Марине

Подсчёты камешков, подкидыванья птиц,
капель из краника, осунутого медью,
давным давно, где солнца белый шпиц
облаял двор, и, переполнен снедью,
уснул в вершинках тополей, 
в волненьи слитном, беспрестанном,
как волны синя-окияна, 
где Кит чернильный средь морей.
...Он воду пьёт. И дышит. И гудит,
дымы пуская без обмана,
чтобы штормами шевелил Нептун, сын краба и тумана,
Царь всех царей. 
Там горе-не беда,
и медь оркестров ярче злата,
за всё, навечно виновата
пока, по стыкам, поезда
уходят в жёлтый семафор,
а проводник в зеленой шапке,
мельчая, как веночек зябкий
в нору ушел, 
уехав,
вор.

А двор -
один среди камней.
А город горбится кружится,
и если задушили птицу,
вот новые среди ветвей
роятся, кормятся, галдят,
желты и клювики, и ноги.
И коврики, как осьминоги 
в подъезде стареньком лежат.
Уже не помнят ничего, 
уже им нужное лекарство
не здесь, а в тридевятом царстве.
И 
скоро отдадут его.



Умрн.