Вернулась с работы с першением в горле:
Такая непруха, такая судьба,
Такая, блин, доля расслабленной гёрле,
Когда на вик-энд раскаталась губа.
Хотя до него ещё столько рассветов
В дороге, с соплями на пьяном руле,
Рабочих "горю!", постсоветских советов,
Попыток унюхать (не в прок) бужуле!
А к вечеру вылезла температура,
Болезненность кожи, когтей и зубов.
Свернулась клубком. Тут же муж мне микстуру,
Таблетки подносит - и плакать готов.
Пыталась смотреть телевизор - не в радость.
Пыталась читать - воспалились глаза.
Такая болячка - не кайф и не сладость.
Чем так "загорать", лучше в прорубь, я "за".
Но прорубей нету. Ни ливней, ни снега,
Ни зимних ветров - беспардонных особ.
Лишь пыльный туман, мой давнишний коллега,
И пыльные стёкла. И пыльный озноб.
Смотрю из окна на долину, где в битвах
Давид поколачивал филистимлян:
Ни лязга, ни стонов, ни войск, ни убитых,
Но небо всё то же, и та же земля.
И где тот Давид - никому не известно.
Так живы легенды, а смерть так темна!
Все ищут могилы в истории тесной,
А я на живое смотрю из окна.
И если б не горло, то песню бы спела
Про то, как ворона на ближней сосне,
Мостясь, исполинскую шишку задела,
Такая на голову рухнет - враз не
Покажется мало, иль слабо, иль хило.
Я помню могучих сосулек полёт...
Ворона, ты чьих-то судеб воротила!
Не трогай ты этот чудовищный плод!
...Мы как-то приехали, помню, в Пицунду,
Нам гид, указав на большую сосну,
Волнуясь, сказала (прервусь на секунду
И в чашку себе кипяточку плесну)
...Сказала: "Товарищи, эти растенья
Редчайшей пицундской сосны образец,
Их хвоя - как страусов оперенье,
Никто не считал их годичных колец"...
А здесь этих сосен - как зёрен в гранате -
Пушистых кокеток за каждым окном,
"Реликтовых" див в непицундском формате,
Как юных бычков в безыскусном томате.
(Когда-то бычками кишел гастроном.
В голодной Сибири, в пустом магазине
Бычки вместо хлеба, и соус - запить.
Мы в лужах тонули, барахтались в глине -
Как те же бычки - так же некуда плыть)...
Не буду о грустном. Уж лучше хвороба
У окон с долиной, в которой Давид...
Уж лучше страдать от родного микроба,
Чем гиблой России потёмкинский вид.
...Я дома. Возьму "Синдикат" почитаю -
Развесистый юмор, ранимый герой.
Верней, героиня. Налью себе чаю.
Болеть - так со вкусом, а там - снова в строй.
У Рубиной есть обаянье живого.
Всё льнёт к центру круга. В котором - она.
И если б не Мастер, я б слова худого
Сказать не могла. Но так ясно видна
Так явно меж образами не скрыта,
Смеётся, страдает и рвётся на свет
Прелестная Рубина Маргарита
Она же и Мастер бальзаковских лет.