лист, а по нему крупные разборчивые знаки “школьным” письмом – точно учительница старалась:

“Ни своих, ни чужих детей не пошлем на войну!”

Затем жирный черный ряд, явно сделанный дрожащими руками:

“Берите налоги у тех, кто может их платить.”

Стажер хмыкнул. Видать, скепсис одолел не только его, потому что рядом кто-то дописал красным:

“Если будете использовать деньги с умом, то и мы не будем жадничать.”

Стажер подумал: что значит “с умом”? И следующая же надпись ему все объяснила:

“Чтобы помочь наладить жизнь пострадавшим от землетрясений и цунами. По-другому использовать бюджет мы вам не позволим.”

Синдзи с трудом находил путь между тройками-пятерками возмущенных тетенек, окутанных крепким ароматом среднего возраста и здорово сердитых; улица буквально звенела от лозунгов; выкрики отражались от высоких стен домов и сливались в неразборчивое жужжание словно бы тысячи пчел. Стажер подумал: стоило пойти иной дорогой, но теперь поздно поворачивать. В поисках глотка чистого воздуха Синдзи поднял голову к небу; кто-то рядом крикнул ему в самое ухо:

– Нам не нужен радиоактивный мусор! Нашим детям не нужна радиация!

– Да! Да! Мы хотим растить детей, заботиться о стариках и помогать в этом друг другу. Дайте нам для этого нормальную инфраструктуру!

Стажер едва не возразил: вы же не хотите расходов ни на что, кроме спасательных работ и компенсаций! Но крепко стиснул зубы. Жалка участь мужчины, попавшего в сердце женского спора. Синдзи сюда вовсе бы и не сунулся, да надо зайти в “белую шкатулку”, узнать: что ответили про мангу молодого гения. Не зайдешь, получится, будто проявил невежливость. Будто не так уж сильно тебе нужен ответ.

По голове стажеру шлепнул синий флаг с надписью белыми большими знаками, каждый не меньше ладони:

“Уважайте трудящихся! Помогите им найти работу на достойных условиях.”

Вот с таким лозунгом Синдзи бы согласился. Наверное. Если бы ему знаки прямо в рот не лезли.

Наконец, обогнув крайний пикет митингующих, стажер увидел крыльцо “белой шкатулки”. На ступенях стояли досточтимый господин Танигути, рядом с ним начальник отдела общественных отношений, чуть поодаль начальник их отдела, уважаемый господин Кимура. Все они вежливо кланялись вслед отъезжающему лимузину, не особо обращая внимания на митинг.

Каковое пренебрежение, разумеется, мгновенно привело тетенек с флагами в состояние боевой ярости. Живо сорганизовавшись, они закричали ритмично, а потому вполне разборчиво:

– Мы хотим! Жить в обществе! Где заботятся о слабых! И прислушиваются! К тихим голосам!

– Тогда не орите так! – Не удержался стажер. – У меня сейчас кровь из ушей пойдет!

К счастью, тетеньки не сочли его достойной добычей. Пользуясь тем, что лимузин с важным гостем успел скрыться за углом, они теперь старались сбить акустическим ударом с парадного крыльца трех очевидных “дядек” в костюмах:

– Даешь политику тетенек! Политику тетенек в жизнь!

Подходя к полированным гранитным ступеням родного офиса, Синдзи не удержался и сделал жест, каким пловцы вытряхивают воду из ушей. Далеко справа он заметил друга Кэзуо – разумеется, репортер Фурукава освещал митинг!

Потом стажер посмотрел внимательней на собравшихся перед входом начальников и понял: спрашивать их ответа на мангу сейчас, пожалуй, опрометчиво.

С другой стороны: а когда еще? Так можно и дооткладываться.

Стажер подошел и решительно поклонился начальству. Прежде всего стажер должен уметь кланяться.

– Кланяться, просить средства – как ты это выдерживаешь?

Такава прикрыл веки, окончательно уподобившись круглоликому Будде. Проворчал:

– Так и выдерживаю. Десять отказов – один заинтересованный человек. Десять заинтересованных – один покупатель. Воронка продаж, точно как в институте учили.

Сидели приятели снова в той же лапшичной. Ну, а чего к Синдзи в холостяцкую однушку подниматься? Все равно там ничего нету. Стажер пива – и того дома не держит. Не потому, что прямо трезвенник и зерцало морали, а просто некогда пить.

Кто не верит, пусть сам попробует по конкурсу в JR Hokkaido устроиться. Или там в еще какой столп капитализма, “дзайбацу” именуемый. Сам узнает, сколько у стажера-первогодка свободного времени. Говорят, японские ученые до сих пор микроскоп изобретают, чтобы то время рассмотреть, и до сих пор никак не справятся. Хотя уже до нанометров докопались.

Так что разместились на том же углу и ужинали таким же раменом, только сейчас уже Синдзи не выделывался: глотал быстро, как товарищи.

Товарищи его смотрели в плошки. Синдзи вздохнул:

– Начальник так и сказал: “Опять серьезное, а нам надо веселая реклама. Иначе кто сюда поедет?”

Такава поднял взгляд от еды:

– У меня есть и веселая манга. Про “Закусочную Байсе”. Знал бы, предложил. Или уже поздно?

Синдзи махнул рукой: аккуратно, чтобы никого не задеть и ничего не своротить. За рукавом его потянулся шлейф пахучего вкусного пара, сразу же стертый ветром от проехавшей рядом “тойоты” веселенькой желто-алой раскраски.

– Екай разберет этих корчей замшелых! Захотят ли они вообще говорить на тему, от одного упоминания которой их прям буквально, зримо корежит.

– Синдзи, друг, вот что… – Фурукава сказал неожиданно серьезным тоном. – Будь снисходительней. Я видывал твоих начальников… Кое-где, на официальных мероприятиях.

Синдзи поднял взгляд, хмыкнул:

– Ага. Меня тоже сегодня записали в сопровождающие. На праздник О-Бон в Хакодатэ поедем, там будет какой-то прием или посещение общества Российско-Японской дружбы. Досточтимый Танигути меня собственной рукой вписал в делегацию. Знать бы, зачем?

– Преемника готовит.

– Смеешься, брат Кэзуо. Я стажер. Это уже чуть больше, чем никто, но покамест меньше, нежели человек.

– Вот именно, – без улыбки сказал Фурукава. – Ты же работаешь в “старой” корпорации. У вас там, как при Тодзио: неважно, чему ты учился и в каком отделе до сих пор служил. Тебя просто похлопают по плечу и скажут: “А займись-ка ты, брат Синдзи, теперь… Ну, скажем, связями с общественностью.” Я по работе часто вижу вашего начальника отдела PR, он старше тебя лет на пять, не больше. А ты именно стажер. Сам говоришь: величина малая…

Фурукава показал пальцами, насколько. Такава улыбнулся. Синдзи фыркнул и поежился от прикосновения потной рубашки к плечам. Конец июля, сезон тайсе: “Большая жара”. Хорошо еще, Саппоро недалеко от моря, иногда протягивает свежим ветром.

Репортер между тем улыбнулся:

– Ты, брат Синдзи, пока что никому не конкурент, не состоишь ни в чьей свите. А досточтимый Танигути нуждается в перспективных кадрах. Отчего бы не ты?

– Ты как будто знаешь о “белой шкатулке” больше меня?

– Придется объяснять…

Фурукава допил бульон, отставил чашку, вытер губы.

– Брат Синдзи, ты много знаешь о поездах. Но о людях в “белой шкатулке” ты не знаешь.

– Понятное дело. – Синдзи не видел в том своей вины. – О поездах вон, и буклеты, и фотографии, и компьютерные игры делают. А о людях ничего нельзя публиковать просто так. Тайна личности, производственные секреты, NDA и все такое. Откуда бы я мог узнавать людей до поступления на работу?

Синдзи усмехнулся:

– Особенно в “старых” дзайбацу, брат Кэзуо.

– Так вот, брат мой Синдзи, будь снисходительней. Для твоих дедов уже огромное достижение мангу-ранобэ без мата обсуждать. Что уж там говорить про аниме!

– А если подумать о преемнике… – Такава тоже утер губы и махнул рукой, подзывая официантку:

– Пива всем! Не отказывайтесь, господин Синдзи. Я вам обязан… Красавица, не надо нам “Асахи”, давайте лучше “Эбису”… Не так уж все и невероятно, господин Рокобунги. Посмотрите сами: кто там у вас работает? Из кого набирать смену? Из этих…

Рисовальщик пренебрежительно повертел пальцами в теплом вечернем сумраке:

– Золотых мальчиков?

Золотой Мальчик сидел в своей комнате, на втором этаже фамильного особняка, смотрел на пестрый ковер города Саппоро и строил план: как впечатлить сельскую девочку на празднике О-Бон. Чтобы подойти “как бы случайно”, и как бы небрежно завести разговор.

Поморщился: на праздник подсолнухов Хокурю ее звать не стоит. Праздник идет как раз вот сейчас: начало двадцать второе июля, и почти месяц вперед, до конца августа. Но если она сельская девочка, подсолнухами ее не удивишь. Может, аквапарк? Жаль, верные слуги не узнали, чьи песни она любит. Небось, Джей-поп?

Золотой Мальчик покривил губы. Впрочем, ради свеженькой девочки можно потерпеть завывания даже корейских… Певцов ртом, да. Страшно подумать, что они другими частями тела вытворяют, если вот это у них – песни.

Значит, на празднике О-Бон точно будет концерт. Узнать: кто поет, где поет… Цена билетов для него не проблема. Свободное время тоже.

До сих пор все планы Золотого Мальчика удавались. Девочки охотно впечатлялись дорогой красивой одеждой: на зависть мужчинам, в моде они как раз-таки понимали. Влет оценивали, как одет и обут пытающийся подкатить незнакомец.

Потом наступало время комплиментов, сладостей и подарков: сперва мелких, чтобы не спугнуть. Но в дикой глуши Хоккайдо девушки рады и малому.

Потом…

Золотой Мальчик прижмурился, вспоминая цепочку побед, и тут – совершенно некстати! – зазвонил телефон.

А! Снова Оцунэ.

Да ну ее, пусть убирается в свой потный Энгару. Сегодняшняя цель – станция Ками-Сиратаки.

Станция Ками-Сиратаки лениво погружалась в послеобеденное тепло. Оба красных комбайна семьи Ямаута возвращались гордо, с победой: пшеницу убрали. Синий комбайн Ивахара, по причине одиночества, успевал закончить лишь под вечер. Со скошенных полей несло пыль и солому; от серого асфальта поднимался жар. Восьмое августа, сезон риссю: “начало осени”.

На небольшой площадке перед станцией, у передвижной апельсиновой лавки, собрались люди.

Во-первых, сам продавец: он вышел из-за прилавка, сбежав тем самым из-под раскаленного солнцем тента, и стоял просто на дороге, обмахиваясь черным веером.

Во-вторых, толстенький турист в жилетке из одних карманов, затмевающей всю прочую одежду. Потрепанную соломенную шляпу господин Отака Гэнго надвинул на глаза, так что лицо его, “загорелое, подобно печеному батату”, никого не пугало.

В-третьих, у лавки степенно обменивались фразами поселковый электрик, молодой господин Ивата Иоширо – и дед Маэда. Только что окончившаяся “большая жара” чудесным образом примирила поколения. Старик и молодой господин Ивата почти в один голос ворчали на стремительный темп жизни и сокрушались о славном прошлом.

Господин Ивата только что обошел южную ветку, найдя три ослабленных летними бурями контакта. Подтянул их и тем самым предотвратил падение напряжения, всякие там искрения-мерцания, за что владельцы телевизоров и стиральных машин преисполнились к нему благодарностью. Но сам господин Ивата при том адски устал, пропотел до ногтей на мизинцах ног, и уже мало напоминал того модного парня, по которому вздыхала первая треть поселковых девчонок.

Вторая треть ветренных красоток имела ухажеров где-то в Энгару, а кто-то даже в Китами. Кто-то, наверное, имел милого и в Саппоро, но столичным женихом девочки боялись даже похвастаться. С подругами дружи, а парня крепче держи!

Наконец, оставшаяся треть поселковых красавиц обсуждала недавно появившегося на линии Сэкихоку молодого стажера. Форма с золотыми пуговками – хорошо, а зарплата служащего большой корпорации еще лучше! У господина Ивата появился весомый конкурент, буквально только что проскочивший станцию на экспрессе “Охотск”, лиловом семивагонном драконе.

На этот самый экспресс “Охотск” дед Маэда посадил семерых друзей-шахтеров из Фурано. Пристальный взгляд мог бы заметить, что дед Маэда самую чуточку покачивается, его круглая панама залихватски подвернута, подобно кепке Хиро Оноды, а его выдох может стерилизовать метра два сколь угодно жирной скатерти.

Наконец, на пыльной улочке, под начавшими уже терять цвет листьями, стоял натуральный самурай с двумя мечами, словно бы сошедший прямо с экрана. Только сошел он с поезда, вот этого самого экспресса “Охотск”.

Поезд свистнул и полетел дальше, на Саппоро, увозя друзей деда Маэды – тоже покачивающихся и уже тихонько запевших скрипящим хором: “Соран! Соран!”

Самурай огляделся, подошел к апельсиновой лавке и поздоровался со всеми общим поклоном.

– Я преподаю в женской секции кэндо города Энгару. Мое имя Нагаэ Тедзаэмон. По условиям контракта, я обязан ходить в такой официальной форме всякий раз, когда делаю предложение новым ученикам.

Господин Ивата переглянулся с дедом-шахтером. Дед Маэда огладил бороду, поправил панаму. Господин турист замер с недочищенным апельсином в руке, внимательно разглядывая облачение высокоученого наставника и, видимо, мысленно сравнивая со своей жилеткой на предмет: кто круче впечатляет аудиторию. Лицо господина Отака все так же скрывалось в тени круглой шляпы, поэтому итог сравнения остался никому не ясен.

Господин Ивата опомнился первым. Все-таки молодость превозмогает и летнюю жару!

– Мое имя Ивата Иоширо. Предположу, что вы собираетесь найти нового ученика здесь, у нас, в Ками-Сиратаки?

– Истинно так, господин Ивата.

– О! – дед Маэда поднял палец. – Мое имя Маэда Макото. Могу вам подсказать: вон там, в доме госпожи Цудзи Мэгуми, поселилась очень красивая девочка… И порядочная. Каждое утро занимается. Не ее ли вы ищете?

Высокоученый наставник Нагаэ поклонился:

– Примите мою благодарность, уважаемый старший Маэда. Я ищу именно эту девочку, если ее имя – Танигути Тошико.

Тошико разлила чай на троих: она сама, потом госпожа Цудзи Мэгуми, потом высокоученый наставник Нагаэ. Гостя госпожа Цудзи велела принимать в большой зале, где даже потолка никто не делал: так и оставили темные балки, выше над ними видны плотные снопы рисовой соломы. Госпожа Ведьма как-то проговорилась, что друзья внучки хотели сделать образцовый “старый дом” для туристов, только потом все поуезжали в места более денежные, и затея заглохла сама собой.

За чаем высокоученый наставник сказал:

– Ты перспективная ученица, но на Хоккайдо можно найти десяток не хуже.

Тошико вежливо промолчала, едва пригубив из своей чашки. Высокоученый наставник терпеливо ждал, и Тошико пришлось ответить:

– Но меня почти дисквалифицировали за сломанный синай.

Госпожа Цудзи Мэгуми подложила себе сиденьем очередную недоделанную куклу и теперь машинально потрепала нарисованную голову по нарисованным волосам. Тошико подумала: госпожа Ведьма, небось, привыкла так на муже сидеть… Перевела взгляд на лакированные ножны пары мечей. Пожалуй, там не алюминиевые копии для тренировок. Пожалуй, в ножнах тяжелая настоящая катана и короткий парный вакидзаси. Лежат на циновке, рукоятями в правильную сторону – сколько раз мелькал такой кадр в кино!

Ловко это придумано в контракте у высокоученого наставника. Броский костюм, красивое мужественное лицо, черный лак ножен – приходите все в наш клуб кэндо! Будете как самураи!

Высокоученый наставник свой чай допил с видимым удовольствием. Осмотрелся в комнате, едва заметно поднимая брови, когда увидел склад запчастей для кукол в одном углу, швейную машину и разложенный раскрой в другом углу, футон госпожи Цудзи в третьем… Дом как дом, чего вытаращился! – едва не обиделась Тошико, но гость, к счастью, поспешил объясниться:

– Ты выходишь, чтобы победить, а не чтобы отметиться. В тебе есть дух. Вот с луком ты…

Высокоученый наставник откровенно поморщился. Госпожа Цудзи удивилась:

– А мне девочки Ямаута и Ивахара говорили, что Танигути-младшая выбила три шара тремя стрелами меньше, чем за три минуты. И что лучшей стрельбы не видали в Энгару со дня открытия клуба кюдо.

Высокоученый наставник улыбнулся довольно приятной улыбкой.

– Уважаемая старшая Цудзи, Танигути-младшая намного искуснее с мечом, чем с луком. А главное: меч она любит, лук всего лишь терпит. Это видно всякому, имеющему глаза.

Танигути-младшая снова разлила чай: молча, с поклоном.

Высокоученый наставник поднял чашечку. Посмотрел на Тошико сквозь поднимающийся пар.

– Я бы написал тебе рекомендательное письмо на Будокан. Примерно через год, одиннадцатого сентября, состоится пятьдесят пятый женский чемпионат. Мне кажется, ты подходишь.

– Но я даже местные соревнования не выиграла.

– Ты не выиграла всего лишь показательное выступление. На соревнованиях ты пока даже не выступала, что об этом говорить! Целый год впереди. Есть время и потренироваться и пройти квалификацию. Но главное…

Высокоученый наставник одним глотком выпил горячий чай, довольно причмокнул:

– Главное: ты пойдешь туда не выигрывать, а драться и побеждать.

Отставив собственную чашечку, Тошико заметила:

– Дух дело святое. Но выставят против меня тридцатилетнюю кобылу, я видела такие пары в прошлых чемпионатах… Она просто массой снесет.

Высокоученый наставник поднялся.

– Я помогу тебе. Помнишь свой удар? Колющий в горло?

Высокоученый наставник Нагаэ уверенно шагнул в угол комнаты, где госпожа Цудзи хранила материалы для куклопугал – так вот зачем он туда смотрел! – где выцепил из кучи сухую тыкву-горлянку. Госпожа Цудзи собиралась приделать ее носом какому-то давнему знакомому пьянице, но высокоученый наставник уготовил тыкве судьбу посложнее.

Смотав с пояса цветной шелковый шнур, высокоученый наставник Нагаэ перехлестнул его через потолочную балку и подвесил тыкву за концы шнура. Положив на тыкву дорогой смартфон с программой “уровень”, высокоученый наставник добился точно горизонтального положения длинной “тыквы-бутылки”.

Потом высокоученый наставник убрал смартфон куда-то в кимоно, взял длинный меч, одним плавным жестом снял с него ножны. Огляделся: ничего не заденет. Встал в странную, никогда не виданную Тошико, стойку.

– Смотри, как правильно колоть.

Что высокоученый наставник ударил, Тошико поняла только по шевелению воздуха от широких рукавов кимоно; да вот еще метнулось перед глазами размытое темное облако. Высокоученый наставник убрал клинок, положил меч в ножнах на циновки обратно. Сделал приглашающий жест: смотрите.

Госпожа Цудзи Мэгуми и Тошико едва не столкнулись лбами над сухой тыквой.

– Да у нее же дно пробито!

– А веревочки-то не шелохнулись, или мои старые глаза вовсе не видят, – проскрипела госпожа Цудзи, возвращаясь на сиденье, взбивая куклу под собой, словно подушку.

– Но как???

Высокоученый наставник Нагаэ Тедзаэмон улыбнулся:

– Давно я не рассказывал историй красивым девушкам! – тут он подмигнул госпоже Цудзи и продолжил:

– В начале эпохи Сева мой славный предок по имени Ямамото Чуджиро преподавал физкультуру девочкам, ученицам очень престижной академии.

Высокоученый наставник причмокнул и Тошико мигом налила ему чаю. А заодно и себе. И госпоже Цудзи. Нет, она, конечно, видывала побольше обычного ученика в секции кэндо. Но такое!

Прямо из тех времен. Старых. Страшных. И страхом этим притягательных.

– … Как-то он во дворе школы отрабатывал горизонтальный удар на пустой фляжке, висевшей на шнурке. Вот, как я тыкву сейчас повесил.

Выпили по чашке; высокоученый наставник продолжил:

– Мимо проходил древний старик. Остановился, долго смотрел, как мой предок старается. Сказал: “Трудная задача.” А потом вдруг попросил у него меч. Как отказать старшему?

Высокоученый наставник развел руками.

– Ямамото и отдал ему меч. Старик встал в какую-то перекошенную стойку, сделал выпад. Фляга не шелохнулась.

Госпожа Цудзи кивнула:

– Точно, не шелохнулась. Иначе с балок полетела бы пыль.

– … Тогда старик повторил, мол: “Трудная задача”. С поклоном отдал меч и ушелестел себе… Уважаемый старший Ямамото остался уверен, что дед промахнулся, ведь шнурок даже не дрогнул… Пока не встал в стойку сам - и не увидел, что фляга пробита насквозь.

– Да. Как мы сейчас.

Высокоученый наставник улыбнулся и выпил еще чашечку, Тошико только успевала наливать. Сладкие колобки-данго никто не ел. Да и чай пили только потому, что высокоученый наставник глотал его с явным удовольствием.

– … После чего мой славный предок оббегал весь квартал, пытаясь узнать, кто этот старик… И выяснил, что это господин Фуджита, сторож музея. Но тот как раз приходил увольняться.

Тошико вздрогнула всем телом:

– Вы сказали: господин Фуджита?

Высокоученый наставник Нагаэ благожелательно кивнул:

– Именно так. Инспектор Фуджита Горо.

… Инспектор Фуджита Горо.

Получатель: Звуки арфы.

Содержание: “Приходил важный гость. Будет много работы”.

Работы перед праздником О-Бон Тошико привалило не много, а прямо совсем очень много.

Поутру тринадцатого августа Тошико помогла уважаемой старшей Цудзи повесить фонарик над входом – чтобы души предков не сбились с пути, когда пойдут в гости.

Потом вместе с госпожой Ведьмой выбрали огурец и баклажан. Воткнули в них стебли льна, и вот из огурца получилась быстрая лошадь, а из баклажана могучий буйвол, чтобы возить души предков на время праздника. Лошадь быстренько спустит с неба к живым, буйвол неспешно вернет гостей обратно.

Госпожа Ведьма срезала за оградой стебли бамбука, отобрав какие посвежее, поставила их в доме на почетное место, обтянула крученой веревкой – так получился алтарь, куда и поместили священных четвероногих.

Табличку с именами предков и подношения им госпожа Ведьма пока не делала: личное это. При гостье не следует. Ничего плохого нельзя сказать про старательную девочку – кроме только самой причины ее появления – но все же предки семьи Цудзи отдельно, а предки семьи Танигути отдельно.

Тем более, что Тошико собиралась на завтра и послезавтра поехать именно к семье Танигути. К той ее ближайшей части, которая на Хоккайдо. То есть, к Танигути Риота и его жене тете Айко.

Поэтому Тошико собрала лучшую одежду, сложила аккуратно, между листами плотного картона, чтобы не так помялось. Потом все равно прогладит, конечно, но есть же разница: поправить складки от лежания (полчаса) или гладить с нуля (примерно полдня, смотря какой попадется утюг).

Вместе с лучшей одеждой Тошико упаковала обычную косметичку, кое-какие запасные вещи и направилась к десятичасовому “Охотску”: сиять на показательных выступлениях в Энгару. Шла и радовалась, что снаряжение лежит в клубном шкафчике, и что успевать к поезду теперь проще.

Вокруг, на недлинных и немногочисленных улочках Сиратаки, столь же немногие люди вывешивали ритуальные фонарики. Большинство фирм и предприятий отпускало сотрудников на короткие каникулы, именуемые в честь праздника “О-Бон ясуми”, только эти отпускники пока не доехали. Они соберутся ближе к вечеру, но и тогда не в таком числе, чтобы возиться с высокой платформой для оркестра, вокруг которой положено танцевать “бон-одори”.

Зато фонарик повесить мог каждый. Тошико видела примерно поровну старинных бумажных светильников и новомодных электрических: пластиковых коробков, заботливо стилизованных под старое время.

Все сейчас пытаются стилизовать себя под старое время, подумала вдруг Тошико. И вещи, и люди. Вещам все равно, а людям, наверное, кажется, что тогда, в старину, они знали счастье, и вот, можно попробовать вернуться?

Тошико помотала головой: считается, что молодым рано думать о подобных вещах. Но над Японией уже возносится рокот праздничных барабанов, зажигаются огромные поля приводных маяков, этих вот самых фонариков-“мукаэби”: мы здесь, уважаемые предки. Приземляйтесь!

И все это разом, ведь вся страна в одном часовом поясе. Как тут не задумаешься о времени, когда его мягкая лапа давит на плечи почти физически!

Физически Тошико устала не слишком. Наставники, для разнообразия, на О-Бон решили фехтовальных поединков не устраивать. Не стоит, мол, суетным азартом отвлекать людей от почитания предков.

Так что ученицы вышли строем, покружились в танце под рокот ловких барабанщиков – тех самых, с желтым флагом Саромы – помахали синаями в такт. Открутили “кихон ката” всей секцией, да потом трое старших учениц: Тошико, Синагава и Охара – прошлись в “нихон ката”. Оно посложнее, ну и смотрится, конечно, завлекательнее. Дескать, приходите к нам, новички: мы и сами хороши, и еще у нас вона какой высокоученый наставник Нагаэ имеется, прям вылитый самурай!

А потом все поклонились, убежали переодеваться и разбрелись из спортивного центра кто куда. Девушки, понятное дело, танцевать, а Тошико направилась к поездам: она прикинула, что как раз можно до Саппоро доехать вечерним “Охотском”. Путь неблизкий, поезд придет заполночь. Но самое же начало осени, тепло не только днем.

Решив так, Тошико пробежалась до вокзала Энгару короткой дорогой: вдоль путей, вовсе не выходя на площадь перед спорткомплексом.

На площади конкретно ее ждали человек пять, матерясь в нос, и один – пуская слюну. Но тот, который пускал слюну, представить себе не мог, что деревенская девчонка откажется зависать в городе ярким, соблазнительным вечером праздника О-Бон!

Вот как вышло, что Золотой Мальчик даже не подумал искать “Молнию Ками-Сиратаки” на станции. И, конечно же, ни он сам, ни его верные слуги не нашли Аварийную в толпе гуляющих.

Гуляющих людей Пятый огибал с небрежной ловкостью. Он гордился собственным телом. Ревниво косился на столь же атлетичных парней и восхищенно облизывался на тренированных девчонок.

Понятно, что новую красотку не заметить Пятый не мог. Совсем не единственная в праздничном Энгару, но очень уж хорошо сложена и двигается с легкостью спортсменки или танцовщицы. Серьезное и сосредоточенное лицо придавало ей неимоверно милый вид.

Пятый вытащил смартфон. Все сверкают вспышками, вряд ли кто заметит, а и заметит: что здесь такого? Праздник! Вон там танцуют под рыбацкую: “Соран Буси”, а чуть поодаль малыши ведут свой хоровод под песню про кота-робота Дораэмона, а родители, конечно, увековечивают это все для семейных альбомов.

Убрав смартфон, Пятый подумал: что-то там Второй на прошлой встрече говорил, что он-де великий хакер. И умеет искать кого угодно по фотографиям. Никто пока не умеет, а он вот какой замечательный, он умеет и найдет.

На что Третий с Первым засмеялись: что же ты до сих пор не в Гугле работаешь?

Второй надулся и обиженно буркнул: не желаю-де дарить прорывную технологию прогнившим капиталистам! – на чем тогда и разошлись.

И вот сейчас Пятый подумал: а подольститься ко Второму, вроде как поверил в его гений… Пусть поищет милое личико среди миллионов снимков. Мало ли, кто окажется. Вдруг – полезное?

После чего Пятый, выкинув из головы дела, шустро вписался в ближайший хоровод священного “бон-одори”. Хорошее дело: праздники. Танцуют все!

Все четверо девушек в длинных плиссированных юбках, в темных блузках; двое из них растягивают на пальцах игрушку “йо-йо”: диск бежит по ниточке туда и сюда.

Королева Сиратаки, Ямаута-младшая, прижалась к стенке спиной, но не хнычет. Хнычут обе ее подружки: похоже, их отоварили вон теми бейсбольными битами, что закинуты за плечи у второй пары местных.

За станцией шум, свет, праздник. Там не услышат. На станции разве что кассир скучает. Он тоже вряд ли догадается посмотреть с изнанки вокзала.

– Пиздец! Тут сохранились настоящие сукэбан! Это ж как при бабушке!

Предводительница – только она и называлась правильно “сукебан”, остальные хулиганки просто “фуре” – обернулась на возглас. Выплюнула жвачку точно рассчитанным движением: чтобы упало в сантиметре от кроссовок Тошико.

– Ебать у тебя бабушка четкая, нэ?

Тошико пожалела об оставленных в шкафчике доспехах. А синай встал перед глазами, как живой: от плетеной ручки до истрепанного кожаного чехла с вечно сползающей завязкой. Тошико сглотнула и сказала:

– Фигле доколупались до малолетки?

Вторая справа фуре, которая с битой, плюнула тоже.

– А че она тут наших парней отбивает?

Крайняя сощурилась:

– Да ты вообще кто такая?

И легонько шлепнула Тошико битой по плечу. Просто, чтобы случайная нахалка знала свое место. Подружкам сельской королевы шлепков таких вполне хватило: вон, сидят, хлюпают носиками, щупают синяки.

Тошико подшагнула ближе, выпрямив руку вдоль удара. Ухватила биту почти под рукой фуре и привычно крутанула против большого пальца.

– Уй, ксо!

Тошико довольно взмахнула отобранной битой. Фуре отпрянули, а их главная выступила вперед.

– Разошлись, писюхи, банчо работать будет!

Сукебан двинулась дивно знакомым движением; Тошико встретила ее машинально столь же известным блоком. Биты столкнулись – гулко, звонко, не с жирным шлепком кожаных синаев! – но не отскочили. Обе соперницы привыкли к жесткому оружию и держали палки прочно.

Тошико крутнула биту влево, закрывшись от удара в бок, и сразу же перешла на колющий. Однажды Тошико послушала в записи, как жалко и пискляво звучит ее положенный в кэндо выкрик, и с тех пор колола и рубила молча. Главное: выдохнуть, чтобы сжались мышцы диафрагмы. Тогда будет правильный удар. А кричат пускай… Спортсменки.

Колющий шел в правую грудь; сукебан отскочила, не став блокировать. Бита не боккен, пальцы ничего не прикрывает.

Отступив еще на шаг, рослая противница подняла биту к плечу, приняв стойку ожидания. Склонила голову чуть набок, разглядывая Тошико и явно удивляясь грамотному отпору.

Тут обе вступили в полосу света, и сукебан воскликнула:

– Я же тебя знаю! Ты — та коза из Ками-Сиратаки, которая воткнула мне синай под маску!

– Девушки! Девушки!

Справа между противницами вклинился железнодорожник: видать, кассир выполз из нагретого кубла. В полосах то света, то глубокой завокзальной тени Тошико и сукебан различали только цепочку начищенных пуговиц парадной формы.

– Тренировки дело правильное, но в защитном снаряжении и в додзе. А здесь, на станции, я, как представитель JR Hokkaido, вынужден просить вас прекратить.

Сукебан и Тошико так удивились, что в самом деле опустили биты. У крайней слева фуре даже игрушка “йо-йо” убежала в темноту под платформой.

Впрочем, фуре опамятовались быстро. Повернувшись, как по команде, они именно что слиняли, “яко исчезает воск перед лицом огня”.

Офигеть, подумал про себя стажер. Они послушались! Получается, уважаемый господин Кимура не врал, что нихон тэцудо доверяют семьдесят пять процентов населения!

Сукебан внезапно рассмеялась очень приятным, чистым и мягким смехом. Тошико, все еще стискивая биту, хрипнула:

– Ты… Чего?

– Да так, – сукебан стрельнула глазами в железнодорожника. – Мы тут прямо гаремный иссекай. Няша-стесняша из деревни… Местная оторва, это я. И богатенькая наследница… Откуда ты там на самом деле? Неужто правда из Токио?

Тошико не ответила. Выроненная бита громко стукнулась о рельс, отлетела и укатилась под откос, к бело-черному путевому столбику.

– Полный набор! – Сукебан огляделась. – Ага… Няша-стесняша грамотно смылась, едва запахло жареным. И правильно сделала. Мне тоже пора. Не скучай, Принцесса. Встретимся в додзе!

Повертев головой, Тошико подобрала вещи, удивляясь: когда она успела сумку-то поставить?

Железнодорожник вежливо освещал ей путь ручным фонарем; Тошико вяло подумала: на такой мощный луч половина предков слетится. А тут ни коня-огурца, ни буйвола-баклажана, и как потом всей толпе духов обратно? Вышли на платформу с торца, все так же молча. Куда исчезли Ямаута-младшая с подругами, никто не обратил внимания. Тошико поклонилась:

– Прошу вас простить мое недостойное поведение.

– Право, не стоит. Я сам не столь совершенен.

– Приношу извинения за доставленные хлопоты.

– Это часть моей работы. Рад оказаться полезным.

– Прошу…

Тошико запнулась и посмотрела на парня прямо. Никакой не кассир. Молодой парень, уж не тот ли самый стажер, мечта третьей трети девчонок Сиратаки? Лицом так себе, “из средних средний”. Кажется, Тошико его уже видела?

Тут загудели рельсы, и фонарик стажера померк в огне путевого прожектора. Далеко на южной стрелочной горловине показался “Охотск”. Тошико заторопилась в кассу, но железнодорожник поднял руку:

– Кассира все равно на праздник отпустили. Билет я вам и продам, уже в поезде… Но где же мои манеры!

Парень поклонился:

– Рокобунги, стажер JR Hokkaido – и улыбнулся так, что с Тошико слетел весь официоз. Переглотнув, она уточнила:

– Имя-то у тебя есть?

– Синдзи.

– Синдзи?

– Синдзи.

– А фамилия правда Рокобунги?

– Нормальная фамилия! Что не так?

Тошико посмотрела на замедляющий ход экспресс. Улыбнулась:

– Ты не понял. Год сейчас две тысячи пятнадцатый, так?

– А-а-а! Понял!

– И вот, он фиолетовый, видишь?

Стажер молча кивнул. А как возразишь: девятивагонный “Охотск” двести восемьдесят третьей серии и правда фиолетовый. Тошико засмеялась теперь уже совсем облегченно:

– Синдзи, полезай в чертова робота!

В вагон шагнули разом. Стажер, снова запнувшись – очевидно, набирался смелости – спросил:

– Ты хоть не Аска?

– У-ха-ха, я что, рыжая? Танигути Тошико! Помоги сумку закинуть!

– Пожалуйста. – Закинув груз на сетку над сиденьем, парень еще раз улыбнулся и поклонился. – Теперь, госпожа Танигути, я должен работать.

Стажер пошел по вагону, несмотря на поздний час – а может, как раз поэтому – набитому довольно плотно. Первый день О-Бон; все направляются к родственникам. В вагоне оказался даже высокоученый наставник Нагаэ – просто после рабочего дня он переоделся. В обычном костюме, с зонтом и портфелем, высокоученый наставник Нагаэ ничем не напоминал грозного самурая. Так что Тошико даже его не заметила.

Девочки из Ками-Сиратаки ехали в этом же поезде, просто в следующем вагоне. А вот противница Тошико разместилась на лавке впереди, у самой кабины машиниста, и нахально подмигнула стажеру, покупая у него билет.

Стажер прикрыл веки, вроде как не узнал. Главная хулиганка не обиделась. Что случилось в дороге, остается в дороге.

– В дороге, короче, все прошло тихо: людей полный вагон. И она не козлила, и я спать хотела, если честно.

Если совсем честно, Оцунэ прикинулась дремлющей, чтобы симпатичный кондуктор-стажер будил ее перед Ками-Сиратаки. На платформе Оцунэ добрую четверть часа вертелась, не понимая: куда исчезла коза? Она же “Молния Ками-Сиратаки”, или как?

Потом Оцунэ решила, что “Молния” могла выйти через дальнюю дверь и сразу нырнуть в темноту, где густые листья деревьев и мерцание множества маленьких фонариков не позволяли толком ничего рассмотреть.

– Короче, плюнула я и пошла к тебе, братец. А ты, гляжу, приподнялся. Крыша под железом. На Танабату я застала только рисовую солому.

Брат молча кивнул. Вряд ли сам делал, а нанял кого-то – деньги завелись?

Оцунэ вздрогнула. Откуда у якудза могут взяться деньги, вопрос глупый. Правильный вопрос: много ли на них крови?

На улице заурчал мотор. Оцунэ сперва не беспокоилась: односельчане возвращались праздновать О-Бон в родные дома. Кто на поездах, кто вот, на машинах.

Но машина остановилась перед их домом. Брат, не показывая тревоги, поднялся и направился в большой зал, где включил свет. Краем глаза Оцунэ заметила, что посетитель вошел в дом один, хотя приехало в машине несколько человек: за стеклами большого джипа разгорались и гасли огоньки сигарет.

Брат о чем-то говорил с посетителем; Оцунэ пошла в кухню, где принялась варить лапшу по детской еще привычке: стоишь возле плиты, изволь что-нибудь готовить. Пока лапша поспела, брат как раз проводил гостя. Большая машина уехала.

– Не бойся, младшая сестрица, – усаживаясь, брат хмыкнул. – Я теперь адвокат. Законник, мать его Идзанами.

Через плечо, не оборачиваясь, брат указал пальцем на стену. Присмотревшись, Оцунэ увидела там, в рамочке, (честно говоря, висящей криво) адвокатскую лицензию. Как предводительница фуре, Оцунэ сталкивалась с адвокатами пару раз; насколько она прочитала – лицензия подлинная.

Да и не поедут важные люди в дикую глушь к самозванцу. Сюда от Саппоро – на одном бензине разоришься.

– Почему все эти люди надеются на вашу помощь и приходят к вам?

Брат втянул приготовленную лапшу и заурчал от удовольствия. Сам он готовить не умел и не пытался, полагая это не мужским занятием. Ответил только тогда, когда уже опустела чашка.

– Наверное, потому, что я сам занимался нехорошими делами.

Оцунэ чуть не засмеялась. Тогда брат сказал серьезно:

– Я хорошо знаю, где у бандитов болевые точки. Как на них нажать, чтобы не задеть гордость, но добиться результатов… Дзя-но мити ва хэби!

– Змея знает, где проползала другая змея?

– Хорошая пословица, правда, Оцунэ-младшая? Но хватит обо мне. Как твоя подруга?

– Которая?

– Которая разукрасила тебе лицо в день Танабата.

Оцунэ задумалась и протянула медленно:

– Почему ты назвал ее подругой?

– Я немножко знаю людей, – брат усмехнулся. – И я очень хорошо знаю тебя. Ты впервые встретила равную.

– Разве такое вообще бывает? Равенство – это что-то гайдзинское. Демократия там, Париж, революции. У нас, в Японии, при любом разговоре, в любой ситуации есть старший и младший.

– Кроме гуми, – беглый якудзин поднял указательный палец. – Мы не зря называемся “сятэй”. Над нами старшие, но между собой мы равны.

Оцунэ пожала плечами и зевнула.

– Час поздний, старший брат. Я иду спать, а ты как хочешь.

Брат сощурил глаза в ниточки:

– И даже не спросишь, что мне удалось выведать об этой твоей Тошико?

Тошико смотрела в окно. За окном тянулись крыши невысоких домиков. Между крышами и дальше простиралась бухта. Через бухту синел в дымке берег Хокуто, дальше к югу Хониесе, а еще дальше, за проливом, Тошико ехала на синкансене – тогда, в мае. Не прошло и полугода, а кажется: полжизни…

Сейчас все ехали в длинном служебном лимузине отдела общественных отношений JR Hokkaido. Дядя Риота и сама Тошико помещались на заднем сиденье для почетных гостей. Дядин референт сидел справа от водителя.

На откидных креслах -“страпонтенах” ехали два служащих компании.

Слева сидел начальник отдела этих самых общественных отношений – молодой, гладкий лицом и холеный телом брюнет в превосходном черном костюме. На правом кресле Тошико с удивлением обнаружила того самого стажера, вчера продававшего билеты на линии Сэкихоку, а сегодня вот, сопровождающего досточтимого господина Танигути на прием, торжественный обед… И какую-то еще там церемонию Общества Японско-Гайдзинской Дружбы, на которую церемонию лимузин вез их сейчас по длинному мысу прямо в Сангарский пролив.

Начальник отдела общественных отношений сидел с видом ученой собачки; Тошико мысленно дорисовала ему тапочки в зубах и чуток повеселела.

Вчерашний знакомец надел почему-то парадную синюю пару с блестящими пуговицами, фуражку с витым шнуром. Официально JR Hokkaido не имела установленных правил в одежде. Однако, в человеке неистребимо желание принадлежать к сильной группе, к могучей стае. Все служащие JR Hokkaido с любым костюмом носили бело-зеленый галстук или бело-зеленый платок. Так: просто нравится. Почему бы и не носить, если свобода?

Или вот, как стажер: полный парадный комплект Нихон Тэцудо. Причем куртка вычищена, воротник отпарен и стоит крепко, все отложные клапаны-бортики наглажены, пуговицы надраены; когда успел? Небось, всю ночь старался? – вот потому, видать и шатается от недосыпа. Тошико обратила внимание, что движется усталый стажер весьма неохотно, медленно и аккуратно. Непонятно, за какие заслуги он просквозил в ближний круг досточтимого господина Танигути –даже не в машину охраны! – но на свое кресло стажер скользнул единым плавным движением, впору высокоученому наставнику Нагаэ.

Правда, господин Рокобунги тут же испортил впечатление, посмев задремать. Вместо чтобы восхищенно разглядывать спутницу.

Да как он посмел не обращать на нее внимания! Тошико час одевалась к этому визиту, и сейчас, даже на мягком сиденье, “держала спину”, чтобы белое платье ручной вышивки не утратило тщательно отглаженные складки.

Впрочем, для таких случаев предки кое-что внесли в этикет. Сложенный веер щелкнул, уткнувшись почти в нос дремлющему стажеру:

– Выбираю этого!

Досточтимый господин Танигути на мгновение превратился в дядю Риота и нарочито-изумленно вскинул брови.

– Выбираешь в качестве, э-э-э…

– Досточтимый старший Танигути, – Тошико проделала “короткий” поклон, придуманный нарочно для таких вот случаев. – Я высоко ценю вашу заботу и высказываю мнение без откладывания и уверток. Но, полагаю, окончательное решение по моему жениху примет, все-таки, мой высокочтимый отец.

Досточтимый Танигути закашлялся, прикрывая рот свежайшим белым платком. Начальник отдела общественных отношений сделал губами такое движение, что мысленно пририсованные ему туфли выпали.

Стажер молча проделал короткий поклон – стажер должен уметь кланяться, и потому “короткому” поклону его учили тоже – но двигался он при том с ленивой грацией тюленя Саппорского аквапарка. Тошико показалось, что чертов Рокобунги даже не соизволил проснуться!

Досточтимый Танигути внезапно развеселился.

– А почему этот? Он всего лишь стажер. Вот, смотри, у меня еще есть начальник отдела!

Тошико раскрыла веер с отчетливым хлопком:

– Стажер больше, чем никто. – После чего спрятала лицо за веером полностью.

Досточтимый Танигути снова придал себе официальный вид. Лимузин, видимо, прибыл к месту назначения. Вот остановился, и выскочивший референт отработанным жестом открыл дверцу.

Дверцу в ограде досточтимый Танигути открыл собственноручно, пропустив Танигути-младшую вперед. Господин стажер и уважаемый начальник отдела зашагали по узкой каменной дорожке следом.

Праздник О-Бон – праздник свидания с мертвыми. На второй-третий день О-Бон принято убирать семейные могилы. Если, конечно, семья в пределах досягаемости… Тошико шла первой и разглядывала на старых-старых камнях гайдзинские знаки, нисколько не понимая их смысла, а чувствуя только печаль и тоску.

“Филиппов Прокопий, 19 нояб. 1862 г., рулевой 27 флотского экипажа, 26 лет.”

“Махов Григорий, 8 окт. 1862 г., матрос 28 флотского экипажа, 26 лет.”

Пузатый камень в изголовье, перед ним словно бы татами зеленой травы, обрамленное каменным бортом, а над изголовьем росиадзинский крест, а рядом такое же изголовье, только без креста.

“Николай Всеволодович Шалфеев. 28 октября 1816 – 13 апреля 1889”.

Что она могла вспомнить из тысяча восемьсот восемьдесят девятого? Инспектор Фуджита Горо тогда звался уже инспектором и служил в Токийской полиции. А вот красавчик Тосико Хидзиката двадцать лет, как погиб. Точно: двадцатого июня “демон-заместитель” поймал свою пулю. Здесь, в Хакодатэ, только чуть выше, в сторону города. При обороне той самой крепости, где сейчас вместо стен и казарм самый красивый на севере вишневый сад. А вид на огни вечернего Хакодатэ не раз выигрывал звание лучшего во всей стране…

Как, должно быть, одиноко и страшно умирали все эти гайдзины столь далеко от родных берегов! Как тяжко и жутко скитаться в северных водах, если за спиной ни папиного вертолета, ни могучей корпорации Мицубиси, ни хотя бы шлифованной стали поездов “Син-Аомори”!

Служитель при кладбище подал метелки и совки. Парни взяли инструменты: господин Рокобунги с тем же сонным изяществом, уважаемый господин начальник отдела общественных отношений с видом побитой собаки.

– Пожалуйста, господа младшие коллеги, прошу вас, помогите мне. – Досточтимый Танигути смотрел поверх, в сторону пузатого, невысокого росиадзинского храма. – Я не могу сгибаться с тех самых пор, как на линии Нэмуро меня, тогда еще смазчика, ударило сцепкой в спину. Там уже и рельсы давно сняты, а я все хожу, как шпалу проглотивший.

– Вы… Служили смазчиком? Вы, досточтимый господин Танигути?

– Ты устроился на работу в “старую” дзайбацу, Рокобунги-младший. Ты просто пока не понял еще, насколько старую. Мы не останавливали движение ни седьмого января сорок первого, ни второго сентября сорок пятого. Если его высокопревосходительство премьер-министр Тодзио пожелал бы работать у нас, он бы начал с путевого обходчика.

Досточтимый господин Танигути усмехнулся:

– Конечно же, мы бы не посмели так поступить с божественным Тэнно. Он мог бы твердо рассчитывать на место бригадира…

Насладившись изумлением на лицах, досточтимый господин Танигути махнул рукой:

– Что же до нынешних…

Здесь досточтимый господин Танигути спохватился, что отец Тошико, прозванный “Сегун” – конечно, за доброту и ласку, за что еще-то? – как раз восхищается премьер-министром Абэ Синдзо. Тогда досточтимый господин Танигути дипломатично выдал всем “нынешним” повышение:

– У нас они, пожалуй, доросли бы до десятников.

Молодые люди переглянулись; господин Рокобунги поклонился чисто машинально – видимо, так и не проснулся, тюлень! Тошико безотчетно сделала шаг чуть ближе к дяде.

За оградой мельтешили фотографы, делая строго оговоренные и многократно согласованные кадры. В ознаменование Российско-Японской дружбы видный деятель промышленности и культуры из JR Hokkaido ухаживает за могилами на русском кладбище Хакодатэ. Извольте видеть: рядом его родственница, потому что любой кадр оживляет красивая девочка. Неважно, какая там тема. Фото с красавицей перепечатают кратно, десятикратно, стократно. А работают, понятно, молодые парни. Сметают мусор, обтирают камни специальными мягкими салфетками. На одном из парней парадная форма – пусть в JR Hokkaido и нет официального дресс-кода, но надо, чтобы всякий узнавал в кадре именно железнодорожника.

Тихо над камнями. Падают листья. Бесшумно мерцают фотокамеры, лишь чуточку громче перешептываются репортеры. Иногда ветром доносит гул турбин с той стороны бухты, когда из почти достроенного тоннеля линии Син-Аомори выпрыгивает желтый испытательный поезд.

– Поезд отходит через полчаса, – досточтимый господин Танигути оперся на капот лимузина. Буквально кончиками пальцев, не из-за тяжести тела. Скорее, безотчетно коснуться инструмента корпорации, впитать силы от символа своей группы.

Поправил галстук с узкой бело-зеленой полоской и улыбнулся:

– Итак, мы сделали политический демарш, о котором нас просили. Пора собирать плоды. Я займусь этим завтра, когда О-Бон закончится и местное начальство вернется из отпусков. Так что мы с коллегами заночуем в Хакодатэ. Тебя, Танигути-младшая, сердечно благодарю за помощь и поддержку в семейном деле. Полагаю, нет препятствий к тому, чтобы ты вернулась прямо сейчас.

Тошико посмотрела на вокзал Хакодатэ. Потом на гору Йокотсу, царившую над городом. Остаться на час и съездить, погулять по вишневому саду за пятиугольным рвом бывшей крепости? Тоску этим не разгонишь!

Досточтимый господин Танигути сделал краткий энергичный жест ладонью в сторону платформы:

– Думаю, господин Рокобунги не откажет в любезности проводить госпожу… Ты сама указала на него веером, – ответил досточтимый господин Танигути на укоризненный взгляд. – И надо сказать, смотрелись рядом вы вполне прилично. Пока ты не переоделась обратно в джинсовый костюм. Не сочетается с его формой.

– Уважаемый старший Танигути, не поеду ведь я через весь Хоккайдо в парадном платье.

– Да понимаю я, Танигути-младшая. Но как я мог не поддержать шутку, тобой же начатую? Словом, господин Рокобунги проводит к дому. А затем, если хочешь, езжай сама на ту свою станцию…

Досточтимый господин Танигути повернул руку ладонью вниз.

– Нет, я не желаю снова слышать ее название. В добрый путь!

Ну ясно, подумала Тошико. У тети Айко будет новая свеженькая сплетня. Раз так, зачем стесняться? И она нагло протянула стажеру сумку.

– На верхнюю полку закинешь.

После чего молодые люди раскланялись с троицей сотрудников постарше и влились в толпу пассажиров.

Пассажиров на линии Хакодатэ всегда полно. Тут никто не задумывается закрывать станции. Линия живее всех живых. Синкансэн покамест заканчивается на той стороне Сангарского пролива, на станции Син-Аомори. Оттуда на пароме до Хакодатэ-Хокуту, а уже затем до Саппоро все добираются золотистым экспрессом “Super Kamui”. Хотя сверкающие семивагонные красавцы отходят часто, места в них имеются не всегда. Но для сотрудников JR Hokkaido, конечно же, нашелся запас.

И, кстати, в экспрессе “Super Kamui” полки – не простенькие решетки коробков “сороковой” серии. Выгнутое полированное дерево, шлифованные ручки, закругленные углы, природный золотистый цвет и превосходный лак… Никак не выходит передать очарование словами. Воистину, с появлением фотографии люди немало потеряли в искусстве описаний.

Устроившись на сиденье, Тошико глазами показала вправо:

– Смотри, через два кресла мой сосед.

– Где?

– Ну, вон, видишь, такой колобок в жилетке из одних карманов? Он там у нас фудзибакаму собирает.

Синдзи присмотрелся:

– Вижу. Домой, наверное, мотался. Теперь назад едет.

Тошико согласно кивнула. Похоже, господин Отака Генго в самом деле возвращался щипать свои редкие травы.

– Ужинать будем?

– Давай подождем, – стажер замялся. – Тут сейчас по берегу поедем, будет красивый вид направо.

Тошико подумала и кивнула, покосившись невольно на соседа. Но господин Турист их не заметил. Уважаемый Отака Генго вовсю давил пикающие кнопки телефона. Судя по звукам – писал кому-то сообщение.

Сообщение.

Отправитель: Инспектор Фуджита Горо.

Получатель: Звуки арфы.

Копия: Сегун.

Содержание: Вернулись одним поездом.

Поездом высокочтимый господин Танигути Шоичи ездил редко. Во-первых, ему по должности давно уже полагался вертолет. Во-вторых, в столичном регионе, в земле Канто, поезда обычно набиты битком. Это не расслабленный фермерский Хоккайдо, тут все быстро и всех много.

Но высокочтимый господин Танигути Шоичи старался ездить поездом именно вот за этим чувством. Словно бы он один из многих тысяч жителей Канто. И ему всего лишь сорок лет, и он владеет миром, и дорога к вершинам корпорации Мицубиси – придуманной и основанной за полвека до войны с росиадзинами – все еще перед ним, и надо ее только прошагать.

Следовало, однако, признать, что и поезда теперь стали куда удобнее и просторнее, чем во времена оны. Из окна синкансена супруги Танигути видели, как со знаменитого мостика сотнями отпускают в Камогаву прощальные фонарики. Последний день О-Бон. Погостили предки, пора назад, на небо. Вот кораблики-“окуриби” и уплывают, освещая дорогу.

Самые большие огни вспыхнули под вечер. На пяти склонах вокруг Киото запылали черты пяти громадных знаков. Толпы людей остановились на улицах, перекрытых по такому случаю в центре города, от самых вокзалов до берегов Камогавы. С берегов особенно хорошо просматривался самый первый иероглиф “Великий” на холме Даймондзи.

Господин и госпожа Танигути молча стояли в громадной толпе киотцев и туристов со всех сторон света, выжидая того получаса между восемью и девятью, когда еще не прогорели все пять огненных иероглифов, и все они составляют ритуальную фразу. Трое взрослых детей Танигути собрались вокруг и тоже молчали. Первый праздник без неугомонной Тошико; сейчас все почему-то вспоминали отсутствующую младшую. То – как самую малость не бултыхнулась, опуская свой первый кораблик. То – как сломала руку нахалу, год назад ухватившего ее в толпе за ягодицы. То – как плакала истово, глубоко, чисто по-детски, когда первый раз поняла: фонарики не вернутся. И бабушка не вернется тоже.

Огни на холмах догорели. Далеко на краях забитой людьми набережной регулировщики в черно-белой форме, плавно двигая желтыми жезлами, начали понемногу расчищать улицы и проходы, чтобы толпа не качнулась вся разом и не случилось давки. Семья Танигути распрощалась: тоже молча, одними поклонами. Сыновья пошли к оставленным на стоянке личным машинам; за дочкой Макото приехал муж – на длинном лимузине министерства окружающей среды.

Проводив детей, супруги Танигути пошли на станцию тем же путем, как приехали, привычно не замечая людское море вокруг. Внезапно их молчаливое сосредоточение нарушил писк телефона.

– Инспектор! Тошико! Доклад! – Госпожа Танигути едва не выронила телефон от волнения; к счастью, муж не потерял еще сноровки и поймал аппаратик. Госпожа Танигути благодарно улыбнулась и повернула телефон экраном так, чтобы читать вдвоем.

Прочитав сообщение, высокочтимый господин Танигути нахмурился:

– Выходит, корень проблемы еще не найден. Пожалуй, надо завтра собрать моему другу-ректору приличный подарок и напроситься в гости.

– Не хочешь ее вернуть?

– Ей так или иначе надо взрослеть. Лучше пусть это случится сейчас, пока мы с тобой еще не глубокие старики.

– Мы уже говорили об этом!

Высокочтимый господин Танигути пожал плечами, что жена едва разобрала в мешанине тьмы и огней вечернего Киото.

– Думаю, еще один семестр остров Хоккайдо под натиском нашей Аварийной все-таки устоит.

КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ

Бобров Михаил Григорьевич
Молния Ками-Сиратаки

Повесть вторая :: Молния Ками-Сиратаки

Оставить комментарий © Copyright Бобров Михаил Григорьевич (kotfromgomel@gmail.com) Размещен: 01/12/2025, изменен: 01/12/2025. 155k. Статистика. Повесть: Проза Краткие вести Скачать FB2		Ваша оценка:

Бобров Михаил Григорьевич Молния Ками-Сиратаки

Повесть вторая :: Молния Ками-Сиратаки

Бобров Михаил Григорьевич
Молния Ками-Сиратаки