II

Динь-динь-дон, динь-динь-дон, —
бубенцы звенят.
Как чудесно наши сани
по снегу летят!..

III

Скрипки взревели,
люстры взлетели —
публика в теле
ломится к цели.

Фраки, жилеты,
дамы раздеты —
курят клозеты,
грабят буфеты...

В ложах правители,
как небожители:
чтобы не обидели —
телохранители.

Занавес. Тени.
Искусство нетленное.
Где-то за стенами
кружит Вселенная.

Сны и метели,
дни и недели,
грустные ели
в холодной постели,

звездные улицы,
лунные лужицы —
кружатся, кружатся,
кружатся, кружатся...

IV

Ночь. На город ложится снег.
Через мгновение — новый век.

Встретить, узнать, проститься — легко.
В прошлом, и в будущем, сотни веков.

Это снежинка? — слезинки след?
Новая тысяча тысяч лет.

Свечи, бокалы, курантов звон.
Тосты — за дам, и за связь времен...

Снег — осыпается звезд пыльца.
Встречи и проводы без конца.

V

Когда гости уже разошлись,
дети спят, и родители спят,
и секунд противную слизь
вытирает тайком циферблат,

когда выцветшая луна
тупо смотрит в оконном стекле
на прокисшие капли вина
и остатки еды на столе,

и лишаются высоты
вещи, мысли, слова, дела,
снег, утраченные мечты
и пресыщенные тела, —

так и тянет простить, забыть,
и опять навсегда решить...
Бытие — продолжает быть.
А несбыточное — вершить.

VI

Заколебали проблемы.
Все время что-то случается.
Ни минуты покоя, расслабленности и тепла.
И надо что-нибудь делать,
выправлять ситуацию,
стоять и держать крышу, чтобы не съехала.

Заколебали проблемы.
Всем чего-нибудь хочется.
Ни минуты свободы, спокойствия, теплоты.
И откликаться немедленно,
и помогать срочно,
сочувствовать и успокаивать — до блевоты.

Конечно, я преувеличиваю.
Со стороны виднее.
Просто устал немного, расклеился и закис.
Все идет как обычно:
по городу бродит время,
кружится ночь, и звезды падают сверху вниз.

VII

Не желайте мне.
Ничего.
Мне и так
более чем
достаточно.
Счастья — море.
                              Бери его —
и рассовывай
                        по праздничным тапочкам.
И любви,
                 и добра — завались.
По самую, можно сказать, завязочку.
Черт попутал меняться:
                                         жизнь —
на рождественскую сказочку.
Вот, теперь,
                      как сыр в масле, катаюсь,
сыт и пьян, обласкан судьбой,
и работа — себе на зависть,
и вообще...
                     Хоть волком вой!
Беруши бы
                     в уши
                                 заложить,
да спустить в унитаз очки, —
и в гробу я видал
                               и жизнь,
и рождественские сказочки!

VIII

Нет, кроме шуток, зачем вам праздники?
Лишний раз петарду пустить в глаза?
Один день всеобщего безобразия —
а потом
               месяц дерьмо лизать?
А если кто
                   не из вашего стада?
Им-то — каково?
Невелика радость —
слушать пьяные вопли
и нюхать табачную вонь.
Да, конечно.
Жизнь — сплошные нервы.
Заботы, обязанности. Никаких чувств.
Нужны отдушины для злых энергий.
Знаю. Но я так
                          не хочу.
Где там гордость! Огрызки, объедки...
Доволен: чего еще желать?
Больше не повезет. Моя планета
слишком тяжела.
Пламя истлело. Надежды нет.
Все то же будет и дальше.
Прикован —
                        и печень терзает мне
желчь календарной фальши.

IX

Луна
          уже вся
                        обвыта.
Не надо
               ее мучить.
Молча
             откиньте копыта,
когда подопрет случай.
Когда по живому
                               время
сдирает с души кожу,
внутри —
                   от боли зверея,
смолчите
                 ему
                         в рожу.
Страдайте
                   и пропадайте,
пройдите тысячу бед,
умрите — но не дайте
торжествовать судьбе.
Чтобы когда-нибудь
                                    из лунных мук
вызрело
                радостное — и земное.
И полюбили бы
                             дышать
                                           тишиною,
все вместе, или по одному,
не мужчины, не женщины — нет! —
просто люди.
И смотрели бы,
                            как вносят звездный свет
на бескрайнейшем черном блюде.
И чтобы — все равно,
                                        который век.
И на всех
                  хватило бы
                                       вечности.
Чтобы честное имя: "Человек" —
через память
                        разлук и встреч
                                                    нести.

X

На голову одеяло,
под подушкой свеча —
в поисках идеала
сгорбился и зачах.

Только бы не заметили.
Сил больше нет.
Истинно ли светел
истинный свет?

Капля слаба. Камень —
скорбный знак.
Где они — жар и пламя?
Холод и мрак.

А ведь не замечал стен — и
слова превращал в дела,
и ни единой тени
не пожелал зла.

XI

Спи, зайчонок, сладко-сладко,
и не бойся ничего —
твою белую кроватку
спрячет ночи волшебство.
Баю-бай...
Баю-бай...
Свои глазки закрывай.

Снег ложится ровно-ровно,
все красивым делает —
а под снегом спят вороны,
белые-пребелые.
Баю-бай...
Баю-бай...
Поскорее засыпай.

Можно в снежном сне укрыться
от мороза и ветров —
чтобы всем вместе очутиться
в самом белом из миров.
Баю-бай...
Баю-бай...
Улетай в заветный край!

XII

Знаете,
как оно — пишется
в новогоднюю ночь?
И спать
              невмочь,
и не спать невмочь.
И хочется выжать себя —
как будто всю пыль и грязь долго
слизывал
влажными дырами,
а после — залез под кран,
расплылся в блаженстве — и вдруг
осколки
               прощальных бокалов роняют куранты:
ближе, ближе, совсем близко!
И вот оно — уже настало.
Все здесь: и золото, и змея.
Нечего больше ждать.
Устало
спят
тигры, свиньи, драконы и обезьяны —
и прочая живность.
Календарь
перевернут — опять
все начинать сначала!
Если не забыть, и несколько раз повернуть ключик,
скрипучие
пружины
выбросят
                  время
                              на циферблат,
и вновь
               полетят:
рыбы... раки... скорпионы...
И белое — сменяется голубым,
голубое — зеленым,
зеленое — красно-золотым.
И снова:
                музыка — кружево нот,
предпраздничное оживление,
белые крылья на черной земле — и
солнце
              застыло
                             в созвездии Змееносца.