Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
***
Там, на конце нацеленного взгляда,
сам по себе клубится внешний Мир.
И чертит иероглифы загадок
во мне горячий сок его чернил.
Там, на конце руки моей простертой,
резинка и волшебный карандаш.
И я сотру прочитанный пейзаж
и нарисую символы на стертом.
***
Музыкант с лицом бумажным,
невеселым но не злым,
у стены стоял однажды
и смотрел немые сны.
Падал снег на горемыку,
пантомимой мчался мир, -
это нотами по крику
музыкант читал клавир.
Снег закатывал в сугробы
след неровностей земных,
зымывал траву и тропы
голубым ковром зимы.
Быстро мир менял звучанье,
принимая новый лик.
На линованном молчаньи
ноты новые легли.
Намели на брови крылья,
скрыли рот каймой усов,
и нечаянно слепили
сон улыбки на лицо.
***
Удивительное дело, по ночам мне снится утро,
ослепительное солнце, воздух с запахом зимы.
Будто ранние метели припушили белой пудрой
все канавы и болотца на лице моей Земли.
Рано - рано. Стынет город, беспредметно принаряжен,
и такая, вдруг, свобода, неизвестно отчего.
Будто скоро, очень скоро, что-то важное расскажет
горизонт у небосвода, скинув ворох кучевой.
Только легкая тревога тянет сетью весть ненастья -
слишком чист и нереален шлейф раскинутой фаты.
Чуда этого морока все равно должна распасться,
и проснешься зябкой ранью в мир осенней пестроты.
***
Я выйду на воздух в звенящий отчаяньем ветер,
срывающий зло
на бесчисленных струях берез,
где всё замело
звездопадом минувших столетий:
и сами колёса, и след промелькнувших колес.
Я выйду в вечернем,
чтоб взглядом лизать до отказа
дождями замытые стекла глазастых домов.
Аллеями выткан и зебрами окон размазан
ковёр отречений
под небом осенних дымов.
Я выйду на улицы неповторимого детства
прокручивать версты
на анизотропном шоссе.
А прошлое просто
на будущем вырежет место
и тень настоящего бросит в ничьей полосе.
Я лягу на воздух и, пальцами тронув "для виду",
повисну, касаясь губами, гудя в провода.
Я выйду к вокзалам, однажды на улицы выйду
аллеей столетий навеки уйти в никуда.
ХЛЕБ
Хлеб горек, трижды горек хлеб.
Он горек в севе, если знали,
что всходы - через много лет.
И то - едва ли.
Он горек в жатве: жнешь не то,
что сеял. Или, может, думал,
что сеешь через решето.
Да ветер дунул.
Он горек малостью своей,
и может оказаться жесток,
когда на праздничном столе
его дождешься.
А мир так сказочно нелеп,
где ждан и сладок горький хлеб.
ПАМЯТИ РОССИЙСКИХ ДВОРЯНСКИХ
ДЕТЕЙ ПОГИБШИХ В "СОЛОВКАХ"
Не ложью слово сложено:
за все платить положено,
коль не детьми так внуками,
и, без конца, собой.
Там - лбами, тут - коленями,
инфарктами и венами,
внахлест - морщин излуками,
под корень - сединой,
потухших глаз провалами,
пропащих душ подвалами,
пустыней одиночества
в безвыходной толпе.
Твердит, твердит пословица:
"Платить, платить приходится
за все, что злу обломится,
достанется в тебе.".
Бывает, вдруг покажется,
что кто-то и отмажется,
отмашется, отвяжется
от Рока, от Судьбы:
мол пусть другие выплатят
по векселям, что выплувут
со дна, где годы гиблые
забыть хотелось бы.
Но вот, разбойно свистнула,
пронзила звоном - выстрелом
неумолимо быстрая,
ух острая коса.
Хоть лоб разбей в усердии,
моля о милосердии,
не призовешь к бессмертию
ни деда, ни отца.
АЛЬБОМ
Все чаще открываю я альбом
и в нем ищу волшебные страницы
там, где друзей смеющиеся лица
уткнулись в стекла фотографий лбом,
и где случайно выхвачен из тьмы
тревожный след забытых мной улыбок,
а свет воспоминаний слаб и зыбок
как поздней осенью предутренние сны.