и на лавках, как на кониках, поскакали-понеслись...
Если бились до кровянки лбом об угол стола.
Если выставили танки ствол напротив ствола.
Если после третьей банки кровь как юшица текла
из сопаток из курносых по поверхности стекла...
- если в зеркале три рожи -
и одно торжество,
то не спрашивай: почто же
нет меж нами Его
* * * (НЕПРАВДА)
Сатана хохочет, а я плачу
В 2000-м году
спалил рыжий кочет
матушкину дачу
в отцовом шестисоточном саду.
За двадцать дней до этого
отец сказал ей вечером:
"ничего, ничего" - и отошёл.
- Над стрехой архангел
взвился в сумрак кречетом.
Под стрехой шуршали:
"хорошо, хорошо..."
За день - накануне -
ни с сего, ни с просыху -
я поехал в СНТ:
забрал мать и дочь - а ну их! -
аки посуху
по наитию в обход sentence
... Матушка перечила
на Святого Духа
за дачу больше, чем за мужа...
ах, мое ребячье, ею недолеченное
среднее ухо!..
- внутри болит больше, чем снаружи
* * * (Любовь на 604-м километре,
или "В запасе вечность из пяти полений...")
"Рано ещё, сыро ещё..." (Б.П)
Бился в тесной печурке огонь
в садовом домике в конце 80-х.
Над язычками тонкая ладонь -
и далеко до "мальчиков распятых".
Ты выходила в жаркие снега
и жажду щедрой горстью из сугроба
кормила. И соседская карга
подсматривала из повапленного гроба
сквозь щель в дощатой изгороди...
Но
молчали яблони, застыв в сквозной увечности.
И меркло золотистое вино
золою в четырех шагах до вечности.
В земном убогом тлеющем саду
нам ничего с тобой не обещали.
По стылым уголькам босой бреду
и бормочу: "Минуй нас пуще всех печалей..."
Но пламенеет за рекой закат
и электрички шастают по тверди
небес: мол, следующая - Райский Сад.
Не знаю, как кому - а мне до смерти.
До ближней из завьюженных околиц,
где нет уже вопроса:
"Поп, доколе?.."
где не пожалуешься в душегрейку Марковне:
"душно мне. Жарко мне..."
* * * (КАКОЕ, МИЛЫЕ, У НАС ТЫСЯЧЕЛЕТЬЕ НА ДВОРЕ)
Хлопает фортка туда и сюда:
то нараспашку, то наглухо внутрь.
Вместо стекла - слюдяная вода:
ни утереть и ни с локтя слизнуть.
Я и всегда-то был тут одинок -
нет, не в отчизне - в кухонной душе.
Рамы оконной крест огненно строг:
"Что вопрошаешь? - поздно уже."
(Крестовоздвиженская неделя Великого поста)
* * * ("И ныне отпущаеши...")
Пусто нам, Господь, с Тобой
в этих сумерках голодных.
С непокрытой головой
под дождём стоишь холодным.
И ступнями в желтизне
вешних вод стоишь босыми.
О войне и обо мне,
обо мне и моем сыне
думаешь, пока я тут,
спичкой чиркая сырою,
поджигаю, как редут,
сигаретку за второю
стопкой... Что ж. Я не ропщу.
Я ведь тоже понимаю.
И, конечно, отпущу
к тем, заждавшимся,
внимая
Слову, что кричит щенкам
над разводьем, словно цапли:
будет по седым щекам
течь как ледяные капли.
9 апреля 2021
* * * (ПАСТЕРНАК, или "Память о людях и лете")
"Трясёт - и не бьёт стекла!.."
И сказал Адам: "это не я - она!.."
И сказала Ева: "...ой, я - но оно само!.."
...И стоит средь зала наречённая мне жена.
И кружит вкруг неё колченогое трюмо.
- Сколько нынче здесь собралося у нас гостей!..
В их галдяще-птичьей, радужно-пёстрой толпе
не прижать нам с тобой в медленном танце костей -
тех, пустыней выбеленных - даденных мне и тебе.
На поверку наш рай - нами взрощенный тихий ад.
За окном - скамейка: там демона ждёт лилит...
- Вот уж как тут не уподобится: -"Нах!.. - ВСЕ В САД!!.."
А уж там Он, всемилостив, отделит...
* * * ("О чём, дева, плачешь?..")
Девочка плачет, а Сатана хохочет:
он ничего больше уже не хочет...
- уже родился на свет нелепый младенчик,
которого можно вздёрнуть за звонкий бубенчик,
и разливать в бутылки весёлый бензинчик
- пока не смахнул тебя с плащаницы девичий мизинчик
(неделя святых Жён мироносиц)
* * * ("Всё нормально...")
Ко мне забралась на колени сиротливая кошка,
требовательно и противно мяукнула.
У колченогого стула подломилась ножка.
В подполе что-то упало и глухо стукнуло.
- Господь разговаривает с нами
как из начала начал повелось - притчами.
А потом разъясняет предрассветными снами
и растолковывает забот да работ словами привычными.
... Остальное мы знаем сами
со слов ушедших во тьму отцов
в сумерках пред сиротливыми образами
в конце концов.
_________________
("Всё нормально..." - последние слова, что сказал мой отец моей матери в мае 2000-го года, и она пошла поливать грядки в их через три недели сгоревшем саду на 604-м километре Юго-Восточной железной дороги)
* * * (МОЙ РЯДОВОЙ)
"... когда судьба по следу шла за нами, как сумасшедший с бритвою в руке" (А.Т.)
Темна и безумна Кассандры речь -
упаси меня, Господи, от судьбы такой!..
Мой дядя, Кондратьев Константин Александрович,
пропал без вести в 41-м году под Москвой.
В школьные годы он увлекался историей, битвами:
выструганный из штакетины ксифос, пожарная каска - что твой гоплит.
А когда его братья стали бриться золингенскими бритвами -
вдруг поступил в ИФЛИ
на философский, где штудировал Гегеля, Канта
на восточной окраине всеобщей Европы...
Бас Левитана оказался глубже вертинского дисканта.
В жарком июле он со товарищи пошёл рыть окопы.
Там и пропал, не последним, но и не первым
под перекрёстным огнем.
Меня, собственно, и назвали после войны, в 61-м,
в память о нём
10 мая 2022
* * *
Памяти Кравчука...
Течёт Днепр-река.
Течёт тихий Дон-река.
Широко, долго
течёт река-Волга.
А деды мои с Северского Донца,
а вторым корешком - с заволжского Керженца.
Может, я и рад был бы сузиться -
да баржа на пристани грузится,
никнет к волнам бортом - да, тяжёлый груз.
Что ты там говорил про союз - не Союз?
А потом ещё про ярмо и хомут?..
Спи спокойно. Не бойся -
сюда тебя не возьмут.
Ты кому говорил? Запорожцам? Донцам?
Чьим отцам ты перечил? Чьим мертвецам
в ковылях, где на воле лишь плеть да кнут?
- спи, не бойся. Сюда тебя не примут.
Независима от памяти Кравчука
судьба приднестровско-заволжского речника:
- Над рекой туман. Беспросветна рань.
И борта баржи над водою всклянь.
Хлопнет в лоб волна - гулко ухнет трюм,
полон тёмных душ да тяжёлых дум...
И воронами над - те, кто не исповедал вины
гражданской войны
* * * (ПРОЗРАЧНАЯ ВЕСНА)
"В Европе холодно..." (О.М.)
Кошка смотрит с тумбочки под потолок.
Будто ловит там по углам бесят.
Вот сосед Андрюха - я б так не смог:
чтоб до белой горячки по сто пятьдесят.
У меня б заклинил мотор в упор,
у меня бы коленца пошли вразнос,
у меня бы на третье утро вор
не сказать главу - и поднос бы снёс.
Паутина в углах ждёт моей метлы.
Ну а я не кошка - туда не гляжу:
ковыряюсь среди угольков да золы,
тельца спёкшихся стёклышек в них нахожу.
Их белёсые катышки - как зрачок,
на котором бельмом проступает лёд.
Бесенёнок хохочет, как дурачок.
Саломея пляшет, как самолёт.
* * * (ПОМИНКИ)
На зелёном берегу "голубого дуная",
где в мае соловьи обивают коленца,
под глухой муравой ни о чём не зная,
лежат в обнимку Серёжа и Ленка.
А над ними пролетают стрижи и МИГи,
как когда-то - над весенней "взлёткой" в Комсомольске.
И плывут облака - как в старинной книге,
где вослед просолёных волов шли богомольцы.
Ну а я - под облаками стою в отрубе.
Ну а я - над муравою стою, исполнен.
И горит душа, как в кержацком срубе.
Накрывают по горло "амурские волны".
Всё равно, стою - снова ком, как в детстве,
когда крик стоял на хрущевской кухне.
И чадит аэропорт в Донецке,
когда там на взлётке огни потухли.
Я стою на берегу, и течёт Воронеж.
Отражения в реке - подобны фотоснимку,
в котором ты меня, сын, и похоронишь -
где мы: папа, мама и я - в обнимку
__________
("Голубой Дунай" - речушка около воронежского Юго-западного кладбища, на котором похоронены Сергей Александрович Кондратьев (1925 - 17.05.2000) и Елена Ивановна Кондратьева (Чумаченко) (1928 - 24.05.2020).
В Комсомольске-на-Амуре после войны был авиационный завод, где они и встретились,а в конце 50-х перебрались в Воронеж)