Вплоть до ночи он ел неумело и жадно,
             Клал сардинки на хлеба ржаного ломоть.
             Не было никому из наших отрадно,
             Что он с нами насыщает по-звериному плоть.

             Как пилюли, проглатывал ядра орехов,
             Отказался в спирт добавлять воды.
             С опасеньем поглядывал, жертва арестов,
             В сторону тёмной горной гряды.

             Как листы, дрожали вялые руки.
             Я спросил, почему он так мертвенно бледен.
             Он ответил, скрывается четвёртые сутки.
             Донор, друг его, был убит и съеден.

             Он боится тех свирепых отморозков,
             Что подбили бежать из зоны.
             В форме - распознать в них зеков не просто,
             На плечах армейские погоны.

             Я спросил про запёкшуюся рану,
             Что чернела на груди сквозь рубашку.
             Ухмыльнулся, что принять хочет ванну,
             Отдохнёт и расскажет за водочки чашку.

             Ночью беглый метался в бреду,
             Завывал, словно раненный волк.
             Наши грешные души взлетят на звезду!
             Утром беглый навечно умолк!