Вот такой вот совсем уж недетский пролог,
  На Луну улыбаясь щербато.
  Наблюдаю я сена внушительный стог,
  Вижу девку в стогу без халата.
  
  Мне Луна подмигнула и тут же зарделась,
  Я намек ее понял едва ли.
  Не понятно зачем эта девка разделась,
  На чужом для меня сеновале.
  
  Я силен как бугай, мне себя побороть,
  Как два пальца... - известное дело.
  Только вдруг взбунтовалась в ночИ моя плоть,
  Чуя близкое женское тело.
  
  Рядом у сеновала метались коты,
  Во все горло пол ночи орали.
  Ну а мы под Луною вдвоем, я и ты,
  На чужом для меня сеновале.
  
  А вот утром проснулся я как с бодуна,
  Улыбнулся, как в самом начале.
  И вдруг оторопел, со мной рядом жена...,
  На чужом для меня сеновале.

       ****


  Мышь не только амбарная,
  Но и даже церковная.
  Жизнь упрямо коварная,
  И коварно неровная.
  
  Ляжешь утром ты спать,
  Обреченно голодная.
  Мышеловка - кровать,
  Ну не очень удобная.
  
  Кот голодный сидит,
  В темном дальнем углу.
  Ни когда он не спит,
  На амбарном полу.
  
  По ночам он не клятый, не мятый,
  Под Луною крадется в амбар.
  Полосатый, усатый, хвостатый,
  Регулярный мышиный кошмар.
  
  Нет не имени, нет ни отчества,
  За плечами есть лишь отрочество.
  Мышь ты серая, мышь проворная,
  Жизнь пошла у всех - договорная.
  
  Жизнь пошла у всех, не церковная,
  Я ее пойму, я упорная.
  Все мы мыши здесь, все мы серы.
  Обезбожились мы без меры.