В АМЕРИКУ!
Снова в путь пора! Только вот денег жаль -
нету. А это ж сегодня главное.
Все остальное - пустое, как дирижабль -
тупиковая ветвь в истории воздухоплавания.
Цепелинами чувства мои, словно груши, повисли,
и так же, тучнея, качаются в небе черном.
Все чаще ко мне теперь приходят о смерти мысли.
Словно упорный борей, гоню и гоню их в сторону.
Тогда отступают куда-то на юг, туда,
где их разбирают какие-то очередные болванцы,
и потом терроризируют мирные веси и города.
Засранцы!
Все это придумал однажды немецкий граф,
нагрузившись своим мозельвейном или какою другою брагой.
И я теперь вправе сказать: граф, ты не прав!
И подняться на борт воздушного средства с ракетной тягой.
ДОРОЖНАЯ ПЕСЕНКА
Когда вот она - та черта,
за которой, знать, ни черта.
Или чудных садов газон.
(но скорей всего - как раз он)
Вспоминаются голоса.
Поднимаются волоса.
И тростник-головастик всяк
обращается в дрожь, и ниц
льнет к болоту времени, как
знаки падающих страниц.
Это ветер в деревьях вдруг
тут запутался. Слышу гул.
Слушай, ветер, ты шел на юг,
да вот к северу повернул.
И листаешь теперь блокнот,
мной раскрытый, - наоборот.
Словно ластик, стирай слова.
Под тобою растет трава.
Впереди города, леса.
И гудят внутри голоса.
Перепутавшиеся, те
что зовут и меня к черте,
за которой уже, видать,
ни хрена не переписать...
Не зарекшийся от сумы,
избежавши в тот год тюрьмы,
в меру сил посмущав умы,
вышел сам - да на край зимы.
Там, запутавшись меж ветвей,
про весну прохрипел борей.
И в преддверье ее затей,
все ж вперед зашагал. Бодрей.
В ПУТИ
1
Лишенные ушей моллюски,
легко глотаемые внутрь, и
девчушка рядом в светлой блузке,
чьи на просвет краснеют грудки.
Вдова Клико - не политура!
О, правда мира! - ты лишь в этом.
Вот вам и вся литература.
Как все же мило быть поэтом.
Так в юности я знал об этом.
А нынче что ж! Совсем мудак,
знать, стал, раз мелочным предметом
вновь озадачен. Точно так
субъект рожающего пола,
в мученьях превращаясь в мать,
дает себе порою слово
впредь дядек не пускать в кровать.
Так зарекалась не клевать
говна одна в лесу ворона,
но оставляя крону клена,
слетала к куче вдругорядь.
Так собирался я стишат
в башке ни в жисть не содержать.
Но, бесполезны, вновь кишат,
как в древней книге - "ер", да "ять".
2
Новой войною ООН чревата.
Плевать! Ты в круизе по странам НАТО.
И в турке и в греке провидишь брата.
Одних, знаешь, куча в родне Митхата.
Других же у Ксенечки, что когда-то
была в подружках (О, это свято!)
Ну а душа, так она ж пархата:
взлетит, - и что ей до газавата!
И в дури чужой - нет, не виновата.
Достал ее клип о судьбе солдата.
Ой, - во избежанье густого мата, -
в эфире смените волну, ребята!
3
Хоть взгляды прятал, хоть лелеел мысль я, -
знал чащ кощеевых, всю эту жуть: “жи”, “ши”.
Так стало быть с тобою расплатился,
великий и могучий, о, ужаснейший!
По мостовитым плитам, ленинградовым
ворвется, знаю, как снаряд в собор,
в тьму книжников - торговцев краденным -
что в хазу твой ОМОН (который СОБР).
Тогда в волну, в моря от нечестивого
прочь толковища! серфинг-лыжи смажь.
Пусть будущее чистоводной ксивою
еще Гудзон листнет мне, да Ла-манш.
Зови предателем. Насрать! На свете я
гребной небесполезно вспомнил труд.
Авианосцами тысячелетия
непотопляемыми вдаль уйдут.
И ощущенье, будто все ж вскарабкался
ты разводимого моста на створ,
завис в ту ночь, кода вставала раком вся
мостов система, на подобье гор
(там где землетрясенье, и морщинется
о прошлом негодующе земля).
Так провожающий вдруг на борт кинется
отчаливающего корабля.
ХХХ
Алексею Шведову.
Бестолковое время! Словно б - в воду концы или вилы.
Дружбой клялось, скреблось под твоим забором,
Трепливое, громкие горы наговорило.
А обернулось-то - обыкновенным вором.
Идет себе, как проходятся, листвой своей шурша, что рублями, -
В пожилых таких рощах, среди этих тощих... толстых...
Не б. ! - Ты не брал. Не грабил, не греб, не загребал граблями -
Ни земли, ни воды здесь. Ну разве что - свет да воздух.
Вздрогнешь, будто окликнули:
- словно
в толпе лицо мертвеца мелькнуло, -
осень желтые пальцы клена
уже сюда, в август твой протянула...
...Помнишь, домой возвращаясь из школы,
вдруг загляделся, потом заигрался.
В стеклах высоких в пиджак долгополый
вечер столичный переодевался.
Голос игрушечный, голос высокий
мячиком прыгал во двориках лета.
Странное действо из жизни далекой
люди серьезные правили где-то.
И уводил под булавчатый полог -
к ветхой луне, к незатейливой воле -
в облаке запахов теплый проселок -
в вечную невидаль, в чистое поле...
...С красных гигантов белесый стекает
свет иллюзорный, что опиум маков.
Вниз ли спуститься?
- нам глаза прикрывают
руки холодные, руки оврагов.
Ночью, когда голоса умирают,
все возвращается к небу пустому.
Слышишь, медленный лес подступает
к самому дому?
ХХХ
Несущественные, словно вещи без тени, -
и тогда в них вчерашняя ночь проглядывает,
может, как слова, лишенные ударений,
и рассказчик сплевывает их или проглатывает.
Так и этого лета вечера и дни -
вроде в ворохе, рядом, да вот ведь - края обованы.
Я один, ты одна, он один, - мы на свете одни.
Так - астронавты, летящие в разные стороны.
Там земля дотлевает. Больше нет для посадки мест.
Неприкаянность, как невесомость, уже и не кажется странной.
Никогда не увидеть мне теперь Южный крест.
Да и ты никогда не дотянешься до звезды Полярной.
ХХХ
Об эпосе молит большая война,
а маленьким войнам - рассказик бы только.
И словно под натиском пальцев струна,
прогнулась в шкафу моем книжная полка.
В них нет назиданий, и смутна печаль,
как в песнях ночных, чьих-то письмах невнятных.
О, малые войны, мне жаль вас, как жаль
ребенка, что умер до смерти в солдатах.
ХХХ
Лильке Поленовой в Бостон (E-mail).
на мотив rap
1
Все. Теперь - что хотите.
Мы уже в интернете.
Только, ой! не грузите!
Мысли вылезли? - шлите.
Лучше, нет, не пишите.
Будут деньги - звоните.
И не будут - звоните.
Ждите. Кто-то ответит.
О, свобода ухода!
А охота обратно -
как домой - раз в два года -
из усердия к датам:
перекинуться с братом,
целовать троекратно.
Файл. Запомнил. Сотрите.
Научились? Входите.
Набирать аккуратно!
2
Фин-де-сьекль... ренессанс...
и другие словечки.
Ну, а нам - себя нас
вот бы вызвать!
- У речки?
лет в пятнадцать?
а класс -
“Б” 9-ый?**
............................................
До встречки!
Там - то в мяч... а то в мачо...
На удачу! В пути
будь быстрее!
На сдачу -
всем по сто!...
Не трынди!
Не смотри! Да, я плачу.
Не сейчас! Отойди.
Сохрани все, друг милый!
враг, и даже все, кто,
скажем, слазил мне в рыло
(видно, было - за что).
Так укроет наш Высший -
мой Агдам и Эдем,
твоих - лучших ли... лишних...
(значит - надо зачем).
3
Пусть, как малые дети.
Но в большом интернете.
И кто был, и кто не был,
кого любим и ценим.
И в окне моем небо
голубеет дисплеем
4
Щас проверим.
**Восьмой - ( уточнение адресата.)
ХХХ
Дорогому Ефремову Юре.
И любят, и губят. И видят:
Огонь!
И легкие губы... и пальцев ладонь...
И профиль былого.
И в золоте злак.
И осень.
И вовсе не знаемый знак.
И любят. И губят.
И ввысь!
А потом?
Один или вместе?
И есть ли там дом?
Орбит закавыки... Безлюдье планет...
И в миги и в блики сбегающий свет.
И любят.
И губят.
И что же?
До тла?
Там, в Вильнюсе дождь.
Вся размокла зола.
ХХХ
Ольге Татариновой.
Покорно мы предъявим лету,
как время, ветхой и цветной
листвы обратные билеты
в стране холодной и лесной,
где дни, как граждане, похожи,
и так же за стеклом плывут;
и врет плакат, что жизнь дороже
однажды выигранных минут.
ХХХ
Считали эллины, им вторили готы:
земля - это блин, или схожее что-то...
Узнали: орбиты похожи на кегли.
И все заблуждения их опровергли.
Узнали: земля наша - шарообразна,
а значит, мотанья по ней несуразны.
Но некие гурии глупость бормочут,
как видно, из дури учиться не хочут.
Я жил в одном мире, как блюдечко плоском,
где феи дарили любовь недоноскам.
Я жил в неком мире, где феи, наверно,
об инженерии не ведали генной!
Пора запасаться плацкартным билетом
(хотя на билеты надежда нелепа)
но больно уж глупо быть в городе этом, -
пора укрываться под звездное небо.
А феи... Что феи! Рожайте, дерзайте...
Про завтра - по детским глазам узнавайте.
ХХХ
Стало тихо на душе,
словно в церкви с желтой свечкой,
словно в ветхом шалаше -
в сентябре над сонной речкой.
Испугаюсь взгляда, слова.
Скрип и стать ночной сосны
мне - что оклик из былого,
словно тень из-за спины.
Словно держит на весу
кто-то две глухие чаши,
словно прячутся в лесу
голоса давно не наши.
Вновь иное... Все иное...
Вот над вечером склонюсь.
И страшусь опять покоя,
мира долгого боюсь.
ХХХ
Снова дождь золотой. Заметай,
ветер, листья с полей - в ближний лес.
Поскорее, норд-вест, залатай
голубую прореху небес.
Умер август на мокром песке.
Где в осколки рассыпался свет,
что-то бабье есть в этой тоске
по пожарам действительных лет.
ХХХ
Памяти "лесных братьев".
Как черный рычажок,
когда ты тушишь свет:
чуть слышимый щелчок,
и ничего вдруг нет.
Уснувшая страна -
держава забытья.
И жизнь твоя странна,
как вовсе не твоя.
Не страшен, но безлик,
мрак бродит по углам,
да лестницы язык
цепляется к ногам.
Лес приоткрыт, как слог -
("во рту растут грибы"?) -
Ах, черный рычажок! -
внутри стальной скобы.
А руку б согревал
металл быстрее стен, -
в какой всю жизнь мечтал
сжимать систему "Стен".
ХХХ
Все ты, сердце, искало любви, как радар -
нарушителя, - в небе, на море.
Надоело! Должно быть, прибор мой стар.
Чувства, словно бы стрелки, замерли.
Тишь в округе. Тревога отменена.
Населением мир лелеем.
По кварталам да зонам храпит страна.
Спит дежурный перед дисплеем,
все спокойно, и, глупому, снится, как
молодой - озорно, влюбленно -
за ракетой ракету вонзает враг
в лоно черное небосклона.
И уходят сны, не приносят сны
ничего, усталости кроме.
И спросонья он просит: войны! войны!
словно, сердце, ты - новой крови.
ХХХ
Подмосковья медленные реки
сентябрем обиженным текли.
Знать, навеки из варягов в греки
по пути устали, не дошли,
разметались по равнине серой,
петли сонных мыслей о былом
спутали, забыв, где юг, где север.
Впрочем и не думали о том.
Вновь заманит чей-то голос звонкий,
как приказ на марше "веселей!"
в край, где только скоропись поземки
на листах распахнутых полей,
да из всех - одна еще живая -
спичкой ли, прожектором - луна,
взрывы ветра, и опять немая,
словно самый вид могил, война.
Где Вы, эй! - ахейцы и Онега,
Ладога, Эллада, синь морей!
Явь апрелей и июлей нега
насморочным небом в сентябре
обернулись. Ах, печаль такую
черпаю в истории простой...
...................................................
...здесь, где географию толкую
сыну - при походе в класс шестой.
МАРИАННА (фамилии которой не успел запомнить).
“В день исхода, в ночь инцеста
На пылающей земле”
М. Р.
Словно тот медвежатник, у которого ноготь срезан
(чтоб почувствовать вовремя, когда в сейфе вдруг щелкнет замочек) -
так и я буду думать: день беды моей в общем - полезен.
Но однако ж признаюсь: больно все это очень.
Как на привязи злобная сучек свора,
Дергаются и тявкают орудия на позиции,
рвут (ревут) горизонт, что тулуп грязно-синий. Скоро,
будто ватные эти клочки, людьи души взовьются птицами.
Подмети меня, солнечный веник! Я всего тут осколочек мира,
и в таком же - в ней, немочке с Шпрее (мы друг друга ведь здесь по глазам
узнаем) : "знаешь, в старом веселом Тбилиси - когда-то квартира, -
до того, когда в год попугая влетела в нее "Алазань"...
Там жила одна девушка..." Но вновь памятью сердце залаяло.
Замолчу. И забыл на каком, но понятном одном языке
(она вертит бокал) - и негромко: *
и я слышу: трещит огонек или что там - в руке.
Мы не знали! (не крали), не брали отмычек. Ключами
так привычно играет рука перед дверью твоею. Входя
в здешний дом (что за город?), уж когда и сентябрь за плечами, -
о не плачь! То не слезы, а просто, - ну как там... - как прежде
мы здесь - ...nur Geschwister** дождя.
*Ты знаешь, в Сараево...(нем.)
** только братья и сестры (нем.)
ХХХ
Наташе Бабасян.
Со станции - на станцию - от дальних, -
до перелесков кольцевого круга,
из тех, из городков провинциальных
весна проходит беженкою с юга.
И улицу две парочки с опаской
перебегают в месте оживленном,
где храм метро. И перезвон на Пасху
с небес несет свободу ласк влюбленным.
...Нас злой УАЗ с ужасными глазами
там не догнал, (ни разный "глупай случай"):
железный гроб он зря гремел за нами.
Но так же зря плыл день благополучий.
Когда в крови походная усталость.
Идет весна, на все равно взирая.
И молодость перебегает в старость,
себя от грузной взрослости спасая.
Все чушь! Махнем, как встарь, в Коломну, Истру...
До сумерек воротимся обратно.
Пока апрель, играя в террориста,
не кинул в небо громкую гранату.
ХХХ
В доме этом жили мы не то, чтоб
очень долго, но прорыть успели
метростроевцы до самой почты
два прогона в городском тунели.
Да и то сказать, - поднадоели
нам окрест суглинистые почвы.
А вообще-то, он уже не нужен,
этот нам подземный транспорт. Ты не
шибко, знаю, огорчишься, - Ну же! -
не печалься, говорю. Отныне
будем ездить на большой машине.
Горожан окатывать из лужи.
Впрочем, вру о горожанах. Злоба,
как бы ты сказала - "бытовое"
все еще присутствует. До гроба
время есть пока, чтобы ее я
из себя - в пень - вытравил. С тобою
сядем двое, поразмыслим оба:
что главнее: вечность или личность?
кто смешнее: тети или люди?
Норма это, или неприличность -
среди ночи завалиться к Люде?
.....................................................
(А трагедии в стихе не будет.
Да и к ляду ну ее, трагичность!)
ПОРОЙ.
Жил я, похоже, дальтоником, Люба.
Или вовсе беда с головой моей.
Но нынче зеленые ландышей губы
мне твоих красных гораздо милей.
Знаю, с тобой будет трудно теперь мне.
Да и ты не поймешь, что поделать со мной.
Нет, правда, - поеду, поеду в деревню
этой весной.
ХХХ
Я этот мир собрал из чепухи, -
из шелухи названий и имен,
чтоб как вовне, не увядать и в нем,
где пустырями правят лопухи, -
чертополохом, тишиной травы...
Так пей же всласть хмельное время-мед!
Спасение как тень произойдет
под сенью доморощенной листвы.
Я вещей ложью слов обжег гортань.
Мне больно сделать истины глоток.
И пыльная со мной сжилась герань,
как вражья власть с землею чуждых стран.
Так брось же, брось мне через океан -
размером с небо огненный цветок!
ГРОТОН, КОННЕКТИКУТ.
Звездками острыми четко сколочена
(право, нет спору, - сработано здорово!),
грузным каркасом чуть тронув нас, ночь, - она
вдаль проплывала над омутом города.
Ночью мечтой своей правишь, лавируешь -
Вновь между мыслями злыми, громоздкими,
Словно на яхте воздушной в заливе меж
Смертью кишащими авианосцами.
Ночь все качалась волною причальною.
Сон разгоняя, вдруг звонкая выплыла
Песенка чья-то.
Должно быть случайная
Звездка из ночи в залив сюда выпала.
ХХХ
Аn Jens Herlth
В кириллицу, латиницу играется
внутри себя мой на столе нот-бук.
Признаться, мне порой резвиться нравится,
с ним изменяя вечности, мой друг.
Но вот глаза отвел я от компьютера,
взглянул в окно, а там зависло утро,
дисплеем синим заслонило взор.
В нем, как соринка, словно бы курсор,
скользил по небу “ТУ”. Туда, знать, поспешал,
где нынче сумерки, там к прежним корешам
приходит в города и накрывает старых -
время вечернее воров и мемуаров,
неразборчивы голоса там, гомон работ,
неба закатного над маем окалина.
И настойчиво так потом - ночь напролет
На милой земной окраине
среди какой-то очередной весны
с чьими-то чужими адресами квартирными
сверлили мозг мне трудные сны,
словно бы все прошлое мое демонтировали.
На цветных стадионах я пил гул утр.
Там вратарь, наблатыкавшись брать крученные,
Льнет к воде в перерывчик...
А мир был кругл -
(Среди прочих, - что те же мячи, знать, но - черные...).
Так когда все замрет, смолкнет всяк прораб, -
скопом тех ли ребят, или здешних мачо, -
...мы равно любили зайти в местный паб -
сполостнуть результат очень важного матча...
В АВТОМОБИЛЕ. (ЗАПАДНОЕ ПОБЕРЕЖЬЕ).
Андрею и Лизе.
Я все хочу сказать тебе, дорогая,
давай-ка рассудим (и, значит, заявим) честно:
наша жизнь так мила нам, что никакая другая...
А стало быть, в мире когдатошнем - попросту было тесно.
Не было места.... Признаем же: слава Богу,
что, как батька в мохнатой шапке - закат из-за моря спицей
тянет, вяжет дороги. "Движение - все! Цель - сама по себе - немного,
просто, скажем - ничто", - (и не кажется, и не снится).
Пляшет спица спидометра. Скоро проскочим город.
Дальние гор отроги, бары окраин здешних -
все занавесит черным знаменем ночь, - накроет,
как корешей ушедших, тех грешных - из жизней прежних.
Ты молчишь. ( - Не грустишь?)... Я давлю на акселератор.
А лишь позовут на общую, - чтоб со зведками чокаться, - пьянку,
(путь мне важно укажет патрульный, - как кличут у них тут: - "Патер"?),
тогда ты хватай - в две руки - как рассветное солнце, баранку.
ХХХ
В мире словечки,
Как человечки.
Их обижали,
Они убежали.
ХХХ
Можешь прожить ты годиков триста,
Можешь всего-то - тридцать и три.
Но должен однажды убить террориста.
Или снаружи, или - внутри.
В РЕСТОРАНЕ.
1
Напротив присели парни
При разгоаоре с которыми
Даже и первая заповедь
Не кажется неприрекаемой
2
Торгаши, воришки!
Как дела-делишки?
Не съели... не сели...
Еще нет пока?
Ну привет - пока!
НА ПРЕЗЕНТАЦИИ
На презентации золота слов
шлепками овации падали.
Не странно ли: столькие из орлов
питаются падалью.
ТАНЬКА
Вот трахаются
Две милые девочки
Меня не зовут
Никакой духовности
Очень красиво
ХХХ
Самолет взлетевший в последний момент
С горящего авианосца
Твердая радость спасения
Но вот
Монотонная мысль о том
Что аэродромов нет
ТОВАРИЩУ БИОГРАФУ
Обо мне пиша, хотя бы
Ты меня спроси, кто я:
Только прожитые бабы,
Только мертвые друзья.
ХОККУ
Вновь вьюжная ночь.
Все жду. Теперь-то уж - дочь...
Переживаю.
ХХХ
Анастезия из грусти и слез.
Вот-вот отпустит. Теперь - всерьез.