НЕЖНЫЙ ХАДЖ

ПЕРВОЕ ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ

Не скажу, что до написания этой книги я не имел опыта медиумических контактов. Что, подобно Алистеру Кроули или Максимилиану Волошину не пытался войти в экстатическое взаимодействие с духами с помощью оперативной магии. Но в большей мере это был бессознательный опыт. Причем не столько грубо-тантрический, сколько чисто телепатическо-экстрасенсорного свойства. И вот совершенно неожиданно во время моей недавней поездки 11-13 сентября 2003 года в праздновавший 125-летие императорского университета Томск, с которым связаны пять лет моей молодости, я, наконец-то, увидел своих медиумов воочию. Оркестр моих связных с параллельной реальностью оказался подобен античному хору, в котором поочередно солировали медиумы Сатис, Ирия, Суламифь, Ведьма, Игуменья, Офелия, Сократ, Ланцелот, Калиостро, Вийон, Федор Кузмич. С их помощью я легко, и без какого - либо усилия мог вступать в связь с сущностями Жанна Д*Арк , Верлен, Казанова, Николай II, блуждать в хаосе подсознательного, преобразуя его в космос Поэзии. Порой медиумический канал открывался совершенно неожиданно: я ехал в автобусе или просыпался среди ночи - голоса сущностей вливались в мою гортань вибрирующим звуком, возможно, так из вакуума являются микрочастицы и торсионные завихрения. Я включал диктофон, и, слушая, что мне надиктовывают мои медиумы,-наговаривал текст на пленку или записывал его на бумагу практически без правок. В хоре этих голосов более явственно зазвучали и другие медиумические соло. В круг этого, столь неожиданно начавшегося спиритического сеанса включились давние и новообретенные мои друзья, жена и уже повзрослевшие дети. Медиумы Атуприн, Гаврош, Алистер(корреспондент Да-да), Лорелея, Лу-лу, Офелия, Телемах(Орест) то подпевали, то солировали. Порой связь прерывалась так же неожиданно, как и начиналась. Я куда -нибудь шел, ехал, отдавался хлопотам второй древнейшей, выпадая из этих состояний, чтобы опять вернуться в них-чаще всего спонтанно. Порой в поток непрерывных текстов вплетались дискретные обрывки когда-то недописанных стихотворений. Среди них я в конце концов обнаружил несколько текстов-молитв, которые, как я для себя открыл, преследовали меня в течении 25 лет, дописываясь, достраиваясь, переформировываясь настолько медленно, что это можно сравнить с натеканием сталактита в пещере. Как правило стекавшие с такого нароста капли образовывали сталагмит, так образовывалась вторая молитва, причем медиумический источник был тот же. Голос, начавший мне диктовать когда-то, пройдя через лабиринт времени, усилился многократным эхом -и я услышал то, чего не мог услышать, когда-то, когда звуки просто выплескивались из меня. Именно этот голос и был первой скрипкой. Самым удивительным было то, что надиктовываемое мне прежде, как какие-то краткие, невнятные, прерывистые послания, передаваемые мне в виде головоломных звуково-образных ребусов, теперь шли с утысячеренной скоростью, словно диктующая их сущность торопилась сообщить что-то неимоверно важное и боялась, что я не успею записать. Я маялся. Я брал гитару, наигрывал Дезофинадо Антонио Карлоса Жобима, Адажио из Аранхуэса Родригеса, Романс Свиридова или собственную аранжировку Колыбельной Клары Гершвина, импровизировал блюз или фламенко, потом отыскивал на книжных полках любимые книги Дмитрия Мережковского, Густава Майринка, Яна Потоцкого, со словарем в руках или даже --без листал подаренный в студенческие годы любимой девушкой томик Поля Верлена на французском - и связь возобновлялась. Мои автоматы-ретрансляторы духов продолжали диктовать тождественной мне сущности ЮЛИАН ГОРНИЙ. Древнеегипетские боги Гор и Сатис оказались самыми сильными -- остальные инферналии более составляли аккомпанемент . Порой они самопроизвольно перекоммутировались, образуя что-то вроде голографической фуги, голоса которой переплетались в самых неожиданных комбинациях. Повторюсь-тексты песен выходили из меня подобно бумажному селитеру из факса, на другом конце провода которого были некто, чьи имена я мог лишь угадывать интуитивно, медиумы, сами того не ведая, служили лишь связными. Способом избавления от этого глистообразного информационного паразита было лишь одно-записывать. Хорошо ли я поступал, понуждая медиумов участвовать в моих сеансах? С точки зрения психиатрии я наверняка вторгался в область их бессознательного, с догматически- религиозной - -погрязал во грехах оккультизма, парапсихолог мог бы дать моим действиям какое -нибудь объяснение в духе Говарда Лафткрафта, Станислава Лема и братьев Стругацких: порой медиумы обретали почти что осязаемую зримость, струясь, сквозь них мерцали вечные сущности-и мне казалось, что все это, вполне возможно, какой-то многотысячелетний эксперимент, проводимый головной, затерянной в безднах Галактики цивилизацией, ретранслирующей на Землю своих Посланцев таким вот путем.

Здесь, видимо, самое время уточнить датировку некоторых моих опусов. Некоторые даты я мог бы сдвинуть во времена древнего Египта, античности, средневековья. Можно было бы даже датировать разными эпохами отдельные строчки - в том не было бы никакой ошибки. Потому что многое из написанного увидено из далекого прошлого, глазами тогдашних прорицателей и апокалиптиков. Мои медиумы могли с успехом переносить меня в давно прошедшие эпохи - и вещать оттуда. Если я ограничивался датировками путешествий во времени внутри собственной биографии, обозначением топонимики тех мест, где мне приходилось бывать непосредственно, в этом теле, это совсем не значит, что текст не был отчетом об очередном инфернальном путешествии.

Надеюсь, что все, кто стал энергетическими донорами и проходами в другую реальность, были внутренне готовы к тому, добровольно открывая себя для моих сеансов. Все это люди мне очень близкие, с которыми меня объединяет нечто магнетическое, чему более всего соответствует состояние пожизненного удивления от радости узнавания друг друга. Если бы это было не так -- ничего бы не получилось. В то же время для того, чтобы оказаться в силовом поле этого древнего ритуала, нужно было с успехом и зачастую яростно противостоять пластмассовому механицизму нашего времени, сваливающегося в одномерность всепоглощающего конформизма и абсолютно неосознаваемых блужданиях в дежа вю коллективного бессознательного. Вот почему книга, которую я поначалу хотел назвать Прогулки с либидо в конце-концов назвалась -Нежный хадж. Этот хадж оказался мне по силам лишь потому, что я совершил его не в одиночестве.

После всего сказанного считаю необходимым добавить свое понимание мистицизма. Сегодня, когда с одной стороны словарь неомистицизма вошел в репертуар домохозяек, с другой - компьютерные и медийные технологии все больше обретают черты оперативной магии, я бы не отнес себя -ни к мистикам первого, ни к колдунам второго рода. В то же время мне равно близки нумерологические метаметафоры квантовой механики и теории относительности; наивно-провидческие представления древниъх эзотериков; поэзия средневековых суеверий; ритульный романтизм масонов; эстетизм роковых денди времен безаговорочной веры в вечный двигатель, магнетизм и ясновидение; беснование неформалов; экстатизм шаманов; улетно-накркотический опыт рок-музыкантов-концептуалов; житие -в драйве и свинге, как в смерти-жизнь, джаз-менов; страстность импровизаторов фламенко и фатальный алхимизм физиков-ядерщиков. Возможно, все это слишком расплывчато для мировоззрения или концепции, чтобы настроиться, как на ля камертона, блуждая в какофоническом лесу бессознательного, довериться, как стрелке компаса, или отдаться, как парусу, отправляясь по бурному морю интуиции. Но, чтобы все это слилось в какой-то единый оркестр, я бы порекомендовал вообще ни о чем не судить БУКВАЛЬНО. Потому как все буквальное аннигилирует в потоке налагающихся смыслов и бессмыслиц, обращаясь в абсурд. И лишь Поэзия как бесконечно гибкая в своей многозначности, нестабильно-зыбкая и неуловимая субстанция невыразимого сохраняет свою первичность по отношению ко всему. Как плач ребенка, как страдание умирающего или с детства мучающегося каким -нибудь физическим изъяном. Как неизъяснимые чувства, которые можно детерминировать гармональными взрывами, но невозможно до конца объяснить вызываемую ими работу фантазии. Мифы, метафоры, сюжеты легендарного свойства-лишь язык с помощью которого мы тщимся передать свой живой опыт, чудо воплощения, нонконформистское знание того, что мы живем не в переполненном зеками лагерном бараке, окруженном колючей проволокой со снайперами на вышках, по ту сторону которых нет ничего -- даже тайги с ее реликтовыми растениями, насекомыми, зверями , шаманами и кратером от пришедшего из космоса болида, а в реальности, как чудесный кристалл преломившей все, что было и будет, пребывая в ней посредством движения сквозь параллельные миры...

Медиум

ПРОГУЛКИ С ЛИБИДО

...Из мистических состояний самоотчуждения и единства вырастает мир образов и символов, имеющий совсем другую окраску, причинность и быстроту...

Рождение трагедии из духа музыки, Фридрих Ницше

Мой комплекс, как компас в пустыне дремучей девятого вала,

не мучай штурвала, отдавшись на волю тугим парусам безрассудства,

пусть даже тебя десять суток по волнам таскало по воле нервала,

тебе все ж не выпасть из пасти, как пропасть бездонных, отсутствий.

29,сентябрь,2003 г., на подъезде к деревне Мохнатый Лог в 200 км от Новосибирска

ЛОМКА

Всегда следует опасаться любого обращения к подсознательному, к инстинкту, к интуиции. Нужно опасаться того, что человек растворится в своеобразном космическом сознании, исключающем всякую трансцендентальность. Несчастные пошедшие по этому фатальному пути признают за полноту жизни то, что на самом деле является царством мертвых и свидетельствует о необратимом распаде.

Рене Генон, Царство количества и знамения времени

Не Фрейд я, а Фреди, прости, фраерок,

за то, что я фрикцией -- в мяконький бок.

Весь мир только фикция, греза либидо,

вонзается финка, как шепот: Любимая!

Прости, скарабей,-- сфинксом каменным -ломка--

мне надо скорее подсесть на соломку.

За money, за мании хищный оскал,

за то, что с маманей Эдип переспал

прости, и не дергайся, словно подъязок,

меж стенами фьерда глухого подъезда.

Свирепей чем викинг, мокрее влагалищ,

тебя, словно крик, отправляю в Валгаллу.

Ты ведала ль, Фрида, что в замке своем,

ты чавкала, Кафку сжирая живьем?

Жнивьем ли для Чепмена ниц эта рожь,

выходит что в чем-то мы-- голимая ложь.

Оргазма ли дрожь с трепетанием ляжек,

вы с музыкой схожи, другое все -лажа.

Пойми, подсознанье мое таково,

что мне уже, в общем -то, не до того.

Что ж пашнею шашней пытаться ползти,

чтоб рожью над пропастью произрасти,

чтоб лопасти в землю, чтоб, лопаясь, -вниз?

Тебя я приемлю, на похоть нанизывая.

Пойми-ты проход в фантастический глюк,

как кайфа приход и как клекот : Люблю!

Вставляю, вращаю и вот, извратясь,

уже отворяю тугие врата.

Вся эта оплошка- либидо мое.

Откройся ж окошко в иное жилье!

Жулье суперэго в мундире мента

меня запирало, но я не натаскан.

Таскаю с тоскою я нОшу, как инок,

как тралы с трескою,-- мошонки. Икринок

так жаждут молоки, иначе- умру...

Струись же горячая кровь по перу!

Взлетаю, алкая, в объятья валькирии

отдавшись. Такая вот пьянка на пире

богов, чтобы сделать еще один шаг...

Вот сделка из сделок. Курись анаша!

Сентябрь 2003 г., надиктовано сущностью Вандал через медиума Ведьма

ВОТ , ЧТО СКАЗАЛ Д* АРТАНЬЯН МАДАМ БОНАСЬЕ, ЯВИВШИСЬ К НЕЙ ДВАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ ИЗ БУДУЩЕГО ЗА НЕСКОЛЬКО МГНОВЕНИЙ ДО ТОГО, КАК ЕЕ ЗАКОЛОЛОЛА МИЛЕДИ

Прости мне, Бонасье, что не сумел сберечь

ни шпаги остроты, ни злата на камзоле,

ни блеска на ботфортах...Но не об этом речь...

Ни кружев прорезных, ни скачек в чистом поле,

чтоб в Англию - скорей, во имя королевы,

нанизывая лье, как на клинок врага,

а вместе с ним алтарь Пречистой Женевьевы,

которая аббату наставила рога,

а с нею у амвона неистовых молельщиц,

которых по ночам ласкал крылан-суккуб.

И надо же! На совести -ни тучки. Ни малейшей!

Ведь муж-брюзга на ласки, как старый скряга, скуп.

Желаю, Бонасье, в твои хмельные губки,

и в глазки, что блестят подвесок бриллиантовей,

я влиться и блуждать в них, как хмель в тяжелом кубке,

как пес, поджавший брыли, чтоб впиться...И талантливей

тебя, от муженька ко мне в постельку -бух!--

на свете нет, поверь! Вот это, брат охота,

мушкеты бросив, ножны, зарыться в нежный пух,

а там где кавалерия, там следом и пехота.

И похоть распаляя для будущих дуэлей,

и пахоту готовя для драчек и кощунств,

я все себе прощу...Попы мне надоели!

А вот от колдунов и ведьмочек-тащусь.

Прости мне, Бонасье, мы что-то там варили

с противным горбуном в стеклянных казанах,

когда ж хлебнули чуточку и тут же воспарили,

промазали немного. Так гульфик на штанах

застегивая, возишься, а пуговицы нет...

Продавливаясь в прошлое, в компании с пройдохой,

когда в красотку целишься, а попадешь в минет

с беззубою старухою, или же кошке дохлой

под хвост, острючей шпагою, шустрее кастрюка

в утробу по утру отправленного спьяну,

с дубиной ветчины, висевшей на крюках,

с колбасами, которых перечислять не стану.

Тем паче вряд ли стоит припоминать иное,

что съедено и выпито и сколько скирд измято!

Ни это мясо белое, ни красное вино,

объятий не заменят! А этого язя то

с молоками в подливе изъяв из чешуи,

тем паче я вздохну, припомнивши шнуровку

корсета твоего и пальчики твои,

их трепет ледяной и пылкую сноровку.

С одной тобой до дна доныривал бутылки,

искатель жемчугов и потрошитель створок,

до боли в пояснице до ломоты в затылке...

О, раны ветерана, когда давно за сорок!

Но это только плоть! А нам до Рождества,

наверное, пока не стоит разговляться,

а если дело есть до вас, как божества,

с убожеством своим не стоит и соваться!

И все же - вот он я - исчадье колдуна,

который обещал цепь чудных превращений,

понятно, что опять с большого бодуна,

и вряд ли пригожусь для ваших обольщений.

И вновь блеснет кинжал. Миледи-на чеку.

Как жаль, но чародей, забыл кусок заклятья,

что был записан кровью. Прощай! Mersi boucu!

Ты падаешь. Увы! Напрасны все затраты.

Так что же мне, ярясь, расчетверясь крестом,

распнуть ее, отдать на стрижку гильотине?

Все это будет, будет! Но, жаль, уже потом.

Толпа будет таращиться, как будто жаба в тине.

И голову ее бросая в пасть химерам

безмерной Нотр-Дамм, я все отдам за то,

чтоб колдовал горбун, отраву в склянках меря,

листая инкунабулы, за томом ветхий том.

И он перенесет меня опять на это место,

где лезвие вошло в твой розовый сосок...

О, как под куполами, гудя, блуждает месса,

как шпилей шпажный выброс безмерен и высок!

13-29 сентября, когда нашел номер, надиктовано сущностью Ланселот через медиума Сатис

ОБВИНЕНИЕ ЯСНОВИДЦУ

..он был приобщен к некоторым понятиям Каббалы. Фюрер хочет быть в магических отношениях со Вселенной, поэтому он окружает себя прорицателями и считает астрологию настоящей наукой... Он экспериментировал с магическими действиями символа и ритуала. Его также вдохновляли идеи Ордена иезуитов...

Секрет власти Гитлера, Жан Грофье, цитируется по книге Вернера Жерсона Нацизм-тайное общество

Чтоб не видеть ни труса, ни хлипкой грязцы,

Ни кровавых костей в колесе...

Осип Мандельштам

Зачем, запершись среди чучел и книг,

ты пальцем водил по листам пожелтевшим,

зачем, приказавши иголкам: Проткни!

их в кукол втыкал восковых, мстя за тех, кто

костями хрустел в круговом колесе,

с властями не сладив в усладе гордыни,

ведь жизнь их не стоила пары песет

и прежде, тем более стоит ли ныне?

Зачем предрекал ты и войны, и мор,

зачем ты чертил непонятные знаки,

и в колбах варил из цианистых смол

питье и на небе крутил зодиаки

не так, как нам надо, а наоборот,

гадая на венчиках бледных ромашек,

зачем ты раскладывал карты Тарот,

чтоб тень предсказанья легла до Ламанша?

Пока ты скрипучий листал фолиант,

вскрыв ржавые скрепы запретных застежек,

мы гибли, до крохи доев провиант,

не ведая-как и не зная -- за что же?

Пока ты, колдуя, бубнил заклинанья,

состарились, ведьмами став, маркитантки.

Напрасны великих стратегов старанья--

рассыпались в прах проржавевшие танки.

Да, ты подсыпал, подливал, волховал,

жег ногти, читал ли на иврите Каббалу,

чтоб нас твоим словом косило вповал,

в окопах Майкопа, в геенне генштаба ли,

чтоб мы не могли -никуда и никак,

в болотах увязнув грудей проституткиных,

не ты ли слепил и его двойника

из прошлого к нам через стенку простукавшись?

И ты проломился сквозь черную брешь

в обвалах щебенки, в клубах штукатурки,

и криком на русском: Куда же ты прешь!

явился как будто бы черт из шкатулки.

Как оползень фресок, как выползень -червь

из кокона треснувшей праведной веры,

как доводов невод, как провода нерв,

чтоб в клетку утискать дракона рейхсвера.

И весь трибунал - от магистра креста

до рыцарей храма и коршунов фюрера,

бессилен тебе навредить. Не спроста

возили героев тележными фурами

в валькирьей упряжке. Но ночью ведьмачьей

когда мы слетимся - кто гол, кто в исподнем,

к всем демонам тьмы и всем книгам впридачу

тебя мы спровадим гореть в преисподню.

16, октябрь, 2003 г., надиктовано сущностью Инквизитор перед встречей с медимуом Атуприн на Гнилом рве

ВОТ ЧТО СКАЗАЛ ЭСЭСОВЕЦ ДИВИЗИИ "ВИКИНГ",

КОГДА ВОПЛОТИЛСЯ В БАЙКЕРА ВИТЮ

...Смерти практически не существует, человек не исчезает полностью. Мы должны провозгласить принцип: каждый пробужденный живет бесконечно долго в своих последующих жизненных проявлениях..

Мартин Борман

Все перепуталось, и сладко повторять:

Россия, Лета, Лорелея.

Осип Мандельштам

Не помню - снарядом ли под Сталинградом,

сомнения нет - сомнамбулою - рядом --

за то, что эсэсовцем лез через лес,

за то, что всосался в молочность желез,

за то, что как звездная бездна завис

мычанием строф и бренчанием вис,

за то, что насиловал с яростью скальда,

за викинга крик и за череп в оскале

меня ты, войдя через чакру прицела,

изъяла из тела точней Парацельса.

Но знай, в Эйзенахе или же в Орле,

пославши всех на хуй , вцепившись в "Харлей",

вздымая рога лучезарного никеля,

руками, где свастику синюю выколол,

с тобой за спиной -- Лорелея и снайперша

дрожащей, в объятия звездного сна спешу,

газуя и в небо вонзивши рога,

за то, что словила гигантский оргазм,

за то, что твой муж -- гэрэушник прослушивал,

за то, что неслась на метле из "Катюши",

на огненной, сжав между ног черенок,

за то, что качался, но кончить не мог,

когда бы еврейка, когда бы Освенцим,

а то ведь вломился в какие-то сенцы,

шмаляя из шмайсера... Где ты, славянка?

Вот тут -то ты, прачка, царя и словила,

в полет отправляясь за Анною Монс

в объятия монстра, спеша через мост

в карете, по Мойке, в масонскую ложу,

дробя в бриллианты помойную лужу.

В клубах анаши станешь волей монаршей,

надменной царицей, смиренной монашкой,

на троне воссев, потакать фаворитам,

ночами не спать с вороватым спиритом,

в Сибирь отправлять непокорного Миниха,

лечиться от выкидышей и от вывиха,

во время верчения в танце полученного,

опального графа за спальню проученного,

назад возвращать, и ворвавшись в карре

гвардейцев-скакать в золоченой карете.

Взревевши, бодаюсь рогами "Харлея",

на рог нацепив молодого старлея.

Скормил себя карме. Куда ты, пацан!

Вам в спину стреляет байкальский дацан!

Куда против Шивы-да смертное тело?

А пуля, как шило, что шьет твое дело-

насажен, проколот и будешь оболган-

глаза леденеют синее, чем Волга.

Лишь кони внамет. Только пенье из храма.

Глядит Бафаметом во лбу -пентограмма

в блокадную ночь, сквозь Васильевский остров,

туда, где мерцает кристалл Калиостро,

и ты, распахнувши зеницы, вещаешь,

и падаешь ниц, и глазами вращаешь...

Прижмись же, Валькирия, к мертвой спине,

ты видишь-летим по отвесной стене,

познаешь -что значит быть крыльями байкера,

когда мы, обуглившись, рухнем у бункера.

2, октябрь, ночь 0.3.30, когда установил медиумичесскую связь с сущностью Эрик с помощью медиума Сатис

ПРИЗНАНИЕ ШИКЛЬГРУБЕРА

На метафизическом уровне "божественная паpа" соответствует двум существенным аспектам каждого космического пpинципа: в ней мужской бог символизиpует стабильное, недвижимое начало, а женское божество -- энеpгию, действующую силу манифестации (т.е. "жизнь", в пpотивоположность "бытию", котоpое связано с мужчиной), имманентный аспект pеальности.

ЙОГА МОГУЩЕСТВА, Тантризм как инициация, Юлиус Эвола

Нет, Ева, ты все-таки слишком глупа,

чтоб вникнуть в безмерные планы стратега,

от тонких ключиц и до ямки пупа-

плоска, как доска, и длинна, как стропила

сарая, куда, чтобы рай обрести,

я помню забрел с конопатою дурой,

и только ей ноги успел развести,

как тут же и кончил. Кудахтали куры,

подсвинок ворочался, пахло соломой,

причмокивал выменем теплый телок...

Я ринулся в звездную яму пролома-

лишь брякнул о ранец пустой котелок,

лишь стукнул тяжелый приклад в голенище,

лишь штык заострился, готовый пронзить...

О как же дородна и как голенаста

была та баварка! И, лежа, дразнить

она продолжала, но я, обессилев,

не мог! Потому что в атаку, крича,

бежал, чтоб кого-то штыком изнасиловать-

и рот, как дырища , и пот -в три ручья.

Да, Ева, ее совершенное ню

лежало паросским обломком в соломе.

Свинья поросилась. Я слышал свинью--

и визг, и кряхтенье в дремотной истоме.

Телок замычал. Хорохорились куры.

Подсвинок копытцами цокал по доскам.

За что же такие небесные кары!?

Соски ее, Ева, сияли всем лоском

всех красок на свете из тюбиков всех

художников-пьяниц, таскавших этюдники,

в надежде на славу и шумный успех;

но, Ева, пейзажики сумрачно-скудненькие,

мазня мармеладная майсенских зорь,

зарейнских предутрий, рассветов дунайских,

в сияньи сосков тех являли позор,

как будто кто черным безжалостно - наискось!

Пожалуй, в тот миг она всех непорочней

была юных Гретхен и веймарских Лотт,

и вились кудряшки, как Цвингер барочный,

взбегая из ямки на впалый живот.

Когда ж я, поверь, прикоснулся к бедру,

она застонала, да так музыкально,

что вдруг я припомнил, как, встав по утру,

по клавишам пальцами маниакально

шатался, как будто по улочкам Вены,

бездельник, богема, девиц рисовальщик,

как ветер, насвистывая самозабвенно

из Вагнера что-то, в углы рассовавши

мансарды нелепые слепки телес-

их камень безжизненный, мрамор холодный,

я - было-чуть в петлю тогда не залез,

от этих мечтаний нелепо-бесплодных.

О, Ева, я видел - как низ живота

вздымался, я помню, как я потянулся,

дотронуться чтобы...Но, как из гнезда

птенец выпадает - я, словно споткнулся

о клавишу пальцем, прервавши полет

валькирий...В досаде откинувшись на спину,

уставившись в темный безглазый пролет,

я словно мешок с отрубями, как заспанный

был вял и угрюм, и пустой, как подсумок,

когда все патроны истрачены и

бой кончен... И чавкал в корыте подсвинок,

и кончились роды у толстой свиньи.

И плакала девка, подол оправляя

измятый, как карта проигранных битв,

и глазом светила из бездны сарая,

притихши, корова...И звуки молитв

мерещились в громком тревожном квохтанье,

и вдруг приутих ненасытный телок,

как будто предчувствуя запах закланья,

как будто на бойню его кто волок.

Я видел, как слезы поверх канапушек

текли, и как не удосужась смахнуть

их, она одевалась-такая капуша!--

и лифчик никак не могла застегнуть.

Увидевши это, я словно теленок

на вымя -набросился, рвя все застежки,

с петушьею яростью, куриц коленок

подмяв под себя, но -все то же, все то же!

Казалось-я кончился. Запахи хлева,

зловоннее склепа, глаза выедали.

Я плакал, как баба. Шуршала полова,

пока разверзались горящие дали.

И все застилающий запах иприта,

и трупов чадящих сладчайший миндаль,

тошнотно-манящий - и горький, и приторный

уже источала кромешная даль.

Тогда-то я, Ева, увидел, как Змием

стекают войска, словно сперма по ляжке,

и Древом Познанья я замер, не смея

с Судьбою тягаться. Да, в этой дележке

меж Жизнью и Смертью мне выпала Смерть,

но, Ева, пойми, мы уходим в Валгаллу,

так нам обещали и Вагнер, и Вирт,

когда только музыка нам не налгала,

когда только боги нордической расы

не сдохли в сарае под тем потолком,

тем утром, во время того опороса

с курями, подсвинком и мокрым телком.

Дрезден-Майсен-Эйзенах-Ютербог-Берлин 1972-1974-Новосибирск, надиктовано сущностью Адольф через медиумами Гаврош и Сатис, 22, октябрь2003г.

ЧЕТЫРЕ "КИСЛОТНЫХ" ПУТЕШЕСТВИЯ

1. МОНОЛОГ КАПИТАНА ЖЕЛТОЙ СУБМАРИНЫ

Николаю Зуеву

Поймите, мне музыка так же нужна,

как лапе лягушки важны перепонки,

а вот чтобы плавать в реальность из сна,

то лучше жениться на старой японке,

вначале немножко хватив ЛСД,

приняв посвящение от Махариши,

чтоб, глубже нырнувши, явиться везде,

где сносит кому-то непрочную крышу.

Чтоб выставив прямо из сна перископ,

балдеть, наблюдая двойную реальность,

а глубже нырнув, совершать перескок

в таинственный мир, где трюизм и банальность

предстанут в обличьи раздувшихся рыб,

такой вот туризм круче секса в Шри-Ланке,

а кабы шаров понадуть из икры б,

то можно летать, как при помощи ханки.

Что марихуановых глубже морей?

Быть может, лишь ревность Марии к Хуану?

Пучины фантазий! Клыки якорей

нанесшие телу бездонные раны!

Я вас обломал об индийских божков,

казавших из сумрака пасти акульи,

но чтоб не попасться, обломки колков

гитарных скормил, чтоб сберечься от пули.

Кормило с ветрилом потрепаны и

уже не вернуться во сны Ливерпуля,

где я хулиганил, проклепанные,

джинсяры сперевши у дядюшки Жюля,

у Верна, чтоб тысячи сумрачных лье,

во всем положившись на хрупкость заклепок,

проплыть, чтоб светясь, как на шее колье,

под винт уходила ночная Европа,

захлопать готовая и засвистать,

дивиться, давясь косяками ставриды,

как сны, что прочитаны мною с листа

противней глиста и безумней Флориды.

Я не был разорван клешнястой толпой

когда мы на сушу сходили, всплывая,

и даже когда цэрэушник тупой

в запой уходил, компраматы сливая.

Но пуля достала торпедной атакой,

просунувшись кольтом в кессонные сны,

чтоб в люк унырнуть - аварийною чакрой

воспользовался, только сны мне тесны.

Доколе лежу у отеля Дакота,

доколе полиция тащит наган,

сморю в перископ, хохоча до икоты

А хули мне пули! Ведь я капитан!

в день рождения Леннона 9 октября 2003 года

2. МОНОЛОГ МАРКА ДЭВИДА ЧЕПМЕНА

Глокая куздра штека будланула и куздрячит бокренка...

не лишенная смысла лингвистическая бессмыслица

Я был очарован

тобой, мой кумир,

но как же херово

теперь мне --пойми!

Ведь все, как во время

далекое оно

и стремное вымя,

и глокая Оно,

что штеком меня

будланула, бокренка

как Будда--ни дня

не оставив в догонку.

Я должен свершить

эту темную карму,

чтоб дырку прошить --

и в тюремную камеру.

Зачем покупал ты

шикарные замки,

зачем ты как патлы

отращивал займы?

Ведь в Ольстере - смерть.

В Бангладеш - нищета,

А ты среди - смет

твои песни - счета.

Как рыцарь на Мальте

неистовых дров

зачем , наломал ты,

голштинских коров?

К чему надо было

куздрячить гитару,

чтоб разве добыть

для себя аватару?

Зачем ты нам пел,

и зачем ты левел,

кончено же - плел

и навечно - ловил.

Я тоже ловил

это слово - I love you!

И вот надавил -

не поверишь! - с любовью.

Какой же я Дэвид,

какой Коперфиллд,

кагда я везде

еще не окропил!

Пока долетит

моей пули свинец--

мой кайф докипит--

и безвестью конец.

Теперь я известней

тупого пижона,

женатика с песней,

пропащего Джона!

Тогда же--чуть позже

3. ПРИСЯГА СЕРЖАНТА ПЕППЕРА

Присягаю Алистеру Кроули, Мэрлин, и Марксу, и клумбе цветочной,

и Кэрролу, и Кролику, и отвислой губе, и скрипучей трубе водосточной,

ну а если быть точным - до коликов смеху и падавшей в норку Алисе.

Ну, дались вам чулочки ее! Присягаю канат перегрызшей прожорливой крысе,

что канала к каналу и песенку тихо стонала, что не знала ни вала морского,

ни черного нала, а с Эдгаром, нахмуренным По - от мельканья мирского

в бурю дури пустилась. А что ж тут, скажите, такого? Ничего --только клумба,

только блеск эполетов, Блэк Джек, только покер минувшего лета и тумба

барабана. Губа на губу-- и молчок.

А ведь был-то жучок,

а ведь был-то охочий до румбы,

а ведь румбы прошел он и Престли, и даже Синатры,

на четыре на четверти или же на три.

Если вдруг загрохочет --бум-бум,

лабух дунет в трубу ,

скопом тут же синкопы - и все захохочут,

только смех--он --отходчив

и тогда холодеет спина, и как натрий,

как хлор набежавшей слезы

все кончается - ты стрекоза довези

- до далекого сна. Три

мальчонки, а где же четвертый? Кокетка - с конфеткой "Бон-бон".

Эта клумба--могила, с каких ни посмотришь сторон.

У девчонки--юбчонка, у Мэрлин не губы--пион, как шпион,

ну так кто же пионил неужто же все-таки он?

И уже не испить из бочонка того, ни пиратского эля, ни песенки даже дурацкой, и как рация шлет нам морзянку погибшее рацио.

Да и жив ли, скажите, Маккартни? На карте гадала какой

Йоко Оно, шпиона под койку послав в непокой,

и куда он хромает по свету - хорошенькой Хизер протез?

Это мизер из теста протеста. У Пола, конечно, есть тесть.

Это Ринго пророс к нам сквозь клумбу. А там, где босыми ногами

Маккартни ступал по асфальту

кровяное пятно. Здесь доспех о доспех -- две машины с успехом

--и рыцарь отчалил на Мальту.

Тогда же чуть позже

4. МОНОЛОГ МИКА ДЖАГЕРА

Принесли цветок чертополоха...

Николай Заболоцкий

Подсев на колеса, до самых волос,

растрепанных вкривь и разметанных вкось,

уже не жалейте -- уж так повелось,

что станете в джунглях струною-лианой,

чтоб в кайфе мотаться на ней обезьяной.

Какое там форте, какое пиано!

До каждой травинки - я буйство поляны.

Расту, извиваясь, как стебли дурмана,

во рту моем роста несметная силища,

я просто угроблю газонокосильщика,

чтоб он не препятствовал взрыву газона,

где хиппи валяются грезой озоновой,

где каждый сорняк обладает резонами

не скошенным быть, не зарезанным наспех,

когда разрастается листьями настеж.

До каждого пестика, каждой букашки

оставьте его --и не надо выкашивать,

пусть в нем отоспятся и панк и алкаш,

взрывною волною газона отброшенные,

как камень замшелый, стихами обросшие.

Я пастью своею не дам вам покою,

когда с перепою - ревущей толпою--

я джунглевой чащи рычанье слепое

ее взрывоносный панический страх,

теку, чтоб взорваться, в стеблях - проводах.

Поймите! Давно перепутаны роли

и если я роллинг, то я и король,

звериный мой крик --это старый пароль

для входа в алтарь -- крови каплею свежей,

где я только камень в кругу Стоунхенджа,

Тогда же--чуть раньше