Мой снег осознанной стеной
клубится, безднами играя.
Зима живет основой-мной,
рискует, душу вынимая.
Во мне ж бесстыдство и любовь
переплелись сквозь снег опасно,
иначат тайны вновь и вновь
на сон, на смерть, на жизнь напрасно.
А я, как проклятый, на свет
иду к мечте через метели.
За мной скрипучий странный след,
со мной сугробы, сосны, ели,
передо мной уютный дом -
надежный и просторный.
Безвременно пылает в нем
огонь, печи покорный.
И пусть кругом метет пурга,
лохматятся метели -
мне эта крайность дорога,
когда теплом согрели
два толстых шерстяных носка
и клавиши Шопена.
Лишь чуть заметнее тоска,
что просится из плена
той робкой веры, что вот-вот
с трескучего мороза
ко мне тихонечко войдет
поэзия и проза.
И каблучками простучит:
- Тут-тук. Пришла я, милый.
В ответ мятущегося мчит
в везучесть крайней силы,  
отбросив все взрывной волной
сомненья и печали...
А снег осознанной игрой
с сапожек тает,  тает...

Мы будем пить зеленый чай
под снежные рапсодии
и краткий миг с зимой сличать -
мятежных душ прародиной.
Сомкнувшись этой новизной
с восторженным упорством,
откроюсь ей, слегка больной
бесстыдством и потворством...

А за окном все тот же рой
бесчинств и откровений...
Да снег осознанной стеной...
Под треск в печи поленьев.