Заговоришь во сне на языке
далёкого неведомого скальда,
и поплывут аморфные гештальты,
как тени чьей-то тени на песке.
...в конце концов разрушив Карфаген,
мы принялись за саморазрушенье.
Последний кесарь скоро стал мишенью
всех остряков и шлюх публичных терм.
Бездарно оставляя рубежи
на западе, мы резво отступали.
Наш легион на южном перевале
сменял все катапульты на гашиш.
Родная речь - последней из святынь -
в прoвинциях звучит всё односложней.
Ты скажешь: Нет, уж это - невозможно!
Но я боюсь, умрёт моя латынь...
И, знаешь, я всегда был не у дел
в той прежней жизни, где нам было плохо.
Но, кажется, у нас была Эпоха.
Ну а теперь, наверное, пробел...
Хотя, быть может, и наоборот.
Пророков нет во времени и месте...
Ты разомкнёшь уста для новой песни
и упадёшь как в яму в скорбный рот.