В избушке на краю леса жили-поживали мать и ее сыночек. Очень они друг друга любили: вместе глядели на заход солнца и растили прирученные минуты. А еще они не хотели умирать. Но матушка умерла. Сынок остался. Был это на самом деле довольно старый прикроватный коврик.
В шкафу
Я всегда подозревал, что этот город - фальшивка. Но лишь ненастный полдень ранней весны, когда в воздухе пахнет крахмалом, дал мне понять, в чем тут обман. Мы живем в шкафу, на самом дне забвения, среди поломанных тростей и лопнувших коробок. Шесть бурых стен, облако штанины над головой, а то, что мы недавно принимали за собор, - стройный флакон из-под древних духов.
О, бедные наши ночи, когда мы обращаем молитвы к промелькнувшей комете моли!
Гостиница
Ковер чересчур мягкий. Еще в холле невообразимая пальма. Служащий долго вглядывается нам в лица, вертит в руках паспорта. "Какие синяки под глазами, какие синяки. Знавал я одного торговца из Смирны, у него тоже был спереди вставной зуб. В теперешние времена никак нельзя без страшного внимания, кругом сплошь доносчики и скорпионы".
В лифте мы стоим напротив зеркала и с первым же рывком видим, что лица у нас плесневеют серебром.
Узел
Когда пан Когито чинно состарится, он не будет коллекционировать марки, античные монеты или редкостные книги. Он положит начало первой в мире коллекции узлов - постарается раскрыть пред миром их таинственное обаяние.
Люди никогда не ценили узлов, не умели любоваться их сложносочиненной красотой. Нет - разрубали мечом, как тот македонский олух, или просто распускали, довольные, что получилась омерзительная веревка, которой можно привязать поросенка к дереву или сдавить ближнему горло.
Рай теологов
Аллеи, длинные аллеи обсажены деревьями, тщательно подрезанными по образу английских парков. Иногда появляется здесь ангел. Волосы у него тщательно уложены, крылья шумят латынью. В руках он держит универсальный инструмент под названием силлогизм. Ангел шагает быстро, не тревожа ни воздуха, ни земли. В молчании минует он каменные символы добродетели, чистого бытия, сущности вещей и многих других явлений - уже совершенно невообразимых. Никогда не пропадет с глаз, ибо здесь у него нет ни малейшей перспективы. Оркестры и хоры молчат, но музыка звучит. Пустынно. Теологи привольно беседуют. Что ж, вот вам еще один аргумент.