Огромный стадион переполненный толпами народа: кричащего, визжащего, праздно жующего жвачку и в несметном количестве поглощающего прохладительные напитки, булочки, мороженое, приветствовал своих героев -- спортсменов, играков. Делались ставки, заключались пари -- стадион жил духом азарта и победы. Великим духом победы, воплощаемом в победителях. Народ получал свое: страсть и воодушевление, наслаждение игрой-состязанием и ... мороженное. Игроки -- герои. Эйфория, овации и восторженность публики передавалась и воодушевляла их. Золотой кубок победителя: огромная птица из чистого золота, сжимающая в своих золотых когтях золотое сердце -- стимул, который наполнял сладостью и стремлением... Их тренеры. Они следили за игрой, предвкушая величие и славу своих питомцев, не забывая о своем скромном участии... О могуществе своей державы заботились президенты, наблюдая за играми по телевидению. И все это происходило под одним небом, на одной земле, в одно время, которое было услышано и воспето кем-то, кто радовался даже побежденным. И все это только точка, маленькая точка в высоком чистом небе, это только птица, живая птица и ее полет...
Увиденное и услышанное или придуманное и изобретенное? Живая форма. Слышишь? В ней царит мир: мир любви, мир гармонии, мир запахов, оттенки мечты, в ней умещается все -- все, что есть, что существует в природе, что украшает ее или говорит о ее величии. Даже тишина живет в ней. И кто же способен видеть целое, видеть красоту формы, слышать тишину ее, запечатлевать ее дыхание, ее запах, ее краски -- в звуках словах, мелодиях, картинах? Кто -- человек, Бог? Под одним небом на одной земле и в одно время.
Только после полуночи, когда южный город укладывается спать, а окна домов догорают и гаснут, словно свечи в вечернем храме -- наступает тишь и покой. И лишь немногие в этом храме под открытом небом отрешенно горят по ночам -- до самого рассвета в непрерывном потоке тихого и теплого света звезд, наполняясь им и выстраивая свои мысли в стройные и причудливые формы молитв и стихотворений, вкладывая их в светлые пейзажи и сочные натюрморты, в эту удивительную своими событиями и картинам жизнь, наполненную всеми возможностями и качествами. В таком ночном диалоге ваяется будущее... И если вдруг идя по ночному городу, видишь, как из одиноко горящего в фиолетовой тишине окна вылетит осиянная белая птица, не пугайся, счастливчик, лишь смело наблюдай ее полет.
Часы пробили двенадцать ударов, он открыл книгу, пробежал взглядом по ее древним, пожелтевшим страницам, взял авторучку и принялся писать, быстро и размашисто выводя замысловатые иероглифы букв на белоснежных хрустящих листках. Через какое-то время, отложив в сторону ручку и бумагу, он откинулся на спинку стула и закрыл глаза.
Маленькая точка в небе, или на горизонте? Море было спокойным и холодным и при это необычайно ласковым и приветливым. Одинокие чайки кружили над водой, издавая протяжные крики. Где-то вдали, у линии горизонта, показался парусник. Он направлялся к берегу. Становились отчетливо видны его контуры и очертания. Словно сошел с неба и парил над водой огромный белый орел. Белоснежные паруса, наполненные ветром и светом, ангелами несли земле весть. Уже отчетливыми становились все баки и трюмы, палуба, отполированное дерево, отдраенные добела солнечные зайчики в нем: дуб и граб, а запах -- сосновый... Нет, просто хвоя... Люди на палубе или боги? Они говорят, говорят -- обсуждают какую-то игру -- возможно футбол, а может спросить? Интересные и необходимые вещи: ты сам, твой мир и пространство. Слышно: обрывки фраз и восклицания, высветились и озарились лица -- знакомые лица людей, сидящих за столиком в баре или пьющих прохладительные напитки, а может пиво -- в кают-компании или на стадионе...
Виден мир, который вчера еще освещал солнечный свет и в котором ощущалось вчера еще свежее дыхание природы -- неба и земли. А сегодня, сейчас, Что-то невидимое, неуловимое, при этом жесткое и неумолимое стоит на пути. Вот он: тот же мир, и казалось бы, стоит только захотеть, протянуть руки, взмахнуть крыльями -- и ты уже купаешься в этих свежих и ярких просторах, в этом сочном пространстве жизни... Но почему? Почему же на пути желания присутствует Это, неумолимое и жесткое, которое так жестоко, что дает возможность "немножно видеть", и, может быть, "немножко слышать", и невозможность Быть и Жить всецело -- всем своим существом радоваться и принадлежать этой Вликой Свежести, как это было когда-то, может быть, вчера... А было ли? Откуда это ощущение плена, ощущение преграды на пути желания?
Боги сидели за столиком в баре и пили пиво. Играла тихая музыка. Кто-то участливо колдовал за стойкой над замысловатым коктейлем для них. Они негромко обсуждали тварные вопросы во Вселеннной, и все то, что с этим может быть связано. Самые обычные вещи. Помещение наполнял теплый ароматный свет, просачивающийся сквозь огромные витринные стекла, за которыми раскинулся тот, самый удивительный тварный мир: белый свет и природа -- смешанный лес, быстрая река и безоблачное облачно-лазурное небо. Неожиданно один из них, некто Бог, обратил внимание на мотылька, безуспешно атакующего холодную поверхность стекла, пытаясь вырваться на свободу:
-- Брат, - обратился он к другому, - посмотри, какой несмышленый, -- рядом открытая дверь, окна со всех четырех сторон открыты, а он, бедняга, мучается.
-- Да, - ответил некто другой и тоже Бог, - жизнь ему дорога. А в этом месте он потерял только свободу - жизнь на очереди. Видишь, сколько мертвых бабочек на полу: целое кладбище без могил и крестов, - сделав многозначительный жест рукой, - без крестов: прах к праху, пыль к пыли.
Затем один из них встал из-за столика и направился к окну, сказав два слова: "Нужно помочь". Второй, сидя за столиком, ответил: "Его свободный выбор, двери ему открыты и вперед, и назад, одно лишь желание -- и он может. Мы видели, как это случалось..."
-- А это пыль, - сказал первый, указывая на кладбище мотыльков. Приблизившись к окну, наблюдая за бабочкой, - не хотела? От их потуг и на стекле, и на полу - кругом следы.
Второй ответил:
-- Да, от потуг следы, лишь этого заметили, природа... свет. Один из сотен тысяч, и он - счастливчик.
Первый сказал:
-- Послушай, брат, он - Я.
Легкий ветерок внезапно залетел в двери, всколыхнув шторы, люстры, свечи в подствечниках, свежо и радостно подхватил мотылька и... вынес в открытое окно. Боги смотрели ему вслед, один, сидя за столиком, другой, стоя у окна.
-- Он - Я, - сказал первый...
...Очарованный белым восходом снова и снова он приближался к этому источнику, к этой бесконечной стихии жизни... Снова и снова Что-то невидимое, жесткое, отбрасывало его назад и, казалось, в нем, в его стремлении идти к свету, все более и более разгоралось простое желание - Быть. В нем говорило ощущение, что мир: осуществление и свобода, - принадлежат Кому-то или Чему-то невидимому, что присутствовало вокруг. И наверное даже не тому жесткому и мифическому сопротивлению, которое он сейчас испытывал, а Чему-то, что есть в нем самом, что всегда есть его реальность и что зовет и манит в бесконечную даль и обитель, где исполняеются все желания и мечты. Оно всегда вокруг, где бы он ни находился. Бывает, притаившись в лесу в зарослях кустарника или в кронах деревьев, или в реке, в едва заметном шопоте листьев, сдерживая дыхание, в едва уловимом шелесте волн друг о друга, оно напоминает о своем присутствии, или же где-то высоко в небе, мягко выглядывая из-за пушистых и бархатных облаков тихой и прозрачной улыбкой; везде-везде, куда бы ни обращался его взгляд - оно рождало в его душе, порой смутное и неосознанное, а порой светлое и наполненное стремлением чувство к тому, что есть свет и свобода, к тому, что невинно и само по себе наполняет его осознанием бытия и заставляет желать обладания всем этим бесконечным пространством, всей этой безграничностью и свободой.
"Он - Я", - донеслось из какого-то другого мира - перемешанных света, сил и теней, и какая-то невидимая Сила подхватила его и понесла, понесла, понесла в безграничную свежесть, в бесконечность запахов, в океан легкости, заботы и любви...
Мелькают, мерцают, останавливаются. Видны -- нарисованы, или как? Первые цветы, первые звуки флейты, первые девственные голоса наполняют. Мир вдруг открылся безбрежностью и вернулся единым. Слышны колокола первых и надгробные речи последних. Известия тысяч и хородные пророчества единиц. Для чего вопием, вопиют? Просто, жизнь... Абстрактная. Какую хотели? Голоса... А какую? Птица над... Только расцвело... Родился Я... А уже пляшут волки и вороны, голодные старухи и худеющая ребятня /Радио/ с рогатками или рогатинами. Отсюда не видно /Телевидение/.
Эй, птица над собором, в котором поют псалмы последние, а первые тем временем думают за кого голосовать и развлекаются с приезжими девушками. Если бы только с ними... /Радио, телевидение, "Санта Барбара"/. Течет река, родился Я. Течет, вдоль берегов - река жизни. Первые очумелые зрачки последних прихожан плывут, не тонут и не знают как и в какую лодку забраться... чтобы не утонуть... Да кто и когда им сказал, что они могут утонуть? Горят огнем - пылают, пламенеют надеждой и ожиданием встречи. Встречи с чем? А кого выберут. Выборы, выборы, выборы... Пожелаем им -- выбрать...
А он родился во сне и для сна или... и когда еще не было жизни. Или ее не было уже. Его ждали, очень, потому что хотелось открыть мир, познать новое, ту тайну мира, которая была заперта пять лет, а может пять тысяч таких неновых лет. Это чудо - рождение. Первое неуловимое, неоскверненное своим теплым теплом и дыханием прикасается к белому, несущему свет в этот темный коридор мира. Это чудо - когда глаза и взгляд неизвестного, но определенного тихим светом счастья ложаться на сердце, на руки, на грудь и на все - на все окружающее, существующее для тебя, для нас, для них. А когда вдруг услышишь - Услышишь! Первый звук, или крик, или слово, значит - да, свершено, Деяние, и чудо - пришла надежда...
"Быть может, само спасение".
Открытая книга давно, очень давно, лежит открытой. Прочинанная... или... С первой по тридцать третью. Открыт город новый -- мир -- каждому для того, чтобы любить и учиться у себя -- у жизни. Верно, верно, верно -- но слишком порой. А потом была слепая участь для всех, и долго -- две тысячи, а, может, двести двадцать две. Как знать, время играет в игры с теми, кто хочет играть по собственным правилам. Времени. Которого никогда нет. Не существует. Независимость душ -- просто любовь, просто жизнь.
Они бежали вместе, одной семьей, пели и плакали, любили и нет, но все одно, всегда прижимали к груди своей Начало, имя и Жизнь, которая знала их как своих детей... Когда были нарисованы первые цветы, когда первые звуки флейты, органа, первые девственные голоса наполнили и заполонили, когда мир открылся безбрежностью, и когда вернулся единым, тогда... Он - Я... Доносилось из другого мира. Словно ветер приносил и обдавал эхом его горячее сердце. Он - Я. Я - родился...
...Все это, однако, зажато в кулаке, между небом и землей. В кулаке первого немого или последнего блаженного, стоящего у храма, у его подножия и просящего и милости небеса. Весь мир: и боги, и рождения, и смерти, и воскрешения - все начала, в кулаке нищего настоящего, и пусть миллионы у него на счету в Швейцарском банке... Настоящая жизнь видится: звезды, мотыльки, любовь, лебеди или камни, метеориты навстречу или тени, где-то там, на самом дне узенькое отверстие, излучающее свет. Приближаешься - белый. А здесь: холодно, озноб, насморк и вопросы. Кто я - рыба, птица, капля, мотылек, бабочка? Человек?
-- Я отпустил его, - сказал некто, - сам. Взял за крылышки и выдворил в мир.В тот большой мир, куда он так рвался.
-- Счастливчик, - отозвался некто второй.
-- Кто?
-- Да он, конечно, и ты.
-- Я - да, Я не могу не Быть, а он...
-- Он ведь мог вырасти в Нечто Большее, например, птицу.
-- А разве он не вырос? Его заметили, и ты исправил его путь...
-- Да, - сказал некто первый. Стекло, дом - чужое, но хочется, чтобы они видели, ведь он всего лишь один из тысяч. Если видел бы он, остальные здесь на этом полу не оказались бы, - он указал рукой на мертвых бабочек, - они узнали бы путь.
-- А разве птицы не знают пути? Или реки могут ошибаться и впадать в другие моря, - возразил некто второй.
Но неужели виноват дом?
Дома, которые построили мы и наши... дела. Мы можем помочь всем...
Я - он. А остальное: стекло, камень -- дом, то, что удобно. И пиво отличное. На стадионе. Масса людей, праздно отдыхающих, жующих и пьющих. и заключающих пари -- с президентами. А на полу тысячи трупов, птиц, которые могли вырасти в нечто большее. Поэтому внизу -- там. где высохли источники, где на тысячи километров раскинулись скелеты и русла, где птицы и леса остались видны с голубых экранов, Я хочу спеть песню жизни и рассказать в ней о своем полете... Один из них, который поднял голову и увидел, сказал это. И еще у него был голос, который прозвучал... на сотни и тысячи километров и отозвался, и отозвался в каждом мотыльке, каждой птице, каждой травинке, каждом дереве, среди волн и среди народа на стадионе. Просто песня...
-- Ты думаешь, она еще нужна? - спросил второй Некто и указал вдаль рукой, - смотри.
Из серых глубин реки на пьющую антилопу внезапно наскочил, вметнув столбы и брызки воды, огромный крокодил, вцепившись в бедное животное и стиснув почти половину его туловища крепкими челюстями, и после некоторого безуспешного сопротивления утащившего бедолагу в свое мутное царство.
-- Их Бог выглядит именно так. Он зеленого цвета, он питается слабостью. А они - они хотят быть Богами...
Его голос словно застыл в синей и холодной прозрачности кафе. Скорее это было уже не кафе, и не кают-компания, и даже не стадион. Может быть, сквер, в котором все было увито плющом и виноградной лозой. Стойка бармена оказалась вовсе не стойкой, а деревянной пристройкой, на которой красовались экзотические цветы в ухоженных горшочках и вазах и которые источали неповторимый аромат, который был скорее иллюзией, сказкой - чем настоящим запахом цветов. Даже пиво, которое они пили, превратилось (или нет, оно всегда было) в виноградный сок. И все, все вокруг - музыка, заполнявшая пространство, мелодии дождя и ветра, переливы света, водопады и голоса птиц - все было очень красиво, настолько, насколько это может быть во сне очень-очень экзотическом цветном сне... Мертвые мотыльки... они всего лишь лепестки опавших роз - белых, желтых и красных, всего лишь лепестки. Бармен, а он уже был не бармен - Дирижер в ярко-зеленым фраке с черными окантовками манжетов и красным бантом на груди, вместо бабочки, ловко манипулировал цветами и запахами, мелодиями и светом, зажигая все новые и новые огни в разноцветном и многозвучном сказочном пространствве сквера. Блаженство нарастало с каждым его движением, с каждым его жестом. Но там, откуда белый свет попадал в сквер, у стен его, тихо кружась, осыпались лепестки роз - белых, желтых и красных. И даже они уже были не лепесками - а яркими и искристыми снежинками в этой многоликой фейерии блаженства...
Это дом - Голос словно ворвался из другого мира, из глубокой тихой дали, откуда-то оттуда, где я когда-то был, где жил и где чувствовал боль. Это просто дом. Он -просто Я, а мы - гости. Их много, и в каждом - Дирижер-мастер. Ты помнишь этот свет? Да. Мотылек. Я отпустил его.
Человеческая, очеловеченная жизнь со дна, тихо так, тихонько шепчет: когда видны звезды, когда живешь их полнотой... или просто, начав сначала: когда живешь полнотой и звезд тоже - тогда неважно, кто ты, и остается только знакомый пятак в знакомом кулаке знакомого нищего у основания и даже его счет в банке - всего лишь красота.
Импровизация на тему жизни.
И все же... Снова города и люди, открытые ворота, окна и двери, комнаты, свечи в подствечниках, тихий шелест листьев, будящих воспоминания о коротких мгновениях любви и детстве, когда под крыльями ангелов и своих родителей ты ощущал присутствие вечности. Море, море, море - пароходы, катера и лодки - бесконечные резиновые тела на песке, запах пива и креветок под шум набегающих на берег волн и жалобный крик чаек и еще, еще, еще - многое такое, что задевает струны...
И все же... Письма, книги, чай на столе в одной из таких комнат, и человек за столом, который слушает и слышит, смотрит и видит весь этот бесконечный мир, полный гармонии и любви. И еще помнит. Все те события и слова. произошедшие и сказанные "для" и "во Имя".
Милое, разное и очаровательное прошлое, которое всегда, всегда в этой жизни "во Имя", а всего остального в нем так мало...
И все же...
Возле этого сказочного берега слышна слава его поселенцев. Первым всегда нелегко, особенно, если им известно, кто они - зачем и куда прокладывают свой путь.
И все же...
Женский голос слышен через песню или через стихи, для них и для них же, в других ситуациях он грубеет и превращается в лучшем случае в сырую землю, а в худшем - в камень. Но все зависит от вас - первое, что вам нужно в данное время и час, все есть в ваших... глазах, словах, руках... И все же лучше не забывать о тишине. В ней все берет начало. Даже любовь. Музыка. Она - это музыка. Поэтому она лучше слышна в песнях и стихах.
И все же...
Города и люди -- открытые ворота, птицы, море, звуки, воспоминание, детские игры и взрослая жизнь, и ты, ты во всем изобилии красок и ритмов. Слышишь и видишь, потому что слушаешь и смотришь - тишину, в которой берет начало твоя песня, твое стихотворение и ты. Ты желаешь поделиться ею, потому что она для всех, как жизнь - для всех живущих. Мы можем не умирать... как нелегко об этом говорить...
И все же...
Мы можем не умирать. Потому что мы - Мы есть. И когда Мы - это действительно Мы - Мы можем не умирать. А Мы - это Тишина, Бессмертие, Амритам, Иисус Христос -- Вечный Свет Каждый и Все в Одном, и просто: Уметь побеждать себя - значит уметь любить, уметь прощать себя - значит уметь жить, уметь слушать себя - значит уметь желать: и жить, и любить - значит обладать в полной мере. Тем, что у тебя есть, тем, что было и что будет...
И все же...
Вокруг снова льется музыка - шелестят листья деревьев, парки, каштаны, зветущая ребятня, загорелые портовые краны - и все это то, самый южный, самый северный, самый западный и самый восточный - любимый город - в котором все это и еще многое, многое, многое и произошло. Падение и вздет... Птицы, птицы: птица - камнем в закате солнца в надежде вернуться утром на рассвете в облике птицы. Помнишь? Камни падали в далекий юго-восток: Кто-то однажды подарил мне жизнь, а я надеялся и ждал, что они, мои милые птицы, подарят мне свободу, я спросил: (как я хотел, мечтал, умолял) возьмите меня с собою, и случилось чудо - они взяли, взяли! Я здесь и сейчас живу и благодарен, и я здесь и сейчас помню, кто они, и знаю, что я один из них, здесь и сейчас, раз и навсегда... А ты - помнишь? Тот ветер, который носил из стороны в сторону, раскачивая мой корабль, который мог быть попутным, но мог быт и встречным - холодным и злым препятствием для моей белой-белой, для ее полета? Но я здесь и сейчас благодарен и ему за то, что он обветрил мое лицо, обточил мое оперение, сделал зоркими мои глаза и чутким мое сердце, теперь мне, живущему ныне, не страшны перемены и перепады, невзгоды и разочарования - их просто нет, потому что есть большое и чуткое сердце, которое бьется в унисон со всей стаей, всем градом камней, и летит с ней к свету и теплу, в котором и есть То Нечто, ради чего все это, все, что есть, все, что было и что будет и еще многое, многое, многое... И еще помнишь? Воплощение волка, который прошел путь смерти, путь любви и познал вкус бесконечного, от которого никогда не отречься, потому что это вкус блаженства, вкус бессмертия. Просто Быть - это вкус Истины. И даже в запахе Смерти есть этот вкус, и даже в смерти любовь никогда не теряет своих детей. Будь то волк, человек или просто птица, у всех есть эта великая связь. Слышишь?
И все же...
От нуля до единицы огромное расстояние, если идти пешком, не лучше ли использовать технику и достижения. У всех есть это выбор. Человек его заслужил. Слышишь? Но Просто Будь.
И все же: Эпилог - И все же...
Штрихи на камнях оставил ветер. Дыхание тишины - в каждом взмахе белых крыльев Вселенной, в каждой новой песне ветра, в свободном полете птиц звучит Свет и слышится Любовь. И каждый, любой, кто бы он ни был, зверь, человек или птицы, читая эти надписи на камнях, осознает: Бог никогда не оставляет своих детей, и если даже камню нет покоя от Его Любви - что же есть смерть и есть ли она вообще? Если любовь не теряет нас никогда? Мы возвращаемся всегда, когда устаем придумывать себе смерть, когда устаем бороться с твоей Любовью, со своей жизнью и бессмертием. А Ты всегда ждешь, Ты всегда прощаешь, Ты всегда Есть, даже если мы превращаемся в камень - Ты зовешь и Любишь. Безграничность Твоей любви, позволившей нам иметь такой выбор, и Безграничность Твоего Разума, не оставляющего нам никакого выбора, говорит, говорит через все, все, все, что нас окружает в настоящем, прошлом и будущем: Всегда Будь и Иди. Жду. А у нас всегда остается -
И все же...
теплый и ласковый недостаток безграничной Отцовской Любви.
Ключи
Тот, кто любит этот мир, получает все его мучительные боли: мир бросает в него всю грязь, уродство, мерзость и нечистоту... И все же... Только тот, кто любит этот мир, - маршируют вперед, вверх, к солнцу, - неся ношу всего мира и в конце его бесчисленных побед, бесчисленной радости он приходит и становится у стоп Настоящего, в голове у Вечности, обретая Бессмертие...
Там, за линией серой косы, за безголосыми и зыбучими символами,
Там, за бескрайними пределами, у которых уже нет дыхания,
Там, где было обретено и утеряно,
Там, где и рай, и ад сливаются в одно, где живые обрящут, а мертвые оживут,
Там, в краю песен и восторгов, в краю лилий и изобилий, в краю, где превозданность сияет в вечной музыке неуловимых ветров,
Там, где вечные реки впадают в вечные моря, а бесконечные разливы цветов и лугов переполняют земные просторы,
Там, где люется благоухание весенних красок и струятся нежные звуки самых чистых истоков,
Там, где Я когда-то был, куда лечу и веду мой корабль,
Там, где слово, слово и слово давно говорит и слышимо,
Там, где всякая тварь проснулась и пользуется уважением,
Там, где уготовано место всем принцессам, принцам, королевам и королям,
Там, где есть только свет и все тернии - только ложе для влюбленных и для их радости
Там, где короли и государства, театры и актеры, рыцари и шуты, земледельцы и портные - и просто те, которых не счесть, поют одну песню - не знают слез утрат и горечи разлук,
Там, где все они уже были когда-то и куда все они идут и идут,
Там - восходит Солнце Победы, и первые его лучи уже греют многие души незаметно, неотвратимо, и где можно наверное узнать: "Мы обречены на любовь",
Там горит костер Вечности.
Только там слышны самые первые песни, видны самые лучшые роли, ощутимы и наполняют ароматом самой нежной и ласковой зари, робкие и нежные прикосновения света,
Только там волнения сердца созвучны, сопричасны волнению ветров.
Только там дыхание не означает дышать, оно просто есть, как если вдруг осознаешь себя воздухом, водой, землей, стихией.
Только там за линией серой косы, за безголосыми и зыбучими Символами, за вечно меняющимися цветами, словами, звуками, картинами, днями, машинами, людьми, государствами, философиями. столетьями, эрами и религиями,
Только там живет настоящее: вода - огонь - воздух - источник всего, всего, что перечислено и нет, что реально и не очень, что считается падшим и что превозносится до небес, -
Только там, в той точке света, не подвласной ни времени, ни пространству, порой рождаются слова, которые прорывая все оболочки слабостей, грехов, раскаяний, раздумий и сомнений, спадают с горячих уст чистым и тихим светом: рушатся скалы, горы в трепете, земля в судорогах, воздух накалился докрасна, натянулся как тетива лука.
Господи! Отпусти нас, чтобы мы могли пойти в свои места и найти там свои души... Аминь. Забил родник.
Тайна на дне. Протяни руку в этом холодном и чистом пространстве, и ты дотронишься до нее, чтобы заключить в себе то, что, кажется, потерял когда-то...
А может - это просто нескромные крики чаек заставляют вспоминать дна, наполненные бесконечной радостью, весной и любовью...
Безотчетно, безвозмездно, бескомпромиссно - безо всего того, что стало прилагательным к существующему, и тогда, и тогда...
Прилагательное стало существительным? Это скрытая тайна, далеко-далеко в горах зарытая в снежной седой бороде могучего великана, который создал Вселенную и нечаянно населил ее существами, превратившимися в людей, оживет, наконец, в песнях, гимнах и сказаниях. Последняя формула, последней любви.
Но остается всегда озеро, прозрачное, синеокое, глубокое-глубокое, исполненное чистотой и знанием всего, что его окружает, и всего, что в нем отражается и днем, и ночью. И на дне его хранится именно тот ключ именно от того царства, которое все мы так давно ищем, свой поиск передавая по наследству из века в век. Ручей наполняет озеро, его бесконечность. Он его жизнь. Вечная. Просто ручей.
А на дне - все разбитые и утонувшие корабли, дома, мечты, двери, велосипеды и ключи, все погибшие рыбы и звери - их скелеты, останки людей - черепа и золотые украшения, кольца, браслеты, зубы, костыли и коронки, все, все зловонные места, над которыми колышатся знамена растления и ужаса, все исчезнувшие города, храмы, мосты, все реки, моря, океаны, наполненные нефтью и кислотой, весь пенопласт и леллулоид, весь вторчермет и вся виртуально-компьютерная реальность - все, все это - вся земля согрета одной любовью, одним Солнцем, имя которому Свет.
И еще есть тайна...
Он еще бежит... Ступень за ступенью движется, шепчет, поет, вибрирует, ласкает слух - ступень за ступенью вниз к земле - напоить жаждущих - а ведь жаждут, ох как жаждут! Кто ты? Откуда? - Спрашивают - Тишина в ответ и ... Ступень за ступенью движется, шепчет, поет, струится. Не удержать. Не вместить всю. Всю полностью. Всегда стремится к земле. Напоить жаждущих и ждущих. Последняя ступень и первая, последняя и первая. Сколько их? Даже грязная, нечистая - желанна. А чистая...
Где-то там, за дальним перевалом, когда еще никого не было на земле, тихий свет проник на самое дно прозразного горного озера и оставил там ключик, золотой, каким был сам, и когда пришло время, и воды озера наполнили моря и океаны, ключик заговорил, заговорил, заговорил, - запел свою чистую звенящую песню, которая неистощима, как ее отец - свет.
Сколько их, сколько, сколько? Ступеней... Ты уходишь и приходишь, уходишь и приходишь. Зачем? Спрашивают и жаждут, спрашивают и жаждут. А еще сколько ступеней?.. Даже нечистая желанна... потому что жажда. Первая и последняя - сос ступени на ступень. Начало и конец. Глядишь, и над всей землей - ранним туманным утром, когда тишина еще не успела спеть свою песню, а солнце еще не успело осознать своего величия, когда благоухающий первозданный аромат упоенной природы вдруг встрепенется, качнется, вздрогнет - глядишь, ключик, ключ мелькнул - тот самый. Слышен был его голос. Прежний. Значит еще бежит.
ДЕЙСТВИЕ
На берегу сидит ребенок и достраивает город из песка. На противоположном берегу Голгофа. На сцене собрались все.
Ребенок: Лед на сердце это плохо...
Вот здесь. Здесь будут жить люди.
Так было всегда...
У них у всех были игрушки: у девченок
куклы и цветные ленты, у мальчишек -
пистолеты и шпаги.
И они играли друг с другом в настоящую
взрослую жизнь... В этих делах они жили,
а в этом (вставляет в башенку деревянный
крестик)в этом они лечились от своих
болезней и прятались от чужих...
Ну вот и все... А это (встает, расстегивает
штаны и начинает писять на свое творение).
А это дождь, который идет с неба.
А еще я умею летать.
(Разгоняется и прыгает в воду).
Голгофа. Толпа народа. Все шумят, смотрят на противоположный берег и пьют из пустых бокалов. На огромном кресте никого нет, только разорванная плащаница.
Мать: Он вернется... Он обещал вернуться и вернется.
(Смотрит на противоположный берег, на воду озера, поднимает пустой бокал):
За радость!
Вел.Каган: И за Поднебесную, в которой нет смерти.
(Поднимает пустой бокал):
За радость!
Монах старший - смотрит на гладь озера и повторяет:
Я пьян, я пьян, я пьян... радостью...
Мы все думали, что это смерть. А это жизнь!
Монах младший и ребенок смотрят на противоположный берег, там над городом потоки воздуха несут по небу облака причудливых форм.
Ребенок: Сейчас пойдет дождь, он напоит всех.
Это город, в котором нет теней.
Монах младший: Нет, небо не предвещает дождя.
И все пьют из пустых бокалов. (Указывает рукой на крест).
Все вокруг кричат, шумят, чокаются, но то и дело поглядывают на город, на гладь озера и на небо.
Девушки начинают петь, мелодия пронзает душу радостью и светом, у них в руках свечи и пустые бокалы.
Ребенок: Сейчас пойдет дождь. Пришло время... Скоро на земле вырастут цветы, конфеты и красивые дома, в которых будут жить красивые люди...
Начинает накрапывать дождь. Все начинают еще больше оживляться и кричать:
Дождь, дождь - пошел дождь!
Вел.Каган: Смотрите! Он красного цвета. С неба идет кровь.
Небо исходит кровью жизнь. Вечной жизни.
Горько!
Обнимает своих жен - девушек со свечами и бокалами.
Монгол: Кровь! Кровь! С неба идет кровь!
Все в крови. Наконец-то я утолю жижду!
Подставляет под дождь свой бокал.
Дождь все усиливается, ветер крепчает, раскаты грома, сверкание молний.
Монах ст.: Это не кровь - это вино.
Священное вино... Господи!
Молится: Отче наш!
Иже еси на Небеси!
Да светится Имя Твое!
Да прийдет Царствие Твое!
Да будет Воля Твоя!
Як на небе, так и на земли!..
Под крестом спит человек в дорогом, но поношенном и изрядно потрепанном костюме черного цвета. Капли дождя попадают ему на лицо. Он морщится, просыпается, открыв глаза, медленно приподнимает голову. Принюхивается, потом слизывает несколько капель с руки, подставляет ладони к дождю, наполняет, потом подносит их к своему рту и жадно выпивает содержимое и, причмокнув, произносит
Неизвестный: У-у! Это похоже на хорошее (французское) вино начала века. Если бы к нему еще сырных палочек и хорошего шоколада, можно считать (оглядывает происходящее вокруг), можно считать, что мы все тут нашли, что искали!
Дождь постепенно заканчивается, трансформируясь в хлебные хлопья. Все смеются и поют. Вокруг сосуды, наполненные вином, столы, заполненные различными яствами. Ветер разносит хлебные хлопья по всей земле. Гроза заканчивается, гром стихает. Каган в окружении девушек (своих жен) пьет вино и ест хлеб прямо с земли. Монахи и ребенок играют в подкидного и смеются. Мать рядом с ними танцует эвритмический танец. Юноша и девушка целуются. Монгол танцует гопака. Неизвестный тем временем ручной пилой подпиливает огромный крест. Со стороны города появляются первые лучи солнца...
Неизвестный: Пусть так будет всегда.
Пусть так будет...
Они собрали со всей земли осколки грааля
и наполнили Его... Они пьют из Него...
Крест падает. Над городом встает Солнце, над озером появляется ветер и всадник на белом коне. Все и вся на мгновение застывает. Лучи солнца падают на их лица и одежду, наполняя их светом. У Всадника всем знакомое, строгое и доброе лицо, от которого невозможно оторвать взгляд. Он поднимает кубок и проникновенным голосом произносит:
За вашу радость!
Все оживляются снова, его узнают и со всех сторон доносится:
Иди к нам, к нам,
Будь с нами, с нами, с нами, с нами ...
Занавес
Лабиринт
Все началось в настоящем. Сию минуту, сию секунду, сей час.
Дым вошел в лабиринт, который моментально превратил его в человека. Но Дым еще не знал об этом. Он не смотрелся в зеркало. Никогда. Просто до сей поры он и не предполагал, что существуют зеркала. Как странно, но что-то иное, не похожее ни на него, ни на зеркало, образовалось рядом.
"Дымка", - подумал Дым
и когда он так подумал - это нечто превратилось в хрупкое, нежное созданье, которое, многозначительно посмотрев ему в глаза, принялось обследовать окружающее пространство - при этом непрестанно требуя ответов от его вечно дышащей, бурлящей глубины, которая знает все.
"Какая любознательная и беспокойная", - подумал Дым.
И вдруг произнес вслух:
"Надо бы все организовать и упорядочить - иначе..."
"Иначе что?" - тоже вслух спросила Дымка.
"Иначе нам не выйти из этого лабиринта".
"Но мы же птицы, или облака, или лучи света, - почему не выйти?"
"Потому что мы вошли. Потому что у лабиринтов есть правила".
"А разве нельзя стать морем и выйти из берегов, или деревом, чтобы вырасти к солнцу?"
"Можно, если дойти до конца".
"Зачем идти до конца?"
"Чтобы идти. Чтобы знать. Чтобы увидеть весь путь".
"А нельзя ли стать звездой и увидеть весь путь сверху?"
"Можно, но вначале надо пройти весь лабиринт".
"Зачем?"
"Затем, что есть долг".
"Что это?"
"Это обет".
"Обет чему?"
"Обет верности, обет самому себе и лабиринту",
"Зачем, ведь это глупо!"
"Ты не можешь понять, потому что, когда я пришел и вошел сюда, тебя еще не было - ты еще не случилась".
"Где же я была?"
"Во мне. Я позвал, и ты пришла. Я - это ты".
"Я - это ты?"
"Да, часть меня. Самая необыкновенная и необходимая".
"Зачем же ты позвал меня?"
"Чтобы идти".
"Зачем? Зачем ты идешь, заходишь и лишь потом зовешь?"
"Затем, чтобы жить и чтобы ты была нужна. Чтобы ты украшала мой путь и хранила мое сердце, затем, чтобы мы вышли. Чтобы ты поняла, зачем я иду - суть моего обета, и почему я вошел без тебя, а я наконец увидел звезды и моря, птиц, облака, лучи света, весь свой путь и тебя, моя любовь, моя вечность, мой выход и вход - все, ради чего я живу".
"Если ты живешь ради меня, зачем тебе лабиринт, зачем тебе обет. Вот она - я. Возьми меня".
"Нет. Не могу".
"Почему?"
"Лабиринт не простит, и я не прощу, - родится вина".
"Что это - вина?"
"Вина - сестра смерти".
"Ты говоришь странные и непонятные слова - Вина, Смерть, - объясни мне, кто они".
"Они... Они тени, призраки, духи лабиринта. Они - это то, чего не существует. Они приходят только тогда, когда ты нарушил обет, когда ты сбился с пути; когда ты потерял верность себе, они приходят и занимают ее место..."
"И что потом, что дальше?"
"А потом только ты - самая необыкновенная и необходимая, самая-самая... - ради которой я живу, - можешь помочь мне: можешь исправить мой путь, если, конечно, будешь чувствовать, что нужна..."
"Но зачем же лабиринт, этот путь, верность, зачем столько сил, если все уже есть - вот я - пей из меня, отведай моих плодов, отдохни в тени моих ветвей - люби меня; я твоя жизнь, твоя мечта, свобода, альфа и омега, твой путь..."
"Да, да - ты права, мой путь - мой новый лабиринт, ведь лабиринт - это высохшее русло былой любви, - зачем тебе моя верность? Будь лучше нужной, необходимой, необыкновенной, способной исправлять. Зачем тебе обеты, зачем тебе то, от чего ты высыхаешь, чего не понимаешь. Ответить?
"Да".
"Я всегда иду твоим путем, я всегда хочу видеть тебя новой. Я всегда буду с тобой, даже если ты слепа, уродлива или мертва. Потому что ты - мой путь, мой обет, моя жизнь и моя смерть, и когда я обрету тебя полностью, не останется лабиринтов и обетов, дыма и пожаров, вопросов и ответов".
"А что останется?"
"Все".
Песня ветра.
"... иногда в бамбуковой роще в результате трения стволов бамбука друг о друга начинается пожар, но причиной его являются не деревья, а ветер, раскачивающий их..." (поэт Рик Веде)
Ветер, который продолжается только на поверхности и всюду, вокруг нас слышен. Но со дна морей и океанов, из тайных и далеких глубин синей бесконечности, видна истинная сущность того, что причиняет столько хлопот и раздумий, столько шатаний и невзгод, которые принимаются всерьез, и зачастую как причина проблем видится ветер...