Содержание:

1) Враг мой
2) "Господь сказал: "Завиден рок блаженных"..."
3) Киплинг
4) Опыты
5) Россия
6) Суккуб
7) Египтянка
8) Сериндиб
9) "Оставайся бесплодным, проклятое, гиблое время!..."
10) Жимолость
11) "Кто в мире проклят, кто - благословен..."
12) "Мой край заповедан..."
13) Угроза
14) "А ей ничего не надо..."
15) К***
16) "Твои крылья лучисты по-прежнему..."
17) Морок



Враг мой

Враг мой, бредущий по облакам!
Недруг заветный с походкой твёрдой...
Нет в мире вещи настолько гордой, 
Чтобы не льнула к твоим рукам.
Тёмная горечь сдавила грудь,
Ты же шагаешь дорогой Млечной.
Нет в мире женщины столь беспечной,
Чтоб разделила с тобой твой путь.
Долг не отмщенный на мне лежит, 
Взглядом в небесной тону пучине -
Нет в мире цели такой отныне,
Чтобы давала мне силы жить.
Ночь раскатала тугой атлас,
Тает во мгле одинокий кречет...
И на земле не бывает крепче
Цепи, чем та, что сковала нас.



***
Господь сказал: "Завиден рок блаженных".
Минуло лет без малого две тыщи,
Но повторяют в тех же выраженьях 
Его слова орды калек и нищих.
И на земле, где с братом брат в разладе,
Где злой набат разгуливает  эхом,
Удел людей, оставшихся внакладе,
Всегда завидней участи успеха.
Их мукам цену сам Господь назначил -
Они желанны в райской круговерти,
В то время как довольство и удача 
Сейчас распяты будут после смерти.
Для них - всегда открыты двери рая,
Им ангелы венки кладут под ноги...
Во что же сильным веровать - не знаю: 
Господь опять поставил на убогих...




Киплинг

Этот рай облачён в гибкий пластик, бетон и стекло,
Вавилонская спесь небоскрёбов вопит в небеса.
Остановлено время - с экранов взирают светло
Мёртвых гениев, звёзд и тиранов живые глаза.
Мы живём среди ярких витрин и поющих реклам,
Под летящим сквозь дыры в озоне незримым дождём.
Мы утратили корни - но звёзды приблизились к нам,
И по дну океанов  мы борозды плугом ведём...
А в разбуженной чем-то прапамяти ширится зов.
Календарь забывает показывать месяц и век.
Пыль, что поднята маршами колониальных полков,
Оседает на дисках компьютерных библиотек.
Раскаляет эфир гвалт шакальих ночных серенад,
И дрожат зеркала - ненадёжный хрустальный порог.
А на новеньких картах сквозь сеть скоростных автострад
Проступает рисунок давно позабытых дорог...
Старый том заманил нас в тенёта, но наветь ушла. 
Так бывает - привидится, вспыхнет... и пусто уже. 
Успокойся, опомнись! Мы снова - в раю из стекла.
Пахнет пылью искусственный бриз на восьмом этаже.
Начинённые техникой стены гудят в темноте,
В недра сонных жилищ проникает неоновый свет.
Нынче мир слишком хрупок для грёз или бурных страстей,
Слишком тесен для славы и слишком убог для побед.




Опыты

...И вот, звеня натянутой струной,
Смятенье грубо вспарывает душу,
Тупой Левиафан ползет на сушу,
Вздымает море пестрою спиной.
Сон мчится прочь, цветные крылья раня,
Стремится вон, в стекло, как в гонг, бия -
Туда, где кружева воспоминаний
Не рвутся об осколки бытия.
И вслед за ним готова кровь наружу,
В висках набатом - зов из глубины:
Скорей рассвет - и будем спасены!
Но дольний мир навеки с тьмою дружен...
Мой бедный маг! Когда б ты только знал, 
Как хрупок дух твой перед адской бездной -
То пренебрег бы властью бесполезной
В богатство сорный обращать металл.




Россия

Ворчит, как лютый зверь, петляет, водит, кружит,
Ерошит шерсть, дрожит, живую чуя кровь...
Забудь надежду, враг - тебе не видеть вновь
Ни дома, ни семьи, коль ты пришел с оружьем!
Насытившись, поет, пригревшись на печи,
И щурит желтый глаз, в зрачке хранящий тени
Набегов, давних смут, расцветов и падений,
Побед, расправ, торжеств и сговоров в ночи...
Когда ж Господь трубит и сыплет дробью грома,
И замирает дух от судорог небес, -
Она глядит в окно на мрачный, дикий лес
И счастлива тому, что все родные дома.




Суккуб

Есть в тебе что-то, что тяжко тревожит душу:
Терпкая смесь пресыщения и огня.
Темной каймой у губ выходя наружу,
Жажда твоя, опаляя, пьянит меня.
Вся ненадежность мира мала ничтожно 
Перед твоей, что обманчивее стократ.
Ты - колдовское жало в атласных ножнах,
В судорогах артерий кипящий яд...
Верность тебе выпивает, лишая крови,
В ней - исступленье, отчаянье и экстаз.
Нет надо мною власти отныне, кроме
Жесткого взгляда твоих изумрудных глаз.
Ты, как и Тот, не намерен терпеть измены...
Я поднимаюсь, отбросив священный стыд, 
И золотым ножом отворяю вены:
Пей, господин мой, раз жажда тебя томит.




Египтянка

Переливчато звонкое пение лун золотистых
Слышит мир от пустыни до вечных нагорных снегов -
На груди твоей плачут, смеются, бранятся мониста,
Будто вещие птицы на пляску скликают богов.
Из какой ты страны - есть ли место на пестрой планете,
Где бы ты замерла и, забыв о дорожной пыли,
Вдруг подумала: "Дoма!" - и ноги усталые эти
Не несли тебя прочь по изменчивым тропам земли?
Просто ты - египтянка, и родина древняя пала,
Толпы варваров хлынули в храмы сияющих Фив.
Просто шелком зеленым то время завесила память,
Все ворота и двери навек за тобой затворив.
Просто дом твой в руинах, и зов его больше не слышен,
Перебитая утварь в песках затерялась давно...
Города чужестранцев вздымаются выше и выше.
Сколько здесь простоять им - кому это знанье дано?  
На твоих красоте и уродстве чеканка породы
Слишком древней, чтоб верить в возможность свернуть с колеи.
Потому-то тебя колдовством наделяют народы
И впиваются в сердце протяжные песни твои.
Если ты не смеешься тайком над надеждою нашей,
Зная то, что укрыл от нас наш сострадательный Бог,
Отчего же бездонный зрачок твой так древен и страшен,
Как затменное солнце, как черный засохший цветок?





Сериндиб

...Ночь за ночью корабль низвергается в бездну. И тьма
Под беспомощным килем свивается розою пенной.
Рулевой, обездвиженный ужасом, сходит с ума,
А оборванный парус во мгле исчезает мгновенно.
И, движение к смерти в шальной обращая полет,
Хрупкий корпус срывается с гребня, треща от усилья...
Но нежданная радуга над океаном встает,
Принимая корабль на свои распростертые крылья. 
И уже впереди купола разноцветно горят,
Солнце плавится в море дорожкой сверкающей лавы,
Из тенистых садов истекает густой аромат
И плывет, как виденье, над городом высокоглавым.
У принцессы жасминная кожа и пышный убор,
А лицо, опененное золотом, негою дышит...
Но драконьи крыла заслоняют мерцающий взор,
И чудовищный взмах их дробит разноцветные крыши.
Простирая бессильные руки возлюбленной вслед,
Можно только смотреть, задыхаясь от гнева и горя, 
Как зеленые молнии бьют в одинокий скелет
Черной башни на диком утесе, изглоданном морем...
Пробудившись, тоскует халиф о загадочном сне.
За воротами дремлет Багдад, вознеся минареты,
И лоснящийся месяц в прозрачной плывет вышине,
Изливая потоки медового липкого света. 
Сотня лекарей изгнана прочь, и молчат колдуны.
На бесстрашной охране тускнеют зеркальные латы.
Головами качают визири. В часы тишины
Над Багдадом предчувствие скорой и страшной утраты.
А Маруфу отчизна все тягостней, словно тюрьма:
Все манят его вдаль очертанья чудесного града.
В закоулках дворца поселяется гулкая тьма...
И, измученный тайной, халиф призывает Синдбада.





***
Оставайся бесплодным, проклятое, гиблое время!
Твои смерти и "многая лета" - дурная страда.
Всеми нами посеяно и пожинаемо всеми,
Ты заморскою шлюхой сквозь наши катишь города.
В равнодушных глазах, как болотные тусклые чаши,
Не прочесть ничего, хоть сто лет проживи на земле. 
И века бесприютности прошлое к родине нашей
Протянуло. И нет нам грядущего в завтрашней мгле.
Дом ничей не надежен, и угол ничей не укромен,
И запоры - не прочны, как в мрачном дешевом кино.
Твои ласки не стоят ни радости нашей, ни крови.
Чуждым огненным семенем лоно твое прожжено.
Обступили невзгоды - и некого кликнуть на помощь:
В заколоченный гробом ковчег не влететь голубям ...
Ты не выносишь наших деяний, и нас не запомнишь,
И бесплодье твое неизбежно задушит тебя.




Жимолость 

За травный аромат и теплый мед,
Июльских грез пронзительную небыль,
За тающий в протоках шелест вод
И свежее от рос рассветных небо
Мы выкупали у зимы тепло,
Чтобы она не слишком лютовала
И не легла на сердце тяжело
Холодным, неуютным покрывалом.
Не рассчитали: снежная крупа
Скрипит в душе, как путь под сапогами.
Весна пока сурова и скупа,
Еще не тонут рощи в птичьем гаме
И с крыш слезами не стекает лед.
А реки только стонут еле-еле,
Досадуя, что сил недостает
Из застекленной вырваться постели.
Весенней мощи негде черпать нам.
Усталость забирается под веки,
И чудится, что все осталось там - 
В минувшем лете, в пережитом веке...
Но отголоском давнего тепла
Или предтечей нового везенья
Темнеет в центре круглого стола
Большая миска терпкого варенья.


 

***
Кто в мире проклят, кто - благословен...
В притихший летний сад крадутся тени.
Закатный луч, блуждая меж растений,
Позолотит равно цветок и тлен...
Кто из них проклят, кто - благословен?

Уходит день, от суеты устав, 
Шурша просторным шелковым халатом.
Любой в природе невесомый атом
Господь подносит к ласковым устам
Вдыхая душу. Истина - проста,

Как этот мир, вращающийся мерно.
Нам не постичь привычной простоты - 
Наш взгляд опущен. Наши дни пусты.
Кому закат ответ подскажет верный,
Свой теплый блик бросая на листы?

И день за днем, и год за годом так:
Все человек уныло хмурит брови,
И нелюбовь, как грех пролитой крови,
Гнетет сердца. Небес напрасен знак: 
И увидав - не выразим никак...

О, этот давний, бесконечный плен,
Бессмысленные пытки человечьи!
Не нас калечат - мы себя калечим.
Гордясь собой - не можем встать с колен... 
Кто из нас проклят, кто - благословен?..





***
Мой край заповедан - притихших лесов забытье,
В упругие травы ложатся плоды и рассветы.
На этой стране, ото всех закрывая ее,
Тяжелые чары дурманного пряного лета.
Здесь солнце то нежно, а то, беспощадней огня,
В безоблачном небе зияет, как жгучая рана...
В искристых протоках текут отраженья, маня
Деревья уплыть за собой - к берегам океана.
Исчезли поместья, и стерты давно города.
Зеленым побегам и веткам ничто не преграда,
Ничто не помеха. Здесь были дороги... Куда -
Теперь и не вспомнить. А если и можешь - не надо.
Уж лучше б руины мне в этих владеньях застать!
Но юные клены из тьмы устремляются в просинь...
И имя твое, восходя в поднебесье, опять
Меня убивает - и к жизни упрямо возносит.




Угроза

Еще заплачешь горькими слезами,
Когда опять замкнется круг земной!
Когда твоя серебряная заметь
Вдруг обернется жалкой сединой,

Когда сугробы съежатся, горбаты,
И вдоль дорог заголосят ручьи - 
Тогда тебе припомнят все утраты,
И всю тоску и холодность твои!

Мы без тебя устроимся отлично.
Хоть бурно злись, хоть кайся, хоть кричи,
Но резкой солдафонской перекличкой
Всем приговор твой возвестят грачи.

Едва сквозь грязный плед, забытый стужей,  
Проглянет полусгнившее жнивье,
Ты побредешь, скользя, по мутным лужам 
В сиротское изгнание свое.

И хлынет с неба солнечная  нега...
Но, глядя на синичью чехарду,
Вдруг вспомнит дочь о крепости из снега
И горке в зачарованном саду.

А вечером, уже устав безумно  
От суеты, в минуту тишины,
Мы вдруг поймем, вдыхая влажный сумрак,
Что в нашей грусти нет твоей вины.




***
...А ей ничего не надо,
Кроме душевного мира - 
Ни душистого мирра, 
Ни державного Рима.
Она живет на отшибе.
(Ей суета нестерпима),
Никем не боготворима,
И нет для нее кумира.

И ей безразлично даже -
В моде мирт или ладан,
Солнышко есть - и ладно,
А большего счастья - надо ль?
К ней прилетают птицы - 
Она им безмерно рада. 
Ей нравится взглядом падать
В небо, где звездные клады...  

А мимо проходят рати,
И мир вокруг рушится в тартар
И вновь устарели карты...
Но на все это наплевать ей.




К***

Ты плывешь на отдаленный запад,
Заревом любуясь по ночам.
Запах пепла - неотвязный запах! - 
Пробуждает смутную печаль.
Прошлое оставлено навеки - 
Отпустил болезненный магнит...
Во вчерашнем позабытом веке
Догорают слабые огни.
Ни надежд, ни радостей, ни риска - 
Для других грядущие дела.
И усталость - саван серебристый - 
Снежной пылью на плечи легла.
Властелин Последней Перемены
Шлет своих гонцов издалека...
Смерть не ждет, пока мы вскроем вены
Или дуло вздрогнет у виска.




***
(Твои крылья лучисты по-прежнему, слышишь, душа?)
На корме позолоченной, мирно плывущей триремы
Ты забылась беспамятной ленью. Текут не спеша
Ароматные ночи, и дни от безветрия немы.
Над рекой одурманенной - свод серебристых ветвей,
Гладь пятнают созвездия алых тропических лилий.
Отблеск тихой воды на обители зыбкой твоей.
Небеса недоступны и вряд ли достойны усилий.

(Твои крылья по-прежнему мощны и могут шутя
Вознести это тело, чуть радужный ветер закружит).
Белый шелковый полог не движется.  Будто дитя,
Ты покоишься в ворохе тонких сияющих кружев.
На чеканных столовых приборах горят янтари.
Крупный жемчуг зеркальными линзами лжет тебе в очи.
Не бывает снаружи свободы такой, как внутри:
Ни взмывающих крыльев, ни грез - исполнимых и прочих.




Морок

Устаю от мерности, устаю...
Не прими за верность тоску мою:
Все желанья выжал, любя, покой - 
В зеркалах я вижу себя такой.
От дыханья ровного устаю...
От желанья скромного устаю...
Перед бездной серою на краю,
Оскудевши верою, я стою...
От свечного золота по плечам,
От речного холода по ночам - 
До кривого бремени на спине,
До висков в безвременной седине...
Все в укромной, мелочной суете,
Все в бескровной, пасмурной пустоте...
Все слова и песни теперь не те - 
В них белесый пепел да вкус потерь...
Говоришь, смириться, моя краса - 
Не стремиться птицею в небеса?
Не бросаться дважды к реке одной,
Не сгорать от жажды судьбы иной? 
Мне слова недолго твои принять:
Нет былого голода у меня, - 
Только всеобъемлющая тоска
Только иней, дремлющий на висках.