Как жаль, что никогда
сиреневый гранит не понимал
язык твоих шагов,
он будто сахар с кровью, с годами становившийся землёй,
которая глотала отражения, что в лужи дождь ронял
в начале февраля.

Не отпускай
свои слова
из клеток,

растают
и сойдут в ручьи весной
со снегом.

А кожа,
что глубоко изрезана,

она

всегда твоей была,

и  постарела, пока морщины корчили улыбки
на локтевых изгибах. Гранит не крошится лишь по желанию
его поцеловать
изорванным бутоном рта, в котором губы лишняя деталь.
И поцелуй в висок не значит ничего,
ну, разве что,
понятное и равносложное убийство.
Поэтому твои шаги босые
язык без слов для понимания не только образов,
но и развеянных по ветру снов. Как небо зашумит,

так значит

вот она

пришла

везде и всюду опаздавшая любовь. Везде и всеми
ненавидимое нечто,
что режет изнутри и оставляет там же,
как будто кровь

смешали с сахаром, чтоб ей скорее стать землёй,

а вслед за тем гранитом,

который не поймёт шагов, оставленных на талом снеге;

не зная больше никого... кто не хотел, а просто
мог бы стать.

Не стал. И остановился.

Ведь небо всё ещё шумело там, куда и глаз поднять
давно не смели,
где ангелы вмерзали в облака.

Сиреневый гранит, как зеркало, что отражает жизнь
того, кто сброшен был с небес,

и вдребезги

всё понял, наконец.