Спишь зорко, полудрёмненько живёшь, болеешь за неясную команду, да поминаешь всё ядрёну вошь, на праздниках танцуешь под "Лаванду" (Ротару -- веришь -- женщина-Кощей: бессмертная, что этот твой Маклауд), наловишь иногда сомов-лещей, а наши-то -- всё в штангу или в аут, подпиливает та, кого любил, ей подпевает тот, в ком видишь смыслы, и, вроде бы, ты не кретин-дебил, да только жизнь давным-давно зависла, как висельник, качающий ногой под песню в исполнении Софии, уехал бы, но говорят, мол, гой, поэтому, ну, разве к дядьке в Киев, но там -- всё та же странная печаль, которую не вызвенишь словами, которую лелеял-величал со спущенными (траур!) рукавами, чертя фигню в бессмысленном НИИ, спасая от колхозников картошку, глуша портвейн у реченьки-реки, шинкуя дни в невкусную окрошку, которой сам придумал аромат и призраком насытился, наверно, но изредка проснёшься: "Автомат, бездушный механизм и робот скверный!", да только долго можно ли не спать, когда у правды острые иголки, и остаётся скверные кропать да стрёмные, как инвалиды-волки, а тут -- шарах! -- и новая страна, смешавшая тебя с кусками хлама, короче, шла б ты в жопу, целина, и отсосите, труженики БАМа, и Ленин-то, смотрите-ка, упырь, а Горький -- педераст, не буревестник, НИИ закрыл какой-то новый хмырь, хоть кто-то и фальцетил, мол, мы вместе, и время сыплет чёрные часы, как семечки торгующей бабульки, и жизнь качает, что твои весы, остались портвешок да поебульки, но наскоро, пока ребёнок спит, и снова на калымы и халтуры, пока не появился "юпи", был гастрит, а тут и язва да в больничку туры, "Зачем я загубила жизнь с тобой?", но позже "Что бы я бы без тебя бы?.." -- таков небесный брак, неравный бой, к тому же очевидно -- дуры бабы; не поступил сынок, отмазок нет, тут с патлами прощайся по любому, и вот он голубой уже берет, есть всё же место чисто-голубому на фоне гнили в годы петуха, когда "Лаванду" двинули "Луною" того же цвета, но уже греха (да, ною, погоди, сейчас доною), вернулся -- и в торговлю, тоже хлеб, зато не в банду... кажется, не в банду, не самая тупая из судеб (ах, кстати, помолчим, поют "Лаванду"), минуты просыпаются песком, и сон сменяет сон тягучей яви, и снова пыром бьёт, а не мыском наш форвард, мы опять в турнирной яме, но скоро внуки, пенсия, стихи... стихи... в них буквы прыгают, как вошки, да штампики печальны и тихи, да старых мыслей полные лукошки, и вот, не выбрав лучшее из зол, судьбу воруешь жадными горстями: вдруг Родина наступит на мозоль, а то и в печень вцепится когтями?..