Ведь нам совсем немного времени
осталось,
на самом деле,
жить в синеватых стёклах пятой авеню, где сделаем
то самое
апокалиптическое селфи:

разбитую в сапфировых зрачках
луну.

И все слова,
что с губ твоих стекали с кровью,
беру так бережно,
что бог увидит этот сок.
Он спросит "Выпьешь?"

И разве мне ответить
будет что?

Ведь пью тебя давно.

Я собираю в папиллярные узоры
твоей невыносимой боли
привкус золотой. И странно, что Луи Витон
упорно игнорирует
такой простой
доступный способ извлечения
хрустальных позвонков

святого Патрика,

что так звенят серебряно над кафедрой 
оглохшего собора, в котором хорды камертонов

цветут на ликах
смертоносными суставами

Гигеровских роз.

Бог превращает все молитвы в горький мёд... Но веру склеивает кровь,
(Ты знаешь)
которая чернеет,

окисляясь знаком Зверя на твоём кольце. И точно так, моё признание тебе
не разрешит проблему
Армагеддона,
что наступил второго февраля. Никто не знает,
что только у тебя

в руках ключи
от нашего спасения. А я
лишь знаю где
на пятой авеню

те двери.



Вот кофе. Вот столик. Вот Брайант-парк. Вот небоскрёбы
подобные стеклянным башням
на въезде в Ад. И бесконечная, как Стикс, река машин
подсвечивает фарами нутро витрин
и широко распахнутых, наполненных слезами,
детских глаз
осколки...
Мы не допили свой ароматный кофе.

Давай ещё
хотя бы полчаса. Не знаю почему, но всё ещё
люблю тебя,
как пять
и десять лет назад.

А после

а потом

а дальше

с тобой вдвоём


и Ад не страшен.