1.
Я не из золота,
не изумрудный,
и даже не медный.
Самый обычный,
полубезумный,
человечий.
Нет, не оптимист,
с пессимизмом
жить мне не хватит силы.
Я тот самый лист,
на котором поставили кляксу,
просто разлили чернила.
Наполовину черный,
на половину в белый окрашен,
контраст пятьдесят на пятьдесят.
У меня нет
времени и сил на фальши,
ведь ложь-это яд.
Бумага- моя исповедь,
ручка- мой исповедник.
поэзия-бог.
Ведь как Полигимния,
вдохновлять никто
никогда не умел и не мог.
Когда чувства берут верх,
когда сил нет уже думать
и все идет не так как хотел,
Именно поэзия поможет,
всю чувственную сумму,
выложить на листе.
У каждого такое бывало,
лесной пожар,
и все внутри.
Когда тебя разрывает,
и поднимается жар,
и загораются все фонари.
У многих это было прежде,
у кого-то все впереди.
Вместо деревьев горят надежды.
Одиночество, вместо любви.
Грусть и печаль
захлебывает,
сильнее волн в грозу.
Сам ставишь на себе печать,
закрываешься,
крышкой накрываешь свой сосуд.
Кажется, выхода нет.
Сам себя душишь отчаянием,
стягивая ремни в одиночку.
Но, однажды,
в один из дней,
поймешь, что все, что было-еще цветочки.
Поймешь, что и хуже бывает,
что страшного нет ничего,
нет и не было даже.
Плюнешь, дальше пойдешь,
забыв о том,
что когда-то считалось важным.
И этот замкнутый круг,
круг поколений,
чертов круг, собачий.
Дает понять,
что не надо вставать на колени,
после каждой неудачи.
Есть удары,
что не сможешь, как ни хотел бы,
стереть со щеки.
Уродует человек человека,
общество-просто столбы,
посмотрят,
да не вытащат из кармана руки.
Убедятся, что помощь нужна,
да понадеются, что поможет другой,
кто-нибудь.
Человеческая жизнь,
кроме себя, никому не нужна,
а сам, попробуй, забудь.
Каждый, если будет,
следить за собой и вести себя сам,
мы, люди, пойдем вперед.
Вперед к новым высотам,
ко вторым небесам,
к третьим солнцам,
к четвертым мирам.
2.
Снег белый,
чистый,
чуть-чуть прозрачный.
Честный и мирный,
может чуть льдистый,
зато понятный!
Без лукавств и притворств,
без антонима бескорыстия,
без обмана - рисунка лица.
Без лишних слов,
без неловкой молчаливости,
без угрозы и без конца.
Отчасти похож на людей,
и того, и того-не сосчитать,
не дать точной цифры.
Только снег не умеет,
ни злиться, ни лгать,
ни разговаривать шифром.
Снег как был сто веков назад,
таким и остался,
время ему ни почем.
На своем настоял,
не поддался,
а у людей время идет.
Сейчас век красоты,
не нужен нам ум,
умная догадается о том, чего не надо знать.
А глупую, что с нее взять!?
одел в красивый костюм,
да гуляй!
Маникюр, педикюр-красота!
Идет, и по шее шелк, а не волосы.
Каждый радуется при виде этом.
Арфа играет, не голос.
А в голове пусто,
как на столе после обеда.
Да и кого волнует сейчас,
те миры что прячутся,
прячутся в нас.
Если мяса кусок,
тело любим,
не разум и не характер.
Забыли давно про мозг,
да молча гуляют,
ни слова на закате.
Из любви сделали сказку,
брак по расчету,
ночь за пять тыщ.
И лепят на уши,
как выплатят квоту,
да мямлят что-то про престиж.
ВАМ! Именно так живущим,
ВАМ! не желающим верить
в любовь.
Говорю вам: "Слушайте, слушайте!
Мы же не звери!
зачем же по животному себя вести?"
Есть голова- подумай,
есть чувства- целуй,
есть злоба кричи.
Выкиньте животные костюмы,
вернитесь в человека,
на то есть сотни причин.
Сказки на основаниях созданы,
не из пустоты,
не из простого воображения.
Давайте все вместе покажем,
как мы умеем любить,
это же самое ценное.
Что б захлебнулся мир,
не как корабль в волнах,
а что бы мы раздули парус.
И каждый найдет,
ту самую, того самого,
каждый найдет себе пару.
3.
Ночь перекрасила город,
все темное, черное,
глаз выкалывай хоть.
Я ждал ответа,
сообщение просто,
встречи либо.
Нет ничего,
а сердце играет
" Im Feuerstorm der Reben".
Была в сети тогда-то,
занята видно,
дела свои, женские.
А у меня,
просто гроза, буря, лавина,
чувств новых создалась вселенная.
И делать нечего,
и глаз не сомкнуть,
и в рот кусок не полезет.
У меня сердце,
выбивает ребра и грудь,
такое не заковать в железо.
Я ждал,
в голове играло одно и то же:
"надо, надо, НАДО!".
Солнце бежало,
испугалось может,
моего до безумия отчаявшегося взгляда.
Может просто не хотело видеть,
как горит человек, сгорает,
ярко и нефтебодобно.
Мысли, чувства -всё!
головой моей играя,
решили на лице выскребать стоны.
Решило светило просто, что лучше
спрятать эту гримасу в темень,
что бы ни видел никто.
Я стоял у окна,
от мира отделен,
я и отчаяние, вдвоем.
Раз на раз,
глаза в глаза,
без свидетелей лишних.
Без мыслей, без идей
я не знал, что времени сказать,
и не знал, стоит ли обращаться к всевышнему.
Минута за час,
час за пять,
пять за день.
Я существовал ни там,
ни здесь,
нигде.
Телефон, сжимая в руке,
на любви-голгофе,
на души ее крестах я распят.
Секунды вместо гвоздей,
нервы вместо любовей,
вместо воли -ее взгляд.
Бог прикажет:
"Вставай на колени!",
голосом низким.
С места не тронусь,
глазом не дерну,
на его присутствие близкое.
В гневе отправит на крест,
в каждую руку не гвоздь,
а балку забьет.
Ни слезинки не пролью,
ни боли гроздь,
ни страха нет, что взойду на эшафот.
От бессилия встанет рядом,
голосом величавым уже немного,
скажет: " Как же так, это недопустимо!"
Отвечу спокойно:
"Я не подчиняюсь богу,
я подчиняюсь своей любимой".
И деваться некуда,
и делать нечего,
у меня связаны руки.
Именно она,
высокая, широкоплечая,
кажется слишком хрупкой.
Именно она,
да! Точно! Она!
Останется в моем сердце навечно.
Показала мне новый мир,
куда я мельком взглянул из окна.
и понятие любви изувечила.
И некуда идти,
и бежать никуда
не надо тоже.
Я просто шагаю,
не зная своего пути,
любовь вместо прохожих.
Тысячи лиц,
многих знаю,
ни с одной не заговорю.
Это моя дорога,
безнадежная, сплошная,
это мой адский круг.
Без умолку часы играют,
свою кривую песню,
течет минута за минутой.
А я все больше понимаю,
что это моя луна,
это мой спутник.
И люблю и ненавижу,
и ненависть вся оттого,
что не со мной, что не моя.
Нет таких иголок,
не наложить таких швов,
и не существует такого шитья,
Что бы простые лохмотья,
от других выцветшее,
другими которое сшито,
Уже вжитое с плотью,
превратить в смокинг,
все старое скрыть чтобы.
Ангусом проклят,
на цепь посадил,
как Геракл цербера.
Не заржавеет цепь,
никакие силы, дожди,
не помогут изменить затеянное.
Но все молчит,
ни слова не сказал мне телефон,
и от того ночь кажется темней.
Была б возможность,
с демоном заключил бы договор,
отдал бы душу, быть чтоб с ней.
Телефон свистнул,
пришел ответ,
от нее, от нее гудок.
Прочел,
и начал ржаветь,
от ответа зрачок.
Столько сил,
потрачено сгарающе,
ответ хуже, чем неизвестность.
Что бы услышать простое
убивающее:
"не интересно".
Ни радость,
ни тоска, ни грусть,
я как мертвец.
Никаких чувств,
нет на моем лице.
Прочел сто раз,
еще не понял,
не дошло еще.
Хочется выколоть глаз,
да выложить Сахару,
своей душой.
Топчите все,
любой и каждый,
мните ногами грудь.
В этой сумасшедшей,
бесшабашной,
минуте родилась грусть.
Уже разницы нет,
пользуйтесь на здоровье,
уже не жалко, не нужно уже.
Второе солнце мир увидит,
это я открою и достану
из сердца новое яйцо Фаберже.
Гуляй с другими,
целуй других,
плечи чужие обнимай.
В этот день,
в обычном сердце,
в зиму превратился май.
Если лучше будет,
если тебе хорошо,
пускай!
Да, не брошу думать.
ДА! Не брошу мечтать.
Сердце забирай,
мне не нужно оно без тебя,
а на себя плевать.
4.
Ночь заканчиваться начала,
отблески рассвета,
по небу раскидали.
Эта ночь запомниться надолго,
когда чувства
совещались с облаками.
Зачем это?
Как это?
Что это было?
Это не просто ночь,
это революция,
посредством взрыва.
Ядерная бомба,
вторая Нагасаки,
вторая Хиросима.
Ничего живого,
один лишь столб
бесконечного дыма.
Вместо пепла-
седина волос,
замаскированная темью.
Внутренние струны заскрипели,
радость и надежда
все редеют.
Но не брошу,
не забуду
не выкину идею, .
Черная дыра,
мне кажется
все менее мрачнее.
Время пройдет,
а я как снег,
не поддамся, не уступлю.
Вот такой я,
самый обычный человек,
поймавший купидонскую стрелу.
Вернется солнце,
увидит черные снега
и не будет больше прекословить.
Ничто не повлияет,
ничто не изменит
сердце, пораженное любовью.