Haile Ande Faile!

         Я не буду говорить высоких слов и кидаться глупостями, хватит того, что мысль моя чиста и находит свое выражение. Но найдет ли оно подтверждение? Будет ли жить дальше, после смерти создателя?

         Я пишу, задумавшись: "Зачем?". Ответа не нахожу... Проклятый будет вновь не понят. Глупые читатели не научились смотреть без привычной для них призмы.

         Меня спасает только одно: красота и величие Музыки. Что был бы я без нее?

         Ей обязан я, и ей говорю я честное спасибо. В какой-то мере она изменила меня и сделала другим: вознесла на одну ступень выше, с земли, где стоят люди, выше по лестнице, а дальше я пошел сам. Она явилась катализатором, подтолкнула и дала силы. Она слилась с моей музыкой, музыкой души, и теперь звучат они в унисон.

         Я раскидал людей столпившихся вокруг меня. Я знаю: им нужна елка, чтобы водить хороводы. Но у этой ели длинные и колючие ветви, которые больно бьют по лицу. Их лица были постоянно в крови, которая время от времени смывалась горячими слезами. Шаг за шагом пятились они от тянувшихся к ним ветвей. Но и в такие моменты они кричали: "Елочка, зажгись!". Слабый умишко великовозрастных детей мешал им смотреть трезво. Их только спасал животный инстинкт самосохранения.

         Они ушли, и Проклятый теперь один. Наедине со своей музыкой. Единственной кого он слушает и прислушивается.

Проклятый

Если какому-нибудь честолюбцу придет фантазия одним усилием произвести революцию в сфере человеческой мысли, человеческих убеждений и человеческих чувств, у  него есть такая возможность - перед ним открывается прямая, торная дорога к бессмертной славе. Ему нужно лишь написать и выпустить в свет совсем небольшую книжку. Ее заглавие должно быть простым, всего несколько всем понятных слов: "Моё обнажённое Сердце". Но в книжке должно быть использовано все, обещанное заглавием.

Э. По

Если помнишь, в Љ1 была "Такая статья "Мысли. Вслух, или Бред Сумасшедшего". Так вот, эта ни что иное, как ее продолжение. Все те же Мысли Вслух, все тот же Бред. Но с еще большей концентрацией безумия.

Я не знаю, хочу ли Я произвести революцию в тебе, читатель. Скорее нет, Я не хочу ничего менять. Пусть все остается таким, какое оно и есть, и ты таким какой есть. Так как Я не думаю, что Мои слова что-то изменят в тебе. Доходи до всего сам. Дойдешь - хорошо. Нет - еще лучше. Для тебя. Ведь ты не знаешь, что ждет тебя здесь, в стране безумия.

Нет, Мнe не нужна слава. Тем более бессмертная. Но какое название, насколько же точно оно определяет содержание: "Мое Обнаженное Сердце". Только для сумасшедших.

1 1 1

Я был в пещере и смотрел на огонь, я видел тени на камнях и на воде. Я слышал немое молчание. Пустоту, объятую пламенем. Потом Я вновь услышал имя свое. Забытое казалось на века. Я вспомнил ВСЕ. О чем не суждено вам вспоминать. Прошло видение и тишину крик мой разорвал. Какую-то часть себя Я потерял. Вон она валяется у моих ног. Я стал на нее и стал выше.

Я смотрю на ладони и вижу кости. Они белеют и разговаривают со Мной. Нет. Я не скажу тебе о чем. Я сам не знаю. Я лишь чувствую, как они "рвутся", пытаются покинуть своего "надзирателя" - плоть, которая сковала их словно преступника, я не могу их удержать, плоть разрывается.

1 1 1

Моей матери, а имя ей Земля, много лет. Мне чуть меньше.

Сейчас живу я среди людей. Они и не знают кто я, они даже не догадываются. Ну, куда им ничтожным.

Они умрут, сгинут навсегда, только потому, что Я так хочу. И ты сдохнешь потому что Я этого хочу. Умрешь ли ты от старости, от болезни, либо в катастрофе, неважно все, это будет материализацией моего желания.

Воля моя крепка. а власть безгранична.

Почему, спросишь ты, хочу Я твоей смерти. Ты будешь стоять на коленях и просить оставить тебе твою никчемную и жалкую жизнь.

Зачем? Я даю тебе бесценный дар, который Мне не доступен.

Жалкая тварь, как можешь ты быть такой неблагодарной. Ты не ценишь Меня - своего бога.

Но нам. богам, не нужны ваши тризны и требы, мы не спешим, пытаясь прожить жизнь: у нас она вечна.

111

Сны Я вижу всегда, но в этот раз не видел, Я спал вприкуску и вспоминал чудо. Чудо не пришло, и поэтому а сам не свой.

Себя я не помнил, а если и помнил, то уже позабыл.

Зачем? Почему? Откуда? и прочие вопросы. Все они выскакивали и окружали меня. Окутывали своими отростками вторичными вопросами. Я не успевал их отдирать.

Не успев оглянуться. Я увидел, что уже нахожусь в другом месте. Сволочи, они затащили Меня не туда! А как идти туда Я не знал. Что поделать, оставалось только сидеть и ждать, что кто-то будет идти туда и покажет Мне дорогу.

Кто-то рядом кричал. Кто это был? Темно было, а обычно в темноте я не вижу. Я пошел на крик. Осторожно, чтобы не наткнуться на всякое. Всякого вокруг валялось много, и я то и дело обходил.

А кричали из-за зеленой двери. Зеленой? О да, я нашел, как сказал бы Архимед. Вот она родимая, моя зеленая дверь, за которой Мое место. Когда-то я был там, но потом Меня бессовестно оттуда выперли.

Но кто же там? И как его туда занесло?

С той стороны двери было очень светло, так же как с этой очень темно. Оттуда пробивался свет, растворяясь во тьме. Так же, но с точностью до наоборот было с той стороны.

Я потянул за невидимую ручку. Дверь не поддалась. Позже мне удалось приоткрыть ее на несколько дюймов, правда, с огромным усилием. Свет хлынул сквозь щель, мерзкий свет. Потом Я привык к нему и увидел, что с той стороны так же пытается открыть дверь какой-то человек, что-то орет, матерится, наверное.

Я понял, что это сизифов труд, и прекратил свои попытки. Человек "в свете" тоже остановился.

Позже, после короткого отдыха я потянул за ручку и открыл эту несчастную дверь. Она поддалась с невероятной легкостью, что Я даже не удивился.

Когда глаза привыкли к свету, я увидел человека. Сегодня Я его уже видел. А где? А, ну конечно, у себя дома в зеркале.

Мы поздоровались и пошли каждый своей дорогой: я в свет, он во тьму. Дверь захлопнулась. И Я пошел искать новую. Я знал только одно: она будет зеленой.

1 1 1

Много жизней Я видел, но больше Я видел смертей. Прожил Я не одну жизнь, а умирал в три раза больше.

Смерть давала избавленье от мук, от усталости, от счастья. Когда Я мучился, она приходила, когда Я уставал, она приходила, и приходила она тогда, когда Я был счастлив.

Жизнь жизни рознь. А смерть всегда одна, она как эталон величия и красоты, великая и неповторимая, как антипод жалкой и никчемной жизни.

1 1 1

Я брел по пустынной дороге. По пути Мне попадалось много камней. Они путались под ногами и мешали идти. Они просили забрать их с собой. Но Я не мог или не хотел, уж и не помню. Но они все равно тащились за Мной. Но а, куда шел Я им не было пути.

Я скрылся за горизонтом, а они остались лежать на дороге. Там теперь гора. Ей нет названия. Люди разберут ее по камню и раскидают опять по дорогам.

Я и по ним пройду, но уже в другом обличье. Пройдет много времени и камни не узнают Меня. Лишь смутное чувство знакомого коснется их слегка и тут же исчезнет, уступив обыденности: тем ветрам, которые их обдувают и тем редким дождям.

Но навсегда в их сознание останется тот образ, такой знакомый и до боли родной. Они стремились к нему и смотрели на него снизу вверх, а он пинал их ногами.

1 1 1

Дождь... Какое замечательное явление! Люблю слушать его звуки и вдыхать его аромат.

Люди разучились любить дождь, хотя он им еще интересен. Закрытые постоянно в четырех бетонных стенах, услышав звуки дождя выглядывают из окон, как загнанные и закрытые в клетках своих стен звери.

А этот чудесный гром, сильный и могучий, рвущий небесный свод!.. Если бы еще не было звуков цивилизации, как то: проезжающих машин, голоса людей. Я бы с полнотой наслаждался "шумом" дождя.

Слово-то какое - "шум"... Нет, это не шум, это "музыка". Музыка богов, шумят лишь копошащиеся жалкие никчемные людишки.

А молния!.. Это чудесное светопреставление.

Все вместе создает неописуемую атмосферу, и я с уверенностью могу сказать, что дождь является одним из тех, что Я люблю. А таковых очень мало.

1 1 1

Однажды Я шел в прескверном настроении, что стало причиной такого настроения Я и не помню. А была ли та причина? Такое состояние для Меня обыденно, исчезающее лишь на немногий мгновения триумфа.

Вдруг Я ощутил неописуемую радость. Сначала Я не понял почему и растерялся, но потом Я осознал, то, что пропали все звуки: этот мерзкий шум цивилизации. Как будто время остановило все кроме Меня, и я продолжал идти.

Но так же внезапно, как все это началось, так же внезапно и закончилось, я чуть не оглох от этого шума, который обволок Меня с еще большим усердием. Великая же радость сменилась величайшим разочарованием ушедшего. Но в душе навсегда поселилось то мгновение, когда мечты сбываются, пусть и не надолго.

1 1 1

Самые мерзкие люди, те которые примазываются к твоей неповторимой личности, говоря, что они если и не такие как ты, то во многом схожи.

Они - хамелеоны. С одними "черные", с другими - "красные", с третьими - "голубые'.

1 1 1

Молчание - золото. Нужно уметь молчать. Нужно учиться молчать, по крайней мере.

Я умею ждать. Спешить некуда. Впереди вечность.

Обожествлять что-либо кроме себя низко.

1 1 1

Крик разрывает пустоту, я пытаюсь не кричать, но не могу. Боль разрывает сердце, впиваясь в него все большим числом осиновых кольев. Оно покрывается коркой, словно в камне оно уже. Как же оно похоже на ежа. Такое же колючее и питающееся ночными страхами.

Оно уже и не стучит: я не слышу его. Лишь часы как всегда кричат: "Тик-так". Они куда-то спешат. Но как и сердце, они рано или поздно остановятся.

Смерть, ты - сука. забери часы!

1 1 1

Слова обладают огромной силой. Вернее, желание, облаченное в слова. Да что тут говорить, желание даже без слов.

1 1 1

Утро было обычным. Погода тоже. Чуть моросило. Стоял белесый туман, такой, что водителям приходилось зажигать фары. Трамваи тоже ползли с зажженными фарами. Но я не езжу в трамваях: там грязно, грязно от людей, грязно людьми.

Не скрою: раньше Мне приходилось ездить в них. Но теперь отвращение достигло предела. Я хожу пешком.

В кои-то веки пройти милю, другую. Да и погода хорошая. Конечно. Мне больше нравится зимняя метель, но тут приходится довольствоваться и этим.

Из дома я выхожу раз в неделю по пятницам. В тот день была пятница. Почему пятница? Все просто: именно в этот день работает книжный рынок. Там Я нахожу себе книги по душе. Конечно, там полно дерьма, но иногда попадаются жемчужины.

И вот пройдясь среди рядов и не найдя ничего стоящего, одно и тоже каждую неделю. Я пошел в самый конец рынка.

Увидев ее, Я улыбнулся: "Наверное так должна выглядеть баба-яга". В самом конце у бетонной стены сидела бабка в черном платке. Настолько старая, что собьешься со счета, если станешь считать ее лета.

Подошел, стал смотреть книги, да, здесь было больше интересного, чем у других. Книги были собраны под одной тематикой: "Дьявол". Ха! здесь были даже любовные романы: "Дьявольская любовь" и т.п. Наверное, это тот случай, когда человек подходит к своему делу с излишним фанатизмом. Не думаю, что в подобного рода книгах можно было бы что-нибудь для себя найти.

Но в основном были книги по оккультизму и мистике. Опять же все то что выходило на русском, не так много стоящего. Всe они уже попадались Мне на глаза. Но одна привлекла Мое внимание. Это было репринтное издание, вышедшее непонятно когда. Хотя книга и была старая, она неплохо сохранилась. Это бью очередной гримуар, какого-то выжившего из ума средневекового монаха. Но раньше я о нем не слышал. я купил эту книгу, заплатив пару баксов.

- "Смотри-ка, а цена не очень высока", - очевидно сказал Я вслух.

- "Не так уж и низка, милок", - ответила Мне старуха. До этого момента мрачное ее лицо, теперь все сияло от счастья.

Немного подумав, я решил зайти к одной моей знакомой, которая жила неподалеку. Открыв дверь, она встретила Меня радостно. Очевидно, это были ее настоящие чувства.

Мы поговорили. Ключевая фраза была: "Извини, я не могу. ты такой хороший, ты - самый лучший, ты - самый дорогой для меня человек, но не обижайся, я не могу. не обижаешься?" "Нет". - сказал я и ушел.

Уже вечером Я вспомнил о своем приобретении. Открыл книгу и стал читать. И вот дошел до "практического отдела". Читать просто так его глупо, вот я и решил кое-что попробовать, заранее не надеясь на какой-либо результат. Пробежав глазами текст, наткнулся на одно заклинание. Мне обещалось исполнение Моих желаний, взамен просилось лишь нарисовать знак демона и прочитать пару строк, что Я и сделал. Посидел пару минут, решил уже потушить свечи и зажечь свет, но вдруг они сами потухли, опустив комнату во мрак. Через мгновение она наполнилась фиолетовым сиянием и ужасным зловонием, непонятным Мне. Тут Я взглянул на пол. Он был весь покрыт пеплом, как будто сожгли не одну кипу газет, в этом пепле что-то копошилось, я подошел поближе и увидел что-то невероятное. Это была маленькая тварь чуть больше крысы, с птичьими лапами, числом 4, туловищем крокодила и таким до боли знакомым лицом. Где же Я его видел? "Наверное...”- подумал Я. Тут мысль прервалась и в голове прозвучал хриплый, скрипучий голос: "Каково твое желание?" Не успел Я что-либо сказать, он продолжил: "Хотя, нет, не говори, я и так все понял". И тут он исчез. Если бы с ним исчез пепел и вонь. Мнe бы не пришлось целых два дня убирать и проветривать комнату. Но за все нужно платить.

Прошла неделя, я уж и забыл о происшедшем и как всегда пошел на рынок. Не став разглядывать не интересные Мне книги. Я сразу отправился к "бабе-яге”. Но ее там не оказалось. Теперь там стояло два красных мусорных ящика. Подойдя к мужику, который торговал учебниками, я спросил у него о старухе, куда она делась и когда будет.

- "Парень, ты что? Я тут уже, торгую 5 лет и никакой старухи тут, и в помине не было. А на том месте всегда, сколько я себя помню, стояли эти мусорники", - ответил он Мне.

Озадаченный, Я пошел к моей подруге. Дверь долго не открывали и я уже собирался уходить, как дверь медленно открылась. Я вошел и увидел ее. Она сидела нa полу в гостиной и плакала. Очевидно, плакала долго, глаза были ужасно красные. Рядом стояла бутылка водки и она все время к ней прикладывалась.

- "Что произошло?" - спросил я.

- "Что?!. Да ничего... Ничего уже не произойдет", - заорала она, - смотри: кому я такая нужна?".

Она распахнула халат, и Я увидел, что ее кожа покрылась зелеными пятнами. Подойдя поближе, и потрогав их, Я ощутил, что в этих местах кожа очень огрубела, покрылась наростами.

Я сел на диван и включил телевизор. Там шли новости.

- "Нужно вызвать врача", - сказал я ей.

- "Нет, я не хочу, чтобы кто-нибудь меня такой видел. Это пройдет. Обними меня пожалуйста".

- "Нет, Я не могу". - ответил я ей. - "но я буду к тебе заходить...по пятґницам".

Я взял ее ключи и ушел.

И я сдержал свое обещание: раз в неделю Я заходил к ней после рынка. Старуха так и не объявилась, что увеличило Мой интерес к книге.

С каждой неделею с моей знакомой происходили невообразимые метаморфозы. Теперь уже не осталось нормальной кожи. Вместо нее зеленая чешуя, огромные стальные когти на руках и ногах, такие же огромные клыки, выросли крылья. В последнее время я даже не заходил, лишь приоткрывал дверь и кидал в комнату кусок мяса.

Вчера, когда я был там я обнаружил дверь выбитой, на полу много крови, руки, ноги, головы. Очевидно, залезли воры, решили подчистить квартирку.

Ее Я там не обнаружил. Улетела, может она залетит к тебе и попросит обнять. Она - хорошая, только немного "странная".

1 1 1

Три дня не ел. Три дня не пил.

Тоска Моя все больше разрасталась.

Я так и не понял для чего я жил,

Зачем моя душа по жизни все скиталась.

Открой мне двери. Выпусти меня.

Я вновь хочу уйти отсюда. Навсегда.

Туда. где нет и не было тебя,

И где не будет никогда.

Я живо образы рисую в мозгу моем.

То лучший в жизни миг и лучший в ней заем.

1 1 1

Опыленное счастье запрело,

Оголенная ложь порвалась,

Окрыленная слабость взлетела.

Так любовь, умерев, родилась.

Завершились потуги, немые попытки

И раскрылись глаза на устах.

То, что ране считалось как пытки

Отражается ныне в счастливых слезах.

1 1 1

Червь ненасытный гложет Меня.

Снова душа моя просит огня.

Вот прохожу Я сквозь пламя во тьму.

Что потерял, а что приобрел не пойму...

Вроде все так же: все та же мгла.

Только сбылась одна, покрытая плесенью, мечта

Сдохли все люди. Подохли скоты!

Свиньи и овцы. Такие как ты!

Пусть и меня нет на земле,

Где жил Я все время в кромешной тьме.

Здесь тьма же иная: ведь та была в душе,

А эта повсюду, как со смерти клише

Вечный гимн пою я тьме.

Где бы Я ни был, на яву иль во сне

Ей постоянно говорю Я: "Да!"

Так было. Так есть и так будет всегда!!!

1 1 1

Комната во мраке. Горит лишь настольная лампа. Света от нее не тк много, хватает для того чтобы писать. Писать и видеть, что пишешь. А зачем много света? От него больно глазам. Все равно, что смотреть на это мерзкое солнце.

Ушло то время, когда господствовали свечи, плача и принося себя в жертву ради создаваемых под их светом чьих-то творений, либо безликих уродств.

Свет льется из черной лампы и растекается по столу. Стекает с него и растворяется на холодном полу.

Письма... Вот пачка писем, которые сегодня пришли. Так-с посмотрим. Счета, счета, рекламные буклеты. Ничего интересного. О, а вот это уже поинтересней. На, конверте крест, поверх него литера "В.".

Вот оно письмо, которое я так долго ждал. С нетерпением открываю, ну-с, что же он пишет?

"...рад сообщить тебе, что ныне я в отличной форме, как в физической, так и в духовной. Я уже полностью оправился после этой ужасной болезни. Да, много мне пришлось пережить. Ныне я бодр и мне хочется жить, что уж говорить о душевном равновесии. Так спокоен и сосредоточен я никогда не был. И это, знаешь, мне очень помогает. Хочется творить и творить. Наконец-то я дописал мой альбом, и. заметь, за какие-то двое суток, хотя. как ты помнишь я не мог его закончить в течении последних пяти лет. Высылаю тебе кассету..."

А где же она? на столе нет. Я беру колокольчик и звоню. Входит служанка. Я спрашиваю ее: "Это вся почта?". Она говорит: "Да. больше ничего не приносили."

Почта в своем репертуаре. Хотя на примере с письмами В. она делает рекорды. Я все время удивлялся, как быстро доходят от него письма, живет-то он не близко. Раньше он все время приглашал меня в гости, а когда я недавно решил, все-таки, его навестить и сообщил ему об этом, он писал: "потом, потом...", ссылаясь на какие-то свои проблемы.

Я вновь беру в руки письмо, ну конечно, опять этот запах. Странно, но его последние письма все были пропитаны этим сладковатым запахом. "Очевидно, такой одеколон", - думал Я всегда.

+ + +

Звонок в дверь. Настойчивый, очень настойчивый. Он будит Меня. Не люблю, когда Меня будят, ненавижу. Что, некому открыть дверь? А, ну конечно, сегодня же понедельник и у служанки выходной..

Что ж придется открывать самому, я встаю и плетусь к двери с еле открытыми глазами. Чертовски хочется спать, я открываю дверь. Слышу голос, кто-то говорит: "Распишитесь здесь, вам бандероль". Я чуть больше открываю глаза. Если бы Я не хотел так спать, Я бы наверное рассмеялся. На пороге стоит толстая старая почтальонка. вся в синем с синей же дерматиновой сумкой на огромном пивном животе, и протягивает Мне маленькую бандероль в одной руке и ручку в другой, я расписываюсь и захлопываю дверь. Какое блаженство не слышать ее мерзкого голоса, такого, что Я даже в конец проснулся.

И что теперь делать? Уже не заснешь. Ну ладно, что там она Мне всучила? Кассета. На обложке все тот же крест с литерой.

Вставляю в магнитофон и начинаю слушать.

Я куда-то проваливаюсь, я уже не в комнате, я падаю и предо Мной проносятся картины: очень четкие и ясные, где цветные, а где черно-белые, исполненные великим симбиозом тьмы и света, ненависти и любви, похоти и отвращения, пугающие до ужаса и в тоже время прекрасные. Вдруг все разбивается и разлетается на мелкие осколки, я снова в комнате. Смотрю на кассету, она еще крутится, но закончилась музыка. Дьявольски божественная музыка!

Неужели человек может создать такое?.. какой человек способен на это?

Я заинтригован и решаю сегодня же поехать к нему. Я осознаю: как мало все же Я его знаю. Дa и разве можно узнать человека по-настоящему лишь по письмам?

+ + +

Я схожу с трапа. Беру такси и говорю адрес, который запомнил уже наизусть.

Звоню... За дверью начинает заливаться собака. Дверь открывается. Передо жирный мужик в семейках. Он держит питбуля, который вот-вот -захлебнется от своего лая, и что-то жует, в то же время говоря. Я с трудом понимаю: "Че нада?". "Неужели такой человек может написать такую музыку?", - проносится у Меня в голове. Как же он похож на свою собаку. "Мне нужен В.",- говорю я ему.

"Здесь таких не проживает", - он уже прожевал и теперь говорит ясно, - "ты, наверное ищешь старого хозяина этой квартиры? Так он сдох уже черти када. Не знал? Ну так прими мои соболезнования." - говорит он и захлопывает дверь.

+ + +

Лежу дома на диване. Заходит служанка, приносит почту: как обычно кипа писем.

Беру письмо, оно от М., распечатываю, он пишет книгу, но все никак ее не монет издать.

И тут этот запах. Сладковатый запах...

1 1 1

Почему я ненавижу людей

Не будь лицемерным. Не лги, не лги сам себе. Будь честен перед собой. Это ли не самое главное? Ты честен перед собой, ты делаешь то, что считаешь нужным, то, что тебе нравится? Так и делай, зачем на кого-то оглядываться. Как ты можешь обманывать себя? Неужели ты себя не ценишь? Ну а если ты себя не ценишь, кого же ты тогда ценишь? Нет, я не поверю, что ты ценишь кого-то, по крайней мере кого-то больше чем себя.

Я не думаю, что людей любишь ты больше себя, и не думай, что они относятся к тебе также. Дымка рассеется и ты увидишь как все на самом деле. Достаточно сорвать маски и все станет на свои места. А лучше научись смотреть сквозь маски, как это сделал Я.

И Мне плохо, Меня тошнит от этого ужасающего зрелища, которое представилось Мне. Причудливая метаморфоза прежних лиц знакомых Мне.

Улыбки превратились в лыбы. Уголки губ встретились на затылке и завязались там тугим узлом. Печаль сменилась неописуемой радостью, и наоборот.

С женским полом дело обстояло еще хуже. О ужас. ко всему -этому у них выпали зубы, отросли горбы, а кожа превратилась в чешую, мерзкую и шершавую, как наждачная бумага. Языки раздвоились и удлинились и вылетают теперь изо рта каждый раз как кто-то проходит мимо.

Изменился голос и смысл сказанного. "Да" превратилось в "нет" и т.д.

Вы ли это? о да, это вы... Сами себе палачи и жертвы...и боги. Да вы -"боги" с триумфом сидящие на своих белых тронах со спущенными штанами.

А ведь каждый считает себя лучше других. Для самоутверждения он работает и командует. Ему подчиняются. Тут он испытывает удовлетворение, экстаз от своей мнимой значимости.

Пожалуй, эти его чувства искрение, что самое глупое. Опять же, все - иллюзия, как и все его чувства.

Никогда, слышишь, никогда не верь словам человека. А лучше понимай вce в противоположном значении. Он лжет, но он на столько хорошо научился лгать, что иногда кажется, что он говорит правду. И что самое ужасное: он тебе лицемерит и льстит, тая в душе свои настоящие мысли и чувства. На этом и основано общество. На слабости, страхе говорить правду. А страх ли это? Очень уж сильно въелась мораль одной всем известной нации. С каждым днем ее ряды пополняются все новыми "избранными". Назад им пути нет, а уничтожить эту -заразу уже некому.

Ну что ж, тогда от большего к меньшему, но пощады никому. Прощать Я не умею.

1 1 1

Теперь днем темно. Все перевернулось и встало с ног на голову.

Ты, как и все, разделяешь явь и сон, но путаешь ты их местами.

Я просыпаюсь только тогда, когда засыпаю. А сейчас день и Я сплю. Сон один и тот же, это кошмар. Но Мне не страшно. Чувства притуплены, притуплены сознательно, Я же знаю. что это всего лишь сон.

Дана Мнe даже иллюзия выбора, иллюзия выбирать: как я буду действовать, и это игра в каком-то смысле.

Но играть Мне надоело, играть Я не хочу. Тем более по таким не честным иллюзорным правилам.

И как же кажется, что это все реально, и многие, почти все, заблуждаются, веря в этот мираж.

Хватит терпеть это каждый день, уже пора проснуться раз и навсегда, боле не засыпая, закончив, тем самым, эту бесконечную глупую игру.

GAME OVER.

1 1 1

Я закрываю глаза и чувствую холод. Он пронизывает меня всего, впивается острыми льдинками в мою телесную оболочку изнутри. Вот уже и снаружи кожа потрескалась и веет холодом.

Воздух замерз и остановился, наверное, поэтому так трудно дышать. Трудно и больно и не охота.

Ужасная лень. Лень открыть глаза. Я замерзаю, кровь уже не так спешит по своим делам.

Глаза Мои закрыты, но Я вижу, вижу светлые пятна, они расплываются и исчезают, появляясь вновь. Словно круги на воде они.

Как камень уходит под воду, разрывая и волнуя водяную завесу, так и мои последний мысли и чувства уходят, прорывая темную грань.

Туда, куда не заглянет ни один человек.

Туда, куда хочет заглянуть любой.

Туда....по ту сторону.

И Я не знаю, что там. Лишь иногда прорываются оттуда лица. На миг. Такие до боли родные.

Кто они? И чего хотят?

Их губы иногда шевелятся. Сейчас нет, но вот лица и исчезли, исчезли и круги.

Теперь уже не холодно, но очень больно. Чертовски больно.

Я хочу открыть глаза, чтобы все это прекратилось. Но не могу. Любое движение, даже желание движения причиняет огромную боль.

Это болит душа. И взрывается мозг. Осколки разлетаются и гаснут.

Взрывная волна чуть задевает пламя свечи, еe слеза медленно сползает на стол. За ней следующая. Плачь свеча, плачь, потому что больше некому.

1 1 1

Был, жил народ. Ленивый был и противный. Работать не любил. А занимался каждый тем, чем горазд был. Одни воровали, другие себя продавали. Жили так они и поживали. И дабы узаконить как-то свою деятельность, придумали они себе оправдание. Сели как-то за стол самые умные из них, те, которые писать и читать кое-как могли. Стали думать, хоть и нечем было. И придумали себе бога. Всегда им невдомек было: "как это? у других боги есть, а у нас нет, чем мы хуже? И действительно были они хуже, все их обижали, пинков под зад давали. Бога придумали себе, как им казалось, сильного, могучего, сидящей в тучах. Там он сидел, на них смотрел. Видел каждого, видно глаз много было. По легенде любить он должен был свой народ и защищать его. Такая вот "крыша", гнилая и дырявая, правда, но ведь все равно над головой.

Написали они историю про него и про себя весьма длинную. И недосуг Мне ее повторять, да ты и сам слышал ее. Ходили потом другим рассказывали. Люди не верили поначалу. Но когда уже каждый день слышали одно и то же, постепенно въелась эта фигня в тупые людские головы.

А народец стал умнеть, смешиваясь с другими. Теперь он стал хитрее. Появились у него и деньги, которые стал он копить и другим в долг давать под проценты. "Смотрите", - говорил он, - "какой я хороший, людям помогаю". Так и пролез он в верха, скинув сильных, но слишком доверчивых, не видевших раньше подлости и грязи.

1 1 1

Окно распахнулось и влетел наглый, холодный зимний ветер. Чуть остудив теплую неженку: комнатный воздух, вылетел обратно. Надоело ему тут, но на последок, ради потехи скинул кактус, который скучал на подоконнике уде 2 года.

Она взяла его нежно, подобрав высыпшуюся из горшка землю, и поставила на место.

Когда проходила мимо камина, взгляд ее упал на фотографию в вычурной резной деревянной рамке. Воспоминания нахлынули, как волна при 9-бальном шторме. Она еще раз взглянула на фото. Такие молодые, красивые и счастливые. Как же это было давно, как будто вчера.

Его уже давно нет с ней. Так давно, что она иногда задумывается: А был ли? .

Был... Вот и фото, которое она еще успела сделать, прежде чем... Да...не был он такой как все. Подобных позже она не встречала. Ненавидя всех, ее он любил. Любил так, что говорил, что жизнь и душу ради нее отдаст. Она не верила, думала, что это просто слова. Да и кому отдаст-то?

Ему же подобного она никогда не говорила. И...так и не сказала. Но уже поздно, говорить некому. Иногда разговаривает с фотографией, говорит все то, что не сказала ему, потому что большей частые молчала.

Вот и баночка из-под сметаны с тем, что от него осталось: кучка пепла. Он и после смерти с ней, стоит на полке у камина и слушает, что она говорит. Теперь уж она не так немногословна.

Вот так и живет, как многие, с памятью о прошлом, которого уже не вернуть. И без надежды на будущее.

1 1 1

Сели две вороны на березу. Они уже поклевали своих червяков, тех которых нашли на пашне. Одна около тридцати, другая меньше. Сидели довольные, сытые. Только вот разговор что-то не клеился. Сильна была еще обида одной на другую за склеванного чужого червя. Но потом все же порешили: Кто успел, тот и съел. И больше не дулись друг на друга, но, как всегда, осадок остался.

Тут в небе появилась черная точка, она приближалась и вскоре увидели они, что был то орел. Большой, сильный и красивый. Он летел гордо и вниз не смотрел, как и подобает такой важной птице.

- "Хочу", - сказала ворона, которая склевала 30 червей.

- "Ты. что, дура?! Это же не червяк.", - ответила ей вторая. Но не послушавшись, полетела она к орлу. Но попала в воздушный поток, который шел от его сильных крыльев. Ее завертело и упала она на камень, разбив свою глупую голову.

Орел же, почувствовав, что кого-то задел, взглянул вниз ради любопытства и увидел вторую ворону. Опустился и сел рядом. А что дальше было, это уже совсем другая история.

+ + +

Другая История

Посидел орел, посидел и полетел дальше. А ворона так и осталась сидеть молча и изредка клевать своих вкусных червей.

1 1 1

Пощады большей не желаю,

Чем впасть в безудержный кошмар:

Слиянье ненависти, страсти,

И сердца женского обман.

Пленит душа все параллели.

Но взоры все. то ввысь, то вглубь

Не счастьем опьяненный, а печалью

Живу среди обрубков груд.

1 1 1

Мои самые ужасные ночные кошмары сбываются. Что теперь Я думаю: а надо ли видеть дале сны? Ведь то, что было в них, теперь на яву, что в мыслях, а что уже и в жизни.

Люди хотят знать свое будущее. Зачем? Горек мед такого познания.

Я знаю Мое будущее. Я умею его моделировать. Во снах Я вижу то, что произойдет. Я бы хотел не спать, но не могу. Сон - это наркотик. Сон - это та смерть. Пробуждение - воскрешение. И как же приятно умирать каждую ночь. И как же гадко оживать каждый полдень.

1 1 1

Светобоязнь

Всегда интересовал Меня вопрос: почему Я не переношу солнечного света? Здесь Я использую термин: "не переношу", потому что глупо было бы говорить: "боюсь". Хотя, наверное, и есть какой-нибудь соответствующий медицинский термин, типа "светобоязнь", либо же (такая-то)фобия. Я бы не сказал, что это боязнь, скорее неприятие и в какой-то степени ненависть. Ну, а почему не может быть ненависть к свету, если она всеобщая? И это тоже не исключение, и как не ненавидеть то, что тебе мешает? Именно мешает, упорно и настойчиво, каждый fucking день, превращая его чуть ли не в кошмар. Даже скрывшись от него за кучей занавесей, он все равно находит лазейки и проходит, принося с собой тепло.

Почему именно свет солнечный? Ночью, когда Я большей частью бодрствую бодрствую. электрический свет не приносит Мне беспокойства, в это время я спокойно могу читать Мои книги, слушать музыку и писать письма. Я думаю: потому, что он - холодный и мертвый и нет в нем искры жизни.

Ну, а почему же свет солнечный приносит такое беспокойство? и особенно в последнее время, если на это смотреть с медицинской точки зрения, то если Мне не изменяет память, светобоязнь возникает при столбняке. Означает ли это, что у меня столбняк? Конечно нет. Но в последнее время Я очень редко выхожу из дома. В основном днем Я сплю. Тут немного похожая ситуация со столбняком. Так что кое-какие параллели провести можно.

1 1 1

Я хочу спросить тебя, друг мой: видишь ли ты небо? Сияющее, прекрасное и покрытое звездами. И что может быть прекраснее ночного неба!? Только утреннее. Мгновение угасающей последней звезды и поток ослепляющего тебя света. Ты тонешь в нем и растворяешься. Он тебя убивает. Чем не замечательна такая смерть? Это мгновение стоит целой, уже так надоевшей уже такой длинной жизни, и вся она пролетит у тебя перед глазами. Каждая деталь и ненужные, но такие дорогие мелочи напомнят обо всем.

1 1 1

Ты можешь обнять время, но ни в коем случае - дернуть его за хвост.

1 1 1

Философ обязан быть еще и поэтом. Иначе вся его Философия - сухарь. Поэт, тоже, - философ, но он должен избегать логики, чтобы не наполнять свое творчество многочисленными "потому что", "так как", "из этого следует".

1 1 1

Что лучше? Материализация мысли или образование мыслеформы материи? Но что это я? Как можно их разделять, если они составляющие одного целого? Это - цикл, и последнее всегда бывает первым.

1 1 1

Что может быть отвратительно вида принимающих пищу людей?

1 1 1

Меняющие лики, как кожу змеи.

Восстанавливающие утерянное, как ящерицы.

И постоянно голосящие, как болотные жабы.

1 1 1

Кровью сочатся сердца рубцы.

Мыши в нем дыры прогрызли,

Но они заросли

Заросли ила скрыв и гнилье кусты.

1 1 1

Я люблю тишину. Она ограждает Меня от топота и ржания лошадей и от мышинной возни.

Я люблю темноту, сна открывает невидимые картины.

И Я ищу островок чистоты среди нагромождения мусора и грязи.

1 1 1

Теперь, глядя в зеркало, Я не виду моего лица. Словно его кто-то стер. На его месте серая пустота.

1 1 1

Мир наполнен глупцами, и это ни для кого не секрет. Тупые люди - суровая действительность. Ежегодная деградация явное этому подтверждение. С каждым годом все тупее дети приходят в первый класс. Кое-как усвоив школьную программу, запихиваются в высшие заведения. Ну, а об этой системе образования и говорить нечего: настолько она гнилая. Словно рынок, но без торга, а с четко установленными ценами. Но не о ней речь, а о глупцах.

Первая группа тупых не столь противна как вторая, но столь же многочисленна. Это люди, которые живут в согласии со своим iq. Т.е. смотрят телевизор: женщины сериалы, мужики спорт (футбол особенно). Если и читают, то первые любовные романы, вторые тоже романы, но криминальные. И конечно же программу передач. Музыкальные пристрастия ограничиваются популярными песенками.

Но эта группа не столь противна, как вторая, где глупцы с умным видом плетут венки из сложных слов. И напяливают их на свои кубышки. Они смешны в этих нелепых безобразных венках. А их гордость от этого... Наверное не так горд творец после созидания, как глупец после своего словарного поноса.

Нет, глупцы не то определение. Декаденты... Так будет более честно, так же и по отношению к ним. Декадентами называю я всех тех, кто обращается к классикам лишь тогда, когда этого требует программа. Декадентами называю Я тех, кто ищет утешение пусть даже в одной бутылке пива. Декадентами называю я тех, кто стремится в толпу дабы научится жить, пусть и на чужих ошибках. Декадентами-свиньями называю Я тех, кто лезет своими грязными лапами в искусство, пытаясь его понять, грязно копируя и гримасничая.

1 1 1

Страдания возвышают человека, и чем они сильней и продолжительней, тем выше человек. Особенно, если это человек творческий. Так рождается искусство.

1 1 1

Дегенерация (продолжение)

А если доводилось тебе слышать хоть раз их речь... Я, конечно, понимаю мат выражает эмоции, но когда он в меру и тем более к месту. А простое плевание матерными словами - это речь?

"Я блядь вчера на хуй такую биксу видел, чуть не охуел". Вот "речь" молодежи этого времени.

А темы для разговоров какие высоко интеллектуальные... Аж жуть. Любимые разговоры о выпивке: кто сколько вчера выпил, кто как раньше пил. Ностальгия, бля! Другие темы: наркота. сигареты, "телки", "тачки", "разборки", "врывания" на танцульках и т.д. излюбленное мероприятие - нажраться в гавно и дрыгаться, будь то дискотека или гиг в местном ДК. Разницы никакой. Овечки сбиваются в "стаи". Удивительно, насколько же их тянет друг к другу.

Новое поКАЛение, вообще, воспитывается на МТВ, наполненное неграми, голубыми и прочими вырожденцами, кои неотъемлемая часть "цивилизованного" общества. И как же молодые стремятся быть похожими на своих кумиров: чудесных бивиса и батхеда.

1 1 1

Вырожденцы нюхают жопы.

Декаденты пьют за их счастье.

А ты смотришь на это

С усмешкой,

Без надежды...

Ее застрелили.

1 1 1

Я открываю глаза. Наверное уже утро. По свету в комнате этого не видно, так как его попросту нет. Обычная тьма и для дня и для ночи.

Я закрыл себя от шума мира окнами и от света занавесями на них. Нет, Я не спрятался. Я отгородился от того, что Мне чуждо, от того, что Мне мешает, как отгораживаются сеткой от назойливых комаров.

Но они все еще иногда залетают и жужжат. "Вот один из них". - думаю Я, слыша звонок в дверь, и, действительно, заходит. Вернее влетает один.

"И откуда столько невостребованной энергии". - думаю Я. - "и тратится она всякие глупости. И не лень не проделать такой путь. И ради чего?"

Но, вот, он начинает говорить, и Я понимаю цель этого визита. Ему, как и любому комару нужны уши. Ведь они так любят пожужжать, даже больше чем "кусать" и "пить кровь".

Я смотрю на него. Он что-то оживленно рассказывает, усиленно жестикулирует, меняет выражение своего "желтого" лица. На миг останавливается, чтобы сглотнуть затопившую его язык слюну и набрать еще больше воздуха, дабы родить еде кучу ненужных слов.

Хоть Я и вижу его, но Я не с ним. Я в моем доме. Дом старый и огромный, деревянный и просторный, в нем много разных вещей, они валяются повсюду, я хожу и смотрю на них. Около некоторых останавливаюсь и подолгу стою рядом, небольшие, которые могу поднять, беру в руки, бережно стираю пыль. Большие же не трогаю, потому что знаю, что они пошатнут и так подорванное мое здоровье. Некоторые же вещи совсем новые, еще не успевшие покрыться вековой пылью. Я направляюсь к одной такой, которая блестит в дальнем углу...

Он достает какие-то листы и начинает читать...

Это лиловый шар. Елочная игрушка. Такая хрупкая, что даже боязно брать ее в руки. Но такая тяжелая, Я роняю ее и она разбивается о дубовый паркет. Расстроенный. Я закрываю глаза, и открыв, вижу ее на прежнем месте целой и невредимой. Но что-то изменилось. Я не помню ее истории и как она попала в Мой дом. С силой и ненавистью Я выбрасываю ее в окно.

- "Ну как?". - говорит он.

- "Хорошо", - делаю над собой усилие, чтобы произнести это. Я вижу он доволен и весь светится от счастья. Ему так важно, что его послушали, и самое главное похвалили. Вот на миг он самоутвердился. Исполнился весь гордостью за себя, за то, что нужен себе и, как выяснилось, другим. Раз его слушают и прислушиваются. Слушают внимательно и кивают головой.

Он получил то, что хотел и уходит. Я напрягаю мышцы лица, изображая улыбку, которая с облегчением исчезает с закрытием двери.

А вот и старый потертый рояль. Какие только на нем мелодии не играли. Только Я никогда не садился за него. Я не умею играть, да и не хватает в нем половины клавиш от очень частого небрежного использования, что была бы за музыка? Так, "бренчание", грош ей цена.

Еще один звонок и влетает новый комар, пошло новое жужжание, но со старым смыслом. Все одно и то же, ничего нового они не придумывают. Все тот же плаксивый смех и не менее кажущиеся проблемы, облаченные в жалкие и пустые слова. Все то же выдавливание голыми ногами сока из шипов замерзших роз.

Причем жужжание такое сильное, громкое и настойчивое, что его даже слышно у Меня дома.

Я хожу по нему и иногда спотыкаюсь о какую-нибудь вещь. Некоторые пинаю, другие бережно ставлю на видное место.

Уходит и этот человек. Новая улыбка и новое облегчение.

Я выглядываю в окно. В свете луны по лужайке бесцельно бродят мертвецы. Им холодно и они хотят, чтобы Я впустил их в дом, но этого не будет.

Очередной звонок и новый человек. Он сияет будущим. Таких много. Но что мне до него. Мне нет дела до настоящего.

Окончательно закрытая дверь. Все! Я больше не буду натягивать улыбки. Какое ужасное физическое упражнение.

У Меня еще так много дел дома. Я найду елочный шарик и верну его на свое место. Я впущу мертвецов, пусть погреются, и Я сыграю для них реквием на потертом старом рояле.

Я закрываю глаза, я засыпаю.

1 1 1

- "Вам какой?", - возвращает меня на землю этот хриплый голос.

- "13-ый".

- "Но здесь нет 13-ого. Знаете, люди настолько суеверны, что ни в проектах архитекторов, ни на кнопках лифтов этот этаж не обозначен. Его как бы и нет. Да и кто стал бы гнить на 13-ом. А, вот, на 12-ом и 14-ом с удовольствием. Люди создают очередную иллюзию. Не правда ли глупо?"

- "Да".

Странно. Я же живу на 13-ом в 666-ой.

несколько лет назад Я шел по улице. Дождь хлестал по лицу. Я никогда не ношу с собой зонт. Глупое изобретение, было грязно и белые мои туфли почти стали черные. Брюки тоже заляпались. Но по ним это не очень было заметно. Грязь слилась с черноґтой брюк. Той же ткани был на Мне пиджак. Пол ним крахмально белая рубашка и галсґтук. Зачем Я его нацепил? Я же ненавижу галстуки. Странно, но рубашка, так же как и пиджак была порвана на спине. Как будто разрезана вдоль от ворота и ниже до ее логического завершения. Так что Я ощущал на спине побои дождя и ветра.

Было ужасно темно и ничего не видно. Я шел на ощупь. Но вот впереди Я увидел свет и пошел на него. Свет исходил от фонарного столба. Он мерцал, тускло освещая лишь пространство вокруг себя. Словно необитаемый островок в бескрайнем океане тьмы. Но не такой уж был он и необитаемый. Ветер с нетерпеливым упорством срывал со столґба бумажку. Я помог ему, сорвав ее, и стал рассматривать. Это был обычный лист в крупную клетку. На нем красным что-то было написано мелким убористым почерком. Дождь тоже постарался, многое смыв. Но я все же разобрал:

"...ам комнату, ...ешево. ул. Љ, 13 этаж".

Странно но номер дома не указан, что ж постараюсь найти пока улицу, я не знал где искать и пошел наугад. И не ошибся, вскоре Я увидел огромное здание, уходящее далеко ввысь, пронизывающее небесный свод. Я и не знал, что у нас we стали строить небоскребы.

И действительно, на нем красовалось название улицы с подсветкой: "Ул. Љ". И на этой улице больше не было домов. Значит Мне сюда. Я потянул на себя весьма массивґную дубовую дверь. Она поддалась и Меня ослепил очень яркий свет. Я зашел и вскоре привык. Стал осматриваться.

Холл был просторный: шириной и длиной с футбольное поле. Высотой с пятиэтажку. Все было в белом мраморе: пол, стены, потолок, который держали массивные мраморные колонны, инкрустированные серебром.

Медленно и размерено ко Мнe направилась собака. Это был огромный доберман черного, даже смольного цвета. Он подошел и, обнюхав Меня, лег поперек двери.

Я же направился к лифту, который Я заметил, осматривая холл. далеко впереди. Дойдя до него Я оглянулся и увидел свои следы: ту грязь, которая решила остаться на белом мраморе.

Тут свет в холле погас и открылись двери лифта. Там было светло, но уже не так ярко. Я опять оглянулся, ожидая увидеть свою тень, но почему-то ее не обнаружил. Это было немного странно.

Вот лифт и довез Меня до нужного 13-ого этажа. Он весь был отделан красным. За столом из красного дерева сидел небольшого роста коридорный.

- "Вы, наверное по объявлению?", - расплылся он в улыбке, - "Надеюсь вы не суеверны и вас устроит этот этаж и комната с таким необычным номером. Ну, что, согласны?"

- "Да".

- "Тогда распишитесь здесь^.

Я расписался в нижнем левом углу листа и сообразил, что платить-то мне нечем, Вид у Меня, наверное, был потерянный. И это было написание жирными буквами на лице, что человек сказал: "А вот это очень даже подойдет". Указав на Мою правую руку, -"хватит на некоторое время". Я с удивлением посмотрел на руку. Впрочем. Я всегда так делаю. И увидел толстое золотое кольцо, которое жадно обхватило Мой безымянный палец, с трудом сняв его, отдал и направился в комнату.

Комната - небольшая и уютная. Даже есть душ. Туда Я и направился. Мое отражение встретило Меня в огромном зеркале. "Какой-то бледный у Меня вид". - думал Я, снимая галстук и расстегивая рубашку.

"Странно, на шее неуклюжий шов толстой капроновой нитью, опоясывающий словно браслет".

Приняв душ, Я надел новую рубашку и брюки, кои нашел в шкафу.

"Неплохо бы перекусить", - подумал Я и направился вниз, но не найдя ни ресторана, ни кафе, решил вернуться назад. Да и, зайдя в лифт, есть уже не хотелось.

"Вам какой?", - возвращает меня на землю очередной голос.

1 1 1

Будь проклят тот день, когда увидел я это сияние. Оно хуже, чем солнце, настолько оно яркое. Столкнувшись с ним однажды, теперь оно не дает Мне покоя. Спокойные сны разрывает своими лучами. Воспоминания о нем терзают душу на яву.

Почитающий тьму, Я и раньше видел подобного рода свет, всегда Я с ним справлялся. Справлюсь и с этим. Но у него другая природа, не совсем (совсем?) не понятная Мне. Этот свет исходит из тьмы. Может быть она близка Мне?

В нем есть сила тьмы и слабость и уродство света. J Вот такое единство и борьба противоположностей. Исчезнет ли единство? Возникнет ли настоящая борьба (тьма сильнее, Я не сомневаюсь). Мне этого не узнать: не так долог Мой век. А кто знает: может он и окажется дольше времени существования источника этого мерзкого света, и тогда получу я душевное равновесие, но умрет ли воспоминание о нем с его смертью?

1 1 1

Старый лев ладит в клетке и смотрит на людей.

"Глупые",- думает лев, - "суют Мнe конфеты".

"Гордый", - думают люди, - "царь зверей".

Еще львенком привезли его сюда. Так и не набегался он по сафари, тан и не попробовал вкуса теплой антилопы.

"Ему здесь хорошо". - думают люди, - "смотрите сколько он ест мяса, он не голодный".

"Вас бы так кормили, этим тухлым мясом. Оно такое же невкусное, как и рука того человечьего детеныша, который хотел подергать Меня за усы".

Однажды к нему в клетку залетели попугаи. Он не стал их трогать. Зачем? Они же такие глупые, лишь повторяют за людьми слова.

Часто вспоминает он свою львицу: "Ах, как была она хороша...". Хоть какое-то занятие на старости лет.

А люди все проходят и проходят мимо. На мгновение останавливаются и идут дальше. Куда они постоянно спешат? Почему все время суетятся?

"Да ну их", - думает лев и поворачивается к ним задом. Только кончик хвоста выглядывает сквозь прутья.

1 1 1

Слились их губы в страстном поцелуе.

Огонь любви в глазах погас.

Пройдя и воду, и огонь, и трубы,

Тела застыли в неурочный час.

Но за спинами их веселые капели

И лета знойная пора, и ненасытные метели,

Осенних листьев торная гора.

Года летели, словно детские качели,

В порыве ветра медленно скрипя.

Они не знали, что они хотели.

Разбив весь мир вокруг себя.

Похоронили всех друзей, врагов.

Убили время и желанья.

Избавившись, тем самым от назойливых часов,

Оставив время для счастливого страданья.

И лишь достигнув пика счастья,

Сорвались вниз с усмешкой злой.

И вот в полете на скорости большой

в последний раз

Слились их губы в неурочный час.

         1 1 1

Туда, туда пора, туда, там где вода

Течет сквозь пламя и года.

1 1 1

О, призрак, постой, я тобой очарован.

Куда ты спешишь, и что тебя гложет?

Постой, погоди, расскажи, как все было,

Как смерть получил ты свою?

От ножа иль зубила?

А может тонул ты в море прекрасном?

Иль с треском горел во пламени красном

Как принял ты смерть, с сожаленьем?... охотой?

Но призрак молчал, стоя в простыне белой.

Он миг постоял с укором наглядным,

А дале пропал за стеной винограда.

1 1 1

Ожидающий на перекрестках

Ожидающий стоял и оглядывался. Никого не было. И тишина по обычаю не звенела.

+ + +

Внутренний Холод

"И вот так всегда".

+ + +

Жаркая Осень

Падали листья.

+ + +

Радость Чукчи

!

+ + +

Языческое Детство

...слав убегал от ...бора, пока не ударился о хер.

1 1 1

О них...

Они красивы и грязны. Под прекрасной оболочкой тонны грязи, а порой и навоза. Поэтому от них воняет. Но оболочка сияет и затмевает запахи. Сияет настолько, что больно глазам и сердцу. Им жить легко, не так много ломанных линий. Внутри пусто и туда затягивает, но попасть туда невозможно: не вытерпишь запаха, задохнешься. Поэтому приходиться стоять рядом. И они мнят себя звездами, и, это звезды, но потухшие: черные дыры.

(о женщинах)

+ + +

Их никогда не бывает много и их всегда не хватает. Люди бегают за ними и кланяются. Они помогают людям, они - еда и питье, билет в другой мир, но помогают не всем. Люди постоянно их ждут с нетерпением и расстаются с радостью. Так уж устроен этот мир, где они - хозяева.

(о деньга)

+ + +

         Они - услада для глаз и убийцы времени. Так же они - великие рассказчики, которых всегда слушаешь с удовольствием. Лишь зайдя к ним домой, попадаешь в другой мир, убегая из ненавистного. И выходя, ты действительно чувствуешь радость и удовлетворение и глупая улыбка блуждает какое-то время у тебя на лице.

(о книгах)

+ + +

Их ждешь, и они приходят. Начинают свой рассказ и, закончив, умирают

+ + +

Они - самое интересное. Хотя и делятся на две категории: одни незабываемые, другие - невспоминаемые.

(о снах)

+ + +

О, это самое мерзкое, что есть. Жалкое подобие гнилых плющей, тянущихся вверх. Они думают, там тепло, глядя из своего подвала. Ан нет, доползя, они поймут, что там уже давно бушует ядерная зима.

(о "друзьях")

+ + +

Свою идешь и любить, к чужой безразличен. А когда их много, ты ужасно радуешься. Они такие желанные.

(о смертях)

+ + +

Они иногда появляются, на миг, но всегда, чего-то испугавшись, убегают.

(о страхах)

+ + +

Сначала они растут, как на дрожжах, не по дням, а по часам. А потом, с точностью до наоборот, медленно чахнут.

(о желаниях)

1 1 1

Неописуемая радость и гордость охватывает меня каждый раз после создания нового произведения. Радость и гордость создателя, Творца.

И Я знаю: "чем дальше, тем больше", тем больше я буду не понят. Это не волнует Меня. Это должно волновать тебя. "дорогой" Мой читатель. Хотя, не забивай свои, так еще нужные мозги, подобными глупостями. Тебе все равно не понять Творца, ты можешь только созерцать. Созерцающими наполнен мир, но не понимающими. Видеть легко, понять трудно.

1 1 1

Мои страдания превыше всех страданий.

Мои желания... О эта низость знаний.

Свой пыл Я утолил моею мрачною тоскою.

Я - белый волк.

Я злобно вою.

И звуки эти рвут ночную мглу.

Я продал душу Князю Тьмы и Злу.

Мой свет померк для всех видений.

Осталось только время для всенощных бдений.

С приходом утра рвется паутина

И взор Я к небу поднимаю.

Вот то, чем Я уже не обладаю:

Красоты дня и чудеса рассвета.

Потеряно очарованье лета.

Луч солнца - бич теперь колючий.

Он бьет по телу и лицу нещадно.

Я чую боль и принимаю жадно.

Она - отрада для израненной души,

Разбитой вдребезги... Хрустальное созданье...

Да разве это боль?.. Пощада раскаянья..,

1 1 1

"Я ли писал это?", - говорю Я каждый раз себе, что-нибудь написав. Я ли жил этим?.. Нет, не Я. Секунду назад Я - это уже не теперешний Я. Это другой. Порой чужой.

Каждая запись - лишь отражение ТОЙ мысли, которая мелькнула ТОГДА в Моей голове, и сама того не желая, была увековечена жадными до таких дел руками.

С удивлением, каждый раз, смотрю Я на эту демонстрацию букв, на ручку, нелепо зажатую в руке. потерявшую столько нужной ей еще черной крови, на мятый лист, оскверненный и испачканный Моей мыслью.

1 1 1

Зарывшись в скрежете мыслей, сижу Я у подножия славы. Накрапывает и земля вся черна от пепла.

Упрямый ветер желаний пытается сдуть меня и унести, но безуспешно.

1 1 1

Гордыня так разговаривала со слабостью:

- Что любишь ты, ничтожество?

- Сударыня, как можете вы так говорить? Люблю я людей.

- Всех?

- Да, сударыня.

- И врагов?

- Да. сударыня.

- И близких, так же как врагов?

- Да, сударыня.

- И себя?

- Нет, как можно? Тем меньше любви достанется людям

1 1 1

Ватные руки

Ватные ноги

Ватные мысли

Ватные вздохи

Век проживает так

Кукла гнилая,

То нагибаясь,

То выпрямляясь,

Для чего и не зная.

Много таких на земном расстоянье.

Имя им женщины.

Пустые созданья.

1 1 1

Счастье и Печаль

Случилось раз испить Мне не из той бутыли. Когда Я пил, не знал, потом же поздно было. Я опьянел, да так сильно, что не помнил себя. На утро же было Мне очень плохо. И Я похмелялся. Рядом со Мной стояла темная бутыль с яркой этикеткой: "Печаль" и Я частенько к ней прикладывался. И сейчас Я пью из нее. Она бездонна, в отличие от другой, невзрачной и уже пустой.

1 1 1

Вчера обедала у Меня муза. Я потчевал ее моими блюдами по ее рецептам. Веселая грусть сквозила из ее губ. Она много смеялась, но не весело ей было. Ее звонкий смех отдавался у Меня в ушах суровым рыданием. Я думал плохо Мне, но хуже было ей во много раз.

Блюда исчезали одно за другим, и все печальнее становилась она. Но вот пора ей было уходить. И ушла она, оставив меня в грязи моих мыслей.

1 1 1

Раннее детство - отражение всей последующей жизни. Зри туда, как в зеркало и удивляйся элементарным открытиям. Хоть и весьма мало оттуда воспоминаний, но самые яркие открывают на остальное глаза.

Жизнь моя разбита, как та банка со сметаной. В белизне суровой обычности осколки, ранящие душу.

Я все тот же ребенок, валяющийся в темноте на кухонном полу с ножом в руке, изображающий самоубийцу, по которому ползают тараканы. Все так же сторонящийся других с их глупыми играми.

1 1 1

Я положил ее на нашу кровать и бережно накрыл прозрачной тюлью. Обычно мятое ее лицо, теперь было удивительно ровным, кожа гладкой и безупречно белой и уже без того яблочного румянца. Ее волнистые волосы жадно обхватили подушку. С облегчением закрытые глаза и чуть приоткрытый в сладкой истоме рот. Она лежала неподвижно и небольшая грудь ее не вздымалась. Ее белая кожа , слилась с чистотой простыни. Лишь старые рубцы, словно черви, уселись на руках, да новые раны алели на запястьях, словно ворота через которые уходит душа.

Подошел Мой кот. уставился на нее своими большими зелеными глазами и начал "орать". Она всегда давала ему самые лучшие куски со стола.

"Тише", - сказал Я ему, - "Не буди ее. Она устала. Она отдыхает"

Она отдыхала. От нее пахло фиалками.

1 1 1

1 1 1

Мокоши петля.

1 1 1

По столу бегает таракан, то и дело повторяя так понравившийся ему путь: от томика Фридриха, мимо стопки книг, черепа и спичечного коробка, оббегая пачку бумаги, залазиет на лампу. Чуть постояв там, направляется обратно. И так, раз, второй, третий...

Я смотрю на него. Он мне мешает. Нарушает устоявшееся спокойствие. Только он двигается в этой немой картине.

Вот он уже раздавлен. Еще одна деталь в натюрморте. Ему не надо больше суетиться и искать к чему прислониться.

1 1 1

Зажигая свечу на ветру,

Спички все используешь скоро.

Заполняя дерьмом пустоту,

Прячешь мысли в подвале упорно.

Держишь их словно узников пленных.

Есть не даешь,

Не чистишь от скверны.

Вскоре болеть начинают они.

Их ты не лечишь. Ранее

Праведных, смелых, бьешь и калечишь.

Вот они дохнут.

О них забываешь.

Но в глубине

Ты все еще их помнишь.

И знаешь...

Где-то в подвале

В темном углу

Мысли гниют.

Превращаясь в труху.

1 1 1

Опостылая ложь доверительных взглядов

И нелепая страсть

Лжива и тленна.

Эгоизм двух сердец.

Ожидание шага.

По законам все,

Не по души веленьям.

И обида здесь.

И разочарованье.

Все безумной

И ненужной игры причиндалы.

Не играй же

Выбей чертовы двери,

Открыв путь к совершенству.

1 1 1

Книги на полках стоят безучастно.

Диски, кассеты ожидают напрасно.

Красный свет

И свет черной лампы.

Маркеры, ручки

И флаеров кучи.

Постеров метры,

Исполненных глянцем,

С толпами блядских засранцев.

Мягкость дивана

И пустоты экрана.

Тонны бумаги

И пачки конвертов.

К черту!

Все надоело.

1 1 1

Рабы часов спешат домой.

Там теплый плед с женой.

Рабы экрана сидят покорно,

Уставив взоры в телевизоры свои.

Рабы жратвы, набив желудки.

Пьют медленно чаи.

Рабы вина с залитыми глазами

В своей блевотине застряли.

Рабы повсюду. Их так много.

Своих иллюзий верные рабы.

1 1 1

Вновь стоишь ты в углу

С корзиной позорной.

Все туда бросают труху

Тебя что достойна.

1 1 1

Еще один день в этой бесцельной веренице, день, похожий на все остальные, как прошедшие, так и будущие. Обычное начало и предсказуемый конец. Утро которое начинается далеко за полдень и вечер, длящийся до первых лучей солнца. А между ними скука и печаль.

"Knowledge is sorrow" и "кто умножает знания, умножает печаль", кажется так. Так же, но более проще говорит Мой знакомый: "Мысль пачкает мозги".

Я не осушаю людей, которые и живут, боязь запачкаться. И они знают, что им нужно. У них даже есть цели, которых они добиваются, а добившись, ищут новые. Так появляется подобие заинтересованности и порой фанатизма, не важно, что это не имеет никакого значения и не представляет ни малейшего интереса. Уж очень часто люди идут на компромиссы, что они уже привыкли.

И как мало (единицы) по-настоящему сильных личностей, которые могут не идти и не идут на компромиссы. В глазах основного большинства это дико, они не понимают этого. Так им кажется. На самом деле они завидуют.

1 1 1

Последние мгновения

Уходящей весны.

В них много еще

Не оттаявшей

Ледяной тошноты.

Презрение к миру,

К себе,

К чужестранцам.

Закрытые двери.

Открытые ларцы.

Обилие связок

И ломкость суставов.

Паучьи яды

И схватки удавов.

Костры новых знаний

И льды отступивших

Проснувшихся толпы

И толпы забывших.

Красивые сказки,

И ломкость иллюзий.

Неловкие ласки,

Огромные пуза.

Слияние смерти

С жизненным светом,

Где стойкость гордыни,

Как выстрел дуплетом.

         1 1 1

Все желали видеть принца,

В плаще, на белом коне

И в цилиндре,

Но не могли найти его нигде.

Все просто:

Принц заросший, скинув плащ свой и

Перчатки и застрелив коня,

Обдумывая свои задатки,

Сидел с цилиндром посреди толпы.

Благовоспитанные и не очень.

Они все мимо проходили,

Ища белесого коня,

Кругами по миру бродили.

Уж старость дунула на летние цветы,

Уж началось гниенье,

Но принципам они своим верны:

Нужна им сказка для одухотворенья.

Вот так они вокруг него кругами и ходили,

Беззубые, седые, с костылями.

Ходили днями и ночами,

Пока у ног своей мечты не полегли.

1 1 1

Губы сильно припали к свирели,

Заглотнув ее бережно, жадно.

Так рождается музыка счастья.

Меняя октавы.

То срывается на высоком бемоле,

То неиствует в низких пространствах.

Длится музыка долго и нежно. Но...

Все же скоро устают музыканты.

И залитые заслуженной кровью,

Падают ниц пред величием счастья.

1 1 1

Люди любят придумывать игры

И играть в них с утра и до ночи.

Где они кукловоды,

А где и другие

Надувают их резиновые пуза.

Миром правит добро, зло?

Не смешите.

Игры правят миром безумным.

Кто же боле не хочет играть стоя,

Жестом красивым уходит в покои.

1 1 1

Здесь. Один.

В окружении стен.

Пьющий печаль

Из Высокой бутыли.

Сам себе господин

И палач в маске обмана.

Кто же он?

Ярый поклонник глубин?

Иль поверхности никчемной фанат?

Кто же знает...

Лишь натянут канат.

Он звенит под ногами.

Вдль, вперед

Совершенства фанат

Шагает поступь твердой.

1 1 1

Я не живу чужими историями. Остальные же именно этим и занимаются.

1 1 1

Жесткость и холод - вот благоприятные условия для всего. Жесткость и холод позволяют не отвлекаться на всякие глупости.

Самый полезный сон - сон на жесткой постели, где ты не тонешь в мягкости перин и теплоте одеял.

Жесткость и холод ведут мысль в правильном направлении, она не путается в других, вызываемых противоположностью.

1 1 1

Зажимает безделье зачатки

Роскоши, славы и безрассудства.

Постепенно уходят попытки

Распутать Мокоши нити.

Уши не внемлят

Просьбам и крикам пощады.

И глаза не видят

Цвет мира и страсти.

Убегая от людского "совершенства"

Попадаешь в забытые страны.

Там живешь, прожигая таланты,

Окунаясь в плод горькой печали.

И смотря сквозь щель меж мирами,

Видишь свое превосходство

И уродство забытого мира.

А картина смешна и ужасна.

Бетонные стены и горы асфальта

Загорают на солнцепеке.

Люди в грязи и пыли

Изображают радость свободы.

Лица стерты их и голоса однотонны.

Нет имен, ни кличек, ни прозвищ.

Люди?.. Безликие гады...

С натяжной улыбкой

После громкой бравады.

1 1 1

Оживает мысль, покрытая пеплом.

На затылке зияет пространство.

А глаза затуманили юность,

А уста окровавили радость.

Плечи бережно подняли жалость.

Уши в бубен бьют, звеня часто.

Руки прыскают сладостным ядом,

Разрывая грудь от ненастья.

В животе плавают бережно черви.

Ниже вьются всякие гады.

Ноги плесенью крыты,

Пальцы бровями.

Ноздри скрыты среди половинок.

А в душе прекрасная сырость,

Старость, плесень и урожаи:

Лета прошлого помидоры,

Гроздья прелого винограда.

Всe сокрытое видно ночами,

А открытое поздними днями.

Легион опостылых ошибок -

Кубок пламени пленного счастья.

1 1 1

Здесь собралась толпа одиноких,

Друг на друга похожих,

Бездомных, голодных.

И сверкая, глаза их

Уставились в мутные кружки.

Вся их жизнь там,

Все там пирушки.

Здесь их жизнь,

Их счастье, ошибки.

Все в одном.

Сокрытое в пене.

В рот беззубый

Суют мокрые сушки,

Запивая белесым туманом.

Кашель, хрип и.

Ноги не держат.

Все. Пора. Уходят

Ведомые взглядом.

Все. До утра.

А сейчас закрыта пивнушка.

1 1 1

Слова все приходят и приходят.

"Здравствуйте", - говорю я им, - "Здравствуйте и живите". И записываю их, запуская их в Мой мир. Они все разные, как стеклышки в витражах и по отдельности просто блестят. Но когда они  вместе - берегись. Красота, если и не убьет, то поранит, пусть и не много и не на долго. Ты же сразу побежишь за йодом и пластырем. Как же не приучен ты еще к боли, пусть и к чужой.

"Милые слова, приходите завтра, с утра. Я вас встречу и с вниманием выслушаю, как я всегда это делаю, и закрою дверь не на долго: всего на одну ночь. А вы посидите у двери на скамье, поговорите. Я думаю: вас соберется много, что ж если останутся только самые стойкие, впрочем, так всегда бывает. Им то я и скажу: "Здравствуйте и живите".

1 1 1

Забежали кроты в подземелье.

Осмотрелись, нюхая сало,

Не найдя ничего, что им нужно,

Убежали в большие запои.

Вина лились, чокались кружки,

Коньяки исчезали, портвейны.

Залетели в подземку норушки.

Стали грызть опьяненные пуза.

И кроты полегли стройным рядом,

Дуя в ус на последнем дыханье.

Завершился так пир без похмелья.

Начался же другой,

Без вина, но с морем закуски.

1 1 1

Пусть сменяется

Ночь и день,

Пусть горят костры,

Пусть внимание

Убьет канитель

Жадности и тоски.

И в проклятьях

Сгоревших скал

Лед обугленных

Чресел.

Как не могут

Жить старики

Без своих кресел.

Так и тебе

Без боли твердо

И не удобно

Смотреть на жизнь

Взглядом волчьим

Голодным.

Где-то там, то,

Что хочешь ты,

Ищешь мертвым

Взглядом своим

Свободным.

1 1 1

Моему коту

Спокойствие, заслуженная честь

И уважение к последнему десятку,

И мудрость в слезах,

В действиях, в поступках.

Молчание заснеженных пустынь.

В нем горы мудрости

И горы совершенства.

И гордости поболее людской,

И Радости несметные богатства.

1 1 1

Ее хотели взять живьем,

Она не отпиралась.

Ее хотели бить кнутом,

Она и не боялась.

Прельщала всех красивая обертка,

Не нужен был им внутренностей вкус.

И словно по мозгам ударила "отвертка",

Когда увидел и попробовал начинки вкус.

1 1 1

Завывания яростной боли

Разрывает видимость счастья.

Сердце словно сухое жаркое,

Без крови, без пальцев.

Разум сжат, как спертые газы.

Чувства рвутся сквозь прутья решетки

Я не слышу утробного крика.

Я не вижу последней попытки.

1 1 1

Да, Я смотрю в окно. и пусть всего не вижу, того, что за горизонтом. Но Мне хватает того, что Я вижу.

Да. Я не хочу выходить. Я боюсь испачкаться. Что может быть грязнее людей? Воистину даже самая темная грязь на дороге чище. Тем более под солнцем она высыхает и превращается в пыль. Зимой же скрывается под снежным покрывалом. Людская же грязь всегда одинакова. Она не изменяется, не прячется. Всегда такая же липкая и мерзкая.

Запачкаешься - долго отстирываешься, но все равно пятно остается. Не прикасайся людей - испачкаешься, не давай прикасаться им к тебе, даже взглядом и мыслью. Поверь мне, если не хочешь, чтобы тебя постоянно тошнило.

1 1 1

У проснувшейся вялой улыбки

Жалости тень и чего-то еще.

Тут насмешка над, суровой ошибкой

Утекает создавая реки крови.

Краски здесь все смешались и звуки тоже,

И внутри с утра тошнота.

Крутит всего и ломает.

И в горле песком застревают слова.

Хочется пить как в пустыне,

Хочется ядом залить очаг,

Но лишь коснувшись его взглядом.

Подкосились ноги и упали рядом.

Не стремятся они гордо идти

И, тем более, жалко ползти.

Туда, где убийственность ненужной защиты

И красивые слова,

Где магнит, в оболочку зашитый,

Притягивает Меня.

И стараясь преодолеть притяженье,

Дверь закрыл Я

И выбросил ключ,

И теперь даже если и выйти охота -

Не могу... остаюсь в тюрьме.

И здесь выход один:

Сделать шаг, не чуя опоры,

Полететь на зов притяженья.

И тут ясно: не долететь.

Но хотя бы получить избавленье

От ненужных болезненных пьггк.

Сделать шаг, единственный шаг,

Который не бесполезен

В отличии от всех других.

Сделать шаг, последний шаг.

И улететь от болей злых.

1 1 1

Всегда хотел я избавленья

От всем так нужных мелочей.

И наконец Я получил успокоенье.

Его заря, лишь только наступив,

Вдруг сразу, место уступила

Закату... Миновал весь день.

Покрасовавшись он немного,

Ушел... И снова Я один

Под ночи темной глыбой

1 1 1

За немой чистотой пьггок

Слышна липкая вялость попыток.

Где-то в сердце стучат топором

По резной доске с напылением снов.

Дрожа, там прячется успокоенье

И кашля мертвого виденья.

Он там распят на черных досках.

Его удар убит в огне.

И лишь на жирных сносках

Одна и та же надпись:

"Где ты? Где?..".

И ничего придумывать не надо,

Слова все искренне чисты.

Они не могут ждать. Так надо.

И льются реки грязной простоты.

В них видимость терпений частых

И жалость доблестных теней.

В них память позабытая ужасна.

Дерет все тело. До кости.

Кто жить хотел - упал в грязь смеха,

И он раздавлен в пустоте.

Кто смерти жаждал

Три ужасно долгих века.

Рассудок чей в нелепой наготе.

И тут слова не лепят сказку,

Не строят слезных эпиграмм.

Они просты, как гвоздь железный

Вбиваются до шляпки

В гордый стан.

1 1 1

Не хочу Я никого слушать.

Не хочу ни на кого смотреть.

Больной разум лишь просит стужи

И метелей злых,

Завывания яростных ветров

И обилия белых мух,

Холода немого забвенья

И незащищенность рук.

На морозе рождаются строки,

Стучат на зубах выходящие слова.

Так рождается ледяное Искусство.

В книгу Смерти новая глава.

1 1 1

Стопором в горле чуткая вонь

Смрад разложившихся душ.

Тебеe мизантроп много наград:

3а точность подмечаемых вещей,

За ненависть к глупости человечьей,

За брезгливость лживых сердец

И за гордыню прежде всего.

Ты не запятнан грязью людей.

Ты не испытываешь

Жалость к низшим подвидам.

И ненависть для них высокая честь.

И только усмешку взора бога

Они ловят, словно в подземелье свет

Так ловит последнюю надежду

Исчезающих вид.

1 1 1

Из шей людских ты вьешь веревки.

Глаза выдавливаешь в компот.

Ушами отгоняешь мух,

А зубы их щелкают орехи

Весь день и ночь

Для тебя. Напролет.

Их руки - вешалки в твоем чулане,

А ноги, как опоры для стола.

Их души держишь ты в партере.

Тела - дрова для каминного огня.

Слезами их наполнил ты бассейны.

Мечтами украсил сад.

Желания - картины в галерее,

Как раз напротив страхов:

Восьмой ряд.

Возможности работают на огороде.

Следят за ними две надсмотрщицы

Строго - Надежда и Любовь,

И ненависть, как пес у порога

Охраняет твой дом.

1 1 1

Каждая вещь строго должна быть на своем месте. Это спектакль. А вещи декорации, иногда и актеры.

И эта кружка чая, так выдающаяся на столе. Как однорукий толстяк, подбоченившийся одной рукой.

- "Привет", - говорю Я ему, здороваясь с ним за левую руку.

- "Здорово" - отвечает он, - "давай выпей, я угощаю". И Я пью. Тут же замечаю и лампу, которая стоит расшаркиваясь в поклоне, на своей одной ноге.

- "И чего только не бывает” - думаю Я. Такая непропорционально большая голова, на всю площадь которой один большой рот. И он все время открыт. Там один единственный зуб и он светится. Но лампа все так и стоит в поклоне, так что сейчас Я его не вижу. Стоит на своей одной ноге, длинной и черной, которая суть продолжение шеи.

Чего только не бывает...

Рядом с ней лежит книга. Она отдыхает. Сегодня ее не трогали и ни о чем не расспрашивали, но скоро начнется допрос, и лампа будет светить на нее изо рта своим зубом. И книга расколется. И все выложит.

Да, каждая вещь строго на своем месте. Будьте здесь и никуда не уходите. Вы мне пока что еще нужны...

1 1 1

Я думал часто о молчанье.

Оно, конечно, - золото,

Но не всегда.

Порой оно убийственно прекрасно,

И ранит душу, словно терпкий яд,

А далее зажимает

И убивает все прекрасные задатки,

Вот-вот проклюнувшейся надежды ростки.

Оно болезненно, наверное, также

Как и схватки.

Так почему же мысли не родить?

Зажатых разумом не освободить,

Дав жизнь им,

Прекрасное зачав?

Ведь слов, как и детей

Ненужных не бывает,

Тех слов и чувств,

Что дороги тебе,

А не пустых скорлупок,

Которые валяются везде.

1 1 1

Чей же звон плачет и стонет?

В чьих же руках невидимый колокол,

Звоном чьим наполнена комната

По ночам, в немые часы?

И по ком он звонит,

Свой голос срывая?

Как всегда его звон -

Предвещанье беды?

Но... "Беда". Что за глупое слово?

Мне не известно.

Не понятен смысл.

Вообще...

         1 1 1

Я отравлю Мое тело

Сильным Ядом.

Я дыхну на тебя

Мертвым смрадом.

Я оставлю пистолет

В пасти безумия.

С властью и жалостью

Попрощаюсь с утра Я.

Стрелы, патроны,

Удары кнутом.

Стоны, обманы

И подавленность сном.

Боли, таблетки.

Укушенный яд.

Стаи, нимфетки.

Брошенный такт.

Снова в угаре

Пускается в пляс

Жалкий и мерзкий

Рассудка глас.

Хочется спать,

Но кожу дерет

Лезвия пьяный

Памфлет.

Жарко.

Пот с кровью смешался,

Жалко.

Что жить

Я остался.

1 1 1

Работать жизнь,

Чтоб в старости вонять?

Нет уж, извольте, лучше буду "много знать"

За близкой старостью желанная стоит.

И тут ук она не убежит, не спрячется.

Не выберет альтернативу.

Зажав ее в углу,

Кончай

Менять ты хвост на гриву.

1 1 1

Боли резной

В ночи светятся шрамы.

Когда же наступит покой?

Когда стекла появятся в черных рамах?

Вот неспокойной души

Жалкие просьбы.

К черту их всех!..

К черту иллюзий смех...

1 1 1

Стоны души

Слышны из-за двери.

Там ненависть, страх

И рвут когти звери.

В темном загоне

Режут тела.

Смертью там пахнет.

Там трупов гора

Разум уходит.

Проклятый сходит с ума.

Здравствуйте, люди.

Вот он безумец.

Играть нам пора.

1 1 1

Я пишу и это пока Меня спасает. Я рассказываю все листам и тем, кто их ночами читает.

Я рассказываю и себе. Себя нужно слушать.

1 1 1

Жирная капля

Упала на лист.

Жидкость впиталась,

Пятно образуя.

Капля вторая,

Чуть в полете застыв,

Рухнула вниз,

Пространство минуя.

Дождь этот

Длился недолго,

Закончился вскоре,

Лист напоив,

С жизнью поспорив.

Лист уж застыл.

Ему хочется влаги.

Красная почва

Ждет новых уколов шпаги.

Но вены пусты

И сердце не бьется.

Окончился период дождей

И жаркого солнца.

Теперь здесь зима

С метелью и стужей.

Горят лишь дрова

Под телом ненужным

         1 1 1

Свежести тухлой запах.

Пряностей аромат.

Ищет взгляд дух вчерашний

Натыкается на остатков яд,

Гордости немой разложенье.

Ослепляющий утренний сон,

Словно забитой камнями

Судьбы веленье

Обнаруживает разбитой

Души звон.

На осколках хрустального тела

Ранишь руки и ноги в кровь.

Превращаются раны в розы.

Прорастают затоптанные вновь.

Красота их во вчерашнем соке.

Видимость в пустоте.

Колкость иллюзий в памфлете.

И успокоение в сне.

Славны картины дней вчерашних.

Не забывается красота.

Выжгла след она в разуме

На колючем жестком песке.

Там, в пустыне

Сквозь острость скал,

Жар и копоть

Прорывается чудный дар.

Идет выход,

Бродит среди дюн и барханов.

Ищет упорно,

Натыкаясь на смерть

И на призрачность иллюзий.

Ходит с сумой

И кладет туда

Ненужный хлеб,

Что находит дорогой.

Нужен ему лишь глоток.

Счастья?.. Печали?.. Не важно.

Была бы только причина,

Чтоб вырвался сдавленный смех.

Мертвый смех,

Отдающийся звонким эхом

В окружающей пустоте.

         1 1 1

Вдаль от улыбок

И детского смеха.

Вдаль от ошибок

И жалких утех.

Вдаль, в пустоту.

В пространство покоя.

Вдаль, в немой сон,

Прикрыв наготу,

Скачешь упрямо,

Сметая преграды.

Скачешь от жизни,

От вьющихся гадов.

От времени и

От людей.

От света и

От страха теней.

От любви и

От желаний.

Которые суть

Ненависть и страдания.

Убегаешь от смерти

И за ней ты ползешь.

Закрываешь двери

На ржавость щеколд.

И кого ты найдешь?

Себя отраженье...

Истерзанный дух.

Поклонившийся

Судьбы веленьям...

1 1 1

Тишина...

Нет слов?

Есть конечно, но...

Труден шаг.

Нет привычки

Здесь обсуждать

Каждый миг.

Может быть

Он не ценен?

Скорее так.

И зачем тогда

Воротить прошлого пыль?

Вот и забыта (?)

Невеселая быль.

1 1 1

Время не летит. У него нет крыльев. И тем более не бежит. Ног ведь у него тоже нет. Это Я убегаю отсюда, с каждым днем все увеличивая и увеличивая скорость. Ты же пока ползешь. Если не сказать большего. Ты стоишь. Так ^-как разучился ты ходить.

1 1 1

К "мизантропам"

Вы, жалкие ублюдки, именующие себя "мизантропами". Вы не понимаете всего смысла, заложенного в этом слове и в этом образе жизни. Вы просто вешаете на себя бирку, не зная, что она означает и вешаете не к месту.

Ты, жалкий ублюдок, каждое утро едешь в автобусе (трамвае, метро, и т.д.) среди этого дерьма, которое ты "ненавидишь" на работу (учебу), где опять же целый день среди них.

Это компромиссы, а от них нужно избавляться. Допустим ты избавился от первого, что реально, если работа недалеко, либо денег много, но заметь, что от второго тебе не избавится никак. Ты все равно вынужден будешь работать. Ты - единица рабской силы общества. Вот когда ты избавишься от этого самого главного компромисса, тогда уже с натяжкой тебя можно будет назвать мизантропом, ко при условии, что ты избавился от более мелких компромиссов (а это легко), как то: посещение любых общественных мест скопления людишек, общение с ними же, пусть даже и с знакомыми.

Так что ежели сказал "А", то говори и "Б". А ежели не хватает силы духа избавиться от этих компромиссов, Мой тебе совет: "Иди на хуй'".

1 1 1

Чего хотел?..

Кого желал?..

Все старостью протухло.

Оно вдали,

Внизу, у скал.

Почти не видно.

И вскоре скроется

Из глаз вообще.

Я выше поднимусь.

Там новый мир.

А старый позабыт.

Там пир души,

Вдали от жалких быдл.

Здесь даже воздух чище.

Нету людской вони.

Нет бессмысленной погони

За средством чтобы жить.

Здесь нет хлопот,

Проблем, разочарований.

Здесь 100%-ая

Исполняемость всех желаний.

Здесь горечь сладостью сменилась.

Боль, спутница Моя

Оставила меня, там, где-то позади,

Устав со Мною дальше подниматься.

Здесь много места для души.

Она ликует.

Порхает,

Плавает в озерах поднебесья,

Где чистота единственная

Единица измеренья,

В противовес

Грязи подножий.

Что слышу я?

Пыхтя, стремится кто-то ввысь.

Его еще не видно.

Но вот Я слышу крик.

Он удаляется.

Всего лишь миг,

И вновь, опять

Приятность тишины.

Совет Мой всем.

Кто ввысь стремится:

Оставь свой груз внизу,

Оставь все то, что держит там тебя.

И может быть тогда начнут сбываться сны.

1 1 1

Новые шрамы

Новой боли.

Новые тонны

Горькой соли.

Вновь порезы на новых местах.

Прекрасное тело

Рубцуется без сожаленья.

Физическая боль -

Эрзац душевного похмелья.

Сначала в ход руки шли.

Далее ноги, грудь, спина.

А что дальше?

Вновь по старым рубцам

С обилием фальши?

Обман себя переступает черту

Ничего не изменишь.

Живи дальше,

А остальное к черту.

Ты не зальешь морем водки печаль,

И не вернешь прошлого

Которого жаль.

1 1 1

Постучись,

И тебе Я открою,

Приглашу,

Покажу весь Мой дом.

Поселись, и займи свое место достойно.

Хватит в грязи валяться с тортом.

Появись,

Чтоб тебя Я увидел

И узнал в свое время потом.

Погонись

Наконец ты за счастьем без лени.

Догони добычу, тебя что достойна

И клыками впейся в нее, все позабыв.

Черт возьми, сколько ждать!?

Обрети наконец

Свой покой.

1 1 1

Я пройду мимо этой комнаты. В ней пусто и ничего интересного. Лишь портреты на стенах. Картинная галерея исполняющая роль склепа.

Может как-нибудь потом. А сейчас Мнe недосуг снова рассматривать эти забытые уже лица. Сейчас Я не хочу их вспоминать. Как-нибудь потом...

Лучше выйду в сад и посижу на моей любимой скамье. Резной, дубовой, но уже такой старой. Она еле выдерживает Мой вес. Ранее целая и крепкая. Ныне треснувшая, чуть ли не превратившаяся в труху. Все время битая дождем и пытаемая солнцем.

Теперь она здесь, в саду, где нет ее инквизиторов. Да еще и в приятной компании. Вокруг вечные не стареющие красные розы с черными стеблями. Сейчас они спрятали свои шипы, но только подойди...

Розы, черная трава, фиолетовые деревья, как крыша, которая не пускает сюда назойливость погоды. Посему здесь всегда сухо, свежо, полумрак и приятная, обволакивающая тишина, без этих звуков, издаваемых птицами и прочими.

Никогда не понимал людей, которые, вылезя раз в год из своих бетонных клеток на природу, слушая соловья, делали блаженное лицо и гордо произносили: "Лепота!". Что ж, шипение гадюки тоже музыка. Почему бы и в ней не найти красоту.

И у Меня как-то жила птица. Я держал ее в клетке, которую ставил на солнце. Я кормил ее зерном, но белая птица молчала. Я вырвал ей язык. Позже Я ее отпустил и она полетела к людям, полная надежд вернуть утраченное. Но люди били ее и выгоняли. Один раз хотели спечь, другой - съесть. Люди..., кричавшие : "Лепота!"

Ладно, пойду в мою келью, пересекая длинный коридор на одной из стен, которого, как Я помню, висит зеркало. Раньше, проходя мимо и глядя туда. Я все время пугался. Теперь же Я стараюсь не смотреть.

В комнате отшельника тусклый красный свет. При таком свете легче дышать, воздух, как будто горный, даже чище чем в саду. Иногда даже чувствуешь дуновение ветерка на лице.

Из дальнего угла на Меня уставился телевизор. Словно один большой глаз, без тела и на ножках. Он все время за Мной наблюдает, когда-нибудь я выбью его. Он вытечет. На его месте будет пустота. Я залезу туда и свернусь калачиком.

В комнате очень сильное притяжение. Тебя так и вдавливает в пол.

Здесь уже давно нет времени. Часы я пристрелил. Они все время шумели своими крыльями - стрелками.

А внутри все так же как и снаружи.

Запекшаяся кровь моих снов застревает в горле и мешает дышать.

Иногда залетает муза. Нежно садится на переплетения моей души. Она играет на них и поет. Тогда некоторое время звучит у Меня в голове ее Музыка. Но постепенно, нота за нотой, забывается и голос фальшивит. Потом и вовсе исчезает. И Я хожу с суровым спокойствием, спотыкаясь об углы моей комнаты. Но вот вновь Она Меня посещает и опять в душе Моей многозвучно. Порой не хватает гармонии и в ней хаотично, но и в хаосе своя прелесть и своя боль.

Да и вообще все одна большая боль. Но я не испытываю в ней ни наслаждения, ни трепета пред ее величием. А она,  действительно, огромна. Высока и уходит в заоблачные дали. Когда пытаешься увидеть ее конец, задираешь голову. Стоишь долго, всматриваешься. Но тщетно все это. Тщетно и бессмысленно. Лишь болят глаза, начиная слезиться, и затекает шея.

Эх. память. Я помню ее начало.

Тогда был чудесный (по Моим старым меркам) день. Светило солнце. Его было так много, что воздух кое-где плавился, дул легкий теплый ветер, чуть задевая прозрачные еще тогда занавески. В комнате было светло и на полу отпечаталась тень солнечного луча, как лунная дорожка на тихой поверхности океана, я ходил босиком по теплому полу, жмурился от солнца, и совершенно ни о чем не думал.

Я и не заметил, как ко Мне, тогда еще впервые, влетела Муза. Я увидел ее и обомлел, ноги подкосились и я уселся на пол. Я сидел так несколько мгновений. Но вот она заговорила.

Ее голос был прекрасен. Она рассказывала о себе. Но Меня не замечала. Словно сама с собой она говорила.

"Смотрите", - шептали вещи, - "здесь зарождается новое", видя блеск моих глаз. Но увы они ошиблись. Родилась лишь боль. Чудесная, громадная и нестерпимая. Разрывающая, то чуть затихающая, то вновь с еще большей силой обволакивающая колючей слизью.

В тот день она лишь взглянув на Меня, выпорхнула за чем-то бесформенным, пролетавшим мимо. И сколько раз такое повторялось позже... Не счесть.

С тех пор и зародилась боль. Рана от стрелы ее взгляда была огромна и кровоточила. Кровь была черной.. Иногда она специально разрывала уже начинающую заживать рану. Но вот примерно год она не появлялась. И рана заросла. Боль утихла. Но это был не более чем период ремиссии. Рана раскрылась, когда она, вспомнив обо Мне, залетела после долгого отсутствия. И боль вернулась. С еще большей силой и усердием приступила к своей работе. Рана начала расширятся и стала гноиться. Черная кровь смешивалась с желтым гноем и оседала где-то внутри.

И если загнивающую конечность можно удалить, то как удалить душу. где властвует гангрена. Гангрена души.

Вскоре началось и заражение крови. Боль пошла по всему телу. Солнечные лучи жгли кожу и слепили глаза. Каждый звук раздражал и терзал. Теперь я не пускаю сюда этих раздражителей.

По всем законам Я уже давно полнен был умереть от заражения. Я приготовился встретить Смерть. Я сидел и ждал ее, боялся заснуть, чтобы не упустить момента посмотреть в ее глаза. И она приходила в Мой дом. Но все время забирала других. Вскоре, дом мой ранее многолюдный, опустел. Меня же она оставляла, продлевая Мои страдания, одного наедине с моей болью, с запахом гниения, с запахом безумия.

Этим запахом пропитался каждый предмет. И каждый сошел с ума.

И пол у окна, скрипевший под Моей поступью, теперь скрипит сам по себе.

Иногда ни с того, ни с сего колышется занавеска.

Читая книги, убегают запятые и перебегают с места на место слова.

Глаза теперь закрывать бесполезно. Хоть они и закрыты, все равно

видишь все отлично.

Иногда слышен чей-то голос. Может бьггь это ворчит старый огромный шкаф?

Иногда "плывут" стены, как бы прося: "Пройди сквозь нас".

Иногда и отхожу от себя и вижу оболочку со стороны, когда ты вне нее, тебе легче на нее смотреть, на это валкое истерзанное болью тело.

Иногда краем глаза видишь, как что-то пробегает по стене. Но когда, поворачиваешь в эту сторону голову, уже ничего нет.

Всех этих иногда так много. И они так часто происходят. Происходят всегда.

Я бы закрыл уши и глаза. Но все равно ничего не изменится. Пожалуй лучше Я "упаду" в сон. Кое-как Я отключалось. Но тут же Я снова здесь. Меня разбудил шорох, какое-то шарканье.

А, старые знакомые. По ковру, точно по узору, ходят кругами люди. Их двое. Люди в сером. В серых помятых, кое-где порванных костюмах. В серых же фетровых шляпах. Их руки за спином. Точно заключенные. Я как-то хотел спросить у них, кто они такие и что здесь делают. Но понял, что Мне это совсем не интересно, какая разница?

Если их не замечать, они, нагулявшись, уйдут. Вот они и ушли. Но как они снова попали сюда?

Черт! Я забыл закрыть дверь. Я ее закрываю. Проверяю. Закрыта. Что со Мной? Я же только что убедился, что она закрыта, но не уверен в этом. Проверяю снова и снова. Закрыта. Закрыта. Закрыта. Закрыта... Отхожу, но все равно не уверен.

К черту дверь. Впрочем и не в двери то дело. С таким же бессмысленным упорством Я проверяю плиту, адреса на письмах, краны. Я так больше не могу. Не могу...

- “У тебя опять болит голова?"

- "Да, и снова в одной точке."

- "Дай-ка угадаю, и руки холодные?"

- “Дa, ледяные.”

- "А ты проверил дверь?"

- "Да".

- "А почему не спишь?"

- "Ты знаешь. Я задыхаюсь, задыхаюсь кровью и слизью, и этой вонью".

- " Да, я знаю, ты - сумасшедший".

Я кручу головой, пытаясь найти собеседника. Но, не находя, замолкаю.

Из-под двери, плинтусов, занавесок выползают тени. У них в руках зажаты какие-то предметы, я стараюсь рассмотреть, что это и вижу. У одной лезвие, у второй нож, у третьей пустой шприц. Они все собираются посреди комнаты и сбрасывают в одну кучу все вещи, которые они принесли. Куча растет, и приобретает очертания человека.

Он начинает плясать, закидывая ноги за голову. В танце все ближе и ближе приближается ко Мне.

Я убегаю. Забегаю в первую попавшуюся дверь. Закрываю.

Закрыта. Закрыта. Закрыта...

Это склеп. Я посреди этой галереи. Со всех сторон Меня буравят своими взглядами какие-то люди. Кто же они, что их портреты висят на Моих стенах. Я пытаюсь их вспомнить. Подхожу к каждому из них, долго стою рядом. Но не помню.

В дверь кто-то ломится. Он нашел Меня. Из-за двери Я также слышу и голос Музы. Она зовет Меня своим ангельским голоском. Черт, и Она, Она на их стороне.

Комната наполняется смехом. Смеются портреты. Я перевожу взгляд от одного к другому. На всех лицах довольные ухмылки.

От них и смеха у Меня начинает кружиться голова.

Я подхожу к двери и открываю ее. Ив этот момент в Меня впиваются все эти лезвия и ножи. И шприцы усиленно вкачивают воздух в аорты.

В паре метров стоит муза, такая же прекрасная, как всегда, и протягивает Мне свою розу. Я протягиваю свои руки к ней. Делаю шаг, падаю, ползу на коленях, на четвереньках, на животе. Успеваю только обнято ее ногу, и наконец-таки засыпаю. Ненужная уже роза выскальзывает из ее рук и разбивается о мою спину. Так разбивается мечта.

1 1 1

Рвутся строки

И слово плюется.

Задыхается мертвый язык.

Воздух сквозь зубы

Течет безродный,

Превращая увечие в жизнь.

Вопли страха

И жесткость покоя.

Снова в руки берется перо.

Слезно просит оно

Избавленья

От ненужной протухшей крови.

Снова в ссоре

Бумага с рассудком.

В единении отблеск беды.

Что же, даже увечья попытки

Превращают ручьи в пруды.

И в болоте уснувшей печали

Стали мертвой блеск,

И блеск уходящей луны.

Отражается вяло в ударе

Отпрыск гения и чистоты.

И в сумбурности слов -

Словоблудье?

В стройности -

Сухость листьев сосны.

А рука все выводит

Простые слова.

В разделеньи их простота

Но когда они вместе

Жуткая смесь

Красоты и уродства.

Даже ты, заглотнув

Их словно приманку,

Попадаешь на крюк

Своих призрачных знаний.

И понять пытаясь

Их вяло,

Ты пинаешь Мой слог

В кусты.

Здесь же нет

Привычной для тебя

Простоты -

Пустоты...

1 1 1

Лезут улыбки

Из-под бровей.

Бреет коленки

Мать четверых детей.

Дворник с лопатой

Свистит за углом.

Трехлетний ребенок

Плюется матом,

Захлебываясь

Кровавым молоком.

Вороны в стаях

Рвут глотки собакам,

Жалким ублюдочным вракам.

Глупый подросток

Пинает птиц мира.

Грязный бомж

Протягивает культи свои

Хочет сыра.

Голод глотку дерет

Ех-девочке яро,

Свои непреступные врата

Превращает в калитку задаром.

1 1 1

Больше чем человек, больше чем животное. Укутанный в рыбачью сеть, стоящий у пересечения стихий. Убитые птицы падают неба. Забытые люди пробегают мимо. Взгляд горд и устремлен вперед. У ног пенится океан, брызги на волевом подбородке.

1 1 1

Разбились фарфоровые лыбы,

Обнажив клыков стройный ряд.

Шипение яростной гнили

Вбивает в уста словокрад.

Стеной за него все терпенье.

Волной отдается захват.

Свободу украли в забвенье.

Упадок идет на расхват.

1 1 1

Передо Мной лист. Белый и чистый. Девственный лист. Его девственность и притягивает Меня к нему. Я начинаю выводить на нем слова. Грязь моих мыслей оскверняет его. С каждой строкой все больше и больше.

Он мнется и становится похожим на шлюху. Такой не мятый. И такой же грязный.

Теперь предо Мной грязный и мятый лист. Я откладывав его. Он Мне же не интересен. И беру следующий. Чистый и белый.

1 1 1

Не будь рабом часов. Разбей их и выкинь. Сколько можно им подчиняться? Хватит. У тебя зависимость. Ты все делаешь по часам. Просыпаешься и засыпаешь, работаешь и отдыхаешь. По часам ты ходишь к своим "друзьям" и по часам от них "уходишь" и т.д. и т. п., перечислять все было бы весьма утомительно. Ведь ты все делаешь по часам.

Жалкий раб. И чего?.. часов...

1 1 1

Я уже достиг того уровня, когда что бы Я ни написал, все можно издавать, без исправлений. Впрочем я и раньше не особо исправлял, просто откладывал ненужное в сторону. Теперь же такого ненужного почти нет. Так что в моих записях весь Я на момент их написания.

1 1 1

Ломай и круши все правила и порядки этого общества. Хватит жить мещанской жизнью. Если ты работаешь (учишься) - бросай. Это не совсем девиз: "Лучше быть пузатым от пьянства, чем горбатым от работы". Т.к. бросай и пить, даже в малых количествах, т.к. пить - это и есть норма общественной жизни.

Все что тебе говорят делать, делай наоборот. Все устои переворачивай. Поставь все на свои места. Революция в тебе. Только так.

1 1 1

Красоту рождает правильность, уместность и пересечение:

- линий в женском теле;

- линий и красок в рисунках;

- звуков в музыке;

- слов в стихах.

1 1 1

Тихий, тихий звук. Совсем не различимый.. Что это? Это стонет тишина. Прошло то время, когда она ревела, яростно разрывая свою глотку, потом ушли силы и она негромко мычала, как мычат глухонемые, пытаясь что-то сказать. Но прошло и это время, уступив следующему, когда она еле слышно всхлипывала, захлебываясь в своих слезах. Но вот и на это уже не осталось сил. Они утекают, как убегает вода из раненной фляжки.

Тут, тут только что были звуки. Все разные, высокие и низкие. Тишина обнимала их всех и хотела с ними поговорить. Но они все галдели и галдели перебивая ее и друг друга.

"Суетливая молодежь", - думала тишина, - "но ничего, я подожду. когда она подрастет".

Проходили годы, менялись звуки, но не прибавлялось в них ни капли такта и уважения к старшей. Видя, что ничего не меняется, тишина становилась на колени и уже слезно просила их хоть немного помолчать. Слезы ее текли. Звуки все уже стояли по колено в воде, но все равно не замолкали. Правда, когда они ощутили влажность своих носок, они стали оглядываться, откуда же вода. Все увидели две струйки, которые текли из ничего, из воздуха?

"Интересно", - подумали звуки, на миг замолчав.

Тишина, уже было, обрадовалась, что ее заметили, и вот сейчас ее будуг слушать. Она прокашлялась, как это делают перед длинной речью, залезла на табуретку. Ей столько хотелось рассказать. Но только открыв рот, закончилось мгновение удивления звуков, и они опять продолжили свой шум и гам. И он усилился. С каждой секундой шум нарастал и становился невыносимым.

"Пожалуйста", - молила тишина, - "замолчите".

И вдруг все смолкло. Это тишина оглохла. Но она не знает об этом. Она думает, что замолчали звуки и внимательно ее слушают. А она все рассказывает и рассказывает, удивляясь их молчанию.

И ты послушай. Она рассказывает интересные вещи.

1 1 1

Прислушайся внимательно.

Тут голос говорит.

Чудесный, смелый, сильный голос.

Он не приказывает,

Не просит

И никуда он не зовет.

Он хочет лишь

Сказать то слово,

Что носит

Где-то там внутри

Ни одну, ни две

Последних сотни лет.

То слово может

Быть знакомо,

Но так помято

И избито, что забыт

Весь смысл его.

Его так часто

Все используют

Как средство,

Что смысл уж забыт.

А ты прислушайся

К гласу сердца

И может вспомнишь

То единственное

И верное значенье,

Что не найдешь

Ты в словарях.

И если вспомнишь,

Оно придет из

Глубины и

В глубину же

Ты падешь.

И то, что сотни лет искал

Здесь все нетленное найдешь.

1 1 1

Она приходит всегда, когда ее не ждут. Как бы исподтишка ломится и смеется над тобой. Все равно, что в детстве Я уговаривал кровь из носа не идти в неподходящих местах: в городе, на рынке, у кого-нибудь в гостях, "иди дома", - говорил Я ей. Но все равно она упорно не слушалась и делала все по своему, исподтишка.

Сейчас же Я никого не уговариваю. Но она приходит в самые неожиданные часы. Часто ночью, разрывая Мой крепкий сон. И она действительно ужасна и очень сильна.

Имя ей боль.

1 1 1

Сердце стучится в дверь, словно дятел по дереву. Упорно и настойчиво выдалбливает себе пропитание, либо просто так, кто же знает, чего стучит на самом деле.

Вот и дерево благодаря его стараниям превращается в пыль. Непоседа ветер срывает ее и уносит. После долгих странствий она где-то оседает. И прорастают на том месте новые деревья. Где видимые, а где нет.

Пыль пускает корни и обосновывается. Иногда как паразит, на ком-то и посасывает спокойно соки.

Бедняга усыхает с каждым днем. И не догадывается от чего же.

- "Помогите", - бегает он по врачам, - "я же страдаю", но врачи лишь разводят рунами, в таких случаях больше и шире, чем всегда.

- "Извините", - говорят, - "это нервное. Не напрягайтесь, не перетруждайтесь и пейте вот эти зеленые таблетки. Глядишь и полегчает. Да и конечно, дышите побольше чистым воздухом и пейте соки, дабы пополнить те, которые у вас высосали".

Некоторые тут же плюют и закрываются на ключ. Другие же. напротив, словно исполнительные ученики, делают все так, как велит поклявшийся.

"Хорошо", - думают и ходят взад вперед по лесополосе, с одной стороны которой шумят поезда, с другой же сопит котельная.

"Хорошо", - думают и пьют разбавленную томатную пасту.

"Благодать". - спешат добавить после приема таблеток.

"Замечательно!", - слышат они. То говорят страхи и радостно потирают

свои загребущий.

"Убейте". - кричат люди, - "Отпустите. Жить дайте"

"Нет, дорогой ты наш." - отвечают каждому, накидывая удавку.

Вот и дышать они не могут уже. Лица синеют, что-то шепчут.

"Что?" - переспрашивают их.

"Спасибо" - благодарят синие лица.

1 1 1

Их руки встретились и слились в нежном поцелуе. Сначала робко, но вот они уже единое целое. Переплетение, которое не разорвать. Инь и Янь, Явь и Навь. Полыхающее и недвижимое. И лишь большие пальцы нежно гладят свою половину, наслаждаясь чистотой и гладкостью.

1 1 1

Жизни свет померкнет вскоре

И наступит тишина.

Уж заждался Я уже.

Хватит боли

Хватит пыток

И открытых ран в огне.

Нет лекарства для успокоенья.

Вернее есть,

Но не доступно оно Мне.

И тут вина во Мне наверно.

Так что исправить

Ее надо быстро,

Навсегда...

Здесь смерть - последнее лекарство.

Оно избавит от ужасных мук.

Иди же, забирай.

Готов Я уж давно.

Чего ты ждешь?

Хватай

Жалкую жертву несчастной любви.

1 1 1

Сердце вырваться хочет

И бьется в загоне,

Надоело ему в тесноте,

В темноте и в одиночестве.

Хочет плоть порвать

И уйти.

Из тюрьмы оно вырывается.

Хочет вырваться и убежать.

Но сколько оно не старается,

Все напрасно,

Попытки бессмысленны.

Надоело ему уж уже.

И вот оно останавливается.

Наступает покой, тишина.

1 1 1

Сегодня хоровод видений. Усаживайтесь и смотрите. Все вещи уселись и смотрят на потолок в ожидании представления. Сейчас он белый, но вот на нем лучи проекторов. Из двух Моих глаз устремляются на потолок видения. Я не знаю, будет ли их сегодня много или может быть очень мало. Не от Меня это зависит. Посему Я тоже в великом ожидании. Пока же лишь темнота, два луча, бьющие сквозь нее и квадрат на потолке, как экран, где будут показывать кино. И вот первое, что Я вижу.

Одно большое ожидание. "Когда же?!" Оно ходит по комнате из угла в угол. Очень волнуется, все равно зная: "Вот-вот, сейчас, с минуты на. минуту."

Но проходят минуты, час, ничего не меняется. Ожидание садится на диван. Кто знает какие вихри внутри... Устав и сидеть, ложится. Но вот долгожданный звонок. Оно срывается и летит на всех крыльях к двери. С нетерпением ее открывает,

И меняется. Это уже не ожидание. Это радость. Великая радость оправданных надежд. Радость созерцания великой красоты.

Ведь красота пришла в гости. Красота, молодость и мудрость. Все в одном лице.

Радость вне себя. Она бегает и порхает. Вот уже не радость, а Любовь на ее месте. Она восхищается красотой. Они разговаривают. И Любовь не пропускает ни одного ее слова. Жадно прислушивается и впивается своим взглядом. 0на ведь знает, что совсем не долго это мгновение, которое госпожа Красота выделяет на встречу с ней. Совсем не долго и мимолетно.

Вот они наговорились и устали. Красота засыпает, и тем более прекрасна, когда спит. А любовь не может заснуть, она сидит у ног красоты и смотрит на нее. Эх, видел бы кто этот взгляд. Он способен растопить ледники.

Вот уже утро и они стоят у окна. За ним идет снег, поздний весенний снег. Красота уходит, обещая еще как-нибудь зайти.

Любовь еще долго стоит у закрытой двери, потом падает на диван. Ей больно, с каждым мгновением все больше и больше.

Вот уже это одна большая боль. Она лежит на диване и в который раз смотрит хоровод видений.

1 1 1

На прозрачной бумаге

Смертью выбиты девять букв.

Жгут глаза они медленно,

Зачеркнув безумствия лед.

Тают воскресшие запахи.

Умирает потухших срок,

С ними за дело

Выбриты тайны ночной ростки.

Скрылись за деревом

Путники.

К ночи хотят попасть домой.

Волки в утробе

Их спутники

Заплевывают звон,

Душат все прекрасное.

Не осталось ничего.

Прорастают имбицилы ужасные.

Нового покаления стон.

1 1 1

Что падлюки

Уставились?

Что смеетесь

В ночи?

Что кричите:

"Оставьте нас!"?

Не убежать!

Молчи!

Страхи испуганно

Озираются.

Взглядом впились

В чело.

Что падлюки

Уставились?

Что дрожите

В ночи?

1 1 1

- У тебя есть имя?

- Когда-то было.

- И какое?

- Да какая разница? Какое Мне сейчас дело до него? И до всех других?

- Но людям то есть.

- Да, и сейчас они еще называют Меня теми именами. Не замечая, или, скорее всего, не хотят замечать, что тот и те умерли. Умерли давно. И воскреснуть не собираются.

- Но у всех же есть имена. Даже у животных, и вещи как-то называют, чтобы не запутаться. Как же можно без них?

- Можно. Да Я и не вещь. Почему это людям все время нужно, чтобы их как-нибудь называли? Мне не понятно это стремление стать вещью.

- Да, странный ты человек.

- Да и не человек я уже. В том определении, которое используют люди. А если быть до конца честными, то и они не "человеки" в их определении. Хуже животных они. Разум, как наказание. И многие от него отказывается. Имею Я в виду, что не используют они его как должно. Ленятся использовать даже сотую долю его. А может быть это жадность. Или излишняя предосторожность. Да, последнее скорее всего. Они боятся открыть эту дверь, где висит знак: "Осторожно! Разум. Использовать лишь в очень маленьких количествах." Люди понимают, что лекарство то с гомеопатическими дозами.

Большинство и не суются. Не зря же повесили предупреждение. Другие, как и предписано рецептом, вкушают по грануле. Но и как всякое

 Лекарство, это горько и невкусно и после него не дают сироп. Так что и эти отказываются, не замечая незначительных изменений.

Иные же, привыкшие принимать все упаковками, смелы и не замечают никаких  предостережений, и не следуют никогда инструкциям, и тогда открывается третий глаз. Стремящийся к познанию обретает его во всей его полноте, и если для первых разум является наказанием или же вообще не доступен им, то тут это лекарство испивается до дна. И вот его уже нет. Оно как катализатор, толчок в другую сферу созерцания. После него и по другому на окружающее смотришь, новое замечаешь и сравниваешь свои старье видения с нынешними. И даже по-другому себя ощущаешь. Как бы и не ты это вовсе. Новое приобретаешь, а от старого и ненужного избавляешься. Зачем имена?

- Но таких как ты называют сумасшедшими, безумцами.

- Людьми двигает страх. Они всегда боялись, боятся и будут боятся всего, что на них не похоже. Все не такое, не как у всех им чуждо и их можно понять. Того, что они не понимают, они боятся. Как дикари боялись грома и грозы, спрятавшись в своих пещерах. Дрожали и стучали зубами. То же и тут.

Что есть ум? Способность здраво рассуждать и делать правильные поступки? Но кто может судить о том, что здраво и правильно. а что нет? По законам толпы: вот это правильно, а это нет. Но не секрет ни для кого, что толпа тупа. Но ум - это также и высокое развитие интеллекта. Что чуждо для толпы. Так кто же тут без ума? Людьми движет зависть.

Ну, а определение "с ума сошедший"... Да, Я сошел с той животной ступени инстинктов, где стоит толпа. Я шагнул вверх. Позже Я сойду и с этой иллюзорной ступени чувств. Я уже поднял ногу.

- Но как же без чувств? Без любви, без ненависти?

- Ненависть?.. Да, Я раньше много ненавидел. Когда внутри все клокотало и кипело. И Я мстил. Да, месть, конечно, благородное дело, но и весьма интересное и увлекательное. Но, а что сейчас месть? Может Мне некого ненавидеть. Когда Я был внизу, да, там были объекты для ненависти, как одушевленные, так и неодушевленные. Нo что Мне сейчас до них? Когда Я смотрю сверху и уже не замечаю. Моя способность: пропускать мимо ушей чьи-либо слова, словно мыльные пузыри, летящие мимо. Ну а столкнуться - разобьются. Так и тут.

Тоже самое и с противоположностью - любовью. Что очень схожа с ненавистью. Мне нравились книга, диск, и я оставлял их. Возвращался к ним время от времени. Любимая книга, диск. Любимая женщина. Тоже самое, они стояли между книгами и дисками и Я время от времени к ним обращался. Да, терять что-то было жалко, но всегда можно было найти новое.

Жалость. Вся эта ваша хваленая жалость. Прежде всего и только направлена к самому себе. И жалеете вы все время самих себя. Вы боитесь за себя и этот страх рождает жалость. Что, тебе жалко этого безногого цыганенка, сидящего в переходе, которому кидаешь ты рубль? Тебе страшно за себя, что ты можешь потерять свою любимую квартиру и деньги, которые копишь в серванте, и будешь так же сидеть.

И каковы твои стремления? Купить получше машину, апгрейдить комп и трахнуть дорогую шлюху. Как они жалки. И куда они тебя приведут? Ты так часто отвлекаешься на такие мелочи, забывая о главном, что изменится, если ты в очередной раз сменишь мебель?..

- А что насчет времени?

- А что время? Почему это все нужно делать по часам? Вы придумали календари, минутную и даже секундную стрелку. Скажите, как удобно всегда и все разложить по полочкам. Создали себе самого главного бога. Вот и поклоняйтесь ему, исполняя все его прихоти. У Меня же нет богов. Я сам бог и Творец. Я созидаю свой мир.

- А ты не боишься, что твои созидания не будут поняты?

- И не .для этого они сотворены, пусть. Людям простительно. Я же безумец.

- Так ты разочаровался в людях?

- О разочарованиях. Они постигнут любого, кто хоть малость ошибочен в своих оценках способностей и в ожидании. Все просто: не надо никого ставить даже чуть выше того, где он стоит. Лучше немного принизить. Тогда получишь удивление. Всe лучше, чем разочарование, и чем больше принизишь, тем больше можешь быть удивлен.

Что же касаемо самого ожидания. То оно всегда лишне. Сюрприз всегда радует. Да и само ожидание тесно переплетается с той, что "умирает последней". Вот ее и надо убить. Тот момент уже наступил. Хоть она и думала, что жизнь у нее вечна. Она лишняя и вредна. Она призрачна и затуманивает ясный взор.

- Но без нее же безысходно, трудно и больно.

- Боль... Что есть боль? Боль в каждом с рождения. Даже с зачатия. Боль каждого рождает, наслаждение - та же боль, только приятная. Одна природа. В каждом сидит боль. Сначала она молчит. Но стоит только капнуть на нее появившимися слезами слабости, и вот пухнет она, как дрожжи, и заполняет все свободное пространство. Потом выталкивает остальных. И вот она хозяйка.

Но, что тебе до нее? Как и всех ее можно обмануть. Это не боль. Догадайся что это. Да, видишь, ты уже ее не боишься и не принимаешь как должное. Ты наслаждаешься. С полнотой насладись последней - Смертью...

- Ты - одинокий человек. Отсюда, все твои мысли.

- О, одиночество! Каждый одинок. Только вот все почему-то боятся принимать это как должное. Глупцы! Себя не обманешь.

Да, пусть ты окружен какими-то людьми. Присмотрись. Они мертвы. Вокруг тебя мертвецы. Только вот не разлагается. Пока. Но и тогда они будут все те же что и сейчас. А что мертвец? Пустое место. Вот и отношение как к пустому месту. Репетиция перед главным спектаклем.

1 1 1

Покрылись плесенью сердца рубцы.

Петели все сгнили.

И двери разбиты в немоте на полу.

Хотят, чтоб их подняли, зашили.

Но все здесь разбито

И звон уж не слышен.

Покрылось все пылью давно.

Пудами она на могиле.

В труху превратились стада.

Осыпались горы,

Раздроблены скалы.

Завязаны в узел солнца лучи.

Смеется луна беззубым оскалом

И плачут пузатые тучи.

Все руки в крови.

Стада уж не ходят по сочной равнине.

Они перегрызлись.

Вот кротость ягнят.

Костями их новые горы в

Братской могиле.

Оттуда теперь детский смех

И писк резиновых утят.

Здравствуй, бедняга,

Мельком, что увидел

Неясный отблеска мир.

Умри, ведь жить ты не сможешь.

Кто раз здесь бывал,

Навеки привязан.

Теперь ты прописан в этой стране.

И каждую ночь ходить

Туда будешь.

Не будешь ты спать,

Просыпаясь в холодном поту.

Теперь и глаза закрыть

Тебе боязно будет.

Там радужный смерти

Беззубый оскал.

Там страхи твои

Тебя растянут на дыбе

И бережно обуют

В испанский сапог.

И это то, что изменить

Тебе уже не по силам.

Ты должен был раньше то сделать,

Но не захотел,

Иль не смог,

Иль забыл.

Ну что ж, ничего теперь не поделать

Прислушайся, вот он

Звон смерти. Удар...

1 1 1

Люди часто говорят о любви. Особенно когда им это выгодно. И нагло используя это слово, добиваются своего.

И здесь надо сделать различие между совсем разными понятиями. Между простой любовью (к родным, друзьям и т.д.) Это и не любовь вовсе. Это уважение и не более. Конечно, как и в любом другом случае есть большее и меньшее. Но это уважение, но не любовь.

Говоря о другой любви. Любви к женщине. Тут больше похоть, а не любовь. В меньшей, либо большей степени. Последнее и путают с любовью.

NO LOVE.

1 1 1

Лелею я ростки печали.

Окутали они всего.

С ног и до головы.

К тому, чего боялись многие

И презирали,

Тяну я руки с высоты.

Никто, что слышать

Не желает,

То в уши льется

Без устали Мои.

Глаза закрыли люди

И не видят дали,

Просторной и широкой

Смерти юдоли.

Забить гвоздями

Можно двери.

Глазок жвачкой залепив.

Не станет лучше

В похоронном зале,

Гроб хилый где

Мой последний сколочен стоит.

У оболочки люди соберутся,

Свирепо, жадно посмеются.

Но, что плаксивый смех их

В сравнении с Моим?

Что ж, и возможно кто-то

Для приличья порыдает.

Кому-то правда мерзко

Будет на душе.

Но что же плачете?

Ведь веселиться надо;

Великий праздник.

Но вижу: с тупостью

Своей не научились

Вы еще чтить

Самый лучший

Праздник, что редко

Так приходит в гости

К вам.

И вот пришел он снова.

Вы не рады?..

Но что же, пейте, веселитесь.

О, вижу вы услышали Меня.

Теперь, я вижу радостно веселье

И не скрываемо оно, не напускно.

Я вижу: вы поете песни.

Вы громче пойте, громче, громче!

И ешьте то, чем питался Я.

И пейте, главное

Побольше пейте

Из этих двух бутылей

Два напитка с

Привкусом вина,

Без дна...

И пейте, пейте!

Осушите их до дна.

Тогда, быть может

Взор ваш помутится

И что-то в один

День прояснится.

Но сейчас не

Думай ни о чем.

Пей, не жалей.

Ведь праздник

Этот долго не продлится,

Чуть больше месяца

И все...

Я знаю сам.

На скольких ранее

Сам я побывал.

И вот закончилось веселье.

Биты рюмки и тарелки.

И кучной небольшой

Вдали земелька собралась.

И тут однажды встречу

Вас. Забуду.

Нет вам места здесь.

Тут холодно и

Летними ночами.

Тут ветер шороху

Наводит.

Все время кто-то

Стонет.

Скрепят кресты.

И фотографии речь

Свою заводят

С бездомным путником,

Гуляющим меж

тих всех рядов

Могил, поросших

Белым мхом.

1 1 1

Всe началось с рук. '"Как-то начали они неметь. В такие моменты смотришь на них с удивлением. И видишь, что они покрываются пятнами. Белыми и красными вперемешку. Образуют своеобразную мозаику. Мне их не жалко, что ж, раз уж им так хочется, пусть ходят в таком нелепом наряде.

Но немота идет дальше, от ладоней к локтям и дале к плечам. Она разливается медленно по всему телу. Вниз к ногам и вверх по спине к голове.

Надо же, немеет голова. Звенящая боль накатывает и отходит. Причем с какой-то своей переодичностью. Накатывает и отходит.

Глазам уже лень за всем подглядывать. Но и веки отказываются опускаться. По-сему глаза просто затуманиваются. Защитный рефлекс.

Вот и до горла спустилась немота. Ему лень глотать стекающие туда слюни. И они собрались там словно комок. Уже и не проглотишь.

Но вот и до сердца она уже добралась. Все остальное ничего, но сюда казалось бы дорога закрыта. Ан нет, что-то там в груди еще колышется, но вот немота окутала и его. Ему лень работать и он отдыхает. Как отдыхает и все тело, в забытьи и в онемении.

Вечный отдых и последний, без вакансий в будущем.

1 1 1

Усохшие с укором говорят:

"Оставьте муки совести в запое.

Пусть все там радуются и говорят,

Что нас убили по неволе.

Сначала смерти жалкой

Жадно было им для нас,

Но вот укутавшись в ученье,

Все плюнули и пустились в пляс,

Забыв и прошлого метели."

Услышать зов, попасть в конце

Концов домой,

Там где приятно и печально.

Не это ли хотел истошный вопль,

Когда просился из постели?

Но кто беднягу услыхал?

Никто... Никто воды и

Кружки не подал.

Засох, песком покрылся рот.

Из глаз печальных побежали слюни.

О, здравствуй мученик глубин.

С охотой раньше ты взирал

На все пустое.

Но вот он ты, убит, разбит,

В глубокой гнилостной могиле.

В компостной яме ты застрял

И ждешь удара тихого молчанья.

Но что же ты?

Забудь мечту

И красок юностей былую.

Себя убил, ужель не ты?

Ты в пропасти бедняга разъяренной.

Убей ты прошлое

Рукой своею.

Вот и не схватит оно тебя

И не убежит.

Не будет прятаться за дверью.

И в темноте не будет выть,

И гнить не будет боле.

Словно обожравшаяся

Мышь в круглом сыре.

1 1 1

То, чем и жил

Казалось бы недавно,

Все позабыл

И выкинул.

Людей, что

Каждый день

Вокруг толпились

Я разогнал,

Сотря их в порошок.

Они убиты, сломлены.

Их вид жалок.

Но видно Я скорее

Вдаль от них ушел

Пусть радуются,

Ведь был для них обузой,

Толпе безликой

Чуждый элемент,

Как черный ворон

Средь белых воробьев.

Так жил Я в прошлом

Средь их забот.

Теперь смешно Мне

Слушать их рыданья,

Иль видеть то же

Самое под маской смеха

И веселья.

Как мало же им надо.

Они довольны, сыты,

Животы полны.

Зачем же кто-то

Сделал их людьми?

Ведь было проще если б были

Бегемоты, ослы, слоны и черепахи.

Так проще было б им и веселей.

Да разницу кто б из них

Заметил? Ведут же жизнь

Они зверей.

Мотор! Снимайте передачу

Назовите парой всем понятных

Слов: "В животном мире”

Актеров же полно.

О, как же много их

Тупых, доверчивых

Ослов.

1 1 1

Сквозь стекло

Я в комнату гляжу.

Там Я сижу.

Склонилась лампа.

Рука выводит

Нервные слова.

И стол устал,

От лампы загоревший.

Скрипит, прося

Пощады у Меня.

Он хочет спать.

Но день и ночь

Не спит безумец,

Садится за него.

Свои он мысли,

Как помои выливает

На девственную

Листа белизну.

Кто знаёт, что ему

Не спится?

По комнате

Все кругами ходит.

И он забыл веселье

И не злится.

Слова рядами

Стройными выводит

Поэт в огне

Остывшем, затвердевшем

И в смоле

Вязкой пустоты,

Как в янтаре

Мотылек окаменевший

Переливаются

В свете лампы

Ошметки липкой

Тошноты.

Блестят остатки

Жалкого обеда

И пар еще

От них идет.

И лампа светит

Ярче, пытаясь разглядеть и

Увидать, то

Чем поэт

Недавно отравился.

1 1 1

Обида горечью

Ложилась в ведро

Чугунное с водой,

Крутилась там

Она, вихрилась.

Но вот осела

На немое дно.

Нет, не исчезла

И не растворилась.

Лишь часа ждет своего

Ты только руку

Опусти и дна коснись

Все вспомнится.

Поднимется и завихрится.

Опилки помнят все.

Вопьются в твою руку,

Поранят, к крови присосутся

И дальше жить не дадут.

Самые смелые

В вены прорвутся

И в реки крови окунутся.

Поток их понесет.

Достигнут быстро цели

И жалкое, никчемное.

Ни на что не способное

Твое сердце разорвут.

Так сделали они

Свою работу и растворились,

Словно не было

Их вообще.

Так месть

Исполнена с охотой.

И так приятно на душе.

Как было и у тебя,

Когда таким же

Способом

Ты ранила кого-то

Как меня

1 1 1

Я устал уже

От жизни смелой

И от страхов липких.

Не постоянно все

И зыбко.

Фундамент хил

И груб.

Он выбит из песка,

Скрепленного слюнями.

Он рушится

И днями и ночами.

Фундамент этот

Разумом зовется.

Под крепким ветром

Он не гнется.

Не точат долгоносики

Его стан гордый,

Не подмывают

Янтарны воды.

Он сам разбит,

Раздавлен изнутри.

Его убила тьма сиянья.

Он рушится

И в один день

Изнутри взорвется,

И лопнет оболочка.

Взрывной волной

Снесет, что рядом

Ошивалось: людей.

И глупость их

Надежд, желаний,

Направленных к нему,

Как-будто с доброй целью.

Но что вы знаете о целях?

Вы жалкий сброд,

Стоящий у моей постели.

И вам не скрыть

Своих усмешек глупость

И рож своих неисправимую тупость

Не скрыть и выгоды коварной.

Не скрыть. И труп не вскрыть,

Чтобы увидеть истины лицо,

Что видеть всегда вы не хотели.

1 1 1

Чей-то дух летал под потолком. Кружился вокруг люстры. Он смеялся и что-то говорил. Говорил на каком-то непонятном мне языке. И поначалу Я его не понимал. Но вот, вдруг, стал понимать, хотя и говорил он все на том же. "Да, оторви же ты свою задницу от этого дивана" - услышал я.

Он подлетел, и взяв меня за руну, ринулся вверх. Ну все, бедная моя голова. Но, странно, мы благополучно миновали потолок и Я не зацепился за многочисленные антенны. Мы полетели, меня уже начало тошнить от такой скорости, меня то и в автобусах все время укачивало. А может и от высоты. Никогда не любил высоты. И пятый этаж был верхом моих возможностей. Меня тошнило и Я избавился от содержимого Моего желудка как раз на люк проезжающего внизу лимузина. К тому же он был открыт. Как удивятся они обнаружив у себя перед носом непереварившиеся еще кусочки колбасы и горошек из "оливье". Приятного аппетита!

Но мы летели дальше и вот устремились ввысь. Красивы звезды. Всегда побил ими любоваться, но как красивы они, когда ты средь них, а не стоишь, задрав голову.

Но вот и они исчезли. Вокруг удивительное сияние. Которое не описать. Все цвета, и те что в радуге и те, которых там нет. Оно окружает тебя и окутывает, прикасается к твоей коже. Нежнее чем шелк и легонько покалывает.

Туг же появляется музыка. Я никогда такой не слышал. Ее еще трудней описать. Да Я и не буду. Это бессмысленно. Те звуки, те краски и запахи...

Стань духом. И ощути всe сам. И не жди призрака, что будет мотаться у тебя по квартире. Лишь порви оболочку и цепи. Тебе не будет жаль, поверь.

1 1 1

Весна прошла.

Я так и не заметил

Как пролетела вдруг она.

Не увидал ее начала,

Грачи то прилетели,

Но их кто-то отравил,

Не слышал Я капели,

Не видел то мгновение,

Когда почки раскрываются

И трава вылазиет,

Тянется к солнцу.

Чей свет Мне тоже недоступен.

Весна прошла

И унесла с собой ее красу.

Но, нет я не жалею.

Весна прошла.

Да здравствует зима,

Что навечно поселилась

В моем доме.

И осени привет,

Что иногда в гости

К нам заходит.

1 1 1

Глаза боюсь закрыть.

Сидят там страхи,

Веселятся и пируют,

Напыщенно о важном говорят,

Они Мои и никуда от

Них не деться,

Что присосались

Ко Мне с детства.

Хоть страхами они

Зовутся,

И вовсе не страшны.

Милы скорее.

И можно даже

От них не избавляться.

Они мои,

Но им не нужно поддаваться.

Из них ведь каждый

Сесть на голову готов.

И если ты позволишь,

Раздавит весом он тебя своим,

Пятно оставив жирное на кухне.

1 1 1

Сегодня в приюте бездомных раздавали кашу. Какая жалость, извольте. На складе начала гнить гречневая крупа.

А тут этому рады. Вот так гниль насыщает больные желудки. И не менее здоровый разум. Уже стертый и поэтому его здоровым не назвать. Убитый и сломленный. Если конечно было что ломать и тем паче убивать.

Насыщение и наполнение рождает подобие радости. Да почему же подобие? Радость, и в какой-то степени счастье. Как мало же для счастья нужно наполненному. Не важно чем. у этих гнилью, у других перебродившем. Или настоянном все на том же зерне. Которое у первых превращается в сухарь, который так к месту для беззубых ртов. но и туг свое наслаждение: его можно обслюнявить. И он размякнет. Потом его можно растягивать по крошкам. Так, как ребенок растягивает свое удовольствие когда лижет конфету. Ту единственную, которая от "лисички" нет, он не хочет ее съедать сразу, это его счастье, а его положено глотать по маленькому кусочку.

"Счастье как яблоко, чем больше откусишь, тем меньше' останется". Вот и другие смотрят на это яблоко и боятся его укусить. Оно стоит на полке, и его каждый день снимают оттуда и бережно стирают с него пыль. Иногда позволяя себе лизнуть его. Нет, не откусить. Как можно. Оно же такое маленькое.

Да и было бы огромное, все равно они опять бы говорили: "Какое маленькое".

И вот в один день взгляд еще более пристальней впивается в него. Существо ходит по комнате, не отрывая взор. Все не решается подойти. "Вот досчитаю до трех, тогда. Раз, два, три. Раз, два,.. три", и подходит. Руки дрожат, когда их протягивает, берет бережно и усердно вытирает пыль. как бы втирая ее внутрь. Яблоко блестит и переливается.

"Раз, два, три" и долгожданный укус. Но что здесь? Вo рту противно и ужасная вонь. Яблоко внутри уже все сгнило. Оттуда выглядывает жирный червь и улыбается. Съедай сразу, найдешь новое, может тогда и не придется слюнявить сухарь, а?

1 1 1

Обманчивый фасад

Обманчивых видений.

Перед тобою растворяются

И гаснут сновидения.

Всего лишь миг назад

Желаемым ты обладал,

И вот его не стало.

Исчезло все,

Как исчезают

Миражи в пустынях.

Исчезло, и без

Намека на продолженье,

Летал в эфире

Чистом ты

И видел красоту сияний.

Твои желания

Тут же были все

Довольны и удовлетворены.

Ты видел красоту

И музыку чудесную вкушал.

Но вот проснулся.

Настал твой час расплаты.

И в горле пересохло.

Ты жадно вновь

К бутыли присосался.

И голова болит

Чертовски, страшно.

Вот так,

Когда ты был готов

Поверить, что исчезли

Уж все боли,

Они пришли, ударили в набат

И снова твой рассудок в ссоре

Со всем, что

Мимо все плывет, плывет.

Все ускользает и уходит,

И то, что ты уже в руках держал,

Казалось бы твое,

И то чего ты взглядом лишь касался,

И это уплыло.

А может правду говорят;

"Из глаз долой - из сердца вон"?

Но, нет, печати смоль то остается

На сердце жалком

Камнем, чернотой.

1 1 1

Я буду спать

И буду видеть сны.

Хорошие, плохие...

Все разно.

Лишь бы по-дальше отсюда находится.

Из этого кошмара

Я убегаю в сны

И там я пребываю.

Когда-нибудь хочу

Упасть в последний сон,

И чем быстрей, тем лучше.

Там ждут Меня все те,

Кому тут Я уже не нужен.

Заснуть хочу я

Раз и навсегда,

И не проснутся.

1 1 1

Мой кот с огромными

Голодными глазами

И с хвостом пушистым

Стоит с .укором

Смотрит на Меня.

Он плачет каждый день; "Мяу, мяу"

И ходит целый день за Мною.

Несчастный рок! Ужасная судьба.

За что ты душу в кошачью

Оболочку заключила,

И 10 лет мучений и гонений

Ты бедняку всучила?

А может сделала ему великий дар

Его заботы...

И тут уж надо посмотреть

Где счастья 10 лет,

А где десятки лет

Мучений и хлопот.

1 1 1

Надежда - мразь.

Надежда - сука.

Она всегда

Обманчива, подлюка.

Она всегда

Приходит, когда

Тебе плохо

И говорит:

"С тобой

Я посижу,

И легче

Тебе будет".

"И Я повеселюсь" -

Спешит добавить

Про себя.

И вот живешь

Ты с ней.

Ее лелеешь.

Она же в тихую

Смеется над тобой.

Но, вот тебе

Она и надоела,

Бери топор,

Иди домой.

Там где она.

Как дома у себя.

Убей ее раз и навсегда

Как это сделал Я.

И нету уж надежды.

Умерла.

И посмеемся

Мы до слез

Над ее могилой.

Кричи: "Ура!".

Да что ж так хило?

Погромче, посильней!

Ведь праздник сегодня

Великий на земле.

Она уж больше

Не наставит тебе рога

С толпою жалких разочарований

         1 1 1

Живу я птицей вольной.

Все время где-то

Там летаю,

Вниз не смотрю.

Но знаю:

Там, внизу

Людишки копошатся.

Они все время

Тут и там

Стремятся

И ходят все

Туда, сюда,

Таскают все свое

С собой.

Не забывая

Таких тяжелых

Близких им людей,

Протухшие воняющие

Прошлого мгновенья,

Надежду волокут

Все время за собой,

От страхов

Убегают незабвенных.

Живые все боятся умереть,

Младые - постареть

И любящий боится

Свою любимую потерять,

Она еще жив,

А он ее уже хоронит.

И всех их связывает

Лишь одна судьба

И рыскают они все

По одной причине:

Сказали как-то:

"Где-то тут

Валяется чудесный клад,

Он счастием зовется,

И кто его найдет,

Тот будет вечно рад,

Ничто его не будет

Волновать, пугать,

Ни за кого не будет он бояться".

Теперь все ходят, голову склонив,

Упорно ищут, то,

Что есть у каждого из них.

Но им все время нужно больше.

То жадность ненасытная

Глаза залила им.

         1 1 1

Шаги ты слышишь?

Видишь ли ты тень на стенах?

То скорбь Моя с печалью обнялась.

Они хохочут, шепчут что-то

И радуются, что их идея удалась.

Они смеются над разбитым Мною,

Смеются страшно, невпопад.

Трясутся тени на обоях.

До слез смеются.

Слезы их текут.

Уж затопили пол квартиры.

И вот стреляю в них

Я наугад.

Разбил стекло.

Упала полка.

И дверца шкафа на полу.

Теперь Я перебил их смех

Дробью звоном.

Но все. Я больше

Не могу.

Закончились патроны.

Они опять своим

Весельем занялись.

Но что Я вижу?

Есть еще возможность

Единым выстрелом их двоих убить.

И вот звучит тот выстрел,

Но смех усилился,

С тенью кровь слилась

1 1 1

В нашем городе жила мышь. Нет, конечно не одна. Их было предостаточно, но эта была особая. Она не любила то, что любили все остальные: превратить в опилки старье газеты и книги, погрызть даже свечки и многочисленные коробки наполненные всякой всячиной, которые стоят либо в подвалах, либо наоборот высоко на чердаках. Люди зачем то держат все это и не хотят выкидывать. Излишняя бережливость или жадность?

Чего только нельзя ни найти на чердаках. Тут и все номера газет и журнале вышедших за последний полвека, а то и зек. Оставлены в надежде перечитать?

Тут и старье платья и обувь. В основном детская. Изношенная до дыр, либо совсем новая, которую так ни разу и не надели. Оставлена в надежде что ее когда-нибудь наденут?

Тут и вековые запасы свечей, спичек. На случай, если не будет света? Его то и выключают раз в год на полчаса.

Тут и горы хоз. мыла и порошка, которым можно обстирать целый квартал.

Туг под крышей висят какие-то травы, которые кем-то были собраны для каких-то своих целей, и никто уже не помнит: кем и для чего.

По стенам развешаны уже пересушенные связки чеснока и лука. Тут и там средь них и под крышей осиные гнезда. Уже и их обитатели покинули свои хоромы.

Но больше всего здесь, конечно, игрушек. Некоторые из них свалены в большие картонные коробки. Другие же просто по разным углам. Поломанные и невредимые. Те с которыми играли день и ночь и те, к которым не притрагивались.

Все это покрыто тоннами пыли. Даже днем все в полумраке. На единственном небольшом окошке слой пыли еще больше чем на любом из предметов или на полу.

Тут и там на полу небольшие следы, кое-где даже целые тропки. Как было сказано выше, здесь и жила наша мышь, но она была не такая как все, вещи не грызла. а любила с ними разговаривать, и они ей рассказывали свои истории, неповторимые и порой необычные, что за истории? Только им и ей известные.

По-началу. когда мышь заметила свой дар, она очень обрадовалась, что не будет ей скучно, потом оглянувшись вокруг себя, погрустнела, осознала, что не успеет услышать все. Вещей то было много. А в день можно было только послушать одну из них, так как целый день длился ее рассказ. Другие же покорно молчали и тоже слушали. А что им было еще делать?

Проходили дни. Мышь все слушала. Внимательно, не перебивая и не задавая глупых вопросов. Так увлеклась, что забыла вовсе о смерти. И она к ней не пришла. Новыми слоями ложилась пыль - новые истории вливались в маленькие уши.

Но вскоре она осознала, что недавний рассказы она уже слышала, все пошло по кругу, и ей стало скучно. Теперь она слушала рассеяно, бродила по чердаку. Ей было не интересно.

В один день произошло событие. За окном пул сильный ветер и ветка акации все била по стеклу, била настойчиво и наконец его разбила. Свежий воздух ворвался, и мышь опьянела. Только сейчас она осознала, что там, по ту-сторону так много вещей. Та же настойчивая акация, и ветер мог бы рассказать много интересного.

Теперь грусть ее стала еще сильней. Она бродила уже никого не слушая. И вот в один день наткнулась на новое. Этой вещи ране здесь не было. Она уселась перед ней и стала внимательно слушать. Другие перебивали. Не она сосредоточилась и была очень внимательна.

Внемля рассказу она их надела и взлетела. Это были крылья. Выпорхнула окно. Ее ждало новое, новые истории.

На полу с отрубленной стеклом головой лежит наша мышь. Стекло впилось в пол. С такой силой отправила его вниз акация. С одной стороны ее голова, с другой все остальное. Они бы слились, но оно мешает.

Мыши не умирают, они надевают крылья и становятся летучими. Необычные мыши.

1 1 1

Упасть в вечный сон. И не просыпаться. Пробуждение ничего хорошего не приносит. Все то же самое. Изо дня в день. С пробуждения ожидание очередной непродолжительной Смерти. Мучительно долг тянутся эти часы.

Во сне забвение. В нем утешение.

Ничего боле не приносит ни малейшей радости. Безразличием пропитано все.

Воспоминания все вытекли. Образовалась лужа, но и она высохла.

Со звоном полопались желания, словно мыльные пузыри.

И надежда уж догнила в углу. Не оставив после себя даже костей.

1 1 1

Ты тратил силы,

Деньги, этого не жалко.

Все пустое.

Но ты потратил разум.

Ты разменял его

На медяки

И просадил, пытаясь

Выиграть тот главный приз,

Которым с детства

Обладать мечтал.

Играл по правилам суровым.

Все проиграл.

С дырой в кармане

Теперь стоишь один у стен

Разбитых и растоптанных

Твоих желаний.

1 1 1

Муза - Сука

Тут мразь на простыне

Извиваясь распласталась.

Паучья самка

Чернотой своей

Все белое зажала

Мохнаты лапы

С черным мхом

Раскинуты фривольно

И с губ шипение

Стекает, словно

Терпкий яд.

С ухмылкой страшной.

С мертвым блеском глаз

Взывает и

Тянет щупальца свои.

И вот укус свой

Делает не спеша

И соки выпивает.

И яд теперь разлит

По телу Моему.

Затмился взор

Туманной белой дымкой.

Теперь Я вижу красоту.

Богиня здесь лежит

В прозрачном одеянье.

Все светом здесь залито,

Ослеплен Я.

И веки чувствуют усталость.

И падают.

Я в сон упал

И самка, видя результат,

Меня во сне окутывает паутиной.

Во сне Моем погряз в болотной тине.

Плененных ею душ здесь много.

Усохшие тонут в черноте.

Но больше всех здесь Я погряз.

Будь проклят разум Мой безумный

И чувства лишние.

Что уж давно

Должны быть умертвлены.

Моя вина: я в сеть попал.

Разбив колени,

Слепой уел зa надеждой сукой.

Но вот подохла и она.

И Я один во тьме двуличной

Смеюсь над тупостью

Прошлою моей.

         1 1 1

Кто опьянен печалью злой,

Оставил кто все радости былые,

Стоит пред зеркалом

И видит лик знакомый,

Того кто радость перепил,

Печать печали ею смыл.

И лик один.

И не поймешь где отраженье,

Там в водах зеркала?

Иль в воздухе презренья?

Да и вообще, где эта грань?

Что нам считать объектом?

Что отраженьем рвань?

Кто тонет в холоде Зазеркалья?

Где оно?

И тут и там увязший в тине.

И тут и там не виден лик,

Испачкан в глине.

В той вязкой и захватывающей

Бесцветной липкой пустоте иллюзий злых.

И мутный взор пытается

Поймать за крылья смысл.

Все улетает и проходит,

Лишь глина каменеет на лице.

Она стянула кожу.

И кожа рвется, уступая.

Неслышно выступает кровь.

И брови ук; не помогают.

Глаза залиты

Красной пеленой.

Два одинаковых по сути

Отраженья все продолжают

Пить любимый напиток свой,

В который каплями, ручьями

Стекает крови соль.

1 1 1

Что же вкладывается в это слово из трех букв, которое так часто произносят. Нет, не то, что на заборах пишут, а другое, невзрачное "6or"("god"), или же еще как. Впрочем первое для некоторых и есть этот самый "гад". Кто-то, те же самые старухи верят в простодушного бородатого мужичка, сидящего в тучах. И ждут уже воскрешения из мертвых, когда гавриил подует в свою дудочку.

В определении я пожалуй соглашусь со словами Гете, вложенные в уста Фауста:

Зови его, как хочешь:

Любовь, блаженство, сердце, бог!

Нет имени ему! Все в чувстве!

А имя - только дым и звук,

Туман, который застилает небосвод.

Соглашаюсь с определением. но не принимаю. Нет этого чувства и быть не должно. Это мой выбор, и опять же возвращаясь к "Фаусту":

Что ни день, все мучусь я хандрою.

И уз земных не в силах я забыть.

Я слишком стар, чтоб тешиться игрою.

И слишком юн, чтоб без желаний быть.

Свет ничего не даст мне, я уверен...

Встаю ли утром - ждут меня страданья:

Я убежден, что долгий день пройдет

И мне не даст, я знаю наперед,

Ни одного достичь, ни одного желанья!

Мгновенье радости почую ли душой -

Вмиг жизни критика его те разрушает

И образы, лелеянные мной.

Гримасою ужасной искажает.

Когда же ночь спускается и мне

С тоской в постель приходится ложиться,

Не знаю я покоя и во сне...

Так тяжко, горько мне, что жизнь мне не мила

И жду я, чтоб скорей настала смерти мгла.

Но здесь надо заметить различия в восприятии тех или иных терминов. Здесь термин "страдания" верен с точки зрения толпы, но здесь он приобретает другой смысл, нежели тот который вкладывает в него быдло. То, что для них страдания. Да разве это страдания? Дa и вообще страданий, как таковых, не существует. Они были, но они исчезли, нет не растворились, но смотришь на них уже под другим углом или да из далека, так что их не видишь. Или видишь в них нечто другое, порой противоположное. Это не обман себя, а лишь правильное восприятие, не искаженное общественным мнением и законами, где все для простоты и мнимого удобства разложено по мифическим полочкам. На одной "плохо", на другой - "хорошо". С детства всех подводят ко второй и показывают что там лежит. Это "хорошо". А к первой и не подводят. Все остальное "плохо".

Хороший правитель скажет: "Людей нельзя кормить маковыми булочками, хватит и сухарей". Почуявшие сладость на губах, боле не захотят ломать зубы.

1 1 1

Не стучись в Мои двери. Да и не сможешь. Они выбиты. Гуляет сквозняк.

Зановорожденный с удивлением смотрит на оболочку. Она ходит. Он привыкает.

Время отбрасывать хвосты. Кто-то умер. Кто-то родился.

Новый мир. Старый позабыт. Память не резиновая, оса одно, была бы такой - проткнули бы ее осколки, и она бы сдулась вовсе. Может и к лучшему?

На то, на что стоял ране уставившись, позже оглядывался. Что это? Зачем? Будет - хорошо. Не будет - ну и не надо.

Идет ли сейчас дождь или завывает вьюга.

Перед носом книга или письмо.

В ушах музыка или просто звон.

Пьешь воду или вино.

Жрешь мясо или повидло.

Все равно.

Зановорожденный как всегда смотрит на оболочку. Оголенные петли заржавели.

1 1 1

И о таком заблуждении, как "друзья". Их не существует по определению. Есть знакомые, но не друзья.

Так называемых "друзей детства" Я, вообще не беру в счет, т.к. о каком сознательном выборе может идти речь, когда ты еще в сущности являешься тестом.

Также нельзя принимать за друзей тех, у которых возможно такие же интересы (музыка, книги). То, что другой слушает такую же музыку и читает те же книги, что и ты, совсем не означает, что он похож на тебя и такой же как и ты. Одни вкусы, но души различны.

Хотя, что темнить, по-настоящему близкие тебе люди есть. Их то и можно назвать друзьями. Их очень и очень мало. Я знаю пару таких. А больше и не надо. Икру не покупают килограммами.

Конечно, у каждого свой мир. Но иногда эти миры так схожи, что и почки раскрываются в них в одно время.

1 1 1

На новом листке

Отблеск новой печали.

Новые слова.

В них старье дали.

За окнами жизнь.

Здесь жизни предатель.

Гордец. Прожигатель.

Слепец. Обаятель.

Вновь смех

Над собой

И над другими.

Сорваны маски.

Что это?

Вопль боли.

Задыхающегося

От вековой пыли.

Кашель отчаянья

И хрип безысходства.

И страха чиханье.

Но снова:

"Прощайте печали".

Вновь маски на роже

И лыбы в оскале.

Опять он смеется

Над всеми и вся,

Пока не задохнется.

1 1 1

Ты перестал

Прислушиваться к шагам.

Не слышен стук копыт.

Ни скромность шарканья.

Ни топота веселье.

Все звуки уж устали и осели.

И только тишина

Ликует и

Хлопает в ладоши.

Упавшая стена порядка злого

Загородила чистоту пороши.

Осколками язвятся раны

И крови свежей

Бьют все еще фонтаны.

Но гейзеры все время иссякают,

Как звуки вянут и пропадают.

1 1 1

Здесь смерть

Зажала огоньки.

Звезды увядшей

Яркие ростки.

Смеялись тучи

Красными слезами.

Шел с неба

Град голов печали.

Гроза немногие

Мгновенья освещала

И в небосвод свои

Наполненные ядом жала вонзала.

От боли страшной

Разрывался воздух.

И гром стоял насмешливый, ужасный.

1 1 1

Страшен тот час. когда человеку уде все равно. До всех и до вся. Тогда, когда ему уже ничто не интересно. Все его желания со звоном разбиваются. Теперь он один.

1 1 1

Пол вновь утыкан стеклами. Ходишь по ним опять. И теперь они смотрят на все сквозь красную дымку. Как сталагмиты они. Но вот исчезают. Растворяются в красном свете.

Но ноги, как и прежде кровоточат и болят. Стекла исчезли с глаз, но они остались. А прекратить ходить Я уже не могу. Больно, но глазам не страшно, в красном свете крови не видно. Вот уже и голова кружится. Я падаю с единственной мыслью; как бы ее не повредить. Падаю на руки. Звук, рвущейся, казалось бы ни с того ни с сего, плоти. В молчании раскрываются раны словно розы с восходом солнца. Но крови вновь не видно. Лишь что-то теплое, липкое и бесцветное растекается по коже. Может пошел долгожданный дождь? Вот и ветер усилился. Ранее только касавшийся слегка кожи, обдувает всего, что даже становится немного холодно. Вот и подобие грома. Ранее едва слышимый звон, теперь неиствует и разрывается. Так и оглохнуть можно. Надо бы закрыть уши, но не могу. Если я оторву руки от пола, тогда падет последний оплот и голова взорвется.

Оглохнуть и ослепнуть.... Красный свет начинает мигать, то совсем исчезая, то сменяясь белым. Тогда Я все вижу.

О ужас! Все стекла в крови. Они проткнули Меня всего. Маленькие и большие. И жадно пьют мою кровь. Отравитесь!

Я удивляюсь, почему еде жив, но вот пожалуй вместе с кровью вытекли все силы, И руки уж не держат и подкашиваются.

"Как красиво!" - думаю я, видя переливание острия в миллиметре пред моим зрачком.

1 1 1

По обычаю, изо дня в день, фонари зажигают вечером. Они горят всю ночь. Иногда и целый день, когда их забывают выключить. Пусть днем. Но вечером... Как можно так беспардонно врываться во владения Луны? Она здесь хозяйка, и ласкает Землю своим холодным лучом. А эти?.. Перебивают ее свет. Бестактно. Никакого уважения.

Я наточил носу. Сегодня я выхожу. Сегодня время жатвы.

1 1 1

И плетка снова жалит кому

И ярко красочно горят рубцы.

Тоска нахлынула и гложет.

Припала. В кровь дерет сосцы.

И горечь выпита. И сладость.

Пусты бездонные колодцы.

Оттуда гнилью веет,

Пахнет сажей,

И не достанешь уж святой воды.

Остановись, и здесь на перекрестке

Разрой могилу, где останки тленные лежат.

И ты увидишь лик вчерашний свой,

Пыль прошлого вдохнешь,

Но на прошедшее лишь взглянешь,

Улыбнешься и чихнешь,

И далее своей дорогою пойдешь.

Там впереди все те же перекрестки.

1 1 1

Желание творить и наполнить собой пустые листы. Да и вообще пустоту. Собой, а не пустыми словами, пусть даже красивыми. Собой... Ради этого берется перо.

Твои излияния назовут творчеством. А если они действительно хороши, то Искусством. Значит не зря ты писал. Ты же писал для себя.

Но не давай это читать лишь письменному столу. Он далеко не самый лучший слушатель. Хоть и все время молчит.

Будет много тех, которые будут стараться понять. Будут читать не единожды и вникать. В конце концов все же найдут единичную долю того, что приняли из всего множества. На этом и успокоятся и забудут.

Еще больше будет тех. которые упорно будут двигать головой. Одни кивать, принимая все, говоря: "хорошо", "замечательно", но не понимая. Другие тоже не понимая, качать головой отрицательно, поступая тем самым более честно по отношению к себе, в отличии от первых.

Ничего нет проще, писать все как есть и ничего не выдумывать, ломая голову. Нужные слова сами придут и выстроятся. Окажи им только должное внимание. Запомни, и пусти их в жизнь.

Художник весь отдается своему искусству и не отвлекается на мелочи.

1 1 1

Собрался yж. Взял все самое необходимое. Иные и без этого отправляются. И ничего довольны. Еще роз перепроверил: все ли взял. Все заново перебрал. Да, все.

Сегодня можно и причесаться. Какой день! И костюм по этому случаю надеть.

И вот yжe сидишь ищешь. Только галстук душит. Сидишь на дорожку. Прямо, и на коленях. Слева узелок. По правую руку посох.

Так сидишь весь остаток дня. Она опять не пришла, и завтра тоже самое.

1 1 1

Всегда во тьме

Меня штурмуют лица.

Глаза их помнят,

Разум позабыл.

Они приходят и находят

Меня где бы Я ни был.

Они летят ко же из далей,

Оттуда, где лишь точками видны.

Но приближаясь исчезают.

Боясь ту грань, что нас

Разделяет повредить.

И так они ясны.

И так красивы,

Что взгляд боишься отвести.

Как отведешь - их потеряешь,

А позже не найти.

Беда одна - открыв глаза,

Я их не помню,

И знаю: больше не увижу,

Но чувство то запомню,

Те хороводы, действа.

Словно смотришь ты кино.

Не на каком-то там

Безжизненном экране.

А в себе.

И где бы ни был ты.

Они повсюду и везде.

Они с тобой всегда.

Будь на яву ты

Иль во сне.

Когда глаза закрыты

Видишь лиц атаку.

И вот сейчас

Они открыты.

Но все равно видны.

Теперь глаза способны

Видеть то, не видят что другие.

Сильней стал страх других

И громче и сильней

Мой смех.

1 1 1

Я вспоминаю о тех временах, когда людьми двигала музыка. Тогда они слышали ее. Каждый шаг соответствовал своей ноте или их комбинациям, Жизнь тогда была правильна и логична. Не то, что сейчас, Я это понимаю, так как вижу: музыка умерла в людях.

Сколько раз пытались они воспроизвести ее. Извлекали звуки из каждого предмета. Придумывали специальные приспособления: инструменты для их извлечения. Из них рождались беспорядочные звуки. Росло мастерство владения этими инструментами. Некоторые чувствовали звуки. Видели в них различные цвета и оттенки. Соединяли вместе. Не у всех получалось, когда один цвет налезал на другой, получалось совсем не то, что ожидалось. Бывало выходило красиво, но не на столько, чтобы стоять любоваться, не отрываться, а позже слышать это, постоянно проигрывая в памяти.

Музыканты тренировались, но не могли достичь совершенства. Не могли вернуть утраченное.

Художник, видя их страдания, был хмур, так как помнил их прежде веселыми. Они бывало играли в кабаках, играли то простое и понятное, что десятками лет звучит в подобного рода заведениях.

Художник тоже рисовал понятные картины. Вот он жаренный гусь. По бокам помидоры. Чуть вдали графин. А вот губастая девка в шляпке.

И вот художник взял чистый холст. Белый. Тихий. Линия за линией, точка за точкой, и вот уже что-то непонятное.

Увидев, что получилось, он немного расстроился. Отвел взгляд. Там все также блестел от жира гусь и губы улыбались. просто, незамысловато и понятно. В том то и дело. В этот момент что-то в нем переломилось. С треском.

Надо же, непонятные линии преобразились. Открылся смысл. Там родились ноты.

Художник с радостью побежал к своим друзьям музыкантам. Они долго смотрели на картину. Чувствовали: что-то тут есть, но когда брались за свои инструменты, выходило все тоже. Художник пытался объяснить им как нужно играть. Он то теперь слышал эту музыку. Но не знал как это сделать.

Расстроенный ушел домой и повесился. В тот вечер краски начали двигаться и картина зазвучала. Вскоре музыканты научились играть эту мелодию. Каждый раз, когда они ее исполняли - посвящали своему покойному другу.

"Нет", - кричал он им из своей картины, - "это не та мелодия, совсем не та но каждый раз его никто не слышал. Так как играли громко и все веселились.

Все его картины разошлись. Кроме одной, которую никто не понимал. Все думали: зачем было рисовать кости, откушенный помидор, да рыдающую девушку, у которой течет тушь.

1 1 1

Что за этой стеной? Слипшаяся красная пыль. Подгнившая. С душком. Сырость делает свое дело. Ее не спасает объединение, вместе, комком она еще противней.

Все здесь подвластно сырости. Даже эта, казалось бы нерушимая стена, покрывшаяся чем-то белым. На вкус соленым. Чуть ударишь, и уже осыпается. Хилый монолит.

Плесени здесь пир душевный. Она повсюду. Даме лезет в нос.

Гнилье занавеси еще держаться на ржавых струнах. Толи им надоедает, толи струнам и они лопаются. Все это медленно падает на пол к прочему хламу и тут же рассыпается на ту же пыль.

Что за этим ленивым окном? По-сути то же самое. Только гуляет воздух. Такие темно. А говорили: там светлее, или же там сейчас то, что условно называют ночью. Логичный шаг. Тот кто сорвал занавески беспокоится о Моем зрении.

Постепенно светает. Уже начинаешь различать внизу контуры деревьев. Они всe сливаются в единый газон, зеленый непробиваемый ковер, который почему-то блестит.

А света становится все больше и больше и вскоре блеск пропадает. Воздух становится видимым. Он жидкий. Океан со своими течениями, в голых рамах он застывает. Иногда там видны пузырьки.

Мне не нравится снаружи, я не умею плавать. Разве только в вакууме, изредка смотря сквозь лед.

1 1 1

Посмотри: бегут ли сегодня облака, я уже устал. Отбросят ли они долгожданную тень на замерзшую землю? Заставят ли бежать за ними щенков? И разобьет ли лоб крестьянин, увидя знамение? будет ли всем резать глаза? или наступит покой?

Что, сегодня уже другой день? Не важно. В непонятное время ничего не ясно. Все хвастается своей похожестью. Я не люблю близнецов. Зеркальное отражение надо убивать при рождении. Либо не выпускать и закрыть на сотню, другую замков. Иначе сдохнут и тот и другой.

Но прежде часовщик заставит их смеяться. Даст каждому по карманное хозяину на золотой цепочке. И привяжет к велосипеду.

И ничего им не останется, как постоянно но крутить педали, подгоняемые хозяином, не на себе же его таскать.

В конце концов измученные и голодные с мозолями на ногах упадут в траву, гордые за полученную профессию велогонщика и многочисленные километры.

Взгляд тупо упрется в небо. Да, сегодня бегут облака.

1 1 1

Научившемуся говорить вскоре надоедает просто ворочать языком, произнося слова, из уст выходит нечто большее, что большинству по его естеству не понятно.

1 1 1

Цветы на обоях распустились. Но они не пахнут.

Углы округлились и боле не существуют.

Пламя задули, но легкий дымок еще идет.

Единственный запах - едкий запах дыма.

Вот что видно в темноте. Видно то, что осязаемо. А иное превратилось в желе и взорвалось. Повсюду его огрызки. Они плавятся и утекают в многочисленные щели, заполняя их пустоту.

Раскрашены лица. На масках немые следы.

Уходит немое и не махает рукой. Следы уже остыли.

1 1 1

Образы... Образы... Все это я уже видел. Но эти с новым душком. Повторяются, да с чем-то новым. А иначе было бы скучно.

Слишком много я помню, но больше позабыл... Странная эта штука память. Внутри не самое лучшее и желаемое.

Бежишь по бесконечным коридорам и стоишь в подворотне. Снег тает и падают сосульки. Разбиваются без звона, без звука, их движения медленны, таковы, какой и была их прозрачная жизнь. Вороны каркают и срываются. Провода еще долго дрожат после них. Дует медленный, но сильный ветер. Ломает несколько деревьев. Сегодня не их день. Упал даже высокий тополь, раскинул ветви, вот-вот начавшие покрываться почками. Кто-нибудь доломает. Принесет ветки домой и поставит в теплую банку. Вот и стоит кусок весны на холодильнике среди нелепых календарных листков с глупыми, кому-то нужными советами. Кот ложится рядом и кусает ветки. Ему, как и многим лишь бы что-нибудь пожевать.

Воспоминания... самые яркие идут из детства. Они в какой-то мере помогают понять то, что же происходит теперь. Их не много и они сбивчивы, и доставляют удовольствие, разве что, психиатрам.

Непохожесть идет оттуда. Она с рождения. Она в генах. И совсем нет вещей, о которых бы жалел, Я бы ничего не менял, представься Мне такая возможность.

Но вспоминать Я не хочу. Не хочу себя утомлять, в очередной раз читать эту зачитанную до дыр книгу? Нет.

Я не хочу боле видеть эту зеленную траву, усыпанную кострами и сгорающую в такой неподходящий для нее момент. Это сравнимо с лесными пожарами. Звери бегут, многие не успевают, а другие, попадя на бетонную дорогу, будут раздавлены сотнями ног, спешащими с работы.

Странно...

Замерзшие окна, покрывшиеся сантиметровым инеем. Неужели нас переселили в морозильник? Но здесь нет мороженного, нет мяса и кусочков льда. Здесь нет продуктов. Мы - продукты. Только скрипит белая дверца. Когда она распахивается, в комнату врывается свет. И снег на руках не тает. И не слепишь снежную бабу. Продукты тают.

А выходя на улицу, тащишь огромный бутерброд или черешню, и все просят откусить. Ворованные арбузы не кажутся сладкими, но наслаждение - померить самые глубокие лужи.

Я же не хотел... Но осколками они лежат тут где-то рядом. Невидимые. но в нужный момент укусят, чтобы не спал.

Гадко...

Вчера Я с кем-то разговаривал, я что-то говорил и Меня слушали. Они кивали головой. Вдруг Мне захотелось уйти, но Я лег на лавочке. Потом все же встал и пошел. Я все eщe говорил. И люди, натыкаясь на Меня из-за угла, пугались. Глупые, они думают, что беседу можно вести минимум вдвоем. А была ли беседа? Я как мантру повторял какие-то слова.

Меня приглашали и сегодня, но Я не пошел. Утомительно, хотя иногда и надо посмеяться. Нет не с ними, а над ними.

Хорошо, что людей становится меньше.

+ + +

Опять пришло утро. Я не буду сегодня вставать. Зачем? Меня уже не беспокоят. Тут тепло, но в голове опять звон. А лежать с открытыми глазами неудобно.

Сны почему-то не вспоминаются. Это и к лучшему.

Приходят новые решения и устраивается.

По звуку соседского телевизора Я понимаю, что уже вечер и люди уткнулись в свои сериалы. Какие глупые диалоги.

Вчера Я много ходил. Болят мышцы.

+ + +

И снова меня преследует единицы. На моих сбитых электронных часах, казалось бы, постоянно одно время:

Единицы захватили мертвые часы. Вселились в них и оттуда за всем наблюдают.

Насмешка?.. Упрек?..

Да, знаю Я и без них. Давно знаю. И Меня это не беспокоит. Ну а что им остается еще делать?

Сколько уже было так... Казалось бы нормальный разговор, приятный и ненавязчивый. Но молния ударяет и в ушах гремит гром. Выползает мысль. Одна мысль: "Все. Я вижу этого человека в последний раз". Он еще не догадывается и улыбается. И вскоре умирает.

Я всегда думал, что же люди видят в моих глазах, ужаснулся. Сколько презрения. Однажды решил посмотреть и ужаснулся. Сколько презрения.

+ + +

Новый день и тоже самое.

Изменить состояние? Найти новую глупость или хорошо позабытую старую? Нет, хватит.

И на мелочи Я уже не отвлекусь.

Ластик хорошо справляется, хоть и остаются кое-где грязные пятна, но прошлых контуров уже не видно.

Я не хочу впадать в новое безумство, что странно заучит из Моих уст? Я не хочу становится нормальным, обычным. Не хочу и не буду.

Мертвые все такие. Все, и от них можно отравиться. Трупный яд знает свое дело.

И он Мне не помощник и не союзник, блестит. Ручка шершавая и зеленая. Кто-то пускает себе кровь. Находя в этом что-то или что-то выпуская. Я же режу им бумагу. Он отлично с ней справляется. Легче чем с кожей.

+ + +

Мне говорят о верности существования. О нужности. Всегда не приятно лишаться дорогой вещи.

Все забывают о самом главном. Специально? Или от недостатка?

Я помню, и планы в действии.

Не суйте Мне свои конфеты. Они наполнены ядом. Я чую его. Да и если бы знали Меня получше - не предлагали бы, так как не люблю Я сладкого.

Всегда бывает поздно, что подошло бы в недавнем даже прошлом, теперь рвется по швам и спадает.

Всегда все опаздывают, так как тянутся, и тянут других. "Я уже не тот что прежде" - сказал я и сегодня, и скажу завтра.

Но они всегда видят только вчерашнее, избирательно и то, что им надо.

Я не могу вернуться назад.

+ + +

Уже начинаю путать сон с явью.

Размыв временные рамки, эти наверное тоже разбились. Да и не важно, когда это было. Совсем не важно.

Я сидел и смотрел на заезды. А мимо плелись люди и что-то говорили. Губы их двигались, но оттуда ничего не вылетало. Я сидел долго,  люди все шли. Но потом они закончились.

Звезды сегодня не падали. Нет в этом уже необходимости. Только подмигивали: "Загадай", мол "желание".

"Спасибо, далекие. У Меня все есть". Ветер подхватил меня и понес. Выбросил в пустыне.

"Ну. а теперь?". - намекала последняя звезда. - "Скоро утро. А за ним жаркий день. Попроси хотя бы глоток".

Начало светлеть, я всe так же сижу, а люди уже идут в другую сторону. Такие же как и вечером. Только теперь видны их измученные лица и нелепо натянутые маски. Трудно их правильно натянуть когда хочется спать, и теперь они не говорят. В темноте все смелые.

Сейчас они видят улыбку на моем лице.

Хорошо натянутая маска?

(с) Александр Н. Трапезников