Нургалиев Cлава : другие произведения.

Книга учёта исходящей документации

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:


  

Слава Нургалиев

КНИГА УЧЁТА

ИСХОДЯЩЕЙ ДОКУМЕНТАЦИИ

  
  
  

Без абзаца

  
   Приговоренный к чужим расстояниям. Во время унылого снега. Без
   смысла. Под конвоем полной луны. Изучать постранично. Пограничную исповедь блудного сына. Середина зимы. Настроение белого цвета. Мгла. Середина зимы.
   Археология третьего мира. Подсознанье четвертого рей-
   ха. Пеленки. Паленки. Подлунки.
   Из яблока глаза вынута косточка зренья. Выдрано мертвое
   семя зрачка. Снится Мертвое море. Кумран. Я написан был правой рукой и коленом.
   Я золотою книгою положен
   В сокровищницу сикоморов в Дельфе
   Какой-нибудь Аристомахой. Боже! На депонент. Проценты от купю-
   ры.
  
   Восход по-белорусски. Трассы нож по запеканке пасмурных просторов. Январь и простокваша. Лю-ли-люли. Испей до дна коричневое солнце. Зарниц приправа. Заусенцы неба. Широкий стол смахнул рукой шлагбаум. Он голосло-
   вен. Бойкая таможня. "Там можно" реже. Чаще "тут нельзя".
  
  

Шлях

  
   Ухлестывать за облысевшей Польшей. Скорее шлях, чем тракт.
   Туман. Тоска. Дороги в мебели и молодость в ожогах. Окаменев-
   шей юности жрецы. И вечный торг. Что это значит "выгода"
   по-польски? А цо то бендже: пан или пропал?
   До Праги все на ощупь. Нет маршрута. На всё про всё - во-
   дительский авось. Авось в законе. Пот, плевок и мат. Нам по
   херу названья. Хрен не редька. За что эксперименты. Я у цели.
   Желевского. У кладбища евреев -
   конечная автобуса. Все символ. Учет исхода пред восходом солнца.
   Был день второй.
   Конечная. Предутренняя Прага. Европа, как бы. Шлюхи с Ук-
   раины. Жужжание любви. Шуршанье кроны. Как мне проехать? Мова
   нараспашку. Метро, метро. И турникет бесплатный. Мытищенский
   вагон. До Голешовиц.
  
  

Heine

  
   Международным рейсом "Генрих Гейне". На поезде еврейского
   поэта за трюфелями Шиллера и Гете. Ночь расступилась. Потому
   Zuschlag. Над Лабем Устье. Сизые колени холодных скал бессмысленно вдавили в ярмо тоннеля шею электрички. Ни встать, ни оглянуться. Вдавлен в ночь. Бесшумный поезд. Хоть ложись на рельсы. И засыпай. Куриные
   остатки.
   Ну вот и Татры. Ломаным каньоном. Туман съедает изголовье
   гор. Опять туман. Пора почистить обувь.
  
  
   Крещендо
  
   Крещендо. Лейпциг. Старый Йорг навстречу. Нет больше кур.
   Вокзал перекурочен. Когда сюда приедет Император...
   Бад Лаузик. Пластмассовые горки. Саксонское крещенье
   эмигранта. Изломы серпантинов. Слив за сливом. Все в брызгах и
   телах. Врезаться в пену. В тела сливаться - голая наука. Круг
   надувной под задницею. Ад. Пластмассовый и лысый как колено.
   Когда спиной. Хлорированный старт. Водовороты. В голове -
   плесканье. Прыжок пятиметровый. Стержень шеи. Аквамарин и водяной дизайн. Искусственного моря вкус в лекалах. Внезапный
   гейзер. Чресла подогреты. Массаж простаты - тоже развлеченье. А на
   поверку - сбитые коленки. И чашки, если речь не о фаянсе. Эмоции пластмассовой воды. Саксонская купель. Я посвящен.
   Домоустройство Герды. Дань уюту. Начинка обихода. Чин по
   чину. Довольно пресно. Не хватает перца. Зажги огонь причудой
   Гималаев. Саймон на чай. Гарфункел на десерт. Ах, misiss
   Robinson. Что сделали Вы с Эйлин ? Enfant terrible. Бодрость и
   расчет.
  
  

Andante

  
   В Кёльн дорога бежит через Кассель. Поезда, расставанья и встречи. Бланкенхайма снег жёлтый и прелый. Всё в снегу и закате лежит. Всюду бук пожилыми руками пряжу старого солнца мотает как кудель на костыль горизонта. WintermДrchen. Германия. Гейне
   пойман рифмой за хвост. Шпили, шпили. Геометрия сотен Герма-
   ний. Геометрия пурпурных крыш. Черепица - прилежная девка.
   Статный скат и осанка гетеры.
   Но какие безвкусные лица. Но как натренирован ландшафт.
   Под прицелом зрачка. Только небо бестолково и неаккуратно. В
   чем же честность, Германия ритма.
   Перебранка из готики. Шпили. Позументы. Проколото небо.
   Солнце сдулось под Касселем где-то. Все внезапное пахнет гра-
   ницей. В деревянных крестах и фахверках. Начинается Запад с
   заката. С головы перерубленной солнца. С казни света. Распятья
   секунды на щите привокзальных часов.. Каждой стрелкой застиг-
   нут на месте.И опять ты спешишь к расставанью.
   Всё в механике лиц и товаров.. Все глаза в пересчёте на пфениг. От холявы устав и добычи. Джентельмены побега помяты и в дороге заметно потеют.
   Они лишнего вряд ли не позволят. И чужого не смогут отдать.
   Кассель-Гиссен. Поэзия стыка. Все в снегу и железной дороге. Долгожданные рифмы рессор. Подытожена песня. Наверно, наступает начало кочевья.
   Марбург. Морок лиловой зимы. Репродукция ранних голланд-
   цев. По слогам фонари. До слова не хватает немного эмоций. Драмы нет.
   Фирн и наледь одна. Обворованный Марбург. Не
   тут ли обручён был Михайла с наукой? Аlma mater. Последыш Петра. Прокутить все своё раздолбайство. И в драгуны уйти - чем не удаль. Все паи Академии русской сохраняют гроссбухи пивных. Это так то "надраться"
   по-русски?
  

Wochenendticket.

   Снова куплен билет, впятером можно странствовать регионально. Скидка только для всех востроглазых. Разрезающих ватманы окон своим оком на пёстрые пазлы и на стружки цветных аппликаций.
   И придётся забыться, пока ожиданий сачок переловит в сетку паузы всех пе-
   ресадок. Как компьютерный выкидыш, вкладыш. Объясняет нюансы путей и перонов. На желтых проскрипциях стендов. Алфавиты железных дорог. Катехизисы меридианов.. Снова каркая "Fahrkarten, bitte" моё время считает кондуктор. И щипцами вколочены сутки в расписную портянку билета
  
   Колченогим ослом я сменяю вокзалы. Два горба рюкзаков.
   Проще голову спрятать в живот, Стать вальяжным желудком, Кишкою прямой в Inter-City. Чем менять поезда и пероны.
   Вечереет. Опять пересадка. Скобяные составы письма... увлекают отныне в маршруты. Стыки -стыки, строка за
   строкою - вагоны. Переброска в Империю Слова. И из неба приблизился Кёльн.
  
  

Koeln

  
   Только сердце не слышит азарта. Куража ни на всхлип, ни на крик.
   За восторгом, уж если приспичит, потрудитесь пожаловать в . DOM. Мягкость сытых лакеев в ливреях. Укравших исподники Херра.
   Эмигрантские споры. Интрига как плющ. Дефицит языка
   и столицы. Даже шаг не ступить, чтоб не вляпаться в сплетню."Вы не
   знаете Изю с Цольштока? Так..." Мазурка силков и капканов. Церемонии немцев отвислых, этикет мажордомов еврейских. Законы,загоны, флажки...
  
   Синагога. Еврейская церковь. Ожидание лжи и подвоха. Поиск выгоды от генофонда. Провокации жажда, вражды плюс врожденный синдром Холокоста. Ожидание в полуподвале. Пахнет тухлою рыбой и тёткой."Здесь весь воздух немножко - термин". ."И секунда здесь больше, чем время". Если вакуум -веротерпимость. Благочестье - в нагрузку. Акцент.
   Время Северных Рейнов частит. Расщепленье пути на стоянку. Шаг не слышен. В ноге - метроном. Обозначенный звук в расщепленье.
   Кёльна стан вновь примерен под ноты. Домский вымысел. Нотный собор Растянул сухожилия зренья. Глаза яблоко режут ножи устремлённых, стремительных готик. Столько выстрелов, стрел столько сразу. Потому то и небо упало. Кёльнский запах. Дождаться б осколка луны. Я в словах и в Цольштоке.
  
   Башмачок Агриппины хрустальный. Колокольчик серебрянный
   Кёльна. В моих снах заблудился опять.
   Был на привязи он телефона. Потом у хозяина автолавки. После обеда торгущим соком. Крем-брюле и ореховым шоколадом. Вчера он в трамвайных регаттах перепутал выход со входом. Ну чем он не Маккиавелли. Я подслушал его и что-же: Здесь никто не идет в бейдевинды. Кёльн есть пауза
   между финалом, расфуфыренным фашингом и фашизмом. Зонты к февралю готовьте. Карнавалы грядут карамели. Все в крестах и паузах мира. Вы не
   видели посоха папы? Уши ишачьи не ваши мерили красную митру...
   архиепископов Кёльна? Надушенный Рейном Колонь. Бастион или
   вотчина Рима? Колокольчик серебряный Кёльна.
   Бон-бон-пад,-недалеко до Бонна,- бон-бон-пад карамелистой
   манны. Самый сладостный утренник Кёльна. Маскарад одиноких
   сердец.
  
  

Mitfahrtzentrale

  
   Центр попутчиков Кёльна. Я с молодым сандинистом. В патронташ восьмирядный вложен...в ножны первого автобана. Убаюканный скоростью ветра. Монотонно въезжаю в Гамбург.
  
  

Schlagbruegge

  
   Красный Крест эмиграции нашей. Мекленбургские сны и казармы. Всё в каркасах железных кроватей. Нары, мытари, рты, ритуалы.. Ртутный столбик приказом занижен. На пристенках - молитвы инструкций. Не положено портиться, портить. Вешать. Вешаться. Пить в подворотнях.В седине копошиться Вольфрама. Не карнать ни усов , ни прически. Беспричинно торчать в туалетах. Если хочешь, пройдись в коридоре.
   Заксенхаузен юности нашей. Бухенвальд нашей страсти. Питомник.
   В километре от Шлезвиг-Гольштейна. Где лет десять назад проходила демаркаций игра. Бой в пристенок. Unbefugten betreten
   verboten.
   Рвать, тонуть, Оступаться, толпиться. Край озер. Осторож-
   но. Zurueck. Не крушить ни гнезда, ни берлоги. Не преследовать
   нервных животных. Не доить кабанов и оленей. Мухам крылья не
   рвать без причины. Флору фауной не прекословить.
   Брюгге -Шлаг. Брюква, брюква... Холмы. На туманы упавшее
   небо. Доживем до весны. Скоро Lenz.
  
  

Ratzeburg

  
   Приозерное чувство Европы. Осколки фарфоровых
   бухт. Колыбельные саги, бай-бай, Герцогини Аскании, феи. В люльке
   соска и запах младенца. И рассыпаны крупные слезы. И разбросаны виды и воды.
   Озера. Покрытые мехом осоки. Ратцебургские больше Меховых. Щеголяют меж буков и вязов. Все деревья здесь напоминают Молодую
   ладонь Крестоносца. Свернувшую викингу шею . Великая гильдия
   мертвых.
   Вебер в графике. В черепа вазе дышит черная роза любви.
   Танцплощадки голодных скелетов. Позвоночники острые рыб. Строит смерть свои Реймсы и Вормсы.
   Ратцебург. Дамба вздыбила город. Повязала его по рукам.И четыре столетия в рясе вдруг попали в озерный просак.
   Крепостной воротник солнцем выглажен в стрелку. Ушки
   рысьи Собора. Макушка холма. Все на взводе от солнца. Стальные
   фронтоны органа.. Чтобы Бог не пропах... льют на стулья парфюм.
   Благовоние по-лютерански. Плетеные смирные стулья. Подушечки в
   нишах. Глыбообразные двери. Каменный лев сторожит Добычи ухо-
   женных кладбищ. Восемь столетий без сна На твердом наречии не-
   ба.
   Возвращение архитектуры. Праздник окон, обоев и кухонь.
   Кропотливый Восторг домоводства ...В обшлаге - мензурка, линей-
   ка и пиво.
   Содран обод заката с вечернего неба. Небо вскрыто как бочка.
   Наружу - Лавина серебряной сельди.
   Звезды дали по шапке. Очень много средь них авиаций. То и
   дело сигналят. Вскрыли небо и снова куда-то увозят луну. Завтра будет февраль и рассвет.
  
  

Holstein

  
   Немецкий лысый лес. Зеленое дыхание. Лишайник. Налип на
   воздух мох. Где Север, где весна? Промерзлый грунт и только.
   Тугие га толкают валуны. Земля как поршень. Тужиться нет смысла.
   Пинки, пинки...
   Озера в тростниковой кацавейке. Голландский лед. Катания
   с Ван Дейка. Прозрачная поэзия конька. Когда бы гаги, а не
   просто ноги. Лед с локоть. Бегает собака Бороднянских.
   Немецкое хлебоустроство. Пашня. Последствия стерны. Заиндевевший взгляд. Голштиния в подтяжках буков. Ветер.. Пронизывает Ганза до костей. Флаг февраля опять на небо вздернут. Жестокие как Гитлерюгенд тучи.
   Аэромир. Сверхзвуковою сталью на сто частей разрезанное
   небо. Под скальпелем военных авиаций. Стремленье реактивное
   Земли... и Бундесвера. Луна в фахверке самолетных курсов. Попробуй-ка, умножь ее на ветер. Собака снова лает Бороднянских.
   Голштиния. Осоки табуны. Гнедых побольше. Все идут на
   крыши. Сугробы тростника над головою. Венчают два конька. Архитектура спазма. Совсем не видно пегих и каурых.
   Крест накрест бревна стен. Хоругвями апостола Андрея.
   Квадривиум. Эвклидовы углы. Квадратный корень ищут из фахверка.
   Окно в расписании. Любек. Спринтом. Конусы Любека. Спать
   завалились в согласии Богом. Concordia Domi. Красный кирпич и
   холодное небо. Вокзал.
   Субботний и кукольный Гамбург. Ротозеи со всех переулков
   Европы. Мосты и пассажи. За всякою Эльбой - ундина. Переходные
   калики. Гастролеры скрипичных ключей. Увертюра щипков. Кантри
   - виолончель. Жалкий клоун - жонглер. С синтетической миной
   застыл в ожидании марки. На щеках его стынут зеленые слезы.
   Мёнкенбергскою улицей к Эльбе. Все бисквиты пассажей.
   Протезы и десны лесов, Окружающих ратуши крендель, Мне служили
   нелепым сюжетом в искусстве кондитерских лепок. Оставалось
   лишь тесту взойти.
   Менкенберг угощал меня свертками кирок. Из которых конфетами сыпалось время. Медные трюфели гонгов. Леденцы из сухого неона.
   Вышли к Эльбе. Давление нового тела (между нами 120/40).
   Начинается гавань и порт. Эльба в доках и снежных застругах.
   Но в ней борется мужиковатость: Корм подносит железным жирафам
   (прямо в рот). Не боясь табуном быть забитой. Это пастбище
   кранов. Контейнеров вкус на губах.
   Навигатор Бристоля. Смущает разносчицу пивом. Громким
   "Yes" и своим ощущеньем хот-дога. Пахнет солью и сажей. Осанка
   как мачта торчит. Шепчет что-то мясное. На губах его сейлорских кетчуп. Чтоб не вляпаться, лучше уйти. Секс-герой. Уходя, бескозырку обкакакли чайки. Снова кубрик и стирка. Adieu.
   Насморк. Такой же серый как Бисмарк. Гамбургский Отто
   оперся о меч-кладенец. Ему тяжелей, чем днепровскому дагерротипу. Торчать на горе, репетируя каменный символ. Одесную барона - расстегнутый Гамбурга зиппер. Течь. Репербан. Канатной дороги оргазм. Угол зрения секса смещен. Репербан. Пожилой маструбатор Европы. На все руки...На зрение всё.
  
  

Жизни моей запятые,,,

  
   Работал в доке. Сторожил себя у причалов. Разгружал обла-
   ка и солнце Закатывал в трюмы ночные. Волочил сверхурочно ливни И то, что еще придется, Что вообще не имело названья. За поденный горбатый труд мне Галочки ставили чайки. Шхуны чалились, швартовались К моей спине за двенадцать марок. На прокорм хватало и звездного неба.
   Толмачом был у пастора. В церкви. Слагал на русском Ветхозаветную притчу О сеятеле переселенцам, Отныне в немецкое поле вросшим, И беженцам русскоязычным, В которых профили преобладали.
   В лютеранской общине Вещал о своем возвращении к Богу
   Мекленбургским старушкам. Их псалмы и гимны Во все горло пел
   православным тембром. Было мало мне ребер нотного стана. Ко
   всему еще не хватало рясы. Ликование аллилуйи. Я проповедывал
   веру Всем сомнительным перемещенцам. Словно в армии я синхронист. Уличен в диалекте саксонском.
   Жизни моей запятые.
   Как и прежде
   Был завсегдатаем Mitfahrtzentrale, автостопа и выходного
   билета, Когда спасался от переизбытка во мне нарастающих геог-
   рафий.
  
   Возвращение. Ветер. Белые крыши рвут небо на части.
  
   Брюки-Шлак. Регулярная школа житейского чванства. Места
   нет воцклицательным знакам.
   Лютеранская песня в гостях.
   Смесь райкомовских встреч и кухоннных полемик. Комсомольского Бога рефрен. Боевые слоны лютеранства. Как их действия бесцеремонны. Псалмы, псалмы фельдфебелей горла. Растопчите рептилию что-ль. Переходят на крик, умоляют. Заклинают Христом и удавкой. Черепное давленье не в норме. Что ка-
   залось салоном - в слюнях."Чем Матросовы хуже Христа?","Вы не
   правильно знаете Бога". Междометия жизни моей.
   Посещал лютеранские встречи. Выступал на двенадцатиструнной. Пел серебряным голосом о расставанье . И о том, что
   вообще не имело названья.
   Заходил вчера пастор В сопровождении горлиц. Сожалел о
   внезапном ветре, Не отодвинувшим неба. Предупреждал о солнце И
   пепле в чужих ладонях. Предлагал толмачом работу При лютеранской кирхе. Указал на Росток как символ Моих размышлений о
   море. Оставил адрес. Договорился
   о встрече
   Следующей... в грядущем
   В сопровождении горлиц ...Священник со мной простился.
  
   Все подались в Шверин. Достоевщина и безысходность. Ртутный
   столбик в нулях. Шлак-и-брак. Все деревни лежат в километре. Облысевшими
   вязами связаны между собой. В их тоннелях предписаны встречи
   Красный Крест. Aufnahme. Прием. Где отстуствием Родины
   раненны люди.
   Посевные рисунков. Перьевые замшелые вязы. Сплетенные
   ветви веков. Вязов вязь. Филигрань. Паутина в ослабленном
   зренье. Прожилки, рентгены земли. Уроки ресничного взмаха. Небо
   все в заусенцах. Стекло...
  
   Мимо накипи архитектур. Палисадники. Прихоти зимних садов.
   Рододендроны, кедры, и ели. Можжевельники, туи. Иголки.
   Деревья плакучи, молитвенны, лиственны, в танце.
   Птицы чаще морские, озерные, селезни, утки. Герб как герб. Лошадиные морды Гольштейна. Двоеточие и наблюденье.
   Тростниковые шапки домов. Два конька на коньке. Камыши и
   осока. Геральдике впору меняться. Озера, озера, озера...
   Толстый лед. Лодки утлые спят. Завалившись ничком. Глупоглазые
   чайки кричат:"Очень близко до моря". Корабль.
  
  

Перемена Империи

  
   Получили под дых все циклоны. Все ветра позабыли откуда им
   дуть. Выи флюгеров свернуты культей тумана. Ко всему еще гипербореи напрочь выдохлись, лохи. Вон, сидят с кислородной подушкой. В магистралях осталась - одна: На Восток по причине Ростока и бухты. Мерить путь в направленьях морфлота и зги есть забава для нового солнца.
   Провожали две музы меня: Муза странствий и вымысла муза.
   Между чайками и бескозыркой я не смог ни одну предпочесть. Нет
   у ног ни на миг остановки. Нет у слова сомнения в Боге.
   Я в границах чужих федераций. Кур давно улетел.
   Стипль-чез померанских быков...наступил. Герб земли - кровожадный язык в косоротых углах черномордой коровы. Геральдический праздник колхозов.
   Шлакобряк. Я прощаюсь с тобой. Инкубатор. Немецкие яйца.
   Зона "Х". Сытой задницы первый урок. Факультет постриженья в
   буржуи.
   Чем я близок так морю. Повестка - морфлот. Будет адрес и
   будут пороги участков, Попечительских учреждений, Приютов, Бо-
   гаделен, Присутственных мест и т.д. Канители приказов, параг-
   рафов, распоряжений. Пригвожденье к немецкой бумаге. Из под-
   пунктов параграфов разных законов - распятье твое. Застрелись
   ты своим документом. Все равно ты в архиве уже.
  
  

Rostock

  
   Точно кружка из чёрствой пластмассы наша жизнь. Как пакетик нейлоновый чая. Настороженный мир. Где победа - чужая оплошность.
   Город чаек и город хрущоб. Словно градостроительный бред
   и апатия социализма. В окольцованных блоках - районы для секса
   и сна. Город будто прямая кишка. Ритуалом здесь перемещенье. Север-Юг -направленье одно. Вдоль канала и кранов, натруженной скуки и рейдов.
   Уроки черчения верфей. Нет тоскливей в душе настроенья.
   Коммунальная случка. Вольфрама усы под прицелом
   Всех ножей социалов. Экономия в кубе. Тупые бюджеты Германий.
   Эпопея углов. Из трех метров намордник. Призыв к дефициту. Регламент мочи. Сепаратность в душе и сезонное кряканье уток. Правда кухни. Обстоятельства голые быта. Прожиточных сальдо аборт прерывает беременность всех впечатлений. Где улыбка была, соляные колонны отныне.
   Община. Вход с задворок. И вновь заговорщиков дух. Атрибутика опытной секты."Нас есть 136 человек!","Ваш язык пригодится евреям","Вам за это не будет обидно" или "Только карману".
  
  

Апроши моих биографий

  
   Жил на рейде. Пугал своим слухом чаек. В поисках якоря
   бросался на каждое судно. Репетировал март. Готовил себя к на-
   водненью. В навигации умысел видел. Не уплыл я и не утонул.
   Путал реи и мачты, баркасы, дренгоуты, шлюпки. Дрейфовал,
   когда спали медведи и льды. Мне снилось устье, в котором Балтийское море поступало в распоряжение океана. Забыл все гласные звуки. Перешел на рукопожатья. Пока ветер настраивалмне гортани.
   Умолял на пирсах седых матросов. Взять меня контрабандным
   грузом. Не питался. Не ел. Страшно потел, когда называл свое имя.
   Тело мое было пресным и в сундуках умещалось. Все письма мне
   приходили на адрес, которого нет в Жёлтых книгах.
   Вставал спозаранку. В доке искал работу. Все, что видел,
   только меня касалось. Во мне росло ощущенье Нептуна и черепное
   давленье. Холодного трюма оснастка для меня становилась
   песней. Романтикой - пакетботы. И болтался глупо нательный
   крестик.
   Все сходилось по стрелкам. И даже крысы играли в гонг и в чужой регламент. Мне вздохнуть не давал испанский сапог режима. Полуночное солнце в предплечьях своих душило. Я становился плеском. Растекался по палубе, чтобы шваброй меня собирали юнги. А потом меня выжимали во все водоемы мира. Там, за границей борта Я занимался солью. Исследовал рыб, моллюсков. Наводил о кораллах справки. Из медуз выбирал безликих. Амеб держал в подмастерьях.
   Верноподданно вторил постановленьям Нептуна. Не казались
   лишними гланды. Перенял произношенье дельфинов. Отличал ундин
   от русалок. Чешуи высокая мода.
   Вместе с пеной участвовал в диких налетах бури. Заводилой
   был шторма. Грыз Норвегий праздные фьорды . Делал ставки на яхты. Никогда не думал, что небо так близко.
   Стал конденсатом. Увлекся движением неба. Чайки мне делали больно. Их крик раздирал мою тучу. Это все продолжалось,
   пока я дождем не выпал, раздвинув границы пятого чувства и паталогии узнаванья.
   От айсберга фирна дорос до муссонов желтых. Тропическим
   думал ливнем. Водной висел лианой. Судорогой канатной между
   землей и небом. Подшучивал над Амстердамом. Венецийских смешил
   гондольеров. Янцзы проигрывал в карты. Я узнавал по румбам
   направленья летучих голландцев.
   Сошел с ума. До востребовал письма. Было одно от Бога.
   Меня награждали пожизненным морем. Ничего другого не оставалось как бросится компасом неисправным в самое дно голубой пучины. В настоящее время лежу в кораллах. Каждый день назначаю облезлым рыбам новые встречи, теченья, курсы. Путаю их все время. Меня беспокоит суша. Надеюсь...быть выловленным аквалангистом. Ведь всё было так снисходительно, мило. И болтался глупо нательный крестик.
  
  

WarnemЭnde

  
   Варнемюнде. На вынос лосось по субботам. Рыбный фишмаркт.
   Повсюду рыбацкие снасти, с извлеченной из них пятернею морскою
   всякой прижизненной рыбой. В предпочтенье - копченые угри. Ре-
   же окуни и макареллы. Как у рыбы работа опасна.
   За движеньем ладоней следят патетичнее,чем оркестранты,
   своры самых прожорливых чаек. Хочешь музыку вопля - кинь
   хлеб. Благородней бакланы и гуси. Щеголяет осанкою лебедь. Перепончатый увалень пирса. Адвокат птичьих прав и страстей. В его ластах - упрек колченогим. Ущипни его только попробуй.
   Побережье в песке и печали. То стада из-за пляжных залысин. То загривки капусты морской. В детской моря играют в свирель волнорезов безотказные губы прибоя. Все щербинки заполнены пеной.
   Козырек горизонта свинцовый. Кувыркается отмель на волнах. Цвет пронырлив. Чем глубже, тем глуше. Покушается море на зренье.
   Взломщик берега - море опять. Пьяной тычется мордой
   (десна дряхлы в штифтах волнорезов) в вековые засовы суглинка.
   В белой пене надрыва - морщины усталые волн. На покой бы пора
   патриарху. В категорию мха и ракушек.. Проповедывать форму реликта.
   Сизой бухты клешня. Варнемюнде прекращается боком и бухтой. Расклешенной и буковой чащей - Полупризрачный князь. Выше влажность. Десять метров над уровнем моря- Это небо спустилось на стропах обомшелых и взбалмошных буков. Моей жизни литая подошва. Географии новой отсчет.
   Дышат бюргеры солью и йодом. Репетируют бронхи и страх
   преждевременных кашлей и смерти. Время тухлых амёб и присосок.
   Перед морем обидно за сушу. Одинокую без горизонта. Волны
   в сердце. Их не успокоят Причитания чаек ганзейских.
   Не до песен. Скорее до писем. Даже небо скучает по сыну.
  
   Постскриптум - журавли. На стебли шей...нанизанная туша
   поднебесья. Немецкий воздух - наперегонки. Уключины поскрипывают горла. Несмазанная песня. Квикли-квикли. Куда-то долетят?
   Знак переноса.
   Я впитываю город как немой...чужие звуки. Разница наречья
   - в дрожанье губ. Я собираю город из обрывков. Булыжник,
   мостовые, мертвый голубь. Презерватив у урны. Не попал. Письмо
   в прикуску. В расписанье - поезд. Уехал.- Оштрафован мой билет. Февральский дождь. Вода со всех сторон.. И Балтика, и сопли. Хоть плыви. Herr Drude вырвал зуб. И чёрт бы с ним. Но геноцид не в пользу шовинизму. Шесть бабушек и, вот, вдобавок
   кость. Я в минусе. Преумноженья - нет.
   Живешь на пфениги. И думаешь по фене.. Как крепок рубль. Есть что посчитать.Портретный репортаж. Все лица - куцы. Лишь шамканье. Ни
   шмальца в них, ни перца. В контрацептивах - юмор... и приколы.
   Без противозачаточных - не смейся. Не смей без сожаленья поперхнуться. Смешные человеки - ростокчане. Я их собрал в фигуру водолаза... на фоне многолетних Казахстанов. Копченый угорь мне служил подсказкой. Я про-
   кусил бы сети... Но Herr Drude...
  
  
  
   Из сообщений "SЭddeutsche Zeitung"
   Психоз Киоко Дате.
  
   Еще один писк кибернетик. Из Грааля чресел дисплейных
   Рожден виртуальный идол. Накормлен соском стекляным. Едой па-
   раллельного мозга. Имя Киоко Дате. Первая в списке монстров,
   морзянкой оральных скважин, лузою рта готовых глотать излучений ядра, символы, схемы, файлы, миры цифровой культуры. За
   всем этим - здравствуй, соска,- и Первенство мастурбаций. Победа фиктивной дырки над зреньем. Увязла муха С глазами в сети
   экрана. Глаза - зелены и милы Киоко из базы данных. Пласт-
   массовый мир из кружки.
   P.S. Недавно фирма Хори Про сообщила, что у Киоко родилась
   сестричка.
  
   По сообщенью "Sueduetsche Zeitung"
   в Цвикау
   доставлен контейнер иракцев.
   В пятидесяти ящиках. Не кантовать.
   Через сотни границ. Распакованы все.
   Вероятно, повстанцы. Предложен азиль.
  
   С заглавной буквы
   Пишут название ветра
   Все участники перемещений.
   Иногда попадаются беженцы.
   Иногда попадаются рыбки
   в невод меридианов
   с золотой чешуей и несчастьем
   перечеркивать векторы жизни.
   Тот, в ком плавает небо поймет.
   Попадаются в неводы ночи,
   цепи синие черных рабов
   вынуждают их рваться
   наружу и к солнцу.
   Повстанцам предложен азиль.
  
   Только прошлое как и повстанцы не к черту,
   также как и простраство ни к ляду.
   В шестьдесят позвоните четвертый
   по тарифу мне лунного света.
   В три ночные часа... рассказать о любви.
  
   Все протяженье лунного луча -
   для нас с тобой. Ночные поцелуи
   с двух до пяти как пчелы зазвучат
   в иногороднем пластиковом улье.
   Тариф луны. Обмазан микрофон
   многосекундным жирным слоем меда.
   Речь перепончата и липнет без препон,
   И преодолевается зевота.
  
   Как хорошо с луною целоваться:
   Все в патоке...
   и, вроде, навсегда...
   И шестьдесят на проводе четвертый.
  
  

Из сообщений “Sueddeutsche Zeitung"

  
   В Шлезвиге вчера убили Гольштейна. Им оказался еврей.
  
  
   На чужбине - святой Валентин. Мало толка, но много надрыва. Кто-то выплеснул уксус - укус- прямо небу в глаза. Я гуляю
   в своей голове как по кладбищу умерших слов. На могилы назва-
   ний хожу. Удивляюсь пластмассовым розам. Небо налито болью и сном.
   В бельмах всё. Вековая попойка дождя. В этой каше балтийской весны и
   угрозы. Видно выдохлись чайки. Состарилось море. Кривобокому
   слову поставить осанку - нет сил. Это к празднику что-ли - поэзия сонной воды.
   Как открытую книгу читаю я ветер. Все в гримасах любви.
   Сучья свадьба - у моря в гостях. Горсть московского пепла в
   руке. Отсырел. Сочетаются браком собаки.
   Пешкой е-2 -4 я выпал из строя живых. Воинов. Для пости-
   женья Валгаллы. День. Святой Валентин. Моей королеве
   влепили гарде. Ни за что. В оплеухах квадратных богиня. Тихо
   спит.
   Валентин, Валентин. Небо в свиток свинцовый смотай. На-
   рисуй на нем слезы. Депешею срочной в Валгаллу. В царство воинов мертвых отправь. Слепо солнце чужбины. Верните ферзя.
   Поцелуй из Москвы. Из цветов полюбил я свинцовый. Мне
   хватало несчастья играть с облаками. Завидовать тучам. Заведо-
   вать флейтой во снах...мародеров и школьниц. Чужбина. Вкус
   высохших стеблей.
  
  

Мекленбургская бухта

  
   Возраженья простуженных чаек. Караоке да только на тему грамматики моря. Их апострофы, рукоплесканья над угрюмыми фразами волн.
   Кудри соли. Белокурые викинги моря. Сколько детской в них
   речи. Отваги в них выспренной сколько. В двух минутах здесь Фальстер.
   Фальстарт. Берег выгнан взашей.
   Пляж щипает остзейские струны. Т-с-с...Нащупано регги дождя.
   И корявый платдойч валунов. Кариес побережья - подтекст. Галька,
   крошки, вчерашние струпья растений. В складках - Балтика. Море
   с брюшком. Черный студень в морщинах прилива. Ах, какая обрюзгшая дура. Сопли. Сопли. Беззубая дрянь. Видно с ночью сношалась старуха. Весь альков впохыхах. Только складки...
   Чайки хриплы, и крайне беспечны. Челноки их снуют над стадами поовечьему рыхлой воды. Серебрянку мотают пряслицы. Please, Applaus. А
   кто в запятых? Лебедей завитки. Мекленбургские жирные кляксы.
   Постранично рассчитано море. На второй, но не первый.
   Воцклицательный знак маяка. Все абзатцы подбриты подстрочником
   леса. Роща буков. Лишайников дряблая дробь. Ясность казни. Все
   в прелом и лысом. Переплет новой книги балтийской. Открой.
  
  

Неоновые танцы

  
   Модуляции. Волны и птицы. Поножовщина пены в надежде стя-
   жать берега. Пляж искромсан. Беременны сумерки прошлым.
   Расставанье со светом. Опять в акушерах - луна. Вновь у Бал-
   тики выкидыш - вечер. Простынь ветра в слезах альбатроса.
   Гильотина для солнца - закат. Истекло. Подбирают осколки
   клошары.
   Пляска мертвого света. Бензиновых луж откровенья. Их цвета я вплетаю в неоновый танец. Их цвета я вплетаю в искусственный дождь. Ночь. Дыханье чужого зрачка. Две воронки чужого сознанья. Этот омут проглотит тебя. Все сосцы фонарей не спасут. Если ты не вплетешься в лианы сиреневых ливней.
   Альбион мне послужит порукой. В ковыле и осоке - надежда на дом. Потушив восковую луну. Я из зеркала выйду опять. Я к себе подкрадусь мягкой кошкой.. В паутине усну...
   Но когда принесет с собой ветер. Мою Англию синего сна.
   Все охранные ноты - в огонь. Часовых - разрубить на секунды.
   Не взирая на Лондон и слезы. Взойти. На корабль по скользкому
   трапу. Чтоб отплыть... по ту сторону света. Здравствуй, зеркало. Я заблудился в тебе...
  
  

Hamburg N 2

  
   Очередной как Гамбург понедельник.
   Кирпично-красный Шлезвиг городов.
   На выданье - железная дорога.
   Раскаты черепиц. Кость геометрий
   устало догрызается в селеньях.
   Фахверки. Тростниковые сугробы
   на крышах...Северной Германии.
   Гольштейн.
   Улыбка ветра.
   Буки в лишаях.
  
  
   Гамбург. Небо
   споткнулось о доки Эльбы.
   Все в синяках и блямбах
   подыхает на рыхлой перине
   тухлым бомжем,
   брюшным склерозом.
   Ему напоследок снятся
   междометья хромых каналов,
   протезы мостов. Вставные
   их челюсти, что прогрызли
   холодные ляжки Эльбы.
  
   Как угроза нашептан Альстер,
   надувная подушка тучи,
   в похоронной кварталов тоге,
   в исламских платках, кебабах,
   выбоинах и баях.
   Нет слюнявее настроенья.
   Под плевки ль Репербана сдохнуть
   в онанистов консервных банках
   и плевательницах пип-шоу,
   в прорезиненных дырках кукол,
   в половой дезурии мира
   или в пазухах полных сисек
   дуры, ляжками "влево-вправо"
   ублажающей сваю шоу,
   в лабиринтах ли ног мулаток,
   В крепкозубых, бирманских, бритых,
   Рваных ртах от любви французской
   Или в карцерах Хагенбека
   за пятнадцать дойчмарк жирафом,
   впохыхах вбирающем шею,
   когда пахнет подохшим небом.
   Нет слюнявее настроенья.
   Этажи Zu den Girl's вплотную.
   Гамбург, Гамбург. Звезда Омара.
  
  
  
  
   Все замерло. Прислушаться - дыханье
   поэзия бездонного зрачка.
   В нем вязнут люди, города, дороги.
   Тень поглощает ночи и наречья.
   Апофеозом - судорога зренья.
   Мозг взорван. Жерло взгляда
   Онемело. Пустая голова -
   начало фразы.
   Подполье вскрыто вынырнувшей чайкой.
   В окаменевших веках - узнаванье
   себя... и мертвых слов.
   Апокалипсис.
   Начало возвращенья в никуда.
  
  

Взгляд с обочины

  
   Кривотолки весны. Расторгуи шальных переулков. Преднамеренно второстепенный февраль. Три в уме. Два в дороге. Каждые
   восемь секунд от аварий В Померании мрут по весне. Все на очную ставку со смертью. Автобаны к ответу призвать. Или скорость
   схватить за кадык. Расторопный Bridgstone проколоть. Мочка
   уха. Увядшая женщина - справа. С толку сбитая сбитым уверенно
   пьяным прохожим. В глазницах - осколки вчерашней звезды. Долетели, и ладно.
   Между прочим, как будто, предложена новая формула бега. Кобылы капота, введенные в степень копыт. Или визг тормозных барабанов. Из
   радиатора - дождь. Снова фары берут под уздцы. Относительность
   танца. Эйнштейн, нно опять втихомолку. В прикуску - надрывы сирен.
   Извлеченные из-под обломков. Ноты первой строки про танкиста.
   И осколки вчерашней звезды. Как рефрен. Остановка. Обочина.
   Скорость.
  
  
   Все спешит к тишине. Ночь течет из аттических амфор. Пахнет Грецией. Пахнет ребенком и лавром. В детской собраны сказки, игрушки и звезды. Nie genug Zeit. Никогда не хватает его. Засыпают предметы, срывая свои имена. Даже ветер и тот не спешит. Заглянул и свернулся у ног. Нежным барсиком, бабочкой, плюшем персидским, цыпленком. Стал ручьем. Вытек весь. Вот,
   говнюк.
   Все спешит к одиночеству мира. К своему одиночеству. Сну.
   Nicht verlieren die WЖrter. Слова...поздравляют себя с немотою.
   Есть что вспомнить о завтра. Корне квадратном из дня. Ва-
   а с тухлой водой и окурком. Молодые скелеты цветов. Безымянны. Опавшее зрение мира. Кто же ночь пересмотрит? А-ууу.
   Амфор мир. Вытекает античное время.
   Тапочки детские у кроватки.
  
  

Zur deutschen Rede

  
   В бронежилете немецкого слова. Баухауз проформы. Графика
   лысой зимы. Ретушь "р". Инсталляция твердых согласных. Постоянный бронхит. Дыба сломанных звуков. Крестцы. Древний гребень седой Лорелеи. Кто возьмется скалу причесать? Ребра рыбы в скворешнике горла. Вряд ли хватит пинцета, чтоб вынуть.
   Арматура из речи и льда. Гайки, шкворни, шарниры, болты.
   Вагнер. Мертвый клюв грифа. Кронштейны. Конструктор. Принцип
   правой руки. Не зевай. Герметичные стоки и стыки. Бритый
   пластик подохнан в размер. Костылями курсива вколочены шпалы
   перфекта... Рельсы-рельсы. Кудо-то поедем? Зачем ?
  
  

Stube

  
   В амплитудах косых потолков молодые курносые немки. Уличенные в конструктивизме. Нянчат солнечный зайчик. Пасьянсы приморской весны. Совсем еще дети. Наивный нацизм и бисквит.
   Вперемешку.
   Калькуляция кружек. Весна .Скалькулирован Пильзнер брюхатый. Частоколом мордастым прибит. Улететь бы ему синей птицей. Арифметика ж галок. За каждой - ощущение дна и избытка. Вентиляция почек. Моча.
   Писсуары. Призыв пузыря. Не до немок. Я вышел из пены. Поздравляю себя с Афродитой.
  
  

FeuerlЖscher

  
   В тугой пилот заправленная шея. Шарниры кадыка. Цвет -
   радикальный. Слюна и честь. Мир в голом ранце реплик. А ну-ка,
   Hakenkreuz, станцуй нам джигу. Ритм черепа за ритмом междометий. За голенищем - справка о здоровье. Здоровый экстремизм.
   Алмаз и пепел....
   P.S.По сообщенью "Sueddeutsche Zeitung" в связи с проявлением
   жлобства помолодевшим нацизмом в общагах азиля и переселенцев
   нужно иметь дополнительный огнетушитель.
  
  

Landsfeld

  
  
   Ветролом. Ветром сломано небо. Кингстоны пространства открыты. Напролом этот ветер в лицо. Это правда, по-моему, прав-
   да.
   Беременно всходами поле. Подлокотники моря - склоненные
   вязы в семь шей. Море рвется наружу. В пощечинах заспанный берег. И это не меньшая правда. Jawohl.
   Скрип бурелома. Его деревянная песня. Свирелью друида.
   Откуда скулеж и мольба. Разлученная с морем...поэма. Это также
   все правда.
   Ветряные стволы на прощание машут руками. Физзарядка
   трехруких мудил. Мертвых ангелов крылья в погоне за небом.
   Правда... Правда бывает такой.
   Тишина. Словно море все вскормлено чайкам. А они улетели
   в чужую весну. Без оглядки. Осталась пустыня. Патетика шепота.
   Пух. Это самая грустная правда.
   Покидаю свой трон. Смотровое достоинство дожа. Возвращаюсь домой. И это, скорей всего, ложь.
  
  

OstseeverlДngerung

  
   Море в бухте продленного дня. Взято ветром за холку и
   шкирку. И пинками за дверь.(Шпингалет)...Голодать. Подзатыльники волн. Оплеухи. И затрещины балов. А ну-ка!
   Кипень Понта. Загривок кудлатого браса. Бейдевинд бредит
   пеной античной. Невмочь Эпилепсии приступ? Опять? Чем песок не
   припадок, когда... губы синие-синие моря.
   Раздраженье. Голь голода. Шторм. Отшвартовано море. И склевано дохлым бакланам. Афродита Остзее ... следы на
   песке...доедает в приглядку. Обглоданный берег.
   Меж валами прокатано море. Отжато. Выпрессована соль. Да-
   же пресно. Уравненье давильного ролла: "Изумрудное мясо и песню
   - в макраме мекленбургских матрон". Кружева. Кружева. Узо-
   рочья. День продленный умножен в висок.
   Кто-то море продлит? Расстоянье?
  
  

Didi (портреты)

  
   Пылкий барон с позапрошлым монаха. Пригвожденный к полемике в койке. Профессор, собранный из рефлексов. Сколько регистров в гортани. Он похож на орган, на котором играет. Звук плывет в монастырь. Тайским ламам обязан он тайнам. И графине одной в богадельне, почему-то,берлинской. Да Бог с ней.
   Старый морж. Ледовитый и сонный. Но корабль свой знает на
   рейде. Триколор заменен на трекрунур. При любом экстремизме -
   он в воду.
   Душит кашель. И душит приема программа. Почему бы Восточному морю не назначить пособия в марках. Или выплатить дань репараций пожилым голодранцам с Суматры, пострадавшим столетие с лишним от укусов клопов жесткокрылых. Видно прав был старик Ратенау."Коль истории стало, хоть какай"...Как зайдется бывало барон. Все бароны немного лукавы. но хоть насморка нет. И при этом бытовая осанка прораба. Я слепил бы из дзамбы фон Гриса.
   Милый Herr, Вы бывали в Валгалле?
  
  

Knabe (allegro)

  
   Последний час сна. Солнце первое Палестины. Между ними на
   корточках сидит мальчик. Мальчик гладит хромую собаку.
   Незажившая лапа. В поножовщинах и рассветах сколько лап неза-
   живших. Кровью пахнет даже от Фаетона.
   Клочки фотографии школьной. В десятелетьях рваных...ред-
   ко-редко себя узнаешь. Многие лица не склеить. Какие-то не
   представить. Есть в них военное что-то.Под ногами разбросана
   юность.
   Креп. Хоронят. У фрау Агнесс - мертворожденный ребенок.
   Кажется третий по счету. Пуповины ртов на завязках. Как будто
   сочувствуют смерти. Сонный цвет синтетической розы. Клееный
   лепесток.
   Сегодня встретил себя. Мое я выходило с Коперникусштрассе. Куда-то спешило. Само по себе. В руках его был календарь. В черных квадратах скучали все даты моих возвращений.
   Далеко мне до чашки даръяльского чая.
   Фонды. Фонды. В стеллажах металлических тысячи книг и
   отстутствие нужного слова. Пыль хранилища букв и надежд. Я чихаю.
   Навстречу - Gesundheit.
   Мускулистые руки в строительных комбинезонах бидермайер
   выносят, затейливый всюду. Это зеркало в корке ампира. Рассеченное скальпелем сверхзвуковым даже в нем отражается небо. Будто
   угличский отпрыск. В саване позолоты. У фрау Агнесс, кажется,
   третий... Соболезнуют первые звезды. Солнце последнее Палести-
   ны. Между ними на корточках сидит мальчик. И даже не смотрит в
   сторону Бога.
  
  

Ретурнель

  
   Уравнены в беге Рейхсбан и морские отливы. Железнодорожные танцы всегда романтичны немного. За талию кресла в вагоне взято безжалостно время. Па перонов под нежным присмотром кондукторш.В их компостерах тешатся даты.
   Танец, сложенный из туманов, городов в заплатах и встречах. BMW в перспективе обугленных полусараев. До свиданья,
   бай-бай, Мекленбург. Предусмотрительнность в кубе победила
   предчувствие в корне.
   Едем дальше. Берлин реконструкций. Разворован масштаб.
   Фон разорван. Поделен на могилы заводов. Усыпальницы прусских
   кварталов. Кардинала и унтера тени. Шпрее. Прелый осадок столицы. На платтдойч написана песня. Звук рожден между нёбом и
   небом. Застревает под верхней губою.
   Шок напева. Проветренный Франкфурт. Я здесь был новобран-
   цем когда-то. Шел на торг лысым мальчиком в ногу. Меня взяли
   за пальцы...в Вюнсдорфы. Uebergang пограничный. В пижоны при-
   нят Одер за каменный галстук. Теорема разлуки. Решетка.
   Passkontroll. Уличенный налично. Паны комкают мой документ.
   Ненавидят Россию и насморк. На минуту и я Бонивур. Безработица, вечер и все это кажется было. С пани Польшей, маршрутом и
   маркой. Кто быстрее. Наперегонки.
   Я рантье расстояний. Я срываю купоны дороги. В рваных брюках - судьба и карт-бланш путешествий в нагрузку.
  
  

Эпилогия

  
  
   На всех вокзалах я был элементом исхода. Речь путешествий
   моих прерывали лишь запятые минутных стрелок. Я спешил к опоз-
   данию мира. В часов станционных лузы загонял шары одиночеств.
   На всех вокзалах я провожал свою юность, удивляясь воспоминаниям шага.
   В ожидании новых движений утешал бомжей привокзальных.
   Сочувствовал ежедневным леди. Менял ключевые слова перонов.
   Пути узнавал по их нотным станам . Играл с пустыми платформами
   в прятки.
   На всех вокзалах я постигал многоточья. Обрывки газет и
   чужих горизонтов старательно складывал в грязный тамбур. В
   полных лунах видел причину скорби. В скользких звездах - пунк-
   тиры строки телеграфной. Сам подчас становился строкою.
   Пасьянсы раскладывал отправлений. Сверял по таблицам -
   ритм параллельного сердца. Изучал названия топонимов. Опасался
   на надолбы лезть кириллиц. О пики готики рвать штанины. Весь
   мир для меня собирался в имя. А я спешил к его опозданью . Это
   стоило лишней кожи на висках моих и моих глазницах.
   Итак, я спешил к опозданию мира,
   На всех вокзалах железнодорожных
   Последние поезда провожая.
   Они тоску мою увозили
   по стране, для которой я был очевидец,
   они одиночество увозили.
  
   Я расстегивал молнии расстояний, стальные змейки, застежки, локомотивы. Названия станций попутных кивали ивами на прощанье. Я искал в километрах последней правды. С каждой верстой становясь старее. На вчерашнее солнце становясь похожим.. Ритмы верст.Сколько там на столбах... до дома. Хоть навряд ли кто-нибудь встретит.
  
   1997-2003

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"