Мы слишком уж гневны до чьих-то грехов или пятен,
Как будто не ходят свои, точно звери, по следу...
"Где брат твой, о Каин?" - "Прости, мне вопрос непонятен.
Не сторож я брату, а Ты всемогущ и всеведущ.
Найдешь его сам, а меня не тревожь пустяками.
За Совесть спасибо, жаль - дикая, но приручится
И станет послушной, как брат мой, и гладкой, как камень,
Которому легче всего по наклонной катиться".

Столетие - много, а тысяча слов - слишком мало.
Описанный грех со страницы взывает к отмщенью.
"Где брат твой, о Каин?" - "Отец мой, Ты жаждешь скандала?
Зачем вопрошать, если знаешь, и принял решенье?
Ну, сбрось меня в Ад Твой, где нет иудея и грека,
И равным войду я в бессмертие вместе с другими.
И надо-то было всего лишь убить человека,
Чтоб вызвать Твой гнев и прославить в веках свое имя!"

Гордыня и слава - те камни легко поднимаешь
С обочины грязной, а бросить сумеешь едва ли.
"Ты знаешь, где брат мой? Всевышний, быть может, Ты - знаешь?
Я сделал с ним что-то... Забвеньем меня наказали.
Дай вспомнить мой грех и прощенья молить разреши мне!
Без этого тяжко. Без этого - кто я на свете?"
И в полдень весенний, и белою полночью зимней
Мы лишь за себя, за свои преступленья в ответе.

Бывает, конечно, к молитве не гнутся колени,
Спина разболелась и слов для письма не найдется...
Но Ад - это рядом. Спускаешься на две ступени,
И вечной наградой свобода паденья дается.
А там все свои, ведь грехов не придержат в секрете,
Про твой же послушать приходят и с дальних окраин.
Сочувствия, правда, не жди - но, готовый ответить,
В Аду только сам себя спросишь: "Где брат твой, о Каин?"
28.03.12