Этого всегда в твоей крови было много

весенней хмари с нитями золотистыми, что в ней кружились,
разрезая воздух

тонко

очень тонко;

кажется из неоновой выси
и Бог не выбросит

в грязь под людскими ногами изумрудов

по траве и липким листьям,

что дрожат
как будто от боли, с хрипом и стоном,
выплёвывая кровь, как кленовый сок на изломе,
сладкий,
слишком уж сладкий для моих губ. Не говори больше никому

твой пароль от стеклянного сердца, что в себе содержит
лист вишнёвый
и цветок,

цвета крови

и тумана, клубящегося над стеклянными башнями
со стальными иглами,
небеса пронзающими, и мерцающими для далёкой далИ,
где и живёшь, на самом деле, ты.

Я найду, подойду.

Стану у тебя за спиной.

И посмотрю вверх.

Ведь там Бог?
Там?

Он видит меня на этой крыше?

Он знает тебя? Ведь он знает всех...

И почему,

Господи, почему

ты не убил меня за смертельный грех? Почему
позволяешь стоять и смотреть

смотреть

смотреть

смотреть...


То, что закончилось целую вечность назад,
я бы вернул ненадолго,
чтобы исправить одно слово,

точнее, чтобы его не сказать. Слово, потерянное
как стеклянный шарик,
выскользнувший из рук, ставший твоим сердцем
и моим наказанием. И Бог

на своих неоновых небесах, смотрит вниз
на стоящих
на крыше небоскрёба
нас
и дышит весенней хмарью, в которой клубятся
золотистые нити,
вскрывающие эту реальность. Здравствуй, Бог

я уже здесь,

и знаешь


я


готов


умереть