Левашов Михаил Евгеньевич : другие произведения.

Передвижная выставка картин

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

Сборник "Передвижная выставка картин" распространяется бесплатно 
как в электронном, так и бумажном виде. Составлен из стихотворений 
двух художников - Владимира Гавриловича Критского (р. 1943, живёт в Шуе) 
и Михаила Евгеньевича Левашова (р. 1967, москвич).
В. Г. Критский - живописец, М. Е. Левашов - художник по декоративной
росписи металла. Более полные сведения Вы можете получить по электронному адресу
levashev67@mail.ru
Обложка сборника помещена на сайте stihi.ru на странице Михаила Левашова

В. Г. Критский
М. Е. Левашов

levashev67@mail.ru


ПЕРЕДВИЖНАЯ  ВЫСТАВКА  КАРТИН


М. Е. Левашов


Передвижная  выставка  картин
Составлена  бесплотными  стихами.
Но  станут  полноцветными  холстами
Они  в  душе,  поскольку  Бог  един.


Един  в  холстах,  поэзии,  -  во  всём,
Где  только  слышно  миру  Божье  Имя.


...В  хлеву  сосёт  ягнёнок  мамки  вымя
И  дышит  паром  наравне  с  Христом.


                            + + +


В. Г. Критский

Так  много  говорит  закат
Моей  душе,   моей  унылой,
Что  я,  пожалуй,  и  не  рад,
Что  этот  вечер  так  богат,
Что  влавствует  с  такою  силой.

Чем  выразить  мне  этот  тон,
Прозрачный,  розово-зелёный,
И  этот  звук,  глухой  как  стон,
Которым  стонет  небосклон,
Дыханьем  ночи ослеплённый?

И  параллельных  облаков
Протянутость  и  ровность  линий?
Все  выше  красок,  выше  слов.
Как  будто  из  далёких  снов
Их цвет притушенно-павлиний.

Когда  же  потемневший  край
Родил  звезду  в  последней  муке, -
Накрыли  сумерки  сарай,
Кусты;  умолк  собачий  лай;
Ночь  разжевала,  съела  звуки.

И, тьмой ночной к жилью гонимый,
Чуть слышно я себе сказал,
Что красота скользнула мимо,
Что снова звук неповторимый
Я не схватил, не удержал.

                             + + +



М. Е. Левашов


При переходе цвета в тон,
В последнем сумраке заката,
Ущербный месяц освящён
Холодными лучами брата.


И если месяц Солнцу брат,
Земля - наследница Венере,
То Марс кровавый виноват
В грехах людей не в меньшей мере.


Когда зыбучие пески
Сомкнутся в Тихом океане,
В картину, полную тоски,
Добавит Бог ещё мазки:
На Землю ступят марсиане.


Придут, а может, приползут...
Кому известна их природа?
Но это будет тяжкий труд -
Понять, какое время года.

                         + + +


В. Г. Критский


Нависла  темнота   сиреневым  покровом.
Но  между  узких  труб  и  вырезанных  крыш,
Ты,  желчи  полоса,   ты  в   душу  мне  горишь
Холодно-неживым,  потусторонним  словом.


Земля  встречает  ночь,  но  в  шуме  бестолковом
Лишь ты, бесстрастный сфинкс, спокойствие хранишь,
И  мой  насквозь  земной,  беспечный  ум  манишь
Безмолвием    своим,   пугающе   суровым.


Бездонной   глубины   просвет   меж  облаков,
Загадочный  вопрос  вселенной  и  веков,
Сковал  мой  слабый  дух  мучительной  тревогой!..


Но  вот  сомкнулась  ночь.  И  я,  стряхнув  мечты,
Шагаю  по  тропе,  где  спят  вокруг  кусты,
К  весёлым  огонькам  моей  земной  дорогой.

                                        + + +


М. Е. Левашов


         Привал в степи

Когда бы знать, что хочет Бог,
То было бы намного проще
Понять, зачем судьба полощет
Шатра дырявого полог.

В степи прекрасен ветер вольный,
Да конь хорош, когда он есть,
Да суета первопрестольной
Успела многим надоесть;
Настала ночь. По горизонту
Горит кострами край степи.

Помилуй, Боже, не топи
Тех, кто плывет по Геллеспонту!

Коль суша - дно былых морей,
Господня Воля в том понятна,
Что отступили безвозвратно
Пучины, взяв с собой людей.

Взамен остались кости рыб
И сказочки про Атлантиду.
Увы! Утеряны из виду
В дали времён остатки глыб,
Когда-то составлявших храмы:

Тот, кто не видел Фудзиямы,
Тот не поймёт её изгиб!

Когда бы нам хоть то проведать,
Зачем повсюду бес хитрит,                                        
Зачем нам посылают беды,
Зачем костёр в степи горит.
                           + + +


В.Г. Критский


Такая  тишь  стоит  в  лесах,
В  лугах  лежит  такая  жалость,
Какая  только  на  устах
Твоих,  любимая,  осталась.

Ещё  дано  ей  крест  нести,
Своё  природа  помнит  имя,
Но  может  вслух  произнести
Устами  только  лишь  твоими.

И  пусть  я  ей  почти  что  брат,
Мне  нет  в  неё  другого  лаза,
Окна  другого,  других  врат,
Чем  два  твоих  бездонных  глаза.

Один  я  в  сердце  слышу  зов  -
Хочу  я  -  некуда  мне  деться  -
В  глубь  глаз  твоих,  как  в  глубь  лесов
Успеть  при  жизни  наглядеться.

                        + + +



М. Е. Левашов


В  осеннем  лесу  при  скончании дня
Любимая,  может  быть,  вспомнит  меня.
На  просеку  выйдет  из  чащи  олень
И  тем  и  закончится  сказочный  день.


А  ночью  взойдёт,  как  обычно,  Луна.
Любимая  будет   стоять  у  окна
И  может  быть,  ветер,  а  может,  и  снег
Напомнит  любимой,  что  был  человек


Не  хуже,  а  может, и  лучше  других.
И  тем и  закончится  сказочный  стих.

                            + + +



В. Г. Критский


          Полю Верлену


Принимайте  меня  такого,  как  есть:
Гениальным,  больным  и  пьяным.
Если  я  лишь  бурьяном  сумел  зацвесть,
Называйте  меня  бурьяном.


Если  я  не  подобен  солнца  лучу,
Если  я  чуть  грязнее  лилии,
Говорите,  что  грязен  я.  Не  хочу,
Чтоб  извёсткой  меня  белили.


Я  не  первый  из  тех,  кто  пришёл  предпочесть
Горечь  правды  сладким  румянам.
Принимайте  меня  такого,   как  есть:
Гениальным,   больным  и  пьяным.


Не  ищите  во  мне  того,  чего  нет.
Я  земли,  а  не  неба  житель.
Глупым  светом  своим  не  глушите
Мой,  единственный  в  мире,  цвет.

                             + + +



М. Е. Левашов


Когда я понял красоту палитры,
А на досуге соскребал со стен следы
От взрывов смеси серы и селитры,
Во сне я видел райские сады.

                           * * *
Сады тянулись вверх по горным склонам,
Затем спускались к морю. Корабли
Везли толпу паломников к иконам,
Хранившим мир во всей другой земли.

Горели свечи в превеликих храмах,
Монахи были добры, и народ
Не слушал сказки о тибетских ламах,
Поскольку знал, что Бог к нему придёт.

В урочный час разверзнутся пучины,
Проскачет бледный всадник на коне,
Подобном Смерти. И её причины
Исчезнут в исцеляющем огне.

К манящим звёздам вознесутся души
И праведных, и неплохих людей.
Затем Господь и океан иссушит,
Не пощадив тех самых кораблей.

                           * * *
По пробуждении я кланялся иконам                       
И рисовал, что видел, до зари.
Любимая! Смотри! Смотри! Смотри!
Мои холсты опять полны зелёным. 

                     + + +



В. Г. Критский


                  Пан

Краски	неба   догорели,
Тонет  в  сумерках  тропа.
На   невидимой	свирели
Заиграл  за  речкой   пан.

Ночь    дыханье	 затаила,
Не   шелохнет   ни  листка.
Дверцу  звёздочка  открыла,
Вышел   месяц   из   леска.

И    безудержною   силой
Бесконечно   чистых  мук
И  протяжный,  и  унылый
Тишину   наполнил   звук.

На   опушку   тёмной  рощи,
Узловатый,    как    сучок,
Вылез  маленький  и  тощий
Безобразный   старичок.

Козлоногий   и  вертлявый;
И,  прозрачны  как  слеза,
Синью  светятся	лукавой
Добродушные   глаза.

Увенчался   повиликой
Под   прикрытьем   темноты,
И  тревожит  песней  дикой 
Безответные   кусты.

                                  + + +


М. Е. Левашов


Переходя  из  зала  в  зал,
Разглядывая  больше  рамы,
Я  думал:   всё,  что   я   сказал, -
Есть  надпись  на  могилу   мамы.


Переживая  день  за  днём,
За  годом  -  год  переживая,
Я  думал:   были  бы   вдвоём,
Когда  бы  мать  была   живая.


Не  то,  чтоб  пьяным  сиротой
Я  плакался  бы  вам  в  жилетку.
А  то,  что  жизни  простотой
Посажен  был  с  рожденья  в  клетку


И  в  камере  углы  считал
До  четырёх,  а  то  и  боле.
И  вскрикивал  порой  от  боли,
Переходя  из  зала  в  зал.

                           + + +


В. Г. Критский


От  корма  недостатка
На  дуб  со  всех  сторон
Слетелось  два  десятка
И  галок,  и  ворон.

Глядят  они  лениво,
Как  мы  внизу  стоим.
Какая-то  пожива
Тут  есть,  видать,  и  им.

В  затишке,  под  пригорком  -
Морозец,  но  не  лют.
Кто  с  банкой,  кто  с  ведёрком  -
Собрался  местный  люд.

Народ  окрестный  знает,
С  порядками  знаком  -
Из  Дровниц  выезжает
Цистерна  с  молоком.

Седая  от  мороза,
Движком  своим  фырча  -
Из  ближнего  колхоза
"Заветы  Ильича".

Не  дремлет,  не  зевает,
Ранёхонько  с  утра
Как  пава,  выплывает
Со  скотного  двора. 

Надеждами  стремима
Унять  наш  аппетит,
Она  опушек  мимо
Берёзовых  летит.

Кто  бодро,  кто  сопливо,
Людьё  и  вороньё,
Мы  ждём  нетерпеливо
Прибытия  её.

С  осанкой  величавой,
От  инея  бела,
Вплывает  важной  павой
Она  из-за  угла.

Между  пятиэтажек,
Под  галочий  восторг,
Недолог  и  нетяжек
Идёт  весёлый  торг.

Хорошее,  коровье,
Белея  сквозь  стекло,
Народное  здоровье
По  банкам  потекло.

                           + + +

С  того  бугра,  когда  из  рощи  выйдешь,
Остановись  и  сверху  оглянись:
Тропа,  виясь,  бежит  по  склону  вниз,
И,  где  она  кончается,  увидишь
Фабричный  дом,  и  маленький  завод,
И  у  реки  заснула  деревушка,
И  без  креста,  забытая  церквушка
Глядит  в  излучину  спокойных  вод.
И  за  лугами,  там,  где  край  небес
И  край  земли,  каймою  синий  лес,
И  в  синей  дымке  тающие  дали...

Мои  подошвы  сто  земель  прошли,
Но  лучше  этой  ласковой  земли
Мои  глаза  и  сердце  не  видали.

                           + + +


М. Е. Левашов


По речке, листвой превращённой в аллею,
Мы в лодке с любимой плывём в Мангазею.
Окончатся скоро счастливые дни!
Мы вместе с любимою снова одни.

Прекрасно её обнажённое тело.
И вдруг искупаться она захотела,
И мне говорит, что студёной водой
Она закаляется перед бедой.

Прекрасна русалка в осенней листве!
И вот что читаю в последней главе:
Нам снова судьба согреваться любовью.
И свёрток одежды прижат к изголовью.

                               * * *
Окончатся скоро осенние дни
И клонится солнце к закату.
Когда мы с любимою были одни,
Мы были безмерно богаты.

Когда же вернулись мы вместе домой,
То были умыты студёной водой.

                               * * *
С тех пор, как душою командует страх,
- Он только в душе и остался -
Не раз я тонул в неизбывных слезах
И кровью своей умывался.


Судьба же любимой не вышла совсем:
Сначала попала к кому-то в гарем,
А после оставила эту затею.
Уехала нефть торговать в Мангазею.

                               + + +



В. Г. Критский


         Ночь  порока


Черно  и  сыро.  Яркое  окно
Уставшего  и  вымокшего  манит.
Весёлой  желтизной   озарено,
К  себе  бродягу,  как магнитом,  тянет.
Его  ли  око,  столь  привлечено,
За  занавеску  жадно   не  заглянет!
Оно  грешно? Так  что  ж,  ведь  и  не  станет
Кичиться  ложной  скромностью  оно.



Вот  смотрит  он:  внутри  тепло  и  сухо,
И  никого.  И  тихо,  как  во  сне.
Лишь  по  столу  ползёт  большая  муха
И  мочит  лапки  в  пролитом  вине.
Широкая  кровать  нежнее пуха,
И  простыни  в  измятой  белизне.
Вдруг  дверь  открылась.  Входят  двое.  Не-
молод  он.  Под  сорок  -  потаскуха.



По  виду  он  -  учитель  или  врач.
Его  подруга  -  чувственная  сдоба.
Мужчина  -  палка.   Женщина   как   мяч.
И  друг   на  друга   жадно  смотрят  оба.
Она  -  желанье.	Тёмный  взгляд  горяч.              
Но  сдержан  он. Небрежным  жестом  сноба
Развязан  галстук.  Пылкая  особа
Почти  готова.  Медлит  он,   хоть  плачь!



Зачем-то  вышел.  Быстро  на  кровать
Она  легла  в  чулках,  в  трусах  и  в  юбке.
Придётся,  видно,  удочки  смотать
Через  часок,   отлюбленной  голубке.
В  голубке  плоти  -  смертному  обнять
Смертельный  риск.  Ах,  люди  слишком  хрупки!
И  есть  ли  пест,   чтоб  впору  этой  ступке?
И  где  храбрец,  чтоб  пыл  её принять?



Минута;  две.  Вот,  наконец,  вошёл,
Расстегивая  на  ходу  рубашку.
Кладёт,  не  дрогнув,  тощий  свой  мосол
На  жирную  распластанную  ляжку.
И  сладкий  зуд  в   волнение  привёл
Её  чулок  коричневый  в  обтяжку,
И  живота  чудовищную  фляжку
Припадок  страсти  судорогой  свёл.



Но  тут  мужчина  руку  протянул,
И  свет  погас.  И  вот,  вздохнув  глубоко,
Пошёл  бродяга.  Темень!  Завернул
За  угол  дома.  Платит  жизнь  жестоко
За  каждое  паденье.  Кто  тонул,
Тот  знает  власть  нечистого  потока.
Но  в  этот  миг  в  объятиях  порока
Продрогший,  грязный,  как  бы  он  уснул!



Когда  уж  больше  нечего  терять,
Так  что  ж  беречь?  Берёшь,  что  можешь  взять.

                      + + +



В. Г. Критский


Покаянные  стансы

Солнечное,  ласковое,  светлое!
Я  забыл,  я  потерял  твой  свет.
Пролетело  время   незаметное,
И заметно,  что  чего-то  нет.


Нет  чего-то  многого  и  чудного,
Радостного,  лёгкого  крыла.
Это  мерзость  бреда  беспробудного
Солнечное  счастье   отняла.


Тихо  плачет  сердце  опустевшее,
Подымая  взоры  к  небесам.
Это  сердце...  столького  хотевшее,
А  нашедшее...  Молчите.  Знаю  сам.


Тихо  плачет...  Нежность  злополучную
Под  циничной  маской  схоронив.
Тихо  тянет...   песенку  беззвучную
На  неслышный, горестный  мотив.

                               + + +



М. Е. Левашов


   Царь - Рыба - Три слезы

Случилось однажды, что старый слушок
Народ зашептал с интересом:
Как выпил Царь-Батюшка на посошок
И в Кремль пробирается лесом.

Как водится в сказке, враги чередой
Подножки Царю расставляют.
Но Царь Благоверный не даром святой:
Он нечисть крестом разгоняет.

Гудит непролазная чаща лесов.
Пожары на каждом болоте.
Царь-Батюшка к этим невзгодам готов -
Летит на ковре-самолёте.

Враг рода людского и смерч, и грозу
Навстречу Царю посылает...
Царь-Батюшка вытер от ветра слезу
И снова тропою шагает.

Подобно шинели ковёр-самолёт
Скатал, и несёт за спиною.
И шепчет Царя повстречавший народ:
Солдат будет править страною.

Тропу разрезает овраг и овраг,
И снова на гору взбираться...
Навстречу Царю человечества враг
Царевне велел собираться.

Наследник престола сквозь смерч и грозу           
Прошёл. А вот здесь поскользнулся.

Царь-Батюшка вытер скупую слезу
И рыбой речной обернулся.

Холодное сердце, холодную кровь
Не тронет мирское прельщенье!
И молит Царь-Рыба: Владыко! Готовь
России Меня во спасенье.

Во Образе Божьем на царство судьба
Молитвенника повенчала.
И тут приключилась такая гульба,
Что каждая баба зачала.

Невиданный Царь неземной доброты,
И мыслью - великая глыба
Писал не законы, скорее - мечты,
Да только был нем, словно рыба.

Ни слова не молвил. Единый указ
Издал в продолжение царства:
Что пробил Руси окончательный час,
И нет над людьми государства.

Царь-Батюшка только однажды сказал,
Устав от народа волненья:
- Чего гомоните? Я всё вам подал.
И вытер слезу  отреченья.

                             + + +

В. Г. Критский


Облака.  Какой  сегодня  ветер!
Целый  день  не  молкнет  шум  листвы.
Заперт я. Один я в целом  свете.
Не поднять, не вскинуть  головы.

Сдавлен мозг. Сковала вялость тело.
Я сижу поникнув, присмирев.
Как бы жил я, что бы стал я делать,
Если б в мире не было дерев?

Мне поддержка в час жестоко-трудный
Зелень листьев, вечный шёпот твой.
Но другой я встречу, - светлый, чудный,
Под твоей торжественной листвой.

Тёмный тополь, друг мой неизменный,
Я за дружбу верностью плачу,
Я тебя, избрав из всей вселенной,
В смертный час в бессмертье захвачу.

Но я верю, этот час не близко.
Долго-долго мне скучать и петь,
И тебе, листвой склоняясь низко,
Надо мной, играя, шелестеть.

                               + + +



Оставляя  клубы   дыма,
Поезда  проходят  мимо
Вдаль  -  на  запад,  на  восток,
Только  мне  как  на  насесте
Всё  сидеть  на  энтом  месте...
Чтоб  он  лопнул,  мой  шесток!

Или  мне  сладка  неволя,
Или   мне   другая  доля
Не  по  силам,  не  к  лицу?
Или  только  блага  эти
Полагаются   на   свете
Торгашу,     да   подлецу?

Век  мне,  что  ли,  на  дорогу
Выходить,  и  лаять  Богу,
Провожая	поезда?
Тяжко,  братцы,  жить  без  воли!
...Только  ветер  рыщет  в  поле,
Да  катится  вдаль   вода...

                               + + +

Дома  кончались.	Дальше  шли  луга.
Среди  цветов   сопела  фабричонка,
И,  извиваясь,  светлая  речёнка
В  пологие  ласкалась   берега.

За  фабричонкой,  бедный  и  босой,
Жил  тихой  жизнью  небольшой  посёлок,
И  в  километре,  ровной  полосой,
Тянулась  насыпь    с  гребешками  ёлок.

Смотрела  фабрика,  как  проползали  мимо
С  глухим   тяжелым   стуком   поезда,
И  изредка  гудком  будили  дали.

И  долго  таяли  и  оседали,                                          
Как  белая   по   небу   борода,
Жгутами    вьющиеся    клубы   дыма.

                               + + +


М. Е. Левашов


     Пашущий поэт

        Лучше ужасный конец, чем ужас без конца.


Покуда людям Бог прощает
Невосполнимые грехи,
Мой добрый ангел от сохи
Меня и в поле вдохновляет.


По первой вешней борозде
За трактором бреду я в гору,
Чихаю вслед его мотору,
Вечерней радуюсь звезде.


Она и к отдыху зовёт,
И согревает нежным светом,
И говорит, что этим летом
Моя любовь меня найдёт.


Ищи, голубушка! Ищи.
Судьба бедняги Голиафа
Постигла и Толстого-графа,
Подобно камню из пращи.


Что в лоб, что по лбу... Для лица
В глазах другого поколенья
Важнее смерть от вдохновенья,
Чем этот ужас без конца.

                               + + +




Необычайно душной ночью,
А может быть, и ясным днём
Была разорвана на клочья
Страна, в которой мы живём.

Остались старые границы
Вдали. За полем, за рекой...
И поутру щебечут птицы
Заупокой. Заупокой.

                 * * *

В необычайно жаркий вечер,
Когда уже темнел восток,
Том Сойер встретил Бекки Течер
И поднял брошенный цветок.

Насколько помню ту страницу,
Иное было время дня.
Но вечером щебечут птицы
Всё про меня. Всё про меня.

                 * * *

У книжников и фарисеев
Я службы слушал до утра
И понял, что мешок просеяв,
Крупицы не найду добра.

Я слушал, слушал, и креститься
От сердца начала рука.
Так вечером щебечут птицы
Про облака. Про облака.

                + + +



 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"