Аннотация: Сборник поэм и стихов. Включает в себя наиболее известные и многократно опубликованные работы Александра Мартовского, такие как "Посвящения", "Нищие", "Радикулит". Потрясающее торжество циничного натурализма.
АЛЕКСАНДР МАРТОВСКИЙ
ОТВРАТИТЕЛЬНАЯ ПОЭЗИЯ
ДАНЬ ВРЕМЕНИ
Человеческая жизнь не бывает короткой. Один день, один час, одна секунда - это жизнь. Сколько живых существ рождается и умирает за любой ничтожно малый промежуток времени, сколько непредсказуемых и предсказуемых событий наполняет вселенную. Все ничтожное, глупое, бесполезное изменило свой статус, если попало под этот час, этот день и секунду, имя которым жизнь. Не представляю, зачем и какого черта, но именно ничтожно малые промежутки времени не такие как все. Остальные такие, штампик негде поставить, а эти нет. Может, выбор на них получился более правильный, может, удача попала в достойную колею, или судьба. Не разбираюсь, чей выбор, какая удача, откуда судьба. Они особенные, они не такие.
Долголетие не обязательно жизнь. Проходят годы, но ничего не меняется во вселенной относительно точек входа и выхода. Сто лет в вакууме. Тридцать шесть тысяч шестьсот или чуть более дней беспросыпного мрака. Миллионы секунд растворились и сдохли. Когда-то на первой секунде вошла сюда жизнь, чтобы затем благополучно отсюда убраться и выйти, не оставив после себя ничего. Хотя бы единственный день, или час, или секунда остались. Все как вошло, так и вышло. Скользкое и слабое, микроскопическое и исчезающее. Господи мой, целых сто лет, а кажется и не жил. Этой чертовой жизни не получилось на половину секунды, на треть, на десятую часть... Не набирается, нет ни черта. Вакуум, мрак, скользкая бездна.
Но не психуйте, товарищи. Жизнь не определяют годами, днями или секундами. Математика здесь не самая точная из наук. Она полегла в формулах, но не дает ответа. Она доусреднялась до тошноты, но частности с ней не стыкуются. Она запала на бесконечное, но бесконечное в математике только значок, некая перевернутая восьмерка, даже не цифра. Нет цифры, нет точности, нет абсолютной величины. Значок есть. Однако он ничего не показывает и ничего не доказывает. Если умный, разберешься в одной плоскости. Если глупый, выпучил глаза, но ничего не пришло в голову. Перевернутая восьмерка для нас слишком много и слишком мало. Человеческий разум против дурацких восьмерок, он не переваривает перевернутую бесконечность, тем более, он защищается от перевернутых, бездоказательных, неабсолютных до тошноты величин. Мы наизобретали богов, чтобы с их помощью оградить себя от бесконечности в виде перевернутой восьмерки.
Не психуйте и не спорьте, товарищи. Бог всего-навсего изобретение разума, а человек трусливое существо, обладающее этим самым разумом. И как трусливое существо, человек не желает взрывов и потрясений, а желает устраивать жизнь малыми дозами. Малые дозы лучшее лекарство для человека. Между тобой и вселенной лежит бог. Или стоит бог, если не нравится его горизонтальная поза. Или носится он же с выпученным глазами, если не нравится статика. Ты слушаешь, это бог, это нечто такое, что отделило тебя от вселенной. Если перевести на русский язык, наконец-то нашелся посредник. Напрямую не нравится без посредника, как бы чего не случилось или не вышла какая ошибка. Через посредника чуть полегчало. Ты не представляешь, как обращаться с этой вселенной, а он представляет. Он создатель вселенной, он ее папа и мама, он вроде рыбы в межзвездной воде. Короче, хватит морочить мне голову, есть товарищ, который сюда поставлен, и точка.
Вот мы и успокоились. Длинная жизнь в любом варианте счастливая. Счастье распространяется корпускулами, счастье пришло и ушло сплошной полосой, счастье во всех отношениях есть положительная величина. Опять же длина жизни измеряется счастьем. Странная мера, черт подери. Нематематическая какая-та, неподлежащая логике и анализу. Неужели из наших изобретенных по человеческой тупости величин, из тех, что от нашего изобретенного бога? Можно подумать, человек никогда не останавливается в одной точке. Если толкнули, значит, толкнули его. Если запрыгал, значит, запрыгал по определенной траектории и соответствуя какому-нибудь закону вселенной. Прыжки человеческие такие мелкие, но в некоторой степени показатель. Изобрел бога и сам испугался. Страшный бог, карающий бог, справедливый. С этим не поразговариваешь, не пообщаешься на равных. А вдруг не поймет? Страшно, если совсем не поймет. Другого шанса не дали.
Здесь не сумасшедший дом, но чертовски похожее положение на планете Земля, если Землю считать нашим общим домом. Человек запугивает себя, человек отклоняется от истины. Сначала нестерпимое величие вселенной, затем нестерпимое величие бога. Нет, чтобы объединить то и другое, бога и вселенную, первое со вторым, или наоборот, вселенную и бога, второе с тем, что осталось. Объединил, поставил на место, теперь законное право на отдых. Не получается, не такой человек. Объединить две похожие или адекватные величины еще страшнее, чем прежде. Сильное в сильном, мощное в мощном, бесконечное там, где всегда бесконечность. Только подумал про бесконечную бесконечность, как понесли тебя вперед ножками. Вселенная усилилась, и поднялся господь. До этого ах какие они! А теперь ох какие! Лучше не усиливать никакую вселенную. Разъединение, разлом и развал. Найден посредник между тобой и вселенной. Нужен новый посредник.
Впрочем, дурное дело не хитрое. Придумали бога, придумали церковь, опять полегчало. Правда, платить приходится вдвое, и втрое, и впятеро. Церковь за так не работает, она три шкуры сдерет на свою оплату. Но все равно полегчало. Бог далеко, безмолвный и безответный. С ним договариваешься без стопроцентной уверенности, что проскочил договор, потому что он безответный. Услышал и записал в свою черную книжицу не обязательно то же самое, что услышал. На одной страничке твои добродетели, на прочих, сам догадайся чего. Под добродетели отводится только одна страничка, под все остальное прочие. А книжица черная, а книжица пухлая. Больше того, распухает она на глазах. Вчера казалась этикеткой от спичечного коробка, сегодня со спичечный коробок, завтра в два или три дома. Не останавливается, но распухает божественная книжица. Это прочие страницы, это все для тебя. Не бей по балде, не стучи свыше всякой меры. Может, услышал господь, может, нет. А вдруг не услышал? А вдруг занес не на ту страницу или в раздел под названием 'прочие'.
Я повторяю, без посредника полный отлуп. Вот церковь, вот дверь, вот мирское и глупое. В церковь приносится мирское, которое на тот свет не берется. Опять же у тебя не берется. У посредника очень и очень берется. Вот поэтому он берет, берет и берет. Он ничем не побрезговал. Все для господа твоего, все для страшного, для 'придуманного'. Ты облегчаешься, а 'придуманный' пополняется. То есть не он сам, но посредник его, самое ответственное лицо после господа. Черт подери, пускай пополняется. То ли грехами, то ли страницами. Как говорится, назад в коробок, в этикетку, в ничто, чтобы не занесли, не ударили. Или почувствовал, ласковый мой, насколько игра стоит свеч? Пара серебряников, пятая шкура и что? Ты забыл о вселенной, ты договорился с господом богом.
Человек живет долго, другое дело, живет ли он счастливо? Первая секунда, вторая, двадцать восьмая счастливой жизни почему-то переходят в жизнь несчастливую. Первый день, пятый, сто девяносто седьмой несут за собой и счастье и горе. Первый год... Дни складываются из секунд, годы из дней, жизнь из того, что осталось. Каждый год вроде секунды, и хуже, и меньше. Не успел подумать про очень хорошую жизнь, а волосы белые. Не успел оглянуться на очень большое и жирное счастье, а зубы искусственные. Не успел возроптать против вселенской несправедливости, а прихлопнули крышкой. Извращение не извращение, позор не позор, добродетель не добродетель в бесконечной игре времени. Все приближается и отклоняется, все наезжает и отъезжает, все суматоха и суета. Раз суета, два суета, три суета. Посчитал и сбился со счета. Математика призывает к логическим вычислениям, а тебе оно по фигу: и гадко, и подло, и очень устал. Каждый счет суть отъезжающая секунда, которой так мало, так дьявольски мало осталось.
Впрочем, это Россия. Цивилизация не такая, как у других. Развитие не такое, как ожидают не наши товарищи. Счастье... Оно опять не такое. Да собственно ты и сам не такой. Психованный, да. Шизонутый, согласен. Извращенец, ну нет, ни за что не назвать извращенцем природного русского. Правда, всякое было, и есть, и найдется. Только на нашей прекрасной земле, только в нашем любимом отечестве, только в образе милой, изъеденной язвами, обесчещенной, изможденной, но нашей системы. Наконец, от российских и никаких тебе больше харчей голова всегда развивалась на уровне пояса. Это не открытие, это факт. Голова на уровне, и пояс на уровне. Голова нынче там, где ее законное место. Так было, так будет, такое не изменить президентскими указами и кликушеством всяких нерусских товарищей. Пояс и голова, как основные факторы русской системы.
Я не отвергаю церковников. Они кое-что разузнали, они кое в чем наловчились за пару тысячелетий от рождества Христова. Чтобы подействовать на мозги, надо подействовать на то самое место, где находится пояс. Дураку известно, мозги в голове, а последняя не изменила первоначальное положение, предоставленное ей природой. Чтобы подействовать на желудок (основную часть пояса) необходимо включить голову. Еще одна аксиома. Если пища непереваренная, она опасна для здоровья. Камни, гвозди, бревна, колючая проволока. Через голову быстрей переваривается любая пища. Хлоп да топ, вышел микроб. Топ да хлоп, выскочил бог. Это слова, это фразы, это воздух и колорит самой воздушной и колоритной религии на земле. Ну, вы догадались какой? Которая не опасная, которая все переваривает.
Религия не философия, а церковь не бог. Но желудок есть основная часть пояса (о чем мы уже говорили) и очень капризная часть. Хочется кушать, хочется булькать, даже рыгать через все тот же желудок. Раз рыгнул, два рыгнул, три рыгнул. Вот освободился желудок, вот готовый для нового заполнения, вот производит новые мысли. Что на уровне пояса, то несет специфическую окраску. Не поддельные хоромы, но поддельный сарай. Не сумасшедшая истина, но сумасшедшая школа. Не полет по вселенной, но копошиловка в сточной канаве. Для церкви и сточная канава опять же вселенная. Если из сточной канавы получается вытащить барыши, более или менее удовлетворяющие желудок посредников между нами и богом, значит здесь та же вселенная. Если вытащить ничего не получится, не время лить слезки, чуть напряги свою голову или свой пояс, теперь оно можно.
Человек не создание церковного бога, но церковь создание человека. Сие естественный факт, понимаемый русскими. Я тебя создаю, ты меня ублажаешь и успокаиваешь. Русский характер бешеный. Русский характер не из постоянного материала. Он из солнца, из ветра, из моря, из русской земли. Все переменчивое, ни в коей степени постоянное. С таким характером трудно управиться. Да что я вам говорю, с ним не управиться никогда, ни при каких обстоятельствах. Русские измучались, создавая церковь. Церковь не успокаивает, не ублажает. Она погрязла в маленьких повседневных проблемах, она закопалась в быту и личной жизни собственных служащих, она превратилась в иждивенческое звено, ну и так далее. Иждивенческое звено надоело кормить, теперь разрушаем.
Борьба между посредником и его нанимателем это нормально. Больше того, нормально на русской земле. Каждый год, каждый день, каждый час посредник обязан доказывать необходимость собственного существования своему нанимателю. Существует бог, при чем христианский божок определенной направленности, значит, найдется посредник. А если бога не существует? А если он та же вселенная? Вы представляете, какие страшные 'если'? Для несуществующего бога другие критерии, отрицающие его существующего посредника. А для нанимателя и голова умнее, и денежки целее, и шанс вернуться на прежнее место выше уровня пояса. Но посредник имеет свой шанс. Он против, чтобы кто-то и что-то вернулся. Бог его благополучие, бог его благоденствие. По крайней мере, от бога питье и жратва. Человек не воздухом набивает желудок. Воздух для дураков. Для церкви питье и жратва. Не подсовывай свой омерзительный воздух.
Я еще ничего не сказал, то есть совсем ничего о предмете исследования данной статьи, который называется 'Отвратительная поэзия'. Что-то понесло меня в другую сторону. Поднимаешься над любимой планетой, отбрасываешь цепи земли, рвешь ее путы, рвешь золотые шаебочки и цепочки, и прочую дрянь. Это только начало. А за началом другое начало. Выбрасываешь в мировое пространство покрытое желчью нутро. А нутро, слыхали оно из каких? Выбрасываешь и обволакиваешь мировое пространство. Пускай обволакивается, чтобы сверкала родная желчь со всеми ее производными, и исходило в корчах пространство. И наплевать, какие у нас производные. Церковные или коммунистические, православные или партийные, из умных или из очень тупых. Что-то такое ты произвел, оно есть. Желчь или золото, боль или счастье родимой земли, вселенная или только посредник вселенной.
Философия не религия, но коммунизм это церковь. Чтобы овладеть поясом, необходимо начать с головы. Если не овладел головой, твоя часть ниже пояса. Там подстерегают всякие неожиданности, по крайней мере, хорошего мало, а нехорошего в самый раз. Все неожиданное и нехорошее, все отрицающее и беспардонное, все известного образца находится ниже пояса. Значит, ниже желудка. В желудке сливки, а ниже... Ну, сами опять догадались, что там находится. Церковник желает сливки. Партийный товарищ не пешка в посреднической борьбе, он так же желает. Церковь опять-таки партия. Лучшее - наше, худшее - ваше. Девяносто девять процентов всего лучшего существует для партии, так какого черта не девяносто девять для церкви? Будучи наставниками коммунистов и их идеологами религиозные товарищи выполнили свой долг. Они наставили, насколько смогли эту самую победившую партию. Теперь коммунисты вступили в посреднический процесс. Неужели мордой в дерьмо? Неужели они не сумеют наставить?
Нет, не думайте. Процесс четкий, процесс управляемый. Посреднические институты работают прочим в пример. Которые не посреднические, те почти не работают. Копошатся, возможно, с некоторой бесполезной неторопливостью, пыл науки еще не угас. Хотя бесполезный и старческий пыл. Религия не уважает подобный пыл, исходящий от какой-то там непонятной науки. Религия основана на химерах. А еще кое-какие дешевые фокусы с нетленными мощами и плачущими иконами. Каждый придурок желает знать, откуда взялись нетленные мощи и почему это плачут иконы. Вот именно, что желает. Вот именно, что придурок и каждый. Посредническая операция не наука. Ловкость рук, скорость ног, вранье на устах, идеология пояса или желудка. Если пояс общественный, то операция посредническая. Если он личный, проделали несколько дополнительных пассов, и все возвратилось на круг. Общество легче ограбить, надуть, оболгать, чем единственного человечка на русской земле, даже самого недоразвитого из самых тупых и безумных.
Нет, я такой же, как все. Выдвигая свою философию, я по сути не выдвигаю вообще никакой философии. На русской земле чужеродные сказки со временем сделались русскими сказками, чужеродные мысли со временем сделались русскими мыслями, чужеродные чувства опять же со временем и опять-таки сделались русскими. Мы молодая цивилизация, мы молодое отечество, мы молодая система. Это нам хочется выглядеть старыми. Засилье старого, то бишь чужого, содержит собственный яд. Если не очень старый, значит никто. Быть никем - сильно сказано. Кто был никем, тот станет всем! Для этого мы создали религию и разрушили. Для этого так же построили коммунизм и сломали. Для этого снова пустили посредничать церковь.
Я не расстраиваюсь, если моя философия суть заимствованная философия. Молодой учится, разбирается, наполняется кое-какими знаниями и не только одной ерундой. Русский пробует и русифицирует подвернувшийся материал с переменным успехом. Длинный список русифицированных предметов, тенденций, учений пока не переполнил русскую землю. Земля обширная, земля потрясающая, она согласна на все. Пускай будет список длиннее, а русское будет полнее. Чужеродные грани стираются, чужеродная философия отпадает, становится нашей, до боли родной. В данной философии нет ничего, что напоминало бы чужеродные грани. Желчь или боль, может так. Горечь или тоска, снова возможно. Клубника или сиропчик... Оставьте себе. Это не русское, не родное, не наше.
Русскому человеку посредники не нужны. Он еще молодой и он обманывается, но со временем изгоняет ненужных товарищей. Сначала обман. Дураки любят красное, а русский блестящее. Хотел сказать красное, но предпоследний эпитет ближе к истине. Партия блестит, церковь блестит. На блестящее, как тараканы на сыр, сбегаются русские. При таком золотце, да при такой красотище подавайте тоннами счастье.
Ишь, какой скоростной! Ишь, еще торопыга с большими ушами! Красотища не для тебя. Золотце очень и очень чужое. Вон те толстобрюхие и толстозадые создания собирали, чтобы попользоваться. Твой похудевший зад это их пожирневший. Твое облезлое брюхо это их переполненное. Они не мальчики и не девочки. Они счетоводы и пастыри. Там считают, тут состыковывают квинтэссенцию твоих и других органов. Иначе кое-кто похудел и переквалифицировался в облезлую обезьяну. Каждый шестак должен знать свое место! Каждый философ должен копаться в навозе! Назвался философом и копайся, авось чего подадут на разбитой тарелочке. Они не философы, они пастыри и оберегатели твоей извращенной души. Без них душа совсем извратилась. Вместе с ними она не совсем извратилась и имеет парочку шансов на положительный результат. А что такое положительный результат в мире материи? А это когда материальное барахло извращает душу, а вышеупомянутые товарищи помогают избавиться от материального барахла. Чувствуешь, подвиг какой? Ты на подвиг пока не способен. Ты чужие грехи на себя не возьмешь никогда. Ты тот самый, который не помогает, а только хапает, и совсем испоганил русскую землю.
Или вам показалось, что спорный вопрос? Я не спорю. Обворожительная вселенная, обволакивающие небеса, убаюкивающая земля. Как-то обходился без партии все предыдущие годы, как-то проживу и без церкви. Мне осточертели посредники. Сажусь за стол, не желаю посредников. Иду в туалет, опять не желаю. Между мной и книгой тридцать три сантиметра пространства. Между мной и клавиатурой почти тридцать пять. Вот эти два сантиметра, откуда взялись они, из какого такого воздуха? Если слишком устану, то расстояние сокращается до двадцати сантиметров, и становятся неразборчивыми буквы внутри книги, или клавиатура норовит ударить по морде. А если не слишком, а если свеженький, а если кровь с витаминами? Значит все сорок, сорок четыре, почти пятьдесят сантиметров, широкие плечи и никакого посредника.
Старая идеология порождает новую идеологию. Старая церковная новую коммунистическую, а старая коммунистическая новую церковную. Жизнь и смерть в единой упряжке. Отцы и дети - это конфликт. Деды и внуки - почти идеальное соотношение сил и сторон, насколько оно возможно в нашем несовершенном и конфликтующем государстве. Дети отрицают родителей. Дети детей отрицают детей. Процесс отрицания отрицания поступает в процесс утверждения. Дедушка в большей степени друг, нежели враг для ребенка своего ребенка. Для дедушки внучонок более умный, чем папа и мама.
Нет, абсолютное сходство исключено. Другое время, другая эпоха, даже другой телевизор. Церковники Льва Толстого не церковники президента палкина. Но нечто такое стыкующееся и перемежающее из каждой щели чертовски заметно торчит. Обжорство, раз. Сребролюбие, два. Нетерпимость, три и четыре. Скудоумие, пять. Спесь и вера не в господа бога, но в некое собственное гипервселенское 'я', это считайте, пока не кончились пальцы. Общего целый вагон. Человечество изменилось, но церковь, она прежняя. Украсть и набить, надуть и обставить. Где отступает наука, там наступают клопы. Думал сказать мракобесы, но остерегся. Церковь отмазывается от бесов и беснования, что на свету, что во мраке. Она якобы чистая, она якобы правая, она якобы славная. Все остальное от дьявола. Только церковь единственно верный посредник между нами и господом.
Кажется, вы затихли. Душа успокоилась в философских суждениях, сердце облагородилось, едва ли соприкоснувшись с душой. Шуметь не вредно и не полезно. Израсходованные стрелы души иногда восстанавливаются, а иногда не очень. В случае с желчью может и восстанавливаются, в случае с денежкой может не очень. Если бы самое дорогое мы принесли в церковь, тогда не против, тогда руками, ногами, ушами, ну чем угодно согласен с вышеупомянутой теорией. Самое дорогое есть желчь. Читайте, завидуйте и так далее: не жмот, не матюжник, не рыцарь в трухлявых доспехах. Самое никчемное есть денежка. Не могу принести никчемное в церковь, совесть не позволяет. А вдруг озвереет ваш бог. Как ты посмел? Как ты никчемное мне? Самое дорогое, самое стоящее давай! Я бы рад, но здесь озвереют церковники.
Человек создал бога, человек создал церковь. Страх перед истиной послужил материалом для первого, чтобы чуть-чуть, но перефразировать истину. Страх перед извращением первого послужил материалом для второй. Если перефразируешь бога, где-нибудь да забоишься самой своей борзоты. Там внутри твоего гипервселенского 'я' такие рецепторы, которые чувствуют, что забоишься. Они это твой регулятор. Они это твоя природа, или вселенная, которая воздействует на твое естество из самого-самого сердца.
Соглашаюсь, сердце не лжет. Разум умеет лгать. Дурацкая штучка, дурацкая гниль, почитай еще, пошлость. Опять же не нулевая величина. Это в лучшем случае регулятор человеческих страстей, человеческого взлета и человеческого бегства от настоящей вселенной. Ой, ничего не знаю! Ой, не лезьте ко мне! Ой, и так хорошо в моей крохотной ямке! Разум спасает человека от жизни. Подлый, предательский, сволочной человек все равно имеет право на жизнь. Пропустили через разум подобного представителя человеческой расы. Он не подлый, он не предательский, не сволочной. Почти ангелочек, баранчик почти. Ты думал, что грязный козел? Сам ты козел. Он баранчик и ангелочек по полной программе.
Сердце не лжет. У такого баранчика бывают секунды прозрения. Товарищ их называет затмением. Ладно, пускай называет, не в словах истина. Однако товарищу тяжело. Кажется, за все заплатил, кажется, свечку поставил, кажется, церковь отбросила и отпустила грехи и навела чистоту потрясающую. С так-кой денежкой можно отбросить и отпустить любую поганку. Но сердце не отпускает. В некоторой мере коммунистическое сердце, в некоторой мере церковное. Раньше партия, нынче церковь. Вроде чистый, вроде кристальный, вроде вообще не подлец. А от психолога не вылезаешь, бабки за стенкой костями гремят, экстрасексы свили гнездо в твоем туалете. Плюс еще партия, плюс еще церковь.
Дурак человек. Не возражаю, точно дурак. Мелкий подражатель всяческой лабуды из особо ничтожных. Скособоченный нуль из более чем кособоких по определению. Стареющий и молодящийся микрокосм, отвергающий собственную природу в тот самый момент, когда умнее не стариться и не молодиться, не корчить папу и маму вселенной. Дурак он дурак. Нуль тот же нуль. Хотя бы очень хотелось к известной величине прибавить несколько палок и елок, а сверху парочку дохлых венцов, несколько кренделечков, если не для собственного успокоения, то для собственной выгоды. Ты такой, а я не такой. Я одолевший, я выпутавшийся, я гениальный. Кто сказал, гениальный? Ах, это самое 'я'! Слышали, чувствовали и надоело. Земля скучная, жизнь дурацкая. Черное не только кажется, но является черным. Белое ослепляет глазницы изысканной белизной, даже если давно опустели глазницы. Хорошее никогда не попутаешь с мерзостью. И соответственно, божья благодать не снизойдет на преступные головы.
Впрочем, кое-кто говорит, снизойдет. Сколько людей, столько мнений. Сколько обманывающих, столько обманывающихся. Маленькая философия все равно философия. Преобладание мысли над верой опять-таки нечто достойное человеческого внимания. Ты глупый, но ты мыслишь. Ты дурачок, но ты в поисках. Ты вычерпал все чужие колодцы. Я не обвиняю тебя за подобное действие. При нехватке собственного колодца всегда пригодятся чужие. Если чужая вода утоляет жажду, грех не напиться. От чужого на этот раз не убудет. Ты скромный, ты малотребовательный, таких у чужого колодца и не найти по большому счету. Свои, ну которые не чужие товарищи, совсем отупели и скурвились. Они давно не черпают даже из собственного колодца. Денежка, да. Философия, нет. Тропы нехоженые, дебри невылазные. Зачем куда-то ходить и черпать никому ненужную мерзость? Мир чужого старый и умирающий. Его последняя капля для нашей России.
***
Я желаю с судьбой породниться,
Чтобы крови горячей напиться.
Первое время.
***
Чтобы кровь разливалась по зобу
И текла в дорогую утробу.
С признаком страсти.
***
И в утробе сией клокотала,
Превращая помои в металлы.
В чистое сердце.
***
А металлы не знали покоя
На воде, над водой, под водою.
Чертово семя.
***
Выходили наружу без меры,
С новой силой и новою верой.
Жирным огузком.
***
И искали, искали удачи
В этом мире гнилом и собачьем.
Старая тупость.
***
В этом мире кривом и гундосом,
Прежде чем превращались в отбросы.
Вечная память.
***
В какие-то времена хорошо было родиться греком, в какие-то римлянином, в какие-то русским. Я не утверждаю, что философия носит национальный характер, скорее наоборот. Но существуют нации совершенно ничтожные и дебилизированные, совершенно неприспособленные и не владеющие разумом, а существуют гиганты на нашей земле, такие как греки, римляне, русские.
Я не сказал о прочих товарищах ни в коем случае из религиозных или политических соображений. Для меня эти прочие все равно, что энциклопедия или компьютер. Энциклопедия в определенный момент производит чертовски удобную философию. Обожаю листать страницы в период застолья. Налил чаек, закусил пирожок, дальше пятно и какое жирное! Пятно успокаивает, а энциклопедическая философия вдохновляет. Не захотелось быть успокоенным, разрешается вдохновленным. Не пожелал думать, действовать, развиваться как надо, можно попробовать как-то иначе. Проторенные пути предназначаются для пятна, непроторенные идут по другому ведомству. Я ошибаюсь, но это моя ошибка. Я на пороге безумия, но это мое безумие. Я взбесился, но неужели все я? А разве не так, а разве вы не узнали?
Человек придумал энциклопедию, человек изобрел компьютер. Первое оказалось вершиной человеческого гения, второе его компиляция. Первое подтолкнуло чуть ли не весь человеческий мир на интеллектуальные подвиги, второе не подтолкнуло, а затолкнуло в обыкновенный мусорный ящик. На компьютере видна деградация человека, каждый придурок имеет право нажать кнопку. Ты нажал - и перед тобой мировая мудрость. Я нажал - передо мной мировая мудрость. Что-то не верится в интеллектуальное воздействие компьютера на человеческий мозг. Всего Платона не засунешь в компьютер. Толстого опять же туда не засунешь, ну и Пушкина с Достоевским в придачу. Нет, бумажные тексты засовываются в компьютер. Может не за один день и не так чтобы усилиями одного человека, но они туда точно засовываются. Только вот незадача какая, очень въедливый этот компьютер. Открыл, читаю, такое ощущение, что некто стоит за спиной и буравит мой мозг. Нет эффекта присутствия автора, что наблюдается в книгах. Есть эффект присутствия некто, который забрался в мой мозг через вышеупомянутый компьютер. Глаза слипаются, мозги сворачиваются, текст становится неразборчивым. Короче, только открыл текст, и уже потянуло в кроватку. Это тебе не энциклопедия с ее короткими рублеными статьями. Это полный авторский текст, от которого полный кошмар в голове. Только не подумайте, что я ругаю компьютер.
Компьютерная цивилизация из наиболее аморальных. Компьютерные государства из наиболее деградирующих и бесполезных. Главное в человеке его мысль. Я повторяю, только его и его мысль. Человек не животное жующее и блюющее, хотя жует много больше других, и блюет много больше других настоящих животных. Человек не машина, которая для чего-то там предназначена. При всей своей автоматизированности, заштампованности, при всем раболепии он часто вываливается из колеи. Этот проблеск и тот, настоящая звездочка и другая. Человек не господь или бог, но в некоей степени создавая богов, он приобрел право стоять с ними рядом. Ибо мысль человека сделала из такого ничтожного существа не то чтобы существо и совсем не ничтожное.
Мысль необходимо беречь. Если мыслить, значит, чего-нибудь после тебя останется. Слово 'мыслить' от корня 'мысль'. Однокоренные слова поддерживают и проталкивают друг друга. Слово 'компьютер' не представляю какого корня. По крайней мере, это не мысль. Кнопочки, экранчик, мельтешение в голове. За четыре минуты так накомпьютеризировался, что похож на животное. За четыре часа ты настоящий робот или машина. За четыре дня... Нет, не господь и не бог. Крохотное такое существо на буковку 'а', обезличенное такое на 'бе', чему не подберется названия в нашем родном языке, пускай наш язык самый объемный из прочих и самый богатый.
Компьютеризация враг цивилизации. Для стариков оно хорошо. Обленился энциклопедию полистать, нажал кнопку, за тебя полистает компьютер. Говорят, он умеет все больше и больше. Сегодня на нем печатают денежки, завтра кофе в постель, послезавтра дети не от тебя, а от этого электронного гада. Ты не обижайся, мой ласковый, человек есть тупеющая система, компьютер наоборот. Если предполагается развитие по нарастающей и может быть по экспоненте, то всегда окажется в деле компьютер. Человек ни на что не годится, рылом не вышел или кишка у него тонкая, а компьютер он не такой, даже очень годится. Варить и жарить, стирать и листать, но самое главное, подменил человеческую душу компьютер.
Компьютерные мальчики, компьютерные девочки. Это совершенно деградирующие особи. Их занятие нажимать кнопки. На другое дело не нанимались товарищи. Кончил институт, теперь нажимаю на кнопки. Правда, немного обидно, пять с половиной лет псу под хвост из-за каких-то там кнопок. Но на обидчивых сами знаете, какие прелести возят. Если решил обижаться, не для тебя кнопки. Вот лопата, вот грабли, вот кое-что из дерьма. Или компьютерный век, или под хвост кое-что. В данном случае владелец хвоста далеко. Цветочки, лепесточки, свежий загазованный воздух, такая пахучая пирамидка в траве, плюс еще не одна пирамидка. Ты не мальчик, не девочка, ты лопата и грабли.
Чертова неразбериха, в России разумное отношение к порядку пока не привилось. Компьютер и церковь - два удара по человечеству. Компьютер ударил лопатой, церковь ударила граблями. С каждой стороны одуряющее и дебилизирующее воздействие вошло в жизнь. Чем более полюбил церковь, тем более становишься дураком. Чем интенсивнее запал на компьютер, тем интенсивнее этим же самым становишься. Если церковь посредник между тобой и твоим сотворением бога, а в конечном итоге между тобой и вселенной, то компьютер посредник между тобой и твоей мыслью.
Человек устал, человек ослабел, жалко напрягать одно место между ушами. Глупый деточка, эта жалость напрягается, чтобы не мучиться, но развиваться. Если ты сопротивленец, если не возжелал развиваться, если дебилизированный вариант для тебя... Впрочем, а кто мешает твоему развитию? Книга такая универсальная, разрешается открыть, разрешается закрыть. На работе, даже на самой толковой и бестолковой только мыльные пузыри и дурацкие глюки. Что полезно для общества, то сводится к двум или трем операциям. Взял, перенес, положил. Большее количество операций удорожает конечный продукт. Это уже не полезно для общества. Продукт должен быть дешевым, операции простыми, как говорят, обезьяна справится. Не то что в нижних слоях, но и в кресле академика справится. Ей богу при таком подходе мы медленно и неумолимо движемся к обезьяне. А тут еще нас ускорили. А тут еще этот чертов компьютер.
Несчастный вообще человек. Мыслящих не осталось только придатки каких-то машин, агрегатов и механизмов. В случае с метлой мы могли еще поспорить, что есть придаток. Товарищ метет, товарищ мурлычет какую-то песенку. Песенка замысловатая, а работа творческая. Разрешается справа налево работать метлой или слева направо ей не работать, или еще извращаться каким-нибудь мозаично-метелочным способом. Материал всегда разный, то есть такой материал, который попал под метлу. Сегодня бумага, завтра подметка, послезавтра собачье добро, а еще через день и сама среди прочих собака. За такую работу грех заплатить, а тебе еще платят, и ты изругался. Глупость всегда несчастная. Человеку нравятся игрушки. Скажем, церковь. Добавим, компьютер. Метла не игрушка, она инструмент. Грабли опять не игрушка. Здесь работают, здесь производят материальные ценности. После метлы легче дышится, после граблей лучше растет хилая мускулатура современного любителя поработать. Другое дело церковь или компьютер. Оттуда выходишь с больной головой. В церкви тебя задурили, компьютер тебя забодал. Кажется, совершенно разные элементы системы, но система одна, то есть эксплуататорская, задуряющая, извращающая, а значит, вы не глядите, что элементы здесь разные.
Церковь большая, компьютер маленький. Церковь давит со всех сторон. Полумрак, раз. Нерусский язык, два. Торгующие, три. Реклама, четыре. Компьютер давит узконаправленно и прямолинейно. Мельтешение, три. Адаптированный язык, два. Масса лишнего, раз. Даже нормальная психика не выдерживает. А что рассуждать о сегодняшнем человеке, суетливом и беспокойном, дергающемся и заведенном до крайности? Его необходимо лечить, лучше успокоительными лекарствам. Никакого Антихриста, ничего мельтешащего. Человек и вселенная, если не нравится, человек или бог. Если не понимаете, то, по крайней мере, человек и метла. А простому и непредвзятому смертному незачем так бесноваться.
Я ничего не ругаю, я ничего не отбрасываю. Жизнь бывает скучная и тягомутная, а бывает бешеная и бесполезная. В том или другом варианте она больше годится для старых большевиков, давно отупевших от информационного хулиганства. Старые большевики потеряли свой собственный мир. Внутри пустота, абсолютнейшее ничто, кость и камень. Им не обойтись без внешнего раздражителя. Одного, двадцати пяти, тридцати трех миллионов. С большим количеством раздражителей как-то надежнее. Взорвется один раздражитель, останутся тридцать два миллиона девятьсот девяносто девять тысяч девятьсот девяносто девять. А это вроде бы подходящий запас. Внутренняя энергия ушла в никуда, вот энергия внешняя никуда не ушла и осталась. Убивают время большевики и бездельники.
Я еще недостаточно старый, а главное недостаточно отупел, чтобы отказаться от собственной мысли в угоду всего остального. Внешний мир пока существует постольку поскольку. Он производная моего внутреннего мира. Он замкнутое пространство, в котором мой внутренний мир развивается и которое иногда размыкает. Я люблю этот мир, как частицу своей, а не чей-то вселенной. Мне не нужны наставники, воспитатели, развлекатели. Меня по большому счету не интересует энциклопедия с ее отрывочными и аляповатыми сведениями, а если интересует, то только за пирожком или чаем. Чужая мудрость бывает такая навязчивая. Я не собираюсь читать комментаторов Пушкина, Толстого, Тургенева. Мне не нужны посредники между мной и моими любимыми книгами.
Внутренний мир нуждается в кое-какой пищи, внешний его пополняет за счет своих необъятных ресурсов. Внутренний мир ничуть не менее целой вселенной. Просто содержится он в таком ничтожном объеме, что удивляешься, как еще там его держат, как не прогнали. Но вселенная бесконечная, но ее не ограничить объемом. Каждая макро и микросистема представляет свой собственный мир. Для молодого, для нуждающегося, для пытливого. Это вам не клубничка или малинка. Это не церковь, тем более не компьютер. Это нечто находящееся внутри. Внутренний мир идет дальше всех остальных миров вместе взятых, он совершеннее все тех же миров, снимает любые запреты и размыкает границы. Какие границы? Какие запреты? Если товарищ в летах, то и внутренний мир у тебя не такой, как у молодого товарища, но более ограниченный во времени и пространстве. Твое лекарство не наше лекарство. Твои идеи не наши идеи. Да и сама жизнь ограничивается внутриутробным твоим существом. Не надо мчаться за триллиарды парсеков, чтобы почувствовать всю безграничность вселенной.
Впрочем, я не люблю ограниченных товарищей. Компьютер из этих из ограниченных, церковь опять же оттуда. Цель компьютера систематизировать и ограничить развивающие качества человека. Цель религии - ограничить духовные качества. Вы не думайте, что подобное ограничение происходит где-то в неведомой нам стороне. Нет, сторона опять наша, области очень близкие, они присутствуют, они с нами. Быт, работа, культура. В рабочее время - компьютер, в свободное - церковь. А достала церковь, снова компьютер. Даже поэзия сегодня какая-та не такая. Она церковная, она компьютерная, она церковно-компьютерная, но не такая, как раньше. Не наш этот русский язык, что появился сегодня. Я повторяю, не наш. На церковный манер еще кое-что получается, и с компьютером существует определенная связь. Но ограниченное, окастрированное, ублюдочное убожество, во что превратился современный язык, не может быть нашим.
Ах, простите, сегодня на русской земле повылазили кучи поэтов. Сложный симбиоз поэта и поэзии, сформированный на современном языке, почему-то дал трещину. И получилось нечто без имени и без лица. Очень хотелось, чтобы получилась поэзия. Но почему-то получилось то самое нечто, которое без лица. Религиозные поэты не есть поэзия. И компьютерные поэты никак не относятся к высшей культуре русской земли. Да и к низшей они не относятся. Пушкин сегодня совсем безнадежный. Тем более Лермонтов или Некрасов. Они устарели. А сегодняшние старики и те не желают стареть. Вечно юные, вечно поэтизирующие, вечно пачкающие бумагу.
Куча пачкает, на то она куча. Вляпался и испачкался по самые уши. Куча такая огромная, бесконечная, беспринципная. Она всегда рядом, она всегда под ногами. Испачкаться не мудрено, если вляпался в кучу. Вот обойти или избежать процесс вляпывания это большая проблема. Хотя с другой стороны, поэзии нет. Чего нет, того нет. Сложный симбиоз поэзии и поэта почему-то свел к минимуму поэзию, раскрутив до максимума человеческий фактор. Не важно, чего ты там напридумывал. Важно, какая у тебя квартира, машина, девчонка и кто твои папа и мама. А напридумывать все мы обучены. Небось, обучались в университетах у самых навороченных преподавателей, и даже кое-кто получил диплом с положительными оценками. А вы нам устроили всякую хрень про поэзию.
Вот и я говорю, человеческий фактор. Церковная цивилизация привела за собой компьютерную цивилизацию. Компьютерная цивилизация, предназначенная окончательно убить веру в бога, на самом деле такую веру усилила. Но почему? Любой человек, хоть немного разбирающийся в компьютерах, может рассказать любому неразбирающемуся человеку, что такое душа, на примере ноликов и единичек. И любой неразбирающийся человек после этого перестанет ходить в церковь.
Или я ошибаюсь, товарищи? Или компьютерная цивилизация не объяснила всевозможным мракобесам и любителям постучаться балдой об асфальт элементарные истины? Душа человеческая не более чем набор неких ноликов и единичек. Никто не говорит, что простая душа. По своему набору она на несколько порядков превосходит компьютер. Но при сегодняшних темпах развития компьютерной техники, можно предположить, что когда-нибудь приоритеты поменяются, и душа уступит компьютеру.
Тогда ничего не понимаю. Компьютерные технологии должны были раздавить церковь. А вместо этого получилась некая прогрессивная зависимость: чем больше у нас компьютеров, тем лучше себя чувствует церковь. Количество храмов увеличивается с потрясающей быстротой, точно так же, как увеличивается количество компьютеров. И не могу поверить, что один и тот же человек молится в храме, а затем включает компьютер.
Впрочем, такова энергетика нашей эпохи. Вроде бы собрались нормальные, воспитанные товарищи. Вроде бы изучали физику, астрономию, математику и другие естественные науки. Вроде бы кое-чего изучили и правильные отметки за то получили. А результат какой-то неправильный. Зачем мы идем в церковь? Задаю самый обыкновенный вопрос, зачем мы туда идем? За каким таким утешением, если ежу понятно, что человеческая душа только набор ноликов и единичек? Если бы в церковь ходили тупые, недоразвитые бабки в платочках, родившиеся в шестидесятые-семидесятые годы. Но там есть и другие товарищи. Те самые, у которых есть Интернет и компьютер.
Так до чего мы договорились? Наша эпоха более чем странная на уровне предыдущей эпохи образца восьмидесятых годов двадцатого века. У нас какая-та поэтическая эпоха. Нам не нравятся извращенные нолики и единички, а прекрасный ангел нам нравится. Потому что прекрасный ангел есть ангел, а нолик не больше, чем извращенная величина, даже если к нему прилепился вагон единичек.
Ну что получается, черт подери? А то получается, что прекрасное время Достоевских, Державиных и Лесковых не стыкуется с тем самым компьютером. Компьютерная цивилизация не есть поэтическая цивилизация, а только необъяснимый аппендикс, по необъяснимым причинам воспалившийся в наше время. Компьютерная цивилизация принесла ответы на все вопросы, что волновали пытливое человечество последние пять-шесть тысяч лет, но не ответила на главный вопрос, а как нам жить дальше? Отсюда вся слабость компьютерной цивилизации, и ее отношение к церкви.
Нет, не думайте, что компьютерная цивилизация пропустила вперед церковь. Посредники это такие товарищи, что за копейку удавятся. Поэтому никого не пропускала компьютерная цивилизация. Просто ее обошли прекрасные ангелы. Ну и любовь исконной русской души ко всяким необычным хреновинам. Очень уж нравятся русскому волхвы, ведуны, кликуши, баба-яга, кикимора подколодная, ну и прочая нечисть. Не может спокойно сидеть за компьютером русский. А мне наплевать, что сегодня такая цивилизация. А я желаю жить и любить по полной программе.
Так мы дошли до любви. Не люблю тараканов, но и не давлю тараканов. Пускай разговляются, пускай существует в какой-нибудь параллельной вселенной. Они здесь, а я там. Они в этой вселенной, а я совершенно в иной. Поэты и тараканы. Повылезали, припудрились, лапками бьют по щекам. Каждый известный поэт. Две строки срифмовал - и поэт. А если не две? Если три, или, какое счастье, четыре? Не люблю тараканов, ставших поэтами. Рифма, идущая из головы, ни черта не означает для сердца. Голов чаще тупая, чем умная. Голова чаще испорченная, чем подготовленная. Голова всего-навсего голова, может она инструмент, но только испорченный. На голове не играют. Неаккуратное обращение с головой, как правило, заканчивается в сумасшедшем доме. Головные рифмы ни в коей степени мысли. Просто сломался какой-то винтик, или отлетела какая-та шестереночка, и вместо мыслей потекли из головы рифмы. В том числе очень красивые рифмы, связанные с той самой церковной религией. Ну и соответственно, стало другим счастье.
Я повторяю урок. Быть поэтом не значит уметь рифмовать. Зловонное дыхание, косые глаза, пьяная морда. Это не признак поэта. Пена на хилых устах, парша и блевотина, незаконченный институт и дурная болезнь. Это не признак поэзии. Жирное брюхо, цепкие лапы, голос, что камень или труба. Это не есть нечто общее, нечто соединяющее горизонты между поэтом и между поэзией. Мы за общее, мы за соединяющее. Голодный поэт интереснее, чем сытый. Страдающая поэзия увлекательнее, чем развращающая. Критическое слово больше притягивает, чем вызывает отрыжку. Почему-то сама технология рифмования больше связана с отрицательными эмоциями, чем с положительными, и испытание голодом дает тебе шанс. Из голодных поэтов в поэты, из страдающей поэзии в поэзию, критическое слово переросло в интеллект. Шанс используется или не используется в зависимости от того самого интеллекта. Только он есть. Все-таки легче, когда начинаешь не на острых камнях, когда вместе с шансом.
В нашем обществе повторение пройденного материала вроде манны небесной. Поэтический товарищ не повторяет, он на такое не нанимался, да и вообще в данный момент не при чем. Слишком часто приходится биться за свое превосходство над Пушкиным, Гоголем, Куприным. Я нажал кнопку, у меня получились слова, а из слов поползли рифмы. Пушкин не нажимал, Гоголь не нажимал, Куприн не из той породы. Вот эта дурацкая кнопка, вот этот компьютер они как начало начал современной поэзии. Больше того, я посредством компьютера нахожусь возле господа бога. Даже церковь не отрицает компьютер. По современной церковной терминологии компьютер не есть орудие дьявола.
Представляете, какая фишка пошла? Единственное отрицание господа бога происходит посредством ноликов и единичек через компьютер. Я имею в виду серьезное отрицание. Бог вложил в смертного человека бессмертную душу, а компьютер показал природу бессмертной души, расчленив ее на нолики и единички. Больше того, компьютер доказал посредством тех же ноликов и единичек, как просто рифмуются строки и создается поэзия. И где теперь все эти поэты от бога? Я повторяю вопрос, они где? Оказывается, для поэзии не нужна твоя бесконечная страсть. И музыка сфер, и буйство стихий, и внеземное происхождение, и запредельный путь по вселенной, и даже сама жизнь на грани жизни и смерти. Достаточно парочки чокнутых программистов, не только не разбирающихся в поэзии, а ненавидящих к черту поэзию. И нужен компьютер.
Господи, да что оно получается? Чокнутый программист с воспаленными глазами выше бога, и может быть выше целой вселенной. Сел, выжрал пиво, запустил червяка, началась новая эра в развитии человечества. То есть та самая эра, в которой нет никакой поэзии. А есть бесконечные математические величины, по которым мы устанавливаем прочие и не математические величины. Есть где сравнивать, как сравнивать, с чем сравнивать. Сорок копеек не восемь, не пять. Строка за сорок копеек не то же самое, что за четыре копейки. Если ты получаешь четыре копейки за эту строку, ты крохотный и ничтожный придурок по сравнению с тем потрясающим гением, что получает сорок копеек. Ограничений практически не существует. Миллион рублей не ограничение для компьютерного поэта. Нуль опять не предел. Нулевые поэты заполнили русскую землю. Ничего не тратят, ничего не получают, ни коим образом не обломились в своей компьютеризированной действительности. А нам остается надеяться, что это не отрицательные поэты.
Вот мы и подошли к пониманию 'Отвратительной поэзии'. Любая поэзия, созданная с помощью божественного компьютера есть положительная поэзия. Ибо компьютер работает с базами данных, а в базах данных одна положительная поэзия. Отсюда выводы. Любые перетасовки внутри положительной поэзии приведут к положительной поэзии, не вызывающей отвращения. Ты можешь не являться поклонником господа бога, и даже не ходить в церковь, но твоя положительная поэзия все равно оттуда, из той среды, где тысячу лет безраздельно правила церковь.
Нет, я не наезжаю на Тютчева, Блока и Маяковского. Все выше сказанное не имеет значения в тот самый момент, когда эпоха церковников состыковалась с компьютерной цивилизацией. Церковники очень умело используют компьютер для своей церкви, а хакеры иногда ходят в церковь, чтобы замаливать кое-какие грехи, которых у них как грязи. Ну и что в который раз получается? А то самое, что никому не нужна 'Отвратительная поэзия', что на самом деле есть отрицательная поэзия. Ибо такая поэзия не рождается в недрах компьютера, сочиняется за счет автора и не несет с собой деньги.
Вот мы и попали на общий корень проблемы. А общий корень есть деньги. Все положительное несет с собой деньги, а отрицательное не несет с собой деньги и даже наоборот. Симбиоз церковной цивилизации с компьютерщиками несет с собой не просто деньги, но очень хорошие деньги. И не надо прикалываться, что батюшки изгоняют дьявола в компьютерных играх. Просто компьютер помогает батюшкам зарабатывать деньги. А дьявол это уже побочная величина. Мы давно догадались, что нет дьявола. Ибо если нет бога, не может быть дьявола. А если есть бог, опять же не может быть дьявола. Но компьютерные игры, они есть. И там разрешается и даже поощряется изгонять дьявола.
А что не разрешается, черт подери? Вот это самое и не разрешается. Во-первых, не стоит упоминать лукавого всуе. Во-вторых, не стоит раскручивать какую-то свою некомпьютерную поэзию. Времена единственного и неповторимого Пушкина превратились в легенду. Сегодня у нас миллионы компьютерных Пушкиных, клепающих свое 'чудное мгновение' почем зря, и как выражается современная критика, куда свежее и интереснее, чем это сделал тот самый единственный Пушкин.
Отсюда еще большая любовь церкви к компьютеру. Ибо компьютер не просто обучающая система, но политическая система, несущая в жизнь волю правящей партии и идеологию тех же самых церковников. Нет, не думайте, что при помощи компьютера можно обучиться поэзии или хотя бы грамотному владению родным языком. Современные редакторы, втиснутые в компьютер, опять-таки отличаются удивительной бедностью и не воспроизводят русский язык во всем его безграничном величии. Так же программа 'Молодой Пушкин' не воспроизводит интеллектуальные возможности Пушкина даже на десять процентов.
А наплевать. Кого интересует недоделанность компьютерного языка и ограниченность компьютерной поэзии? Все обязано приносить пользу. Бесполезное в какой-то мере антинародное. Отвлеченное опять же в какой-то мере куски дерьма на помойке. Умные люди не отвлекаются, но улавливают суть своего времени. Во-первых, денежки. Во-вторых, души. В-третьих, и то и другое. Души дают денежки, а денежки дают души. И никого не интересует, насколько у нас примитивные души, состоящие из ноликов и единичек. Русское движение обязано улавливать души. Церковь возвысили не абы как и куда, за алтарем в разгаре ловитва. Был нормальный вполне предсказуемый человек, теперь уловленный, теперь наш, потому что попался. Шлюхи и педики окружили, всякая сволочь прижала за самые яйца. Ан погляди, потрошат. Солнце пас, небо пас, звезды как можно дальше и дальше.
Не трогайте, я не поэт. Каждый раз отпинываюсь от столь позорного звания в нашу религиозно-компьютерную эпоху. Никто не слушает, трогают. Ты поэт, значит обязан. Ты обязан, значит поэт. Перестань заниматься порнухой своей, перестань городить ахинею на обновленной земле русской. Народ требовательный, народ чертовски устал, ему не хватает пресловутых поэтов на телеэкране. Мало дергаются, мало паясничают. Тексты старые, мысли заезженные. Необходимо новые мысли, свежатинка очень нужна. Чтобы дорвалась до самого пояса, чтобы искрой зажгла, чтобы заставила каждого задымиться и заплясать в потрясающих бликах обновленной России. Если дымишься, для государства ты не опасный. Если попал в плясуны, ты из наших ребят и девчонок. Это думающие, это окопавшиеся, это с головой на плечах... Они самый враг современной эпохи.
Сегодня много врагов. Сегодня тяжелая жизнь. Вы слыхали, опасная и тяжелая. Враги наседают, враги подбивают ломать и разбазаривать, что настроило новоцерковное компьютерное государство. Ах, ничего не настроило! Ах, оно разломало! Все равно не лезьте со своими позорными рожами, ломать так ломать, враги подбивают. А мы остановим руку врага. Всем миром, всей нашей системой, если не догадались, идеологией нашей, как наиболее грозным оружием все той же эпохи. Церковь который год останавливает. Но церковь пока молодая, авторитет ее не на таком уровне, как бы хотелось всем новым русским товарищам. Есть неверующие, есть отрицающие, есть сектанты. Короче, один не боец, не справляется церковь. А поэт? Неужели он справится? Кто сказал, это справится? Ах, никто не сказал! Мелковатый поэт перед такой грандиозной задачей. Однако в критическом состоянии все лекарства, что животворящий бальзам. Может вот этой капельки, может вот этого градуса не хватает, чтобы болезнь отступила, и стало резвым коньком государство.
Кажется, полный порядок. Извращенцы, да. Идиоты, да. Маромои, нет. Принимаем каждого встречного и поперечного в нашу команду. Желток в голове и белок голова. Теоретизируйте, поэтизируйте, взрывайтесь. Ловитва в разгаре. Каждый уловленный может занять основополагающее место в общей системе. Он вылечивает, он поддерживает, он за наших товарищей. Каждый оставшийся на свободе пока неизвестно в каком лагере: то ли нейтральный, то ли сторонник врага. Если сторонник, дальше расстрел и уничтожение целой системы. А если нейтральный? Все понимаем, существуют товарищи и нетоварищи. Одни работают, другие теоретизируют. Одни за Россию, другие убрались в подполье и ждут неизвестно чего. Они не то чтобы умные, эти другие. Умный возле сильного. Умный возле богатого. Умный пользуется чужой силой, не распаляя своей. Умный омылся в богатстве, хотя начинал с трех дырявых носков. Эти другие все еще ждут неизвестно чего, они из другой категории. Жизнь длинная, но доживешь до конца и ничего не получишь, потому что заждался.
А теперь о душе. Мой совет, береги свою душу. В любой момент придет пользователь под названием 'смерть' и отформатирует твой компьютер. Или не понимаете, этот пользователь не просто произведет отключение от сети или какую-нибудь плановую перезагрузку, или переброс данных с некондиционного диска на другой диск, все еще пригодный к эксплуатации. Эх, если бы было так. Изношенное, потерявшее функциональные качества железо заменяется на другое железо, а изношенная программа остается, как прежде.
Весьма поэтический вариант. Нечто похожее на бессмертную или долгоживущую душу. Та самая индивидуальная комбинация ноликов и единичек, что составляет тебя, человек, по мере ненадобности не выбрасывается в помойку. Твоя комбинация устарела давно, она проскочила через все мыслимые и немыслимые варианты развития, она деградировала практически до никакой величины, но она существует. То есть она существует по той самой причине, что ее переносят на новый компьютер. И кому опять интересно, что новый компьютер с твоей комбинацией испускает предсмертные хрипы и глюки, и вообще непригодный к работе? Тебя интересует только твоя комбинация.
Чувствуете, какой удар по религии? Человек рождается, развивается, деградирует, умирает. Душа человеческая проходит точно такие же этапы, что бренное человеческое тело. После деградирующего этапа у человека практически никакая душа. А с поэтической колокольни она такой мусор, о котором думать позорно, а трогать противно. И вдруг этот мусор засовывают в новое тело, то есть в новый компьютер.
Вот и я говорю, потрясающий вариант для поэтизирования. Куда интереснее, чем предложение церкви. Ну, вы догадались о чем разговор. Душа, состоящая из неисчислимого множества ноликов и единичек, покидает бренное тело и поселяется в некоем нематериальном пространстве, чтобы лицезреть некого нематериального бога. Вы еще не припухли, родные мои? А у меня крыша поехала. Как представлю все эти нолики и единички, единички и нолики, что вываливаются из ничего в никуда, так и хочется выжрать стакан водки.
Впрочем, оно не больно. Кто-то придумал про душу и ее отношение к раю и аду. Якобы в одном месте душа наполняется счастьем высочайшей пробы, а в другом поджаривается на медленном огне и прочие гадости. Ну, как можно поджаривать единички, тем более нолики? Прошу вас ответить на элементарный вопрос, как можно поджаривать то, что не поджаривается по определению? Ответ отрицательный. Что не поджаривается по определению, оно не поджаривается никогда, потому что оно не поджаривается. Тоже самое верно для счастья.
А вот смерть души, такое реально. Или забыли, с какой простотой форматируется компьютер? Чувствую, вас передернуло. Чувствую, не забыли. Душа конкретного человека несет в себе конкретную информацию точно так же, как самый захудалый винчестер в самом захудалом компьютере. Если стереть информацию с самого захудалого винчестера, а затем попробовать все уничтоженное восстановить путем переустановки программ, ранее находившихся на данном винчестере, все равно ничего не получится. Кое-какие вирусы безнадежно пропали. А кто сказал, что не эти вирусы есть твоя неповторимая индивидуальность. А программы только лишь общий фон, на котором раскрывается индивидуальность.
Легкие порывы
Принесу с собою.
Вывалю отливу
Черной чередою.
Вывалю шершавой
Кучей от навоза.
Вырастут на славу
На бумаге розы.
С другой стороны, а что такое поэзия, как не сбой подсистемы и загрузка вирусной бесполезной программы в компьютер. Конечно, попадается правильная поэзия. Такой поэзией с большим скрипом назвали поэзию Пушкина. А выдающиеся русские хакеры наклепали по Пушкину массу полезных программок. Собственно, загрузившись программкой 'а-ля Пушкин' ты получаешь некоторые более или менее полезные навыки, которые только последний подлец назовет 'вирус'. Тем более что церковь признала Пушкина.
Нет, не надо бесноваться, товарищи. Я всегда любил, люблю, буду любить Пушкина. Поэтому мне так невыносимо горько и больно, что величайший русский поэт стал предметом хакерской атаки. Вся ваша религиозная компьютерная цивилизация покусилась на святыни русской земли, и растоптала ту самую пресловутую русскую душу. И кончайте мне втюхивать, что душа только набор пресловутых ноликов и единичек. Нефиг перефразировать мои собственные мысли. Русская душа это уникальный набор, не имеющий ничего общего со всеми остальными наборами. Какие-то квадратные нолики внутри русской души, ну и повернутые вниз головой единички.
Стало еще легче. Как доморощенный русский товарищ я совмещаю любовь к Пушкину с его абсолютной противоположностью под названием 'Отвратительная поэзия'. Ибо 'Отвратительная поэзия' могла родиться только на русской земле, только в компьютерную цивилизацию, только в период подъема религии и засилья церкви. Потому что сама по себе 'Отвратительная поэзия' суть протест против государственной поэзии. Ибо государственная поэзия не имеет вообще никакого отношения к поэзии, а представляет собой государство. Ну, и вы понимаете, какая поэзия захватила командные вершины в компьютерную цивилизацию, в прогнившем насквозь от религии государстве.
Нет, я не хочу называть соратников по перу клоунами. У меня нет соратников по перу, нет последователей и почитателей, вообще никого нет. Современная государственная поэзия бьется за денежки. Современные компьютерные стишки сочиняются с прямым контекстом, что за это дадут денежки. Современная религиозная тематика сочиняется по той же причине, опять же за денежки. И не думайте, что вся вышеперечисленная лабуда, где в стихах и прозе превозносится лубочный боженька, суть прямое подношение господу. Нет, ничего подобного. Многочисленная армия рифмоплетов и 'молодых Пушкиных' рвется подобным путем (через церковь) все к тому же своему настоящему господу - к денежке.
Других вариантов нет, и не может быть. Обожествление денежки приняло массовый характер. Православная церковь впечатляет богатством и красотой внутренней отделки. Человек, попавший внутрь православного храма, теряется. Все там такое прекрасное и стоит оно сумасшедшие денежки. Нет, это не жилище бога, это какой-то музей драгоценностей или ярмарка тщеславия, выставившая свои прелести напоказ. В таком жилище жить невозможно. Сюда разрешается ходить с величайшим благоговением, поражаться, духовиться, пускать слюни и понимать всю тщету твоих крохотных ноликов и единичек перед величием именно такой церкви.
И не надо мне впаривать, что богатство церкви соответствует чаяниям господа. На самом деле богатство есть мусор и тлен. Да какого черта тебе богатство, если такой великий и бесконечный господь? Повторяю, мусор и тлен. Любое богатство стушевывается перед бесконечностью и растворяется в вечности. А что остается? А остается в конечном итоге двоичный набор из ноликов и единичек, который мы называем 'душа'. Хотя вся человеческая история против того, что набор остается.
Стоп, наотдыхались, товарищи. Кажется, мы подсели на краеугольный камень. С одной стороны, двоичный набор не переписывается на новый компьютер. То есть полностью не переписывается. Человек откинул копыта, даже если это был Пушкин. Человека снесли на кладбище и предали земле. Его мозг (или жесткий диск) превратился в жилейную гниющую массу. И не осталось вообще ничего. Или я ошибаюсь, что-то осталось. А это что-то и есть та самая поэзия человека по имени Пушкин.
Теплее, теплее, совсем горячо. Сегодняшние методы сохранения информации находятся на зачаточном уровне. Невозможно сохранить конкретную душу во всей ее красоте и со всеми привычными глюками. Но кое-какие детали сохранить можно. И это признанный факт. Я открываю поэзию Пушкина, читаю, наслаждаюсь, передо мной живой Пушкин.
Черт возьми, вот где настоящее чудо! Вот волшебство! Жил когда-то не совсем нормальный товарищ, создавший поэзию русской земли. Впрочем, и до не совсем нормального товарища существовала поэзия. Но была какая-та неправильная поэзия. Лубочная, религиозная, с церковным душком. И русского в ней содержалось процентов на пять или шесть, а может и меньше. И вдруг пришел Пушкин. Нет, не думайте, что свалился чертовски гениальный арап на головы русских придурков, чтобы обучать этих придурков русскому языку, а заодно русской поэзии. Просто время такое на русской земле. Чистое, светлое, можно сказать, золотое время. Просто нужен был Пушкин. А часть его ноликов и единичек сохранилась посредством письма по бумаге.
Хорошая новость. Если не можешь себя сохранить полностью, сохрани свою часть, самую сильную, самую лучшую. Все твои глюки и прибамбасы не имеют вообще никакого значения. Как ты там пил, развлекался, ходил на горшок, старился, покрывался дерьмом и терял бонусы. Честно скажу, я не очень помню историю Пушкина. Кучерявый мальчик, лицей, женился, поссорился, пристрелили. Но во мне звучат его потрясающие стихи, его душевная боль, его душевная мощь, его абсолютное единение с землей русской и моей душой обыкновенного русского человека. Не знаю почему, но ни при каких обстоятельствах не могу изжить из себя Пушкина.
А вы говорите, господь? А вот это можно изжить. Пушкин не является посредником между мной и великой вселенной. Для меня Пушкин и есть вселенная во всех бесконечных ее проявлениях. Через Пушкина я окунаюсь в такие глубины вселенной, в которые невозможно попасть никаким иным образом. И меня не интересует чисто риторический вопрос, а почему Пушкин? А почему не Иван Иванов, или иной непонятный набор ноликов и единичек, единичек и ноликов?
Ответ все тот же. А почему бы и нет? Русской земле нужен был Пушкин, и пришел Пушкин. Примерно так же обстоят дела с 'Отвратительной поэзией'. Русской земле нужна была 'Отвратительная поэзия', и появилась 'Отвратительная поэзия'. И не следует смешивать божий дар с яичницей. Ибо 'Отвратительная поэзия' не имеет никакого отношения к Пушкину. Но ее присутствие на русской земле станет более ясным, если абстрагироваться не только от Пушкина.
Лев Толстой. Великий русский писатель, оплеванный церковью. Компьютерная цивилизация во главе с юродствующими церковниками объявили крестовый поход на эту бессмертную душу. Пора уничтожить Толстого! Пора его поставить на место! И что у нас получается, самый максимально приближенный к богу товарищ превратился во врага номер один для божественной церкви. Или Толстой или церковь, третьего не дано - так решили церковники.
Непростые отношения между великим носителем русской души и многочисленной армией самых заурядных посредников еще сильнее показывают величие первого и заурядность всех остальных. Я понимаю, невозможно клонировать Толстого, как невозможно клонировать Пушкина, что в очередной раз отрицает всемогущество, а в конечном итоге и самого господа. Если бы существовал всемогущий господь, то клонирование могло иметь место. Я господь, я всемогущий, я захотел клонировать Пушкина. Тяп, ляп, и вот перед нами живой Пушкин. Теперь настало время клонировать Льва Толстого. Тяп, ляп, и перед нами Толстой. Ну, и их бессмертные души.
Нет, дорогие мои, все не так просто. Современные религиозные теоретики, называющие себя истинными учеными, отрицают вечность и бесконечность вселенной. Якобы процесс создания произошел вне вечной и бесконечной вселенной, а неизвестно где, скажем, в таких местах, о которых нам знать не полагается, и о которых мы никогда не узнаем. На все подкожные вопросы, а почему не узнаем, следует вполне достойный ответ, типа 'заткни пасть придурок и занимайся своим делом'. Религиозные товарищи фиктивным процессом создания переделали простую вселенную в некого непростого и вообще нереального бога. И на предательские выпады со стороны самых обыкновенных нерелигиозных ученых есть только единственный ответ про 'заткнутую пасть' и 'свое дело'.
Теперь понимаете, что уникальный набор под кодовым названием 'Лев Толстой' или 'Пушкин' имеет уникальное место внутри вечной и бесконечной вселенной. Подобной комбинации больше не получится никогда. То есть никогда не родится на русской земле новый Толстой, и никогда не убьют на дуэли нового Пушкина. Зато часть от Толстого и часть Пушкина остались на русской земле для вящего удовольствия русских людей и вопреки чаяниям церковников.
И это хорошая новость. Мы не научились передавать полный комплект ноликов и единичек из умершего человеческого компьютера в еще существующий человеческий компьютер. Идея клонирования провалилась, как лженаучная и не имеющая вообще будущего. Но кое-какая информация не исчезла бесследно. Для лучших представителей человеческой расы идет передача частями, а следовательно, останутся их следы на русской земле, чтобы и дальше радовать именно русскую землю.
Ну, а всякое чмо, оно не останется. И деньги здесь не помогут. Ты можешь плодить компьютеризированные стихи тысячами. Ты можешь замусорить своей бездуховной продукцией весь книжный рынок и поставить себе на службу рекламу. Ой, какой гениальный поэт! Ах, какая возвышенная душа! Ух, сколько здесь всякого доброго, одухотворенного и хорошего! А на самом деле пустые фразы, тупые слова, грязь на бумаге. Деньги кончились, и тебя забыли товарищи. А вот Пушкина не забыли, черт подери! И Толстой живее всех живых, тем более он претендует еще не раз пережить церковь.
Я не фантазирую. Мне скучно, мне не смешно. Поэзия стала работой. Поэты стали работниками. Долг превыше вселенной, природы, всего человеческого в человеке, даже нечеловеческого, что умудрился спустить человек по своей тупости. Должники ценятся, остальные есть шваль. Я никому не должен, ты никому не должен, он никому не должен. Мы шваль. Мы не приходим домой надуховившиеся и нализавшиеся божественной заразы. Мы не терроризируем дорогую жену, чтобы неодухотворенной мордахой своей не мешала нашему единению с богом. Мы не расшвыриваем шумных детенышей, чтобы не доставали, не лапали, не опошляли наше божественное 'я', наше вселенское, гипервселенское, гипергипервселенское вдохновение.
Стоп, родимые, какое еще вдохновение? Дома теплые тапочки, дома отдых, дома мечта. Сплетничаешь с женой, кувыркаешься между детенышей. Дома дом, а не кузница чего-то или кого-то, чего не понять своими тупыми мозгами. Дома есть мысль. Строки ложатся в обратном порядке. Никакого самоконтроля, никакого контроля, тем более наполнения собственной духовной организацией из ноликов и единичек. Кто наполняется, этот опорожняется. И так под завязки, и так полный, не опорожниться теперь никогда. Совсем задолбали дурацкие нолики и жопа вся в единичках.
Я не доморощенный продукт современной компьютерной цивилизации и посреднической церкви. Эти вопли, эти приписки, этака мельтишиловка над единственной строчкой, единственным словом ко мне не имеет вообще отношения. Слишком долго боролся человек с обезьяной, которая находится внутри его ноликов и единичек. На определенных этапах главенствовала обезьяна, кое-где побеждал человек, чтобы в дальнейшем опять упустить первенство. Хотя с другой стороны, на любом отрезке человеческой истории находились определенные личности, которые никак не походили на обезьяну, и даже не ввязывались в борьбу, настолько их интеллект отличался от обезьяньих повадок.
Теперь про другую часть человечества. Которая очевидно произошла от нашего вонючего, развратного, дебильного предка. Дарвин не ошибался, выдвинув в предки ту самую обезьяну. Слишком много общего при незначительных различиях в самых незначительных мелочах. Я бы хотел уличить в некомпетентности Дарвина, но постоянно уличаю в некомпетентности церковь. И не надо мне втюхивать, что обезьяна только животное с мерзким характером. Само слово 'характер' подразумевает наличие у обезьяны души с индивидуальным набором ноликов и единичек. Вот только набор ограниченный, как в очень скверном (можно сказать, допотопном) компьютере. А если задаться целью несколько подправить обезьяний набор, кто докажет, что через сто миллионов лет мы не получим нового человека новой формации.
Птичка запела
Над колыбелью,
Словно поела
Свежего хмеля:
'Сытое брюхо
Долгие годы
Лучше старухи
С ликом свободы'.
Вы так не считаете? Ваше религиозное сознание против эволюционного процесса за некое совершенно тупое и кособокое творчество. Господи, и до чего может дойти человек? Если в который раз опереться на творчество, то в конечном итоге тупик, связанный с несовершенством всего человеческого рода, а не какой-то там обезьяны. Творец, создающий творение, стремится опять-таки к совершенству. Ибо степень совершенства творения доказывает насколько совершенен творец. Чем совершеннее творение, тем больше бонусов у творца, и наоборот, всякая мелочь отрицательного порядка может свести в никуда творчество.
Отсюда вполне законный вопрос, а совершенен ли бог? Судя по творению, каковым является человек, здесь никакого нет совершенства. И вообще, бог только слабенькое, позорное, закомплексованное существо, создающее себе на пробу придурков, от которых гораздо умнее избавиться. Следовательно, повторный вопрос, что это за ублюдочное совершенство? И куча повторных ответов, где несуществование бога наименьшее зло по сравнению с его ублюдочным существованием.
Короче, так мы пришли к обезьяне, к маленькому несовершенному компьютеру. Обезьяна реагирует на свет, на удар электротоком, на пряник и может кататься на мотоцикле не хуже профессионального байкера. Даже рисует обезьяна весьма занимательные художества, перед которыми авангардисты стоят с широко раскрытыми ртами и матерятся от зависти. Вот только стихи не умеет писать обезьяна.
Ага, мы попали в самую точку. Умение написать стишок есть отличительная черта человека. Все остальное, на что сподобился человек, в той или иной степени пародируют животные. Музыка, игра на компьютере, кино, футбол и хоккей пародируют чертовски похоже животные. А со стихами полный облом. Почему-то не пародируются стихи. Вот не пародируются и точка. Какой-нибудь попка-дурак может заучить Пушкина, например 'Я помню чудное мгновенье'. Но сочинить про свое 'мгновенье' попка не может.
Неплохо, черт подери! Неужели уровень развития цивилизации опирается не на уровень развития науки и техники, а на какой-то бузовый стишок? Похоже, что именно туда он и опирается. До Пушкина стишки были у нас не так чтобы очень развитые, ну и соответственная цивилизация. Зато после Пушкина...
Стоп, дорогие мои. Это что, у вас потекли слюни по мордочке? Очень понравилось относиться к высокоразвитой цивилизации? Сегодня разве что ленивый не сочиняет стишки. Культура у нас такая, мать твою, творческая. То есть наша культура - сплошные стишки. Дворники сочиняют, уборщицы сочиняют, инженерно-технический состав сочиняет чуть ли не стопудовыми пачками, буржуи совсем подружились с рифмой, естественно, и президент сочиняет. Если исходить из критерия стихослагательства, все у нас сочиняют стишки. А цивилизация сделала такой потрясающий рывок к вершинам божественного интеллекта, что смотреть на нее больно и страшно.
Э, ребята, немножко назад. Ваше умение стихослагательства может количественно и превосходит товарища Пушкина, но никуда не годится против компьютера. Вот кто умеет шлепать стишки не пудами, а тоннами. Одна маленькая и незаметненькая программка на литературном поприще, как разродится нескончаемыми руладами компьютер. Его стоит только открыть, а закрыть уже не получится никогда. Потому что из скромного наследия Пушкина можно наделать бесконечное множество всевозможных стишков, и никакой бумаги не хватит.
Так что у нас получается? Если хотите, один вход и два выхода. Первый выход наиболее правильный, поощряемый религией, капиталом и государством. Это выход, когда в дремучих лесах ловится более или менее дремучая обезьяна и обучается нажимать кнопки. Остальное все выполняет компьютер. Ну, и группа поддержки не на последнем месте. Кто-то прислал обезьяне костюм, чтобы прикрыть ее задницу. Кто-то подкинул автомобиль, чтобы меньше работала ножками. Кто-то подкинул девчонку, чтобы не зацикливалась на звериных инстинктах своих. Кто-то привел команду киношников. Вроде ничего особенного, но получилась экипированной для цивилизованной поэзии обезьяна. Отсюда ее стишки, подходящие для первого выхода.
Теперь выход номер два. Здесь и догадываться нечего, это 'Отвратительная поэзия'. Сам Пушкин, чертовски умный мужик, не отрицал альтернативную поэзию и даже очень ей баловался. На то он и Пушкин. С таким мужиком я бы выпил сколько угодно стаканов и пошел на штыки, вооруженный одним перочинным ножичком. Только вот какая беда, не все у нас Пушкины. Точнее, компьютерная поэзия у нас пушкинская, а вот Пушкин один. Тот самый единственный, что закончил свой праведный путь по земле от неправедной пули одной обезьяны. И закончил, какой парадокс, чтобы земля задохнулась от маленьких Пушкиных.
А чего вы хотите, ситуация более чем знакомая. Религия и компьютер поставили во главу угла мертвую или умершую материю. И то и другое яростно борется против всего живого за все мертвое. Мертвечина она не кусается. Или в фильмах кусается мертвечина, а на деле, что мертвое, то и есть мертвое. Чертовски просто работать с мертвыми ноликами и единичками. Когда захотел - включил, когда захотел - вычеркнул. Мертвые нолики и единички развиваются под твоим руководством и по твоим правилам. Ты нажал кнопочку, произошло руководство, на входе запланированный результат. И не важно, какой результат. То ли религиозные товарищи с разбитыми лбами, то ли якобы пушкинские стихи из компьютера.
Блин, и все это называется поэзией! Ну, почему это называется поэзией? Или поэзия не происходит от пресловутой души? Или она не есть уникальная комбинация ноликов и единичек? Правильно угадали, здесь уникальная комбинация. Немного пошел налево, немного повернул направо, вот и получилась твоя комбинация. А наплевать, что твою комбинацию где-то планировали и запланировали. По закону случайных чисел она все равно уникальная комбинация. И такая не получится более никогда, даже если родится на русской земле еще один некомпьютерный Пушкин.
Нет, не нужно нам некомпьютерных. От них развивается геморрой и сплошные проблемы. Для них придется подыскивать обезьяну с большим пистолетом и соблюдать технические формальности во время отстрела. Все-таки не просто вот так пристрелить Пушкина. То есть вот так покуситься на славу, величие, мощь и неповторимость русской земли может только нерусская обезьяна. Потому что русская обезьяна не станет стрелять в Пушкина. Даже если она церковных кровей и весь лоб в шрамах.
Впрочем, не будем ругаться, товарищи. Компьютерная цивилизация имеет одно преимущество, она стругает пачками компьютерных Буратино, которые строят из себя Пушкиных. А среди такой неуничтожимой гвардии легко затеряется истинный Пушкин. Вы говорите, не затеряется? А я говорю, затеряется. Компьютерные Буратино держат моду на Пушкина. Это их идеал, это их бог, это такая дремучая догма, на которую наезжать запрещается, можно схлопотать в морду.
Значит, еще выводы. Истинный Пушкин потому и является Пушкиным, что, родившись сегодня на русской земле, он бы не имел ничего общего с Пушкиным образца девятнадцатого века. А такие ребята нам не нужны. Ибо в компьютерную цивилизацию нужен тот самый Пушкин, которого мы лишились благодаря одной пакостной обезьяне.
Но сегодня не девятнадцатый век. Или еще не дошло, дорогие товарищи, что религиозно-компьютерная цивилизация, которая существует сегодня, требует религиозно компьютерную поэзию. А Пушкинская поэзия образца девятнадцатого века не так чтобы религиозная и уж точно она не компьютерная. Если взять за основу Пушкинскую базу данных, то есть набор рифм, и на данной основе создать поэзию конца двадцатого века, то получится черт знает что. А вот поэзия в истинном смысле слова, она не получится.
И что мы имеем с наших маленьких кроликов? А имеем мы кучу дерьма, в которой придется еще много лет разгребаться. Все сочиняют стишки, кроме животных, но стишки какие-то непоэтические. То есть рифма в них есть, а 'чудного мгновения' нет. И эта долбанная непоэтичность столь низкого геморроидального уровня, что порой кажется, пишут стишки животные.
Ну, и за что мы бьемся с таким багажом? Мертвый компьютер, создающий мертвые образы, не то чтобы потеснил мертвого бога, но разделил с малопривлекательным мертвецом современную Россию на сферы влияния. Одна группа товарищей, которая владеет компьютером, просто слетела с катушек от возможностей своего мертвеца и не знает, чего бы еще напридумывать, чего не может, но должен делать компьютер. Другая группа товарищей, что не компьютеризировалась по причине непереносимой тупости, протоптала дорожку в церковь. А там свои новые единички, а там разбитые лбы, небо в перьях, земля в яйцах, и грядущий когда-нибудь мессия.
Очень распространенная ошибка. Никакого нового мессии кроме тебя, мой маленький, больше не будет. Каждый новорожденный товарищ впадает в подобную ересь. Самое, самое, самое. Какого черта впадает товарищ? Ты выше всех, ты доказал свою профессиональную пригодность, ты заработал бонусы, ты официально добился признания. Никаких но. Это ты, это новый, это пришедший с небес мессия. Остальные просто рожденные. У них молоко на губах не обсохло, а по кретинизму мелочной и беспутной души лезут на горние веси и склоны. Но тебе-то понятно, у них отстой кретинизма. Только у одного мессии, который есть ты, взлет души от основ преисподней к началам божественной истины. А затем потрясающий спуск в преисподнюю, то есть обратно.
И еще. Взлетающие и опускающиеся Буратино куда злее прочих товарищей. Никого не читаем, никого не воспринимаем, всех презираем. Наши долги это ваши долги. Мы не желали родиться на свет, вы нас заставили, вы нас родили без нашего на то высочайшего соизволения. Теперь расплачивайтесь, теперь в полном объеме и чтобы прорвало до самых кишок. Ах, кишки и так переполненные? Снова ваша проблема. Меньше следовало жрать и больше рыгать на природу. Рыгающие не из самых поганых товарищей. Они от природы. Природа заставила, они рыгают. Природа могла повернуться каким-то иным образом, чтобы за ней повернулись товарищи. У любой природы отыщется множество оголтелых последователей. Природа приставучая, и это большой плюс. Природа не то чтобы любит всякую шушеру, но и не открещивается от нее. Живите, любите, страдайте и наслаждайтесь. В природе господь, в природе вселенная, в природе жизнь и талант человека.
Ну, против жизни я ничего не имею. Боль, микробы, простуда. Другое дело талант. Неужели и этот талант такой подотчетный, такой мелкотравчатый, такой разтакой во всех отношениях. Никуда не денешься, факты все за талант, других соображений пока не нашлось, значит и этот оттуда. Или не догадались еще, из каких составляющих складывается пресловутый талант. То есть какие нолики и единички занимают здесь первостатейное место, а какие являются только балластом, не больше. Следовало, черт подери, догадаться. Не от геморроя происходит талант. Хотя у некоторых шибко одаренных товарищей он точно от геморроя. Но мы хотим нечто большее, чем геморроидальный талант. Мы хотим абсолютное единение с абсолютным космосом плюс кусочек нашего времени и пространства.
Хотя еще одна ляпа. Современные компьютерные Пушкины отрицают современную действительность. Их компьютерная поэзия не просто убогая, она не имеет ничего общего с нашим двадцатым веком и цепляется за какие-то непонятные фетиши. Хотя с другой стороны, так и должно быть. Если поэзия выросла из непонятной для нас среды, из того необычного и поэтического девятнадцатого века, здесь ей не место. Чтобы создавать поэзию девятнадцатого века надо жить в девятнадцатом веке, а не просто копировать Пушкина. Следовательно, живущие в двадцатом веке запрограммированы на поэзию двадцатого века. А остальное не больше, чем бред сивой кобылы и маромойские сказки.
Так чего мы получили с гуся? А ничего новенького. Сами мы русские, земля вокруг нас русская, законы на нашей земле русские, душа у нас русская. Любое отступление от русских традиций на русской земле преследуется по закону. И не важно, что любят приходить на русскую землю всякие нерусские гномики и, пользуясь благодушием и неторопливостью русского народа, здесь гадят. Важно, что наше русское благодушие со временем выливается в общерусскую революцию, а неторопливость придает революции особую силу и мощь. И остановить все это дело становится невозможным.