|
|
||
Во тьме живут иные существа,
Скорей всего неведомы науке.
И вот шуршит бумажная листва,
На ней дрожат впечатанные звуки -
Они шипят, и ластятся, и лю...
И хороводят маленькие тайны.
Закрой глаза - сама себе салют,
Открой глаза - здесь тихо и печально...
черным черствым грустным взглядом
лето зрит в больные корни -
bud_so_mnoy (собака).ryadom
звук важней, но свет проворней -
и пока тебя услышат,
ты угаснешь с этой каше...
поздним солнцем греет крыши
с каждым годом злей и старше.
***
Пустынна станция метро,
последний поезд в час пятнадцать,
с той стороны - не прислоняться -
вагона желтое нутро.
Все выжили и разошлись,
метро уныло симметрично,
сознание и впрямь вторично,
дверь закрывается, смирись...
***
Жизнь - соло. Вам не кажется, струна
слетает на одной и той же ноте
для тех, кто понимает, что в цейтноте,
что жизнь к последней клетке сведена.
Не кажется ли Вам, что потолок
подчас определяет наши стены...
Удержаться и не тронуть,
Не коснуться твоих легких.
Продымить их тихо в дудку,
Так чтоб ты и не заметил.
И тобою прокуриться
Вглубь себя, до тонкой пленки.
И не ждать тебя живого.
Острой пуговицей править
Уходящий вдох под кожу,
Ограничить твои слезы.
Затвердить в оправу капли,
Чтобы были стекла-кольца.
Я на пальцы поцелуи,
Я тебя на них надену.
Я под ноги тебе кину
Оболочки откровений.
Соки также утвердятся,
Превратятся в заграниты.
И заблещут, когда дети
Поменяются ролями.
Я не лгу, ты не читаешь,
Не целуешь моей сути.
Прошлогодних трав не гладят,
Не ласкаются к болоту.
В слово "она" незаметно закрался ноль.
Столько открытых окон - и ни в одном не радость.
Напрасно олово тает, дымит канифоль:
ни припаять, ни склеить то, что от нас осталось.
Фон Триер опять провоцирует на жестокость,
доказывая, что даже красоту можно ногами топтать.
А ты перед зеркалом репетируешь очередную колкость,
которую все равно - сам знаешь - не сможешь сказать.
Суровая лирика - один хрен ничего не расскажет.
Агония продолжается. Бежимте скорей все глядеть!
Все, что от нас осталось: в легких сажа,
в правом кармане - сигареты, в левом - на сигареты медь.
В тамбуре курят, как было указано выше,
Но это внутри, здесь, где горячий воздух,
Где в щели метёт тихонько откуда-то с крыши,
И каждый стоит с сигаретой, как будто возле
Мыслей своих. Они выражаются, может, в дыме,
Что корчится, охлаждаясь, и бьётся клубами,
И их создателю кажутся чуть чужими,
Друг с другом соприкасаясь пьяными лбами.
А он дотлевает, когда сигарета становится целой,
И, пепел с волос сметая, думает о наболевшем,
И, наконец, ожегшись, бросает тело
В копилку к другим, оставшимся и сгоревшим.
В слово "она" незаметно закрался ноль.
В тамбуре курят, как было указано выше,
Напрасно олово тает, дымит канифоль,
Где в щели метёт тихонько откуда-то с крыши.
Но это внутри, здесь, где горячий воздух.
Столько открытых окон - и ни в одном не радость.
И каждый стоит с сигаретой, как будто возле:
ни припаять, ни склеить то, что от нас осталось...
Пять посвящений.
Нике Алифановой:
Во тьме, во сне, в себя-дозоре,
Опять то сплин, то паралич...
"Окликнешь горе - будет горе".
А ты возьми да и не кличь!
Юлии Ставской:
Жизнь - соло. Вам не кажется, стена?
Стена (застенчиво): "Не зна..."
Леде Бархатной:
Сообщение только для вас, от Ле-
ны: мы не погрязли в золе -
и вы!
Буквы цветут
и звуки - те.
От Ле-
ды - свободно...
зы - спасибо ЛЕДЕ!
Павлу Фениксу:
Каким вы "постмодерном" стали...
И что, действительно устали?
Дмитрию Шабанову:
В тамбуре курят, как было указано выше,
Но курение - вред, и зря им в это не верится.
Давайте хоть где-то, хоть даже и здесь напишем:
"No smoking, it"s bad, спросите Шабанова -
или Феникса!"
|