Он вчера мне позвонил, о судьбе тяжёлой ныл.
Говорил, что тело стонет и душевный пыл остыл.
Щелочной баланс нарушен, всё неврозы да мигрени,
А так хочется покушать дома мамины пельмени.
Оливье хватать губами, вырвать сердце у тунца
И нетвёрдыми руками резать мякоть голубца,
Иль, приличия отбросив, гордо встать, в конце концов,
Не теряя сил на тосты, съесть полбанки огурцов.

А ведь это в самом деле - было - ты вот брат послушай:
Мы заботились о теле, не забыв насытить душу.
Мы любили и страдали, мы потели не зазря,
Мы всем сердцем ожидали  красный день колендаря.
Он был нам небесным другом, он крутил года как спицы,
Он водил их вечным кругом, передергивал страницы.
В шахты, фабрики и штольни созидать реальность звал,
Но про праздные застолья никогда не забывал.

Он сказал: 'Ты слышь Василий! Помнишь - Новый год искрился?'
Две недели пили, пили -  не могли никак напиться,
А потом, сменив кокарды на браслеты и цепочки,
Празник женский отмечали, перепутав дни и ночи.
Май же весь сплошная пьянка - то за труд, то за победу.
На закуску шла солянка под душевные беседы.
И солдаты и матросы, инженеры, слесаря
Отмечали до цирроза день седьмого  ноября.

Ну, а здесь всё Christmas сладкий - только сел, уже вставать,
Что за странные повадки? Выпил пива и в кровать.
Святой Патрик, Святой Кролик, День прощения, Божоле.
Вместо `стола -  шведский столик, вместо хлеба - канапэ.
День падения Бастилии - было бы чего ронять?
Это ж вам не бой за 'Зимний' - нет, радость их мне не понять.
Как сказать про залп Авроры и про Ленина ученье?
Про мужские разговоры, что от баб одно мученье?

Я его с вниманьем слушал, как законник беспристрастный
И всё время суши кушал, запивая всё Эльзасским.
Я ему кивал в молчаньи и был полностью согласен,
Что без блинчиков с мочанкой невозможна жизнь на Марсе.
Проклял он судьбу изгоя и просил назад прописку,
Тем меня лишив покоя и я с горя выпил виски.
Под конец мы обсуждали, что при встрече всё обкурим,
Я пошёл, меня все ждали, ведь сегодня праздник Пурим.