ХХХI
И глупой юности прелестные черты,
Хоть искренние, нежные, живые,
Что так бывают нам милы,
Черты те стали для него чужие.
И не торчал уж ночи на скамейках
И не сидел до утра на ступеньках,
Он перезрел для сих занятий,
Как перезреет ранний плод,
Румяный и весьма занятный,
Но червем пожираем тот:
Червем всегдашнего сомненья.
Синдром: тягчайшее безделье.
Не разбираясь в жизни сильно,
Он жил на свете, впрочем, мирно.
        ХХХII
Ну, точно ж вы уже решили,
Что это я? Что мой портрет? 12
Избавьте! Вы не поспешили?
Ведь до него мне дела нет.
Тут отведу все подозренья,
Вам покажу и в этом рвенье,
Как Пушкин сделал так давно,
Что и забыть немудрено.
Но всё ж добавлю лишь одно,
Хоть это может и смешно:
Когда студентом я бывал,
Я много время отдавал
Не книгам - личикам прекрасным,
Глупышкам редкостным, ужасным.
         ХХХIII
Тогда ценил веселья плеск,
Живой характер, волос темный,
Прекрасных глазок жадный блеск
И разговор ленивый, томный.
Любил и глупость даже я,
Сносила всё душа моя.
Срывал ночные поцелуи,
Ценил подлунные амуры
И, убивая время  всуе,
Любил наивность, шуры-муры.
Ввернул б зефира легкий бег,
Да вот беда - не выношу я нег,
И мне писать трудней в сто раз,
Хоть был и у меня когда-то час.