Врановолосая и синеокая дева
спустилась однажды в зловещее царство Аида,
где тот проводил дни холодной зимы, наслаждаясь
присутствием девы любимой - своей Персефоны.
Харон не заметил, какими прошла та путями -
в глубокую тьму облачённая грозно богиня,
не выдали деву тишайшие запахи, звуки,
и Цербер остался беспечен у врат царства мёртвых.

Явившись влюблённым, им дева с улыбкой сказала:
"Пришла я забрать то, что мне предназначено свыше -
все души людские, давно что вернуться к истокам
обязаны были, но ныне томятся в ловушке -
во власти твоей, о Аид, в бесполезном посмертьи".
Аид так ответствовал деве: "Визит твой богиня
весьма удивителен. Кто из богов Олимпийских
тебя лицезрел за прошедшую россыпь столетий?
Тебя уважаю, тобой восхищаюсь, но всё же
желанье твоё я считаю лишь женским капризом.
С каких это пор чьи-то души в твоём подчиненьи?"
Богиня нахмурилась, тени за ней всколыхнулись,
в фигуры, подобны что хищным зверям, воплощаясь,
в охотников ночи - могучую стражу богини.
Слова девы Айо сурово и резко звучали:
"До мира рожденья, была я владычицей гордой,
я, хаос пылающий узкой черпая ладонью,
матери Гее дала животворную душу,
когда брат закончил творить её облик из камня.
Души всегда есть и будут в моём лишь владеньи".
"Великодушная Айо, пойми меня верно -
отдать не могу я, что мне предначертано небом,
и царство моё не подвластно тебе. Сожалею.
Прошу нас с женою покинуть - сейчас и навеки".
Богини слова обернулись мучительным ядом,
что, в сердце проникнув, нашёл воплощение в страхе:
"Сейчас я оставлю тебя, о Аид, с Персефоной,
но знай, ты ещё пожалеешь о слове поспешном.
Ты мнишь себя богом, что выше всех прочих творений,
неуязвимым и вечным, и с властью над миром,
но душу тебе в грудь вложила своими руками,
но дар я такой подношу не при каждом рожденьи,
и счастья не ведать тебе с Персефоной в потомках.
Не смеет никто наносить мне, владычице жизни,
обиды глубокой, в ответ не познав воздаянья.
Теперь же - прощайте!" И гости в тенях растворились,
в смятенье и ужасе бросив влюблённую пару.

И вот час настал появиться пред миром ребёнку -
долгожданному плоду любви Персефоны с Аидом.
Потряс слитный крик подземелья и горние выси
в тот миг, когда боги узрели любимого сына.
Пустыми глаза его были, а плоть была глиной -
безжизненной, серой, камням придорожным подобной.
В безбрежном отчаяньи, в горе великом,
Аид Айо проклял, вложив в то проклятье все силы.
Затем он ребёнка отнёс к краю гибельной бездны
и в Тартар сбросил пустое холодное тельце.

Надолго Эллада запомнила горькие годы,
когда бушевали ужасные бури, а зимы
тянулись так долго, что лета почти не бывало,
и времени много прошло, пока горе утихло,
но редко кто видел в глазах Персефоны веселье.