Бобров Михаил Григорьевич. Черный Демон

Осенью – сумерки. Закатное солнце, бросая яркие лучи, близится к зубцам гор. Вороны по три, по четыре, по две, спешат к своим гнездам, – какое грустное очарование! Но еще грустнее на душе, когда по небу вереницей тянутся дикие гуси, совсем уж невеликие с виду. Солнце зайдет, и все полно невыразимой печали: шум ветра, звон цикад…

Сэй-Сэнагон “Записки у изголовья”

У изголовья брата лежал дорогой смартфон. Оцунэ раньше не замечала за родственником тяги к подобным игрушкам. Но, если подумать: раньше брат клал у подушки пистолет, а сейчас вот – прогресс на марше, Идзанаги его папа…

Закончив уборку, Оцунэ переложила прибор на столик и подумала: спрошу, когда с тренировки вернется.

С тренировки брат вернулся в благодушном настроении. Под холодной водой в душе насвистывал, по дому ходил чуть не приплясывая – Оцунэ помнила его таким очень давно, в детстве еще.

– Ну что, рассказывай!

Брат с подлинно кошачьим урчанием втянул половину приготовленной лапши, запил маленькой стопочкой сакэ. Облизнулся.

– Рассказываю… Как мы распались, приходится быть очень осторожным. Выпить вылезаю намного реже, чтобы не повздорить из-за какой-нибудь мелочи с Кобе-Ямагути-гуми. Вроде и Токио громадный город, а пойти особо некуда… Соберемся порой дома, или в офисе, или в компании у знакомых – но там особо не расслабишься. На улицу выхожу, так рот раскрываю только в магазине дяди Санады. Или в ресторане у подружек.

Брат посмотрел на потолок. Натяжной потолок, сделанный буквально неделю назад. Вздохнул:

– Как же тут здорово! Я прямо задышал. Там… Никогда не знаешь, когда и по какому поводу сцепимся. Приходится держать “на подогреве” много бойцов. Но нас теперь в пять раз меньше, чем в лучшие времена. Некоторые подчиненные организации не могут выставить хотя бы одного дежурного на автостоянку!

– А в чем там дело? – не то, чтобы Оцунэ жить не могла без тайн якудзинов, но надо же дать брату выговориться. – Американские машины не поделили? Или…

Брат заглотал вторую половину лапши, сощурился:

– Да кто их знает! Говорят, начались какие-то мутные дела с контрабандой золота. Но все это на самом верху. Нижние к этому отношения не имеют. Не понимаю, в чем дело.

Брат решительно отодвинул бутылочку сакэ. Пожал плечами: дома он мог такое себе позволить.

– Если и доходит до ссоры, то рядовые бойцы поговорят между собой… Настроения у всех одинаковые… Вот, все и улаживается. Да и живем-то все мы в одной стране. У любого есть братья или кореша. Это же мир борекудан. Все всех знают, пусть не напрямую.

Брат криво усмехнулся, и Оцунэ не поняла: сказал он “борекудан” всерьез или с насмешкой.

– Брат, а почему ты не пошел на море? Тебе же нравилось. И вот, я видела, у тебя есть удостоверения. И капитанское, и на механика.

– Не ты одна знаешь, что я люблю море. В Нэмуро меня уже искали, – брат невесело улыбнулся. – Может быть, искали в Абасири, Румои или Вакканае, просто никто еще не приехал оттуда, чтобы мне рассказать… Но, конечно, не нашли. Да и потом: кто меня возьмет? С расписанной-то спиной?

Оцунэ согласно опустила глаза. Сам по себе беглый якудза – уже половина горя. Если такой человек есть в команде, судно будут особенно жестко проверять в портах, тщательно потрошить на предмет контрабанды, придираться ко всякой мелочи в документах. Зачем это судовладельцу и капитану?

А вторая половина – те, кто за ним явятся. Они не всегда разборчивы в средствах. Запросто подорвут кораблик со всем экипажем, чтобы прикончить одного беглеца.

По всем вышеуказанным причинам “расписной” может в бурную ночь выпасть с краболова через борт. Легко и непринужденно. Или чисто случайно оступиться под ваер – стальной трос, на конце которого кошель с пятнадцатью тоннами драгоценного краба. Человека такая штуковина перепилит ровненько пополам, точно удар катаной “ре-коромо” в самурайском кино… И хрен что докажешь, ведь испокон веку рыбаки гибнут и безо всяких там хитрых заговоров. Несчастный случай, мол, и все тут.

– Хватит обо мне, сестра. Тебе еще интересна эта твоя подруга?

– Перестань ее называть подругой!

– Мелкая… – брат ухмыльнулся. – Уж если вы, фуре, лезете в мужской мир… Ну, во все эти дела с бандами, ты понимаешь?

Оцунэ молча допила свой чай.

– Так вот. Настоящая мужская дружба всегда начинается с драки. Подумай сама: она единственная, кто осмеливается с тобой спорить.

Оцунэ даже чашку отставила. А ведь правда! Прочие фуре только “слушаюсь!” и глазки в пол, и бегом исполнять.

С другой стороны: главу принято слушаться везде. От семьи до громадной суперкорпорации “Хитачи”.

– И что ты о ней узнал?

Брат посерьезнел.

– Парня у нее нет. Я не знаю, почему парень так важен. Просто все мои подружки первым делом спрашивают об этом. Она снимает комнату у бабки Цудзи.

– У Госпожи Ведьмы? Хм… А ведь не испугалась. В самом деле приезжая. Ты не смог узнать, откуда?

– Я ехал с ней от Саппоро. Откуда она взялась в Саппоро, не знаю. Сама понимаешь, я не могу спрашивать через корешей: сразу и раскроюсь.

– Что у нее полно денег, я и так знаю. Она не выедает серединку арбуза. Видела как-то на празднике. И не облизывает стаканчик от мороженого.

– А еще она тренируется каждое утро. Тебе это может быть интересно. Тренируется привычно, считай, с закрытыми глазами. И, как на мой взгляд, очень четкие движения.

– То есть, занимается с детства. Вот почему я ее достать не могла. А стиль?

– Старый. Я его не знаю. И да, не синай. Боккен однозначно. А в последние несколько дней начала тренироваться с иайто.

Оцунэ хмыкнула:

– Колоть учится, небось?

– Точно. Повесила бутылку от чая и пытается проткнуть через горлышко. Пока получается плохо.

Оцунэ кивнула теперь уже конкретной мысли. Потом собрала посуду.

– Спасибо, братец. Ты мне здорово помог. Я не знаю пока, стоит ли ее побеждать – или лучше поддаться и въехать в сады Аматэрасу на ее спине. Богатенькая подружка тоже неплохой буксир по жизни. Так или иначе, поищу какие-нибудь приемы защиты от уколов.

– Сестра…

– А?

– Мне будет намного спокойнее на сердце, если вы подружитесь по-настоящему.

Оцунэ едва не выронила поднос. Брат все-таки во что-то влез! Подумаешь, пистолета в изголовье не держит – небось, всегда носит при себе!

– Дура ты, мелкая, – брат, как в детстве, прекрасно читал ее мысли даже со спины. – Не воображай себе всякой фигни.

– Не ругайся, брат. – Оцунэ стоило немалых усилий не всхлипнуть. Но, в конце-то концов, она банчо самой дерзкой группировки в Энгару! Им нету равных ни в Сароме, ни в Юбэцу! Справилась.

– Раз ты так настаиваешь, я должна слушаться старшего в роду. Постараюсь подружиться с этой, блин, ходячей чумой Тошико.

Тошико разложила все необходимое на низком столике. Бумагу для обертки подарков – красно-белую, в мелкую клетку. Острый нож. Тушечницу и кисти для написания поздравительных знаков. Витой бумажный шнур “мидзухики”, тоже красный с белым.

Полюбовалась минуту на красиво выложенные инструменты и занялась уже делом.

Во-первых, кому дарить?

На дворе сезон хакуро – “белые росы”. Точнее: двадцать первое сентября. Еще точнее: третий понедельник сентября. И совсем уж точно: День Пожилых Людей.

Дяде Риота девушка присмотрела хорошую гайдзинскую леску для спиннинга, но решила дарить не сегодня: дядя не считает себя пожилым. Зато у Тошико имеется два пожилых соседа. Следовательно, будет уместно и вежливо преподнести два подарка: дедушке Макото Маэда и бабушке Цудзи Мэгуми.

Во-вторых: что дарить?

С дедушкой Маэда все просто. Его внучка Акэйн оказалась подругой поселковой королевы Ямаута-младшей. То есть, на празднике О-Бон во тьме вокзала Тошико вступилась и за нее тоже. В благодарность Акейн объяснила: на тонкости упаковки и преподнесения дед мало взирает. Кому-кому, а ему содержание точно важнее формы.

Так что с первым подарком Тошико управилась быстро. Взяла привезенную из Саппоро бутылочку хорошего сакэ, сразу в подарочной обертке из красно-белой клетчатой бумаги. Обвязала шнурком той же расцветки. Узел сделала простой, “морована-мусуби”. Легко развязывается, символизирует радостное событие, повторение которого желательно. Затем Тошико взяла кисть, аккуратно вывела на обертке иероглиф “котобуки” – наилучшие пожелания. Вместо красного хвостика “носи”, который символизирует морского моллюска, просунула под шнур толстую соленую креветку. Чтобы дед мог сразу и закусить. Ниже поставила собственную подпись – из чистого озорства не “Тошико”, а теми знаками, что читаются “Тоши” – Аварийная.

Наконец, упаковала готовый подарок в кусок фиолетового шелка. Как велит этикет: “чтобы не запылился в пути”. И только потом отставила к стене.

Второй подарок намного сложнее. Уместно ли напоминать Госпоже Ведьме о ее возрасте? В общем случае нет, но конкретно вчера уважаемая старшая Цудзи жаловалась вслух, что немного не хватает на краску. А от этого очередное куклопугало не будет гармонировать с цветом лавки, куда бабка собралась определить его на вечное жительство. Тошико, разумеется, намек поняла и полагала, что уважаемая старшая Цудзи больше обрадуется деньгам, чем огорчится тем, в какой день подарены.

Значит, купюры в конверт, лицевой стороной непременно вверх. Конверт сложен так, чтобы легко раскрывался, и по той же причине, по которой узел должен легко развязываться. Купюры новенькие, сумма нечетная, чтобы не намекать на разделение, размежевание, раздоры там всякие. Семь тысяч вполне годится. Четверть зарплаты продавщицы местного комбини, но Тошико считается в селе богатой девочкой, а по этикету подарок должен соответствовать уровню дарителя. Будь она, к примеру, премьер-министром… Что вряд ли для женщины в Японии, конечно, но помечтать-то можно? Вот, в этом случае она будет обязана осыпать всех золотом.

Пока что этого не случилось. Да и семь тысяч для сельской глубинки вполне приличная сумма. Тошико вывела на конверте иероглиф “о-иваи” – поздравление. Скрутила узел “морована-мусуби”, привесила красный бумажный хвостик “носи” – тут не нужна настоящая креветка. И подпись тоже классическая, никакого озорства. Студенческая жизнь в Токио научила: с квартирной хозяйкой не шутят. Во избежание. Мало ли.

И опять в фиолетовый шелковый карман “фукуса”.

Теперь самое сложное и самое главное: подарки надо вручить.

– … Вручить вам скромный подарок в возмещение за причиненные беспокойства и неудобства! – Тошико поклонилась, протягивая фиолетовую упаковку обеими руками. Так же обеими уважаемая старшая Цудзи ее приняла. Отложила в сторону: сразу раскрывать весьма невежливо. То есть, уважаемая старшая Цудзи не сердится на Тошико и не держит зла. Уже хорошо!

Но что-то Госпожа Ведьма приняла дар с явным напряжением?

Тошико поежилась и немного напугалась. Охрани ее будды и ками от гнева уважаемой старшей Госпожи Ведьмы! Все-таки Тошико немалые хлопоты ей причинила и немалое беспокойство внесла в размеренную жизнь сельской пенсионерки. Как там у госпожи Хигути: “время от времени с невысокой храмовой горы исходит странное свечение – не человеческая ли душа, так и не избывшая долгой обиды?” Нет, надо сделать уважаемой старшей Цудзи что-то приятное.

Тошико осмотрелась; кэндо приучило ее быстро искать выходы и принимать решения. Вот лежит ее собственный дорогой смартфон с отличной камерой… Камерой? Хм!

– Уважаемая старшая Цудзи! – девушка поклонилась еще ниже. – Сегодня чудесный день: ясный и не очень жаркий. Что вы скажете, если мы сделаем фотографии ваших работ? И выложим, например…

… – Например, в Инстаграмм!

Господин староста вскинул брови:

– Как вы сказали, уважаемая старшая Цудзи? В Инстаграмм?

– Да, вот именно это она и произнесла.

Господин староста оперся на прилавок. Продавец апельсинов поспешил объяснить:

– Это в интернете. Такой сайт, много фотографий на все вкусы. Кстати, вы знаете? Эти ее фотографии ваших кукол, уважаемая старшая Цудзи, очень популярны. Не удивлюсь, если тут скоро появятся туристы.

Господин староста и уважаемая старшая Цудзи переглянулись.

– Никогда о таком не думал, – сказал господин староста. – Но почему бы и нет? Разве не туристов мы пытались привлечь всеми силами еще весной, когда стажер нам сообщил о подготовке закрытия станции?

Продавец апельсинов хмыкнул:

– Не могу ничего предполагать. Ладно бы я: за деньгами поеду и в Вакканай, и даже на Карафуто по дну морскому, окажись такое возможным. С другой стороны: вот госпожа Танигути приехала сюда, в сердце Хоккайдо. И вот господин Отака собирает здесь травы. Почему бы не приехать кому-нибудь еще, в конце-то концов?

Со стороны селения раздались громкие крики и хлопки; в предвечерний сентябрьский сумрак полетели звездочки фейерверков.

– Пойдете на праздник? – господин староста заторопился. – Лесничеству, наконец-то, выписали новый грузовик. Ваш господин Жилетка уже там. Не удивлюсь, если в каждом кармане у него окажется сакэ и закуска. Гулянка до утра, всех приглашали.

Продавец апельсинов улыбнулся. Еще бы. Лично ему так надоел постоянный надсадный треск старого мотора, что в один из рапортов досточтимой госпоже Танигути Котооно продавец включил слезную жалобу на невыносимые условия работы. Никто не знает, на какие кнопки нажала досточтимая госпожа, какие связи пустила в ход, но вот: свершилось! Древнюю машину позволили, наконец, отпустить с миром на следующее перерождение. А новую пригнали поутру из главного управления в Саппоро.

Саппоро трясет не так часто, как на юге, но все же бывает. Первое, что надо сделать в таком случае: вывести людей из домов и тесных улиц туда, где на голову ничего не упадет. Идея несложная, додумались до нее еще при самураях. Тогда в городской черте появились пятна, где ничего не позволяли строить. В случае землетрясения там устраивали спасательный парк- “босай”. И нет, бонсай там не выращивали…

Сирена заткнулась, лампа перестала трястись. Синдзи выскочил из дверного проема, куда встал спросонья. Ухватил джинсы, куртку. Сунул ноги в ботинки с высоким голенищем: лучше минута на шнуровку, зато потом не выбирать, куда ногу ставить в каше обломков. С прошлого раза, когда баллон по городку перли, Синдзи очень хорошо все впечатления запомнил. Какое там хватать за жопу милашку Сэтсу: тут самому бы не споткнуться, не поймать белым личиком угол выбитой двери, острый скол кирпича… Тренировочный городок представляет собой именно вот квартал после землетрясения.

Впрочем, до обломков может и не дойти. По крайней мере, стены пока не трещат. Балла три… Может, к четырем. И утро, самый рассвет – хоть по темноте не шариться!

Стажер ухватил маленькую сумочку с запасами; тут запищал его телефон. Первое сообщение: на весь экранчик число “Девятнадцать”; это район, куда Синдзи надо бежать по тревоге.

В крупных городах много предприятий, которым на такой вот случай городской совет нарезает определенную задачу. Скажем, ближайшие к спасательному парку магазины обязаны иметь в запасе “тревожные наборы”: консервы, воду в бутылках, фонарики-радио с ручкой для подзарядки, надувные постели, палатки, “космические” фольгированные одеяла, туристические газовые плитки, баллончики к ним.

Но JR Hokkaido не какой-то там комбини. Железная дорога работает всегда. Задачи ей нарезаны с таким расчетом, что выслать помощь JR Hokkaido cможет почти сразу после сирены.

А что помощь эта иногда еще и спит и в отпуск ходит – обычно при землетрясениях никому не интересно!

Стажер выскочил на галерею, защелкнул дверь. Дом вроде бы не шатался; над городом не вставали дымы – похоже, автоматика в кои-то веки успела выключить газ. Из квартир слева и справа доносилась приглушенная ругань; вот уже захлопали двери, показались испуганные и от этого злые соседи… Сейчас обе лестницы заткнет потоком; Синдзи выдохнул и побежал.

Все эти люди сейчас кинутся в спасательные парки, а в тех парках должно быть все готово к приему беженцев, а кто это все должен готовить? Конкретно девятнадцатый парк – ответственность JR Hokkaido, в том числе и Синдзи лично.

Второе сообщение догнало под светофором. Синдзи побежал чуть медленнее, чтобы не выронить аппаратик, всмотрелся. Во весь экран знак “туалеты”. Ну, блин!

Кто-то сейчас встречает беженцев со светящимися жезлами в руках и регулирует поток, чтобы не случилось давки.

Кто-то сейчас выносит из тех самых магазинчиков необходимые припасы. Воду в бутылях на пять се, сухие галеты “кампан”, консервированный хлеб, лапшу в самогреющейся упаковке, банки маринованной рыбы…

Третьи размечают на траве, подальше от всего, что может упасть, места для палаток или хотя бы навесов. Надувают постели, кидают поверх теплоизолированные одеяла в фольге, расставляют вдоль дорожек фонари-радио с ручками для подзарядки. Год назад Синдзи купил себе светодиодный фонарик на соленой воде; продавец обещал восемь часов работы с одной заливки. После чего можно сбегать к морю, ну или море само к тебе придет, потому что после землетрясения обычно бывает цунами.

Синдзи споткнулся и полетел кувырком. Вокруг поднялась пыль. Слева и справа посыпались куски стекла, штукатурки; рядом выпала рама – к счастью, повисла на фонаре, не долетев до головы. Соседние фонари качнулись удочками, в ряд. Провода пошли волной, лопнули с тугим басовым стоном, спутались. Видимо, напряжение успели снять, и провода не искрили. Пахло пылью и химией: загорелась-таки изоляция.

Еще удар. Пыль, куски, обломки. Синдзи пожалел, что вместе с фонарем не купил шлем на такой случай.

Поднялся, отряхнулся, огляделся. Из-за угла выставил квадратную морду желтый фургончик спасателей. Они тут разберутся, Синдзи должен бежать; вот и телефон принимает опять сообщение. Все то же “девятнадцать”; стажер выдохнул и наддал. До места оставалось не более десятка кварталов.

– … Кварталов пять мы все на руках тянули, вот и задыхаемся! Так что жми, младший коллега, на тебя вся надежда.

Господин Хирата утер лоб давно уже не белой перчаткой. Синдзи подсадил монтировку под очередной люк, надавил крепче. Люк со звоном подпрыгнул. Господин Хирата ловко подхватил чугунную крышку и покатил в сторону.

Начальник отдела уважаемый господин Кимура, в накидке с блестящими полосами, в оранжевой каске с налобным фонарем – ну форменный тюнагон, прям сейчас в “Знамена самураев”! – свалил с плеч несамурайский зелененький тючок. Тот самый, что “на руках тянули” от застрявшей в пяти кварталах машины. Отсопелся, продышался, пинками раскатил тючок поверх люка. Нажал где-то в полиэстеровых кишках невидимую кнопку; с жужжанием насоса над вскрытым люком раздулась палатка. Особая палатка с жестким дном, удобным для мойки из шланга и с дыркой в том самом дне.

Да, кому-то досталась почетная роль руками разводить и потоки направлять; а вот их отделу – маленькому отделу сбора первичных данных – выпала организация туалетов. Потому что если полный парк беженцев оставить без, уже через два-три часа запах выест глаза. Не говоря о прочих… Признаках.

Синдзи отвалил еще одну крышку; морщась от гнилостной вони канализации, глянул вниз. Точно: открытый сток. Нарочно для подобных ситуаций. Над ним просто поставят следующую зеленую палатку; да хоть картонной коробкой от холодильника место огородят – и пожалуйста, туалет. Цивилизация. Собственными, вот этими вот руками!

У входа в парк люди с машины выдавали специальные сверхособомодные туалеты, которым вода вообще не нужна. Пакеты потом убрал, и все. Но такое перепадало совсем уж глубоким старикам, которые общую очередь будут задерживать. Всем остальным Синдзи с господином Хиратой под руководством уважаемого господина Кимуры ставили палатки над люками.

Госпожа Хирата Сэтсу и госпожа Кобаяси Рико ушли на ту сторону сквера, за озеро. Там стояли хитросделанные скамейки. Если их перевернуть, получались вполне себе дровяные плиты. Судя по приятным запахам и синеватому дымку, женщины что-то уже варили. Синдзи вздохнул: и, наверняка, сплетничали о его возвращении из Хакодатэ с племянницей самого досточтимого господина Танигути. А он еще не привык называться “Черным Демоном JR Hokkaido”, именно с больших букв. Страшно подумать, что теперь устроит милашка Сэтсу! Хотя с ней у стажера никаких отношений; но, может быть, в этом и проблема? Вот как понять женщин?

Кстати. А где наш друг Фурукава? Неужели его “Саппоро Сегодня” не освещает ни само землетрясение, ни организацию спасательных парков?

– … Эй, младший коллега! Не спи, замерзнешь. Давай, помоги-ка мне здесь!

Господин Хирата вскрыл очередной люк. Синдзи откатил тяжеленную монету с прохода под фонарь: чтобы в темноте не споткнуться, и чтобы потом не искать. Уважаемый господин Кимура как раз притащил от машины очередную палатку. Сопя не хуже насоса, начальник разложил тючок над круглой дыркой в асфальте и оставил надуваться.

Парни отряхнули руки: похоже, на этой аллее все. Закончив с палаткой, уважаемый господин Кимура присел прямо на бордюр. Поднял взгляд на Синдзи:

– Господин Рокобунги…

– Слушаю.

– Скажите, вам не предлагали перевод в другой отдел?

Синдзи так удивился, что едва не выронил чистые перчатки, которые пытался надеть взамен пропотевших.

– Нет, уважаемый господин Кимура.

– А если предложат?

Синдзи задумался. Ответить, что ему тут хорошо – стоп карьере. Зачем его повышать, ему и тут хорошо, логично же. Ответить: “Я с радостью вас променяю на что угодно, хоть на общественные отношения, хоть на линейщиков, хоть на секцию тяги” – тоже карьеру не улучшит. Перебежчиков нигде и никто не любит.

Стажер должен уметь кланяться; Синдзи коротко поклонился:

– Уважаемый господин Кимура, я пока ни о чем таком не думал. И вообще, тут землетрясение.

– И что? Землетрясение не повод останавливать работу. Наоборот, сейчас у нас резко прыгнет загрузка всех линий: волонтеры поедут, материалы на ремонт повезут, и так далее.

Уважаемый господин Кимура встал, отряхнул брюки.

– Вы подумайте, господин Рокобунги. Однажды вам так либо иначе придется выбирать. Мы небольшой отдел и далеко не самый важный. Я должен планировать, подавать ли мне заявку на нового стажера в следующем году.

Синдзи посчитал в уме: апрель, май, июнь, июль, август – и вот, сегодня двадцать второе сентября. Завтра равноденствие, а еще через неделю будет полгода, как он устроился в JR Hokkaido. М-да, издалека заходит уважаемый господин Кимура…

Уважаемый господин Кимура сменил тему беседы:

– Кстати, господин Рокобунги. Я вот смотрю, у вас этот новомодный фонарик на соленой воде. Как он вам?

– Не жалуюсь. Правду сказать, и случая испытать пока не выдавалось. Будет ночь, посмотрим.

– Как вы полагаете, не стоит ли нам в отдел заказать фиксаторы для мебели? Обидно будет вернуться после землетрясения и увидеть, что все документы вперемешку валяются на полу.

Господин Хирата поморщился; стажер поморщился тоже. Оба вспомнили кучу старых бумаг со станций. Часть из них успели забить в таблицы, но только часть!

– Полагаю, вы правы, уважаемый господин Кимура… О. К нам кто-то бежит.

Бежал начальник отдела общественных связей, и не просто бежал, а раздавал всем новое “Руководство по чрезвычайным ситуациям”, аккурат в сентябре выпущенное Токийской администрацией и перепечатанное всеми остальными, кто тянулся за столицей.

Получив три толстенькие книжицы, мужчины, не сговариваясь, уселись на бордюр, подобно воробьям вдоль телеграфного провода, и погрузились в чтение. Изучение новых инструкций – хороший повод устроить отдых с пользой для дела.

– Смотри-ка, младший коллега, а тут манга. Почти как та, что ты приносил. Носорог смешной.

– Корень “сай” потому что. Носорог “сай”, спасательные парки “сай”, – рассеяно ответил Синдзи, внимательно изучая чертеж надувной кровати в трех проекциях.

– О! Молодые люди, гляньте пятую страницу. Воспоминания людей, переживших Великое Землетрясение. Полезно.

– Кстати, советы у них разумные. Не покупать специальные продукты, а покупать, что и всегда. Но покупать чуть больше обычного. Чтобы всегда в доме лежал запас.

– Ну и чем он тебе сейчас поможет, запас? Ты тут, Синдзи-младший, а твой запас там. Еще хорошо, если не под горой обломков.

– Но он будет. Не всегда же дома заваливаются. Как думаешь, старший коллега Кэтсу, долго нам тут сидеть?

Хирата Кэтсу повертел головой, почесал неровно постриженные виски. Поморщился от укоризненного взгляда уважаемого господина Кимуры: знаю, мол, неряшливый вид. Из отпуска, вообще-то!

Ответил:

– Младший коллега, трясти давно перестало. Я смотрю, и пыль над городом оседает… Надеюсь, отменят чрезвычайное положение к вечеру, а там будет видно, что устояло, что треснуло.

– И гарью больше не пахнет.

– Ну, Синдзи-младший, это просто ветер с моря. Нарочно же босай на этом холме поставили, чтобы сдувало… Но не будет ли повторных толчков?

– Даже и не будет: сутки на обследование в любом случае, – уважаемый господин Кимура утер голову, скомкал салфетку и метким броском отправил ее в зев только что созданного туалета. – Раньше людей не отпустят. И потом: отпустят же не всех, а только у кого дома уцелели.

– Сутки это не неделя. Не Тохоку в одиннадцатом году!

– И не Кобе в девяносто пятом… – уважаемый господин Кимура со вздохом выпрямился. – Молодые люди, пойдемте. Нам по плану сейчас надо все с застрявшего грузовика принести на кухню. Там ручные водяные насосы и фотопанели к большим осветителям.

Мужчины спрятали книжки кто за пояс, кто за пазуху и направились из гольф-клуба в Саппоро.

В Саппоро Второй и Третий прилетели аккурат на День Осеннего Равноденствия, двадцать третьего сентября. Они нарочно так билеты брали, чтобы подгадать под малый, но праздник. В праздники всегда толпы народу, в праздники повсюду толпы туристов; как бы таможня и полиция ни хотели, как бы ни усердствовали, какое бы усиление ни объявили – в праздник всех не проверишь.

Есть, правда, сложность: к празднику обычно билетов не хватает. Но Второй недаром числился компьютерщиком. Он умел не только искать any key без компаса и лоции. Сейчас, чтобы получить билеты на нужный рейс в нужное время, Второй сделал вот что.

Сначала он залез на сайт Корпорации Питания и Туризма Индийских Железных Дорог. Не то, чтобы Второй имел что-то против слоников и тигров, но вот слова “индийский код” отзывались в сердце Второго, как в сердце всякого компьютерщика. Да и громадная корпорация обрабатывала каждый день почти миллион билетов; тут намного проще затеряться, чем в любой компании, скажем Южной Кореи.

Портал Корпорации Питания и Туризма Индийских Железных Дорог бронировал билеты на внутренние и международные рейсы, предлагая низкие тарифы, специальные предложения и минимальные сборы за обслуживание. За что его особенно любили госчиновники: им компенсировали часть средств на отпускные поездки. Конечно, дешевые билеты компенсировали куда охотнее, вот все и бегали к индусам.

А еще портал очень любили корпоративные клиенты, и Второй первым делом влился в их общую массу. Он зарегистрировал себе маленькую фирму-однодневку и от ее имени заключил с Корпорацией договор. По договору индусы представляли фирме Второго корпоративный аккаунт. Мало ли, захочет фирма купить билеты на всех сотрудников. Или там тур на Гоа закажет – все деньги! Корпорация зарабатывает сотни миллионов долларов как раз потому, что не гнушается никаким бизнесом, ни большим, ни микроскопическим.

После входа в аккаунт Второй перешел на раздел “истории бронирования”, чтобы просмотреть прошлые заказы рейсов. Там он коварно нажал на кнопку “Печать” для наугад взятого заказа, после чего в браузере Второго оказалась полная информация о чьем-то билете на рейс. В строке сетевого адреса среди прочих параметров нашелся некий “Transaction_ID” с шестнадцатиричным числом после. Предположив, что это номер заказа или билета, или, может быть, личный номер клиента, Второй сунул число в стандартный декодер Base64 и получил расшифрованное в обычной десятичной форме. Несколько последних цифр Второй поменял. Закодировал номер обратно тем же Base64, воткнул на прежнее место в сетевом адресе и скормил полученный запрос браузеру.

И сайт Корпорации, внезапно, выдал полные данные бронирования другого пользователя и полную историю поездок, и все это не спросив ни пароля, ни кода – вообще никакой авторизации!

Ага, сказал себе Второй. Вот за это индусский код в мире и не любят. Нет бы принудительную проверку на каждый запрос делать. Или связать пользователя с временным токеном. Срок действия токена истек, бац: данные недоступны, вводи пароль заново. А там уже счетчик попыток сидит, чтобы перебором не пройти. И сканер поставить, чтобы видеть, откуда к тебе стучатся… Нет, в Южно-Корейскую контору так просто не вломишься!

Японские конторы Второй не трогал даже шестиметровой палкой. Во избежание. Как, впрочем, и китайцев.

Потерев руки, Второй запустил программу Burp Suite, зафиксировал там порченный адрес и начал “забрасывать удочки”: подставлять случайные номера и посылать запросы.

Довольно скоро Второй нашел полную информацию о билетах на самолеты – чего и добивался. Он теперь имел доступ к номерам паспортов, номерам телефонов, электронным адресам, датам рождения и адресам. Среди них оказался индийский спецназ NSG (Второй хмыкнул) и даже антикварные Assam Rifles, чуть ли не самая древняя полиция страны. Ну и еще какие-то вояки по мелочи.

Сохранив их данные для последующей перепродажи в даркнете, Второй вернулся к собственным делам. Он взял одиннадцать забронированных билетов и поменял имена покупателей, кому не свезло попасть под руку. Девять имен поставил случайных, среди них укрыл два подлинных: свое и Третьего.

Вот как Второй и Третий получили билеты из Инчона в Саппоро на нужную им дату.

Пока Второй щелкал кнопками, Третий сидел в Гонконге. Там он закупал золотые слитки; в отличие от Японии, Гонконг никаких ограничений на вывоз не ставил. Третий вывозил слитки в аэропорт Инчон, Южной Кореи. Но там, в транзитной зоне, чтобы не проходить никаких таможен, слитки Третий распределял по десяти-пятнадцати курьерам. А те ввозили слитки в Японию контрабандой, ничего в декларации не указывая.

Второму и Третьему оставалось прилететь в Японию, собрать с курьеров слитки – если кто не проскочит, его проблемы! – а потом вполне легально продать их японцам. Только уже по цене, включающей потребительский налог. Восемь процентов.

Восемь процентов от зарплаты девушки на кассе и восемь процентов от цены маленького золотого слитка – это-таки очень разные восемь процентов! Окупаются и перелеты Гонког – Инчон – Саппоро, и услуги курьеров, и подарки разным важным людям. Да и на жизнь остается совсем немало. Особенно, если не входить ни в Ямагути-гуми, ни в Кобе-Ямагути-гуми, ни в какую еще группировку, и ни с кем не делиться.

Поэтому у Третьего – и Второго, и Пятого, и Первого, и Четвертого! – никогда не переводились деньги и всегда имелись под рукой желающие рискнуть на таможне.

Итак, Второй и Третий благополучно прилетели в аэропорт города Саппоро, из Титосе прыгнули сразу в поезд JR Hokkaido и без помех добрались до поселения Обихиро. Там они разбежались по домам и стали ждать свои золотые слитки.

Слитки Третий и Пятый обменивали на деньги в открытую, прямо у кассы ипподрома. Потому что конные гонки – всегда азарт, всегда возбуждение, и опять же людские толпы, где легче затеряться. И всякие букмекеры-маклеры с пачками купюр на руках никого не удивляют. Большую сумму легко обосновать: выиграл и все тут. Повезло!

А если кто идет с ипподрома шатаясь, растирая красные сопли по битой морде – это не Пятый ему воспитательное внушение устраивал за предосудительную жадность, а просто человек проигрался. Не на ту лошадку поставил. Не повезло.

– Повезло, – Второй довольно сопел, и едва рот раскрыл, чтобы поведать в цветах и красках, какими способами он усреднил фотографию до набора цветовых пятен, какими алгоритмами сравнил этот набор с миллионом других фотографий – но Пятый прервал его мягким жестом ладони.

– Повезло и ладно. Не надо лишних слов. Значит, красотку на фото ты опознал?

Второй протянул Пятому листочек с именем. Прочитав, тот вынул зажигалку и превратил бумажку в пепел, а пепел сдул в поток западного ветра.

– Почему ты все-таки не хочешь устроиться в тот же Гугл?

Второй помотал головой:

– Я там буду никто. Стажер. Мелочь на побегушках. У них собеседования почти неделю длятся, а потом работа заключается в перекладывании джейсонов.

– Кого? Каких Джейсонов?

Второй сморщился.

– Некогда объяснять. Мы, хангурэ, не какие-то там якудза. У нас нету лестницы сятей-хуей, всех этих кумите с вакагасирами. Мы все равны, все соратники. Так?

Пятый внутренне поморщился: романтик малолетний. Слишком долго сидел за компьютером. Живых людей не видел. С другой стороны: билеты он достает, и вот фотографию опознал все же. Полезный. Пусть его тешится иллюзиями.

Пятый кивнул:

– Так. Неужели я обсчитался и выдал тебе не такую же долю, что всем?

Второй махнул тощей лапкой:

– Я не про то. Если мы украдем ее и получим выкуп, мы сделаем себе имя.

Пятый задавил в себе насмешливую улыбку. Ботаник-то прав. Имя, репутация очень просто превращаются в деньги. Например, группировку с именем и репутацией якудза сразу прогибать не станут, начнут с попыток договора. Прямая выгода. Платить “расписным” не придется.

– Ты прав… – Пятый посмотрел под капюшон “худи”, но выражения глаз Второго не разобрал. – Надо съездить, посмотреть. Где она там живет, соседи, график, дороги… Вот что!

Приняв решение, Пятый никогда не раздумывал долго. Выдернув телефон, он позвонил Первому и Четвертому. Скинул на телефон фотографию девушки, адрес, где снимал и адрес додзе, в списках которого ее нашел Второй. Получив короткий ответ: “сделаем”, Пятый захлопнул телефон-раскладушку и удовлетворенно кивнул сам себе. Дело движется. Завтра два брата-дегенерата будут уже в Энгару. Теперь надо сделать еще один звонок.

Звонок редко приходит в удобное время. Вот и сейчас, едва лишь Синдзи коснулся головой подушки, предвкушая, как отоспится за все трехдневное дежурство по спасательному парку – изволь все бросить и нащупывать смартфон у изголовья.

– Рокобунги, стажер JR Hokkaido, слушаю вас.

– Да ты совсем охренел, сын! Как не родной!

– Я теперь всем так отвечаю. Я стажер, а это, сам понимаешь, низовое звено. Упаси меня боги и будды оговориться. Прости, папа. Рад слышать.

– Ладно-ладно, мне-то не заливай. Таким голосом приказывают бомбить Перл-Харбор, а не “рад слышать”! Короче. Как там дела у вас? По телевизору показывали, трясло?

– Обошлось. На соседней улице два дома развалило, а у нас ни трещинки. Оказывается, и такое бывает.

– Ну, я рад. От сердца отлегло. А ты сам как пережил?

– Да я сам не помню. Три дня в босай сидел, беженцев пасли всем отделом. Подай-принеси, рот закрой, не голоси… Думал, сейчас отосплюсь вот.

– А, ну прости. Один вопрос и спи себе.

Синдзи напрягся, но родного папу нахрен ведь не пошлешь.

– Давай вопрос, пап, чего тянешь?

– Ага… Сейчас… Во, мама из комнаты вышла. Короче. Что там за девушка, с которой ты в Хакодатэ на церемонии выступал?

– Я? Выступал? Начальник выступал! Я молча рядом стоял, чисто для картинки. У меня единственного на весь отдел форма свежая, меньше всех измятая, потому что меньше всех проработал, вот и привлекли!

– Да вы как на свадьбе стояли, мама уже по всем соседкам бегает на жопной тяге, хвастается. Кто она, сын?

– Ой, е-е-е…

Сон мигом улетел. Синдзи почесал голову. Действительно, лучше рассказать самому, а то мама там напридумывает. Это ведь не мелкая сестра кореша Фурукава и не госпожа Хирата. Мама человек не посторонний, ее не заткнешь, с ней не поссоришься… А уж доказывать маме? Не смешно! Если и рождался на свет человек, переспоривший родную маму, то пока Синдзи его не видел. Уж точно не в зеркале!

Он выдохнул и заговорил нарочито-ровным, “служебным” голосом, как разговаривал с неприятными клиентами:

– Танигути Тошико, родственница начальника направления. Зачем ее включили в делегацию, не знаю. Подозреваю, что ради красивого кадра. Меня включили, потому что не начальнику же обметать могилы на гайдзинском кладбище.

– Но ты с ней возвращался экспрессом Golden Kamui в Саппоро, тетя Акико видела вас на вокзале.

– Пап! Ты же сам учил: помогать родственникам начальства полезно для карьеры. И потом! Если пересчитать всех девушек и женщин, которым я помогал по пути, чисто по службе, сумку там закинуть в багаж, или подняться на платформу, очередь выстроится отсюда до нашей фермы!

– А неплохо бы… Так, все, мама идет. Короче. Всем привет. У нас все здоровы. Спи!

Ага, поспишь тут!

Синдзи осторожно положил смартфон у подушки и добрых полтора часа не мог уснуть: все ждал звонка теперь уже от мамы.

Звонок от мамы застал Тошико за умыванием, и она бросилась к телефону с мокрыми волосами, успев только вытереть руки.

– Ой, мама!

– Ай, дочка! Как вы там?

– Да нас вовсе и не трясло, мы же тут в сотнях километров от берега. А дядя Риота говорил, у них тоже нормально все. Только работы привалило, так они все на сверхурочных, разгребают после землетрясения.

– Погода как там?

– Не жалуюсь. Осень сравнительно сухая. Пока тепло.

– Говорят, в октябре у вас там начинаются дожди… Не скучаешь?

– Скучаю.

– Не хочешь вернуться?

– Ты же знаешь, что хочу!

Тошико вздохнула. Сложно говорить и одновременно выжимать волосы. Вроде бы Госпожа Ведьма не слушает, повезла очередное куклопугало сажать у школы, взамен убитого дождями… На всякий случай Тошико понизила голос и почти прошептала:

– Я пока не нашла причину, за чем папа меня посылал. Тут в самом деле деревня небогатая. Но… Так, моя квартирная хозяйка возвращается. Мам, давай про другое.

Мама на том конце провода усмехнулась:

– Ну ладно, давай про другое. Слыхала я, ты там звезда местного клуба кэндо?

– Ой. Мама, не хвали, а то зазнаюсь. Выдумаешь тоже! Тут звезд этих! Вон, Оцунэ ничуть не хуже, да и Синагава с Охарой…

– А мальчика у тебя пока нету?

– А почему ты спрашиваешь?

– А я вас в телевизоре видела. На церемонии. Вы смотрелись прямо как надо.

– Мама, и ты туда же?

– Это куда?

– Ну, раз форма красивая, то сразу и парень?

– Так. Дочка. Подробности. Сколько ему лет. Из какой он семьи. Кто он в компании. Я могу все узнать и сама, ты понимаешь.

Тошико понимала. Это для нее мама, а для других госпожа Танигути Котооно, в девичестве госпожа Гото Котооно, а семья Гото владеет в Саппоро… Чем только не владеет; и склады у них, и два причала, и какие-то еще бутики в знаменитой галерее Одори, и вообще список три экрана в “экселе” занимает. Начнут люди семьи Гото бегать вокруг бедолаги стажера, жизнь ему портить. А главное, ради чего? Ладно бы, Тошико в самом деле чего-то там замышляла, так ведь нет.

Не то, чтобы Тошико показалось это обидным, но ведь мама же. Не посторонний человек.

– Сколько лет, не знаю. Из Рокобунги, это местные фермеры, кажется район Обихиро. В компании он стажер. Танигути Тошико доклад закончила!

– Ну-ну, дочка, не злись. Я просто за тебя переживаю.

– Не надо за меня переживать. Я и сама могу за себя переживать!

– Я думала, ты скажешь: “У меня все хорошо”.

Мать и дочь рассмеялись.

– Ладно-ладно, давай в самом деле о другом. Это твое кэндо, оно же не в Сиратаки?

– Нет, конечно. Тут небольшое поселение. Я на поезде катаюсь в Энгару.

В Энгару лил дождь; стена воды стояла от неба до грунта, и потому Тошико не рванула на вокзал сразу после тренировки. Сложив тренировочную одежду в шкафчик, она вышла на крыльцо спортивного центра, отвечая на поклоны соратниц по секции. С крыльца девочки шли по домам, а Тошико почему-то не стала вынимать зонт. Стояла, смотрела на кипящую в желобах воду, на летящие почти горизонтально брызги над столбиками низкой ограды, и все никак не могла подобрать к случаю цитату из госпожи Хигути Итие.

Госпожа Хигути жила примерно тогда же, когда прославился инспектор Токийской полиции господин Фуджита Горо: под конец эпохи Мейдзи. Госпожа Хигути написала немного; более-менее зрелыми творениями считались “Детская игра”, “Беспокойные воды”, “Тринадцатая ночь”. Но Тошико больше любила “Сверстников” и “Мутный поток” – малые повести, ничем особо не выделяющиеся. Просто они относились к тому времени, они составляли внушительный кусок мира, который Танигути Тошико никак не могла выбросить из сердца даже по мере взросления.

– Привет, Принцесса!

Тошико повернулась. Та самая сукебан стояла по левую руку и смотрела вроде бы без вызова и без особенной злости. Бейсбольную биту Оцунэ не взяла, но снова надела киношную униформу хулиганок: жакет и плиссированную юбку почти до пола.

Тошико подумала: и хулиганки теперь у нас вторичные. Вдохновленные голубым экраном… Страна с богатейшим прошлым, на все отыщется образец или пример… Куда же тут втиснуться будущему?

– Здравствуй, Оцунэ.

– Я вот… – сукебан чуть замялась. – Пришла опять записаться в секцию. Лучше бить морды по правилам, не?

Тошико чуть прищурилась. Лучше вообще не бить морды, но если Оцунэ так уж неймется, отчего нет? Новый противник, да еще и хорошо мотивированный. Интересно.

– Иди тогда, пока наставник на месте.

Оцунэ медленно кивнула и быстро ушла внутрь.

Внутрь себя Тошико проваливалась нечасто. А уж чтобы не замечать окружающей действительности – считанные разы. То ли энгарский ливень погрузил в сомнения, то ли выданное высокоученым наставником приглашение на турнир в Китами. Второй понедельник октября… Тошико глянула календарь: двенадцатое, День Физкультуры. Планируется большой турнир, приедет женская команда Румои, это прямо с другой стороны острова. Будут секции от самого Китами, говорят, что из Нэмуро и Кусиро –тоже не близкий свет.

Можно отказаться, думала Тошико. Пока еще можно отказаться. Надо ли ей чемпионат? Конечно, высокоученый наставник огорчится. Но ведь не маленький, поймет: боец, которому не интересно, не должен занимать чужое место. Лучше пусть освободит строку в таблице для того, кому спортивные достижения свет в окошке.

Как же остро чувствуется, что вокруг уже совершенно не лето! Осенью не то, что дыхание – самые мысли текут иначе.

– Принцесса!

– Оцунэ? Чего тебе опять?

– Не опять, а снова. Ты на экспресс опоздаешь. А “ускоренный” до Ками-Сиратаки будет ползти часа три, продрогнешь.

– Откуда ты знаешь?

– Брат у меня там живет. Ездила недавно. Сегодня тоже поеду, а то Риота одичает совсем. У тебя есть братья?

Тошико не успела и рта раскрыть, а Оцунэ уже придумала ответ:

– Конечно, ты так вот сразу не откроешься. Мы не такие уж подружки, да? Пошли вместе до станции? Не вскидывайся так, я же сказала: все разборки теперь будут строго в додзе. Как просил тот красавчик-стажер на платформе, помнишь его?

Тошико уже почти ответила, как вдруг поймала себя на том, что совсем не хочет ставить Синдзи – даже в воспоминаниях! – рядом с кем-то третьим. Не хочет им делиться.

Ну привет, Аварийная, сказал внутренний голос. Допрыгалась? Что будешь делать? Произнеси уже че-нить, а то там на тебя Оцунэ таращится. Сейчас она свою версию придумает, не отмоешься. Срочно меняй тему!

Тошико фыркнула:

– Не называй меня Принцессой.

Оцунэ засмеялась:

– А кто же ты? Да бери, наконец, свой зонтик, пойдем. Еще так постоим, бежать придется.

Тошико вздохнула, расщелкнула над головой зонт и пошла рядом с новой знакомой. На этот раз она даже не подумала бежать задворками по путям: в такой ливень там грязи по колено. Правда, и тут вода потоком, но хотя бы относительно чистая. Хочет Оцунэ стирать подол своей плиссированной сукебан-юбки, пусть сама и возится. Тошико обойдется джинсами: у нее-то ноги прямые.

Если совсем честно, то Оцунэ ничуть не хуже и лицом и фигурой. Только заметно, что ни за лицом, ни за кожей Оцунэ не ухаживает.

– Если ты не Принцесса, то кто?

Дошли до музея, повернули направо, на переезд; обе улыбнулись, видя, как разлетаются брызги над рельсами.

– А кого ты видишь, Тайчо?

Оцунэ поморщилась, мрачно поглядела на собственную руку, сжимающую зонтик, отметила, какая там потертая, жесткая кожа – почти как мужская! Посмотрела на зонтик в гладенькой руке Тошико, вздохнула и ответила серьезно:

– Вижу очень красивую девочку, росшую в тепле и уюте на всем готовом.

– Не-е, Тайчо.

– Слышь, я или Оцунэ или сукэбан.

– Тебе не идет. Лучше Тайчо. Как влитая.

– Братец-то прав оказался, да… – Оцунэ хмыкнула. – Вон те парни на крыльце караоке, ну, смотри, справа! Они видят пару красоток. А кого же, в таком случае, вижу я?

– Ты видишь десять процентов акций Санья Мидорикаи. Они достанутся тому, кто на мне женится. Я офигенно выгодный актив.

– То-то на тебя каждый встречный таращится. Даже вон, пожилой дяденька на крыльце банка, напротив караоке.

– Да, пингвин зачетный.

– Ой. Высокоученый наставник Нагаэ идет следом за нами.

– Не парься, Тайчо. Он ездит в Саппоро, я сколько-то раз видела его в экспрессе. Ему тоже к шестичасовому “Охотску”.

Повернули на Ивами и пошли, наконец, прямо к станции. Наставник Нагаэ, наученный горьким опытом, теперь не забывал зонтик, под которым выглядел обычным служащим в привычном костюме и туфлях. Тошико подумала: острый же глаз у новой знакомой. Весело ей живется, если постоянно крутит головой в поисках угрозы.

– Говорят, что мужчины мудрее женщин. Если они так умны, почему не остановят войну?

Тошико встала столбом:

– Ты читаешь Акико?

– Ну да, сборник “Жар-птица”, мой любимый. Стой, Принцесса. А ты ее откуда знаешь?

Тошико рассмеялась:

– Воистину, Хоккайдо земля чудес. То высокоученый наставник Apov с garmoshka, то случайная знакомая читает Есано Акико.

– Все теперешние авторы кажутся мне слишком пластмассовыми, – Оцунэ качнула зонтом в приветствии встречному парню. – Ты вот наверняка думаешь: нахрена мне быть сукебан? Так я скажу, Принцесса: это у меня единственный кусочек жизни, когда я могу вообще быть. Потом замуж и конец… У старых авторов я иногда ловлю такое же чувство. Мгновение! Тогда… Жили по-другому.

– Я думаю! – согласилась Тошико, тоже качнув зонтом. – Госпожа Есано пережила Великое Землетрясение Канто, видела начало войны и застала ее конец… Неудивительно, что к мужчинам у нее много вопросов.

– Теперешние ничуть не лучше. Наши министры по имени Эйтаро и Тосукэ не смыслят в литературе.

– Ага, узнала цитату. Слушай, полоскать мужиков мы можем до полуночи. Давай лучше про кино… И знаешь что?

Оцунэ подняла зонт повыше, чтобы посмотреть на Тошико прямо. Та продолжила:

– Хоть я и принцесса, руки у меня болят, как у всех.

– Пфф! У кого просо без масла, а у кого алмазы мелкие.

– Да ты, никак, нарываешься?

– Типа, ты сразу не поняла. – Оцунэ улыбнулась в ответ. – Но-но! Все разборки в додзе. Мы ведь хотим уехать на поезде, а не на скорой!

Крыша вокзала гудела и подрагивала под ливнем; тонкое покрытие платформы палым листом тряслось под опрокинутым небом. В этом шуме даже экспресс “Охотск” подкрался незаметно, и Тошико поняла, что пора занимать места, лишь после объявления.

Объявления то гремели, то рокотали, то дребезжали; ей-ей, Синдзи видел, как они сталкиваются под расписным потолком вокзала.

– … Количество машин скорой помощи выросло на двадцать процентов. Правительством рассматривается вопрос о введении платы за выезд на легкие травмы…

– … Господин Куруги, вас ожидают у справочного бюро. Господина Куруги просят подойти к справочному бюро!…

Нельзя сказать, что Синдзи оглох, но голова уже шла кругом. Немного от объявлений – большой вокзал, постоянно что-то прибывает-отбывает – но главным образом, от подопечных. Смешливая Риоко, секретарь мэра Румои, не забыла “Черного Демона JR Hokkaido”. Мэр на переговорах о закрытии линии замолвил кому надо словечко. Досточтимый господин Танигути, конечно же, сделал малую уступку мэру, тем самым смягчая горечь потери. Ну и припомнил стажеру поездку на юг, не без того.

– … Поезд Вакканай – Саппоро прибывает на второй путь второй платформы. Просьба к уважаемым господам пассажирам быть особо внимательными и осторожными!…

Слово за слово, взял уважаемый господин Кимура бланк служебного распоряжения, да и вписал туда Рокобунги Синдзи. Сопроводить пятнадцать спортивных, активных, живых и веселых девчонок из клубов кэндо и кюдо на соревнования в Китами. А потом обратно. Через весь остров Хоккайдо. Всюду их провожать, помогать с багажом – а там у каждой приличный тюк спортивной формы, да обязательно собственные луки и собственные же синаи, минимум по два запасных. Потому что говорила Тошико: “Тренироваться надо в своем!”

– … Группа из Румои, пожалуйста, пройдите на пятую платформу!

Ага. Пора всех конвоировать на посадку. Кто-то шепнул девчонкам: вас будет сопровождать “Черный Демон JR Hokkaido”. Про него рассказывают, что ради симпатии к одинокой школьнице он отказался выполнять распоряжение о закрытии станции. Улыбайтесь ему почаще. Вдруг он так же вступится за Румои?

Кто нашептал? Ой, да вся “белая шкатулка” гудит об этом! Пока не дошло до Токио, но сингапурские китайцы уже статьи пишут. Правда-правда, вот ссылка. Еще немного, сестрицы, и про это снимут кино. Дораму. Ой, сестрицы, так это и мы с ним в кино попадем?

Вот когда у Синдзи началась желтая жизнь. Такая, что даже буквально врезавшись в Тошико на перроне перед самым экспрессом, Синдзи не сразу ее узнал. Чего там: стажер не сразу понял, что “Охотск” подали к платформе всего лишь пятивагонный. Не розовый, а голубой, и не двести шестьдесят первой, а двести восемьдесят третьей серии.

– О! – Тошико улыбнулась, озирая выстроившихся за Синдзи девушек, разодетых кто как: от спортивных костюмов до дискотечных “ультра-мини” плюс топик в обтяжку без лифчика. – А ты пользуешься успехом. Пока что не “большой дом” Нобунага, но на пути к нему, так?

Внимательно осмотрела красавиц – те, в свою очередь, замерли и вытаращились на неожиданную знакомую Черного Демона самую чуточку не искрящими глазами. Ради этой, что ли, он вмешался в закрытие станции? Но она явно постарше школьницы будет.

– Вы на соревнования в Китами?

Девочки защебетали вразнобой. Синдзи уже наловчился переводить их писк для окружающих, и пояснил привычно, чисто механически:

– Едем заранее. Там еще сколько-то дней в гостинице сидеть.

– Ага. Я тоже приеду. – Тошико снова улыбнулась так лучезарно, что девочки почему-то притихли. – Но позже. Сейчас я с вами только до Ками-Сиратаки.

До Ками-Сиратаки спортсменки не давали Синдзи покоя. Тошико быстро поняла, что влезать в пестрое кубло – стать бесплатной клоунадой для всех пассажиров, которые и так-то с “Великого Похода” глаз не сводили. Собравши всю свою волю, Тошико заставила себя читать учебник, даже не оборачиваясь на хихиканье.

И ведь как подумаешь, что месяц назад в таком же вагоне она скучала!

Внутренний голос, чуя настроение хозяйки, упал на самое дно, не осмеливаясь даже булькнуть. На платформу ставшего родным селения Тошико выскочила чуть ли не в клубах пара. Вот не обернется она, не на что там оглядываться. Лучше поздоровается с девчонками:

– Привет, Уэджи! Здравствуй, Акейн!

– Ой! Тошико приехала. Прикольно! Видела что интересного?

– Привезла новое кино. У кого будем смотреть?

– У Ямаута, у них все поместимся, дом большой.

– Пошли!

И девочки, совсем-совсем не обращая внимания на уехавший “Охотск”, гордо протанцевали походкой фотомоделей мимо станционного вагончика, мимо автолавки того самого продавца апельсинов. Тошико подумала только: возле автолавки с каждым разом все больше народу собирается. Вон, даже приблудился явный ботан. Толстенький отаку в толстовке с капюшоном, из-под которого поблескивают очки. Внук, что ли, приехал к бабке Цудзи? Так на ее ворота уставился, словно обычного сельского дома никогда не видел.

– Не видел его тут раньше.

Продавец апельсинов повернулся.

– Вы о ком?

– Да вот, странный пацан. Еще тепло, а он в капюшоне.

– Может, он, как это называется: “хикикомори”? Затворник, людей не любит. Потому мы его раньше и не встречали.

Продавец апельсинов разглядел повнимательней задавшего вопрос. Мужик с дальней окраины селения, Мацуи Риота. Лицо узкое, жесткое, потертое. Кажется, господин Кандзаки видывал его то за уборкой участка, то на крыше с шуруповертом, то идущего от комбини с сумками в обеих руках. Живет один, а ездят к нему на дорогих автомобилях. Продавщицы говорили: адвокат, всем раздает визитные карточки. Но зачем человеку публичной профессии, весь доход которого зависит от числа посетителей, прятаться в глуши?

С другой стороны: он местный уроженец. Если потерпел неудачу в столице и вернулся домой для второй попытки, то он просто еще не накопил на аренду модного офиса по высоким ставкам Саппоро. Или хотя бы Энгару.

С третьей стороны: парню в капюшоне он удивился. Но сам-то все жаркое лето носил плотную рубашку с длинными рукавами. В кино так делают якудза – а по жизни плотники, уборщики, механики, сварщики. И другие профессионалы, проводящие полжизни на пыльных стройках, в тесных ржавых кишках очередного “объекта”, и потому привыкшие всегда закрывать кожу от опилок, стружки, брызг металла. Кстати, у него и пальцы в мелких шрамиках, кожа загорелая, с намертво въевшейся смазкой. Механик? Но костюм новый, пиджак прямо блестящий, ткань еще не вытерлась. Безукоризненные манжеты, воротничок… По контрасту с господином туристом или вот с господином старостой заметно: господин Мацуи носит костюм недавно. Еще не привык.

– Неужели сюда наконец-то поехали туристы? – отсчитав сдачу, господин Кандзаки Нориясу не спешил переводить взгляд в сторону. То есть, конечно, не пялился на покупателя прямо, нагло, вызывающе. Но и на золотистую листву в синем-синем небе смотреть не спешил. Даже не пускал слюну на приехавшую “Охотском” красивую Тошико и не менее ярких Уэджи с верной Акейн.

Зато странный покупатель посмотрел вслед именно девочкам и сказал:

– Капюшон тут не один. Вон там на углу стоит машина, в ней курят еще двое или больше.

Продавец апельсинов насторожился и бросил руку в карман, к телефону с тревожной кнопкой. Но девочки миновали машину, свернули в тот проулок, что вел на ферму Ямаута и пропали из виду. Машина, тем не менее, за ними не двинулась.

– Разве это не к вам приехали?

Мужчины обернулись. Господин староста подкрался, по обыкновению, незаметно. Продавец апельсинов поклонился коротко, не снимая руки с тревожной кнопки. Странный покупатель поклонился низко – на взгляд постороннего человека, заискивающе.

– Мои посетители не посмеют себя так вести. Они предупреждены.

Господин староста привычно подхватил апельсин и положил купюру на прилавок. Господин Кандзаки Нориясу заставил себя расслабить пальцы и принять не такую подозрительную позу. В рапорте надо попросить проверить: что за машина? Кажется, номер ее попал в кадр…

Господин староста между тем забрал покупку и удалился, озадаченно крутя носом.

– Господин Кандзаки… Предполагаю, вам знакомы некоторые… Обычаи странствующих торговцев?

И господин Кандзаки словно бы услышал: “Ты из тэкия, а в кармане у тебя ствол?”

– Предполагаю, и вы не просто так носите плотные рубашки и не случайно опасаетесь гостей.

“Да ты сам беглый якудза.”

– От людей на деревне не спрятаться. – Покупатель опять поклонился. – Вы весьма наблюдательны.

“Мы оба угадали.”

– Господин Кандзаки, рискну предположить, вы знаете немалое число коллег в других поселениях.

– Трудно отрицать очевидное.

– Не случится ли так, что ваши коллеги смогут узнать: откуда взялась эта машина?

Продавец апельсинов посмотрел на покупателя прямо.

– А парень в капюшоне тоже вас интересует?

– Меня интересует сестра, – сказал странный покупатель. – Порой она приезжает ко мне вечерним поездом, и со станции идет одна по темной улице. А вся эта компания как-то очень уж внимательно смотрит на девочек. Не хотелось бы повторения истории Фурута Дзюнко.

– Вы не узнали никого… Из гостей?

– Увы. Я, конечно, спрошу у моих посетителей. Но не могу обещать, что и они прольют свет. Боюсь, в этом нам никто не помощник.

– Нам?

Беглый якудза-адвокат улыбнулся:

– Думаю, прибыль от апельсинов не главное для вас. Вы здесь не только для торговли.

Господин Кандзаки Нориясу выдохнул в стиснутые зубы. Спросить, на чем его раскрыли? Нет, не это сейчас важно. Важно: кто еще знает?

– Вы полагаете, это известно и другим?

– Полагаю, нет. Вы неплохо маскируетесь. Опять же, кризис. Новые рынки сбыта, все логично. Только вот змея знает, где проползала другая змея.

– Так чего вы хотите?

– Обменяемся телефонами. Будем извещать друг друга о разных новостях. Никто не удивится, что торговец звонит адвокату. И никто не удивится, что адвокат заказывает себе товары в автолавке к очередному привозу.

– Соглашусь. Апельсин-то купите, господин Мацуи. Апельсины отличные, в Хакодатэ брал. Сладкие!

– Соглашусь. – Господин Мацуи отлепил от стопки свежую купюру и обменял на яркий увесистый плод. – Мне пора. Ситакке!

Тем же вечером господин Кандзаки Нориясу затребовал в рапорте помощь. Узнать, что за машина, откуда? Что известно про беглецов из той или иной гуми? Как и почему попадал в реестры господин Мацуи Риота? И хорошо бы еще пару человек в наружное наблюдение. Строителями к Мацуи пускай наймутся, например. Или выкупят соседний пустующий дом. Или еще что, пускай главный офис тоже немного напряжет голову.

Подумав, господин Кандзаки Нориясу решил до получения ответов обойтись обычным усилением, а высший уровень угрозы пока не объявлять.

Объявлять стрелков начали в девять, ровно по расписанию.

Сразу же объявили и поправку к регламенту.

Традиционное кюдо – “путь лука и стрел” – предполагает сосредоточенность и отрешенность. Поэтому каждый выстрел в нем делается по системе “восьми колен бамбука”. Первое: принять оптимальную стойку. Второе, проверить, верно ли стрелок эту стойку принял. Третье, осмотреть стрелу и тетиву, довернуться корпусом к мишени. Четвертое: поднять самый большой в мире японский лук, из которого, если совсем уж по-самурайски, надо стрелять в седле. Тогда большее плечо двухметрового лука свисает вниз и не цепляет землю. Для стрельбы пешим порядком здоровенный несимметричный лук приходится поднимать над головой, почти горизонтально, и лишь тогда переходить к пятому: собственно, натяжению тетивы. Неспешному, не на скорость. А чтобы поймать шестое действие, момент “кай”: абсолютную концентрацию на цели, слияние духа и тела. Тогда-то и случается действие седьмое: выстрел. Выстрел должен произойти как бы сам собой, чтобы получилось максимально естественное движение в идеальный момент времени. Наконец, восьмое действие, входящее в оценку – “дзансин”, созерцание полета стрелы. Выстрелил? Молодец. Теперь постой и посмотри, куда попал. Можешь и хайку сложить, как раз времени хватит.

Все это очень традиционно, медитативно, неспешно. Многие находят в ритуале своеобразную красоту. Но турнир в Китами делался больше на публику, чтобы привлечь новичков. Поэтому всех участниц еще месяц назад предупредили: стрелять будете не по метровой мишени с шестидесяти шагов, а по воздушным шарикам с двадцати. Так называемый “фестивальный” формат.

Но и “фестивальный” формат организаторов устроил не полностью. На школьных стрелковых фестивалях, как правило, все по очереди сбивают первый шар. Затем второй. Наконец, третий шар – точно так же, все по очереди.

С одной стороны, в такой системе исключается влияние случайного чувства. Стрелкам приходится быть в напряженном ожидании от первого шара до третьего, и все полтора-два часа хранить присутствие духа, ровное дыхание, отрешенное спокойствие. Тут выигрывает не увлекающийся горячий человек, а хладнокровный и уверенный в себе настолько, чтобы стрелять хорошо, когда адреналин уже перегорел.

С другой стороны, многие девушки заявились и в кюдо и в кэндо, и очень сложно будет согласовать расписания двух одновременных турниров. А растянуть праздник на два дня нельзя, завтра же рабочий вторник, и тогда зрителей вообще не соберешь.

Организаторы решили: не стоит усложнять. Пускай каждая стреляет сразу в три шарика. Попала там, не попала, а отстрелялась – гуляй. А чтобы потом не устраивать добавочный круг среди тех, кто поразит все три шара, учитывать еще, которая стреляла быстрее, и ее объявить победительницей.

Первыми к барьеру вышли девушки из Румои. Несмотря на то, что досталась им волнительная и напряженная роль застрельщиц, выступили все семь превосходно. Никто не сбил менее двух шаров. Полный комплект мишеней выбили трое. Причем капитан команды – вполне ожидаемо, лучший стрелок – выбила свои три шарика “с одной руки”, буквально за минуту, сделав серьезную заявку на чемпионский титул.

Зрители заинтересованно переглянулись, одобрительно загудели и кое-где приветственно замахали веерами.

Синдзи веером не махал. Синдзи стоял в толпе зрителей и старательно выдыхал. Его инструкция предписывала не только доставить пятнадцать красоток в Китами, но и обратно потом отвезти. Так что на время спортивного праздника у стажера выдался недолгий отпуск.

Отпуску Синдзи обрадовался. Пятнадцать старшеклассниц и студенток, тщательно и продуманно одетых, безукоризненно вежливых, убийственно милых, от внимания которых Синдзи мог скрыться только минут на пять в мужском туалете… За время пути девушки выпили из Черного Демона чуть ли не всю кровь. Синдзи держался исключительно на высочайших морально-волевых качествах образцового сотрудника JR Hokkaido, стараясь не думать, в сколько фотографий он теперь угодил, и что с ним сделает по возвращении милашка Сэтсу, а уж какую сплетню пустит мелкая сестра друга Фурукава!

Кстати, где сам Фурукава? Как же это пресса такой праздник не освещает? Уж не случилось ли с пронырливым другом худого в день землетрясения? Только звонить надо не сейчас: руки Синдзи связаны девчонками. Их всех еще сопровождать обратно, сдавать под счет. Убереги стажера все боги и будды потерять хоть которую!

Синдзи еще раз поглядел на команду Румои, отдающую поклон зрителям. Стройные ноги девушки спрятали в широкие черные хакама, а высокие груди закрыли черными же куртками-кейкоги. Но по ярко-апельсиновым волосам Синдзи узнал в капитане стрелков ту самую “лисицу”, что ехала через весь Хоккайдо на высоченных шпильках, в мини-юбке и топике.

А нет, есть какие-то репортеры. Вон, тянется мальчик с микрофоном:

– Госпожа капитан! Почему ваш командный цвет – графитово-черный?

Огненноволосая “лисица” безошибочно указала рукой на Синдзи, тщетно пытавшегося укрыться за колонной:

– В знак нашего общего восхищения Черным Демоном JR Hokkaido!

Под смех, свист и аплодисменты зрители младше двадцати посмотрели на Синдзи с отчетливой завистью. Зрители старше двадцати понимающе переглянулись и сочувственно вздохнули.

Стажер быстро взял себя в руки. Выпрямился, поклонился навстречу сотням взглядов и подумал: “В конце-то концов, демон я или не демон? Тварь я дрожащая, или служебное предписание имею?”

После чего отбежал в холл спорткомплекса, где осуществил страшную месть: купил белую накидку, белый веер и белую светящуюся палочку. И встал во всем белом под белую хоругвь, к фанатам Сиратаки, где и провел добрых три часа, наблюдая, как симпатичные девушки изящно натягивали луки и метали черные стрелы в розовые воздушные шарики. Некоторые шарики лопались; девушки визжали от радости, подпрыгивали и хлопали чистенькими ладошками.

Выступала команда Саромы – не повезло, третьего шара не сбил никто. Выступала секция Юбэцу: пять по два шара, одна выбила три, но целилась по минуте на каждый. Отстрелялись Нэмуро, Кусиро и собственно хозяева площадки: большая секция Китами. Два десятка в синем вышли грозной толпой, били залпами, шары лопались хором.

Зрители вертели головами и поддерживали своих криком. Только под белой хоругвью Сиратаки нарастало недоуменное молчание. Стажер – как все прочие зрители – просто не знал, что наставники додзе Энгару в письме-вызове нарочно царапнули гордость местных наставников. Те вняли намеку и поставили выскочек под самый конец. Вроде как почетная позиция, не “на разогреве” перед звездами выступать. Но спорт не вполне шоу-бизнес. В спорте надо еще результат показывать. А для этого надо сохранять спокойное настроение до самого вызова, что куда сложнее последнему.

Солнце склонилось к полудню. Даже просторный крытый зал успел наполниться запахом пота. Часть зрителей ушла на другие площадки: в День Физкультуры “тайика-но-хи” на поле спорткомплекса выступали и футболисты, и бейсболисты, и девчонки из художественной гимнастики вертели лентами; правда, в Китами набралось их лишь трое – зато внимание зрителей не рассеивалось. Девочки очень старались, хотя и мерзли в купальниках-леотардах.

Наконец, вызвали стрелков “из додзе Энгару” – от самого Энгару троих. От Ками-Сиратаки вышла единственная; Синдзи узнал ее несмотря на свободные одежды белого командного цвета и обычные черные волосы.

Оказывается, его Тошико и есть – Молния Ками-Сиратаки.

Так, стоп. Что значит: “его”? Его знакомая?

Ну… Да.

Только знакомая? Правда-правда?

– Молния! – заорали над самым ухом; стажер поспешно раскрыл белый веер и присоединился к общему движению. Скромный десяток фанатов размахивал светящимися палочками, веерами, качал белую хоругвь – и, конечно, кричал во все наличные глотки.

– Давай, Молния!

– Ками! Сиратаки!

– Эн! Га! Ру!

– Молния, бей!

Синдзи вспомнил, как следил за своей бейсбольной командой. Он знал, что сейчас мелкие волоски на руках и шее встали дыбом… А нет, это какая-то муха по шее ползет… Синдзи машинально сбросил насекомое под ноги и даже не заметил, раздавил или нет.

Упал желтый флажок хронометриста; четыре девчонки начали стрельбу, и сразу же четыре хлопка. Первый шар взяли все. Впрочем, на этом турнире по первому еще не промахнулся никто. Даже неудачники Саромы.

Два хлопка, почти слившиеся в один.

Что?

Молния Ками-Сиратаки опускает лук.

На трибунах недоуменное молчание. На табло цифра “пятнадцать”. Четверть минуты – три мишени поражены.

В гробовой тишине слышно дыхание девушек из Энгару. Они, старательно сопя, выносят по второму шару – снова всей линией. Хлоп. Шлеп. Чпок.

А потом до зрителей доходит, и стажер чувствует затылком совокупный выдох примерно тысячи глоток, и трибуны взрываются, и звук вылетает словно из вулкана, да так, что шарики-мишени вздрагивают под криком, и кто там попал в третий шар, а кто не справился, зрители особо не вникают.

– Молния!

Белые веера. Вспышки белых световых палочек. На рев и рокот сбегаются с других площадок, тиснутся в двери зала. Кричит не десяток фанатов, кричит вся чаша трибун:

– Молния! Ками!

– Сиратаки!

Девушки кланяются. Репортер лезет с микрофоном, да кто его услышит. Молния Ками-Сиратаки что-то отвечает, склонившись к самому барьеру. Еще поклон. Шум. Вспышки фотоаппаратов. Девушки уходят.

И время снова течет с обычной скоростью, и Синдзи понимает, что все это время не дышал, и кто-то настойчиво теребит его за рукав.

Синдзи оборачивается. Рядом очередной опоздавший, только что растолкавший пробку на входе, толстый дяденька в жилетке из одних карманов.

– Кто выиграл?

– Выиграла Молния.

– Не рыбачка из Румои? Ну, такая, с апельсиновой прической?

– У нее три шара, но за минуту. Девчонка из Юбэцу вообще три минуты телилась. Молния быстрее.

– Молния, – хмыкнул господин Жилетка. – Благодарю, юноша.

И сразу же куда-то делся.

Высоко на балконе организаторы турнира довольно потерли руки. Удачно они поставили додзе Энгару на самый конец. Эффектная точка. Нарочно никогда так не получается.

– Что ж, – улыбнулся наставник секции из Китами. – Все, кажется, идет по плану.

Наставник секции из Юбэцу сдержанно кивнул:

– Пока.

Пока на стрелковом поле кипели страсти, судьи фехтовального турнира собрались на втором этаже спорткомплекса Китами, закрылись в тренерской и вот уже десятый раз пересматривали вчерашние записи отборочных упражнений с боккенами, решая: у кого стойка тверже, у кого движения четче. Кто умеет лишь “кихон ката”, а кто уже и “нихон ката” постиг.

Судьи решили заранее, что фехтовальный турнир пройдет в три круга: на большее не хватит времени, ведь потом надо еще награды вручить, праздничное интервью местным журналистам выдать, убрать спорткомплекс; да мало ли, что еще! Поэтому: первый круг, затем сразу полуфинал, финал, и хватит. И допускать не больше пятнадцати человек, чтобы успеть с этим всем если не до темноты, то хотя бы до полуночи. Двенадцатое октября на дворе, сумерки ранние.

Вот как вышло, что к поединкам допустили всего двенадцать участниц. Разумеется, первой в списке значилась Молния Ками-Сиратаки, она же Танигути Тошико.

Танигути Тошико смотрела в окошко раздевалки. Второй этаж, никто не подглядывает, вот окна не тонировали и не закрашивали. За окном панорама Китами. Ну что, побольше Энгару будет. Один лишь парк Торио по площади чуть не вся деревня Сиратаки. Большой стадион, теннисный корт, есть бейсбольное угловое поле, есть “атлетическое” – для всех прочих бегунов-прыгунов…

А за парком во все стороны одноэтажные домики, неширокие улочки, да красные с желтым листья, да кое-где уже и голые ветки: осень Хоккайдо. Второй понедельник октября. Сезон канро: “холодные росы”. Красиво, но печально.

Или потому оно и печально, что красотой никто не любуется?

– Старшая коллега, вы как?

Тошико повернулась.

– Все хорошо, Охара. Список есть уже?

Охара кивнула и развернула пахнущий принтером лист.

– Первыми поставили ту Медведицу из Нэмуро против хохотушки из Юбэцу. Потом Апельсинку против мелкой из Саромы.

– Сароме и тут не повезло. Апельсинка девка резкая, вколотит в грунт.

– Победили – правительственные войска. Проиграли – мятежники. Пусть выигрывает!

– Ага, Оцунэ, и ты пришла? Охара, читай дальше.

– Затем наша Оцунэ против загадочной шатенки из Кусиро. Потом я против той хитрой скромницы из Масиро. Да, госпожа Танигути, эта девочка тоже из тех пятнадцати, что привез Черный Демон.

Тошико чуть приподняла уголки губ:

– А ловко он их нагрел. Они, поди, думали, что и болеть господин Демон за них будет.

– Ты думаешь, их можно развести на этом?

Тошико медленно кивнула:

– Помнишь, ты тогда все на трибуны оглядывалась? Пусть оглядываются тоже.

Оцунэ нахмурилась.

– Наставник так и не выбил из меня это. Да. У меня там парень сидел… Бывший, козлина. Прости, старшая сестрица. Охара, лучше прочти, что там дальше.

– Потом Апельсинка против нашей Синагавы. И ты в последней паре против местной звезды.

– Против Королевы Китами? – Тошико еще раз посмотрела на яркие октябрьские листья. Сезон любования кленами. Как там его называли девчонки в Сиратаки? Тогда, в самый первый день, еще на платформе… А, вспомнила: “кампукай”… Не один парк Торио в славном городе Китами, вон поодаль сквер Нотсукеси, а на той стороне спорткомплекса невидимые в окно, но столь же красивые парки Цуцуи, Мидорикагаи… Только ведь не с кем Тошико гулять в парках, не с кем любоваться красным вырезным листом клена…

Не стажера же клещами корчевать из его гарема. И смешно будет, и он ведь на работе. Как же: работу нашел. Отмазался. Что с мужика взять! Конечно: их там пятнадцать, а в додзе Энгару только четверо…

Ну да, фыркнул внутренний голос. А чего вдруг, хозяйка, ты про стажера вспомнила? Тут на трибунах вона сколько парней симпатичных, и одеты дорого-богато. Неужто золотые пуговицы и тебе душу прожигают?

Молния Ками-Сиратаки сочла ниже своего достоинства на эту селянскую вульгарщину еще и отвечать. Взяла у подруги лист, перечитала. Спросила:

– Что же это получается? Все мы четверо из додзе Энгару… Мы вошли в список. А из Китами только их капитан? Да как так? У них же самая большая секция.

– Думаю, это заслуга высокоученого наставника Нагаэ, – Охара приняла протянутый лист, сложила и сунула его под куртку на лавке. – Меня так дома на ферме не гоняли, как он взялся. На три фунта похудела, вообразите, сестрицы!

Охара нарочно сказала “три фунта”, чтобы звучало внушительней. Предводительница фуре хихикнула:

– Думаю, расслабились курицы из Китами. Решили, что и так хороши. Ну, сестрицы, давайте уже одеваться, что ли? Или сфотографируемся так, без лифчиков? Пока Охара не потолстела обратно?

Охара покраснела, но уверенно кивнула. Глядя на нее, Тошико улыбнулась тоже. В раздевалку вошла Синагава со спутницей, которой и сунула свой телефон:

– Я все слышала. Хорошая идея насчет снимка. Ну-ка, мелкая, сделай нас на память. Стойте, сестрицы, куртку сброшу. Так, поясок подтянуть, сиськи повыше. Вешайтесь, парни, мы идем!

– А почему девчонку от Нэмуро назвали Медведицей? Она ниже той шатенки из Масиро.

– Работает в заповеднике.

– Ничего себе, храбрая! Но тогда Апельсинка…

– Подумаешь, принцесса на шпильках.

– Не, сестрица, ты че! Принцесса у нас одна, и она вот! – Оцунэ указала на Тошико. – А та, из Румои, самое большее, кицунэ.

– Кицунэ на шпильках? Смешно!

– Не звучит. В три слова. Кличка должна быть в одно слово. Рыбачка, самое то.

– Как прикажет ваше высочество Химэ, – Вернув себе телефон, Синагава подмигнула мелкой фанатке:

– Все поняла?

Та подмигнула ответно, поклонилась и вышла.

– Сейчас новую кличку по всем разнесет.

Оцунэ довольно потерла руки.

– Кстати, сестрицы. А что это Рыбачка утром сказала, якобы у них командный цвет в честь Черного Демона?

– Сказала-то сказала, но сразу после этого стажер побежал записываться в наши ряды.

– Вот, госпожа Танигути! – Оцунэ хихикнула, влезая в куртку. – Они рассчитывали, что стажер будет на трибуне у них. А он теперь на трибуне у нас. Ты как хочешь, Принцесса, а с меня не убудет послать ему воздушный поцелуй. Может, все вместе, залпом?

Тошико чуть поморщилась. Оцунэ может позволить себе думать о мальчиках даже в поле. А Молния Ками-Сиратаки не должна. Согласившись выступить здесь, в Китами, Тошико тем самым согласилась подниматься к вершинам Будокана. Любой ее проигрыш подведет наставника.

Неужто зря она уколола Оцунэ? Иногда хочется, чтобы кто-нибудь сидел на трибуне именно ради нее.

За стеной раздевалки прозвенел обычный школьный звонок.

– Одеваемся, сестрицы. Сейчас уже за нами придут. Скоро первый бой.

Первый бой Синдзи наблюдал вполглаза, потому как подопечные щебетуньи из клуба кюдо – не иначе, сговорившись! – начали его дергать по поводам и без повода. Они-то программу выполнили, так или иначе отстрелялись. Привезут второе место, совсем неплохо для малой секции с дальнего края острова. И сейчас вот, почуяли они себя круче Фудзи: что им теперь совратить Черного Демона и заставить вступиться еще и за станцию Румои! Дескать, если Черный Демон отказался от своего цвета, их долг немедля загладить вину… И начали они беззастенчиво клеить стажера на вечер.

Синдзи, впрочем, перестал гадать, сколько тут игры, а сколько правды, еще когда белый “коробок” сороковой серии только-только отъезжал от Румои. Так что ответил Синдзи очень просто: Черный Демон цвет нисколько не менял. Напротив, усугубил до траурно-белого. Делайте выводы.

Какие выводы сделали девочки, они никому не сказали. Пришла их старшая – та самая, с апельсиновыми волосами – и разогнала всех гулять. Мол: “Что вы тут набросились на парня, дайте уже отдохнуть. Он ведь нас еще назад повезет.”

И так улыбнулась, что даже Синдзи, со всей своей мужской нечуткостью понял: конец. Вилы ему на обратном пути, если только он что-то прям немедленно не придумает.

А пока он с ними так препирался, первый бой и закончился, и победила в нем девушка из Нэмуро, и Синдзи вовсе не заметил, какими ударами или там приемами. Услышал только крики с трибун:

– Медведица! Вперед!

На медведицу, правда, девчонка походила не особо. Невысокая, кругленькая, подобная капле ртути; плавность ее движений не скрывала мешковатая форма. Но рослую брюнетку от клуба Юбэцу малявка выбила из круга вполне уверенно.

Дали два звонка. Второй бой.

Против невысокой шатенки из Саромы вышла та самая капитан команды Румои. Только с трибун кричали не “Апельсинка!”, а уже: “Рыбачка!” Услышав такое, девушка ничуть не растерялась и перед поклонами даже напела ту самую “Соран Буси”:

– Спроси у чайки, где там селедка? Приплыла она уже? Эй, все сюда! Бросайте сети! Разом! Разом!

И трибуны подхватили:

– Соран! Соран!

Конечно, Рыбачка выиграла: она очень хорошо чувствовала поддержку зала. Соперница в желтой куртке сопротивлялась отчаянно и отыграла очко, но после “один-один” Рыбачка накатилась на нее прибойной волной, используя рост и длину рук, и таки добралась до шлема. Два-один, побеждает Рыбачка из Румои!

Снова два звонка. Третий бой.

Зал уже всерьез пропах потом. Почему не сделали турнир на улице, тут же целых четыре поля? Наверное, по прогнозу ливень ожидался?

Вышли девушки. Первая в красной куртке от Кусиро, вторая в белом от Сиратаки. Тоже рослая, здорово похожая на Тошико фигурой, но шагающая широко, чуть ли не мужскими движениями. Мацуи Оцунэ, вычитал Синдзи в программке турнира.

Оцунэ посмотрела туда, сюда… Нашла взглядом Черного Демона и, нисколько не стесняясь, послала ему воздушный поцелуй.

Трибуны замерли, не понимая, как реагировать. Что дальше? При всех лизаться начнут? Мы же тут не в дораме!

Соперница в красном живо уловила настроение трибун и просто скромно поклонилась; люди зашумели одобрительно.

Увы! Кроме отношения трибун, в поле надо еще и самой что-то уметь. Первое очко Оцунэ взяла молниеносным ударом в правую перчатку. Тот самый “миги-котэ-ари”, который ей самой влепила как-то Молния. Соперница растерялась, и Оцунэ во втором сходе задавила ее массой, врубив по шлему прямым сверху, просто снеся выставленный блок. “Себу-ари”, есть победа, еще и всухую.

Опять протрещали два звонка. Четвертый бой.

Санада Охару, додзе Энгару, цвет лиловый. Мелкая шустрая скромница из Масиро, цвет черный. Охара выхватила первое очко ударом в шлем и расслабилась; мелкая скромница отыгралась колющим в защиту горла!

Колющим ударам учат лишь опытных фехтовальщиков. Больно уж эти удары эффективны. Пойдет не туда или не так… Молния Ками-Сиратаки могла бы кое-что рассказать о колющих ударах, да…

На третьем сходе Охара зевнула буквально пол-пальца расстояния и огребла четкий удар в боковину кирасы. Скромница из Масиро скромно поклонилась. Охара, по всему видно, злилась – но и она послала Черному Демону воздушный поцелуй, да еще и потом прикрыла глаза ладошкой: прости, мол. Не справилась!

Трибуны недоуменно заворчали. Здесь вообще что творится? Это турнир по кэндо или стриптизу? Мы тут на фехтование пришли смотреть, а не на всяких там Черных Демонов!

Синдзи подумал, что правильному японцу в такой ситуации лучше всего проявить эту самую скромность и уйти. Но он знал: стоит оторваться от бортика, на него насядут красотки из клуба кюдо. Так что Синдзи решил сегодня считать себя не воспитанным культурным самураем из Киото, а потомком поселенцев-тондэнхей из Мацумаи. Мы-де грубые северные варвары, намеков не разумеем. Прямо-то нам предъявить нечего, ибо нравиться девушкам отнюдь не запрещено законом.

Наставники и судьи, однако, никаких замечаний участницам не сделали. Весь турнир они как раз и устраивали ради зрелища, ради пересудов и обсуждений, ради привлечения новичков и пожертвований. А что лучше зажигает людей, чем намеки на любовные истории?

Поэтому распорядитель просто махнул рукой главному судье, а тот кивнул хронометристу, и над полем опять прогремели два звонка.

Пятый бой.

Снова черная куртка из Румои против лиловой куртки додзе Энгару. Стажер глянул программку: Акико против Синагава; Синагава на год старше, но Акико ростом выше на пол-головы и шире на треть. Синдзи очень хорошо ее помнил: госпожа Акико, единственная из пятнадцати подопечных, не отвлекала Синдзи по пустякам, и стажер испытывал к ней благодарную симпатию хотя бы за это.

Синагава, язва, послала ему два поцелуя. Обеими руками. И, несмотря на разочарованный гул трибун, уверенно выиграла первый сход. Обошла справа и влепила по кирасе – звонко, гулко, на весь душный зал.

Второй сход Акико отыграла ударом в шлем.

На третьем сходе Синагава обозначила рубящий по виску, крутанула синай под локоть и воткнула колющий в защиту горла. Два-один, ученики наставника Нагаэ снова побеждают.

Остался шестой и последний бой отборочного круга. Королева Китами против Молнии Ками-Сиратаки.

Два звонка. Совокупный выдох трибун. Белая куртка Сиратаки против глубоко-синей куртки Китами. На белую куртку повесили красную косичку, на синюю куртку – косичку белую. Традиция потому что: в синей куртке сегодня принимающая сторона.

Поклон залу. Поклон судьям. Поклон сопернице.

Никаких воздушных поцелуев: шутки кончились.

Присели.

Хронометрист роняет желтый треугольный флажок: начали!

Начали с плавного схождения. Королева Китами атаковать не рвалась и на подначки не реагировала. Не поддавалась она и на крики зрителей.

На трибунах там и сям колыхались глубоко синие веера Китами, махали синими флагами и синими светящимися палочками многочисленные фанаты принимающей стороны. К белой хоругви понемногу сошлись болельщики всех приезжих команд, уже выбывших из игры: желтые барабанщики от Саромы, хмурые “ночные” из Юбэцу; чуть обок, но недалеко, стеснились “лиловые” из Энгару.

Тошико поняла, что атаковать придется ей. Что же: в зале службы безопасности ее отца учили и такому. Тошико продышалась, чуть подвигала плечами – и пошла той самой прибойной волной. Удар слева-справа, сверху-снизу, в локоть-висок-боковину; отскочить, закрыться; выпад!

Королева Китами нанесла очень красивый, четкий и быстрый прямой удар в шлем – но Тошико уже уперла синай сопернице под горло. А если противница контролирует оружием верхнюю треть тела, то удар не засчитывается. Смысл рубить, когда тебя уже проткнули?

Флажки скрещены у колен. “Ай-ути”, обоюдное поражение. Ноль-ноль.

Второй сход; Королева попробовала выхватить инициативу. Обе начали с “прибойной волны”, и Тошико выиграла буквально мгновение, и снова нанесла колющий. На этот раз Королева не успела ничего сделать: она как раз выводила синай на могучий горизонтальный удар и вот этого самого мгновения ей не хватило.

Выдох на трибунах. Два красных флажка боковых судей. Напряженные пять ударов сердца; вот красный и главного судьи.

Один – ноль!

Следующий сход. Королева обходит справа, рубит и рубит безостановочно, Тошико едва успевает закрываться; Королева переводит синай на левую сторону и бьет в кирасу – но Тошико в тот же миг опускает свое оружие на шлем “синей”.

Обоюдное поражение, пока что один-ноль.

Сходятся вновь; синаи мелькают, как зерна в мельнице, треск и хруст: Королева изловчилась попасть в перчатку, но Тошико снова держит синай у нее под горлом. “Ай-ути”, обоюдное поражение.

Поднят желтый флажок: пять минут истекли!

Судьи совещаются. Зал ждет, затаив дыхание. Девушки стоят каждая на своей стороне поля. Солнце заглядывает в окна, вынуждая жмуриться. Низко уже солнце. Синдзи чувствует голод и сразу же забывает о нем, потому что желтый флажок падает вновь.

Добавочные три минуты. Еще бы!

Королева Китами атакует: прицел на правую руку. Удар очень ценный, но взамен Тошико от всей души вкладывает ей по виску. Да что ты ж будешь делать: опять обоюдное поражение и все еще один – ноль!

Тошико не надо теперь даже атаковать. Достаточно просто продержаться до желтого флажка. Одно очко она уже заработала, и бой будет в ее пользу.

А нет, не будет. По крайней мере, не так просто. Королева Китами недаром носит громкое имя. Обозначив удар в голову, она прокручивает синай под локоть и бьет в левую перчатку. “Хидари-котэ-ари”, один-один!

Вот и интригу подвезли: кто получает первое очко в добавочное время, тот выигрывает!

Молния Ками-Сиратаки тоже умеет бить в перчатку; судьи скрещивают флажки – “ай-ути”, обоюдное поражение.

Новый сход; Королева успевает закрыться – но Молния быстрее настолько, что следующий удар в шлем Королева едва успевает заметить.

Выдох! Совокупный выдох на трибунах: разочарованный хозяев и облегченный всех гостей праздника. Красные флажки лишь подтверждают очевидное.

Два – один. Тошико выходит в полуфинал.

Полуфинал начался с жеребьевки. Потом, конечно же, всем напечатали новую программку с именами всех шести поединщиц. Организаторы проявили себя с лучшей стороны, успев за четверть часа нашлепать и раздать несколько сотен списков, чтобы зрители могли видеть не только большую таблицу на стене зала, но и с удобством читать ее, держа в руках белый листик.

Синдзи, кстати, остался этим весьма доволен, потому что мог прочитать новый список, не отрываясь от чашки рамэна в лапшичной неподалеку. Девушки из клуба кюдо Румои и там, впрочем, никуда не делись: они следовали за Черным Демоном, пускай на некотором удалении, но глаз не сводили. И снова Синдзи задумался: сколько в этом игры?

Полуфиналистки обедали в кафе при спорткомплексе, чтобы им не пришлось бегать по незнакомому селению, искать место, а там еще и терять время в очереди. Зато выбывшие с турнира девушки освободились и посыпались кто куда: заедать огорчение или просто наконец-то расслабиться. Синдзи удачно встретил у лапшичной госпожу Акико и поблагодарил за ненавязчивость.

Вотще! Прочие девушки “Великого Похода” предпочли намека не понять, и Синдзи из кольца взглядов не выпустили.

Стажер поболтался еще по улочкам вокруг спорткомплекса, отправил в контору очередной доклад с фотографиями. Получил в ответ поздравления от господина Хирата и шуточную угрозу: смайлик с отрубленной головой от госпожи Хирата. Вспомнил еще о Фурукава-младшей. Подумал, загребая ногами палые листья: не позвонить ли корешу Фурукава?

Передумал. Если окажется, что Фурукава действительно пострадал при землетрясении, то Синдзи просто изведет себя переживаниями, ничего отсюда не умея сделать. Ему в самом деле еще сопровождать красавиц через весь остров. Хорошо хоть, экспресс “Охотск” идет от Китами до Саппоро без пересадок.

Синдзи даже тип и расцветку поезда не вспомнил, так старательно вертел перед внутренним взором пятнадцать подопечных. Но все-таки Синдзи вышел уже из детства, и причину такой старательности быстро понял.

Он почему-то избегал мыслей о Тошико.

Тошико смотрела на крыши городка. Солнце садилось где-то за спиной, на невидимой стороне здания. По стадиону и дальше пролегли черные покрывала теней. Деревья с ало-золотой листвой заиграли драгоценными камнями; облетевшие безлистые деревья проступили на синем закатном небе черными венами.

Тошико вздохнула.

– Не печалься, Принцесса! – Оцунэ и тут не растерялась. Удобно устроившись на лавке, опершись спиной на шкафчик, Оцунэ медленно, с удовольствием, пережевывала батончик, собирая даже упавшие в платок самые малые крошки. На вопросительный взгляд Оцунэ ответила:

– Ничего не могу сделать, люблю “сникерсы”. Так не печалься, Принцесса. Подумаешь, забыла послать Черному Демону воздушный поцелуй. Зато ушатала Королеву Китами. Она вполне ниче так. Могла нам подарков насовать… Кстати, я тут видела на трибунах…

Тошико повернулась, услышав нотки огорчения в голосе Оцунэ. Та, основательно дожевав батончик, сказала:

– Бывший. Весь в белом, козлина. Прыгает и белой палкой машет. За нас болеет, а трубку так и не берет, пальцы стерла звонить… Что же у меня за карма, в мудака влюбиться? Охара!

– Чего, победительница? – Охара не сильно расстроилась от проигрыша. Мальчики очень обижаются, а ей-то что? Родная ферма от нее никуда не денется. Муж, какой там достанется, тоже будет ценить не за рукомашество. Вот Принцессе можно и рекорды ставить, не зря ее на Будокан зовут. Ей-то беспокоиться о замужестве не нужно. Принцессу без куска хлеба папа из дому не выпрет.

– Развей тоску: что нам приготовлено в полуфинале?

Охара вытащила список – совсем коротенький – и прочла:

– Первая пара: наша Синагава против нашей же Тошико.

Синагава, лениво дремавшая под подоконником, спиной к выделенному ей шкафчику, даже не открыла глаз. Выиграть у Тошико она все равно не выиграет, проверено на тренировках. Так чего париться? В полуфинал вылезла, для нее и это хорошо. Пока молодая, можно дурачиться. Потом-то замуж, и привет…

– … Вторая пара: ты, Оцунэ, против той хитрой скромницы.

– Ее уже как-нибудь назвали?

– Да так же, наверное: Скромница.

– Еще бы монашкой назвали!

Девочки посмеялись. Жила некогда госпожа Ходзе Масако из той ветви Ходзе, что рода Минамото. По смерти супруга удалилась в монастырь, но и оттуда правила страной, за что прозывалась “ама-сегун”. Правила столь человеколюбиво и ласково, что слово “ама” – монахиня – надолго потом стало ругательным.

– А последняя пара, третья: Медведица против Рыбачки.

Оцунэ оживилась:

– Тысячу иен ставлю на Рыбачку.

Охара и Тошико переглянулись. Тошико сказала:

– Никто не поддержит. Рыбачка, скорее всего, пройдет в финал.

Оцунэ хихикнула:

– Признайся, ты хочешь сама потереть ей плечики? За Черного Демона?

Тошико фыркнула:

– Вот еще придумали тоже! – но фыркнула не мгновенно. Задержалась буквально на пол-шевеления ресниц. И девочки – фехтовальщицы! – уловили эту мизерную задержку. Переглянулись.

– Та-а-ак, – протянула Охара. – А у на-а-ашей Молнии, ока-а-азыва-а-ается, есть симпа-а-атия.

– Не, ну а чо? – Оцунэ почесала живот и героическим усилием отказала себе в очередном батончике. – Положительный персонаж. Не какой-то там босодзоку, родители сходу одобрят. Основательный мужчина, работник в большой кейрецу. Пока стажер, но какие наши годы? Зато бегать по девкам ему некогда. Где утром положишь, там вечером и найдешь. Удобно! Надо мне послать ему еще поцелуй.

– За ним девки сами бегают, – опять фыркнула Тошико и опять промахнулась.

– Ой! А Принцесса-то, ка-а-ажется, у нас огорчена-а-а?

– Да ты шо! И чем бы, интересно?

– Да, чем бы? Если ей плевать на парня в та-а-акой красивой форме, то почему их высочество изволят фыркать?

Принцесса… То есть, конечно, Тошико! – поняла, что с темы подружки не слезут. Но тут она посмотрела на часы и довольно ухмыльнулась под нос. Еще пять минут, и конец перерыву.

Начнется полуфинал.

Полуфинал, первый бой. Солнце низкое и достает уже только до трибун. Поле в тени; на потолке включили большие белые лампы.

Молния Ками-Сиратаки тоже в белом; Синагава в лиловой куртке Энгару. Желтый флажок вниз, первый сход. Уступать никто не хочет: обмен быстрыми ударами на вытянутых руках, обе стараются бить в шлем; Синагаве опять надоедает раньше и она пытается разорвать дистанцию, сменить образ действий. Но Молнии только того и надо; бац в решетку!

Один – ноль, Молния ведет.

Второй сход; Синагава знает, что не выиграет, но все равно атакует и давит изо всех сил. Позор, если кто-то скажет, что Синагава поддалась девушке из своей команды. Это и на Молнию бросит нехорошую тень. Дескать, что ты за чемпионка, если побеждаешь по сговору?

Снова треск синаев; оба меча разлетаются в щепу на встречном ударе! Замена оружия. Флажки, команда; хлоп!

Миги-котэ-ари. Тот самый удар в правую перчатку. Два – ноль, Молния побеждает всухую.

Поклон. Молния просто уходит. Синагава ищет в толпе Черного Демона – и да, воздушный поцелуй, и прикрыть глаза рукой: ну не смогла я, не смогла!

Трибуны робко смеются. А что поделать! Видно, девчонки свою игру не бросят, почему бы тогда и не посмеяться?

Краткий перерыв; через окна вливается грозный багровый закат. Эх, чуть бы погодя, к финалу! Но и так неплохо; в полосах красного света из окон и белого света потолочных бестеневых установок на поле выходят Оцунэ в белом – тоже представляет Сиратаки – и Скромница в черном, от Масиро.

Два звонка; второй бой.

Скромница атакует змеей, так быстро, что судьи едва успевают заметить выпад. С кем другим и прошло бы, но вот именно Оцунэ таких “цки” нахваталась еще в тренировочных боях против Молнии. Оцунэ чуть отступает влево, давая Скромнице провалиться в атаке – буквально на пол-стопы! – и наносит четкий удар по виску шлема. Скромница приседает, пропуская синай над головой, из приседа выпрямляется и теперь уже достает Оцунэ точно в защиту горла.

Один – ноль!

Гул на трибунах. Фанаты “черных” косо смотрят на “белых”. К “Черным” примыкают “синие” от Китами, ведь именно “белая” вынесла их Королеву.

В поле тем временем второй сход. Соперницы сцепились локтями, положив синаи на плечи друг дружке, уперлись шлем-в-шлем. Скромница шипит сквозь маску:

– Руки прочь от Синдзи! Черный Демон принадлежит нам!

– Да ты что? Правда, штоль?

На выдохе Оцунэ отпихивает легкую противницу; та снова ловко и быстро колет в горло, и опять Оцунэ отступает с линии атаки, но теперь бьет ниже и со всей сукебанской радости.

Удар приходит в кирасу; легонькую Скромницу сносит, как бульдозером.

На трибунах молчание. Подбегает врач. Скромница садится, потом поднимается без посторонней помощи. Кланяется сопернице и отступает на полшага, не поднимая синай.

Иппон?

Судьи совещаются недолго, ведь Скромница сама признает себя побежденной.

Иппон. Оцунэ посылает воздушный поцелуй и проходит в финал.

Солнце окончательно ныряет за горизонт. На улице темно; распорядитель турнира велит включать все освещение. Организаторы довольно потирают руки. Здорово девчонки придумали. Тут и драма, тут и чуть ли не сцена: вон, снова выходит Рыбачка, и трибуны начинают подпевать: “Соран! Соран!”, пока девушка прячет апельсиновые волосы в шлем и ладошкой шлет Синдзи всеми ожидаемый поцелуй.

Напротив рослой Рыбачки низкая и юркая Медведица; кто-то над ухом Синдзи ворчит:

– Запад есть Запад и Восток есть Восток, и им не сойтись нигде…

Пока Синдзи думает, откуда цитата, колотятся два звонка и начинается третий бой, последний бой полуфинала в Китами.

Последний бой полуфинала в Китами длился все отведенные пять минут, а потом еще три добавочные минуты – и ни одного очка не завоевала ни одна сторона!

Рыбачка никак не могла четко, уверенно попасть по шустрой Медведице. А девчонка из Нэмуро длиннорукую Рыбачку не доставала физически. Судьи рядили так и сяк, совещались почти столько же, сколько девушки дрались. В конце концов, решили присудить победу Рыбачке. Трибуны, впрочем, не особо возражали, потому что Рыбачка атаковала весь бой. Все понимали, что при самом лучшем раскладе Медведица могла бы избежать проигрыша, но победить – никак.

Бои финала решили провести прямо сейчас, чтобы не затягивать праздник до совсем уж глубокого вечера. Дали только малый перерыв, четверть часа. Синдзи как раз успел отскочить на воздух и отправить очередной доклад в “белую шкатулку”, настуканный пальцами прямо на ходу, и снова заставил себя не звонить пока приятелю Фурукава.

Потом стажер вернулся в зал. В кои-то веки скандальная слава принесла ему не только неудобства: Черного Демона пропустили на лучшее место первого ряда, к самому барьеру, потому что иначе кому же воздушные поцелуи посылать будут?

Болельщики окончательно поделились на два лагеря: “Белые”, от которых в финал прошли Оцунэ и Молния, против “Черных”, от которых в финале выступала только Рыбачка. Трибуны гудели, репортеры напрасно пытались пролезть к участницам, которых взяли под охрану крепкие парни из мужской секции кэндо. Наконец, прогремели гонги, зарокотали желтые барабаны болельщиков из Саромы, а осветители помигали лампами ради пущей торжественности.

Начался долгожданный финал.

Финал; первый бой. Оцунэ в белом – зрители так и не придумали ей прозванье – и Рыбачка в черном. Зрители ждут, но девушки только смотрят на Черного Демона в первом ряду и всего лишь коротко кланяются. Потом кланяются как положено: залу, судьям, друг дружке.

На трибунах напряженное молчание; рокот барабанов делается тише, тише, потом с финальным выкриком барабанщики выдают короткую дробь и тоже исчезают из эфира.

Два звонка. Первый бой.

Рыбачка атакует первой, рубящими со всех сторон. Оцунэ медленно отступает, но постоянно пытается перехватить инициативу. Синдзи где-то слышал или читал, якобы женское фехтование отличается от мужского в первую очередь скоростью. Говорили, что когда фехтуют женщины, за их движениями можно еще уследить. Не будь Синдзи бейсболистом, он бы, пожалуй, поверил.

На площадке форменная мельница. Кажется, что там три девчонки, восемь рук и пять мечей. Судьи, тем не менее, спокойны и собраны. То и дело показывают скрещенные у колен флажки: обоюдное поражение.

Зрители устали тоже. День по сути окончен. В зале душно: больше двух тысяч болельщиков с утра надышали так, что вентиляция не успевает откачать. За окнами темно: вечер. Пора отдыхать.

Нельзя отдыхать. Сейчас все и решается. Последнее усилие, финал.

Поднят желтый флажок: пять минут истекли. Да как у них сил хватило, столько крестить друг дружку без передышки?

Судьи совещаются. Нет – решили дать все же три минуты, и по той же причине: финал! Победа должна быть четкой и недвусмысленной.

После команды Оцунэ четко и недвусмысленно вырубает сопернице правую перчатку, но в тот же миг Рыбачка столь же четко бьет в шлем, уравнивая игру. На следующем сходе Оцунэ не достает пол-пальца, вряд ли больше. Рыбачка, отклонившись от свистнувшего перед лицом синая, подшагивает и бьет в кирасу сбоку.

Два-один, победа Рыбачки из Румои!

На трибунах радостно прыгают и кричат “черные”. Синдзи не раз ездил с бейсбольной командой по таким вот малым стадионам. Выступал сам, болел за своих. Стажер очень хорошо знает ощущение, когда чувства всех сосредоточены там, внизу, на арене, на том, за кого ты болеешь. Словно бы тот человек – острие твоего меча. Поэтому, когда “черные” запевают “Соран! Соран!” в честь победительницы, Синдзи – сам для себя неожиданно – громко заводит:

– Храбрый Есицунэ ненароком… Хай! Хай! Уронил свой лук в пучину моря… Хай! Хай!

На третьей строке “белые” подхватывают:

– А кругом бушует непогода… Хай! Хай! И морской отлив стрелы быстрее… Хай! Хай!

Рыбачка уходит, а Оцунэ только отступает за линию, снимает шлем, не распуская шнурки на толстенных рукавицах-“котэ”. Девчонки из местных подносят ей воду, салфетки. Новый синай принесли, кажется… Ну да, пять минут мясорубки, могли и завязки сбиться…

Два звонка, второй бой.

В поле выходит Оцунэ, навстречу ей – Молния Ками-Сиратаки. Белое против белого; на трибунах “черных” задумчивое молчание. Кого поддерживать? Если Оцунэ выигрывает, глядишь, у каждой финалистки будет одинаковый счет. И судьи отдадут победу тем, кто чаще выигрывал иппоном. Оцунэ снесла так мелкую Скромницу; а вот у Рыбачки столь ярких побед ни одной.

И это если забыть о Молнии, а ведь она точно не останется в стороне.

Оцунэ машет рукой – конечно, Черному Демону, думают все, и все тихонько смеются. Просто когда тихонько смеются несколько тысяч ртов, по залу проходит самый настоящий ветер.

Молния не машет рукой никому. Положенные по ритуалу поклоны, все. Сравнительно с яркой, открытой Рыбачкой Молния смотрится строгой и чуть ли не угрюмой.

Желтый флажок вниз – начали!

И Оцунэ снова бросается в “мельницу”, как будто не она только что пять минут месила воздух против Рыбачки!

Молния не отступает. Отбив направо, сбросила синай влево, и сразу колющий! Точно в защиту горла!

Правый боковой судья поднимает флажки в одной руке: прошу совещания. Судьи сходятся. Девушки стоят по разные стороны белого квадрата. Синдзи чувствует капли пота на носу и внезапно думает: а жаль, что сейчас не годы Хейан и девушку надо выбирать лишь одну.

Потом пугается собственной отчаянности и думает: наверное, путешествие с гаремом так повлияло.

Совещание закончено, флажки скрещены у ног; колющий постановлено считать не бывшим. Что-то там правый судья углядел неверное. Пускай турнир скорее фестивальный, пускай девочкам разрешено посылать воздушные поцелуи, но все же кэндо – спорт, не мордобой. Попасть мало, надо попасть правильной частью синая в правильную точку.

Команда: продолжайте!

И сразу же Оцунэ прилетает “миги-котэ-ари”, правая перчатка. Один – ноль.

На третьем сходе Оцунэ возвращает удар в левую рукавицу, но Молния упирается синаем ей в кирасу. Обоюдное поражение. Один – ноль.

Четвертый сход. Оцунэ проворачивает синай то слева, то справа; Молния вперед не рвется и колоть в открытую фигуру не спешит. Отходит чуть с линии движения; соперницы танцуют по кругу, по сужающейся спирали – и снова сваливаются в “мельницу”, но тут все понимают, что свои резервы Оцунэ сожгла в прошлом бою. Молния просто быстрее; ну да почему ее так и прозвали!

Удар в шлем; два – ноль. Оцунэ отступает, кланяется, признавая поражение. У нее ноль очков за финал, соответственно, третье место в турнире.

Остался поединок Молния – Рыбачка, он-то и определит, кому достанется первое место, а кому всего лишь второе.

Второе, что сделала Тошико перед боем – перетянула заново шнурки на обеих “котэ”. Потому что первое – тихонько выругалась. Как она позволила себе этим увлечься? Почему вдруг этот мелкий фестивальный турнир, больше концерт, чем спорт, сделался таким важным?

Неужели ей действительно нужен кто-то на трибуне?

Нет. Хватит с нее “кого-то”. Нужен кто-то конкретный, а Тошико более-менее знает одного лишь стажера Рокобунги. Но ведь… Но ведь все должно быть по-другому! Они же встретились чисто случайно. И они наверняка не совпадают ни в чем. И…

Прибежали мелкие девчонки из местного клуба. Повесили ей красную косичку. Хотя и Тошико, и Рыбачка тут гости, но белая косичка на белой куртке будет смотреться… Ну, скучненько. Лучше контраст: красная косичка на белом и белая косичка на черной куртке Рыбачки. Девчушки переглянулись, хихикнули:

– Так вот кто похитил сердце Черного Демона!

– Рыбачка будет сражаться с невообразимой яростью!

Тошико и спросить не успела, каким сортом белены объелись малолетки, а уже прозвенели два звонка и ноги сами понесли Тошико – теперь уже Молнию Ками-Сиратаки – к белой линии.

На белой линии Рыбачка в черном, трибуны орут:

– Спроси у чайки, где там селедка? Приплыла она уже? Хей, бросим сети! Разом! Разом!

Вторая половина зала машет белыми веерами, скандирует:

– Лук относит волнами от брега… Хай! Хай! Прямо к неприятельскому челну… Хай! Хай!

Девушки выходят на центр поля; Рыбачка и тут не обманывает ожиданий публики, посылая Синдзи не только ставший уже привычным поцелуй, но и длинный лукавый взгляд – лишь потом ныряет в шлем.

Желтый флажок: теперь сходитесь!

Хладнокровно, еще спокойно, тихо, ровно… Не думая, с какой ноги… Девчонки делают шаги.

Рыбачка вытягивается в стремительном выпаде – почти как гайдзины со шпагами в кино. Молния сбрасывает укол влево и бьет в шлем; Рыбачка успевает закрыться.

Соперницы расходятся и продолжают медленное кружение вокруг невидимой оси. Синдзи думает: вообще-то, мальчики должны там драться за девочек, а не наоборот. Впрочем, если прям охота подраться, кто мешает? Вон как на Тошико смотрят упакованные в лучшие костюмы мажорчики на верхних рядах. Выбирай любого и бей морду, но сперва признай, что…

Что?

Кто вообще затеял эту идиотскую игру с воздушными поцелуями? Почему все ее так охотно подхватили? Не потому ли хитрый Фурукава прячется? Мог бы и сам позвонить, в конце-то концов. Мало ли, что репортер, на звонок минуты хва…

Тресь!

Два красных флажка.

Точно, Молния.

Второй сход; с колющего начинает Молния. Выпад у нее короткий, зато и быстрый. Рыбачка едва успевает сдвинуться с линии атаки, а ударить в ответ не успевает: синаи сцепляются, девушки сходятся в клинч, уперевшись локтями, воткнувшись друг в дружку решетчатыми масками.

– Отгребись! – Рыбачка шипит вполне разборчиво. – Черный Демон принадлежит нам!

– Вы охренели, сестрицы! – Тошико не отрывает синай от плеча соперницы. – Кто вам напел эту дурь? Мне похрен. У меня нет никого на трибунах!

Госпожа Хигути Итие ничего не писала о женском кэндо и о кэндо вообще. Зато господин Сайто Хаджиме как-то сказал: “Бойца в кольчуге колоть нет смысла”… Это важно? Или с чего вдруг оно вообще лезет в память посреди боя?

– Хорошо! – Рыбачка улыбается. – Если тебе плевать, я не побрезгую. Мне такой парень пригодится в хозяйстве.

И отталкивает Молнию так сильно, как только может.

Молния позволяет себя оттолкнуть, выдергивает синай из блока и снова наносит колющий. Попадает, конечно – только и Рыбачка в тот же миг бьет по правой перчатке.

Обоюдное поражение, счет прежний: один – ноль.

Новый сход; Синдзи потерялся в номерах, но это и неважно. Правее начинают греметь желтые барабаны болельщиков из Саромы. Кричат что-то “черные”. Опять “мельница”, и тут видно, что Рыбачка намного сильнее Оцунэ, и вторую “мельницу” подряд выдерживает легко.

А нет, не легко. Молния ловко заклинила мясорубку и девушки снова толкаются в клинче.

– Это ты охренела, – шепчет Рыбачка. – Бой не настоящий. Зачем подходить к делу по-мужски? Нам достаточно себя показать.

На краткий миг трибуны стихают и девушки, не сговариваясь, поднимают взгляды к барьеру, где совсем недалеко стоит Синдзи. И весь большой зал вдруг понимает: они ждут, за кого будет болеть Черный Демон, баклажан ему в дупло.

Синдзи не думает: больно уж непросто ему показалось это делать. Особенно, когда речь не о любимых и понятных тепловозах. Он только спохватывается, что зал стих почему-то, а надо бы поддержать своего бойца там, внизу.

И он кричит:

– Молния! Принцесса, жги!

“Чтоб тебя,” – краем уха ловит выкрик Тошико. – “Всю концентрацию мне сбиваешь”.

И вдруг понимает, что потеряла Оцунэ, что пыталась вернуть, постоянно оглядываясь на трибуны. Здорово, когда на трибунах кто-то есть, и ты идешь в бой не просто так.

Молния отскакивает на шаг; Рыбачка перехватывает освобожденный из клинча синай; прежде, чем кто-либо успевает сделать хоть что, Молния бьет в левую боковину кирасы, бьет с силой, не “на касание”, как в спорте, а как сотню лет назад господин Хаджиме Сайто наносил “ре-коромо”. Потому-то и сказал, что “бойца в кольчуге колоть нет смысла”.

Рыбачка падает сбитой кеглей. На трибунах “черных” мучительный стон. На трибунах “белых” гробовое молчание от неверия собственным глазам.

Левый боковой судья – красный.

Правый боковой судья – красный.

Главный судья – красный.

Иппон.

– Иппон, – высокоученый наставник Нагаэ улыбался. – Надо же. Я полагал, ты сделаешь ее колющим ударом, что мы с тобой так долго тренировали. Но ничего. И так неплохо получилось. Первое место, все же. И третье место у твоей подруги, госпожи Мацуи. Совсем неплохо для девочек из медвежьего угла.

Тошико вежливо поклонилась. Говорить она совсем не хотела. Плечи болели, как будто она только что в одни руки перебила всех мятежных Тайра, северных варваров и монгольский десант на сладкое. Тошико думала: почему я полезла в мужские игрушки? Зачем оно мне? Разве бы папа не нашел мне хорошего мужа и так?

Папа, как раз, нашел. Чего, думаешь, он тебя сюда отправил?

Слышь, внутренний голос, уйди в тину. Выбрал же время!

– Ну вот, – продолжил довольный наставник, – а ты сомневалась. Теперь готовься, внесу тебя в сетку местных соревнований. Уже настоящих, а не это вот show с поцелуями. Весной будет региональный чемпионат в Саппоро, а по итогам уже и Будокан. Если войдешь хотя бы в тройку, конечно.

Высокоученый наставник Нагаэ вздохнул и поглядел поверх голов, с крыльца спортивного комплекса. Внизу команда Румои трамбовалась в микроавтобус-такси, чтобы ехать на станцию и там успеть к самому последнему сегодняшнему “Охотску”. Стажер, скинувший белое фанатское облачение, договаривался с таксистом, помогал девчонкам закидывать мешки со снаряжением и бережно подавал футляры с длинными луками.

Внутренний голос хмыкнул: ты вот столько мыслей потратила на стажера, а вокруг Синдзи натуральная толпа спортивных подтянутых красавиц и он сопровождает их на вечерний экспресс и целую ночь будет везти на пока что не закрытую станцию Румои.

Рыбачка им недовольна, вяло возразила себе Тошико. Их весь такой любимый Черный Демон в решающий миг болел за меня. То бишь, за соперницу. Фу!

Внутренний голос хихикнул: знаешь ли, многоумная, что ревность – лучший цемент в семейном деле?

Тошико не отозвалась. Усталость вступила в свои права. Какая задница придумала идиотскую шутку с “Черным Демоном”? Неужели Рыбачка? Себя-то она показать показала, а последствия? А Тайчо, зараза, вольная орхидея улиц, еще и подыграла. Ну вот зачем?

– Буду прощаться, – высокоученый наставник Нагаэ поклонился. – Вы же сейчас на станцию?

– Нет, – вмешался Золотой Мальчик, до этих пор изображавший почтение неподалеку. – У меня тут машина, и я охотно подвезу победительницу куда угодно на всем Хоккайдо.

Высокоученый наставник Нагаэ посмотрел на юношу внимательно, подошел к его большой, дорогой и красивой машине. Поднял брови:

– О! Последняя модель.

– Не волнуйтесь, я умею водить и буду ехать осторожно.

– Да уж, надеюсь… – высокоученый наставник Нагаэ зачем-то нагнулся и потрогал бампер, всмотрелся в решетку радиатора, чуть ли не как лошадиную морду, погладил фары кончиками пальцев. – Какая мощь! Сил триста, а? Турбина? Вы и ваша машина довольно-таки известны на Хоккайдо. Легко будет найти, вдруг что.

На этих словах охранники Золотого Мальчика переглянулись, кивнули друг другу, а потом и высокоученому наставнику Нагаэ: намек поняли, хамства не допустим. Охранники стояли позади, в тени, как полагалось, а потому Золотой Мальчик, переглядки не заметивший, польщенно разулыбался.

– Вот хорошо, – Тошико улыбнулась тоже. – Только я с подругой. Мы обе живем в Сиратаки.

С другой стороны из тени выступила Оцунэ. Золотой Мальчик икнул. Золотой Мальчик побледнел; в лучах ртутных ламп лицо его приобрело морковный оттенок.

– Не парься, – Оцунэ некультурно зевнула, культурно прикрыв рот ладошкой. – Не буду я тебе глаза выцарапывать. По крайней мере, пока не довезешь нас до дома.

До дома ехали недолго: остров Хоккайдо, конечно, не крохотный, но машину Золотой Мальчик в самом деле умел водить. И неплохо, как выяснилось, ориентировался в дорогах даже без навигатора. Занявшись привычным делом, Золотой Мальчик восстановил потерянную уверенность в себе. А поняв, что Оцунэ в самом деле скандалить не будет – по крайней мере, сию минуту – воспарил душой и начал сыпать комплиментами, причем обеим девушкам.

Девушки сидели на заднем диване здоровенного внедорожника. Следом за ними шла машина охраны Золотого Мальчика, так что Тошико решила покамест не дергаться и тревожную кнопку в телефоне не давить. Среди богатых семей не принято вести себя плохо. Охранники очень хорошо понимают, кого в случае чего выдадут на расправу семье Танигути. Так что постараются сдержать порывы своего подопечного. Хм. Наверное.

Впрочем, от Золотого Мальчика не пахло спиртным, сам он держался твердо, говорил вежливо и даже с определенным остроумием; примерно через час пути Тошико перестала беспокоиться. Руку, правда, с кнопки не убрала, но для ночной поездки дело обычное.

– … Так что я унаследую семейный флот. И еще в Саппоро у нас кое-какая недвижимость имеется. Есть очень миленький охотничий домик на болотах под Кусиро. Не желаете осмотреть?

Оцунэ вежливо улыбнулась:

– Ага. Миленько. Не врет.

Золотой Мальчик поперхнулся, но с плановой речи не сбился.

– … А главное, мне не надо выгрызать себе положение. Не надо бегать и пресмыкаться, подобно какому-то там стажеру!

Золотой Мальчик выпалил это с чувством, потому как для него понятие “стажер” воплощало все худшее, что Мальчик мог вообразить: вечную зависимость от начальства, безденежье, постоянные тупые придирки, чувство ненужности и малости относительно корпорации… Все то, словом, что в его престижнейшем частном университете профессора экономики называли: “Отчуждение работника от результата труда”. Золотой Мальчик с удовольствием думал, что под его ненавистью к стажерам есть, оказывается, немалая научная база – ну, следовательно, все он делает правильно.

А Танигути Тошико при слове “стажер” вспомнила вполне конкретного человека. И человек этот вовсе не казался несчастным и не испытывал зла на окружающий мир. Если господин Рокобунги кому и завидовал, то имел довольно воспитания совершенно не выказывать этого чувства. Тошико рискнула бы предположить, что стажеру нравилась и его работа на железной дороге, и что он вовсе не считал себя отбросом в цепочке рангов…

А главное: дядя Риота в Хакодатэ не стал бы так разговаривать с отбросами. Он бы просто приказал: убирайте могилы! И все. Тошико прекрасно видела не раз, как подобное бывает в “старых семьях”. Да что там: она с предыдущим парнем – который еще до козлины-компьютерщика – рассталась потому, что тот вытер мокрые руки просто о спину официантки-филиппинки. А че такого: она же “хи-но-мару” понаехавшая. Пусть радуется, что ей тут еще и платят зарплату, реально бешеную по меркам родного захолустья.

Но прежде, чем Тошико подобрала слова, Оцунэ зевнула и пробормотала почти сонно:

– Ты вот сейчас везешь домой только двух девчонок. И то, одна из них мечтает выцарапать тебе бесстыжие глаза. Второй ты пока еще просто пофиг. И ты не понимаешь своего счастья. Я знаю тебя – довольно неплохо – и успела немного узнать ее. Так вот, Золотой ты наш. Лучше, чтобы госпожа Танигути Тошико так и оставалась для тебя недосягаемой мечтой.

– А иначе?

– Про “иначе” потом. – Оцунэ снова зевнула и посмотрела за окно, где как раз проплывали ночные огни Саромы. – Я че сказать хотела-то. Ты вот везешь только нас двоих. А стажер сейчас везет полтора десятка подтянутых стройных красавиц, каждая из которых, слышишь, каждая! Мечтает его облизать.

– Откуда ты можешь это знать?

Оцунэ снова зевнула и умолкла, привалившись к теплому боку Тошико.

– Я знаю, – сказала Тошико ровным голосом. – Им кто-то напел, что стажер может замолвить слово за станцию Румои. А девочки, как бы странно не выглядело, любят родной город. Пускай даже весь он поместится на бульваре Одори.

– Ниче не понял, на всякий случай офигел. – Золотой Мальчик, ничуть не обескураженный, лихо положил машину в левый поворот, выходя на дорогу Е39, что вела к самой Сиратаки. – Он же за тебя болел.

Тошико усмехнулась.

– Мы устали, – она тоже прикрыла веки, обозначая дрему. – Тяжелый день. Ты сам видел. Поговорим потом, а?

Золотой Мальчик пожал плечами и погнал “крокодила” дальше по Е39, потом на развязке сошел с трассы и неспешно покатил по улочкам Сиратаки.

– О, так ты знаешь, где мы живем? Как мило!

Золотой Мальчик горделиво усмехнулся. Девушки выгрузились напротив дома бабки Цудзи.

– Тут недалеко до брата, пробегусь ножками. Спасибо за доставку, бывшенький!

Тошико и Золотой Мальчик посмотрели вслед Оцунэ. Тошико проделала безукоризненно-вежливый поклон, взяла вещи и без единого слова исчезла в дверях.

Золотой Мальчик усмехнулся. Все они так поначалу. Оцунэ тоже, помнится, цену набивала. Ну ладно, что теперь… Будет еще время. Жизнь впереди, чего печалиться!

Он вернулся к машине, созвонился с охраной – те, как обычно, встали за пару кварталов, чтобы не ломать романтику – и приказал возвращаться домой.

Домой Оцунэ пришла поздно, только брат ее вернулся еще позже. Сестре ничего объяснять не стал, да умаявшаяся Оцунэ и не спрашивала. Душ, постель, и спала до позднего утра без задних ног.

Утром, за завтраком брат ее спросил:

– Так вас твой бывший подвез? Неужто вы помирились?

Оцунэ поморщилась:

– Он, урод штопанный, теперь к Тошико подкатывает. Че ржешь! Ни разу не смешно.

– Да как представляю, что девушка из Танигути может сделать со всем так называемым “бизнесом” семьи Золотого Мальчика… Там золотого останется только его кличка. Тошико твоей, наверное, папа утром на обеды больше выдает, чем стоят их ржавые тральщики, все полтора.

– Как “полтора”?

– Один кое-как плавает.

– Стой, братец. Ты же сам говорил: “Плавают рыбы и говно. Корабли ходят.”

– Ну да! – брат всосал остатки рамена, подышал паром от горячего чая. – Дурак он, твой Золотой. Ты вот и готовишь хорошо, и собой ниче так, я упарился корешам носы в стороны сворачивать… Да. Про корабли. Корабли-то да. Корабли ходят. А то, что у них, вот оно именно плавает. Видно же по дыму, там сто лет не перебирали движки. Ну, а второй и вовсе вечно у причала.

Бывший судовой механик решительно рубанул воздух:

– Не, сестра. Это к лучшему, что вы расстались. Не звони больше этому дебилу. Тем более, сейчас. Пускай твоя Тошико его высушит и выкинет.

Оцунэ пожала плечами.

– Подумаю. Ты куда?

– Пойду в комбини. Тебе купить что?

– Апельсинов купи, раз ты сегодня при деньгах. Лавка-то приехала?

Брат кивнул.

– Точно. Как раз на обратном пути и заверну к господину Кандзаки.

Господин Кандзаки выслушал якудзина-адвоката не меняясь в лице, только поглядывал в чистое-чистое осеннее небо, про себя который раз поражаясь невыразимой в словах неземной синеве.

– Значит, вчера девушки вернулись на той самой машине, которую мы тут видели, когда в ней курили те двое… По расчету времени выходит, ехали от Китами прямо сюда. Значит, не соврал, что просто подвез… И вы говорите, этот “крокодил”…

– Это машина Золотого Мальчика. Он пиздец бабник, известный на весь Хоккайдо. Но, чего не отнимешь, культурный: только ухаживает, в кражах и грубостях не замечен. Моя сестра как раз крутила с ним в прошлом году.

– И?

– Он ее бросил. Хотя сестра, конечно, говорила, что она ушла.

Господин Кандзаки Нориясу вздохнул.

– Господин Мацуи. Я просто не вправе влезать в личные отношения. Вот если бы он, упаси нас боги и будды, рискнул ее похищать или хоть сумочку у нее отнял – начинаются наши полномочия. А так – увы. Есть предположения, что подобное вмешательство не будет правильно понято… Моим начальством.

– А тот мальчик в капюшоне?

– А он какой-то очень дальний родственник Ивахара.

Господин староста опять подкрался незаметно. Прямо хокагэ секретной деревни, скрытой в комбайнах! Якудзин-адвокат и продавец апельсинов поклонились, досадуя на себя и гадая: что господин староста успел подслушать?

– Ничего я не успел, не гадайте. Пацан вроде бы живет в Обихиро, далеко отсюда. Ну, где гонки лошадей-тяжеловозов.

– Да, мы знаем, что там гонки.

– О, простите! Я неточно сказал. Он живет как раз перед ипподромом. Он просто приезжал в гости к госпоже Ивахара, а сюда забрел, фотографируя куклы уважаемой старшей Цудзи… Так: мне вон тот апельсин, крайний справа.

Господин староста обменял помятую купюру на теплый яркий плод, поклонился обоим и ушел, не дожидаясь ничьей реакции.

– Может и не успел, – господин Мацуи пожал плечами. – А если и успел, неважно. По крайней мере, обо мне он знает с самого первого дня, но до сих пор молчит.

– Молчит?

– Уж поверьте, я просил это уточнить первым делом.

Господин Кандзаки посмотрел вдоль улицы. Наткнулся взглядом на пять или шесть… Или семь… Да вон и восьмая кукла, засыпанная облетевшими листьями хаги… В общем, господину Кандзаки показалось, что даже творения уважаемой старшей Цудзи смотрят на него издевательски.

Нет, ну как он старосту прохлопал!

Впрочем, господин староста вполне мог служить где-нибудь в интересных местах, знакомиться с интересными людьми, а некоторых из них даже и убивать. Это от армии Япония отказалась по Конституции, но полицейский спецназ всегда востребован, о чем господин Кандзаки знал доподлинно по старой службе в том самом спецназе.

– Что же, – господин Кандзаки вынул смартфон. – Придется мне снять усиление. В таких обстоятельствах расходы на дополнительную охрану шеф не одобрит. Скажет: вы что, собираетесь наблюдать, как девочка целуется? Эх, купите тогда хотя бы апельсинов, господин Мацуи. Сладкие!

– Знаю, чего там. Дайте мне сегодня целых шесть. Отнесу сестре в честь ее вчерашней победы.

– Да, тут половина села у телевизоров сидела до полуночи.

Когда господин Мацуи, огруженный вкусно пахнущими сумками и пакетами, исчез вдали, господин Кандзаки позвонил еще по одному номеру и попросил отлепить маячок от машины Золотого Мальчика. Сколь ни пренебрежительно отзывался беглец из Ямагути о семье парня, но охрана там имелась. Найдут маячок, решат, что некто работает против уже их охраняемой персоны, доложат старшему, начнется скандал между семействами… Тогда – упаси нас боги и будды! – вмешается не только досточтимая госпожа Танигути Котооно. Раздавать по шапкам нерадивой охране придет лично Сегун. То есть, конечно, высокочтимый господин Танигути Шоичи.

Высокочтимый Танигути Шоичи читал газету. Статью про новый кабинет министров, набранный в октябре две тысячи пятнадцатого. Кажется, “Мидорикава Санья” удалось провести туда своего человека. Собственно, в той или иной степени все министры понимают, что Япония держится на корпорациях. На строительной технике “Коматсу”, “Фурукава”, “Хитачи”, на станках и электронике “Мицубиси”, на кораблях “Имабару”, ну и про японские автомобили с мотоциклами забывать не стоит. Но откровенно свой человек в кабинете министров дело крайне выгодное.

Кроме фотоаппаратов и мультиков с красиво полураздетыми девочками японцы очень хорошо делают скоростные поезда. Те самые “поезда-пули”, пролетающие полтысячи километров за час. Если бульдозеры, сухогрузы, магнитофоны, фотоаппараты, автомобили и мотоциклы Япония успешно продает по всему миру, то почему бы не продавать еще и “синкансены”? Например, в Индию, с которой новозначенный кабинет министров завязал некоторые контакты на высшем уровне и уже анонсировал целое совещание транспортников трех штатов: всемирно известного курорта Гоа, лесного и потому лесопромышленного Керала и столичного, сверхсупермноголюдного Мумбаи. Понятно, что назревала скоростная линия, должная объединить все три центра, и “Мидорикава Санья”, конечно, желала бы втиснуть клешню в разрезку пышного пирога.

Высокочтимый Танигути Шоичи прикрыл глаза и начал перечислять в уме: кого из подчиненных направить на то совещание. Требовался человек, хорошо понимающий инженерную специфику, чтобы не согласовать сдуру трассу, невозможную чисто физически на той местности, к тому же способный понимать намеки на… На продуманные подарки, назовем это вежливо. Человека такого следовало подкрепить несколькими исполнительными референтами без фантазии, чтобы не пороли там отсебятину и не путали игру главе делегации. Но для особых ситуаций, неизбежно возникающих при откровенно космических ценах на поезда, которые собиралась… Хм, выставить, назовем и это вежливо тоже… Собиралась выставить корпорация несчастным индусам… Так вот, при больших деньгах обязательно нужен пронырливый и очень дипломатичный сотрудник. И хорошо бы не один. Чтобы следили перекрестно друг за другом и не давали воровать… Хм. Хотя бы – воровать много.

Высокочтимый Танигути Шоичи понимал: есть люди, которые перестанут красть, если только им руки отрубить. Но и то, будут проворачивать схемы словами через рот, а конкурентов пинать ногами. Так пусть же ловкие парни, физически не способные усидеть на месте, воруют ради родной корпорации, чем у самой этой корпорации.

Потом высокочтимый Танигути Шоичи взял обычный листок бумаги. Компьютером он в работе не пользовался. Нужные цифры ему распечатывали в небольшую табличку, где самый важный человек “Мидорикава Санья” черкал обычнейшим карандашом.

Сейчас высокочтимый Танигути Шоичи наскоро прикинул, почем надо продавать поезда. Сколько уйдет на перевозку, страховку, какие могут возникнуть препятствия к совершению сделки. И сколько ради контракта можно потратить на… Продуманные подарки… Даже в мыслях высокочтимый Танигути Шоичи соблюдал этикет, чтобы не проговориться и овощем под капельницей. В его-то возрасте попасть под капельницу уже больше вероятности, чем под машину.

Итак, вот суммы, которые на подарки потратить можно, а больше – уже излишек. Полностью все равно никого купить нельзя, а потому не стоит и швыряться золотом. Правильнее раздать награды верным людям, а еще правильнее – пообещать все наградные деньги тому, кто лучше себя проявит. И пускай члены делегации вывертываются из кожи, достигают первого места.

Кто получит первый приз, пускай сам его и делит по вкладу собственной команды. Если, конечно, не дурак. А если дурак – зачем такой нужен в “Мидорикава Санья”?

Высокочтимый Танигути Шоичи обвел карандашиком итоговые цифры. Привычно затвердил их в памяти, а потом извлек из ящика стола роскошную малахитовую пепельницу, подарок от росиадзинской делегации по случаю очередной важной даты, давно и напрочь забытой. Следом извлек очень красивую и удобную зажигалку, тоже подарок, но старшего сына. Зажигалка вовсе не позолоченная и совсем не роскошная: американская армейская Zippo, вся ценность которой в том, что сын побывал с ней на Иракской войне. Мальчишкой Танигути Таро угодил в мясорубку с туристической группой, и всех их спасли танкисты, и подарили узкоглазому пацану простенькую зажигалку, даже не подозревая, что попали тем самым в яблочко… Японцы высоко ценили простые, практичные, утилитарные вещи, а уж если они с легендой, о!

Зажигалку старший сын преподнес отцу на юбилей; высокочтимый Танигути Шоичи вздохнул. Не получилось у него выйти на пенсию в шестьдесят. Злится ли на него Котооно? Она так и не поседела, не согнулась, и со спины выглядит не старше сорока…

Высокочтимый Танигути Шоичи сжег листик с расчетами в пепельнице. Большая корпорация. Много людей. Немалые деньги готовы платить, чтобы узнать: о чем он сегодня думал? Допустим, секретаря они подкупили. Допустим, внесли сюда подслушку. Про хакеров и говорить нечего: наверняка на теневых биржах можно купить разные там коды, списки акционеров и другое подобное. Так хотя бы мысли и наброски планов высокочтимый Танигути Шоичи постарается утаить от конкурентов.

Ну и друзей, разумеется, ибо сказано: “хочешь обмануть врага, обмани друга”.

Высокочтимый Танигути Шоичи убрал зажигалку, пепельницу не поленился лично вытряхнуть в мусорку и протереть салфеткой, и салфетку бросить в мусорку тоже. Потом он сел в кресло, снова раскрыл газету – потому что именно так полагалось вести себя важному человеку в просторном кабинете на верхнем этаже громадного небоскреба в Токио – и вызвал секретаря, нарочно, чтобы тот вошел и увидел: вот, все как в фильмах Мидзогути Кэндзи. Большой начальник ничего не делает, а только читает газеты.

– … Газеты снова пишут, что нация не желает рожать.

– Но, дорогой, разве мы не выполнили долг перед нацией? У нас четверо детей, да сохранят их боги и будды.

– Суп хорош! А вкус, я чувствую, сегодня новый?

– Тебе не нравится?

– Напротив. Иногда очень полезно пробовать нечто новое. Не знаю, правда, ратифицирует ли это моя печень, а сам я, конечно, рад.

– А почему ты заговорил… Про газеты?

– Вспомнил Тошико. Как там у нее дела?

– Ты не поверишь!

– Неужели нашла мальчика? Надеюсь, не волосатого байкера или защитника природы с кольцом в носу и тоненькими ручонками, словно только что из лапшерезки?

– Дорогой, ты снова не поверишь!

Госпожа Танигути Котооно подсунула мужу… Сперва казалось, рекламную листовку. Потом стало видно: фотография с росиадзинского кладбища Хакодатэ, где расторопные референты подписали имена, фамилии и должности всех участников.

Госпожа Танигути грустно добавила:

– Правда, дочь клянется, что это простое совпадение.

– А почему ты не веришь?

Госпожа Танигути Котооно лишь улыбнулась и поставила на стол тарелку со вторым блюдом: рыбой в особом соусе.

Доев ужин, господин Танигути опер ладони на подбородок.

– С одной стороны, выходец из фермеров. Не наш круг. Абсолютно.

– С другой стороны, мы не Фудзивара. Мы тоже сделали себя сами.

– Не люблю американские идиомы. Пока учил их язык, чуть голову не сломал. Почти никакие слова ничего не значат сами по себе. Вот кто бы мог подумать, что “hell fire” не просто “адское пламя”, а именно “Геена Огненная” из бака-гайдзинской книжки-Библии… С третьей стороны, мальчик всего лишь начинает карьеру. Будь он хотя бы начальником отдела…

– Риота показывал ей какого-то начальника отдела. Вроде как в шутку.

– Даже так? И что же?

Госпожа Танигути Котооно усмехнулась:

– Дочь ответила: “Стажер все-таки больше, чем никто”.

– Ответила вроде как в шутку?

– Дорогой, или ты не знаешь нашу Аварийную! Если она всерьез пожелает именно того парня, нам останется только развести руками.

– Да пусть желает, я только не хочу, чтобы она потом плакала. Мы что, зятя не прокормим, если вдруг чего?

– С четвертой стороны, дорогой, только представь, какой сверхмощный можно развернуть вокруг этого пиар! Мы не отгораживаемся от простых людей. Избранник наследницы Санья…

– Миноритарной наследницы.

– Не сбивай меня с мысли! Вот, избранник наследницы Санья – обычный стажер!

Стажер постучал в дверь. Фурукава отозвался не сразу. Синдзи успел покрыться холодным потом: обычно репортер хватал трубку или бежал к двери при первых же звуках, сколь бы крепко не спал.

Наконец, дверь открылась и Фурукава быстро втянул гостя в прихожую – маленькую, как вся квартира.

– Привет! Я давно тебя не слышал. Ты что не звонил? Случилось… Что?

– Привет, Синдзи. Прости, я вчера только поспал нормально. Пару недель с малой в больнице сидел. Ей при землетрясении балка на руку упала.

Подарки Синдзи не разронял, но высказался примерно как путевые рабочие, когда под конец недели оказывается, что вот эту стрелку и вон там за входным придется рихтовать заново. Фурукава улыбнулся; без очков он выглядел непривычно-мягким. Попросил:

– Ну, не ругайся. Могла бы упасть на голову. Сейчас уже все хорошо. Поговоришь с ней?

– Конечно!

– Эй, госпожа Злодейка, иди сюда. Сам Черный Демон тебя спрашивает!

Хотэру влетела в гостиную, не переодев пижамы с зайчиками, и еще на бегу крикнула:

– Что нос повесил, дядя Синдзи? Стыдно, небось?

По голосу стажер понял, что “Ошибка Молнии” вовсе не мучается.

– Отчего вдруг стыдно?

– Ты же наверняка подумал: “Так и надо этой ходячей чуме Кэзуо!” Разве нет?

– Э-э…

– Ладно, прощаю! – девчонка крутанулась на пятке, вытянув руку в гипсе для равновесия. – Но с тебя желание.

– А вот баклажан тебе, Фурукава-младшенькая. Я тут целый гарем возил по острову. Я нынче закаленный, и мне теперь что женские слезы, что женские чары.

– Ты еще мемуары напиши. Назови: “В Китами и обратно. Полезно и приятно”!

– Уй, какие мы взрослые, какие мы слова теперь знаем!

– У тебя же и училась. Подпишешь мне пару листиков? Похвастаться перед подружками в школе? Я сделала тебя Черным Демоном, не забывай. А раз ты считаешь меня взрослой, так я еще про авторские отчисления вспомнить могу.

– В смысле, ты превратила мою жизнь в кошмар, и еще денег за это хочешь?

– Конечно. Нас на домоводстве учат, что правильная женщина должна всеми силами повышать благосостояние. Не бесплатно же я всем уши сверлила!

– Три автографа.

– Жмот. Я рассчитывала хотя бы на сотню!

– Слышь, вымогательница, я грозный Черный Демон, а не машинка по выжиганию штампов на посохе паломника.

– Раз ты такой грозный, помоги слабой, несчастной, больной девочке со сломанной рукой. Жалко тебе, что ли? Мне еще за лечение платить, а брат все это время не работал и опять ничего в дом не принес.

– Мелкая, ты как смеешь брата унижать перед посторонними?

– Это дядя Синдзи тебе посторонний, что ли? Позор джунглям! Ты сам называл его единственным другом, я на телефон записала!

Просмеявшись, дядя Синдзи выдохнул:

– Хорошо, сотня. Но с тебя бумага, кисти и тушь.

– Заметано. Вот видишь, братец, и с мужчинами вполне можно вести дела. А куда ты завтра поедешь, Черный Демон? Ой, не так! Прости-прости-прости! Куда ты завтра направишь острие своего гнева, о могущественный… Ты что?

– Прости, Фурукава-младшая… – Синдзи разогнулся и перестал беспардонно ржать.

– А я так старалась! Ты меня совсем не ценишь!

– Можно хотя бы ты не будешь набиваться в жены?

– Можно. Я пока не выросла. Вот вырасту…

– Трепещу.

– Трепещи. Так ладно, ты куда завтра едешь? Или в офисе сидеть будешь?

– Какое там. Повезу журналистов на поезде до Ноборибэцу, а там автобусом в горы, и потом вообще канатной дорогой к деревне медведей. Национальный телеканал, не цикада наплакала!

– Фу. Ты напомнил очень грустный фильм. Не хочу про цикад. Лучше давай про медведей.

Вмешался Фурукава, сунув руку поправить отсутствующие очки:

– Там не только медведи. Там утиные гонки. Угадаешь фаворита, можно выиграть костюм айнов из Юкара-но-Сато.

– А они красивые, костюмы?

– Конечно. Вышитые ткани Эдзо славятся с давних пор. Синдзи, слышал?

– Угу.

– Пожри там за меня хорошенько, в ресторане Медвежья Гора отличный дзингисукан.

– Тебе лишь бы жрать.

– Слушай сюда, женщина!

– Ухожу, ухожу, ухожу. Пускай тебе теперь дядя Синдзи рассказывает про пятнадцать кур. Ха-ха!

Девочка исчезла в спальне, а парни переместились в гостиную, она же и кабинет господина Фурукава. Вокруг монитора всю стену занимали фотографии разных людей, пришпиленные прямо к обоям визитные карточки, какие-то неразличимые с дивана тексты.

Гостя, конечно, Фурукава посадил на диван, пригладил волосы, подобрал со стола очки, нацепил, поправил, опять зачем-то провел пальцами по волосам и тогда только выдохнул:

– Ну… Извини ее.

– Да ты о чем, Фурукава! Это ж здорово, что она не рыдает в подушку.

– Вообще-то рыдает. Когда думает, что я не слышу. Ей через неделю спицы вынимать, а это и страшно и больно. Да ну к екаям! Расскажи, в самом деле, как ты вез красавиц.

Синдзи тяжело вздохнул.

– Слышь, может в самом деле лучше про Ноборибэцу и национальный телеканал?

– Неужто национальный телеканал без тебя, такого важного, медведей на Хоккайдо не найдет? Синдзи-младший, я примерно представляю, как там у них все устроено. Столица! Там директор сделает хоп!

Фурукава щелкнул пальцами правой руки.

– … И их прямо туда вертолетом забросят. Без вашего экспресса вообще, хоть он там Super, хоть Hyper Kamuy, хоть в золотистой окраске, хоть в лавандовой.

– Но JR Hokkaido платит за перевозку и отель. Вполне логично послать кого-нибудь незначительного вроде меня проконтролировать расходы и подписать счета.

Фурукава помотал головой. Вынув четыре шпильки, снял со стены фотографию красивой брюнетки:

– Вот она поедет, она там сегодня отвечает за северные префектуры.

Синдзи тихонько присвистнул:

– Да на нее половина острова… Это самое.

Фурукава прищурился:

– Рядом с ведущей национального телеканала, если по уму, должен стоять кто-то из твоего начальства. А ты в лучшем случае за плечом, с папочкой в руках. Как вы на Хакодатэ ездили.

Синдзи поежился:

– Не напоминай! Меня мама после той фотографии женила, и никаких отговорок не желает слышать.

– Резюмирую… – Фурукава потер вспотевшее лицо. – Если платит JR Hokkaido, то поездка нужна больше вам, нежели телеканальям. А если ваше начальство на поездке себя не показывает, выхлоп от поездки должен быть отрицательным.

– Это как?

– Очень просто. Киношники должны что-то снять или сказать в эфир… Такое, что им все равно, они же в вашей специфике не шарят… А вот вам это повредит. И организатор поездки получит по шапке, а свалят все на тебя. Ты же сам говоришь: нужен кто-то незначительный.

– Насчет сказать не знаю, текст всегда согласовывается в дирекции. Нам спускают на исполнение. У меня будет распечатка, что в какой зоне съемки будет сказано, а что ни в коем случае нельзя допускать. Зоны и ракурсы съемки на станции тоже оговорены. Да там ничего крамольного и быть не может, станции ведь публичные по определению. Там куча народу фотографирует… Хотя бы и те же поезда.

Фурукава потер виски. Снова протер очки. Достал из ящика стола пачку своих визиток и подал Синдзи. Стажер принял упаковку – штук пятьдесят, еще в ленточке – и сунул пока в карман джинсов.

– Не забудь в форму переложить, наверняка же в кителе поедешь.

– Ага.

– Вот смотри. Откопируй все документы, что ты получишь. И попроси там автограф… Скажем, у нее.

Синдзи повертел в руках фотографию красивой брюнетки-ведущей.

– А она подпишет? Что я ей скажу?

– Так и скажи: есть, мол, у меня знакомый в “Саппоро Сегодня”. Ваш почитатель. Тоже полевой репортер. Автограф проси прямо на рабочих листах.

– Почему на черновиках?

Репортер ухмыльнулся:

– А я у себя в кабинете, там, в башне, эти черновики с автографом этак типа небрежно и якобы случайно приколю к стене. Вроде как не просто автограф, а мы, типа, работали с этого подстрочника вместе. В нашей среде такое ценится, а потому просьба твоя никого не удивит. Особенно, если ты всем будешь мои визитки раздавать. Никто и не задумается, что это для тебя. В интриге, друг Синдзи, лучше всего стоять вне кадра. Уж ты мне поверь…

Синдзи посопел.

– И что потом?

– И потом, если по итогу поездки начнется разбор залетов… Твои черновики надо будет сравнить с теми подстрочниками, которые организатор предъявлял начальству на согласование. Не удивлюсь, если разница кое-кого неприятно поразит. Автограф докажет, что черновики ты не сам придумал, что работали в самом деле с них.

– Слышь, Фурукава?

– Ну?

– А ты не того… Не перегибаешь с интригами?

– Если перегибаю, то что плохого? Я получу автограф знаменитости, по которой с детства вздыхаю. Из-за которой, собственно, пошел в профессию. Ты не получишь по шапке от начальства, зато с меня получишь ящик “Асахи”.

– Лучше “Эбису”. Не так на мочу похоже.

– Хорошо, ящик “Эбису”. Как я на работу выйду. Ну, и визитки мои попадут в национальный телеканал.

Национальный телеканал приехал снимать медведей только тридцатого октября, в середине сезона соко – “выпадение инея”. Но иней – это у них на юге, а тут, на Хоккайдо, уже пробегают метели. Пока еще нечастые, но уже плотные, щедро напитанные океанской влагой. На линию Хакодатэ выгнали снегоуборочную машину, новейшего зверя серии KiYa 143, полученного лишь год назад. Выгнали пока вхолостую, для проверки механизмов и путевых марок, но стажер, завидев на разъезде Куннуи рыже-алого “носорога”, поежился. Декабрь надвигался неотвратимо, а с декабрем тут шутки плохи. Снег как выпадет в начале календарной зимы, так минимум до февраля и пролежит…

Впрочем, съемочная группа быстро истребила все намеки на посторонние размышления. То ведущая лезла ко всем с вопросами, то операторы пытались отснять что-то там “из окна поезда”, и ворчали, что, мол, окна не очень чистые, и свет не такой, и трясет. Синдзи, понятно, обижался за родную корпорацию и кидался в объяснения; пока он спохватился, ведущая канала вытянула из него чуть не всю автобиографию от юных лет, включая и его увлечение железными дорогами, и недавнее землетрясение, и совсем немного не дошла до турнира в Китами… Но тут стажер все-таки опомнился.

Да, столичный уровень! Прямо видишь разницу между брюнеткой-ведущей и откровенно сельскими красотками из Румои. Синдзи, пожалуй, предпочел бы вторых. Они еще не научились вертеть мужчинами бесшовно и ловко, с ними Синдзи чувствовал себя умным – хотя бы иногда. Ведущая телеканала много где побывала, много с кем находила общий язык; никогда еще Синдзи не страдал столь глубоко от собственной ограниченности и провинциальности.

Пока стажер огорчался, поезд катился по линии Хакодатэ. Справа раскрывался сизый, хмурый по поздней осени залив Утиура; потом состав – уже по линии Муроран – проехал Тояко, Дате, и дальше, вдоль и вдоль берега Утиура. В самом городке Муроран стажер показал за окном поезда: вон по тому берегу мы недавно ехали. Мы, наконец-то, обогнули залив! Киношники устало дремали, и машинально кивнули всей группой: заметили, мол.

Но толком поспать им не дали. Участок до Ноборибэцу поезд миновал быстро. И вот, наконец, группа вывалилась на продуваемый ветром перрон.

Перед станцией стоял нанятый микроавтобус, водителю которого Синдзи подписал документы. Киношники, мигом отряхнувшись от сонной одури, успели что-то там отснять, поймать в кадр ведущую, кусок дороги, берег – буквально за пять минут. Интересно, как бы их ловкость оценил друг Фурукава?

Микроавтобус поднял всех в горы, к нижней станции канатной дороги, которую киношники тоже отсняли, и тоже на фоне ведущей. Или ведущую на фоне станции? Синдзи и сам начал зевать. Остров Хоккайдо не очень большой, но прямых путей тут нет. С прямыми путями во всей Японии напряженка. А Хоккайдо и вовсе считается диким севером. Здесь птице от Хакодатэ лететь “по тетиве лука” семьдесят километров, а поезду вокруг залива ехать, со всеми изгибами, с промежуточными станциями – сто семьдесят. Чуть ли не полный день.

Так что сходу никто в горы не полез. Группа окопалась в большом отеле напротив городского парка. Синдзи, оформив бумаги на оплату от имени JR Hokkaido, занял и себе номер попроще, где провалился в сон, успев только позвонить маме – чтобы сказать, что у него все хорошо – и господину Фурукава, чтобы услышать, что у Хотэру тоже все хорошо. Ну, насколько это возможно. Врачи, разумеется, утешали: молодые кости быстро срастаются! – но Синдзи записал себе в дневник, что надо привезти местных сувениров. И обязательно какие-нибудь айнские вышивки из Юкара-но-Сато, раз Фурукава про них говорил. Сестра точно вспомнит.

Потом стажер уснул, быстро и крепко, как все молодые организмы, проделавшие за день расстояние, которое великие самураи древности проходили чуть не за месяц.

Месяц прятался в снеговых тучах. Ведущая мелькала на фоне медведей. Операторы старались изо всех сил, чтобы ограждение не лезло в кадр слишком сильно. Служители прииска заранее вызвали владельцев – на вид вполне приятную пожилую пару – и те наперебой хвастались в камеру, какие у них медведи к зиме чистенькие, лоснящиеся. И как ловко они танцуют на задних лапах. И можно их кормить, но только особыми чипсами из автомата. И не желают ли гости сделать ставки на утиных бегах?

Гости, разумеется, желали. Синдзи думал: как, интересно, хозяева обеспечат выигрыш нужной утки? Оказалось, что хозяева решили вопрос легко и непринужденно. Выиграли ставки или нет, а получите, дорогие гости, памятный сувенир. И приезжайте еще. И туристов нам привозите. Хоть с Луны, если они будут при деньгах.

Про Луну владельцы, конечно, не говорили, как люди воспитанные. Но очень громко думали.

К обеду распогодилось; вернулись канатной дорогой обратно в Ноборибэцу-онсенте и пошли снимать “адскую долину” с горячими гейзерами. По пути операторы ловили в кадр почти идеально круглое озеро Куттара, потому что кусок триста пятидесятой дороги уже закрылся на зиму, и подъехать к самой воде не получалось. Операторы очень старались и даже что-то успели снять в обход ведущей. Нет, красивая женщина, умная, чудесные ямочки на щеках… Но как же ее много! Синдзи выдыхал и старательно держал каменное лицо.

Вечером поужинали в отеле. За ужином решили ехать сегодня же обратно, чтобы ночным поездом вокруг залива Утиура попасть к первому утреннему парому. Снимали ведущую возле автобуса, в автобусе, за беседой с водителем, на выгрузке в Ноборибэцу; наконец, на том самом перроне, куда неугомонные киношники высадились всего лишь вчера! Стажер, наверняка, не смог бы долго жить в подобном ритме. Только с горы слезли, вечер накатывает, от фонарей рябит в глазах, за весь день так ни разу и не присели – но и сейчас, на платформе, ведущая уверенно командует:

– Свет отсюда. Камеру так… Правее… Я хочу быть на фоне зеленого светофора. Ведь важно, чтобы горел зеленый, правильно, господин Рокобунги? Да? Отлично. Так, парни, еще чуть-чуть. Напрягитесь, последний рывок. Минуты три, мы потом из них нормальную полутораминутную закрывалку сделаем… Готовы? Давай!

Ведущая бесцеремонно втащила Синдзи в кадр – чему стажер нисколько не противился, ибо имел инструкцию от господина Кимура: помогать киношникам во всем, ведь они делают рекламу и привлекают к нам пассажиров! – и отлично поставленным голосом, придав ему только чуточку легкой горечи, сообщила в объектив:

– Мы добрались до чудесного места в нашей любимой стране, и добрались благодаря прежде всего JR Hokkaido.

Ведущая быстрым и легким жестом обвела золотые пуговки на форменной куртке Синдзи, вежливо не коснувшись ни единой.

– От имени всех будущих посетителей парка медведей осмелюсь просить руководство компании: не закрывайте станции, пожалуйста. Иначе как сюда люди-то приедут? Водить машину не всем разрешено, и не все могут рулить по состоянию здоровья…

Опомнившийся Синдзи успел скроить протокольное лицо. Съемки, видать, закончились: операторы убирали технику насовсем, перекладывая все основательно, вынимая батарейки, не заботясь о том, чтобы легко выдернуть камеру и снять что-то мелькнувшее. Конец охоты! Ведущая смотрела в темное вечернее небо; на чудных ямочках таяли мелкие снежинки.

Тогда Синдзи, наконец, отважился выполнить просьбу приятеля Фурукава и протянул собственные черновики с пометками: где стояли, о чем говорили, сколько минут отсняли, какие расходы вошли в счет, а за что Синдзи платил наличкой, потому что так быстрее, или потому, что в маленькой сувенирной лавке не работал терминал. Ему по всем этим отметкам предстояло писать отчет в корпорацию, так что стажер сделал подробный дневник.

Ведущая приняла пачку бумаг, быстро перелистала, просмотрев по диагонали, и столь же быстро подписала каждый лист: ярким синим фломастером, размашисто и заметно, в левом нижнем углу. Явно в пару к личной красной печати начальника отдела общественных отношений, стоявшей на каждом листе внизу справа.

Подняла взгляд на стажера: прямо, бесцеремонно, по-гайдзински. Синдзи смутился, но взял себя в руки и взгляд выдержал.

Ведущая кивнула собственной мысли. Сунула визитки господина Фурукава в карман бежевого пальто; дизайнерское, поди, успел подумать Синдзи… Оторвала от пачки черновиков последний лист, крепко поцеловала посреди, проверила, чтобы отпечаток помады остался четким, и протянула стажеру его отдельно:

– Вашему другу хватит, а это вам! Берите-берите, пусть ваша девушка не раздумывает слишком долго.

Синдзи поклонился – прежде всего стажер обязан уметь кланяться! – положил все в папку, папку в портфель, и подумал: инструкция инструкцией, разрешение разрешением, да и визу “текст согласован” он, Синдзи, видел на бумагах лично. Но все же интересно: с каким лицом будет смотреть сегодня телевизор досточтимый господин Танигути?

Танигути Тошико услышала звук мощного мотора и подумала: наверное, Золотой Мальчик приехал. Она ведь обмолвилась в машине: “Поговорим потом” – вот оно и настало, “потом.”

Ну и что? Ухажеров она не видала? Мальчик вроде бы воспитанный. Вежливо поговорить ни о чем и отпустить, а не захочет внять словами, есть… Иные методы. Скажем, недавно купленный иайто – полная копия катаны, только тренировочная, алюминиевая, не заточенная.

На вовсе уж плохие случаи есть в телефоне тревожная кнопка. С тех пор, как Тошико увидела за тренировками соседа, расписанного картинной галерее впору, телефон она держала при себе постоянно. Вот и сейчас она вышла к гостям, не вынимая руки из правого кармана хакама.

Перед входом в дом госпожи Цудзи стояла машина… Тошико еще не сообразила, в чем отличие, поняла только: не та, совсем не “крокодил”, на котором они ехали с турнира. Она остановилась и отшатнулась к калитке.

Но из машины заранее вышли четыре молодых мужчины в черных костюмах и темных очках – в киношной униформе телохранителей Очень Важного Лица – и они сразу же замкнули вокруг Тошико аккуратную коробочку, отрезав путь во двор.

Двое посубтильнее и помоложе лицом, низко склонившись, распахнули задние дверцы автомобиля. Двое самых здоровых, поклонившись коротко, пренебрежительно, взмахами ладоней велели Тошико садиться в открытую подельниками дверь.

Пятый, у самого капота, начал вежливый поклон – видимо, собирался что-то пояснить. Разумеется, Тошико не стала дожидаться худшего и вдавила тревожную кнопку.

Слева, от заброшенных домов, долетел глухой стук упавшей ставни. По клочьям сырого утреннего тумана пробежала тонкая малиновая спица целеуказателя и уперлась в лобовое стекло точно напротив шофера, рассыпав по мокрой машине веселые красные зайчики. Водитель не успел ни пригнуться, ни увернуться от лазера, ни двинуть автомобиль из прицела, как справа, из-за угла, выбежал продавец апельсинов с плоским стальным ящиком или канистрой в руке. Господин Кандзаки стукнул ящик об асфальт, отчего крышка слетела, а из-под крышки выкатилась и расстелилась точно позади машины шипованая лента.

Только сейчас Пятый завершил поклон и увидел: по лобовому стеклу пляшет лазерный целеуказатель, расцвечивая триплекс возмутительно-веселыми горошинами. Задним ходом не уйти – там за шипованой лентой человек с вполне себе огнестрелом. Его команда нервничает; ладно там Первый и Четвертый между девочкой и калиткой – лица братьев-дегенератов не отражают ничего, кроме холодной мороси октябрьского утра. Но Третий – и особенно ботаник-Второй перед машиной! – натурально трясутся то ли от холода в своих щегольских костюмчиках, то ли, что куда вероятнее, от страха.

– Простите, госпожа из высокоблагородного дома, – Пятый поклонился еще раз. – Мы, собственно, всего лишь хотели бы пригласить вас на экскурсию… По достопримечательностям болот Кусиро, особенно прекрасным именно под конец октября.

От заброшенных домов протянулся второй малиновый луч. Продавец шипованых апельсинов сдвинулся чуть правее, недвусмысленно качнув стволом: руки!

Первый и Четвертый, не потеряв присутствия духа, одинаковыми жестами сунули правые ладони в оттопыренные пиджаки, повернулись боком к Тошико, тоже недвусмысленно намекая: выстрелишь в нас – мы выстрелим в нее, а нас тут больше.

Второй и Третий смотрели на господина Кандзаки Нориясу, как птицы на змею.

Тошико застыла со смешным и бесполезным алюминиевым клинком в левой руке.

И по всей улице на замерших людей таращили нарисованные глаза куклы Госпожи Ведьмы, покрытые сверкающей сединой ночного инея.

Пятый поморщился от смешанных чувств, не позволив себе ни жеста, ни усмешки, чтобы не спровоцировать снайперов из тумана. Подумал: какой кадр пропадает! И еще подумал: какое тут кино, теперь бы выбраться из этого без потерь…

Потянул ветер. Здесь, в горном сердце острова, ветер нечасто достигал такой силы, как на побережьях, но и его хватило разогнать сырой туман. Красивые малиновые лучи целеуказателей исчезли; исчезли облака дыхания замерших в напряжении людей. Господин Кандзаки Нориясу начал выбирать слабину спускового крючка; невидимые снайпера за двести метров отсюда приступили, наверное, к тому же. Третий и Второй, не в силах стоять от страха, привалились боками к сырым крыльям автомобиля. Первый и Четвертый большими пальцами двинули флажки предохранителей.

Прежде, чем все приготовленное пошло в ход, на сцену слева, из-за низкого заборчика, выступил худой мужчина в сильно потертом спортивном костюме. Двигаясь очень плавно и медленно, он сделал буквально полтора шага в направлении Пятого, перед которым поклонился низко-низко, выражая крайнюю степень уничижения.

– Досточтимые высокоуважаемые господа! – прохрипел человек в поклоне; тут куртка-“мастерка”, всего лишь наброшенная на плечи, сползла ему в ноги, и все рассмотрели татуированную всклень спину. С боков драконы, чуть ли не узлами перевязанные, а по центру между лопаток здоровенный стилизованный знак “гора”: типа, ромб с торчащим средним пальцем.

– Досточтимые высокоуважаемые господа! – повторил якудзин, снова простираясь в поклоне. – Мое имя Мацуи Риота. Я очень прошу вас отказаться от вашего намерения. Пожалуйста, будьте так любезны осчастливить меня и уготовить себе добрую карму в семи последующих рождениях!

Пятый еще раз осмотрелся, но никакой надежды не обрел. На спине якудзина написано японским по живому: “Ямагути-гуми”. Демоны пожри лопуха Второго: “Одна живет, никто не охраняет!” А получается, охраняют. Примерно сорок тысяч таких вот “разрисованных” самой большой, самой знаменитой группировки. Люди Ямагути-гуми рассеяны по всей стране, имеют друзей и помощников в таких местах, на которые никогда не подумаешь!

В кармане Пятого зазвонил телефон. Теперь уже Пятый, взглядом испросив разрешения у торговца шиповаными апельсинами, медленно и плавно вынул аппарат из кармана. Выслушал. Снова поклонился:

– Тысячекратно извиняюсь! Трагическая ошибка в определении адреса. Господа, мы уезжаем немедленно, как только вы перестанете слепить шофера.

– Прошу меня извинить, – коротко, не сводя с них глаз и не отнимая руки от пистолета, поклонился торговец шиповаными апельсинами. – Я позволил себе непростительную небрежность, приняв уважаемых гостей за… Не тех людей. Разумеется, вы можете уехать. Тысячекратно прошу простить. Слабенький полицейский лазер. Все пройдет к вечеру. Но сейчас я бы рекомендовал вам сменить водителя.

Как по волшебству, малиновые зайчики пропали с лобового стекла, но Пятый видел, что шофер все еще отчаянно моргает и толчком в плечо велел ослепленному передвинуться на левое кресло.

Затем все гости мгновенно убрались в машину, разом захлопнули двери и медленно, плавно поехали вперед, к подстанции, в сторону святилища, где Тошико весной видела поющих под garmoshka гайдзинов.

Тошико выдохнула.

Продавец апельсинов подбежал к ней, размахивая неведомо откуда вынутой аптечкой:

– Госпожа, как вы себя чувствуете?

– Благодарю, – Тошико заставила себя поклониться. – Я приношу искреннюю благодарность и обещаю, что мой отец узнает о вас в самых лучших выражениях. Вы же из людей семьи Гото?

– Я имею честь служить семье Гото, – коротко поклонился господин Кандзаки. – Вот поэтому я и смотрел на вас так назойливо и невежливо, а порой фотографировал.

Тошико еще сумела выговорить:

– Судя по… Подсветке… Вы тут не один?

Но, прежде чем господин Кандзаки ответил, Тошико затрясло всерьез, и выскочившая из калитки Госпожа Ведьма увела девочку в теплый дом.

Дом Тошико теперь отчаянно не хотела покидать. Но люди из охраны ее отца говорили: нельзя фиксировать ситуацию. Что бы ни случилось, оно в прошлом. Если можешь – двигайся. Физические нагрузки разгонят кровь, тело оживет. Человек удивительно прочная штука. Оклемаешься, если только сама не загонишь себя в отчаяние.

Согревшись горячим чаем, Тошико вышла в большую комнату – ту самую, “под старину”, с открытым потолочными балками, где наставник Нагаэ учил ее колоть… Что толку от мечей сегодня! Пуля поставила точку в судьбе многих и многих знаменитых самураев.

С другой стороны, господин инспектор Фуджита Горо дожил до глубокой старости и умер в собственной постели, окруженный многочисленным безутешным потомством.

Тошико заставила себя выдохнуть и правильно, спокойно поклониться гостям.

Гости – господин Кандзаки Нориясу, оказавшийся вовсе не продавцом апельсинов! – и рядом с ним опасный сосед господин Мацуи Риота, оказавшийся… Вовсе не адвокатом? – поклонились ответно.

– Итак, уважаемый господин Кандзаки, вы работаете на семью Гото.

– Госпожа Танигути, я имею честь служить семье Гото. Как вы понимаете, по паспорту я совсем не Кандзаки Нориясу, но моя семья известна примерно с тех самых лет. Я живу в Абасири, если это важно. Обычно в каждом поколении кто-то из мужчин моей семьи поступает в охранную компанию семьи Гото.

– Обычно?

– Обычно.

– А господин Мацуи Риота… Работает на вас?

– Обычно мы не ведем дел с гуми и с борекудан вообще.

– Но сейчас вы скажете: случай, мол, необычный?

– Случай обычный, – поклонился господин Кандзаки. – Человек необычный.

– Позвольте мне пояснить, госпожа из высокоблагородного дома, – господин Мацуи Риота поклонился коротким поклоном. – Я не беру денег у господина Кандзаки и, тем более, у его старших. Они вряд ли знают о моем существовании.

– Тогда почему…

– Почему я вмешался?

Якудзин вздохнул и посмотрел на уважаемую старшую Цудзи, молча разливающую чай. Госпожа Ведьма хмыкнула:

– Да не разболтаю, не бойся, Мацуи-младшенький. Сплету какую-нибудь историю, не впервой. Помнишь, я тебя отмазывала, когда ты с шелковицы еб… Грохнулся?

– Помню.

– Вот! – отставив горячий чайник, уважаемая старшая Цудзи разогнала горячий вкусный пар пожеванной ладошкой. Хихикнула:

– Твои родители так и не узнали об этом. И не узнали, что ты прятал сигареты в столбе моего забора, в дупле под осиным гнездом.

– Во имя их памяти, прошу вас, уважаемая бабушка Цудзи.

– Ладно уж. Или мне за тебя сказать, Мацуи-младшенький?

Якудзин поморщился:

– Некоторые вещи мужчина должен делать сам. Госпожа из высокоблагородного дома, я вмешался потому, что у моей сестры, знакомой вам по клубу кэндо, нет никого, кроме меня. Почему так вышло, сейчас не место и не время рассказывать. Но по жизни это очень плохо. Я буду счастлив умереть, зная, что у сестры появилась подруга вроде вас.

Прежде, чем Тошико шевельнула губами для ответа, якудзин досказал:

– Для меня ваша ценность не в том, что вы богаты. А в том, что вы другая. Вы не так ходите, не так разговариваете, не так думаете. Может быть, с вами и сестра выскочит из колеи. Теперь же простите, я должен идти. Я бросил дом незакрытым, и не могу вспомнить, выключил я дрель, или она там уже добурилась до центра Земли.

– Примите мою искреннюю благодарность, – девочка поднялась и проделала полный поклон. – Я позабочусь о достойном вознаграждении вашей смелости.

Что с ней могли сделать, она не то, чтобы хорошо представляла – страшно такое представлять! – но, в общем, пару раз могла слышать. Девушку “из высокоблагородного дома”, даже если это не дом старой аристократии, а просто богатая семья, могут украсть ради выкупа. В семьях это учитывают, и детей учат поведению при захвате. Но ведь правильное поведение и покорность спасают не всегда! Бедняжка Фурута Дзюнко подтвердит; а ее случай лишь самый вопиющий и громкий из десятков…

Поэтому надо быть благодарным даже “расписному”, с которым обычно Тошико – и кто угодно из ее семьи – буквально на одну циновку не сядет.

– Не беспокойтесь, уважаемая госпожа, – торговец апельсинами тоже посмотрел вслед якудзину, затем повернулся к Тошико. – Я тут не один. Там, в крайней развалюхе, у нас база. Стоит микроавтобус, в нем аптечка побольше на всякий случай, люди… Вы видели. Автомобилем займутся уже сегодня. Установят, откуда он, кто там… Такой сообразительный.

– И убьют?

– Вряд ли, уважаемая госпожа. До крайних мер почти никогда не доходит. Обычно небольшой вразумляющей… Э-э… Речи… Хватает каждому. Там ведь не такой обаятельный парень, как я, будет разговаривать. Скорее всего, приедет мой начальник, а он…

Господин Кандзаки прижмурился и махнул рукой:

– В общем, ими есть кому заниматься. К вам у меня вот какая просьба. Я вызвал двух человек в поддержку, завтра они прибывают с юга. Вот, я сброшу на ваш телефон их фото. Пожалуйста, посмотрите прямо сейчас, это важно.

Тошико послушно посмотрела. Господин Кандзаки сбросил добрый десяток фото. Молодые красивые парни, в очень-очень разных костюмах.

– Они оба актеры из небольшой студии на окраине Саппоро. Осмелюсь посоветовать вам сделать вид, якобы вы ими… Увлекаетесь. Войдите на сайт, лайкните пару фото, напишите какой-нибудь “розовый” комментарий… Не мне вас учить. И запоминайте их лица, чтобы узнавать с разных сторон, в разном освещении. Как вы понимаете, они могут носить разные имена и разную одежду. Один из них, а иногда и оба, будут сопровождать вас во всех поездках. На расстоянии, как правило.

– Вам понадобится мое расписание, – кое-чему по организации охраны учили даже девочек. Особенно девочек “из высокоблагородного дома”. – Пока оно очень простое. Утром два-три часа я в доме, обычно тренируюсь, а потом делаю задания из университета. Понедельник, среда, пятница – тренировки в додзе Энгару, обычно с двенадцати до шестнадцати. В остальные дни я не покидаю Сиратаки… Что еще? Поездки к родне в Саппоро нечасты, и я обычно знаю о них заранее.

– Госпожа, вынужден обеспокоить вас нижайшей просьбой простить мою бестактность… У вас есть кавалер?

Тошико поджала губы.

– Нет и не предвидится. Видите ли, уважаемый господин Кандзаки, уважаемая старшая Цудзи… Золотой Мальчик всем хорош, но именно для сестры якудзина… Господина Мацуи. А я таких Мальчиков видела много в Токио. Ничего особенного. Стоят ли они хоть чего-то без усилий семьи? Простите глупую девчонку! Я совсем запуталась. В чувствах никакой ясности!

Господин Кандзаки поклонился низко-низко: все таки ждет четкого ответа, поняла Тошико. Придется пообещать, а пообещав – исполнять… Вот и кончилась воля; прощай, теплое лето… Как там у госпожи Хигути: “В ноябре миновало три дня Петуха, средний из них оказался испорчен дурной погодой”. М-да, испорчен… Головы бы снести пятерым придуркам. И шофера не забыть, шестерка драная…

– Господин Кандзаки. Если случится так, что я отправлюсь куда-либо на вечер, я, разумеется, поставлю вас в известность заранее. За день… Устроит?

Господин Кандзаки снова поклонился, теперь благодарно:

– Лучшего нельзя и желать. За день мы все организуем так, что вы не заметите ничего, как не замечали до сих пор.

– Ближайшая поездка у меня… Так, третьего ноября, в День Культуры, “Бунка но хи”, наша секция дает в Энгару показательное выступление. Потом я ничего особого не планирую. Разве что в кафе посидим с Оцунэ.

Оцунэ притащила за собой троицу фуре – тех самых оторв с битами – но сегодня все они выглядели относительно прилично. Девочки и девочки; подумаешь, юбки в пол. Это у вас, на юге, осень теплая. Тут уже совсем скоро снега залягут.

Вели себя девочки спокойно, в разговор предводительницы не лезли, на Тошико поглядывали со вполне понятным интересом и отчетливым уважением. Все-таки она выиграла турнир в Китами, что половина Хоккайдо наблюдала в прямом эфире, а вторая половина успела за истекшие недели увидеть записи боев.

Тошико ежилась и больше всего хотела спрятаться в раковину, и постоянно заставляла себя дышать ровно. Только на показательных выступлениях, на гулком помосте временной сцены, она сумела забыть жуткое туманное утро. Намного легче будет поделиться переживаниями хоть с кем; но можно ли рассказывать Оцунэ? Брат ее не брал с Тошико никаких обещаний, да только Аварийная уже и сама пару раз видала, что бывает от невовремя сказанного слова. Как же трудно молчать!

И Тошико, в полном разладе чувств, спросила:

– Оцунэ, а есть у тебя такое, чего бы ты больше всего хотела?

– Мечта, штоль?

Оцунэ воткнула ложечку в пирожное, облизнула крем с губ.

– А, пожалуй, что и есть. Пожить в Токио. Там столько музыки! Рок, фолк, гранж – чего хошь. Я иногда хожу и прямо слышу, как оно звенит внутри.

– Получается, ты и сама могла бы петь?

– Куда мне! Я видела парней из групп, ну и солисток тоже. Мы не потянем.

– А хотела бы?

Оцунэ потупилась, позвенела в чашке ложечкой.

– Ну… Наверное…

И тотчас выпрямилась, разулыбалась:

– Да ладно тебе, Принцесса. Тебе везет, на концерты ходила, всех видела вблизи. Вон хоть Билли Чаки. Чего хмуришься, южанка?

– Да, видела и на концерты ходила. Примерно год.

– А? – Оцунэ распахнула карие глаза. – А на кого?

Тошико махнула рукой:

– Да все равно. До меня через год, наконец, дошло: они все одинаковые. Твой же Билли что сказал в интервью “Асахи Симбун”…

Тошико покопалась в смартфоне – она теперь так и ходила, не в силах отпустить ребристую красную кнопку на боковой грани – быстро нашла нужную статью и повернула экран к… Подруге? Теперь-то уж?

Оцунэ прочла:

“Несчастливое детство. Одержимость кумирами рока. Плохие оценки. В миг просветления пятнадцатилетний подросток покупает гитару. Прыжок на четыре года вперед. Первый альбом. За певца дерутся крупные студии, и кто-то побеждает. Второй диск удачен, он становится серебряным-золотым-платиновым. Бесконечные гастроли, съемки, фотографии, национальный телеканал, деньги за рекламу.

Годы как поезд в тумане: гремит и шатает, а куда несет, не видно. На полустанках сходят и пропадают за стеной тумана сперва родные, потом и друзья, потом поклонники – наконец, и сам он, прежний, легкий, которого полюбила публика. Сначала в жизни пропадает личное, а потом пропадает и жизнь. За кулисами одинаковые фанатки. Для публики столь же одинаковые подружки. Фотокамеры вдребезги, отловленного папарацци бьют по морде. Дорогой автомобиль — всмятку о фонарный столб. Тяжбы с менеджерами. Группа на грани развала. Передозировки, иски о признании отцовства, дорогостоящее лечение.

Воскрешение: загорелый, отдохнувший, готовый играть рок. Превозносящий трезвость, необходимость физических упражнений и духовной зрелости. Предвозвещает появление нового альбома. Рекламная пауза. И — трагический финал.”

– Здоровая цитата. А своими словами?

– А своими словами… – Тошико заставила себя разогнуть пальцы, расслабить руку. – У всех одинаковый молодежный протест. Сейчас надо быть очень смелым, чтобы протестовать против протеста.

Оцунэ переглянулась с девочками.

– И че?

– Если вы соберете группу – а деньги я найду, я же богатенькая сука…

– Слышь, ты нормальная. Не обижайся.

– Да че тут обижаться, когда все так и есть. – Принцесса опять махнула свободной от смартфона рукой. – Хоть гайдзина к себе в группу возьмите с этой его ебаной гармошкой, только не скатывайтесь во всеобщее стандартное уебанство.

– А твой папа что скажет? Собрать эквипмент на группу – надо монет малость побольше, чем крутые кроссовки купить.

– Это легко, – Тошико улыбнулась. – Открываем сборник речей Абэ Синдзо и читаем.

Девочки снова переглянулись и Оцунэ, на правах старшей, озвучила:

– Зуб даю, Абэ Синдзо ничего не говорил о музыкальных группах.

– Вот, отец это и скажет. Ничего.

Тайчо переваривала мысли минуты полторы. Тошико доела совсем недурное пирожное, допила удивительно вкусный чай. Впрочем, голод – лучшая приправа. После часа показательных выступлений что угодно покажется вкусным. По улице мимо кафе туда и сюда шли люди; Тошико нигде не видела обещанных тайных актеров. Хотя тем утром она тоже никого не видела, а кнопка замечательно сработала.

Тошико заставила себя отнять пальцы от кнопки, вынуть руку из кармана и положить на холодный стол, справа от горячей невесомой чашечки. Оцунэ спросила:

– Слышь. Вот если я фанатка Билли Чаки, почему твой батя не может угорать по Абэ Синдзо? Чисто как мы по музону угораем?

Теперь задумалась уже Принцесса. Правая рука ее, отдельно от прочего, поползла опять к смартфону, и Тошико заставила себя этой рукой махнуть.

– Не знаю! А название группы у вас есть?

Оцунэ едва не подавилась чаем; за нее ответила хулиганка постарше:

– Нет конечно! Мы же это все только что придумали!

– “Лучшие в аду”, – сказала тогда Принцесса. – Потому что вокруг ад, а вы тут будете единственные и неповторимые. Значит: лучшие.

Девчонки переглянулись и Оцунэ вынесла решение:

– Принцесса, ты нас прямо озадачила круче домашки по ингришу. Зуб даю, мы это в натуре перетрем со своими. Но не за пять минут, реально. Ты сейчас на поезд?

– Ага, – Тошико простецки кивнула.

– Тебя проводить?

– Спасибо, Тайчо. Я тоже хочу пройтись одна. Мне надо подумать.

Оцунэ, видать, решила: про Золотого Мальчика подумать. Она понятливо ухмыльнулась и поднялась:

– Ну, тогда не скучай, твое высочество.

Положила на столик зеленую купюру – за себя и своих фуре – и ушла.

Тошико дождалась официантку, расплатилась. Встала, вышла под черное небо поздней осени, почувствовала шеей и запястьями выдох резкого морского ветра, и поняла, что ей следует сделать прямо сейчас. Именно потому, что от одной мысли об этом становится страшно.

Надо пройти до вокзала короткой дорогой, вдоль путей.

Вдоль путей Тошико шла, словно в тумане. Метров триста; может – четыреста, ну никак не более полукилометра! Но вокзал все не приближался, словно бы она месила грунт на месте. Сердце колотилось; ум не получалось отвлечь никакими силами. Ветер качал провода и ветки над крышами выходящих к дороге зданий. Тени прыгали и пугали; Тошико едва не нажала кнопку раза четыре!

Нет. Никуда не годится. Так всю жизнь потом проходишь в страхе. Здесь не Токио. В северных водах Эдзо не водятся психотерапевты!

Тошико остановилась и растерла предплечья накрест, ладонями. Зато здесь водятся настоящие борекудан из Ямагути-гуми. Знак “яма” на спине у господина Мацуи она хорошо рассмотрела.

Вообще-то господина Мацуи полагается сдать полиции.

Но господин Мацуи, как ни верти, ее спас. Не факт, что без его вмешательства мужчины бы не стали стрелять. А уцелеть в случайной перестрелке – лотерея, и не особо выигрышная, этому ее на уроках безопасности научили хорошо.

Взрослый бы, наверное, сдал?

Господин Кандзаки, похоже, не сдал внезапного помощника. А он точно взрослый. Хотя и не Кандзаки никакой, оно понятно: оперативный позывной, мужские игрушки…

Тошико прошла еще шагов двадцать и оказалась в подветренной тени большого здания. С парадной стороны там фотостудия и магазин косметики, а сюда, к рельсам, выходит пустая ночная парковка и торец здоровенного полукруглого ангара.

Взрослый бы Сделал Выбор, поняла Тошико. Именно вот киноварными знаками. То, что гайдзины называют “с Больших Букв”… Ах, до чего же точно написала госпожа Хигути Итие: “Вот бы играть и играть в куклы, в вырезанных из бумаги дам, только в кукольный домик; ах, до чего это страшно – взрослеть! Зачем годы прибавляются?”

Но сдать брата Оцунэ?

Тошико подошла к гулкой стене ангара, дышащей холодом, поскребла пальцем: алюминий, отлично! Баллончик с алой краской она тоже носила всегда при себе: старая привычка, от которой Тошико даже не задумалась отказаться. На гладкий металл цвет ложился лучше не надо; в неровном свете фонарей Тошико сразу видела зарождающиеся потеки и вовремя правила аэрозоль точными движениями тренированных рук. Время от времени ветер стихал, и Тошико слышала слабенькое шипение баллона и еще слабее – шорох ложащейся на вертикаль краски.

Закончив работу, Тошико отступила на полшага, обернулась: нет. Никто не стоял за плечом. Никто не будет гоняться за ней сутками. Не настолько она важная цель.

Нет, подумала Принцесса. Обломайтесь, твари. Я буду жить, ходить, где хочу и писать какие угодно знаки на стенах. Там, где пройдет мой страх, останусь только я!

Отшагнув еще дважды, Тошико обозрела надпись. Большие знаки, высотой в локоть.

«Люди, не взрослейте! Это ловушка!»

Отлично будет видно из окна любого поезда.

Поезда через Энгару все проходящие, стоят мало; ну да платформа высокая, входить удобно и быстро. Тошико вскочила в средний вагон, огляделась – вроде бы никого подозрительного – и почти воткнулась лицом в знакомые начищенные пуговицы на форменной куртке.

Стажер… Как его? Рокобунги.

Ага. Синдзи. Полезай в чертова робота. Мультик.

Стажер поклонился; Тошико остановила официальное представление движением ладони.

– Привет!

– Привет. Поздравления принимаешь?

– По поводу?

– Ну как: турнир в Китами. Ты же выиграла.

– Прости, из головы вылетело. Да и турнир там… Показательный. На публику.

Прошли к свободному месту. Стажер опять закинул сумку наверх, в блестящую сетку. Тошико смотрела на привычные движения и думала: как же здорово, не придется ехать в одиночестве и гонять мысли по кругу страха…

– Ты на работе?

– Относительно. Тут при вагоне свой кондуктор. Я опять везу бумаги.

– Опять?

– А, я же не рассказывал. Вывожу старые счета и вообще бухгалтерию в “белую шкатулку”, там сводят для анализа.

– Ты присядешь, может? Места полно.

Стажер огляделся: вроде бы его помощь нигде не требовалась. Штатный кондуктор справлялся. На всякий случай Синдзи сел так, чтобы в любой момент подскочить и бежать. Но повернулся все-таки лицом к ней и спросил вполголоса:

– Так что случилось? Ты как-то… Напряженно выглядишь.

– Фигассе! Внимательный мужчина!

– Не мужчина, а игрок в бейсбол. Там, знаешь, привыкаешь по дрожанию руки прикидывать, куда полетит.

– Знаешь, господин Рокобунги, я, наверное, расскажу. Но потом, ладно? Расскажи сперва про свои бумаги.

Стажер еще раз обвел взглядом внутренности вагона. Посадка закончилась. Поезд вечерний, осень поздняя. Все в шапках, теплых куртках. Если Тошико кем-то напугана, даже царь морской не подскажет, где искать этого “кого-то”.

Вагон качнулся и пошел с легким щелканьем по стрелкам выходной горловины, пока не разгоняясь. Огни Энгару тянулись по обе стороны, потом остались справа, потом пропали и те. Наконец, “ускоренный” Абасири-Саппоро выскочил на ту самую линию Сэкихоку, бумаги с которой стажер выгребал и выгребал, и все конца той работе не видел.

– … В общем, я добрался до Китами, и там завяз. У них большой вокзал. Архив размером с два таких вокзала, как на твоей Ками-Сиратаки. И там, страшно молвить, реально старые бумаги. Я до сих пор такое в кино видел, больше нигде. Натурально: желтые, ломкие. А даты!

На размашистой дуге от Уонума вагон привычно накренился, и Тошико заметила, как стажер вцепился пальцами в сиденье, чтобы не навалиться на нее, и смутилась почему-то, и прослушала минуты полторы.

– … Читаю сводку о расходах… А потом смотрю, дата на уголке: декабрь сорок первого. Совсем до Перл-Харбора ничего, дня два… Неужели это все сгорит? Ведь это все написано, когда бомбили Перл-Харбор, а вот это — уже когда Хиросиму. Неужели нельзя оставить это для памяти?

– Хиросиму? – Тошико поежилась. – А я бы сожгла. Страшно.

– Да… Ты знаешь, не подумал. – Улыбка у Синдзи получилась растерянная. Прислушавшись к чему-то, стажер вытащил блокнот. – Извини, маленькая пометка по работе.

– Не секрет?

– Не секрет, – Синдзи пристроил блокнот на колене; Тошико подумала: крепкие пальцы. Ну да, он же бейсболист…

– Слышишь, на кривой колеса визжат?

– Еще бы!

– Увод рельсов записываю. Угон тут обычно маленький, скорости на кривых небольшие. А увод перед зимой придется рихтовать… И после того, как снег сойдет, опять. Мой начальник, уважаемый господин Кимура, может по визгу сразу в миллиметрах сказать. А я только вот, пометку сделаю, чтобы местные путейцы тут с измерителем прошли.

Синдзи поежился:

– Я прям слышу, что мне скажет бригадир путейщиков.

– Подожди, а что такое увод? И, заодно, угон?

– Э-э… Прости, если тебе неинтересно…

– Наоборот. Интересно. Ты же видел там, в Хакодатэ, кто моя родня. Семейный бизнес, куда мне теперь деваться.

Тошико облизнула губы и сказала тоном ниже:

– Да и просто интересно. Я еще, когда в аниме видела железнодорожный переезд, удивлялась: как много там огней, знаков, столбиков низких, столбиков повыше, и светофоры все разные – зачем?

– Ну, если не шутишь, госпожа Танигути, объясню так. Слышишь, на стыках удары? Самый-самый признак железной дороги?

– Да.

– Это угон. Колеса бьют в торец рельсов. Сдвигают на доли миллиметра вдоль пути. Просто поездов много каждый день, за год накапливается, приходится задвигать обратно. А увод – смещение рельса поперек пути. Например, когда вагон в кривую ложится и рельс наружу сдвигает, на долю миллиметра. Но вагонов много. Или когда земля от мороза вспухает и линию двигает.

– Звучит несложно.

– Только при путейщиках так не скажи. Рихтуют они до сих пор вручную.

– А я в телевизоре видела, есть специальный состав, “желтый доктор”.

– Так это же синкансен. Скоростная линия. Там денег не жалеют. А тут палка-копалка и кувалда-долбалка.

– Ты занимался?

Синдзи усмехнулся:

– Я стажер. Меня кидают в любое место, где кто заболел или уволился, или не вышел. Я и рельсы рихтовал, и девушек возил… Э-э, прости-прости!

– Я не сержусь, – мило улыбнулась Тошико. – Меня с подругой в тот вечер на машине к самому дому доставили.

Стажер, однако, не проявил ни ревности, ни огорчения. Прикрыл глаза ладонью: мол, прости, не смог помочь – и только. Тошико снова рассердилась – как тогда, в лимузине, на пути в Хакодатэ! – что стажер смеет не обращать внимания на нее, такую чудесную; и радостно почувствовала: оттаивает. Страх отпускает. Она понемногу становится прежней. Способной злиться на невнимание.

– Так ты у нас, получается, не за оклад, а за совесть. Тэцудо-отаку, да?

– Да, – стажер аккуратно подобрал губы, но вместо насмешки столичная девочка уважительно и коротко поклонилась:

– Тебе можно позавидовать. Получить работу, которую еще и любишь… Я вот не могу похвастать. Я пока даже и не знаю, чего хотеть. А у тебя все так ясно и прямо…

– Мне в самом деле нравится железка, – Синдзи пожал плечами. – Она подобна кровеносной системе, только сердец много. Мы вот приедем домой и ляжем спать, а металл не перестанет петь, и будет петь непрерывно. Заступят новые смены. Придут новые люди. Представляешь, госпожа Танигути: процесс непрерывный. От Великого Землетрясения Канто и до сего дня. Без остановок. Люди меняются, а станции живут. Словно храм в Исэ, который пересобирают каждые двадцать лет. Но храм… Он культовый. Есть, нет – ну, традиция и только. А по дороге ездят миллионы.

– Ты всем девушкам такое говоришь?

Синдзи усмехнулся:

– Тут я по сценарию должен обидеться и начать уверять, мол, нет. Ну да, не всем. Всем не интересно, понимаешь?

– Понимаю.

– Один мой… Знакомый… Даже в газету обращался, чтобы станции не закрывали.

Тошико чуть не подскочила в потертом кресле. Так вот с кого пошла вся история со станцией Ками-Сиратаки! Знакомый у него, как же!

Собственно, если она отыскала причину, по которой папа заслал ее в глушь Хоккайдо – следует ей и дальше здесь торчать? Чтобы дождаться, примером, следующей попытки похищения?

До Ками-Сиратаки девушка просидела, как на иголках. Стажер время от времени что-то говорил; она улыбалась или отвечала. Под Сетосе стажеру пришлось помогать кондуктору с погрузкой велосипедов: нашлись отчаянные головы, катающиеся даже в ноябрьскую ночь. На свободное сиденье Тошико никого не пустила. Почему? Она и сама не понимала. Слишком уж много свалилось на нее в конце октября!

На выход стажер, конечно, ее проводил. Пара и пара, никто лишнего взгляда не бросил. Тем более, не повернул головы господин Турист, в той самой жилетке из одних карманов, только уже с толстым густо-синим свитером под ней. Господин Турист стоял на платформе с раскрытым в правой руке телефоном, и судя по писку клавиш, писал кому-то сообщение.

Сообщение.

Отправитель: инспектор Фуджита Горо.

Получатель: Звук арфы.

Копия: Сегун.

Содержание: В этих северных вагонах такие горячие печки!!!

– Печки мы заказали. Старинные вагоны возьмем в Аомори, у них должно остаться. Паровоз линейщики собрали из трех полуживых. С самого августа гоняли по тупикам, теперь гарантируют надежность.

– А что нам скажет уважаемый начальник транспортного цеха?

– Досточтимый господин Танигути, при условии надлежащего ухода и обслуживания – безусловно, транспортный цех гарантирует безотказное движение с пятью пассажирскими вагонами. Но для размещения пунктов обслуживания нам очень важно знать уже теперь маршрут будущего ретропоезда.

– А что нам скажет уважаемый начальник финансового отдела?

– Досточтимый господин Танигути, ретропоезд по сути развлечение. Аттракцион. Игрушка. Ориентируемся на богатых людей.

– Опять Саппоро?

Собравшиеся в “белой шкатулке” переглянулись. Не их вина, что из пяти миллионов населения острова два приклеились к Саппоро!

– Досточтимый господин Танигути, я тут позвонил по старым связям…

– Да, уважаемый господин Санада?

– Мы могли бы посоветоваться с… Представителями малых дорог.

– Частники? Что?

– Мы, JR Hokkaido, будем советоваться с угольщиками и лесовозами? Весь оборот которых двадцать миллионов годовых? А если на их станцию начнет ездить, помилуй нас ками, та самая одинокая школьница, то у них пассажирские перевозки покажут рост в тысячу процентов?

– Придется им покупать второй вагон!

– И новую платформу построить! Целую одну!

Когда раскаты смеха стихли, уважаемый господин Санада снова поднялся и поклонился.

– Тем не менее, уважаемые господа, я взял на себя ответственность сделать намеки. В ответ намекнули, что при наличии интереса с нашей стороны мы могли бы встретиться в ресторане как бы случайно, на празднике. Сейчас именно сезон ритто – “начало зимы”, и ближайший праздник – Сити-Го-Сан – совсем скоро.

Досточтимый господин Танигути поморщился, но рубанул по столу ладонью:

– Угощение организовать от нас! Уважаемый начальник финансового отдела, в этом деле я не желаю слушать ни о какой экономии. Всем этим… Частникам… Надо сразу показать место. Но, уважаемые господа, с нашей стороны все должно быть настолько вежливо и безукоризненно, насколько это вообще возможно. Выделите лучших людей. Привлеките все резервы. Мы должны выглядеть недосягаемой вершиной. Уважаемый господин Санада, кто там соизволил… Хм… Намекать?

Уважаемый господин Санада вынул потрепанный блокнотик величиной не сильно больше коробочки с немецкой леской, что досточтимому господину Танигути подарила Тошико. Открыв блокнотик, уважаемый господин Санада зачитал список, тщательно выговаривая английские названия. Ну, потому что не называть же мелкотравчатых частников “тэцудо”. В мире есть один Royal Navy – английский, и есть одна “Тэцудо”: Нихон Тэцудо. А JR Hokkaido всего лишь лучшая ее часть!

– Итак, Hankyu Railway. Потом Keisei Railway. Также согласились на встречу Ватанабэ из Hitachi Zosen Corporation. Из более крупных: упрямец Амира от Sumitomo Warehouse, болван Кирито представляет Hanshin Railway…

– Вот как высоко нас там ценят!

– Господа, прошу вас не перебивать. Уважаемый господин Санада, продолжайте.

– Зато будет старый лис Генро от Keihan Railway.

– О, этот выест мозги через нижние ворота. Лучше и в самом деле долб… Долболван Кирито.

– Увы, он такой в Японии единственный и неповторимый. На все Railway одного Кирито не хватит.

– Господа! Позвольте же закончить!

– … И от Nankai Railway какое-то молодое дарование, мне даже имя не назвали. Сказали: от нас один человек, все.

Уважаемый начальник транспортного цеха поднял руку, и досточтимый господин Танигути кивнул ему, и тот предложил:

– А давайте позовем еще госпожу Хаттори из Tobu Railway.

– Э-э… Что? Женщину??

– Но, уважаемые господа… Я подумал… Они все-таки наши земляки. Кое-как понимают нашу… Специфику. У Тобу здесь под Саппоро пивоварня.

– Точно! – уважаемый начальник финансового отдела даже хлопнул в ладоши. – Они скоро пятый год, как носятся с этим своим “Wine Express!”

Досточтимый господин Танигути буркнул:

– Тогда еще “Deer Express”. Оленей из окна фотографировать. Оленей у нас полно.

Хлопнул в ладоши:

– Уважаемый господин Кимура, введите первого!

Совещание обратилось взорами к двери, через которую с обязательными поклонами и небольшим чемоданчиком вошел тот самый стажер, имя и первое дело которого к ноябрю выучила вся “белая шкатулка”.

– О! Господин Черный Демон! – уважаемый господин Санада просто обрадовался, что ему теперь можно сесть и спокойно помолчать.

– А мы так давно не слыхали от вас ничего новенького. Мы уж подумали, вас перевели на Кюсю. – Уважаемый начальник транспортного цеха улыбался вроде бы радостно, а вроде и ядовито, не поймешь.

– Или вы женились и остепенились. Немного. – Уважаемый начальник финотдела сплел пальцы и поместил на них подбородок, как меломан в опере перед выходом легендарного тенора. – Много вы не сможете, насколько я понимаю.

Досточтимый Танигути лишь фыркнул:

– Что на сей раз?

Уважаемый господин Кимура, поклонившись, ответствовал:

– Национальный телеканал. При выступлении в деревне медведей и потом, уже на платформе Ноборибэцу… Госпожа ведущая… – тут уважаемый господин Кимура выложил на стол большую черно-белую фотографию, и все зачмокали губами в очевидном восхищении. – … Обратилась к нам, то есть, к JR Hokkaido, с просьбой не закрывать станции. И это вышло в эфир, я проверил.

Первым успел высказаться уважаемый начальник финотдела:

– Что за чушь? Линия Муроран чуть ли не самая прибыльная. Там ничего не планируется закрывать!

– Постойте. Господин Рокобунги, вы же имели согласованный текст выступления?

– Да, уважаемый господин Кимура.

– У вас он сохранился?

– Да, – стажер вынул и подал начальнику кипу черновиков, про себя вознося благодарственные молитвы другу Фурукава. Уважаемый господин Кимура выложил черновики на стол совещаний, и все увидели: в левом нижнем углу синим фломастером автограф госпожи ведущей, а в правом нижнем – прекрасно всем знакомая личная печать -“инкан” господина начальника отдела общественных отношений.

– Очень хорошо. Все согласовано. Все совпадает. Но где та самая реплика?

– Стажер! Последний лист вы куда дели?

Синдзи помялся, посопел, а потом вытащил последний листок – тот самый, с поцелуем посреди! – и развернул его поверх стопки.

Уважаемые господа начальники переглянулись. Хмыкнули.

– Молодежь!

– Не задушишь, не убьешь.

– Сами же на работу приняли. Терпите, уважаемый Санада!

Господин Кимура первым прочитал текст:

– Мой сотрудник не врет. Все реплики ведущей в самом деле согласованы печатью отдела общественных отношений. И та самая реплика, вот она.

Досточтимый господин Танигути вспомнил переглядку в лимузине, сложил в уме два и два, получил вполне предсказуемый ответ: молодой начальник отдела общественных отношений решил мал-мала подставить конкурента, имевшего несчастье привлечь к себе внимание Тошико. Хотя Тошико ничего не говорила о кавалерах; а, впрочем, надо бы у жены поинтересоваться. Еще не хватало ему, начальнику направления, помнить, кто там с кем женихается!

В общем, на согласование в “белую шкатулку” начальник отдела общественных отношений предъявил одни слова – досточтимый господин Танигути прекрасно помнил, что ни малейших намеков на закрытие станций он там не читал! – а стажеру хитрый тануки выдал слова чу-уточку другие, подправленные буквально в единственной реплике, на самом последнем листе. Всегда можно сослаться на: “Конец съемок, мы все устали, ну оговорились, что же теперь – убивать?” Еще, небось, и прикрыть бы стажера предложил, окончательно перетянув беднягу Рокобунги в свой лагерь таким великодушием.

Сам досточтимый Танигути однажды попал в подобную ловушку, после чего и отъехал поработать пол-годика смазчиком-сцепщиком на линии Нэмуро. Так что теперь он отлично понял весь гамбит карьериста. И ведь удалось бы. Если бы тормоз Рокобунги-младший не уберег собственный текст, еще и подписанный столичной знаменитостью-ведущей… Э-э… Не только подписанный. Вон какая помада яркая, лист уже пропитался насквозь… Видать, потому и сберег!

Да екай бы с ними, молодецкими писькомерками, но ведь на всю Японию собственный телеканал их так опозорил! Это вам не сингапурские китайцы! Тут реагировать придется!

– Господин э-э… Рокобунги… Вам, я так понимаю, очень дорог последний лист?

Господин “э-э Рокобунги” медленно кивнул, додумывая: “…И сестре Фурукава обязательно купить вышивку, хоть бы на это пол-зарплаты ушло!..”

Досточтимый господин Танигути вытащил дорогущий смартфон, отснял доказательство преступления в цветах и красках, сделал повелительный жест:

– Забирайте. Господин Рокобунги может быть свободен.

Стажер подхватил бумаги в папку, папку воткнул в портфель, портфель спешно защелкнул, и пропал как сон, как утренний туман. Досточтимый господин Танигути приподнял уголки губ и обвел собрание слегка прищуренным взглядом, под которым у людей сами собой втягивались животы. Выдохнул:

– Как же здорово, что у нас тут не действуют якудза. Представьте себе… Если бы молодой The Deer из отдела общественных отношений втянул в нашу внутреннюю кухню… Скажем, Ямагути-гуми?

– Ямагути-гуми здесь не ведут никаких дел!

– Да что ты говоришь, ботаник гребаный! А кого же мы тогда видели?

Второй надулся и ответил:

– Он беглый. Его сами якудза ищут. Можем сдать, получим денег.

– Так… – Пятый почесал затылок. – Откуда ты узнал?

– По своим каналам.

– Не пойдет, Второй. По своим каналам ты нам уже сорвал поездку. Теперь докажи, что твои каналы дают надежные наколки, а не как позавчера.

Все неудачливые похитители сидели в аэропорту и ждали самолета на Инчон. Пока шум не уляжется, лучше гулять где подальше; в том сошлись и ботаник-Второй, и осторожный Третий, и не особо глубокомысленные Первый с Четвертым.

Второй посопел, но вытащил ноутбук и раскрыл.

– Короче, я прочесал все упоминания на разных там сайтах, по именам поискал. Ну, Мацуи не так, чтобы очень известная фамилия. Но попадается. У него адвокатская лицензия без указания адреса. Выездная практика, типа… Так на закрытых форумах “Ямагути” до сих пор полтора миллиона йен за его местонахождение. Сдадим?

Пятый сморщился и чуть не сплюнул, удержавшись только потому, что аэропорт ведь, все под камерами.

– Нет, Второй. Мы хангурэ, ты же сам говорил. Нам вести дела с якудза в натуре западло. Мы не будем его сдавать. Вот что: сделай-ка нам троим билеты обратно на… На Сити-Го-Сан, пятнадцатое ноября. Вы там с Третьим займитесь основным делом, а мы крутанемся, посмотрим, как что.

Что насторожило Тошико, она поняла не сразу. Шла со станции, и странный звук… Нет, конечно, Тошико не стала выделываться бесстрашием, немедленно положила руку на смартфон, погладила пальцем ребристую тревожную кнопку…

Но звук оказался всего только шорохом шин и знакомым урчанием небольшого мотора. Тошико соступила на обочину, ломая сухую заиндевелую траву. Через мгновение ее обогнал фургончик… Странно знакомый фургончик. Вроде бы она такой видела в теленовостях. Бежевый, с траурно-белой полосой по борту.

Фургончик проехал дальше, к заброшенным дворам, где встал у единственного дома с целой крышей. Звонко стукнула в упоры отодвинутая задняя дверца. Из фургончика выбрались люди, затянутые в блестящие белые костюмы.

Тошико вспомнила свой первый день в проклятой Ками-Сиратаки, и, подпрыгнув, бросилась к дому семьи Мацуи, вдавливая кнопку через каждый шаг.

Оцунэ не плакала. Она сидела на обрезке бревна перед входом, смотрела, как ликвидаторы гонят успевших расплодиться насекомых, и чертила пальцем на обмерзшем стекле: “О, братец мой, я плачу по тебе. Пожалуйста, не изволь умирать!” – и Тошико подумала: глупо, наверное, искать опоры в стихах Есано Акико… Или нет?

Ведь у Оцунэ просто никого не осталось! Родители пропали в море, вместе со сто лет не чиненым краболовом. То ли в шторм, то ли просто расселись швы старого корпуса.

А теперь вот и брат. Причем заметили не сразу. Ну да: праздник, все разъехались по родичам, поздравлять мелких. Сити-Го-Сан так и читается: “Семь-Три-Пять”. Праздник детей соответственных возрастов… Тошико и сама ездила на три дня к тете Акико в Саппоро, и возила подарки множеству мелких родичей. Как по линии Танигути, так и по линии Гото…

– Я вернулась рано утром, и не сразу поняла.

– Ты не плачешь. Плачь, Оцунэ, лучше плачь!

– Я знала, что этим кончится. Мир борекудан потому что. В нем почти никто не умирает своей смертью!

“Не знаю,” – подумала Тошико, – “умру ли я в ноябре. Но я точно буду бояться ноября, сколько живу.” Она присела рядом с подругой, обняла Оцунэ за плечи и та, наконец, расплакалась.

На сигнал кнопки между тем прибежали торговец апельсинами господин Кандзаки Нориясу, и, внезапно, господин Отака Гэнго, прозванный Турист из-за жилетки, утыканной карманами. С визгом оттормозилась полицейская машина, окончательно перебудив окраину возле станции Ками-Сиратаки. Из машины вышел офицер в новенькой форме и невысокий парень с округлым лицом, проницательными глазами.

Откуда еще и стажер прибежал, Тошико просто не заметила.

– Я, это… – Синдзи сопел. – Мимо ехал с бумагами. Дай, думаю, заверну, посмотрю, где тут Молния живет.

Молния Ками-Сиратаки подняла глаза; Оцунэ так и плакала лицом ей в грудь, поэтому девушка не пыталась ни встать, ни поклониться.

– В аду, – хрипнула Молния Ками-Сиратаки. – Первое впечатление меня не обмануло. Здесь все-таки ад.

– Госпожа, мы…

– Вам не за что себя винить, господин Кандзаки. Вам поставили задачу беречь меня, а не всех, кто со мной рядом.

– Фурукава? Боги и будды, ты-то здесь каким ветром?

– Увидел, полиция летит куда-то. Инспектор мой знакомый, я ему помог однажды. Вот, на хвост упал, – тихо ответил стажеру тот самый парень с проницательными глазами.

– Прошу простить, не представил. Госпожа Танигути, вот мой настоящий друг, уважаемый господин Фурукава. Буквально неделю назад он спас меня из весьма неприятной ситуации. Он репортер “Саппоро Сегодня”.

– Но я, наверное, промолчу о происходящем, – Фурукава проявил такт и отступил дальше, к машине ликвидаторов, где полицейский, тоже вполголоса, отчитывался почему-то перед господином Отака Гэнго:

– Да, инспектор. Безусловно, будем искать. Но это висяк, однозначно. Погибший из гуми, а сейчас между Ямагути и Кобе-Ямагути война. Кто угодно мог подъехать в праздничной карусели. Да к нему и помимо праздника ездили, он же адвокатом считался… Говорят, неплохим: не могу судить, не пересекался никак…

Из-за фургона выступил еще один человек; Молния Ками-Сиратаки, окончательно обалдев, узнала в нем высокоученого наставника Нагаэ. И тут поняла: вот почему она постоянно видела то господина Туриста, то высокоученого наставника в поездах! Вместе с торговцем апельсинами все они – слуги семьи Гото. Те самые “лучшие люди”, обещанные мамой еще тогда, весной… Когда Тошико первый раз увидала проклятый бежевый фургончик и небрежно отмахнулась от зловещего предзнаменования!

– Оцунэ… Вставай. В тепло пойдем. К Госпоже Ведьме. Вставай. На нас же смотрят!

На них, действительно, смотрели. Видя, что подругу Тошико поднять не сможет, высокоученый наставник легко подхватил Оцунэ на руки и отнес в дом Госпожи Ведьмы. Взглядом велел стажеру: побудь со своей знакомой, ты ей по возрасту ближе, не нам же утешать малолетних. То же самое приказал господину Фурукава: сходи, мол, журналист. Помоги девушкам рассеять отчаяние. Не надо тебе здесь уши греть, нехороший разговор будет.

К возвращению господина Нагаэ Тедзаэмона полицейская машина уже отъехала. Ликвидаторы закончили работу; акт им подписывал вездесущий господин староста, несмотря на раннее утро, безукоризненно одетый и уже успевший вымочить носки ботинок в росе. Оперативники семьи Гото смерили его тяжелыми взглядами, на что господин староста ответил взглядом ничуть не слабеее. “Вы тут на моей земле,” – отрезал он без единого звука. – “Будьте любезными гостями, и я помогу вам.”

Обменялись поклонами; господин староста сказал:

– Кажется, мы все друг друга знаем.

– В непосредственной близости от охраняемой персоны такое блядство? – проворчал господин Отака, не тратя слов на расшаркивания. – Надо срочно принимать меры!

Господин Кандзаки утер лицо, скомкал салфетку, аккуратно положил в мусорку возле калитки. Осведомился, глядя вроде бы в никуда:

– Отец не отзовет девочку?

Господин Отака ответил:

– Насколько мне известен характер высокочтимого господина Танигути Шоичи, а также его супруги, досточтимой госпожи Танигути Котооно, решать они предоставят ей самой.

– Любимых детей отправляй в странствие? – высокоученый наставник Нагаэ побарабанил пальцами по отвороту пиджака. – Ну, она там сейчас нарешает, на нервах-то.

– Как там ни поверни, – господин Турист плотнее запахнул жилетку. – Мы обязаны сделать нашу работу, не выискивая оправданий. А принять ли ее, или отставить, выберет госпожа Танигути.

Танигути Тошико сняла трубку, словно во сне, двигая рукой словно сквозь ледяную воду.

– Здравствуй, дочка. Я не звонил потому, что не хотел доставлять беспокойства после той… Попытки… Ну, ты поняла…

– Здравствуй, папа. Жалеть меня не следует. Сегодня новости пострашнее прошлых.

– Ты не полагаешь нужным вернуться?

– Ты вот сейчас это спрашиваешь?

– А когда еще, Аварийная? Рядом с тобой уже погибают люди.

Отец помолчал, посопел.

– Маме не звонила?

– Не успела. Но обязательно позвоню. Только в себя приду, а то руки ходуном ходят.

– Жаль, что у тебя все еще нету парня. Поддержка тебе не повредила бы.

Тошико не стала отвечать: “Вокруг меня трое мужчин постарше и покрепче любого парня!” потому что понимала: отец совсем не ту поддержку имел в виду. А ту, за которой Оцунэ поворачивалась на трибуны.

Оцунэ!

Чемпионат!

– Мой господин отец. Я, безусловно, повинуюсь вашему слову. Но покорнейше прошу выслушать мои мысли.

– Говори, Тошико.

– Со всем почтением, господин мой отец. Отъезд плохо скажется на репутации Танигути. Я имела неосторожность пообещать высокоученому наставнику Нагаэ, что выступлю от секции Энгару на ближайшем женском чемпионате. Наверняка, он рассчитывает, что я не сойду с дистанции так скоро. И второе: неделю назад мы начали собирать музыкальную группу. Я надеюсь к весне выйти хотя бы на самоокупаемость. И, наконец, если я оставлю сейчас подругу… У Оцунэ теперь вообще никого нет!

– Оцунэ… Мацуи Оцунэ, так… Мне сообщали… Про группу мне бизнес-план в почту, немедленно… С чего ты вдруг раскатала губу, что все получится… Затраты твои я видел, просто не понял, с чего вдруг столько… А на рекламу ты мало заложила, поверь мне, эти крохи тебя никуда не продвинут… Хотя бы полмиллиона, тогда еще можно надеяться…

Тошико представила, как папа прикрыл веки и бормочет в нос – он всегда так делал, обдумывая сложную сделку или прикидывая, кого на какой пост в корпорации поставить. И, едва Тошико обрадовалась, что все пройдет, отец рыкнул:

– А ты вообще не охренела, непокорная дочь? Это тебе не мусорки расписывать!

У госпожи Хигути Итие ничего на такой случай Тошико не припомнила, но ведь второй опорой она избрала господина Хаджиме Сайто – а уж тот, наверняка, многое мог произнести по данному поводу. Жаль, что печатать это не позволяли тогда и уж точно не позволят сейчас, в мире толерантности и всеобщей милоты… Как же могло выйти, что ее опоры столь несходственны?

– Да, – Тошико поклонилась коротко, хотя отец ее и не видел. Просто подобный ответ следовало всегда произносить с учтивым поклоном, и Тошико уже физически не могла поступить никак иначе. – Да, господин мой отец, я теперь знаю. И все же я очень просила бы вас позволить мне довести начатое до конца.

Отец посопел в трубку.

– До Золотой Недели! Не позже!

– Да, уважаемый старший! – ответила Тошико, не как девочка папе, а как сотрудник начальнику.

– И маме звонок сегодня.

– Да, господин мой отец. В себя только приду.

Длинные гудки. Тошико разжала пальцы, выронив трубку.

Трубку стажер подхватил и положил сбоку от низкого столика. Тошико посмотрела на разложенную бумагу, ленты и заставила себя вспомнить: она хотела сделать погребальный дар. Кодэн. Потому что идти на сумрачный двор тренироваться она пока не могла себя заставить.

Стажер подал ей чашку… Вроде бы воды. Тошико понадеялась, что Синдзи хватит ума ничего туда не вливать “ради бодрости”.

Уважаемая старшая Цудзи почему-то не вмешивалась. Она усиленно кормила и поила чаем неприметного репортера Фурукава, о чем-то выспрашивая. Оцунэ очнулась, но не вступала в беседу, просто смотрела на людей и молчала. Уважаемая старшая Цудзи сунула ей в руки чашечку, и Оцунэ принялась пить чай мизерными глоточками – но все-таки двигалась, не застывая в ужасе и горе, и Тошико заставила себя делать то же самое.

Нарезать бумагу. Сложить конверт – сложить “с зацепом”, чтобы трудно раскрывался. Для подарков на праздники Тошико привезла из Саппоро пачку красивых, расписных, фабричных; сейчас они никак не годились.

Купюры помять и надорвать. Стажер без единого слова пришел на помощь… А кисти рук у него тоже крепкие; впрочем, он же бейсболист; а если бы вот эти пальцы пошли по предплечью, к локтю, и выше… Тошико едва не всхлипнула. Нельзя. Нельзя прикасаться. На людях точно!

И потом: разве она уже все, выбрала себе парня? Нет, понятно, что не Золотой Мальчик. Но, наверное, не проблема выбрать любого из городских знакомых. Следующий приезд в Саппоро, и…

Фигню порешь, хозяйка. Так тебе придется по линии Сэкихоку вообще на ленточки порваться, туда-сюда ездить. Жить будешь в поездах. Тем более тогда выбирай стажера, пускай он тебя по знакомству бесплатно возит.

Внутреннему голосу Тошико ничего не ответила. Руки дрожали меньше, и то неплохо. Дыхание вроде бы пришло в норму.

Помятые купюры в конверт, лицом вниз. Первый раз такое, хотя сколько подарков Тошико переклеила вот за этим столиком! Праздников хватало… Так, подарочный шнур вокруг конверта, и узел покрепче, чтобы не развязать. Не то событие, повторение которого желательно…

Пока Госпожа Ведьма поила чаем Оцунэ и репортера, Тошико тихонько спросила:

– Синдзи, почему местные напрягаются, получая от меня подарки?

Стажер посмотрел на упакованный “кодэн”. Уточнил:

– Ты же пятью тысячами не ограничилась? Которые чисто по этикету полагаются от незнакомого?

– Ну да. Оцунэ одна остается, ей деньги во как будут нужны!

– И в других случаях ты тоже не мелочилась, так?

– Верно.

– У местных нету денег на “кодэнгаэси”, – стажер почесал затылок и мизинцем убрал с брови почти незаметную капельку пота. – Им просто нечем отдариваться.

КОНЕЦ ТРЕТЬЕЙ ЧАСТИ.

Бобров Михаил Григорьевич
Черный Демон

Известие третье :: Черный Демон

Оставить комментарий © Copyright Бобров Михаил Григорьевич (kotfromgomel@gmail.com) Размещен: 01/12/2025, изменен: 01/12/2025. 212k. Статистика. Повесть: Проза Краткие вести Скачать FB2		Ваша оценка:

Бобров Михаил Григорьевич Черный Демон

Известие третье :: Черный Демон

Бобров Михаил Григорьевич
Черный Демон