• Аннотация:
  Предварительные мысли о разном. Синтез и анализ. Порядочность и процесс Моники Левински. Выписка из книги Аркадия Ровнера "Третья культура" о Галилее и возникновении мировоззрения Нового времени

1.

Назвав некое событие стихийным бедствием, ты получаешь право на привлечение к работе других людей.

2.

Почему бессмысленно обсуждать жизнь писателей?

Про одного говорят: такой высокий стиль, такая красота, и писал он это в высокого стиля уединении, высоким духом и самоочищением. Вот как здорово!

А про другого говорят: такой высокий стиль, такая красота, а автор — подлец последний, между пьянками писал романы и девкам подзаборным давал прочесть на потеху. Вот как здорово!

3.

(Бунин)

Вот я и понял, что значит "классическая литература", "русская классическая литература". Описание природы, состояний, мыслей. Нехитрое, но любовное. Художественное — ради самого себя. Не ради сюжета или будущего участия в нем. Просто так. Художник вырисовывает веточку за веточкой просто потому, что ему это нравится, веточки красивые, воздух приятен. Не ради концептуально-визуального взаимодействия с духовной монадой.

Этого мне сейчас и хочется — сидеть на одном месте и миллимметр за миллиметром писать полотно мира, что на расстоянии вытянутой руки.

4.

Страшный Суд и разделение людей на тех и этих.

Кибернетики говорят, что все эволюции подобны, в частности, что социальная эволюция подобна биологической, технологической, химической и так далее.

В живом организме клетки разделены на 1) рабочие, низшие, занятые потреблением и производством, и 2) нервные, только передающие и испускающие сигналы. Причем, они существуют в жесткой схеме, где у каждого вида клеток свои функции, и никто не говорит о равенстве и демократии. А амебы одноклеточные все равны, никакого разделения. Так и люди, клетки социального организма, будут разделены.

Видение будущего ада и рая — это грандиозное предчувствие человечеством этого будущего разделения. Это и есть новый порядок, и именно ради такого порядка души будут поделены, а не ради высшей справедливости. Также верно, что это происходит не с каждой душой после смерти, а будет потом, когда все человечество будет готово стать супер-организмом. Память предыдущиих уровней эволюции заложила в человеческие души этот Страшный Суд.

Вопрос. Проблема масштабирования. Мы знаем, как масштабирован материальный мир — организм живет своей жизнью и состоит из клеток, которые живут своей жизнью и состоят из молекул, которые... и так далее. Мы представляем себе, как это все обобщается. В этом смысле, все клетки в мире эквивалентны, но некоторые из них собраны в организмы.

А с духовной компонентой? Организм — воплощение души. А клетки, из которых он состоит — воплощают ли что-то духовное каждая клетка в отдельности? Ведь каждая из них — это тоже самостоятельный организм.

5.

На балконе напротив бабушка по утрам обходит все свои цветы и с ними здоровается.

6.

Этот материал можно попытаться структурировать иерархически или гипертекстно. Но в этом есть своя порочность — он может перестать жить, и из живого мяса превратиться в гору полиэтиленовых упаковок.

Есть вещи, которые автоматически структурированы, например, время. Если расположить письма Фридл в том порядке, в каком они были написаны, то это уже будет история, осмысленная упорядоченность. А уж на категории разбить — в мозгу есть для этого механизмы.

Хотя, с другой стороны, полезно и приятно что-нибудь поструктурировать. Важно только не ставить своей целью какой-то конкретный результат.

Скажем, почему писать в тетрадку приятнее, чем в файл? В файле больше свободы, которая пока совершенно не нужна. Там можно вставлять в середину и править написанное. Но подобные действия разрушают живую, еще не родившуюся толком ткань текста. Она должна расти строчка за строчкой, как гряда кораллов, как кусок полотна в ткацком станке. Потом готовый текст можно резать и изменять.

Здесь все тот же принцип — живые вещи имеют свои собственные законы роста, и чтоб эти вещи появлялись, они должны расти по этим законам. Есть много вещей, которые наши технологии могут только обрабатывать, видоизменять, но никак не создавать. Скажем, еда. Вся пишевая промышленность, честь ей и хвала, на самом-то деле ничего не производит, а только перерабатывает продукцию той огромной промышленности, что постоянно работает в земле на солнечной энергии.

То же и с текстами. Современная технология может очень сильно помочь в чтении, анализе, обработке, понимании текста (и то не всегда) и даже в подготовке материала. Но все же ткань текста должна быть написана вручную по законам текста. Землю можно удобрять, сорняки полоть, плоды потом собирать, сортировать и мариновать, но никуда не уйдешь от этого тихого незаметного и для нас совершенно бесплатного процесса, когда из текучей воды и прозрачного воздуха вдруг получается большой плотный красный помидор.

7.

Я хочу писать все это, но боюсь убить мысль. Не знаю, зачем писать. Я не хочу реализовать ничего, не хочу оставить детям. Может быть, хочу самому себе записать, чтоб не забыть и использовать потом. А может быть, мне просто нравится водить ручкой по бумаге.

Кажется, что писанина бессмысленна. Ведь это же банально! Кому это нужно будет, хоть и через десять лет?

Ну хорошо, через десять лет я до того же самого опять дойду в размышлениях, потом посмотрю в тетрадку, узнаю, что знал это уже десять лет назад, и скажу: "Вот какой я балбес!" Такое уже бывало неоднократно. Надо сразу реализовывать, но как? Где взять время?

8.

Живет слепой человек, кроме того он глух, парализован и нем. Общается с миром с помощью ручки и бумаги. Он закрыт, спрятан в своей темной комнате, ничего не слышит и не видит из окружающего мира. Что он там напишет? Какой роман?

Сережина подруга Батья говорит, что видела двух слепых, которые отказались от возможности вернуть зрение. Видно, их мир не так уж плох.

(здесь я начал писать с закрытыми глазами)

Сначала надо договориться о средствах связи с миром. Например, чтоб строчки не налезали одна на другую. Писать я уже научился — это большой плюс.

... Большой круг. Почему-то это первая вещ ...

Во дела! Основная проблема — я не могу прочесть то, что только что написал, чтоб подумать и писать дальше. Да-а. Лучше все-таки уметь говорить. Собственные сказанные слова еще звучат какое-то время в голове, так что не теряются. Хотя, нет — дело не в том. Просто речь идет гораздо быстрее, чем письмо. Она почти синхронна с мыслями. Поэтому не нужно ничего запоминать — все мысли сразу и говоришь. А когда пишешь, то запоминаешь, придерживаешь мысль, пока допишешь слово. И чтоб двигаться дальше, нужно посмотреть в начало предложения, чтоб вспомнить, о чем была мысль.

9.

Именно так оно и есть. Зло — точнее, то, что мы воспринимаем, как Зло — это разделение того, что не нужно разделять. И глупость — это тоже разделение.

Американцы пытаются разделить понятие "порядочность" на составляющие — не лги, не прелюбодей, и т.д., и на каждую составляющую хотят установить консенсус и затем закон. Это и ведет к описанной одним философом заорганизованной демократии.

Если рассматривать дело Клинтона и Моники Левински целиком, не раскладывая на куски — кто что сказал, и кто что сделал — это элементарная ловля человека на слове. Измена жене — дело хоть и не совсем благородное, но уж никак не уголовно наказуемое. Спрашивать человека, с кем и когда он спал, всерьез может только жена — остальным до этого дела нет. Все остальные могут это только обсуждать по-дружески, в шутку. Соответственно, и ответ не может воприниматься серьезно. Но Клинтона на этом ответе поймали. Ведь его обвиняют не в том, что он спал с Моникой Левински, а в том, что на первом процессе сказал, что не спал, а теперь нашлись факты, что спал. Судят как бы за обман суда. Но ловля на слове — самое низкое оружие. Порядочный человек не будет этим заниматься, а вот буква закона вполне может за это зацепиться. Фактически нынешняя ситуация в Америке подобна культу личности в России. Там человека могли поймать на слове нелояльности режиму, здесь с тем же успехом могут поймать на нелояльности устоявшимся законам.

Проблема в законах — если они основываются не на цельном ощущении человеческой порядочности, то они ложные, они ведут к непредсказуемым результатам. В старом испытанном цельном понятии "порядочность" все его компоненты — не лги, не прелюбодей... — выдержаны в точных дозах и соотношениях, которые именно и создавали традиционную нравственность. Если теперь брать эти компоненты по отдельности и требовать их максимализации — не лги никогда, не прелюбодей никогда — то этот баланс нарушается.

Как и при культе личности, человек начинает бояться проявлять нормальные человеческие чувства. В целом эти чувства не составляют преступления, но за какую-то их часть его могу привлечь к ответу. Интересно, что в последние годы Америка постоянно транслирует на весь мир показательные процессы, отнюдь не способствующие укреплению ее репутации. Один английский адвокат так это и прокомментировал по телеку, повторив фразу одного из судей за кадром клинтоновского допроса: "This is silly. Это глупо".

10.

Есть эксперимент — электрон летит через две дырки. Сначала через одну, затем через другую. Но если закрыть вторую, то он застрянет в первой. Почему? Потому что электрон — это не только частица, но и волна. Она существует везде, так что чувствует вторую дырку еще до того, как "частица" пролетит сквозь первую.

Вот жизнь электрона: как частица, он летит равномерно от точки к точке. Но осознав себя волной, он понимает, что в той или иной мере присутствует во всем пространстве. И что взаимодействует с другими частицами не только когда столкнется с ними в лоб, а задолго до этого и много после этого. "До" и "после" здесь — это пространственные термины. За много километров до, и через много километров после.

Пространство электрона — это время человека. Частица — это тело, волна — душа. Материалист думает, что он частица, физическое тело, которое движется по времени прямо от точки к точке, и что взаимодействует с другими, только физически с ними сталкиваясь.

Если человек представит себя волной-душой, размазанной по времени так же, как электрон размазан по пространству — то поймет, что взаимодействует с другими задолго до встречи на тротуаре.

11.

Аркадий Ровнер. "Третья культура"

стр. 299

На вопрос, каково идеальное общественное устройство, я бы ответил словами великого греческого законодателя Солона: "Для кого?" В России, например, идеальным был строй, который произвел Державина, Баратынского, Толстого и К. Леонтьева, Гоголя и Блока. Ибо, "по делам их судите их".

стр. 202

"Я утверждаю, что человеческий разум познает некоторые истины столь совершенно и с такой абсолютной достоверностью, какую имеет сама природа. Таковы чисто математические науки, геометрия и арифметика, хотя Божественный разум знает в них бесконечно больше истин, ибо объемлет их все. Но в тех немногих, которые постиг человеческий разум, я думаю, его познание по объективной достоверности равно Божественному, ибо оно приходит к пониманию необходимости, а высшей степени достоверности не существует" — эти слова Галилея лежат в основе классического европеизма, эпохи, завершающейся на наших глазах.

До сих пор мы во власти ее идей, ставящих беспристрастное знание превыше всего. Все наше достоинство — в знании; в нем нравственность и наша сила. Все может быть познано — измерено и определено. Сначала качественно определено, а затем измерено, загнано в строгие формулы, подвластные одному лишь разуму. Разум делает человека хозяином всех возможных миров, ставит его наравне с Богом. Глубокого очарования полно для нас и духовное кредо Средневековья. Очищенное от исторических искажений, оно встает перед нами во всей своей глубинной силе и красоте. Вслушаемся в него: Логос, основной принцип миросоздания, принял форму человека, претерпел страшнейшие из земных мук и вышел из всего этого победителем: злейшие враги человека — грех и смерть — могут быть попраны. Все в воле Божьей, и — с нами Бог.

"Говорю вам тайну: не все мы умрем, но все изменимся вдруг, в мгновенье ока, при последней трубе; ибо вострубит, и мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся..."

Перед нами два кредо, две очевидности. Между ними нет компромисса, нет логического перехода. У них нет и не может быть логических обоснований.

Галилей находится в хаосе онтологически неупорядоченной Вселенной, он отвергает бывшую очевидность, он прозревает будущую очевидность, он творит ее всей своей жизнью.

Очевидности Средневековья и Нового времени опираются на авторитеты великих провозвестников, на отработанные системы понятий, на почти единодушное согласие и сочувствие современников. Галилей идет вразрез с авторитетами своей эпохи, с ее понятийным аппаратом, с интересами ее духовных лидеров. Галилей хотел изложить и обосновать гелиоцентрическую систему с помощью самых простых конструкций. Простота системы Коперника кажется ему аргументом в пользу гелиоцентризма. Не стоит, однако, придавать слову "простота" слишком простой смысл. Сейчас мысленные эксперименты и кинетические схемы Галилея кажутся простыми в самом общезначимом и абсолютном смысле, простыми независимо от мировоззрения, навыков и традиций читателя "Диалога". В XVII веке все было иначе. Количественно-математическая тенденция казалась в высшей степени искусственной, дискредитация непосредственного опыта и доверие к мысленным экспериментам выглядели произвольными и странными...

Существует мнение, что каждая духовная волна все ближе приближает нас к берегу объективности, что европейская культура XIX века ближе, чем Средневековье, подступает к последним тайнам реальности. Однако, более вероятным представляется взгляд, согласно которому все духовные реки стремятся к одному океану с разных сторон, и каждая из них несет в себе неповторимую прелесть оставленных позади ландшафтов.

Галилей был в начале новой волны; чтоб толкнуть ее, нужен был сгусток духовной энергии, чтоб дать направление, нужен был свободный выбор существенного. То, как это совершается, представляет из себя одну из глубочайших и удивительных тайн реальности.

Отткуда черпает творец уверенность и силу для такого точка? На что опирается он, где находит сочувствие и защиту? Какое кредо, какие догматы лежат в основании творчества?

Сочувствие толпы придет много позже, универсальные системы догматов тоже в будущем, а пока рождается очевидность, не видимая еще никому, имеющая одну только психологическую, эстетическую и, возможно, этическую достоверность.

Отсюда незащищенность, уязвимость ее перед лицом уверенного в себе прошлого и еще более уверенного будущего. Отсюда своеобразие строя творчества и борьбы, непонятое многими современниками и последователями Галилея.

"Представляется ошибочной его манера постоянно отклоняться и не задерживаться на исчерпывающем изложении предмета; это показывает, что он совсем не склонен к систематическим исследованиям, и что, не вдаваясь в первооснову природы, он ищет лишь причины некоторых частных явлений, т.е. воздвигает постройку без фундамента", — пишет о Галилее Декарт в письме Мерсенну.

А вот что пишет о нем А. Эйнштейн:

"Что касается Галилея, я представлял себе его иным. Нельзя сомневаться в том, что он страстно добивался истины — больше, чем кто-либо другой. Но трудно понять, почему зрелый человек видит смысл в воссоединении найденной истины с мыслями поверхностной толпы, запутавшейся в мелочных интересах. Неужели такая задача была для него важна настолько, чтобы отдать ей последние годы жизни. Он без особой нужды отправлялся в Рим, чтобы драться там с духовенством и политиками. Такая картина не отвечает моему представлению о внутренней независимости старого Галилея. Не могу себе представить, чтобы я, например, предпринял нечто подобное, чтоб отстаивать теорию относительности. Я бы подумал: истина куда сильнее меня, и мне бы показалось смешным донкихотством защищать ее мечом, оседлав Россинанта..."

Каждым образом, каждой фразой, каждой поездкой в Рим завоевывает Галилей признание своих идей. Он не столько убеждает читателя, сколько пробуждает в нем новые чувства и новые мысли, достаточно смутные, но достаточно интенсивные. Тут мало одной только логики, важнее оказывается интимная простота изложения, ирония, пафос, литературный вкус. Слишком велика и трудна стоящая перед Галилеем задача, чтоб ее можно было решить ограниченным набором средств.

То, что Декарт и Эйнштейн расценивали как отклонение от главной задачи мыслителя — систематического познания — поездки, полемика, литературные отступления, — все это служило не академическим, но оттого не менее важным целям.

Галилей был ученым и в то же время духовным вождем, провозвестником эры духовной гегемонии науки. До Галилея в истории человечества не было подобного прецендента; в духовной жизни лидерствовали религия и философия, и реформаторами в области духа были обычно боги или философы. Пропагандистские турне, полемические приемы и литературные отступления (вспомним Платона, Иисуса и Магомета) считались обычными средствами решения их специфических задач.

Как ученый Галилей аппелировал к интеллекту, он требовал четкости и однозначности понятий, стремился к определенности логических построений. Как реформатор духа Галилей обращался к подсознанию, делал явным то, что прежде только угадывалось, намекал, внушал, будоражил и, наконец, ободрял тех, кого начинали мучить сомнения — такая задача требовала соответствующих средств; и тогда логические конструкции сменялись литературными реминисценциями, иронией, метафорами, колороистической образностью. Эти две грани не просто дополняли друг друга. Галилей был не просто ученым и духовным вождем, — именно как ученый он и был духовным вождем.

Начиная с Галилея, наука берет на себя ведущую роль в духовной истории человечества. Все другие грани духовного целого оказываются в конце концов отоброшенными на задний план. В наши дни нет уже такой области, которая бы не подверглась суду науки — даже идеология пытается быть научной.

Каким образом Галилей объединял в себе два, казалось бы, несовместимых стиля жизни и творчества? С одной стороны, от него требовалась семантическая однозначность, логическая строгость и беспристрастность, с другой — метафоричность и многозначность речи, стилистический колорит, полемический темперамент и личное обаяние.

Несоединимое органически соединялось в Галилее. Кажущаяся несовместимость форм выражения растворялась в мощном содержании его деятельности — создании и утверждении новой ценностной структуры, нового распределения ценностей современной эпохи.