Зеленими горбами бовванiла,
Вночi широким степом шелестiла,
Молилась до Перуна i Сварога
I ще не знала, де твоя дорога.
Хозарин кликав до свого полону,
В дiаспору жидiвського закону,
I вабив печенiг в роздертi шатра,
Де палахтiла жаром жовта ватра.
Б'ючи у мiдь своїх потужних дзвонiв,
Звав марно Рим тебе у папське лоно,
I для вина, що серце звеселяє,
Зреклась ти Магометового раю.
Аж кроком нечутнйм, сумна i строга,
У тьмяних ризах з золота старого,
До тебе пiдiйшла, не звiвши вiї,
Немов легенда тиха, Вiзантiя.
Вона, свята, облудна i безкрила,
Тебе цiсарським пурпуром покрила.

*
В варязькiм панцирi, в добу жорстоку
Ти дихала спокiйно i глибоко.
Та iнколи, пiднявши забороло,
Вдивлялася в тривожне видноколо.
З юнацьким завзяттям, з веселим криком
Стрiчала половцiв у полi дикiм
I, навалом татарських орд зiм"ята,
Прийняла долю, хижу i прокляту...
Вiки минали в темних сновидiннях.
Мов щире золото з берез осiннiх,
Спадали з тебе всi твої оздоби,
I рвав лахмiття ранньої жалоби
Шалений вiтер. Все те за тобою
Пливло у безвiсть чорною рiкою...

*
Де хвиля б'є об скелi круторогi
I шумом криє зрадницькi пороги,
Де дме над островом днiпрянський вiтер,
Вирощувала ти спiзнiлi квiти
Жорстокостi, геройства i посвяти
I ткала з них собi багрянi шати.
Нiякий чар часи тi не вiдкличе,
Що ураганом прогули по Сiчi.
Гучним i буйним бенкетом Богдана
Ти завершила коло, Богом дане.
Вiдтак повстань твоїх страшнi заграви,
Що вiдблисками спалювали трави,
В водi баюр московських догасали,
Мов сонце, стомлене i вже змиршале.
Воскреслим полум'ям старої слави
Ти спалахнула в чорнi днi Полтави,
Коли тебе причарував навiки
Король звитяжений, останнiй вiкiнг.
I, стиснутий Петром в обiймах владних,
Хрустiв кiстяк твiй в пестощах нещадних.
Знесилена вiд голоду i спраги,
Несите черево чухонських багон
Тодi людським ти набивала падлом.
I час гатив тебе важким вагадлом.
З твоїх кiсток, що в тванi скам'янiли,
Iз тiл, що на морозi зачапiли,
Складався пiдмурiвок, на якому,
Немов болiт примара невiдома,
Мiж нетрiв дебряних, де мох i глиця,
Постала в чаднiй млi нова столиця.
Поволi брякла, мов велика туша,
Ненависна киргизам i iнгушам,
Грузинам i карелам осоружна,
Iмперiя пажерлива, потужна.
Росла, росла iз вогких надр туманiв
Пiд свист сибiрських тайг, пiд дзвiн кайданiв,
Пiд шум вкраїнських грабiв i каштанiв.

XI.1938.

Зелеными холмами поднималась,
широкими степями расстилалась,
молилась и Перуну, и Сварогу
и все не знала, где твоя дорога.
Хозарин звал тебя из тьмы полона
в диаспору еврейского закона;
звал печенег под рванными шатрами,
где жар мерцал над желтыми кострами.
Ударами могучих медных звонов
звал папский Рим тебя к себе на лоно,
и для вина, что сердце веселило,
ты рай магометанский отклонила.
Тут подошла, ресниц не поднимая,
безмолвно в грусти царственной ступая,
одета в ризы древне-золотые,
как тихая легенда, Византия.
Она - свята, обманна и бескрыла -
тебя цесарским пурпуром покрыла.

*
В варяжском панцире, в тот век жестокий
дышала ты спокойно и глубоко.
Но иногда, снимая шлем надежный,
все всматривалась в горизонт тревожный.
С отвагой молодой, с веселым гиком
встречала половцев ты в поле диком,
и, полчищем татарских орд подмята,
ты бремя приняла судьбы проклятой.
Века скользили в темных сновиденьях.
Как золото летит с берез осенних,
твои богатые спадали одеянья,
и рвал лохмотья раннего страданья
ненастный ветер. Это все с тобою
плыло в безвестность черною рекою...

*
Где бьет волна о скалы-крутороги,
предательские пряча в шум пороги,
где ветер над Днепром гудит что силы,
цветы ты запоздалые растила -
жестокости, геройства и заклятья,
из них багряные себе сшив платья.
Тот час остался в памяти отмечен,
что ураганом прогудел по Сечи.
Банкетом оглушительным Богдана
окончила ты круг тот, Богом данный.
С тех пор твои мятежные запалы,
что отблесками зажигали травы,
в воде московских лужиц угасали,
как солнца луч бледнеющий в печали.
Воскреснув пламенем минувшей славы,
ты загорелась в черный день Полтавы,
когда тебя причаровал в час дикий
победоносный швед, последний викинг.
И стиснутый Петром в объятьях властных
хрустел костяк твой в беспощадных ласках.
От голода и жажды близка к гробу,
чухонских недр несытую утробу
ты падалью людскою наполняла.
И время над тобою лютовало.
С костей твоих, что в грязи каменели,
из тел, что на морозе задубели,
сложился тот фундамент, на котором,
как марево болот, грозящих мором,
средь дебрей, где растет одна кислица,
поднялась в чаде новая столица.
И стала пухнуть, как большая туша,
немила и киргизам и ингушам,
грузинам и карелам ненавистна,
империя - прожорлива и хищна.
Росла, росла из мокрых недр туманов,
под свист сибирских тайг, под звон кайданов,
под шум украинских густых каштанов.

XI.1938.