Приклад. Удар. И темнота.
Очнулся весь в верёвках,
К стволу привязан был Иван.
Знать, подвела сноровка.
Морды немецкие скалятся нагло,
Что-то болтают, смеются над чем-то,
Хочется сдохнуть. Да только жить надо!
Немец спросил вдруг: "Служшшишь под кхем ты?
Скхашши имена и останешшься жшшив!
Месста нам скхашши, и останешшься цел!".
"Чтоб тебя в бездну, проклятый фашист!"
- думал Иван, чуя жизни предел.
Смело глядел он в холодное дуло,
Фрицы всё ждут, а Иван всё молчит.
Улыбки отвратные мигом с них сдуло,
Как только дошло, ружьё не страшит.
Русского били всю ночь с лютой злостью,
Он всё молчал, только сплюнул раз кровь:
"Ох, задержались в России вы, гости,
Станет она скоро нашею вновь!"
Мучить опять его немцы не стали,
Что-то шипели они на своём,
Видно, они бить Ивана устали,
Русский остался с их главным вдвоём.
Фриц усмехнулся ему ядовито,
Руку подставил под месяца свет,
Смотрит Иван на фашиста убито,
Тонкие пальцы сжимали кисет.
Сердцу родной и чуть-чуть неказистый,
Вышито детской рукой второпях:
"Лучшему папе". Иван прослезился,
Когда дочь кисет протянула в дверях.
"Вам очхень доррогхи этти игрушшки,
Что в них такхого, никхак не пхонять,
Жшизни года вам проррочат кхукушки!
Мы вас порежшем, что тех поросят!".
Русский не плакал, не выл, не ругался,
Он не спешил бодрость духа терять,
Прежде чем немец во тьме затерялся,
Крикнул Иван ему: "Вам не понять!".
Им не понять, почему так отчаянно
Русские бьются за каждую пядь,
Сколько их было, корыстью снедаемых,
Желающих кровное наше отнять!
Ни шведы, ни немцы Россию не сломят,
Уж сколько веков с нетерпением ждут,
Что мы покоримся. Им скоро напомнят,
К чему на Россию нападки ведут!
Так думал Иван, когда в утренней хмари
Фашисты всем скопом к нему подошли:
"Нам нужшшно спешшить, тебе смерть мы подаррим!
Недолгую, чтобы твои не нашшли!".
Иван был готов с этой жизнью проститься,
Но вдруг первый немец на землю упал,
Потом и второй по траве расстелился,
А главный их в чащу позорно удрал.
Оглушенных фрицев друг с другом связали,
Выпили водки с Иваном за здравие,
А там уж и беглого немца поймали,
Нет подлецу за грехи оправдания...
Им самосуд бы простили, наверно,
Бежать мол пытались, пришлось застрелить...
Ну что же, бывает! Фриц дёргался нервно,
И понял Иван, что не станет он бить.
Не то, что не хочется, просто противно
О падаль трусливую руки марать,
А вот за дочуркин подарок обидно,
Кисет бы хотелось Ивану забрать.
А немец его как в тисках стиснул пальцами,
Оскалился злобно, отдать не хотел,
Как будто ему эта девочка в платьице 
Желала, чтоб ладно работал прицел...
Он чувствовал душу чужую в предмете,
Тепло детских пальцев, державших иглу,
И чудилось что-то родное в кисете,
Как жаль, что родное оно не ему...
Насилу подарок у фрица отняли,
А он всё ругался, шипел что-то зло,
И думал Иван, как его бы встречали
В деревне родной, каб туда занесло.