Прослыви первобытными окаменелыми пельменями. Сколько тогда труда вложат, чтобы добыть такую фигню, как ты! Сколько кротов повесят на ветках за попытки сожрать тебя! На ветках им даже газировки уже не придётся попить.
И спирта не смогу никак отмерить,
чтобы им шёрстки, бедным, потереть,
ведь у меня его сейчас не ванна.
Она висит в воздухе, выливается сияющим водопадом, а после улетает.
Так дикий самолёт летит во мглу,
или с балкона мощный телевизор -
вниз, прямо на хрустальные полы.
Газообразная виолончель, заглуши все скрипки, вдарь так, чтобы все стулья закружились на одной ножке, ввинтились под бренную землю, чтобы голуби слетелись на твой свет,
взорвись, как барабан при смертной казни!
2. Старость крысы
Старая крыса ковыляет, опираясь на палку,
через широкую лужу.
Смотрит, пугаясь, на вздувающиеся пузыри,
на своё отражение в них.
- Небо! небо! какие рожи.
Мама! мама! вот мы и встретились с тобой.
Ты, оказывается, ещё дряхлее меня.
- Доченька, почему ты вчера не зашла?
Мне так вчера было плохо...
- А разве ты хотела, чтобы я зашла?
- Да нет, хоть бы кто-нибудь...
- Вот я и решила, что это не я.
Мне надоело всю жизнь быть кем-нибудь:
я хотела быть твоей птичкой.
(Но, видишь, всё-таки приковыляла,
потому что мне самой сегодня хреново).
- Доченька, кстати, как тебя зовут?
- Ты же мне не дала никакого имени, с самого рождения.
Просто крыса. Я хотела быть золотоволосой, кудрявой...
Но мне даже хвост отрубили. Теперь - без хвоста, без имени...
Зароюсь вот в землю, пущу там свои корни
и вырасту огромной сосной с огромными крыльями...
- Лучше б я тебя вообще не рожала.
3. Уголь и сталь
Разбей стекло, и ты почувствуешь жар угля. Раскрой глаза, и ты увидишь сталь. Сталь парохода, он плывёт по волнам горящего угля, блестит лучами сквозь чёрный дым и багровую поверхность. Линейки и штангенциркули разбегаются, как ящерицы, перед носом судна, чтобы не быть раздавленными. За кормой тянется глубокая незаживающая канава.
Вот пароход взбирается на гребень,
и киль висит секунду в пустоте,
потом обрушивается на уголь,
давя, невыносимо скрежеща,
вздымая ввысь золу и птичьи кости.
И с резким шумом снова ввысь ползёт.
Давай, дави скорее кнопку "громкость" -
останутся лишь свет и тишина.
Я кричу, зову тебя и вижу волны своего голоса, расходящиеся в воздухе, хотя никакого звука не слышу.
4. Под шкурой
Раздевшись, забираюсь я под шкуру.
Под ней невыносимая жара,
но мне сегодня это безразлично.
И я лежу, укрывшись с головой,
гляжу во тьму закрытыми глазами
и слышу музыку своей души.
Ударник до того пьяный, что по барабану попасть не может (но, впрочем, ему сейчас всё по барабану). Раньше под такие композиции новости на радио читали. А ещё раньше - на расстрел вели.
5. Дуб
Не дали мне ни билета, ни винегрета, ни кастета. От отчаяния захожу в аптеку. И вижу там дуб, растоптанный судьбой.
Отстукивая чётко ритм по стенам,
смеясь над отрывным календарём,
здесь танцевали, или колыбели
качались так, что здание тряслось.
Дубок, почему ты себя так вёл? Пробился, раздвинув плиточный пол в аптеке. Расправлял свои листочки. Раскалывал пространство своим стволом. Поглощал конфетные начинки, что лились на тебя сладостными ливнями. И тебя растоптали.
Подумать, что сие невыносимо
вам не к лицу, но всё ж позвольте вам
помочь обломки вынести отсюда
и рассказать весёлый анекдот.
Я сам таскал дрова и понимаю,
насколько эти штуки тяжелы.
А вы посмейтесь, существо, мне в спину,
ваш смех, как будто парус, понесёт
меня и сердце ласково встревожит.
С обломками под мышками выхожу на улицу. Конфетные обёртки носятся вокруг меня, словно бабочки. Я замираю. Полдень - Солнце ласково светит мне в спину, а северная моя сторона покрывается зелёным, тоскливым мхом.
6. Что-то типа снега
Зашёл я как-то в шкаф. А паучиха
меня в засаде там уже ждала.
Сказала: "Я курить хочу с неделю.
Но спичек не могу никак найти.
Не ты ли спёр их у меня, любимый?
А, нет, извинтиляюсь, спички - вот.
Сейчас я подожгу в шкафу все платья,
и плачь, не плачь, а в страсти ты сгоришь".
- "А знаешь, дура, есть глаза на свете,
которые взамен тяжёлых слёз
легчайшие снежинки просыпают.
И те летят, летят, летят, летят...
Да нет, я вру, таких ведь не бывает..." -
я говорил так, а у самого -
перед глазами что-то типа снега.
7. Дверь Петровой
Вздумалось сегодня мне пожрать
и попить в какой-то мере - тоже,
а потом - в блаженстве полежать
где-нибудь на тёплом, мягком ложе.
Я к Петровой в гости подвалил,
громко в дверь ногами постучался -
только свет сквозь щёлочки светил,
а на стук никто не отозвался.
И теперь в прохладе бытия
рвусь вперёд я, будто бы комета.
Разрезая ясный воздух дня -
к жизни электрического света.
Но её, кто мог бы распахнуть
эту дверь, меня пуская к свету,
ветер, видно, взял в далёкий путь,
вот её сейчас и дома нету.
Пусть другие в путь теперь идут,
а меня в конце не ждёт победа.
Не спастись от сатанинских пут.
Видно, недостоин я обеда.
Только свет надежду подаёт,
тот, что пробивается сквозь щели,
что, заснув, Петрова всё же ждёт
с супом и без всякой левой цели.
Только тщетно, я уж полчаса
в дверь стучусь, а мне не открывают.
Равнодушно смотрят небеса,
как глаза мои сейчас страдают.
Раз Петрова плавает в ветрах,
мне тогда от голодухи - крышка.
Но и бьётся у меня в висках
страшная такая вот мыслишка:
- Вдруг она не просто заспалась?!
Умерла желанная Петрова!
Умерла... А может, нажралась...
Вместо супа - девушка го-това!
8. Признаки жизни
Прости, у ног твоих свободно?
Уже не оплодотворил
тебя никто? Ну что ж, чудесно.
Мы вечер вместе проведём.
Ты будешь сверху, а я - снизу,
мы будем в шахматы играть.
Ты - сидя сверху, на кровати,
я - на полу, у ног твоих.
У ног твоих... С такой высоты так хорошо наблюдать лунный восход.
Твоя кровать стоит на крыше
вагона поезда. Когда
он с места тронется, фигуры
попадают с тоски с доски.
Я спрошу: "Ты любишь меня?" Ты скажешь: "Ме-ме". Я воскликну: "Как! Это правда?" Ты скажешь: "Ме-ме". Я снова воскликну: "Очень-очень? Сильно-сильно?" Ты кокетливо помолчишь, потом через 8 минут скажешь: "Ме-ме".
И мы заснём под мерный грохот,
во сне мы с крыши соскользнём.
И полетим во сне, как листья,
в объятиях воздушных волн.
Мы будем лететь, лететь от одной волны к другой, а потом упадём в траву и очнёмся. В 88 километрах друг от дружки.
9. Послание Распопову
Я изнасиловал тебя - прости, Распопов!
Но ты же сам меня, паскуда, соблазнял...
Зачем ходил вокруг в полуодетом виде
и водку пил со мной на чёрном чердаке?
Зачем же заполночь ты вёл со мной беседу?
Зачем же мне светил, зачем же обнажал
ты белизну зубов, лукаво улыбаясь?
И нежно песню пел, свой инструмент обняв,
лаская пальцами его тугие струны?
Так хлопал крыльями архангельских ресниц,
смотря в моё лицо наивными глазами?
Распопов, милый друг, какой же ты дурак!
А может, дураком коварно притворился?!
Что, разве ты не знал, к чему всё приведёт?!
Сияньем красоты своей совсем бездумно,
желая только лишь чердак мне осветить,
ты ослепил меня - и сам в огне сгорел ты!
Так в чём же ты меня, козёл, теперь винишь?!
Зачем ты на меня ментам подал заяву?!
Забыли мы Господа Бога нашего, забыли! Где всеобщее примирение? Где согласие в обществе? Где всепрощение? Кто ты, тот, осуждающий меня? Разве сердце твоё свободно от греха? Разве забыл? - не суди, и не судим будешь!
Прими букет цветов с моим посланьем вместе,
ведь я тебя люблю - век воли не видать!
10. Вертолёт
У моей подруги ничего не было:
ни мозгов, ни кожи, даже костей - даже друга хорошего.
Потому и умерла.
Странно, у моей жены тоже ничего нет,
А она живёт.
Я вчера видел девушку, у которой всё есть,
даже глаза, то есть мыльные пузыри вместо глаз.
Живут же люди!
Ой, а что это - вот, вот, за твоей спиной?
А, это моя могилка, не обращай внимания.
Стараюсь скрывать ото всех, стыжусь своего горя.
Ну ладно, пора бы уходить.
Я недавно завёл носорога, чтобы не скучать.
Он свалился на меня с какого-то балкона -
я его еле поймал!
Надо бы пойти, покормить,
поиграть с ним в разные игры,
а то ещё покончит с собой со скуки,
выбросится из окна, например.
Носорог любит поиграть,
носорог не любит скучать,
носорог - компанейский парень (бросил колоться и кусаться).
А иди ты, знаешь, с верою в груди - вместо городов -
скоро будут одни могилы.
Отлично, вот тебе бог, вот тебе философские высказывания.
Весёлый танцор
с ногами как у слона.
Вертолёт! Вертолёт!!!
11. Гроб без музыки
Я часто слышу похоронную музыку
я часто вижу гроб посреди своей квартиры.
Но тут музыку обрывает звонок в дверь!
Надо бы открыть. Нет, нет,
я лучше вцеплюсь в борт гроба
и стану, стреляя во всех, орать:
"Я сейчас и так один: без музыки, без друга, без любимой!
Этот гроб - мой, я никому его не отдам!"
12. Вечером пытался смотреть телевизор сквозь призрак возлюбленной
Я ей сказал: "Спрячь череп свой в карман!
Твоя башка совсем уже закрыла
мне этот долбаный телеэкран!"
Она, конечно, так и поступила.
Засунула башку себе в карман,
но, кстати, телевизор перед этим,
каким он был, включённым и нагретым,
она себе засунула - туда ж.
Вот так и завершился вечер наш.
Я видел, электронными лучами,
что радуга, оттуда бился свет,
но трудно стало различать глазами,
ток-шоу там идёт или балет.
Она мне всё на свете закрывала,
и в телике меня всё раздражало.
13. Жарр-птица
It is devoted to Jean-Michel Jarre
Вот, от меня сбежал мой белый слон.
Через моря и горные хребты
труднейший в жизни путь проделал он -
должно быть, в государство Доброты.
И по камням, и по траве степей,
и по вершинам хрупких тополей
бежал, меня оставив одного.
Ну ладно. Это, впрочем, ничего.
Ведь есть ещё Жарр-птица у меня,
Жарр-птица круче в сорок раз его
поёт мне песни, полные огня;
такт отбивая, лапой в пол стучит
и перьями, как фейерверк, искрит.
14. Книжка росомахи
Если книжка слишком парадоксальна,
если перелистывает страницы
сама, когда ей вздумается только,
если в ней говорящие гравюры,
изменяющиеся, словно тени -
значит, вам её дала росомаха,
и жизнь ваша отдалилась от краха,
ведь теперь достаточно только взмаха,
листочка, чтобы вбросить вас надолго
в блаженство, в среду трепещущих листьев.
15. Полярный комбайн
От полюса неподалёку,
что монумент полярных тайн,
стоит - наверное, без проку -
зерноуборочный комбайн.
Ему не хочется болтаться,
как в проруби лицо. Он зван
сюда покоем наслаждаться -
и вмёрз теперь вот в океан.
И если чьё-нибудь движенье
уловит хоть одним стеклом,
взорвётся, будто бы виденье,
и растворится (надо льдом).
16. Меланхолия. Магический квадрат
Единица - целует прикрытые веки Дюрера,
четырнадцать - проговаривается его губами,
пятнадцать - проплывает перед раскрытыми глазами,
четыре - осторожно приостанавливает взгляд.
Магический квадрат расплывается на потолке,
так удобней на него смотреть
в часы бессонницы, во времена меланхолии,
убитым, разбитым.
Квадрат мерцает - двенадцать - когда на него смотрят,
освещается Луной - семь - его сочетание чисел.
Исцеляющее - шесть - утешающее
сияние - девять - металлических чисел.
Почитать бы, да книги стали непонятны,
заснуть бы, да лунный свет стал мешать,
отвернёшься лицом к стене - жизнь мимо проходит.
Только квадрат... Чем больше вглядываешься, тем больше привлекает.
Гибкая линия совершенного тела - восемь,
живая клетка безупречной фигуры - одиннадцать,
ресницы смежает, словно славная девушка - десять,
фосфены на веках вычерчивает - пять.
(Квадрат крадётся к окну,
заботливо прикрывает Луну.
Дюрер засыпает, уже в полудрёме увидев просвечивающиеся:
тринадцать - в завершение - два, три - и - шестнадцать).
17. Монумент
Больная муза в облаке из пыли
лежит. Над ней, как няня, книжный шкаф
заботливо склоняется, и книги
цветами сыплются на плоть больной.
Крен всё опасней... и с тяжёлым вздохом
шкаф падает - и только пыль летит.
В пыльных лучах Солнца - это монумент.
18. Серебряный фильм
Капельница брызжет фонтанчиком
глюк-глюкозы,
раскачивающаяся игла
пачкает кровью пол и простыню,
а ты бежишь
вдоль прозрачной стены,
протискиваешься
сквозь узкие коридоры
бесконечного лабиринта,
ищешь выход,
находишь выход -
вот он, под твоими ногами:
головокружительная
свобода,
головокружительный
водоворот озера,
в которое ты ныряешь,
мрачная стена воды,
по которой ты сползаешь,
беспомощно сползаешь,
взмахивая руками...
И когда хозяина озера спросят:
"Зачем это?" -
он пожмёт плечом
и отрешённо скажет:
"Не мыслил я ни удушья, ни страданий,
ни мрачных, ни прозрачных стен,
я просто хотел показать
серебряный фильм".
19. Секретарь мёртвых людей
Я - секретарь мёртвых людей.
Я - секретарь мёртвых.
Я расстёгиваю жилетку -
смотрите,
у меня внутри только мёртвые люди,
у меня внутри только люди,
и все мёртвые, смотрите,
лежат, высунув языки.
Потому я и называюсь
секретарь мёртвых людей,
секретарь мёртвых.
20. Озеро Демонтаж
Чёрт, озеро Демонтаж гремит, словно кипящий котёл. Оно, наверное, давно не ело тёплых лебедей. И вот они погружаются в глубь.
И стонут, тонет так противно
их крыльев белоснежный свет.
А, тебе ничего не светит? Как, ты болен? Тогда глотай таблетки. Вот они, висят в воздухе, летят прохладными лебедями, парят.
Дотрагивайся осторожно,
потом откусывай куски.
Пусть в твоей плоти повисят, в жарком пространстве, погружённые птички. Так нам всем хорошо под синим небом, никто не хочет распадаться в глубине. Никто. А чёрт их разберёт, кто нас на части разберёт, чтоб свою плоть синевой насытить!
Ну ладно. Где песок, где пляж тут,
где затаился мой покой?
Симфония завершена. Один балбес продолжает стучать в литавр, когда всё уже смолкло.