Разбирал как-то вечером своего стола ящики,
Взял ворох бумаг, выкинуть прочь желая,
А мне вдруг оттуда: Я настоящая!
Не игрушечная! Живая!

Бог ты мой, это еще что за страсти?
Разгребаю пласты торопливо я,
А там - ну прямо младенчик крикливый и красный! -
Поэмка, крошечная и сопливая.

Ну что с тобой делать, печеное личико?
И отвратительное, и живое же!..
Положу на диване, гостей понакличу,
Полюбуйтесь, - скажу, - вот... лежит...

_____________________________________________
_____________________________________________


Милая!
Письмо из космоса пишет тебе
твой недостаточно сумасшедший:
одна нога покидает Тибет,
другую
с удовольствием
гложет 
шершень.
Все осы и пчелы моих стихов
так не нравятся новому северянину.
Вывожу их, выбрасываю, стираю ластиком,
но нет-нет да мелькнут - 
страхи неубираемы,
неумираемы.
Боль. Кнут.
Милая... Я помню наизусть твои губы,
не могу их вымолвить, но храню цепко.
не хочу, но молюсь, черный игумен
белой церкви.
Милая... Жить хочется очень сильно.
Хорохорюсь, июнюсь.
Но улыбка крива, по лицу пятна синие,
от дождей разлук гнию весь.
Не стану называть к дождям противовеса -
столько раз говорили, затаскано.
лучше буду веселый, крепкий, полезный -
надену-ка маску!

*****
Вычитав в день плохотворений до тыщи,
наевшись говна до душевной блевоты,
спрашиваю: вы зачем дегтем пишете
по медным сотам?!
Вам недостаточно мути и плесени
прошлого века?
Или охота по гладенькой лесенке,
в вечное въехать?
Не запрягайте - разлад с лошадями,
они сегодня не в том настроении,
везти не хотят - гляди, задавят
вас, недогении!
А кнута не хватит: у вятки с тяжеловозом
эстафеты оглоблю ахалтекинец
примет, ржаньем призывая в болото 
современной поэзии кинуться,
взбаламутить его, наделать брызгов,
расплескать из жижи все легкие фракции,
а кто останется - тот и неистов,
тот и поэт, нацело!
Искатели золота всех времен
промывали мозги породы тоннам
давайте так же искать серебро,
небось не утонем!

*****
Милая, как тебе мой колпак?
Не нов, поношен? Я знаю, знаю,
но уж больно не любит его толпа,
и на меня хорошо налезает,
так что я его день-другой поношу 
(больше не протяну без тебя),
пусть хоть напоследок скажут:
- шут!
- бестия!

*****
Бухнусь в болото поэтов в кавычках,
грязнящих астрал стихами об астрах,
боящихся крови, людской или бычьей,
нюхающих подобострастно
носки псевдомэтров, недопаяцев,
ровненьких, отмороженных.
Зубами голодными клац вам по яйцам -
зовите хоть мандавошкой!

Вот вы жадно пялитесь в свой телевизор,
грязный, как осенью дыра ноздревая,
и тащите оттуда пошлые визги,
настоящей любовью их называя.
Отстукивая реггей на барабанах лбов
в холодной от слез ночи,
ну как объяснить, что такое любовь,
вам, на зеркало привыкшим дрочить?

Вот вы пишете: "ночь, словно кофе черна",
а ведь кофе коричнев - откуда в ночи говенность?
Многострадальная груда камня - луна
у вас колобок либо блин - вы жрать неуемны,
словно только что из Поволжья,
и грезите лишь о мучном - ох, тише!
Не скальтесь беззубо! если и вошь я,
то все-таки - гордый хищник!
Яремы взгрызу вам, графоманово племя,
от поэзии вегетарьянцы!..

Чужих размеров нечаянный пленник
и танцев,
вдруг ощутив и на себе кавычки,
осекусь, смолкну,
закурю, буду слушать, как рожь колышет
твой 
голос звонкий.

*****
Милая,
бывают дни, когда я готов 
поиметь самую грязную женщину на Казанском вокзале, 
когда даже в негре преклонных годов 
я вижу объект половых притязаний.
Бывают недели, когда я пьян - 
ну, не то, чтоб в говно, но и не в меру.
Стою и хлещу за стаканом стакан - 
ахалтекинский мерин.
Бывает порой - и очень часто, 
когда я вылитый хам трамвайный, 
и ни мыло, ни абразивная паста 
не могут выдраить этот гальюн вербальный...

Бывает всякое. Но не было и быть не может,
чтобы я мог спокойно смотреть, как ты плачешь.
В искупленье отдам тебе все: зубы, кости и кожу, 
нервы, в клубочек смотанные, ноздри и пальцы.
Я врос в эту маску, она мне "обыденней буден",
и мой изначальный голос все тише, тише,
но если ты скажешь "устала" - сорву ее под ноги людям
и красным креслом замру пред тобой - садись же...