1
Смеркается. Вокруг июньский вечер.
Под окнами в нагретой тишине
все четче различимы речи,
любые звуки, шорохи. В окне,
как будто на его прозрачной глади,
включает тихо звезды ночь.
На неба синеве тетради
пролиты кляксы света. Прочь
уходит ощущение пространства
и времени, и иже с ними.
Все в сумраке. Его убранство -
навроде одеяла. Стынет
асфальт, калимый солнцем беспощадно
весь день: на улицах, проспектах. 
Пищит комар, до крови жадный,
стремится в комнату, но сетка
растянута в окне, лишь ветер
способен сквозь нее пройти.
Он пользуется тем, что незаметен,
невидим, только ощутим.
Его прохлада есть одно спасенье,
и нежность суть как женская рука.
Набрякли веки, наделяет зренье
причудливою формой облака.
2
Так стены комнаты уходят в перспективу,
все раздаваясь в стороны и вдаль,
и так взглянуть пытаешься пытливо
на стык их, и в глазах - печаль
от непонятности сего пространства,
укутанного в сумрака уют.
И тишина. И мысли путаются в танце,
как тени. Иногда встают.
3
Любая тишина суть тоже звук.
Она звенит чуть слышно в ухе.
Нечеткость зренья заменяет слух,
нечеткость слуха - зренье. Сухо.
4
На улице, светя огнями,
прогрохотал пустой трамвай,
и вдалеке исчезло пламя,
трамвай, как будто, ехал в рай.
Совсем темно, исчезли звуки,
лишь изредка слышны шаги
по улице, где все в разлуке,
и не друзья, и не враги,
всего лишь призрачные тени,
что будоражат детский ум:
а, может, это привиденья
танцуют молодость свою?
Весь город спит в обьятьях ночи, 
в ее растраченном тепле.
Весь город спит, сомкнулись очи,
зрачки попали в века плен.
5
Июньский воздух, жарко, душно,
Ладонь зарылась в его плотность.
Воздушность.
Мимолетность.