Трапезников Александр Николаевич. Стигматы

Сердце уже забыло, как выглядит небо и, нежась в объятьях, стало за ним подглядывать.

Сердце зажмурилось и долго не открывало глаза. Можно было подумать, что оно мурлыкает.

А когда открыло, увидело, что тоже сейчас обнимает Сердце и что оно тоже открыло глаза и улыбнулось.

Казалось, пролетела секунда, но когда Сердце открыло глаза, увидело, что уже невероятно светло.

Белое сверху. Быстро. Часто. Мука? Может из нее лепят холодных зверей?

Сахарная пудра? Белая. Сладкая. Гораздо меньше, чем черная соль, но в сумме большая.

А потом застывает единым куском. И слышен хруст. И слышен скрежет. Но всё равно так быстро размокает.

Возьми и разогрей. Не общепит. Без гнутых оловянных ложек и растопыренных вилок.

Я уже стал забывать, как выглядят люди, я не выходил на улицу много месяцев, может быть даже лет.

Я не знаю, откуда появилась она и почему, я чувствовал, что превращаюсь в нечто, то, что меня пугало бы в недавнем прошлом, то что, быть может, пугает меня и теперь, но гораздо меньше.

Она появилась и я стал думать, что, наверное, в одной из прошлых жизней я был котом, а может быть даже и сейчас, только вот разве что не мурлыкою вслух.

Засыпая, я слышал ее голос. Она спрашивала, а я отвечал. Она была так далеко, но в то же время никто, так как она не был так близко. Всегда рядом, каждую секунду. Каждый миг.

Откуда она появилась?.. Или она была всегда и всегда будет. Будет и в морозные ночи и в жаркие дни. Будет согревать и охлаждать. Будет всегда ждать. И будет петь. Будет звучать.

Как чудесно она звучит... Когда касаешься ее сладких трепещущих губ. Глаза наливаются сладкой истомой. Радостью наполняется душа. И неподдельная Улыбка озаряет прекрасный лик, делая его еще чудесней. Неподдельная... И неповторимая...

Она повторяется позже, но уже гораздо ярче. И она ослепляет. А когда нет ее рядом, греет

Я сидел на берегу темной реки, багровой, кровавой, берега были вновь пусты, и даже одинокий ковыль сгорел накануне ночью. Река была бездонна, бездвижна и мертва, но она несла и она затягивала. Она обволакивала. Стоило только подойти поближе, как верхний слой материализовался в щупальца, опирался на несуществующее дно, обвивал конечности и затягивал внутрь.

Со временем я терял силы и начинал захлёбываться. Это была даже не вода, а что-то вязкое, ледяное и соленое. Застывало словно холодец в горле, и я начинал задыхаться.

Меня схватывало еще большим холодом. Тело синело и ничего больше не чувствовало. Если раньше у меня хватало сил выбираться оттуда, то вскоре я растранжирил их все. Такова была плата за любопытство.

Я не знаю, откуда она появилась и почему. Сквозь туман или пелену я увидел улыбку. Я знал, что здесь не должно никого быть, даже ветер редко когда заносил себя сюда, я подумал, что, наверное, у меня опять начались галлюцинации, или что я сплю, или что уже наконец-таки нет, и что это она. Встречи, с которой я так долго ждал...

Она улыбалась. Никто и никогда так не улыбался и не смотрел на меня с такой нежностью и любовью.

Я всё никак не мог прийти в себя, уже перестал думать: откуда? и почему?, словно так и должно было быть, успокоился, но тут же вспомнил, что я видел уже когда-то её и более того: у меня появилось ощущение, что знал я ее всю жизнь, и не одну жизнь, если, конечно, их множество.

Воспоминания нахлынули, из прошлого и из будущего. Настоящая она, не призрачная прижалась ко мне, и я почувствовал, что река отпускает меня, река подмигнула и отпустила. Дымка рассеялась. Свет немного ослепил.

Я сидел на склоне горы, или нескольких гор. Слепило солнце. Весна только начиналась. Только возвращалась, но этого так не было заметно. Она маскировалась. Зеленые, живые деревья поддерживали небо, а земля приготовила для меня ковер из сухой освободившейся травы и мягких игл, которых не пожалели деревья. Это были не прошлогодние иглы, мало что напоминало о прошлой жизни.

Я прислонился к дереву. Мир расползался. Всего лишь мираж. Я собрался остаться здесь навечно. Я закрыл глаза. Птицы за спиной шептались. Шепот сменился скрежетом. Всё вокруг залило красным, это не был закат, это было очередное рождение.

Её глаза улыбались и говорили три слова. Они говорили больше. Река осталась позади.

ХХХ Ну и зачем светятся следы ярко-оранжевыми слепыми наростами? Зачем прибегают круги и вылетают из воды камни? Чуть зависнув, они попадают во лбы, и крепкие рассыпаются. Раньше можно было думать головой и стучать зубами, теперь закрасив ожоги можно улыбаться ветру.

Замоченные люди, отсушиваются. выжатые, не поглаженные и качаются. Влево, вправо как занавеска на открытом окне.

Новый доклад пролетает мимо зубов и так же мимо ушей. Звон не зовет. Он отзвонил.

Глаза и новое лицо. Оно было высечено еще на пирамидах. Тогда восходило солнце и первый луч падал именно на него. А еще раньше они раскрывались и пытались засеять эту землю чем-то своим, чем-то оттуда. Доброе начинание, и ничего у них не вышло, хотели как лучше, а получилось еще лучше

Очень много прилагательных вертелось на языке, а вылетали одни местоимения, словно и не знал он больше других звуков, и не научился остальным словам.

Забинтованные краски робко проявлялись. Их смывали мылом, их счищали песком, а еще раньше сажей.

Вулканы нагревались и взрывались внутри, не показывая жара снегу. Канатка несла по стальным проводам, чтобы заложило уши, чтобы все пролетело мимо и только потом отпустило.

но гору утыкали памятниками и чужими могилами, и только вороны каркали, качаясь на толстых цепях.

Он молился первой звезде и любил далекие, его ненавидели, чтобы потом, повизгивая возносить.

Убегая из замка под соленые брызги и разглядывая потом на палубе остатки пищи, не думалось ни о чем и ничего не хотелось, новые шрамы забивались березовыми досками и дымок уносился вдаль, пахло порохом и складывалось очередное предсказание, чтобы позже на него случайно наткнулись и не узнали буквы. Этот старый шрифт мало походил на привычные буквы, они были без ножек, но они уползали, оставляя за собой зеленый след противной слизи.

Порошковатые чернила разбавлялись морской водой, бортовые записи, нудные, ежедневные, муторные и рутинные, редко когда разбавлялись нечеткой линией.

Тома откладывались, закрывались на замок, но ключ всегда привязывался рядом. Тома пылились и высыхали. Ранее сочные, остывали. Позже из них сыпалась черная пыль, черная и соленая. Листы вновь белели и разговаривали.

Ре. Самый яркий свет ослепил. Это была Ночь. Она танцевала. Стенам стало холодно, и они укрылись новыми обоями и уткнулись в пол. Зарыдало утро, но она так и не скрылась с небес. Небо оказалось Дном ХХХ

До. Самый громкий крик оглушил. Это была Тишина. Она пела, и все улыбались со страниц ксерокопированного журнала. "Стреляй!" - кричали указательные пальцы, а средние взмывали. Упаковка лопалась от Смеха и трещала.

Ничего не предвещало. Что-то слепило. А потом стало Понятно. И обозначился Выход. Сердце открыло ей дверь. И

Она выбила все кегли, но в фрукт так и не попала. Терзания. Мольбы. Проклятья. Огонь. Миражный. Такое же призрачное охлаждение. Еще чуть-чуть. И вот она черта. Звезды тухнут. Падают. Ползают. Не на том дне. И всё с ног на голову. И всё плывёт и проплывает.

Вирус закрался сразу, не постучал, и стал усиленно выжирать все внутри.

Светлые пятна окрашивали все в немного другие цвета. Но их было так мало, что казалось вообще не было.

Программа сразу же стала давать сбои, не было по-началу ничего заметно. Снаружи. Системные, еще и слепые...

Так пахло БЕЗУМИЕ. Это сладкое очищенное сознание. Эта практически стертая память. Это отсутствие виртуальной. Этот дифрагментированный мозг.

Системные, они говорили, что там вирус, и что нужен доктор, и что это просто дымка.

Ведь они, системные, видят все без дымок. Ведь у них, у системных, такое замечательное орлиное зрение. Кроты.

Их греют только их собственные холодные змеи, куда уж тут до, сдохших в клетках, орлов.

Люди носились детскими стайками и ни за что не держались. Ни за что не хотели. Не за что было...

Оказался снова в строю, но вдруг вышибло из седла и замелькала пыль и появилась пена, и начало соскальзывать.

Те корабли давно укутались илом. Тот ил уже давно засох. Тот мягкий ковер уже рассыпался.

Сталь нагревалась. Краснела и шипела и казалось из нее строили опоры.

На нее дули. Направляли ветер, словно было там давление меньше. Но не обманули.

Следили глаза. За невидимым действием. Но не доставали. Немного косели. Но не доставали. Не туда упирались.

Оставить комментарий © Copyright Трапезников Александр Николаевич (path80@mail.ru) Размещен: 28/10/2002, изменен: 17/02/2009. 74k. Статистика. Сборник стихов: Поэзия		Ваша оценка:

Трапезников Александр Николаевич : другие произведения.

Стигматы