КОБЫЛЕ НЕ МЕРИН НУЖЕН

1.

Ты зря, чубарая, заржала:
ведь Бурка мой не жеребец.
Он - как совхоз наш: толку мало,
хоть и высок его крестец.

Его, шпиона-иноземца, -
когда колхоз был, не совхоз,
ещё до нападенья немца -
привёз к нам коневод Амос.

Твердил: "Улучшится порода:
наш конь - плюгаш, а он - колосс".
Да видишь ли, врагом народа
он оказался - тот Амос.

Коль враг - расстрел: закон суровый.
А Бурка - тоже, знать, шпион:
он с должности-то жеребцовой
был в мерины переведён...

В Полянах клячи-то и ныне.
Один лишь только Бурка вот,
со мной, сидящим на хребтине,
в грязь мордою не упадёт...

А ты - чья будешь? Из Савватьмы?
С Лебяжьего? Иль из Пеньков?
Тут сёл-то тьма: иных и знать мы
не знаем - вот совхоз каков!


2.

Слепили тридцать три колхоза,
и вышел этакий колосс -
как Сталин, что в траве средь проса
уткнул в навоз бетонный нос.

Не сваливали, сам он рухнул,
да в срок - как раз, как раз в тот год,
когда Хрущёв доклад свой бухнул,
что клином разделив народ.

В Полянах набралось душ сорок,
пришедших памятник поднять:
лишь сорока им вождь был дорог,
а тысяче-то - наплевать.

Как вождь бетонный, и совхоз наш,
конечно, тоже рухнет сам:
пришло в негодность не сегодня ж
то, что всё в трещинах по швам.

Ох, партия! Зачем колхозы
в совхозы лепишь? Та ли прыть -
так лихо создавать колоссы?
По семьям их бы разделить!

О, было б хлеба изобилье!
Совхоз же твой - не прок для нас.
Велик вот мерин, да кобыле
нет проку в нём в случной-то час.


3.

Грязна подгорная кулижка.
На ней ларёк да питухи,
да громко комкает мальчишка
хрестоматийные стихи:

"Пока не требует поэта
к священной жертве Аполлон,
среди людей ничтожных света
быть может всех ничтожней он".

А дождичек из тощих тучек
пронизан солнышком насквозь,
как бабки взгляд: "Ты сбился, внучек,
хоть по созвучьям и сошлось...

Ох, бог мой! Вязнем в глине топкой
у покачнувшихся ворот..."
Бочком за бабкой с внуком тропкой
проходит вдоль плетня народ.

А я верхом. Мой мерин в тине
толчёт ларёчный мусор-прах.
Не только под дождём - скотине
и неуютно во дворах.

Здесь почва сякнет будто губка,
здесь пробирайся - не беги,
здесь постоянная обувка -
резиновые сапоги.

Здесь я живу уж третье лето,
поэт безвестный и студент.
Мороз - в тулуп, а дождь - одет я
в непромокаемый брезент.

Избёнка, что я снял, - гнилушки,
упала б, если б не ветла.
Плачу десятку я старушке
за то, что под жильё сдала.

А под жильё сдала кладовку:
нет ни окна. Но в ней тепло...
Тпру, Бурка, тпру! Куплю зубровку,
буханку, кильки полкило.

Колхозник я. На шустром Бурке
вожу то сено, то навоз.
А ночью, прислонясь к печурке,
пишу про тендер без колёс.

Он в лебеде стоит и в просе,
где рельсы сломаны давно,
где рухнул каменный Иосиф,
но он полезен всё равно:

стаканчик на спине, бутылки
валяются по сторонам -
здесь три ханыги с лесопилки
гудят-галдят по вечерам,

рассказывают анекдоты,
что из Москвы парторг привёз.
А автор их - ведь есть же кто-то! -
то сено возит, то навоз.

"Пока не требует поэта
к священной жертве Аполлон,
среди людей ничтожных света
быть может всех ничтожней он..."


4.

Совхоз, колхоз ли - те ж порядки:
работа та ж, хлеб тот же ешь,
те ж сорняки на той же грядке,
с того же горя чешешь плешь.

Нет никакой к крестьянству тяги:
прочь разбегается народ.
Поубывали работяги,
чиновники ж - наоборот.

Им всё равно где бить баклуши,
не горб мозолят, а язык.
Нашли б местечко и поглуше,
будь в наших топях невпротык.

Когда в охотничьих бахилах
пройду по пашням меж лесков -
в полях родных, в полях немилых
уже не встречу земляков.

Узбеки тут теперь да турки:
забудь про хлопок, сей овёс.
Да я средь них: на тощем Бурке
вожу то сено, то навоз.

И я тебя оставлю, мерин:
я ж не дурак, хоть и поэт.
Учусь-то пятый год. Уверен,
закончу университет.

Закончу, чтобы деньги были.
А тут... Совхоз - не прок для нас.
Велик и ты, да что - кобыле
не годен ты в случной-то час...

1978.