Глотов Сергей Александрович : другие произведения.

Соло для свечи

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
Мои стихи

Сергей Глотов
Счастье - свобода выбора ощущений, доступных восприятию.

СОЛО ДЛЯ СВЕЧИ 

                  Оглавление

в оглавление
            Весна

Опять весна!
От счастья плачут ивы!
И звонкой синью расплескался март!
И журавли
          летят, курлыча, мимо.
На север, клином, за весной летят.

Мне б эту синь
      вдохнуть до слез, до боли;
запомнить ветер, нежный и тугой,
чтоб до конца
     любить такой любовью,
чтоб жить на свете -
     не искать другой.

1966    Алма-Ата
в оглавление
           Бунт

  

  Барабанным гулом гулко,

  точно море в скалы бьет,

  в ритме счастья, в ритме муки

  сердце прыгает мое.

  

  Обожженное, нагое

  совершает ритуал...

  Как же я искал покоя!

  Как же я его искал!

  

  Сердце, сердце взбунтовало:

  изнутри, наотмашь бьет;

  Вы ему подайте скалы,

  ветра бешеный полет,

  

  чтобы с гиканьем и свистом,

  изо всех последних сил,

  рвать задумчивые листья

  с подмороженных осин.

   

  1967      Алма-Ата

  
в оглавление
              О. Ж.

   

  Утром за окошками

  белый снег порошею,

  а под крышей звонкая,

  льдистая гребенка.

   

  И всплывают в памяти

  детских зорек радости:

  тихим утром бабушка

  стряпает оладушки.

   

  Солнце красит розово

  в окнах стынь морозную.

  Я от бабушки тайком

  слезу на пол босиком.

   

  Средь игрушек выищу

  стеклышек бутылочных:

  желтые, зеленые,

  синие, неровные...

   

  Как волшебник сказочный,

  делаю, как нравится:

  под зелененьким стеклом

  вижу лето за окном.

   

  Был таким всё могущим -

  стал таким беспомощным.

  Все тоскою полнится

  от ночной бессонницы.

   

  А когда и спится,

  непременно снится

  наведенной пушкою

  чье-то равнодушие.

   

  Точно в воду ледяную

  тело разом окунули;

  перед носом, дверью,

  чье-то недоверие.

   

  и в груди заныло,

  болью защемило...

  Показалось что ли?

  Кто-то крикнул: "О-ля-а-а!"

   

  И с березовых ветвей,

  словно стаи голубей,

  листья подхватило,

  ветром закрутило.

   

  Все вокруг молчали,

  будто провожали.

  Утирали слезы

  старые березы...

   

  Не прошу я милости.

  Просто трудно вынести,

  утром за окошками

  первый снег порошею...

   

  1968      Алма-Ата

  
в оглавление
            Незнакомка

   

  Мне тебя ни забыть, ни запомнить;

  отойдешь, как десятки других,

  в тишину обжитых своих комнат,

  в колдовство сновидений моих.

   

  От моей белокрылой печали,

  вдоль пустынного пляжа скользя,

  силуэты задумчивых чаек

  унесут и оплачут тебя.

   

  И опять, задыхаясь от боли,

  буду я вспоминать по ночам

  волны - локоны, слезы - прибои,

  губ закат и молчанья печаль.

   

  1968      Алма-Ата

  
в оглавление
         Прощание

   

  Уезжаешь? Прямых дорог...

  Что тебе разлуки года?

  И звучит уже как упрек:

  - Вспоминай меня иногда...

   

  Будет только колесный стук

  да уплывший совсем перрон.

  И откуда-то встанет грусть,

  и пойдет за твоим окном...

   

  Над тобой журавли кричат,

  над тобой синий дым костров.

  А с откоса слова летят

  на распятья стальных столбов.

  

  Я твержу тебе: - Буду ждать.

  Возвращайся когда-нибудь.

  А про то, что умею лгать,

  позабудь, прошу, позабудь.

   

  1968	Алма-Ата

  
в оглавление
    Вальс воспоминаний

   

  Сколько молчанья было,

  сколько слов.

  С первым весенним ливнем

  пришла любовь.

  И на трамваях мы уезжали

  за горизонт.

  И до утра друг другу шептали

  что-то без слов.

   

  Все прошло,

  все, все, все, все прошло.

  Белым снегом

  белым, белым, белым занесло.

  Ты от меня, ты так далеко.

  Мне без тебя,

  мне нелегко.

   

  Сколько молчанья было,

  сколько слов,

  с первым весенним ливнем

  не вернется любовь.

  И на трамваях мы не поедем

  за горизонт.

  И до утра мне никто не ответит, -

  а где же любовь?

   

  Все прошло,

  все, все, все, все прошло.

  Белым снегом

  белым, белым, белым занесло.

  Ты от меня, ты так далеко.

  Мне без тебя,

  мне нелегко.

   

  1969      Алма-Ата

  
в оглавление
          Я рисую

   

  Ты спросила меня:

  - Разве солнце бывает синее?

  Ты спросила меня:

  - Разве черным бывает снег?

  Ты спросила меня:

  - Если правда такая сильная, -

  Ты спросила меня:

  - Почему умирает смех?

   

  И ответил я:

  - Если другу ответить нечего,

  солнце синее

  будет зимним холодным вечером.

  И ответил я:

  - Если душу судьба покалечила,

  черным инеем,

  снегом черным пурга замечется.

   

  И ответил я:

  - Если ложь вдруг бы канула в вечности,

  стала б истина

  неприкаянной бесконечностью.

  Так ответил я

  и остался тобой незамеченным.

  И забыла ты

  все слова мои, и смеешься уже беспечно...

   

  Я спрошу тебя:

  - Белый снег, против черного - лучше?

  Я спрошу тебя:

  - Если солнце над морем и кручами

  для тебя,

  а кому-то закрыто тучами - ты задумчива?

  Может быть я при встрече спрошу тебя,

  а может быть я промолчу.

   

  1969      Алма-Ата

  
в оглавление
              Сон

   

  Снятся мне задумчивые клены,

  небо снится, звездами усвечено;

  лунным светом дом завороженный

  в сказку окунается доверчиво.

   

  Выплывает в томной полудреме

  глаз твоих бездонных озорство.

  То, что наяву мне незнакомо,

  вдруг дыханьем звездным нанесло.

   

  Ни печали нету, ни сомненья.

  Верю безраздельно и всему.

  Осторожно встану на колени,

  смех твой облетевший подниму,

   

  спрячу на груди, а легким утром,

  в синеву, облитую зарей,

  протяну доверчивые руки,

  и взовьется смех твой озорной.

   

  Зашумят разбуженные клены,

  и в лучах умытой тишины

  улыбнутся все, кому знакомы,

  муки не оттаявшей весны.

   

  1969   Ленинград

  
в оглавление
             Весна

   

  Какая грусть...

  И вишня зацвела.

  Опять я жду

  и, может быть, дождусь:

  ко мне вернется прошлая весна,

  забьются в горле теплые слова,

  и в шепот губ,

  и в ласку рук,

  во все, чем так она богата,

  я с головою окунусь.

  И будут зори и закаты,

  и, тонкой прелести полна,

  обнимет шею тишина.

  И, грудью грудь моя согрета,

  после зимы,

  пред знойным летом,

  напьется первого тепла.

   

  1970   Ленинград

  
в оглавление
         Признание

   

  Боюсь я в жизни одного:

  стать позабытым и ненужным,

  уйти из боя безоружным

  и лечь на илистое дно.

   

  Люблю людскую суету.

  Но тем понятней и родней

  мне горе одиноких пней

  в густом, щебечущем лесу.

   

  Пойму без слов, нутром пойму,

  какую боль несет забота

  быть основанием чего-то

  и не пригодным ни к чему.

   

  Вдохну чуть пыльный запах мяты

  и вдруг нечаянной слезой

  оплачу рыжие закаты,

  и вспомню мать, и захочу домой!

   

  1970   Ленинград

  
в оглавление
              Осень

   

  Тихо сохнут травы.

                 Все темнее ночи.

  Звездные оравы стынут в вышине.

  Золотую пряжу

                расстелила осень.

  Грусть

    туманом белым подошла ко мне...

  А ночами долгими

                ничего не снится.

  Я встречаю зори,

              да не помню встреч.

  Дождь на гимнастерке,

               слезы на ресницах,

  Все уходит в прошлое,

                   нечего беречь.

  Ты уходишь тоже,

                по своей ли воле?

  Может, просто письма

                 пишешь не о том?

  Рвется-то как медленно...

            что же мне не больно?

  Догорают звезды медленным огнем...

   

  1970   Бердянск

  
в оглавление
           Зима

   

  Какие белые снега...

  Они ль тому виной,

  что на щеке блестит слеза

  застывшею звездой?

  Гляжу, а время-то ушло,

  и больше не вернуть

  огня уютное тепло

  и слов простую суть.

  Забот веселых суета

  неслышно отошла,

  другими стали навсегда

  и тело, и душа.

  Лишь иногда, косым лучом

  согрев едва-едва,

  приходят письма ни о чем

  сквозь белые снега.

   

  1971   Храброво

  
в оглавление
        Медсестрам

   

  Я слов не затаю, не спрячу,

  скажу, что в памяти тех дней

  порою выглядят иначе

  восторги юности моей.

   

  И, уходя, как от привала,

  как от потухшего костра,

  не помню ту, что бинтовала, -

  она для всех была - СЕСТРА.

   

  В горячке дня, на пыльном марше

  не помню я в тяжелый час

  прохладу рук СЕСТРЕНОК наших,

  хранящих каждого из нас.

   

  Но вот однажды, на рассвете,

  залюбовавшись цветом зорь,

  я вдруг стою, как будто встретил

  одну из тех своих сестер.

   

  И ни тоска, ни боль разлуки

  не тронут памяти такой.

  Лишь иногда

            приснятся руки,

  мне подарившие покой.

   

  1971   Храброво

  
в оглавление
     Раздвоение

   

  Я потерял слова.

  Да в этом ли беда?

  Не воскресит ведь память

  их трепетную суть.

  И, уходя совсем,

  не помнят никогда

  погасшего костра:

  тепла уж не вернуть.

   

  Какою стала ты?

  Я тоже стал другим.

  И свет далеких звезд

  не греет уж меня.

  Как пожелтевший лист,

  как отгоревший дым,

  хочу подальше быть

  от ветра и огня.

   

  Ты посмотри в глаза:

  забытое жилье

  и окон пустота,

  и холод в глубине.

  Ну как оставить в них

  хоть что-нибудь твое?

  Как растворить ту боль

  что залегла во мне?

   

  Дороги без огней.

  Зеленые дожди.

  В твоих конвертах иней

  неторопливых слов.

  И если год назад

  я говорил:

   - Не жди, -

  то через год любить

  уж не сумею вновь.

   

  Не говорю "прости".

  Моя ли в том вина,

  что, памятью согретый,

  я прошепчу во сне:

   - Не верь моим словам;

  пойми, ты мне нужна,

  как травам нужен дождь,

  или тепло - весне.

   

  1971   Храброво

  
в оглавление
    Фотография в письме

   

  Ты уже не школьница. И глаза другие.

  Видно, у фотографа твердая рука.

  И не сразу верится в эти голубые,

  в эти незнакомые, новые слова.

   

  Мне совсем не просто позабыть все прошлое.

  И заботы новые отойдут едва, -

  далеко ли, близко ли, все вокруг да около,

  памятью тревожится, бредит голова.

   

  Будто в темной комнате, где на подоконнике

  в лунном свете мечется голубая тень,

  затаив дыхание, слышу колокольные

  голоса печальные, тихий перезвень.

   

  Окна с занавесками, клены облетевшие,

  на губах доверчивых жгучее тепло.

  Боль в словах отчаянных, чистое и грешное,

  что приходит в юности, что теперь ушло.

   

  Ты совсем уж взрослая. И глаза другие...

  Только мне все помнятся тихие слова.

  Повтори их заново, добрые, простые...

  Пусть мне снится - кажется, будто ты пришла.

   

  1971   Храброво

  
в оглавление
                 * * *

   

  Что человек назвал так просто, - дом?

  Что покидал он, и куда он возвращался,

  когда услышал в слове том

  все множество неясных чувств,

  всю бездну запахов и красок?

  В моря стекло немало рек,

  и закатилось множество светил,

  но слову верен оставался человек,

  и вдалеке от дома

          к нему он шел

                 и снова уходил.

  И мне привязанность его передалась.

  Но до сих пор осталось непонятным,

               куда дорога та вилась:

  в землянку, в городище

                     иль в страну?

  Какая разница...

            Теперь, как в старину,

  мне просто-напросто приятно

  в открытом поле

             вспоминать уют жилья.

  Под крышей снова грезить полем,

  и, признаюсь, не знаю я,

  что может быть роднее дома?!

   

  1971   Храброво

  
в оглавление
      Соседской девчонке

   

  Зачем же ночь приносит мне

  не отдых от забот, а лишь тревогу?

  Как будто можно при луне

  из лабиринта бед найти дорогу...

   

  Бреду по переулкам сна.

  И вечную мечту несу я в вечность...

  Понять не в силах ты одна,

  что только бреду не дана беспечность.

   

  ...А ты беспечна и мила,

  как шумная береза в поле,

  и ветра дерзкая игра

  дана тебе взамен тепла и воли.

   

  Пахучих трав густой дурман

  кружит и лестью опьяняет.

  А поцелуев талисман -

             сплошной обман,

  и след их торопливо исчезает.

   

  Однажды ветер-сорванец,

  сломив тебя, отпразднует победу.

  И ты постигнешь наконец,

  что всепрощение доступно

                     только бреду.

   

  В ночной холодной тишине

  рванешься ты сквозь гулкую тревогу;

  как будто можно при луне

  из лабиринта бед найти дорогу.

   

  1972    Храброво

  
в оглавление
             * * *

   

  Белый снег и беленые стены.

  Даже ласковый солнечный блик

  на полу стал холодным и бледным

  затерялся, затих и поник.

   

  Может быть, так и мне: пригадает,

  приворожит цыганка-судьба,

  не согрев никого, вдруг растаять,

  раствориться, уйти навсегда?

   

  Юный хмель отгорит, перебродит,

  звонкий голос охрипнет слегка.

  И ногам не устать в хороводе,

  и в глазах не найти огонька.

   

  Станет все и чужим и далеким:

  поцелуи, объятья, слова...

  Будто в поле, где маки, прилег я,

  и, кружась, поплыла голова.

   

  Только все это я напридумал...

  Просто холодно мне одному...

  Просто снятся раскрытые губы

  на холодном вечернем снегу.

   

  1972   Храброво

  
в оглавление
              * * *

   

  То ль за белым снегом,

  За холодным ветром,

  потекла росиночка -

  жгучая слеза.

  То ль на письма частые

  не было ответа,

  то ль не забываются

  милые глаза.

   

  Голова-головушка,

  отчего кручинишься?

  Отчего тоска-печаль

  В душу забралась?

  Может, губы девичьи

  этому причиною?

  Может, та, что всех милей,

  вдруг не дождалась?

   

  Не печалься попусту,

  буйная головушка.

  Хороводы вешние

  снова запоют.

  А любовь нечаянно

  вспыхнет пуще прежнего.

  И другую бережно

  руки понесут.

   

  Будут обязательно

  хороводы вешние.

  Высохнет росиночка -

  жгучая слеза.

  Но далеко за полночь

  сны вернутся прежние...

  Долго будут помниться

  милые глаза.

   

  1972   Храброво

  
в оглавление
              * * *

   

  Я спрячусь от забот, уйду от мук.

  Мой мир затихнет и увянет.

  Шуршащий лист, невнятный звук...

  И одиночество моим уделом станет.

   

  И новый день не принесет потерь.

  Все остановится, замрет нестройно.

  И ветер не раскроет настежь дверь,

  а только шторой поведет безвольно.

   

  Забуду смех и танца четкий ритм,

  и вкус вина, и пламя взгляда...

  Скажу все то, что никогда не говорил,

  найду сочувствие - а мне его не надо!

   

  Вернись, веселая и горькая пора,

  когда судьба меня трепала и дразнила.

  Пусть пустота уходит во вчера, -

  сегодня я хочу, чтоб шумно было!

   

  Приди, сжигающая боль!

  Вернись, души немая мука!

  Пусть горькой станет моя соль!

  Пусть будут снова встречи и разлуки!

   

  1972      Алма-Ата

  
в оглавление
             Алые паруса

   

  Разве надо просить прощения,

  если в поисках утешения,

  если в жажде тепла и ласки

  не поверил я детской сказке?

   

  Пусть сиреневым, зимним вечером

  расставаться нам станет незачем...

  Мы дыханья теплом согреемся,

  а печалей туман рассеется.

   

  Ты не верь, что любить уже поздно мне...

  Твои волосы пахнут звездами...

  Губ рябина ночами снится мне

  и доверчивость под ресницами.

   

  Где же вы, паруса мои алые?

  Кружит снег над пустыми причалами.

  Мне не надо тепла от солнца -

  я хочу до тебя дотронуться...

   

  1977      Алма-Ата

  
в оглавление
        Белый вальс

   

              Беспечен времени полет.

              Падет на все минут пороша.

              Пробьют часы, и этот год

              бесповоротно станет прошлым.

   

  Встань у окна.

     Смотри, как, медленно кружась,

  идет зима.

     Ее волшебный белый вальс

  сведет с ума.

     Теперь все это не для нас.

  Как жаль...

     А помнишь, были ведь они,

  такие солнечные дни...

     Ведь были дни?

   

  Кружится снег...

     Не утешая, не браня,

  кружится снег.

     Не для тебя, не для меня -

  он сам себе

     придумал танец без огня.

  Но пусть...

     Ему кружиться одному.

  А я такого не пойму,

     нет, не пойму.

   

  Прошу, вернись.

     Так много дней прошло с тех пор,

  почти вся жизнь...

     Пусть будет трудным разговор,

  но ты скажи,

     что нам не нужен этот спор

  во всем.

     Пусть будем правы мы вдвоем,

  и виноваты мы вдвоем,

     всегда вдвоем...

   

  1978      Алма-Ата

  
в оглавление
       Барабаны сердец

   

  Жизнь начинается вовсе не с детства.

  Первый наш крик - это тоже не в счет.

  С первым ударом нашего сердца,

  кровью по жилам жизнь потечет.

   

  Если смеемся, если страдаем -

  наши сердца будоражат нам кровь.

  Не потому ли сердцу вверяем

  ненависть нашу и нашу любовь.

   

  Сердцем решаем самое трудное:

  быть продолжению, - или конец...

  В ритме парадов и в ритме будней

  бьют барабаны наших сердец.

   

  1979      Алма-Ата

  
в оглавление
        Подношение

   

  Мне больно. Жжет меня огонь,

  Рожденный некогда моей рукой.

  И хлеб сгорел, и пал мой конь,

  и воронье кружит над головой.

   

  А у тебя и крыша, и вода,

  и поле - рук твоих творение.

  И ты, своим трудом горда,

  не принимаешь поклонения.

   

  Да, я палим. Да, ты права, -

  всему свое... И мне ль роптать? О, нет...

  Пусть я горю, горят мои слова...

  От этого ОГНЯ прими ТЕПЛО и СВЕТ.

   

  1979      Алма-Ата

  
в оглавление
                 А. Чукарину

   

  Во мне еще не умер смех,

  во мне еще не стынут слезы,

  и целоваться мне не грех

  с красивой белою березой.

   

  Я припаду к ее стволу,

  услышу листьев шепот нежный

  и улыбнусь, и вдруг пойму:

  во мне жива еще надежда.

   

  1979      Алма-Ата

  
в оглавление
       Моя осень

   

  Неужели это было?

  Неужели все прошло?

  Ночь нам поле постелила,

  ветер нам слова нашел.

  Целовались и шептали

  сильно, больно, горячо...

  Говорили и молчали,

  обо всем и ни о чем.

  И солома пахла хлебом,

  и луна была ясна...

  У меня кончалось лето,

  у тебя была весна...

  Скоро осень... Скоро осень!

  Только где тебе понять...

  Ах, как просто, ах, как просто

  у тебя весну отнять!

  Ведь под небом только поле,

  а на поле только мы...

  Дай мне воли. С болью, с болью

  откажусь я от весны...

  Пусть не сорванному цвету

  снится первый летний дождь.

  Ну, а мне теперь до снега

  вспоминать цветенья дрожь.

  И волшебно-лунной ночью

  мимо трепетных осин

  я в березовую рощу

  прихожу уже один.

  Кровью мечется по жилам

  твое жгучее тепло...

  Неужели это было?

  Неужели... Все прошло.

   

  1979      Алма-Ата  с. Балтабай

  
в оглавление
        Откровенность

   

  Я не был благодарен тени,

  когда за мной, не зная лени,

  она брела сквозь зной.

  Но путь не вечен - кров передо мной.

   

  В тени чужой, предавшись лени,

  о собственной забыл я тени,

  лежавшей подо мной.

  Пусть не в обиду: ты, мой друг, порой

  бываешь предан и любезен,

  но, право, столь же бесполезен.

   

  1980      Алма-Ата

  
в оглавление
        Три дороги

   

  Три ветра бились в окна,

  три тучи-ночи плакали,

  три слова тихо сказано;

  крестятся три бабки.

   

  Три бабки, веком согнуты,

  три света, три иконы,

  три тени не умаются

  отмахивать поклоны.

   

  Одна расплаты требует,

  за веру, что поругана.

  А тени бестолковые

  грызут фитиль обугленный.

   

  Другая бабка ахает:

  надежда не сбывается:

  а тени пляшут весело,

  хихикают, кривляются.

   

  А третья бабка молится:

  любовь похоронила,

  и тени пригорюнились

  жмутся сиротливо.

   

  А мне кому довериться?

  А мне на что надеяться?

  А мне куда отправиться,

  с любовью чтобы встретиться?

   

  Ай, ветры бьются в окна.

  Ай, тучи-ночи плачут.

  И нету мне дороги.

  И нету мне удачи.

   

  Ай, тучи-ночи плачут.

  Ай, ветры в окна бьются.

  И некуда мне ехать,

  и некуда вернуться.

   

  1980      Алма-Ата

  
в оглавление
          Гитаре моей

   

  Из того, что так тянется к солнцу,

  добрым сердцем и крепкой рукой

  рождена ты задумчиво-звонкой,

  и останешься вечно такой.

   

  Сделал мастер хорошее дело -

  ты волнуешь меня неспроста -

  как полет лебединого тела,

  откровенна твоя красота.

   

  Захлебнусь ли порывом весенним,

  иль закружится зимняя грусть,

  поделюсь я с тобой сокровенным,

  даже с другом таким не делюсь.

   

  Никогда еще мы не скучали

  ни под солнцем палящим, ни в дождь.

  Делим радости, делим печали...

  Ты одна меня предано ждешь.

   

  Как-то так мы с тобою привыкли

  отзываться на шепот и крик.

  Ты однажды мне в душу проникла,

  и навечно к тебе я приник.

   

  Изгибаются бережно пальцы,

  голос рвется из самых глубин...

  Можно ль жить и тебя не касаться

  мне под небом моим голубым?

   

  1980      Алма-Ата

  
в оглавление
         Дорога

   

  Легла дорога по земле -

               то лес, то поле.

  Она родня моей судьбе,

               судьбе и доле.

  Зовет она туда, где я

               ни разу не был.

  Туда, где делятся земля,

               земля и небо.

  Легла дорога по земле,

               дожди ей - братья.

  Они уймутся на заре,

               а мне скитаться.

  А мне встречать да провожать

               в жару и слякоть.

  Просить пощады и прощать,

               любить и плакать.

  Легла дорога по земле -

               и только случай

  откроет тайну: друг ты мне

               или попутчик.

  Свершаем добрые дела

               до поворота.

  И вдруг обида и беда:

               уходит кто-то.

  Легла дорога по земле

               большой рекою.

  На уплывающей корме

               махни рукою.

  А впереди твои моря,

               причуды ветра...

  Не верь, что мы дружили зря,

               что песня спета.

   

  Легла дорога по земле...

         Легла дорога по земле...

               Легла дорога по земле...

   

  1980      Алма-Ата

  
в оглавление
           Выход

                   (дистих)

  Руки

      сильные, что горы,

  слово

      доброе, что море,

  принесу в красивый город,

  где таится

            злое

                горе.

  Принесу тому, кто болен

  белой - белой

             белой болью,

  кто спокоен и доволен

  в четырех

           стенах

                 неволи.

  Принесу,

  скажу: смотри-ка,

  там,

     с травой переплелась,

  голубая ежевика,

  там рябина занялась.

  Там,

     в ущельях спят туманы.

  Водопады там шумят.

  Там

     на зорьке,

             утром рано,

  росы чистые блестят.

  Там просторно и свободно.

             Я зову тебя туда.

  Хочешь

       сильной стать

                   и гордой -

  позабудь про города!

   

  Позабудь про этот мир,

  где гудит угарный пир,

  где болеют белой болью

  в четырех

          стенах

               неволи.

  

  в оглавление

      * * *

   

  Зовет меня вода,

  Чиста и глубока.

  И лес меня зовет,

  и скалы в облаках.

  Зовет меня трава,

  зовет меня песок,

  зовет огонь костра -

  вечерняя звезда.

   

  А у меня дела,

  а у меня долги.

  И ночью не до сна,

  и днем не до тоски.

  А стерегут меня

  хвороба да беда,

  а за окном стоят

  высотные дома.

   

  И не костры горят,

  а просто фонари.

  И люди говорят

  совсем не о любви.

  Небесная вода -

  холодные дожди...

  Бросаю невода -

  ловись моя беда.

   

  Скитальцев и бродяг

  зову я на постой.

  И дверь не заперта,

  а дом опять пустой.

  Но долго быть в долгу

  я, видно, не смогу -

  Заброшу все дела,

  возьму и убегу.

   

  Прими меня, вода,

  чиста и глубока.

  И, лес, меня прими.

  И, скалы в облаках...

  Зеленая трава

  и солнечный песок...

  Далекого костра

  веселая звезда.

   

  1980      Алма-Ата

  
в оглавление
                Листопад

   

  Лето стало большим и уходит в чужие края.

  Восхитительно рыж, в луже лист умирает опавший.

  Эта осень, отдельно твоя и отдельно моя,

  почему-то никак не становится осенью нашей.

   

  Ветры тянут тебя за подол. Улетай, улетай...

  Мне останутся сны - то ли бред, то ли боль от падения...

  Кандалы моих рук, я прошу, я прошу, не снимай.

  Ты последняя нить, мой единственный шанс на спасение.

   

  Так прозрачен покой навсегда уходящего дня...

  В голубом с позолотой опушки березовых рощ.

  То ли солнце зашло, то ли память погасла моя...

  Это пахнущий снегом, осенний, задумчивый дождь.

   

  Обрываются листья-улыбки на стылом ветру.

  Обнажен до весны и печален покинутый сад.

  Белым снегом накроет, накроет его поутру.

  А пока листопад,

                 листопад, листопад,

                                   листопад.

   

  1980      Алма-Ата

  
в оглавление
          Удаче моей

   

  Зачем эти встречи?

                  Они как следы

  на поле метельной разлуки.

  Куражится ветер поземкой беды,

  затейливых сплетен и слухов.

  А дом беспризорен,

                и пыль на полу,

  и груда немытой посуды;

  и шторы

        тоскливо припали к окну,

  закутавшись, как от простуды.

  Огонь, на котором,

         не то что сгореть,

  тоски растопить я не волен,

  закатом прожег мою верную сеть,

  сплетенную крепкой любовью.

  Но траурный марш не по мне,

               не по мне

  расплаты и мести заплаты.

  Есть пятна на солнце,

                     и есть на луне -

  земляне

        тем более в пятнах.

  А розовый вечер становится синь...

  И крыши - томов развороты...

  Под серыми крыльями разная жизнь -

  от корки вчерашней до корта...

  Удар

     и над сеткой мой беленький мяч,

  в азарте крученого взлета.

  Но как далеко

              от сезона удач

  до жизни

         победного счета.

   

  1980      Алма-Ата

  
в оглавление
         Женщина

   

  Вглядываюсь во всю,

  от улыбки до юбки.

  Неприкаянные снуют

  у бедра

        загорелые руки.

  И колен приворотная голь

  полонит своим полом

  сквозь разреза щемящую боль,

  вдоль неношеного подола.

  И коричневей черного чая

  на фарфоровой белизне,

  мне навстречу

              молчат отчаянно

  два пришельца

               от мира извне.

  Вся ухожена и обстирана.

  И прическа чеканно проста.

  И не в силах свой плен датировать,

  взгляд мой там,

             где уж нету креста...

  Мне бы ход,

           избежать поражения,

  но в артерии пульса волна...

  И глотаю я

           соль наваждения...

  Надо мною

          природа

                вольна.

   

  1980      Алма-Ата

  
в оглавление
          Ухожу из сказки

   

  Ухожу не спеша,

        как уходит беспечное лето,

  шелестя мишурой

          облетевших,

                  желтеющих слов.

  Города моих лет...

  Стены залиты розовым светом,

  и улыбки надежд

           там шагают

               проспектами снов.

  В городах имена,

            на афишах

          и на обелисках.

  В городах адреса,

            где бывал

              и куда не зашел...

  Догорающий день

       полем тянется к алому диску,

  и копна на стерне

          обнимает меня горячо.

  Вы прощайте,

     кто слаб.

  И от сильных не требуйте силы.

  Вы живете своим,

  до минуты продуманным днем...

  Мой ковер-самолет,

    с бахромою из пыльной полыни,

  я стелю по земле -

    подходите, летайте на нем.

   

  1980      Алма-Ата

  
в оглавление
          Шесть строф

                              Л. И.

   

  Листы над лесными озерами -

  два паруса ветром наполнены;

  каймою радужной, узорною,

  волненье глубин заневолено.

   

  Акварелей цветущая нежность,

  вдохновение раннего утра,

  озорная живящая свежесть,

  незнакомка в вагоне попутном.

   

  Разгадка доступна едва ли.

  Движенья порывисты, чутки...

  Ундины  влекущая талия,

  в полете тоскующем руки...

   

  Исчезнувшей тенью приснился

  цветок на окне предрассветном.

  Еще лепесток не раскрылся,

  дыханье укрыто от ветра.

   

  Страсти рожденье стихийно и вольно -

  жизни достойно и смерти достойно.

  Страсть обрекает на боль и отчаяние,

  но расставаться с нею печально.

   

  Авроры явление сонно.

  Мерцают сияния волны...

  Началами строф, о, Богиня!

  Мечты начертала ты Имя!

   

  1980      Алма-Ата

  
в оглавление
                 Студийцам МИТ

                 всем вместе

                 и каждому

                 в отдельности.

   

  Ты взлет мой.

  Дыханьем тревожишь висок.

  Ты сила,

  творящая взмахи крыла,

  огонь мой -

  в руке зарожденье тепла.

  Ты свет мой

          мерцающий,

  чист и высок.

           Тебя ль уведут,

           меня у тебя ли отнимут...

           Так золото листьев

           не плавится вдруг,

                         а горит...

           Не слиток, а дым...

           Но твой хоровод голубиный

           все кружит и кружит,

           и в чистое небо летит.

   

  *МИТ - Молодежный Интернациональный Театр

   

  1980      Алма-Ата

  
в оглавление
               А. К.

                          Любить?

                          Конечно же любить!

                          Иначе

                          лучше нам не быть.

   

  Хочу тебе сниться.

      Хочу тебе сниться,

  как снится гнездо

      замерзающей птице,

  в ночном перелете

           к далекой звезде.

  Хочу, чтоб тепло мое

             снилось тебе.

  

  В петлей угрожающем

           замкнутом круге

  хочу,

     чтобы снились тебе

                  мои руки.

  Хочу,

     чтоб меня вспоминала,

                     когда

  в песках обжигающих

           снится вода.

  

  А если грозой разразится весна,

  хочу, чтоб мои

             тебе снились

                           глаза.

  Хочу,

     чтоб тревожным замахом крыла

  ты сны обо мне

                 ото всех берегла.

  

  Когда же беда надо мной закружится,

  хочу, чтобы ТЫ

                 захотела

                         мне

                            сниться.

   

  1980      Алма-Ата

  
в оглавление
            Гадание

   

  Что приму через год, а что нынче?

  Может складно пойдет, иль на вычет?

  Может, в красном снесут да зароют?

  Может, раньше дойду до запоя?

   

  Говори же, цыганка, не мучай.

  Почему год от года все круче

  виражей бесконечных вопросы

  под колеса летят? Под колеса...

   

  А в степях ковыли под ветрами.

  Капли маков, как будто я ранен.

  Через все это, серым асфальтом

  знак судьбы моей - прочерк фатальный.

   

  И кручу бесконечную ленту:

  осень, зиму, весну... Вот и лето.

  Я к окну, а за ним столько лет

  только прочерк асфальтовых лент...

   

  Ах, дорога моя. Ах, дорога...

  Ты звала, и я заново трогал.

  То на гору, то под гору мчался;

  думал, - ветер в лицо - это счастье...

   

  А теперь и признаться неловко -

  сам не знаю, где та остановка,

  на которой кончаются беды,

  до которой никак не доеду.

   

  Говори же, цыганская бабка.

  Под настойку с бродячею травкой...

  Уводи ты меня, до поры,

  в мир, где лошади, звезды, костры...

   

  1981      Алма-Ата

  
в оглавление
              Снег

   

  Наконец-то все бело.

  Наконец-то все остыло.

  Тротуар, где ты ходила,

  наконец-то замело.

   

  Белым, белым, белым полем

  завораживает взгляд.

  Замораживает боли

  белый, белый, белый сад.

   

  Наконец-то путь свободен

  от безумства к тишине...

  Светел мир в морозный полдень,

  снег искрится при луне.

   

  Жить спокойно и отрадно -

  нужен праздничный салют...

  Одиночества награды

  сам себе я раздаю.

   

  1981      Алма-Ата

  
в оглавление
             Детство

   

  Тополя метут по небу облака.

  Дом подставил солнцу белые бока.

  Возле дома мое детство, босиком,

  и смеется, и бежит за мотыльком.

   

  В доме тикает будильник на столе

  и показывает минус тридцать лет.

  На полу ковер из теплых лоскутов

  и цветы... а может не было цветов.

   

  Над кроваткой жили сказочные сны

  о доверчивых волшебниках лесных

  в накрахмаленных узорах-кружевах...

  Эта память до сих пор еще жива.

   

  Тополя метут по небу облака.

  Дом подставил солнцу белые бока...

  Только я смотрю на все со стороны,

  будто кто меня поставил у стены...

   

  1981      Алма-Ата

  
в оглавление
           Оттепель

   

  Всю ночь кружила в белом тишина.

  В квадрате форточки безмолвие летало.

  Стояли караулом вдоль квартала

  усталые фонарные столбы.

  Дома бледнели под молчанием судьбы,

  владевшей душами уснувших,

  причастных к странствиям беды.

  Кого раскаянье задушит,

  едва печальные следы

  он за собою обнаружит?

  Нет...

  Поскорей туда, где стужа,

  ногами по застывшей луже,

  чтобы ничто не отражало...

  Скорей вдохнуть морозный воздух,

  чтоб жалость больше не дрожала

  внутри,

         меж легких,

                   где-то возле...

  чей стук

      так бережно

          ладонь усталая

                        прижала

                        к себе...

  Вдруг отодвинуты

        теплом нечаянным

                       семь бед...

  И капли...

               Оттепель? Капель?

  Сквозь

    окон взгляд потухший

  упали в будущий апрель...

  Так звонко...

             Все нарушив.

   

  1981      Алма-Ата

  
в оглавление
             Кто?

   

  Кто ты вчерашний?

  Кто ты сегодняшний?

  Завтрашний кто ты?

   

  Был ты и весел, и полон надежд,

  сеял и верил - пожнешь.

  Кто между нами провел рубеж,

  кто устроил дележ?!

   

  Горе, когда настигают долги;

  кто тебя ими связал?

  Кто придумал, что мы враги,

  кто об этом сказал?!

   

  Кто же нас, парень, в угол загнал,

  когда навязал нам бой?!

  Кто в наши руки вложил металл,

  сделанный мной и тобой?!

   

  В голову пуля, осколок в живот

  нам подарили покой.

  Горя не зная, не зная забот,

  кто остается живой?!

   

  Почести павшим - и делу конец -

  камень хранит имена.

  Вечная слава, звезда или крест -

  все поделила война.

   

  Вырастят женщины наших детей;

  будет, конечно, галдеж...

  Кто над могилой твоей и моей

  втянет их в новый дележ?!

   

  Кто он вчерашний?!

  Кто он сегодняшний?!

  Завтрашний кто он?! Кто?!!

   

  1981      Алма-Ата

  
в оглавление
        Весенний монолог

   

  Вот  Вы думаете:

       лужи, тепло -

       потому, что весна.

       Вы, может быть,

       даже абсолютно уверены,

       что это именно так.

  И если капель,

       то это непременно

              потому, что небо голубое.

  А вот однажды,

       один мой знакомый

       увидел

       необыкновенную

       женщину.

       Она ему улыбнулась.

       И, представляете, вот чудак,

  с тех пор он считает,

       что и оттепель,

       и цветы,

       и голубое небо

       являются результатом

       возникновения

       человеческого чувства,

       которое в обиходе

                   называют ЛЮБОВЬЮ.

   

  1981    Алма-Ата

  
в оглавление
              Ночь

   

  Как пить бросают, брошу я любить.

  И применю к себе крутые меры:

  разъединив, отправлю тело на галеры,

  а душу в сталь сумею заточить.

  Чем мир дарят ее мятежные исканья?

  Надежда мной в печаль удалена,

  и скоро век, как телу снилась Анна,

  и пеплом по ветру иные имена.

  Гортань сошлю в края студеных рек.

  Взойду под флаг - на черном кость белеет.

  Безмолвный абордаж, грабеж, побег...

  И тьма укроет, а вино согреет.

  Кто будто бы неопытен и слаб,

  познает боль и моего коварства;

  вкусив Эрота тягостных услад,

  я выдам вольную тому, кто жаждет рабства.

  Ну, а покуда, кто помочь сумеет

  преодолеть хладеющую стену?

  Рукою твердой, без упрека, кто посмеет

  и мне на флаге начертать измену?

  Пустых ночей четырехстенный выдох,

  над обреченным в немоте застыть,

  ловлю - об лед убившаяся рыба -

  любить бросаю, как бросают жить.

   

  1981      Алма-Ата

  
в оглавление
          Лидия

   

  Руки - тепло усталое.

  Взгляду свеча поставлена.

  Пленной мечты кружением

  крылья - твое отражение.

  Капли - дождинки высохнут,

  губы улыбку вынесут.

  Ветром тоски невидимой -

  Лидия, Лидия, Лидия...

   

  Не оставляй одного меня

  около звездного омута

  памяти, растревоженной

  ласкою неосторожною.

  Выстрел в глаза однажды...

  Рана - причина жажды.

  Ты ль не могла б утолить меня,

  Лидия, Лидия, Лидия?

   

  Алая от рассвета,

  до горизонта лента

  на голубом раздолье.

  А на моей ладони

  трудное мое счастье

  врезалось до запястья

  неистребимой линией -

  Лидия, Лидия, Лидия.

   

  Воли моей стремление

  было ли преступлением?

  Ветка, да не простила бы

  ветру порыва сильного...

  Окна открою настежь -

  снова мое ненастье

  пишет косыми ливнями:

  Лидия, Лидия, Лидия.

   

  1981      Алма-Ата

  
в оглавление
           * * *

   

  Весна, открой меня заново,

  откопай драгоценные жилы,

  руды моей залежи обнаружь,

  пока мы еще живы.

  Пробейся сквозь мерзлоту

  к живому, горячему, алому.

  Взорви надо мной черноту

  листа прошлогоднего, палого!

  Пои меня птичьими криками,

  капелью меня выстукивай,

  а на рассвете смотри, как я

  целую женщине руки.

   

  1981      Алма-Ата

  
в оглавление
          Цветок

   

  Уйду в холмы перед закатом,

  где травы за день настоялись,

  где сонный мир теней горбатых

  владеет трепетным цветком.

  Мне мир теней давно знаком.

  Не пели там и не смеялись...

  И вот я в нем ищу собрата,

  чьи лепестки еще не смялись.

   

  К нему протянутой рукою

  твержу о нежной доброте я.

  Цветок от холода укрою

  и аромат его вдохну,

  а утром бережно смахну

  росинки, что вдруг заблестели.

  И вновь цветение спокойно.

  И чахнут, отступают тени.

   

  1981      Алма-Ата

  
в оглавление
                Мираж

                                    Т. Н.

   

  Едва прикрою веки и - вот какая блажь:

  опять над горизонтом рождается мираж.

  Сквозь марево песков я вижу над барханом

  дрейфующий фрегат под именем "Татьяна ".

   

  Вот-вот его команда исполнит мой каприз,

  и добрый старый парус поймает легкий бриз.

  Иные острова и сказочные страны

  пойдет искать фрегат под именем "Татьяна".

   

  И руки мы натрудим смоленою пенькой,

  и "норды" штормовые мы выдержим легко,

  и ром, что припасен усталым капитаном,

  мы выпьем за фрегат под именем "Татьяна".

   

  На вахте неустанно смотрящие вперед.

  Надежда на удачу в сердцах у нас живет.

  По курсу так держать и волны рвать упрямо

  сумеет наш фрегат под именем "Татьяна".

   

  Да здравствуют до звона тугие паруса!

  Мечту себе и ветер я выбираю сам!

  И на крутой волне в просторах океана

  да здравствует фрегат под именем "Татьяна"...

   

  ::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::

   

  Так что же не судьба мне уйти с материка?

  И обожгла ладони смоленая пенька...

  За пеленой дождя и вязкого тумана

  теряется фрегат под именем "Татьяна".

   

  1981      Алма-Ата

  
в оглавление
           Над рекой

                                Е. Д.

   

  Что для тебя ладонь - она пуста.

  Что губ моих тебе прикосновенье?

  Своей весны зеленого листа

  не выноси на берег откровений.

   

  Ликуешь ты, когда идут дожди.

  С тобой тепло, когда на окнах иней.

  Ловлю твое дыханье на груди,

  а на губах - игру веселых линий.

   

  И волосы струятся по плечу,

  и, как трава, переплетают руки.

  Мой вещий сон: я над тобой лечу,

  а с двух сторон - все берега разлуки.

   

  Но машут обреченные крыла.

  И на лице танцующие блики...

  Да будет синь прозрачная цела!

  Да будет миг безумным и великим!

   

  Что потеряю на исходе дня,

  а что хранить сумею до рассвета...

  Береговой огонь влечет меня.

  И тягостно крылу бороться с ветром.

   

  Взмахну еще - и кончена игра.

  А под крылом прибрежная осока...

  Волну листают хмурые ветра

  и на песке читают эти строки.

   

  1981      Алма-Ата

  
в оглавление
    Маленькая сказка

   

  Дождь латает тротуар

  лужей-лоскутком.

  Старый уличный фонарь

  охраняет дом.

  И пронизывает дрожь

  капли на листе.

  Подари мне эту брошь,

  ветка в темноте.

   

  Драгоценности не жаль, -

  ветка мне в ответ, -

  ты дрожащую печаль

  вынеси на свет.

  Протяни ей теплоты

  целую ладонь.

  Унеси из темноты

  сказочный огонь.

   

  И подарок в темноте

  тронул я рукой -

  не осталось на листе

  капли ни одной...

  Дождь латает тротуар

  лужей-лоскутком.

  Старый уличный фонарь

  Охраняет дом.

   

  1981      Алма-Ата

  
в оглавление
        Строителям театра

   

  То в бору сыром тайным шорохом,

  то во полюшке лихим посвистом,

  то ужасная, то потешная,

  про красавицу да про лешего;

  то в пустой избе, то во тереме,

  былью прибыльна да утеряна,

  на язык востра, прибаутчица

  сто веков жива сказка-путница.

  Кому дарит кров, кому платьице,

  кому хлебушек да кашу с маслицем,

  да супротив врага силу славную,

  а из трех дорог скажет главную.

  Говорит она не напраслину.

  Слов настоями поит ласково.

  Коль придет беда, так лечит боль во мне

  песня добрая, сказка вольная.

   

  Чтобы сказкам жить, славить доброе,

  языка родник полнить доверху,

  говорить да петь с чувством, с толком бы,

  чтобы в сердце - жар, а думка в голову -

  слову верному стань товарищем,

  душам сказочным дай пристанище,

  дай затейникам эту каторгу,

  место дейное - балаган-театр.

   

  1981      Алма-Ата

  
в оглавление
              Фонтан

   

  Прекрасны струи, рвущиеся ввысь,

  игрой ласкающие каменное ложе.

  Их будни - бесконечное венчанье.

  Их служба - восхитительный парад.

  Они возносятся жемчужными лучами...

  И выступает бисер звезд на коже

  у родника, что каждой капле рад.

   

  Прохлада? Да. И влага. Тоже да...

  Но кто спасается от жажды и от зноя?

  Где запыленный и усталый путник,

  поспешно раздвигающий тростник?

  Кто в эти струи величавые опустит

  ладонь усталую, искавшую покоя?

  ...Не потому ли мне милей родник?

   

  1981      Алма-Ата

  
в оглавление
             Моя жизнь

   

  По звезде непонятной я выбрал маршрут,

  все, что было, поставил на карту...

  Где-то "SOS" обрывает антенны, а тут

  только память в безумии жарком -

  как упал подо мной от усталости конь,

  как ломали мой дом ураганы...

  Не к богам всемогущим иду на поклон -

  я к звезде пробираюсь упрямо.

  Вот уже позади необъятный простор,

  и как будто не видно усилий,

  но звенит на пределе усталый мотор,

  тяжелее становятся крылья.

  Старый купол да лопасти битых винтов

  до жилья дотянули со скрипом.

  И стучу в тротуары больших городов,

  то молчу, то срываюсь до крика!

  Тишину разрушают пустые шаги -

  мне в потоке людском одиноко.

  Вороньем оглушительно-черной тоски

  на фасадах домов стаи окон!

  Знаю, можно упасть на холодный бетон,

  раствориться в дождях и закатах,

  но маячит вдали непонятный огонь

  и ползу я, и нет мне возврата.

  Понимаю, что этому будет конец

  и, что время мое на исходе.

  Только вдруг обожгло - разве это по мне?

  Я ж летающим был по природе!

  Кто-то после осудит мой путаный след,

  усмехнется, считая ошибки.

  А мне снится ночами мерцающий свет

  недоступной, далекой улыбки.

  Кто не рвался к нему, утопая в грязи?

  Кто сумел обойтись без падений?

  Кто из нас не вставал, только вообразив -

  как же низко стоять на коленях?

  И планету руками толкнув от себя,

  забываю о глупых потерях.

  Параллельными курсами след серебрят

  те, кто не перестал в себя верить!

  Обнимает желтеющий лист синева.

  На мгновенье становится тихо.

  Слышно, как по артериям мчатся слова

  и рождаются новые вихри!

  Сквозь рассвет выхожу в наступающий день

  и спокойно даю обороты.

  Где-то там, впереди, мой заветный предел,

  лишь за ним окончанье полета.

   

  1981      Алма-Ата

  
в оглавление
           Осень, 33

   

  Остуди мне голову голубым.

  Промолчи, что долго я нелюбим.

  Уведи покорного в тишину,

  ветра переборами тронь струну.

   

  Листьев хороводами закружи,

  душу непокорную обнажи,

  Припади, печальная, к наготе...

  Эх, слова прощальные, все не те.

   

  То, что ты не первая, - не беда.

  Тридцать две потеряно навсегда.

  И тебя отпраздную, отпою...

  Все вы были разными, вот и пью.

   

  По одной за каждую, наливай!

  Все, что было жаждою, - забывай.

  Не тая тяжелого за спиной,

  остуди мне голову синевой.

   

  1981      Алма-Ата

  
в оглавление
      Колыбельная

   

  Уснуло солнце на горе,

  уснула кошка во дворе,

  уснул усталый телевизор

  уснул под крышей голубь сизый.

   

  Велосипед уснул в углу,

  и мячик дремлет на полу,

  уснула кукла на диване,

  уснула ночь в оконной раме.

   

  И даже коврик у дверей

  не прочь уснуть бы поскорей.

  А башмачки уснули сами.

  Пора уснуть и нашей маме.

   

  Когда ладошки у ребят

  под уголком подушки спят,

  тому, кто сам закроет глазки,

  хороший сон расскажет сказки.

   

  1981      Алма-Ата

  
в оглавление
               Видение

   

  Что за прихоть у тебя: все по ночам

  в дом притихший мой входить не постучав,

  до утра смотреть, как плавится свеча,

  и молчанием концы рубить сплеча;

  в чем-то слабо упрекать из-под ресниц,

  и смеяться, ничего не объяснив,

  и прощать одним движением руки

  то, что в жизни не простила бы другим.

  Обнимать меня один и тот же раз,

  улыбаясь, тихо поцелуи красть,

  растворяться в утренних тенях,

  не пойму я, что за прихоть у тебя.

   

  1981      Алма-Ата

  
в оглавление
      Набросок

                      Е. Д.

   

  Так рисует зима -

  только белым и черным.

  Черной тени обман

  белизной перечеркнут.

  Ты попробуй сама:

  краски стали ни к черту,

  в моем доме зима

  поправляет прическу.

   

  1981      Алма-Ата

  
в оглавление
              Песня про лошадь

   

  У кобылы глаза, как земля в сентябре,

  и соломой запутана грива.

  Только солнце да ветер на конном дворе,

  да припала к забору крапива.

   

  Да еще, не обсох и лежит возле ног,

  удивительно жмурясь от света,

  ее первенец, масти разбитых дорог,

  уходящих из тяжкого лета.

   

  Все теперь для него и все мысли о нем:

  вот он встанет, пойдет меж цветами.

  Обожгут его травы небесным огнем,

  и остудит земля родниками.

   

  Он достигнет высот, о которых она,

  засыпая, мечтала когда-то.

  И не будет дорога ему так черна

  в тот приснившийся мир благодатный.

   

  И поднялся малыш, и окреп на глазах;

  был и сыт он, и чисто ухожен.

  А кобыла таскала мешки на возах,

  удила понимая и вожжи.

   

  И хозяин двора, что на ласку не скуп,

  порешил: "Конь должон быть полезным".

  И однажды запряг его в новенький плуг,

  и пометил каленым железом...

   

  У кобылы глаза, как земля в сентябре,

  и соломой запутана грива.

  Только солнце да ветер на конном дворе,

  да припала к забору крапива.

   

  1981      Алма-Ата

  
в оглавление
     Глядя на птиц

   

  Так у них заведено:

  дважды за год перелеты,

  будто им не все равно...

  Только хлопоты, заботы...

  Так у них заведено.

   

  Все гляжу и не пойму:

  ну чего им, глупым птицам?

  Я ж могу, сижу в дому.

  Что же им-то не сидится?

  Все гляжу и не пойму.

   

  Будто мало им тепла,

  или зерен будто мало.

  Размахнутся в два крыла

  и летят куда попало.

  Будто мало им тепла.

   

  На земле немало дел,

  а у них готовы стаи...

  Я бы тоже улетел,

  да меня не отпускают -

  на земле немало дел.

   

  1981      Алма-Ата

  
в оглавление
       Остановка

   

  Мне бы на гору взойти,

  оглядеться бы:

  как запутаны пути,

  где отметины;

  где вода, а брода нет,

  где овражина,

  где покоится в стволе

  пуля вражия;

  где трясина стережет,

  мохом зелена;

  где прикинулась ужом

  кобра - змеина;

  где зыбучие пески,

  где обрыв - скала,

  а где лютые клыки

  бродят, рыскают.

   

  Только нету ни горы

  и ни деревца,

  а с нечаянной поры

  путь не стелется.

  И когда была вода,

  уж не помню я...

  Лишь от горя два следа,

  болью полные...

   

  1981      Алма-Ата

  
в оглавление
          Критикам

   

  Вам, почитаемым умам,

  чьи лбы до моего еще взопрели

  на славных отложениях столетий,

  вам ворошить мой пожелтевший хлам,

  и песни пробудившейся свирели,

  холодным разумом сажать по клетям.

   

  Вам ковырять навоз у ног Пегаса,

  а чтобы вдруг, в ночи, к нему на спину

  и на лету вдохнуть поющей грудью...

  Тут ни чины, ни звания не властны,

  умам такое, видно, не под силу.

  Вы не поэты потому. Вы - люди.

   

  А мне болота и дремучие леса,

  и бездны в терниях созвездий,

  что рвут и ранят до безумия живое!

  Мне, все теряя, над огнем плясать,

  идти и плыть, летать и вечно грезить,

  и, наконец, расстаться с головою.

   

  1981      Алма-Ата

  
в оглавление
            Комната

   

  Потолок да четыре стены,

  понимаю, как вы мне нужны;

  до тепла я без вас и не дожил бы...

  Говорите же, сколько я должен вам

  за микстуру ночной тишины?

   

  Со щелями-морщинами пол,

  утомителен твой произвол;

  вечерами на шаг мой нечаянный

  все ворчишь, пожимая плечами ты,

  вечно холоден, пылен и гол.

   

  Голубая затворница дверь,

  понимаю тебя лишь теперь.

  Провожанием так озабочена,

  промолчала ты мне о непрочности

  заверений, доверий и вер.

   

  И пока я один на один

  пробивал голубые дожди,

  в два окна моя верная комната,

  как могла, берегла то искомое,

  от которого я уходил...

   

  1981      Алма-Ата

  
в оглавление
         После встречи

   

  Я строил храм, а Вы искали терем.

  Звучал орган - Вы ждали бубенцов.

  Вам нужен пир, а мне нужнее вера.

  Вы под личиной - мне милей лицо.

   

  Что Вам полет, где в крыльях свищет ветер!?

  Куда надежнее земная твердь...

  В моем огне Вы увидали пепел,

  он волей Вашей обречен на смерть.

   

  Желаю Вам идти своей дорогой.

  Желаю Вам найти другой огонь.

  И дай Вам бог, от холода не дрогнуть,

  и дай Вам бог, укрыться от него.

   

  1981      Алма-Ата

  
в оглавление
        Гонщик

   

  Лежу у ночи взаперти,

  бывает после тридцати,

  когда полмира не ахти

  и все неладно.

  Так было чудно до шести,

  куда ни шло до двадцати,

  а после, господи прости,

  все так не складно.

   

  Звенела холодом броня,

  два года жил из-под ремня,

  и вот уже не для меня

  подруга детства.

  А в спину била болтовня.

  Я уходил из-под огня,

  тогда как дальняя родня

  жила по средствам.

   

  Судьба дается только раз,

  понятно всем, не для проказ,

  но на вираж, не сбросив газ,

  иду я первым...

  Движок собрали на заказ;

  у стали был еще запас,

  но оказалось я не ас -

  и сдали нервы.

   

  В кювете ржавая вода,

  потеря крови - ерунда.

  Но впредь не будет, вот беда,

  борьбы на равных.

  Кому-то там вручают приз,

  а я в бинтах, и верх, и низ,

  Без костылей не обойтись -

  такая травма.

   

  Конечно, надо бы успеть

  повеселей чего суметь

  и только после побелеть

  мне на височках.

  Но позвоночник будто плеть,

  куда плясать, дай бог допеть,

  а там не грех и помереть,

  поставить  точку.

   

  1981      Алма-Ата

  
в оглавление
               * * *

   

  Так молчалив покой привычных линий,

  так легок ход минут, часов и дней.

  Так объясним и так понятен иней,

  когда простор все выше и синей.

   

  Гадает сад последними листами.

  Под каждый шаг мне падает одно:

  забудь игру зеленой, шумной стаи,

  веселым быть тебе не суждено.

   

  Стволы берез - узор по голубому,

  седая связь покоя и земли.

  В который раз, теперь уже другому,

  несут свои печали журавли.

   

  Цвета цветов и звуков лес веселый,

  и струи струн над пляшущим костром

  Несет поток, а я, уже спасенный,

  рисую след на берегу пустом.

   

  Не отрекусь, не поменяю веры,

  а на краю усталого моста

  я натяну страхующие нервы

  на чистый флаг свободного листа.

   

  За то, что бил свой плот на перекатах,

  за то, что знал горячие слова,

  в хмельной костер осеннего заката

  остывшая клонится голова.

   

  1981 Алма-Ата

  
в оглавление
               * * *

   

  Зашепчи, заворожи, заговори меня,

  чтоб на выдохе не жгло мне горло именем;

  не будила б ночь потерями да страхами,

  да кострами, да веревками, да плахами.

   

  Постели да так, чтоб утро было радостным,

  чтобы боль свою душа забыла рядом с ним,

  чтобы в целом мире ты одна, на простыни,

  промолчала обо всем легко и просто бы...

   

  Там, где ветры пляшут с листьями осенними,

  ты, от горечи единственным спасением,

  душу, доверху больную, пригуби мою;

  и тебя я зацелую... нелюбимую...

   

  1981      Алма-Ата

  
в оглавление
        Голубиная почта

                         В. Долиной

   

  Не шлю конвертов: Вам не до того,

  и кто поймет, что происходит ночью,

  когда рукой подать до островов

  горячих крыш и голубиной почты.

   

  Вот паруса кружат на голубом,

  так рвутся вверх, что превратились в точки...

  И целый мир, что сбудется потом,

  уходит с ними голубиной почтой.

   

  Ему капель вызвенивает гимн,

  и зелень на ветру взрывает почки;

  а я вот-вот под белое, нагим,

  не дотянув до голубиной почты.

   

  В глазах темно от крыльев вороных.

  Уже не те слова, и не помочь мне...

  Так нужен след записок озорных -

  твоя рука по голубиной почте...

   

  Ты где, страна крылатых чудаков?

  Мне надо вверх, я дохожу до точки...

  Мое письмо - на берег чердаков:

  не ставьте крест на голубиной почте!

   

  1981     Москва

  
в оглавление
                          Молчание

                      В. С. Высоцкому

   

  Я друзей понимаю с трудом,

  а вчера был друзьями не понят:

  кто в рассрочку торгует пером,

  кто себя в одиночку хоронит?

   

  Там, где спящие глыбы - дома

  обрекают потомков на серость,

  одиноко стоят терема,

  где ютятся крамола и ересь.

   

  Вот повинную меч не сечет,

  вот сжигают ни в чем не повинных,

  половина друзей не причем,

  только разве врагов половина?

   

  Что ж нам жаться к прохладной стене?

  Пусть не вышел ни ростом, ни силой, -

  если жив, - надо быть на коне,

  если нет, - возвышайся могилой!

   

  Настежь хриплую дверь отвори

  и, под вздох, принимая удары,

  ты за всех обо всем говори,

  пой, насколько хватает гитары!

   

  Пусть наотмашь по струнам сердец

  хлещет кисть одинокого пульса,

  чтобы крик прорастал наконец,

  там где было и серо, и пусто.

   

  Кто-то, "Нерв" на ходу теребя,

  говорит о какой-то эпохе...

  Ты лежи - это не про тебя,

  просто ты подорвался на вдохе.

   

  Просто боль неделима на всех,

  и судьба переставила лихо:

  у меня - твой израненный смех,

  у тебя - на Ваганьковском тихо...

   

  1981  Москва

  
в оглавление
          Подранок

   

  Я летел, что ни день - год.

  Я летел, что ни ночь - век.

  Вдруг свинец под крыло влет!

  И уже не полет - бег!

   

  И уже не хватать звезд!

  И уже не входить в май!

  Не вернуться в тепло гнезд.

  Не догнать и моих стай!

   

  Режут ноги ножи трав.

  Воронье надо мной в круг.

  Кто поверит, что я прав?

  Кто узнает, что я друг?

   

  Вот погоня берет след -

  надо в камне найти щель!

  Только в камне щелей нет,

  и по-прежнему я - цель!

   

  Бью о землю крылом, бью!

  И никак не возьму в толк:

  что же я эту боль пью?

  Чего ради дышу в долг?

   

  Что мне страха тащить груз

  по дорогам земных проб!?

  Где же тот, кто нажал спуск?

  Надо встретить его в лоб!

   

  ............................

  ............................

  Где он, тот, кто нажал спуск!?

  Надо клюнуть его в лоб!!

   

  1982      Алма-Ата

  
в оглавление
            Любимой

   

  Мне тепла бы твоего

                      один глоток.

  Мне бы взгляда твоего

                        одно касание.

  А потом я выдержу любой поток -

  рук вранье и глаз голосование,

  ночью

        тиканья зубастый стук

  у виска,

          осечка за осечкой -

  выдержу,

           а утром новый круг,

  новая земная

               бесконечность.

  Выдержу огонь,

                 когда вода

  грозами исхлещет перекресток.

  Выдержу,

           когда, устав рыдать,

  голубое

          зеленью

                   утрется.

  Выдержу

          размазанную пыль,

  передышку

            знойного застоя,

  и когда желтеющую быль

  клены

        перечитывают

                     стоя...

  Выдержу холодное мерцание -

  инеем

        в обугленный висок...

  Мне бы взгляда твоего

                        одно касание.

  Мне тепла бы твоего

                      один глоток...

  

  1982      Алма-Ата

  
в оглавление
          Прощание с Еленой

   

              В то время, как тело мое

              мечется в пространстве,

              душа, скованная застывшей памятью,

              ждет своего часа.

   

  Концы отдаю, не дождавшись попутного ветра,

  а где-то под килем - навылет пробитая вера.

  Зима за кормой, и винтами бурун исковеркан.

  И оттепель - стаями по проводам и по веткам...

   

  А лица друзей улыбаются молча по стенам;

  я знаю: мы все бунтари до седьмого колена...

  И вот ухожу от созвездий холодного плена,

  где, помню, впервые ко мне прикоснулась Елена.

   

  Мне только ее оставлять и печально, и больно.

  И только о ней вспоминаю с тоской и любовью.

  Поверить в нее - и не надо ни черта, ни бога.

  Но что ей мой бег, что моя голубая дорога?!

   

  Теперь уже выстрелы в спину ночами не снятся:

  все трюмы пусты, и пора уже с якоря сняться...

  Пусть клятвы моей никогда не коснется проклятье,

  но к ветру лицом и плечо у плеча не стоять нам!

   

  И крови моей у нее не метаться под сердцем...

  Слова разлетелись, и все опустело до смерти.

  Винты моей памяти влагу соленую вертят;

  на взвинченном курсе две капли по маю отмерьте...

   

  1982      Алма-Ата

  
в оглавление
          Эй, на палубе!

   

  Во мне жилы

           натянуты желанием выжить.

  Жажду свою

          поднимаю выше

  жадно чавкающей болотной жижи.

  А рядом

          кто-то,

                 меня пернатей,

  не разуваясь,

                топает гатью;

  едва оступится -

                 все черти - братья.

   

  В моей кисти

               ни завязи зависти.

  Черти

       на мне катаются

                       зайцами...

  А Вам,

         на палубе,

                    какая разница,

  кто там в болоте

               с нечистью знается.

   

  1982    Алма-Ата

  
в оглавление
          Диалог

   

                     Ну, что мы друг другу?

                     На что мы друг другу?

                     Ты - птица по небу,

                     я лошадь по кругу ...

   

  Не надо...

      И птицы,

            бывает,

                кружат.

  И крылья,

    бывает,

      бессильно дрожат...

  В гнезде

    и соломой застеленном стойле

  мы врозь

     одиноко стонали от боли.

  Мы поняли, как добываются зерна,

  как розовый цвет превращается в черный.

  Но,

   вдуматься если,

                что

                  истины эти

  мешают

    друг друга

         будить на рассвете?

  Ведь каждым апрелем

          ловить восхищенно

  капель и росу

           в голубом и зеленом

  никто не мешает нам...

                  Или, заметь,

  устала земля

           и готова к зиме.

  Но это же только одно полушарие!

  В другом -

      сине море

         и пляжи нажарены!

   Пускай мы усталы и очень похожи

  на прочих, обычно идущих прохожих.

  Взмахнувшие крылья

              движенье украсят.

  Мы - Человеки на спинах Пегасов.

   

  1982    Алма-Ата

  
в оглавление
            Нехотя

   

  Я ищу между светом и тьмой

  путь единственный,

              путь по прямой.

  Только

        ночью -

              по кромке луны;

  на рассвете -

              по гребню волны;

  днем -

       по радуге после дождя

  поверну, от прямой уходя,

  притворяясь, что вовсе не жаль,

  я свой путь

              превращаю

                       в спираль.

   

  1982    Алма-Ата

  
в оглавление
           К стихам

   

  Не торопись,

              терпение мое;

  взрыватели оставь пока в покое,

  пусть берега оттают над рекою,

  пусть вырастет трава и птица пропоет -

  не торопись,

              терпение мое.

  Пусть сердце

         нервы заново кует,

  по праву

          правой будь его рукой.

  Когда же боль

              завяжется строкой,

  срывай чеку!

            Пускай тогда рванет!

  Не опоздай,

              терпение мое.

   

  1982    Алма-Ата

  
в оглавление
             Апрель

   

  На рассвете апрель

        обнаженных коснулся теплом.

  Под руками земля

        и зеленые кисти для всех.

  Где-то в ходе весны

        и во мне наступил перелом.

  Избежав немоты,

        налету закрепляю успех.

  Канонада в ручей

        загнала эти зимние сны,

  По которым всегда

        выходило, что воздух ничей.

  А теперь два крыла

        за полет никому не должны.

  Сколько выпало мне

        голубых, тополиных лучей!

  Значит, вера тому,

        кто ее не сменяет на хлеб.

  А надежда всегда впереди,

              только выбери путь.

  И зерно оживет

        в голосами согретой земле,

  и запляшет в руке

        по простору тоскующий пульс!

  Ну, а если не так

        и движенье будто по льду,

  если вместо тепла

        полынья, да простуженный страх -

  я добуду огонь,

        все живое к нему поведу,

  буду строить мосты

        и стихи говорить на мостах.

   Капли талой воды

        не спасают от жажды перо,

  я хочу, чтобы всем

        утром пела пчела у цветка,

  а под вечер костер,

        и к нему семь усталых ветров,

  семь поверивших струн

        да согретая в горле строка.

   

  ...Пусть - под вечер костер

        и к нему семь усталых ветров,

  семь поверивших струн

        да согретая в горле строка.

   

  1982    Алма-Ата

  
в оглавление
              Май

   

  Весенней боли больше не сдержать.

  Веселым ливнем моет май черешню.

  От листьев, лиц до ягод-губ свежа

  чужая радость... Мне бы так вот нежно

  и сладко целовать под кожей сок,

  до косточки прогретых солнцем ягод -

  сквозь брызги, после, падать на песок

  вдали от дел, прибавившихся за год.

  Любимым быть, умеющим прощать,

  веселым, ласковым, беспечным - мне бы

  поверить, что и я могу вращать

  вокруг себя, не то что землю - небо!

  Но нет...

          Не так...

                Не мне...

                     Не для меня

  весенних ягод звонкая награда,

  осталось только горечь разменять

  на старый сок чужого винограда...

   

  1982    Алма-Ата

  
в оглавление
             * * *

   

  Приняла - как в омут головой,

  за тепло, в бреду, платила телом;

  под рассвет была едва живой,

  под закат еще тепла хотела.

   

  На лету поверила в крыло.

  На гнездо взглянула обновленно.

  Всю беду, что ветром намело,

  растворила в росплеске зеленом.

   

  Каждый звук держала на весу.

  В каждый жест укладывала душу,

  чтобы стать единственной в лесу,

  самой неземной и самой лучшей.

   

  1982    Алма-Ата

  
в оглавление
    Желтолистье

   

  Ну подумаешь,

     падают листья.

  Под холодные капли,

               с утра,

  безразлично

     торопятся лица ...

  От побед,

        от обид и утрат ...

  Ну подумаешь,

     им не досталось

  или было

    с избытком тепла.

  Что с того?

      Все равно ведь

               усталость

  оплетет

         паутиной

                 тела.

  Все равно,

      по листве ли,

             по лужам,

  доторопятся,

              доспешат,

  добегут

   до пронзительной

               стужи

  и себя понести

              разрешат.

  А за ними другие,

                другие,

  чуть почуяв

       уверенность ног,

  в перекрестки,

        в развилки,

              в круги ли

  превращают

     избыток дорог.

   Превращают

     в открытие мира

  отречение от него.

  Поклоняясь

      веселым кумирам,

  забывают

      усталых богов ...

  Забывают

    и в легком полете

  жгут

     натянутость

       новеньких жил ...

  Громы идолов,

        что вы поете,

  души дерзкие

            обнажив?

  Что вы пляшете,

         тени от веры,

  темнотой

       оглушившие зал?

  В сквозняки

         превратившимся

                 ветром

  не спасти

         налетевших

               на залп.

  Возвращение

     в прежние гнезда

  не избавить

         от горькой ничьей.

  Одиноко

           висящие звезды

  не укрыть

         от холодных ночей.

  Не стереть золоченую ложь ...

  и приходит пора желтолистья ...

  и опять,

    холодеющий дождь

  обнажает запутанность истин.

   

  1982    Алма-Ата

  
в оглавление
           Вечер

   

  Я, любя, тебя обниму,

  у друзей твоих отниму.

  Надоело быть одному...

  Что ж тревожно мне - не пойму...

   

  Дом с ромашками на столе,

  жить уставшими в хрустале;

  Капли старше нас на сто лет,

  след оставили на стекле...

   

  От огня на постели тень...

  Устаю от холодных стен...

  В окружении вечных тем,

  я один... А ты вместе с тем...

   

  Вот опять запущу винты,

  на ветру просушу бинты...

  Виновата совсем не ты,

  в ощущении пустоты...

   

  1982    Алма-Ата

  
в оглавление
              * * *

   

                В колонии

                для малолетних

                преступников...

   

  Три слоя колючих оград

  для сказок про вольную жизнь.

  Обугленный солнцем парад

  командой настойчивой жив.

   

  На каждые плечи статья.

  На каждую голову счет.

  На долгую память - судья,

  и срочное время течет.

   

  Казенных ботинок шаги

  проходят сквозь черные дни,

  кому отсчитают долги,

  кому - только слезы родни.

   

  До боли затянутый круг,

  свиданьем коротким разрушь -

  под черными робами вдруг

  осколки оплаканных душ...

   

  1982    Алма-Ата

  
в оглавление
         Объяснение

   

  Мне усталые ленты дорог,

  серой пылью бинтуют плечо,

  чтобы я на закате не смог

  обнаружить, что я обречен;

  чтобы я не ушел навсегда

  от надежных истоков тепла,

  чтоб за мной, не теряя следа,

  моя песня дошла, дожила;

  чтоб вращенью тяжелых колес

  посвящались немые дожди,

  чтобы ночь - для падения звезд,

  чтобы день - для ударов в груди;

  чтоб хлестала студеным ручьем,

  мое тело пришпорив, земля;

  чтоб погоня была нипочем,

  чтоб горела душа до нуля;

  у подножья земной высоты

  чтоб не срезал предательский страх;

  чтоб не прятаться от наготы

  обожженных на вечных кострах,

  чтобы свет материнских тревог

  освещал своей вечной свечой -

  бесконечные ленты дорог

  мне устало бинтуют плечо.

   

  1982    Алма-Ата

  
в оглавление
         Родная

   

  Когда мгновение твое -

                   мое,

  минуты звонкие мои -

                твои,

  огня торжественного час

                    в нас,

  а впереди - любых погод

                      год.

  Когда веселые цветы -

                   ты,

  в росе рассветная земля -

                        я,

  вдали от холода зимы -

                    мы,

  и с нами лучшая весна

                    сна.

  Нас превратил в безумный бег

                           век.

  И на ветру порвался круг

                       рук.

  Но все же хочется успеть

                     спеть

  про то, как надо бы решать

                        шаг.

  Попробуй жить - не побеждать,

                         ждать,

  когда заветной из побед

                      нет,

  а в дом крадется тишина

                      дна,

  и стон из пропасти ночей:

                      "чей"?!

  Трясина выучила гать

                 лгать,

  но снится распятым судьбой

                         бой.

  Из тупика зачем бранить

                     нить,

  что не смогла, не обошла

                       зла.

  Болея горечью потерь,

                  верь -

  за холодами будет май.

                   Знай,

  пока горит и греет свет

                      лет,

  не растеряет нас беды

                    дым.

  Пока мгновение твое -

                  мое,

  минуты звонкие мои -

                твои,

  горит и греет добрый свет

                        лет,

  и мимо стелется беды

                    дым...

  

  1982    Алма-Ата

  
в оглавление
          Холод

   

  Будто б до этого не было:

  белым не сыпало небо мне

  под ноги, на плечи, в голову...

  Будто б меня не калечило,

  опустошающим вечером,

  ветром, пропитанным холодом...

  Будто б не каркали вороны,

  с голоду, черными сворами...

  Будто бы стрехи не плакали,

  капли блестящие вытопив:

  "Вы-то где? Вы-то с кем? Вы-то как?

  Все ли потери оплачены"?

  Как это стало привычно мне:

  лето усталое вычеркнуть,

  воспоминания осени

  кутать в прощальное, белое

   - что ж вы босыми-то бегали?

  Что ж вы теперь... меня бросили?

  Годы, с изнанки со знаками,

  выпило пламя до накипи.

  Холодом белым окованы,

  мечутся дни бестолковые...

  Поиски, поиски, поиски

  лета удачного поезда;

  шпал бесконечные лестницы,

  рельсы несут околесицу.

  Ночка... Бог с ней. Мне бы день еще

  выдержать пытку безденежьем.

  Тело усталое корчится...

  Чем воспаление кончится?

  Март улыбнется и вот тебе:

  голуби, небо и оттепель...

  Я ли не тот или вы не те -

  некому в чистое вылететь.

  Крылья сложили и стали мы

  злыми, больными, усталыми.

  Кончился, бросили - пользы-то?

  Между колес, под колесами

  шар, колеями исхлестанный,

  крутится, мечется, бесится...

  с хрустом, со скрежетом...

                   без толку.

  Скорости все перепробовав,

  под бугорками-сугробами

  нежные души заснежены;

  будто бы вовсе и не жили

  от колыбели до пенсии

  с криками,

            с крыльями,

                       с песнями...

  

  1982    Алма-Ата

  
в оглавление
           Оптимистика

   

  Так случилось, подвела нога меня;

  левая, толчковая - допрыгался...

  Но для тех, кто слабо продвигается,

  способы лечения открыты все.

   

  Я, как человек цивилизованный,

  не могу признать самолечения;

  хромоту свою централизовано

  волоку лечить по назначению.

   

  До меня кого здесь только не было;

  от родимой речи стены тусклые,

  а под человеческими нервами

  лежаки скрипучие да узкие.

   

  Медицина, по последним правилам,

  норовит опять поставить на ноги,

  миром ли, войною ли израненных

  до потери самых важных навыков.

   

  Тут среди лежачих есть толковые;

  санитары любят их особенно;

  остальных сестреночки уколами

  делают к еде дееспособными.

   

  Им не угрожает истощение.

  Здесь они в тепле и в безопасности.

  При таком душевном обращении

  можно даже тех, кто без ума, спасти.

   

  Ну а мне, раз плюнуть, и поправлюсь я...

  А когда лечение закончится,

  левая забегает, как правая,

  стану полноправным членом общества.

   

  И опять начнется жизнь вольготная:

  вечером, хоть в баню, хоть в кино иди;

  пей, хоть за здоровье медработников,

  хоть за то, что все мы гуманоиды.

   

  1983    Алма-Ата

  
в оглавление
       * * *

   

  Мне известно давно:

  не бывает чудес -

  объясняет наука все тайны;

  даже если тепло

  опустилось с небес,

  даже если цветы расцветают,

  даже если весна

  превращается в май,

  даже если кончается лето

  и, листву растоптав,

  наступает зима -

  все равно, объясняют и это.

  Очень просто: земля,

  в год - один оборот...

  Так вертеться нетрудно привыкнуть,

  можно, кажется, на пятилетку вперед

  расписать: вот он вход, вот он выход...

  Всем понятно - сбылась вековая мечта

  и, хоть завтра, все карты мне в руки...

  Тридцать пятый расклад...

  Не везет ни черта...

  Вниз легко,

             а НАВЕРХ

                     больно круто.

  Сколько раз я цеплялся,

  до дрожи в руках,

  за предательский холод уступов...

  Но чужая фортуна мою

  в дураках

  оставляла, маршрут перепутав...

  Может правы попы:

  повезет, но не здесь?

  Если так - я их ТАМ не забуду...

  А пока на земле

  изучаю процесс

                НЕВЕЗЕНИЯ -

  тоже не чудо.

   

  1983    Алма-Ата

  
в оглавление
               Разлука

   

  От разлуки, от разлуки в целу ночь

  ни питьем, ни сон-травою не уйти;

  только песня, только песня - горький плач,

  от тоски моей, от горя моего.

   

  Мне по берегу ль, по берегу ль пойти;

  по росе ль, да по осоке босиком;

  по следочку, по следочку той беды,

  что ведет во темный омут на реке?

   

  То ли буйной, то ли буйной головой

  на веселье долгожданное кивнуть,

  напоследок, напоследок попросить:

  - Лихом ты не поминай меня, душа.

   

  От разлуки, от разлуки в целу ночь

  ни питьем, ни сон - травою не уйти;

  только песня, только песня - горький плач,

  от тоски моей, от горя моего...

   

  1983    Алма-Ата

  
в оглавление
       * * *

   

  За глаголом "прости"

  недоступная речь;

  и глаза - в потолок,

  за окно или в пол.

  И шипящий прокол

  вместо ветреных строк -

  больше мне не сберечь,

  больше мне не спасти...

   

  Что ж, пожалуй пора...

  Сам не знаю куда -

  в раскаленный июль,

  за билетом в январь...

  Охладевшая гарь,

  горсть расплющенных пуль...

  Никакого суда,

  это просто жара...

   

  Невозможно винить

  обожженную плоть,

  что однажды прошла

  сквозь июльский костер.

  Что с того, что ты стер

  серый пепел с чела,

  память будет колоть,

  память будет губить...

   

  От нее не уйти,

  даже если сказать,

  что разумней всего,

  чтобы - рядом душа;

  что мол надо дышать

  для того... Для того...

  Чтобы прятать глаза

  за глаголом "прости"...

   

  1983    Алма-Ата

  
в оглавление
          Ипподром

   

  Эта скачка мне вот уже где...

  Год за годом, считая круги,

  загоняем своих лошадей

  и уходим один за другим...

   

  Вольный ветер больших скоростей

  превратили в пустую игру;

  на коне добровольный жокей;

  под ногами затоптанный круг...

   

  Кто-то ставит еще на того,

  чья лошадка светлее других,

  но, по грязным законам бегов,

  и ее замарают круги.

   

  Я пружиной торчу в стременах,

  кто слабее - глотай мою пыль...

  Я не помню о тех временах,

  когда кони топтали ковыль...

   

  1983    Алма-Ата

  
в оглавление
       * * *

   

  Дела, дела... Мне больше недосуг

  искать под вечер белые цветы...

  Вино - от слез, а дружба - от вины, -

  вот от пороков не свободный круг...

  С утра - богов неявные черты,

  ночами - темные намеки сатаны...

   

  Платить бы временем за чудные глаза,

  не помня бед и суетных потерь...

  Давно так было... Что во мне от них?

  Остатки песен, выпущенных в зал,

  рука, струну забывшая теперь,

  да редкий, вяло шелестящий стих?

   

  Об этом ли жила во мне мечта?

  Кто мне судья? Кому я верный друг?

  Средь этой бесконечной суеты,

  под лиственною тяжестью креста,

  дела, дела... Но захотелось вдруг

  искать под вечер белые цветы...

   

  1983    Алма-Ата

  
в оглавление
      Аман-Гуль

   

  Песня утренних птиц

  над водой родника -

  это слово твое, Аман-Гуль.

   

  Легкий ветер степей

  над весенним цветком -

  вот дыханье твое, Аман-Гуль.

   

  Темной ночи черней,

  звездным блеском полны

  твои волосы, о Аман-Гуль.

   

  В лоне алой зари

  лебединым крылом

  взлет улыбки твоей, Аман-Гуль.

   

  На домашнем столе

  остывающий хлеб -

  это руки твои, Аман-Гуль.

   

  Средь горячих песков,

  глубоко под землей

  капли влаги - все ты, Аман-Гуль.

   

  В камень бьющий поток,

  устья гордый разлив -

  вновь и вновь только ты, Аман-Гуль.

   

  Где же сильный джигит?

  Где же быстрый скакун?

  Где же сны твои, о Аман-Гуль?!

   

  1983    Алма-Ата

  
в оглавление
           Больница

   

  Под больничными окнами

        встала притихшая осень,

  вся палата

        жует витамины ее передач.

  Шли недавно дожди,

      и осталась усталая проседь

  на скалистых висках

        моих первых вершин,

             моих первых удач.

   

  Вспоминаю края,

      где друзья собираются в стаи,

  где с натянутых струн

      голоса осыпаются в тишь, -

  без меня там поют и смеются,

              грустят и летают...

  Мой потертый рюкзак,

        ты меня не поймешь,

           ты меня не простишь.

   

  По прокладке дорог

        и по взятью высот -

                    мы солдаты,

  но теперь мое дело - табак,

          значит выйду в запас...

  Твой десяток сквозных

   я бы за ночь упрятал в заплаты,

  а мое под рентгеном

        все ищут по снимкам

           и в профиль, и в фас.

           

   Видно нет у людей

            той заветной,

                живительной влаги,

  чтобы мог я уснуть

             и проснуться

                готовым в поход.

  Отказало крыло,

    я теперь, что перо без бумаги;

  даже лечащий врач

       до меня добирается

               только в обход.

   

  Под больничными окнами

        встала притихшая осень,

  все палаты

    жуют витамины ее передач

  от недавних дождей

     стала гуще усталая проседь

  на остывших висках

              моих первых вершин,

                   моих бывших удач.

   

  1983    Алма-Ата

  
в оглавление
            Человек

   

  Моих богатств не перечесть.

  Они - весь мир: вода и суша,

  мой труд, моя любовь и честь,

  душа (для тех, кто верит в душу).

   

  Я не транжир и не скупец,

  но меру знать - такая мука!

  Несу божественный венец,

  а все протягиваю руки...

   

  1983    Алма-Ата

  
в оглавление
       * * *

   

  Как вы летели, те года,

  когда я плакал, пел когда.

  Как вы стремительно неслись,

  меня заманивая в высь.

  Чего же я достиг теперь?

  Потери сил? Других потерь?

  Чтоб в выси, здесь, крыла сложить

  и одиноко век дожить?

  Чтоб суетливый мир у ног

  я оглядеть из выси мог?

  Пускай бы я горел дотла

  средь тех внизу, кто ждал тепла...

   

  1983    Алма-Ата

  
в оглавление
                          * * *

   

          Вскрыла жилы: неостановимо,

          Невосстановимо хлещет жизнь.

              М. Цветаева

   

  От деда мне через отца

  достанется конец:

  взамен удачи и венца -

  погоня да свинец.

   

  А что живу я как во сне,

  в том темноты вина;

  и снится мне, что я в огне,

  и вся душа видна.

   

  Вот, на развалинах страстей,

  покойные тела;

  и делят призраки людей

  их мысли и дела...

   

  Итог нормальный:

  у виска

         рукой на сталь нажать,

  и теплой каплей,

  до песка,

           успеть бы,

                     добежать.

   

  1983    Алма-Ата

  
в оглавление
       * * *

   

  Земля моя - мой вечный дом.

  Все обитатели его -

              мои собратья -

                  планетяне.

  Они давно с большим трудом,

  свой дом открыв, идут путями

  едва ль иными, чем мои...

  И все же

  в море корабли

  одной звезды, одной земли

  не ищут -

  каждому свое...

  Но, как бы ни были отважны,

  а в Лету мы не ступим дважды,

  на берег дважды не взойдем...

  Мы пьем вино и бьем бокалы

  на гребне праздничной волны

  покуда молоды, сильны,

  но разбиваемся о скалы

  и жжем сигнальные костры...

  Мы обретаем вдруг свободу

  от бурь, течений, непогоды -

  но это только до поры...

  Приходит час. И добровольно,

  найдя в безбрежности следы,

  в тот пресловутый треугольник

  мы мчимся, пленники беды...

  Нам на путях благих и тяжких

  (под шум винтов, под лай упряжки)

  столпы добра и вехи зла

  ориентирами, да звезды

  (то боги выдернули гвозди,

  перебираясь в дальний мир).

  И понимаем, часто поздно,

  нас породнила полоса

                меж полюсов;

  и нам нельзя

  быть независимо и розно.

  

  1983    Алма-Ата

  
в оглавление
            Финиш

   

  В эпицентре упавшего дня

  серый ветер пропитан грозой.

  Под раскат неземного огня

  окружает меня горизонт.

   

  На мгновение веки закрыв,

  повторяю начало пути:

  прохожу городские дворы,

  где готова сирень зацвести.

   

  Сколько долгих шагов по земле,

  где дорогами, где без дорог...

  Отсмеялся, отпел, отболел -

  не владыка, не раб, не игрок...

   

  На ветру - только паруса нет;

  и в струе, только где же ладья?

  Ни заслуг, ни особых примет;

  не подсуден, и сам не судья.

   

  И прощаться еще не пора,

  а на месте кружить ни к чему...

  Раздаю, даже если не брал,

  а душа, все равно - одному.

   

  Я не верю в свершенье чудес.

  А без веры какой ты святой?

  Не для тьмы я и не для небес.

  Я нигде,

          я ничей,

                  я - никто.

   

  1983    Алма-Ата

  
в оглавление
       * * *

   

  Женщина в доме...

          Вы помните,

          в самом начале,

  если,

    сказать не умея,

       вы просто кричали,

  если вы плакали,

  если вы звали на помощь,

  к Вам приходила

      усталая женщина

                 в доме.

  Женщина в доме...

  В груди молоко или слово -

  все было вашим -

  естественно и безусловно.

  Вашими были

  спокойные,

            добрые руки,

  губы, глаза

     и тепло -

     избавленье от муки.

  Все было самым родным,

  самым верным и самым

  первым вместившимся

  в слово обычное - мама.

  Как оно вам помогало,

  лечило от боли -

  слово - спасение,

  корень терпенья и воли...

   

  Новое время. Возводятся новые стены.

  И поколения новые - прежним на смену...

  Время летит...

  Кто поймает его, кто догонит?

  Кто будет помнить:

  какая ты - женщина в доме?

   

  1984    Алма-Ата

  
в оглавление
     Песнь о хирурге

   

  Вспышку боли,

        настигшую вдруг,

  человек накрывает ладонью

  и спешит,

   чтобы рядом был друг -

  вместе легче

       отбиться от боли.

  Но когда

       столько слов

             и лекарств

  боль пробьет,

   не моргнете и глазом,

  там,

   где силу теряет приказ,

  надо брать на себя

            без приказа.

  И с отточенной силою рук,

  со взведенно-нацеленной

                      волей

  против боли

        выходит хирург,

  и полмира за ним,

            против боли.

  Здесь нельзя

      быть один на один -

  вот поддержка

         и с фланга,

               и с тыла.

  Просто

       руки его

                впереди,

  чтобы пульса струя

              не остыла.

   В самый

      жизненно-важный

                  квадрат

  две пятерки

      пробились

               десантом

  и, по памяти,

       здесь не до карт,

  с упреждением

        целят в десятку.

  А когда,

           после боя,

                   не бог,

  он опять

      разомнет сигарету,

  между пальцев горящая боль

  замаячит

      сигналящим светом.

  Кто помчится

      на этот огонь?

  Кто спасет

      эту хрупкость пружины,

  от

    таких бесконечных

                 погонь,

  за

    такой ускользающей

                 жизнью?

  Ну а где-то,

       где даже не тыл,

  где не выкурят

         за день

                и пачки,

  оседает

        статистики пыль,

  на удачи и на неудачи:

   что-то было

         немного не так,

  видно, где-то

          еще не дожали...

  Дорожает

          хороший табак,

  тишина и покой

               дорожают.

  Уставать,

      но стоять на краю,

  гиппократы

    клянутся как прежде;

  и все больше

         вакансий в раю,

  и на разум

     все больше надежды.

  Кто взошел,

     тот уже не предаст.

  Вот они,

   со святыми на равных,

  повторяя:

        "Не делай вреда",

  Вам наносят

          целебные раны.

  И не чуя

        ни ног и ни рук,

  шаг за шагом

           по краю

              на помощь...

  Вспышку боли,

        настигшую вдруг,

  от которой отбились, -

             ты помнишь?

   

  1984    Алма-Ата

  
в оглавление
       * * *

   

  В распаханном поле

  и в птице летящей,

  и в медленном танце огня

  есть прожитый миг, есть миг настоящий,

  есть малая доля меня.

   

  Я снова и снова настойчиво раню

  земное начало свое,

  а в раны зерно опускаю упрямо

  и поле рождает полет.

   

  Руками крыло изгибаю все круче,

  и сердца комочек тугой,

  на скорости звездной,

  на ноте певучей,

  я сам превращаю в огонь.

   

  И небо за далью становится черным,

  и стала земля голубой...

  Усталое время уткнулось в плечо мне,

  уткнулось и стало судьбой.

   

  1984    Алма-Ата

  
в оглавление
            Мечта

   

  Когда бы все по правде-то,

  так жили б мы не краденым;

  и не награды ради бы

  друг другу были братьями;

  давали б с благодарностью,

  прощали б не за давностью,

  а воры да предатели

  стрелялись бы от зависти.

   

  На игры в демократию,

  мы время бы не тратили;

  не за трибуной красною,

  за белой бы, за скатертью

  нашли бы все причины мы

  и женщинам, мужчины бы -

  цветы; а те бы, чинно так,

  их жизни обучили бы.

   

  И все бы стало ясно нам -

  со школами и с яслями;

  и к общему от частного

  дошли бы и до счастья мы;

  замки с души убрали бы,

  святого не топтали бы,

  трудились, а по праздникам,

  друг друга поздравляли бы.

   

  Когда бы все по правде-то...

   

  1984    Алма-Ата

  
в оглавление
            Женщине

   

  Я в ладонях твоих умещаюсь:

  я в ладонях твоих уменьшаюсь;

  уходя от коварной погони,

  укрываюсь я в тонких ладонях.

  Лишь они чудодейственным средством

  оставляют в живых после бегства.

   

  Из ладоней твоих пригубя,

  стану я половиной тебя;

  И окрепну в ладонях твоих;

  и восстану уже за двоих;

  и расправлюсь со злом и с бедой;

  и тебя возьму на ладонь.

   

  1984    Алма-Ата

  
в оглавление
         Дворовый пересуд

   

  Рожденный ползать - не взлетит, -

  изрек придворный гусь, -

  путь в облака ему закрыт,

  мы знаем наизусть.

  Ни кур, ни даже петухов

  не примет высота;

  ловить букашек и жуков

  удел их неспроста.

  Природа-мать, она мудра,

  поверьте мне, ей-ей...

  И из хозяйского ведра

  схватил, что повкусней.

  Гусыня вторила:

                - Да-да,

  мы, гуси, доки в том,

  ведь мы летаем иногда

  над полем и прудом.

  Да и родня у нас, того...

  Скажу я, нас промеж,

  вам не угнаться и бегом...

  Летают за рубеж!

   

  А в это время, над селом,

  звенел какой-то птах

  и, выше, коршун брал крылом

  безмолвье в облаках.

   

  1984    Алма-Ата

  
в оглавление
        Бог - это время

   

  От времени-бога - памяти дар.

  Дар, непорочно зачатым, - время.

  А душу, проданную за гонорар,

  точит словесная гонорея.

   

  1984    Алма-Ата

  
в оглавление
        Песнь о летящих

   

  Кто в рубашке родился, кто сразу в седле,

  кто в сиянье родительской славы;

  кто ни в том, ни в другом - просто так, на земле,

  среди сирых, голодных и слабых.

   

  Перед каждым дорога с единым концом,

  солнце то впереди, то вдогонку;

  но летящим всегда будет ветер в лицо -

  ветер в спину, ушедшим в сторонку.

   

  Вот крыло и перо дарят птице полет,

  манят призрачной легкостью жизни;

  и бескрылый, в крыла нарядившийся, рвет

  над сохой перетертые жилы.

   

  Он в падении новую веру открыл:

  если птица, то крылья от бога,

  а когда - ЧЕЛОВЕК, то обломки от крыл

  обозначат летящим дорогу.

   

  Сколько жизней оставил на этом пути,

  окрыленный высотами разум...

  И теперь, по желанию, всякий летит,

  даже тот, кто не падал ни разу.

   

  Ветер в спину - не самый тяжелый упрек -

  оправдания кажутся правдой...

  Вот, из тех, что себя от падений берег,

  веселится и крыльями правит.

   

  Научился взлетать, научился кружить,

  не спеша, забираться все выше.

  Только зря он святое умение жить

  перепутал с умением выжить.

   

  Рядом скоростью бредят и крутят винты,

  презирая поток восходящий,

  штопорят и срываются с той высоты,

  где кружит никуда не летящий.

   

  Нет, в наследство не взять и нигде не купить

  этот взмах, изгибающий крылья,

  даже если в крови всех летящих топить

  и свинцом пробивать их навылет...

   

  Никому и нигде не дано угадать,

  сколько их, за предел уходящих...

  Вот с орбиты звезда сорвалась вникуда.

  И осталась среди настоящих.

   

  1984    Алма-Ата

  
в оглавление
   Баллада о бунтаре

   

  Испокон веков

  слышен звон оков,

  злых колодок скрип,

  да удар, да вскрик...

  Свет-глаза в лице -

  бунтаря в прицел!

  Следом за отцом,

  глядь, и сын отцвел;

  в пыль дорог обут,

  зреет новый бунт;

  толще стен дворцов

  кошели жрецов,

  хвалят плеть купцы -

  красят в кровь концы.

  Славен бог монет.

  Выше бога нет.

  Ближнему отпор -

  силовой отбор!

  Не учись прощать

  до побоища!

  Коли жизнь не мед -

  бейся - чья возьмет...

  Пухом всем земля,

  кто умел стрелять.

  В звездах и крестах

  нынче их места.

  Только зуд в руках

  не унять никак:

  за вороний крик,

  кто кому должник?

   

  1985    Алма-Ата

  
в оглавление
         Вопрос

   

  Когда лавину слов обрушив,

  договорю и допою -

  вы, заглянувшие мне в душу,

  чем успокоите свою?

   

  1985    Алма-Ата

  
в оглавление
      Про волков

   

                 Памяти В. С. Высоцкого

   

  Всем известно, что хищники волки.

  Было дело, вредили они;

  и крестьяне брались за двустволки,

  чтоб скотину свою сохранить.

   

  Но сегодня другая картина:

  стало ясно: такая война,

  против хищников, предотвратима,

  сверх того, безусловно вредна.

   

  Отменили суровые кары

  для волков за потраву скота;

  и зачислили их в санитары,

  заповедные выдав места.

   

  Нынче волки-трудяги в почете:

  им законами разрешено

  брать скотину, что вязнет в болоте

  и от стада отбилась давно.

   

  Волк-охотник работает славно,

  но в лесу, но на то он и лес,

  превеликое множество слабых,

  не умеющих жить без чудес.

   

  Значит надо охотнику-волку

  умудриться не стать палачом,

  чтоб крестьянин забыл про двустволку,

  твердо зная, что волк ни при чем.

   

  Пусть охота не будет убийством.

  Пусть добыча не выглядит злом,

  пусть законы не станут витийством -

  перепутанных истин узлом.

   

  Все живое, и люди, и звери,

  научитесь друг друга понять,

  поменяйте вражду на доверье,

  чтоб живым по живым не стрелять!

   

  1985    Алма-Ата

  
в оглавление
            Про компьютер

   

  У него ни глаз, ни рта;

  он не слышит ни черта

  и в нутре там провода - все цвета;

  дай по ним электроток -

  он сочтет любой итог,

  все распишет на листок -

  тут он бог.

     И в центнерах, и в рублях,

     и в гектарах на полях,

     и где какие "прибыля" на граблях -

     за артель бухгалтеров

     сообщит без лишних слов

     этот ящик без мозгов,

     для долгов.

  Знает каждый дуралей:

  есть в компьютере дисплей,

  чтоб идеи получать от людей;

  но когда идеи нет,

  на дисплее гаснет свет

  и пылится кибернет как предмет.

     Быть компьютером - не мед -

     каждый пальцем кнопки жмет:

     где какая для чего - не поймет;

     ведь программы, все подряд,

     не по-нашему мудрят:

     слог похож, но говорят,

     там не мат.

  Я залез бы в провода,

  разглядел бы что куда;

  чай не трактор, с тем я враз совладал;

  да начальник - бюрократ -

  все ждет из города ребят:

  вот приедут и включат аппарат.

   

  1985    Алма-Ата

  
в оглавление
           Падение

   

  Мириады снежинок,

  кристально чисты,

  как могли, откружили

  и ушли с высоты.

   

  Кто-то скажет:

             - Упали.

  Кто вздохнет:

       - Не смогли.

  Нет, они не устали -

  просто там, где летали,

  не хватало земли.

   

  1985    Алма-Ата

  
в оглавление
           Девчонки

   

  Челки, белые чулочки,

  вертолетики-банты,

  на кармашеках цветочки -

  не девчонки, а цветы.

   

  Незаметно вырастают,

  ходят гибко, словно ждут...

  Вдруг ресницами взмахнут

  и увидят птичью стаю...

   

  И без мамы, сами, сами

  так... Захватывает дух...

  То ли кони, то ли сани...

  Не до часу, не до двух -

  до утра... Как мчится время...

  Небо, звезды... Сами... Вниз -

  Под обрыв ли, в прорубь, в реку -

  все неправда - к птицам, ввысь!

   

  Ничего не видя толком -

  на огонь, так на огонь -

  зная, рвется там, где тонко -

  губы в кровь, и в кровь ладонь...

   

  Но не птицы, нет не птицы:

  далеко еще до птиц...

  После май опять приснится

  и стечет из-под ресниц.

   

  А тому, кто ставил сети,

  все дела - построит клеть:

  ничего, мол, птахи эти

  и в дому привыкнут петь.

   

  И щебечут, и кудахчут,

  и летают по дворам,

  и клюют свою удачу

  по утрам и вечерам;

   

  и стараются, чтоб дочки

  не боялись высоты -

  челки, белые чулочки,

  вертолетики-банты.

   

  1985    Алма-Ата

  
в оглавление
       * * *

   

  Мне не выжить, не выжить

  в одном измерении;

  не рвануть и не выждать,

  проходя лишь во времени.

   

  Не оставлю я вех

  и ни в чем не покаюсь,

  только прыгая вверх,

  только вниз опускаясь.

   

  Даже если помчусь

  по прямой и обратно -

  разве я научусь

  постигать необъятность?

   

  Вот и мечется разум...

  Попробуй, скажи,

  в многомерном пространстве

  как мне правильно жить?

   

  1985    Алма-Ата

  
в оглавление
              Круговорот

   

  Слова

   по капле

    собираются в ручьи несмелых строк;

  плач или смех,

   брань или тихий

    дыханием рожденный шепот -

     таят в себе желанья, наслажденья, боль.

  Движение, подвластное

   стихиям и разуму,

    объединяет их в могучий,

     речью именуемый поток;

  стремление уйти от суеты

   и выправить петляющее русло,

    его приводит к бездне океана,

     где каждой капле возвращается

      от времени утраченная соль.

   

  1985    Алма-Ата

  
в оглавление
                Звезды

   

  Уходит день, и затихают крики;

  и где-то там - не дотянуться, далеко -

  сквозь мрак и холод светятся пылинки;

  и где-то там все просто и легко...

   

  Вращаются, прощаются, встречают,

  и бесконечно притяжение творят...

  А, может, и они, как мы, кричали,

  те, что беззвучно в холоде горят?

   

  А, может, и они, как мы, когда-то

  свою судьбу поставили на круг;

  и каждый день именовали датой,

  и каждым веком славили игру?

   

  В холодной тьме горящие икринки...

  Мы и они... Они и мы... Всегда...

  Уходит день, и затихают крики,

  и мысли в путь уходят по следам...

   

  1985    Алма-Ата

  
в оглавление
               Про китов

   

  Под чистыми звездами южных далеких широт

  жило в океане китов большеротое племя.

  Планктоном питался веселый и добрый народ,

  но флот китобойный спускала земля в это время.

   

  Играючи пушки метали тяжелый гарпун.

  Визжа транспортерами, трюмы глотали добычу.

  Акулы, взбесившись, лакали кровавый бурун,

  и промысел бойкий работой считался обычной.

   

  Конечно, земля расположена не на китах,

  иные законы витают над нашей планетой.

  Но все же с китами мы сделали что-то не так.

  Похоже, напрасно китов превратили в монеты.

   

  Другие задачи способны решать корабли.

  Семь футов под киль им, по рекам и по океанам.

  Великие цели легко разменять на рубли.

  Ах, хочется, хочется все рассовать по карманам!

   

  1985    Алма-Ата

  
в оглавление
         Пегасу

   

  Поведу тебя по воду

  В поводу.

  За тобой после по небу

  Побегу.

   

  1985    Алма-Ата

  
в оглавление
       * * *

   

  Я мир перевернуть давно хочу.

  Я - ищущий опоры Архимед.

  Рычаг готов. Мне горы по плечу.

  Но точки пресловутой нет и нет.

   

  Мы все наполовину мудрецы,

  все понимаем: эта жизнь - не мед;

  жмем на рычаг, схватившись за концы,

  но точки, как на грех, недостает.

   

  Природу создал, может быть, и бог...

  Но все дела - пустая трата сил,

  когда ты рычагов наделать смог,

  а точку не сумел, не сотворил.

   

  1985     Алма-Ата

  
в оглавление
    Всем поющим

   

  Обнажая только душу,

  звуком в воздухе дрожа,

  сотворяй науку слушать

  непокорности пожар.

  Так, Россия знает, было

  и в другие времена:

  пламя дерево палило,

  всех бросая в стремена.

  И смолы густые слезы,

  и отчаянья пальба, -

  предваряли гром и грозы, -

  жизнь - рожденье! Жизнь - борьба!

  Так ценой горящей жизни,

  над обрывом рубежа,

  обнажай способность жилы

  звуком в воздухе дрожать!

   

  1985    Алма-Ата

  
в оглавление
       * * *

   

  Веселые судьи моих убегающих дней,

  Вы строите судьбы, играя в театре теней.

  Вы делите дело на тысячи маленьких дел,

  - рисуете смело таких не похожих людей.

   

  Вы громко смеетесь и дышите тихо во сне.

  Вы в том же полете, что ветром подхваченный снег.

  Землей отогретых Вас корни впитают в себя.

  И в тоненьких ветках Вы сможете солнце обнять.

   

  Алма-Ата    12.10.1985

  
в оглавление
            Зимние дела

   

  Перепуталась с небом

             ложь во имя спасения.

  Упрощаются снегом

             перекрестки осенние.

  И контрасты затертые

              Вам не выкроят образа -

    ни живого ни мертвого -

               ни затейно, ни попросту.

  И проемы оконные,

           свет попрятав испуганно,

    станут просто иконами

    от полотен поруганных.

  И ничто не обрадует

          аж до сердцебиения -

    все ухабы оправданы

    просто с неба падением.

  Но снежинки пустячные

              вдруг навалятся тяжестью;

    ветки - руки озябшие

          к высоте не потянутся.

  А когда напоследок Вам

          слово теплое вымолвят -

    чтоб дошло до наследников -

    холод выследит, выловит.

  И дыхание выстудив,

    Вас заставит нахохлиться,

    чтоб ни крика - ни выстрела;

    чтоб хотеть, как не хочется;

    чтоб не петь, как Вам пелось бы, -

    не плясать, как плясалось бы,

    чтобы зреть не до спелости,

    а до просто усталости.

  До усталости в холоде,

               без любви, без веселья;

    чтобы сердце, как в ходиках,

                  тускло маясь, висело бы...

  Но в ресницах восстание

                цвета неба весеннего.

  Да откроется таяньем

               правда ради спасения!

   

  1986 Алма-Ата

  
в оглавление
         Тройка

   

  Со старта, по разным дорожкам

  ушли по сигналам судьбы:

  Валерка, Иринка, Сережка -

  рванули в азарте борьбы.

   

  Ни зрителей, ни стадиона...

  Все ближние тоже в бегах;

  в дыхании хрипы да стоны,

  да травами беды в ногах...

   

  Вели коридоры и двери

  наверх и в подвальную тьму.

  Валерка нырнул, и потери

  навечно пристали к нему.

   

  За выбор свой каждый в ответе,

  и каждому доля своя.

  Иринкину юбочку ветер

  сорвал и в грязи извалял.

   

  В упряжке не то, что в пробежке:

  хомут был устроен хитро...

  Сережка сорвался на спешке

  и, видно, поранил нутро.

   

  Бегущим дано по одежке

  судить о собратьях своих -

  Валерка с Иринкой, Сережке

  завидовали за троих...

   

  1986    Алма-Ата

  
в оглавление
               Вожак

   

  Скоро окна озер застеклят холода.

  Надо стаю поднять, повести за собой

  в те края, где обычно теплее вода,

  где окрепнут птенцы,

  и уймется во мне застарелая боль.

   

  Наши гнезда, увы, не преграда ветрам.

  И под снегом в полях не добыть ни зерна.

  Тонким инеем вместо росы по утрам

  покрывает траву,

  стая крыльями бьет, мол, примета верна...

   

  Дорогие мои, как же вам объяснить,

  что птенцов повести за собой

  вы должны без меня...

  Там за лесом река - путеводная нить...

  Вы держитесь левей, но из виду никак

  не теряйте огня.

   

  Я взлечу, я пройду на прощание круг

  и над темной водой распластаюсь крестом...

  Перелет в облаках для меня нынче крут...

  Боль под левым крылом...

  Ни вдохнуть, ни пропеть, только падать листом...

   

  Не глядите назад. Я немного отстал...

  Как легко и светло вы уходите в высь.

  Обрывается связь.

       Край земли мне закат начертал.

  И тоскующий крик

              над закатом устало завис...

   

  1986    Алма-Ата

  
в оглавление
           Долги

                       И. В. М.

  

  За все плачу,

         за каждый день и час,

  за тот, что жжет

        и что - давно угас.

  За голос, что мне пел,

            плачу своим...

  Пусть не таким...

               И за бои,

  в которых жизнь за жизнь...

  За нерв - струну,

     что так во мне дрожит...

  За все цвета,

         рожденные огнем,

  плачу...

      за ночь,

      за смену ночи днем...

  Плачу за то,

       что дорог и любим.

  И за вражду

       плачу врагам моим.

  Плачу за долгие и трудные пути,

  за то, что не с тобой

                     по ним идти.

   

  1987    Алма-Ата

  
в оглавление
             Скакун

   

  Я - скакун,

           и на месте мне

                      не устоять.

  Встречный ветер

            ласкает мне жилы.

  Но жокеи меня

           норовят оседлать,

  чтоб на скачках

       под ними кружил я.

  Им удобно в седле -

           а мне трудно дышать.

  Удила

       только ранят мне губы.

  Я рожден для того,

           чтобы быстро бежать,

  но зачем же

           мне бегать по кругу?

  Там, у них, у жокеев

                законы свои -

      кормят резвых,

          но только покорных.

  А я, плеть получив,

      начинаю сбоить

            и хрипеть,

      будто с петлей на горле.

  Ни к кому из людей

            не питаю вражды,

  но подставлю хребет

               только другу.

  А стараться под плетью

             не вижу нужды,

  и не дело мне

            бегать по кругу.

   

  1987    Алма-Ата

  
в оглавление
       Блики

   

       *  *  *

   

  Целыми днями

  солнце лежит на камне,

  но всю жизнь

  из-под камня

  бьет холодный ключ.

   

      *  *  *

   

  Ветер сорвал

  с одуванчика белую шапочку.

  Потом сорвал с березы

  желтое платье.

  И, только укутав их

  снежной шубой,

  угомонился ненадолго.

   

  1987    Алма-Ата

  
в оглавление
       * * *

   

  С каждым боем редеют ряды,

  и все звонче посмертная слава.

  Те, кто пал во спасение слабых,

  только славой берут за труды.

   

  Пусть цветы у притихших могил

  отпускают грехи не усопших,

  но в степи, от грозы не просохшей,

  конь без всадника сбился с ноги.

   

  Ждут уверенности стремена,

  ждут поводья надежной руки...

  На гитарах ослабли колки,

  не звенит на пределе струна.

   

  Все ли стало вам ясно, как день?

  Все ли души свободны от боли?

  Скакуны, отгулявшие в поле,

  ждут горячих и праведных дел...

   

  1987    Алма-Ата

  
в оглавление
       * * *

   

  Лекари всех мастей,

  от хиллеров до хирургов,

  лечат набор костей,

  связанных мускулатурой.

  А мне, всех микстур целебней,

  в настоях стихов слова,

  произрастающие из неба,

  как из земли трава,

  помогают от разрыва нерва,

  от видео и слышеоядов,

  впрыснутых в атмосферу,

  от (купюрного цвета) волчьих ягод...

  И если бы не это,

  я, как большинство из вас,

  бревном,

  по течению Леты,

  от берега к берегу,

  в пас...

  Но нет. Даже если в доме,

  за двойными стеклами рам

  ничего не останется, кроме

  ноющих к непогоде ран,

  я на простывших росах,

  на выкриках налету

  вновь настою вопросы

  для брошенных в суету.

   

  1988    Алма-Ата

  
в оглавление
       * * *

   

  Январь суров,

          и холоден февраль.

  Душа истосковалась

                  по апрелю.

  А март - малыш,

             ему всего неделя,

  но солнца луч

             его распеленал.

  Пока без обещаний

                   он растет,

  ему не надо

          думать о приличье, -

  лови капель,

     насвистывай по-птичьи, -

  никто его ни в чем

                   не упрекнет.

  В нем нет еще

           ни умысла, ни цели.

  Он прост и чист,

           доступен и открыт.

  Он столько раз

        был встречен и забыт.

  И столько раз

         он вырастал апрелем.

   

  1988    Алма-Ата

  
в оглавление
       * * *

              П. П. Шмидту

              

  Когда игра не стоит свеч,

  и можно б силы поберечь,

  спокойно в дрейф по ветру лечь -

  он под картечь.

  Не потому, что трын-трава

  иль не в порядке голова,

  а чтобы верила в слова

  его братва.

  Во тьме лютуют страх и лесть;

  в огне, на плахе ум и честь;

  в кармане где-то фига есть,

  но ни бог весть...

  А он в беде не стал кружить,

  темнить, лукавить, ворожить;

  но чтобы правде послужить,

  почел не жить.

  Кому-то нет беды большой

  в разладе разума с душой.

  Дадут приказ - и ты пошел...

  Как хорошо!

  Но ведь зачтется Вам и мне

  игра с судьбою на волне,

  зачтется всей большой стране...

  А он на дне.

  Кто коронован, кто распят,

  кто под распятьем ризой свят,

  а остальные - то вопят,

  то просто спят.

  Так повелось у нас давно -

  глотать покорности вино,

  а тем, кому не все равно, -

  идти на дно.

  Я долго был похож на всех.

  Не то, чтоб вовсе без помех,

  где через слезы, где под смех,

  но топал вверх.

  Шел неумело мимо дел.

  Тихонько жил, негромко пел.

  Свободной птицей быть хотел,

  но не летел.

  Тебе конечно повезет.

  Не суетись. Гляди вперед.

  Вот-вот настанет твой черед -

  пойдешь на взлет.

  Вам, уходящим в облака,

  за далью времени, легка,

  честь отдает через века

  его рука.

   

  1988    Алма-Ата

  
в оглавление
               * * *

   

  Никто не в силах Вас обременить любовью.

  С покатых Ваших крыш стекут потоки дней.

  И стены долгих лет растрескавшейся болью

  Вам не помогут стать ни ближе, ни родней.

   

  Бегущие ручьи вдоль городских обочин

  несут упрямый сор весенних мостовых.

  Их болью и бедой никто не озабочен,

  какое дело Вам до нищих и святых.

   

  За тоненьким стеклом передвигайте мебель

  и ждите перемен, как в детстве Рождества.

  Раскрашивайте быль под сказочную небыль

  и веруйте во власть любого божества.

   

  Велик ли этот грех: не быть самим собою,

  когда не знаешь, как самим собою быть?

  Никто не в силах вас обременить любовью

  и, может быть, никто не в силах полюбить.

   

  1989 Алма-Ата

  
в оглавление
       * * *

   

  Я прохожу. Так день проходит твой,

  его дела, тревоги и веселье.

  Но уходя в объятия постели,

  ты день прошедший сменишь на другой.

   

  Что мне дано в душе твоей оставить?

  Неловкий жест? Слов отгоревший звук?

  Ничто не свяжет завтра наших рук.

  Вчерашнюю ничто не тронет память.

   

  Я над свечой заката откружу.

  Проспекты города в посадочных огнях.

  Всю твою жизнь, во всех прошедших днях,

  вдали я незаметно прохожу.

   

  29.05.1989      Киев

  
в оглавление
       * * *

   

  Так случается

             после пурги или после дождя,

  черный купол

          вдруг щедро покроется звездами,

  и немая луна,

                серебром горизонт обводя,

  забредет в березняк

         с разоренными птичьими гнездами.

   

  Так случается:

              горы во сне опрокинут зарю,

  и на травах она

          свое утро прозрачное празднует.

  А прокуренный город

               подставит проспект фонарю

  и разбудит в домах

              наши души родные, но разные...

   

  Так случается:

        время на жизнь не оставит надежд,

  растеряют листву

        дерева вдоль дороги непройденной;

  и раскроет зима

               сундуки своих белых одежд,

  и захочется быть

            никогда не покинутым Родиной...

   

  Так случается...

   

  1989 Алма-Ата

  
в оглавление
       * * *

   

  Открою настежь день и захлебнусь капелью.

  А в окнах и в глазах сплошные небеса.

  Вчера еще - февраль... А нынче прилетели

  скворцы во все дворы. Такие чудеса...

   

  И новизну ветвей ласкает свежий ветер.

  И зимние бинты снимает теплый луч.

  Торопится заря и медлит, медлит вечер.

  И все живое льнет и тянется к теплу.

   

  Алма-Ата    03.02.1990

  
в оглавление
       * * *

   

  Когда-нибудь, раздав долги,

                покончу с этим,

   ни у кого не числясь в должниках,

   пока работа ладится в руках,

   порадуюсь душе на этом свете.

   

  Нажива -

   все равно, что червь для рыбы.

  Под ней всегда

          крючок, подсечка, плен...

  Ловец унижен преклонением колен

   пред тем,

       что вздернет и его на дыбу.

   

  Великим разумом давно очерчен круг,

         где суть многообразия едина...

  И черви пожирают властелина,

       когда-то их сажавшего на крюк.

   

  Душа вне круга. Лишь она свободна.

  Лишь ей подвластна разума печать.

  И труд один достоин увенчать

  жизнь, что душе становится угодна.

   

  1990 Алма-Ата

  
в оглавление
      * * *

   

             - Прости...

             - Бог простит.

   

  Мой день уже остыл,

  и вытянулись тени.

  Мгновения звенят,

  выстукивая путь.

  Я покидаю свет

  безумных сновидений

  и обретаю мир,

  где дважды не уснуть.

   

  Твой полдень - жаркий блик.

  Не вглядываясь в лица,

  ты ловишь новый ритм,

  в котором пульс убит.

  Играя на волне,

  рискуешь опалиться

  безжалостной звездой,

  заброшенной в зенит.

   

  А кто-то по росе,

  рассыпанной зарею,

  что на краю земли

  так весело блестит,

  шагает налегке,

  в ладу с самим собою,

  и весь короткий путь

  ему лишь предстоит.

   

  Нас некому прощать.

  И ветреное время

  швыряет на костер

  бесценных листьев медь.

  Не сохранив тепла,

  порхающее племя,

  мы от самих себя

  не в силах улететь.

   

  1991    Алма-Ата

  
в оглавление
             * * *

   

  Не для того ли, чтобы набело

  прошедший год переписать,

  на души выжженные падают

  остудой белой небеса?

   

  И все минувшие события,

  в плену покоя и добра,

  на бытие или небытие

  поделит вечная игра.

   

  Истлеет лист и корень выгорит,

  и льдом покроется поток...

  Но жизнь продолжится и выберет

  зерно, хранящее росток.

   

  К нему, сквозь синь, из занебесья,

  затеяв новые дела,

  в недостижимость равновесья

  качнется маятник тепла.

   

  Не остановится движение.

  И никого не бросит в дрожь

  зеленый ветер пробуждения

  и омовенья светлый дождь.

   

  1991    Алма-Ата

  
в оглавление
          Тем,

          чей полет мысли неостановим,

          посвящается.

   

  Мы взлетали не стаями

              - по одному.

  Чем безлуннее ночь,

    тем она безопасней для взлета.

  А под нами,

      стволы направляя во тьму,

  жгла костры и вовсю

               веселилась охота.

  Наши крылья старательно

                 воздух гребли.

  Наши тонкие шеи тянулись

              всегда к горизонту.

  Гнезда наши пустели

                в остылой пыли.

  Но сулила надежда

                свободу и солнце.

  В звездных картах

     размечены наши пути.

  Искры божьи -

     веков путеводные вехи.

  Было б сил

    в перелете до цели дойти,

  где внизу ни костров,

     ни стреляющей, пьяной потехи.

  От охотничьих псов, от опал,

                от свинца под крыло,

  от приманки - зерна,

         от силков и клетей,

              от питья до икоты

  мы летим в темноте,

    свое птичье творя ремесло.

  Чем безлуннее ночь,

    тем она безопасней для взлета.

   

  1991 Алма-Ата

  
в оглавление
             Выбор

   

  Пожалуй, от чего мне не уйти,

  так это все ж от выбора пути.

  И, видно, не сносить мне головы бы,

  когда б не сам вершил я этот выбор.

  Пусть от него и впредь мне не уйти.

   

  Пусть не избавлюсь я от этой маяты

  среди безумства ангелов и плутов,

  когда беду выкармливает смута

  и топчет май венчальные цветы...

  Пусть не избавлюсь я от этой маяты.

   

  Мне дорог плен, где стражником - вопрос.

  Соль заточения творит свободы жажду.

  Родившись, я глотнул ее однажды

  и закричал, теряя капли грез.

  Так горек путь к ответу на вопрос.

   

  Заманчива просторная тропа.

  Льстит колесу мощеная дорога.

  То в божий храм, то в тяготы острога

  все движется и движется толпа...

  Лишь бездны опасается стопа.

   

  А для крыла естественней полет,

  торжественность парения над бездной,

  над суетой и глупостью помпезной,

  когда душа свободная поет

  и тело наслажденью отдает.

   

  Все муки выбора - лишь разума игра.

  Любая цель есть плод воображенья.

  А тело только средство достиженья,

  лишь воплощенье зла или добра,

  когда душа коварна иль мудра.

   

  1994 Алма-Ата

  
в оглавление
             * * *

   

  Движение тени и света...

  Какая простая игра

  для облака, поля и ветра;

  для дыма, огня и костра.

   

  Какая простая наука!

  Предметов доступная суть -

  причина рождения звука ...

  Какой удивительный путь!

   

  Какое чудесное дело!

  - увидеть, услышать, понять.

  Как жаль, что душа не успела

  себя на него обменять.

   

  1997 Алма-Ата

  
в оглавление
             * * *

   

  Нас когда-нибудь покинут наваждения,

  день на день окажется похож

  и поделит наши убеждения

  без труда, на истину и ложь.

   

  И достанет нам какой-то малой малости;

  что-то вроде хлеба с молоком,

  чтоб не умереть от белой зависти

  к воробью на ветке за окном.

   

  1997    Алма-Ата

  
в оглавление
             * * *

   

  Зима постояла и вышла,

  лекарства забыв на столе.

  Я видел, по высохшей крыше

  она удалялась в стекле.

  Конечно, бывает, прохожий

  в садах проводов и антенн

  гуляет по крышам, похоже,

  скрываясь от мелочных тем.

  Бывает, не страшно сорваться.

  И радует плен высоты,

  и хочется петь и смеяться,

  и облаку бросить цветы.

  И где-то на грани безумства,

  легко оставляя дома,

  взлетать от предчувствия чувства...

  А к Вам приходила зима?

   

  1997    Алма-Ата

  
в оглавление
       * * *

   

  Обижаю я тебя, обижаю.

  Прогоняю я тебя, прогоняю.

  Провожаю я тебя, провожаю.

  Забываю я тебя, забываю.

   

  Не пою я без тебя, не пою я.

  Не пляшу я без тебя, не пляшу я.

  Не гуляю без тебя, не гуляю.

  Умираю без тебя, умираю.

   

  02.12.1999    Алма-Ата

  
в оглавление
             * * *

   

  Ну куда ты денешься.

  Ну куда я денусь.

  Ты себе разденешься.

  Я себе разденусь.

  Ты другим утешишься.

  Я другой утешусь.

  Ну куда мы денемся.

  Может, я повешусь?

   

  02.12.1999г. Алма-Ата

  
в оглавление
      * * *

   

  Когда меня брала в ученики

  Широкая, стремительная Лета;

  в ладьях, мы, молодые рыбаки

  легко гребли, не ведая ответа:

  куда несет течение реки?

  

  Потом, на корабле, среди матросов

        я слышал, что бывают моряки,

  а значит есть моря и нет вопросов.

  Переспросить мне было не с руки:

   - А за морями - что?

                   Земля?

                   Так просто?

  

  Сегодня океанская волна

  и не впервой огни большого порта.

  На карте цель отчетливо видна.

  И я не юнга. Ну какого черта

  мне надо знать, какая глубина?

   

  30.10.99 Алматы.

  
в оглавление
           * * *

   

  Я перепутал день и ночь,

  Весну и осень.

  Никто не сможет мне помочь,

  Никто не спросит -

  Какие новые моря

  Меня топили,

  Какие старые друзья

  Меня любили?

  Какой дорогой я дошел

  До края света?

  Какой ценою я нашел

  Свои ответы?

  И если в чем-то не везло,

  Пусть на минуту,

  Сумел ли я добро и зло

  Не перепутать?

   

  03.09.2001 Алматы.

  
в оглавление
           * * *

   

  Там, где когда-то были камни -

                  теперь песок.

  Слова, живущие веками,

                   нашли висок.

  Неведомо какая сила

                 за тем виском,

  слова и мысли замесила -

               цемент с песком.

  Создать умеем ли простое

                      и навека?

  Глядите - птаха на просторе -

                  летит, легка...

   

  15.12.2001  Алматы

  
в оглавление
          * * *

                      Илане

   

  Тебя учили бог и мать,

  терпеть и данность принимать.

  Тебе внушить пытались люди -

  не посягай на благодать.

  Тебя пытали день и ночь,

  и плоть с душой разъединяли.

  А ты все уходила прочь.

  И кто сумел тебе помочь?

  Кто умудрился повернуть

  тебя к тебе? Не в том ли суть,

  что в мире есть два человека,

  нашедших свой единый путь?

   

  31.12.2001  Алматы

  
в оглавление
          * * *

   

  В моем дому горит огонь твоей души.

  Пусть мир за окнами теряет очертанья,

  Пусть ночь швыряет звездные гроши,

  Пусть люди верят в их предначертанья -

  В моем дому горит огонь твоей души.

  Пусть происходят тысячи событий,

  Пусть не по мне ни запретить, ни разрешить,

  Пусть не сумею совершить других открытий -

  В моем дому горит огонь твоей души.

  Пусть между нами бездна расстоянья,

  Пусть время без оглядки бег вершит,

  Пусть не прибудет встреч и расставаний -

  В моем дому горит огонь твоей души.

  Пусть никогда и ничему уже не сбыться,

  Пусть наша жизнь пугает и смешит,

  Пусть, что угодно может повториться -

  В моем дому горит огонь твоей души.

  Пусть разум не способен выбрать меру,

  Пусть в нетерпенье тело поспешит,

  Пусть воля забредет в любую веру -

  В моем дому горит огонь твоей души.

   

  02.01.2002  Алматы

  
в оглавление
          * * *

   

  Январь. Опали звезды. Их круженье -

  итог разрухи, там, на небесах.

  Сравнительно легки мои крушенья,

  ничтожны у вселенной на весах.

  Подумаешь, потерян звук рояля,

  струна гитары пляшет вне души,

  а скрипка - проститутка в пьяном зале -

  клиентов ублажает за гроши.

  Изношены понятья и предметы,

  истоптаны открытые пути...

  И только пыльные, усталые планеты,

  с орбит не в состоянии сойти.

   

  02.01.2002  Алматы

  
в оглавление
          * * *

   

  Играет тень. Танцует линия.

  Объем доводит перспектива.

  Но только формой помогли бы вы

  представить мне бутылку пива.

   

  04.01.2002  Алматы

  
в оглавление
          * * *

   

  Пока все хорошо. Я никому не должен.

  Окончен трудный день, и радует одно -

  до будущего дня, я худо-бедно дожил.

  Плыву, и подо мной, пока еще не дно.

   

  Меня мои друзья бранят или прощают.

  Меня мои враги боятся и клянут.

  И шарик мой - земля меня еще вращает.

  И часики мои пока еще не врут.

   

  Вот так, по мелочам, я наберу на праздник.

  Пусть не ахти чего, но выпью и поем.

  Пускай иная жизнь меня порою дразнит -

  о ней не напишу, ни песен, ни поэм.

   

  23.01.2002  Алматы

  
в оглавление
          * * *

   

  Осень листья в лужах полоскала.

  По асфальту шлепал шалый дождь.

  И тепла последнего искала

  тела излюбившегося дрожь.

   

  Лунных плесов телу было мало.

  Мало было звездного тепла.

  По июлю тело тосковало.

  По любви, что смело обожгла.

   

  Опалила весело глазами.

  Искупала в ласковых слезах.

  Крыльев ей в плену не подрезали -

  взмыла, узелки поразвязав.

   

  Соблазнилась вольным перелетом.

  Заблудилась в летних облаках...

  Осень за оконным переплетом

  ждет любви, с билетами в руках.

   

  25.01.2002  Алматы

  
в оглавление
          * * *

   

  Летают ветры над землей -

  следы заоблачных дыханий,

  и горизонт лихой петлей

  вершит расправу над грехами.

   

  Но не напрасно род людской

  на шаре празднует вращенье:

  скользит петля над головой,

  и нет нужды просить прощенья.

   

  31.01.2002  Алматы

  
в оглавление
          * * *

   

  Февраль напел мелодию капели,

  а на другом краю большой земли

  крыла, взмахнув, остались, не взлетели,

  и вьюги вновь сугробы намели.

   

              Птицы верят только звонкому апрелю.

              Птицы знают: не бывает в феврале

              перелета к морю ласковой капели,

              перехода к новой жизни на земле.

   

  Наполнят дом накопленные годы.

  От суеты удержит старый груз.

  Душа мудра уроками природы,

  Знакома ей непрошеная грусть.

   

              Птицы верят только звонкому апрелю.

              Птицы знают: не бывает в феврале

              перелета к морю ласковой капели,

              перехода к новой жизни на земле.

   

  12.02.2002  Алматы

  
в оглавление
          * * *

   

  Когда поет весенняя строка,

  и ноша дней становится не в тягость,

  не вспоминай, что я издалека

  к тебе летел, забыв свою усталость.

  Когда душе и телу ты легко,

  без лишних слов, желания вернула,

  мир воскресив, доверчиво уснула,

  во сне поправив локоны рукой,

  а поутру, счастливая, смеялась...

  В меня вошло: когда ты так близка -

  и ноша дней становится не в тягость,

  и песни льет весенняя строка.

   

  23.02.2002  Алматы

  
в оглавление
          * * *

   

  Однажды, непременно поутру,

  Я снова с удивленьем обнаружу:

  Отряды птичьи одолели стужу,

  На пятачке двора открыли лужу

  И обсуждают новость на ветру.

   

  Откуда столько птиц и почему

  На птичий крик я обернусь моложе?

  Не ведая на что это похоже,

  Участие в игре всего дороже,

  А выигрыш мне вроде ни к чему.

   

  24.02.2002  Алматы

  
в оглавление
          * * *

   

  Я покупал билетик за гроши

  И выбирал красивую лошадку.

  Так мало было надо для души -

  Пустил бы карусельщик на площадку.

   

  Мой разум был не в силах воспринять

  Миров необозримое соседство,

  Где, мастерица все объединять -

  Вселенная, кружила мое детство.

   

  И восходя на первые круги,

  Я начинал посильными трудами

  Дарить свое вращение другим,

  Во времени разбросанным годами.

   

  Дарил и брал иных миров дары.

  Все на круги своя... закон тот верный

  Усвоил, но по правилам игры,

  Однажды я вращение отвергну.

   

  Другой возьмет билетик за гроши

  И выберет красивую лошадку,

  И новый мир неведомой души

  Запустит карусельщик на площадку.

   

  22.03.2002  Алматы

  
в оглавление
  * * *

   

  Не приходи.

  Березовый сок

  Не утоляет.

  Не обещай.

  Больше в висок

  Ложь не стреляет.

  Не завлекай.

  Не побегу.

  Все это было.

  Не обнимай.

  Не сберегу.

  Меня отзнобило.

  Не повторяй.

  Я не забыл.

  Не получилось.

  Не возвращай.

  Пусть и любил.

  Просто разбилось.

  Не напевай.

  Мне тишина

  Стала дороже.

  Не забывай -

  Ты не весна.

  Просто похожа.

   

  31.03.02 Алматы

  
в оглавление
      * * *

   

  Вы мне просто улыбнулись, так по-детски.

  Остальное я придумал, что ж, бывает.

  У меня потом на кухне занавески

  были вместо декораций пьесы мая.

   

  02.04.2002    Алматы

  
в оглавление
      * * *

   

  Окраина. Швартуется апрель.

  Деревья всем протягивают зелень.

  Автобусы на улицах глазеют -

  какая получилась акварель.

   

  Сквозь тротуар торопится трава.

  Прохожие пока не наступают.

  Дожди неторопливо нас купают

  и открывают в лужах острова.

   

  Со стороны, наверное, смешно:

  при встрече я скажу Вам о погоде,

  о том, что ничего не происходит,

  и промолчу, что все произошло.

   

  04.04.2002 Алматы

  
в оглавление
          * * *

   

  Дырявая лодка двора

  дрейфует в бездонном апреле.

  Немало мы сделать успели,

  и смело по жизни летели,

  и строить, и петь мы умели.

  Другая настала пора...

  С утра старики и собаки

  копаются в мусорном баке,

  и дело доходит до драки

  у дымного горе-костра.

  А воры, достигшие цели,

  загнали народ на панели,

  и тонет в бездонном апреле

  дырявая лодка двора.

   

  07.04.02      Алматы

  
в оглавление
                          * * *

   

  И солнца луч, и трепетная птица,

  Глоток воды из быстрого ручья -

  Все может быть - не может повториться...

  Все заново приходится встречать

  И вновь со всем приходится проститься.

   

  Меж берегов неукротимой Леты

  Размахивать мозолящим веслом,

  И ветхие, и новые заветы

  Не путать с фарисейским ремеслом

  Мне, слабому, по силам ли все это?

   

  Давно иссякла мудрость Ариадны.

  Толпа заблудших полнит лабиринт.

  В войне счетов победы безотрадны,

  А беззащитным достается ринг,

  Где, жизнь отняв, получишь жизнь в награду.

   

  В чем корень зла? И как могло случиться,

  Что всем досталась горькая ничья?

  Все может быть. Не может повториться

  Глоток воды из быстрого ручья

  И солнца луч, и трепетная птица...

   

  17.04.2002   Алматы

  
в оглавление
                          * * *

   

  Возможно, май опять меня обманет.

  В который раз, поверив парусам,

  пренебрегу грядущими штормами

  и уплыву по чистым небесам.

   

  Не вспоминать январскую простуду,

  не умирать от боли сентября,

  а плыть и петь, что жив еще покуда,

  и годы зря виски мне серебрят.

   

  Сожжет июль. На скалы бросит Август.

  Швырнет волна и берег будет пуст...

  Я никогда, наверно, не исправлюсь,

  но, как всегда, из плаванья вернусь.

   

  И в тишине закружат листопады,

  и берег мой завьюжит декабрем,

  и вспомню я, как май сулил награды,

  и закурю под зимним фонарем.

   

  01.05.2002      Алматы

  
в оглавление
                          * * *

   

  До самовозрожденья далеко,

  Гораздо ближе до самоубийства.

  Там водки не заменит молоко,

  Где кровью брызжут перья известийства.

   

  Нажиться ль на доверчивой душе,

  Перековать ли веру на монеты,

  Свести ль в бою мальчишек на меже -

  Свободно зло. Кто требует ответа?

   

  Пока творцы законов под рукой

  У вытворяющих любое свинство,

  До самовозрожденья далеко,

  Гораздо ближе до самоубийства.

   

  05.05.2002      Алматы

  
в оглавление
                          * * *

   

  Я прорастаю сквозь асфальт чужих понятий,

  Ростками рук тянусь к Вам из-под ног.

  Почти всю жизнь, не дорастая до объятий,

  Своих цветов плету простой венок.

   

  Над головой витают Ваши души.

  В чужой дали мои рождают сны

  Крыла подруг - Адели и Катюши,

  Двух странниц со страниц большой весны.

   

  По проводам гигантской паутины,

  Мой слабый пульс вызвенивает "SOS".

  И штурманские карты шлет Марина,

  И от Елены вплавь идет матрос.

   

  И мой фрегат под именем "Татьяна"

  Из прошлого поднимет якоря...

  Я прорасту. И волны океана

  Из устья Леты ждут меня не зря.

   

  10.05.2002 Алматы

  
в оглавление
                          * * *

   

  В маленьком доме, в лесу, над прозрачною речкой

  Пальчики феи держали волшебную флейту.

  Флейта легко исполняла мелодию лета,

  Ласточки в небе ловили ее на лету.

   

  Леший в лаптях танцевал и ладошками хлопал.

  Плавали рыбки в реке, головами качали.

  Маленький мальчик глядел на веселые пляски.

  Всем васильки голубые дарили росу.

   

  Солнышко в теплых лучах колокольчик держало.

  Локоны фею легко обнимали за плечи.

  Лилии в белых платочках гуляли несмело.

  Пчелы летали в лесу над поляной цветов.

   

  Фея оставила флейту и пяльцы достала,

  Стала слова вышивать золотою иглою.

  Мальчик состарился и перестал удивляться.

  Леший на голову шляпу устало надел.

   

  11.05.2002      Алматы

  
в оглавление
                          * * *

   

  Когда гляжу издалека

  на тех, кто был когда-то рядом,

  невольно тянется рука

  туда, где боли пульс упрятан.

   

  Он жив, по-прежнему стучит.

  Он столько лет не умолкает.

  А я без видимых причин

  поглубже внутрь его толкаю.

   

  Свидетеля своих страстей

  не выпускаю на свободу.

  Я заменил ему расстрел

  на заточение под сводом.

   

  Я заковал его "хочу"

  в свое застывшее "не надо".

  Его свободой я плачу

  за верность тех, кто нынче рядом.

   

  18.05.2002      Алматы

  
в оглавление
                          * * *

   

  Скоро над садом, где падают яблоки,

  станет прозрачнее, станет прохладнее.

  В лужах появятся листья-кораблики,

  издали будет заметно дыхание.

   

  Летние мысли, от зноя капризные,

  где-то сойдут, постепенно забудутся.

  Неповторимость разглядывать пристальней

  можно, наверно, когда все остудится.

   

  22.06.2002   Алматы

  
в оглавление
                          * * *

   

  У одиночества следы-четверостишья.

  Оно крадется в дом по краю крыши.

  В дождливый день, на улице намокнув,

  оно ко мне заглядывает в окна.

   

  Оно не ест, не пьет, оно не шутит.

  Оно воспоминаний ленту крутит -

  немое черно-белое кино,

  в котором много лет одно оно.

   

  23.06.2002      Алматы

  
в оглавление
              * * *

   

  Июль опять оплавил тополя.

  И нет причин ни плакать, ни смеяться,

  ни петь, ни, возражая, раскалять

  манеж-сковороду с желтком-паяцем.

   

  Что вспоминать обилие дождей -

  на кухне от жары подохла муха.

  Разруха - порождение вождей

  и вновь вождей подарит нам разруха.

   

  Жара, и нам не важен бег минут.

  Часы не знают - мы убили время.

  Нет радости, и сны нас разминут

  с другими нами - сбросившими бремя.

   

  Мишень с прицела не спускает взгляд.

  Момент стрельбы обязан состояться.

  Июль на всякий случай варит яд,

  и нет причин ни плакать, ни смеяться.

   

  20.07.2002      Алматы

  
в оглавление
              * * *

   

  Так трудно не выдумывать богов,

  не ставить их в пример себе, когда

  несметное количество шагов

  в итоге нас приводит в никуда.

   

  Так трудно нам в пространстве без границ,

  где время без начала и конца,

  случайность сочетания частиц

  материи представить без творца.

   

  Так трудно укротить нам жизни страсть,

  ее мятежный, разрушительный порыв.

  Так трудно обрести над ближним власть,

  не выдумав законы для игры.

   

  19.08.2002      Алматы

  
в оглавление
              * * *

   

  Прижаться лбом к холодному стеклу,

  отыскивая памяти начало,

  где мамин голос равен был теплу,

  и кровь в висках так больно не стучала.

  

  Там белый снег, и саксаул в печи,

  и курица клюет зерно за шкафом,

  огромный кот о чем-нибудь урчит,

  а под столом коробка с черепахой.

  

  Вода в ведре и в кружке молоко,

  а в книжке, где полно цветных картинок,

  колдун княжну уносит далеко,

  и богатырь затеял поединок.

  

  Трофейный патефон играл фокстрот,

  и заедала старая пластинка.

  Там свечи освящали новый год;

  Звала в полет бумажная снежинка.

  

  Там черный репродуктор по утрам

  всех поднимал одним и тем же гимном,

  и куст сирени посреди двора

  был в мае украшением единым.

  

  Всему мы были рады - простаки.

  С такой надеждой мы творили чудо.

  Так быстро износились башмаки.

  Так долго я пешком иду оттуда.

   

  28.08.2002      Алматы

  
в оглавление
                          Дочери моей, Наташе.

   

              * * *

   

  Оставить на пустеющем перроне,

  когда состав ушел за поворот

  и взмах руки вагонов не догонит,

  и долгий взгляд надежды не вернет;

   

  оставить среди дней, друзей, поступков,

  ошибок, встреч и прочей суеты;

  оставить без сердечных перестуков,

  тебя, одну - страшнее немоты.

   

   

              * * *

   

  Знаю, где-то за дождями

  ветер локоном играет,

  и любуется глазами,

  и легко тебя целует.

  Этот ветер - мой посланник.

  Лишь ему могу доверить:

  после долгого полета

  осторожно прикоснуться

  и шепнуть тебе: "Я помню".

   

  10.09.2002      Алматы - Минск

  
в оглавление
              * * *

   

  Мир сбрасывает летнюю листву

  своих, еще недавно сочных мыслей.

  Усталую награду баловству

  вручил осенний день прохладной высью.

   

  Творит усердно бесконечный круг

  театр неповторимости явлений.

  Но издавна ни что не сходит с рук

  для вянущих и новых поколений.

   

  И всякий новоявленный пророк

  вещает обретенное прозренье,

  и снова все на кон кладет игрок,

  упрямо уповая на везенье.

   

  Не ведая - снаружи иль внутри,

  молчит душа, крылата иль бескрыла,

  забыв еретика Д'Ламетри,

  дерутся самозванцы за кормило.

   

  В чужом кругу мой разум одинок.

  Но время не пришло расстаться с Вами.

  Мой, в клеточку расчерченный листок,

  питается остывшими словами.

   

  15.09.2002      Алматы

  
в оглавление
              * * *

   

  Всему, что между летом и зимой,

  я придаю особое значенье,

  и неизбежно разум просит мой

  запечатлеть причудливость теченья.

   

  Здесь все и вся вокруг своей оси,

  и на пути меж газом и кристаллом,

  то звонко льет, то тихо моросит

  настойчивая жизнь в большом и малом.

   

  Календари начала всех начал

  погребены чредою катаклизмов;

  тем удивительнее миг, что увенчал

  движение природных механизмов.

   

  Легко понять - не мною начат путь.

  Но лгут жрецы, забравшиеся в храмы:

  не так-то просто мир перевернуть,

  и на живое нет у них управы.

   

  Моих утрат и обретений блик

  погаснет, отыскав свое забвенье.

  Но путь, и нескончаем, и велик,

  творит неповторимые мгновенья.

   

  24.09.2002      Алматы

  
в оглавление
              * * *

   

  Какое чудо - это Ваше платье:

  рукав - фонариком, ажур воротничка

  и поясок - несмелое объятье,

  и пуговки - ручей из родничка.

   

  В нем не возможно не сиять глазами,

  и чередою танцевальных па

  Вы приглашаете меня пройти экзамен,

  решить пример - дано: любовь слепа.

   

  12.10.2002 Алматы

  
в оглавление
              Зарисовки

   

              * * *

   

  Над листвой с оранжевым отливом,

  над ветвями, сбросившими груз,

  синева, чиста и молчалива,

  растворяет тлеющую грусть.

   

              * * *

   

  Не дразня подземных переходов

  И зонтов заботливую ложь,

  Посреди колес и пешеходов

  Моросит, едва заметный, дождь.

   

              * * *

   

  И поныне остается тайной -

  В суете житейской, на бегу,

  Женщины умеют, так случайно,

  Улыбаться уголками губ.

   

  23.10.2002 Алматы

  
в оглавление
              * * *

   

  Открою утром новый календарь.

  Портрет зимы застыл в оконной раме.

  Пожалуй, сотворил его кустарь -

  тревожит глаз неповторимость грани.

   

  У круга нет начала, нет конца.

  Возможно ли считать неповторимость

  предвестием изгнанья иль венца,

  покуда в ней ничто не растворилось?

   

  Я буду ждать прилета мудрых птиц,

  когда крыльцо становится причалом,

  когда ручьи без граней и границ

  текут и утоляют пыл начала.

   

  01.01.03                     Алматы

  
в оглавление
                                      М. Ш.

              * * *

   

  Спасибо, что Вы есть. Не у меня,

  но в жизни, где мое томится время.

  С момента встречи не было ни дня

  без памяти о Вас, без озаренья

  моих обычных дел простым лучом

  издалека пробившегося света.

  Не верьте, будто Вы здесь ни при чем;

  я точно знаю, - снег стряхнули с веток

  Ваш звонкий смех - наследник озорства,

  Ваш быстрый взгляд - меня во мне свидетель.

  Квадратом белым Ваш портрет о Вас

  расскажет все, чем я живу на свете.

   

  13.01.2003      Алматы

  
в оглавление
              * * *

   

  Унес январь и свечи, и хрусталь.

  Нестираным бельем сугробы мокнут.

  Температурит слякотный февраль,

  туманом занавешивая окна.

   

  Безрадостна заброшенность души.

  Так схож конец зимы с ее началом,

  когда не огорчает, не смешит,

  не упрекает время за плечами.

   

  Когда не безмятежность, но покой;

  не слабость иль неопытность - усталость.

  Что был и есть, и будет мир такой,

  напоминает все, что в нем осталось.

   

  23.02.2003      Алматы

  
в оглавление
              * * *

   

             Жене моей Наташе.

   

  А знаешь, трудно быть с тем,

  кто всех бесконечно лечит;

  предписывая постель,

  снимает мое колечко,

  только чтобы рука,

  даже в простой операции,

  не вспоминала, как

  губы касались пальцев.

  Это не для принцесс -

  швы вышивать на ранах.

  Это не жизнь, - процесс,

  где надо быть на равных

  с теми, кому не жаль

  вычеркнуть жизни пульс.

  Минус, - твердит сталь.

  Нитка твердит - плюс.

  Тлеет плохой табак

  в мартовском сквозняке.

  Если что-то не так, -

  брось, не держи в руке.

  Там, где тепла тыл

  редкий найдет вечер,

  есть у меня ты,

  кто всех бесконечно лечит.

   

  10.03.2003      Алматы

  
в оглавление
              * * *

   

  В начале было слово? Это бред.

  Слова - плоды явлений и предметов.

  Начало там, где тьму рассеял свет,

  где мир взорвался в поисках ответов.

   

  19.03.03          Алматы

  
в оглавление
         8

  

  Нуль оглянулся.

   

  22.10.03

  
в оглавление
              * * *

   

  Не потревожу Вашу память

  ни о себе напоминаньем,

  ни долгим тостом о других.

  Но горизонтами круги

  пускают дни с таким стараньем,

  не утруждаясь в Лете плавать,

  так не похожие на нас -

  то солнцелунны, то безлики,

  то одинокой птицы крики

  перемежают плавный вальс

  их нескончаемого танца,

  напоминая, что расстаться

  обречены мы, что беда

  извека в нас самих таится.

  Миры вершат свои круги,

  а нам на месте не сидится:

  то дни считать, то слушать птицу,

  то вдруг затихнуть навсегда.

   

  14.02.04

  
в оглавление
          * * *

   

  Дождь отыскал под утро новый ритм,

  намыл в ладонях луж кристаллы сути,

  в букеты превратив простые прутья,

  додумался прохожим их дарить.

   

  И окна, обретя его черты,

  не дожидаясь истинного света,

  твердили про себя тепла приметы

  и строили над крышами мосты.

   

  Я, предвкушая будущего сок,

  внимая постулатам новой веры,

  из нас двоих день открывая первым,

  глядел, как ты досматриваешь сон.

   

  16.05.2004

  
в оглавление
          * * *

   

  Можно подпрыгнуть, когда пропадет удивление.

  Можно занять у друзей на билет далеко

  и, в ожидании чуда, на мягком сидении

  тихо проглатывать, жгучий еще, боли ком.

  Можно забыть пробужденье в лице ее утреннем,

  тело доверив веревке на трудной скале.

  Можно лишить себя чувств напряжением внутренним,

  Искрой от молниеносного проблеска лет.

  Можно молчать, не вторгаясь в чужое веселие.

  Можно взахлеб хохотать без особых причин.

  Можно потоком о камни метаться в расселине,

  от обреченности быть у подножья вершин.

  Можно удачу свою упустить за мгновение,

  тихо блефуя, проигрывать в хитрой игре.

  Можно, заметив прекрасной руки мановение,

  От удивления все позабыв, замереть.

   

  10.07.2004

  
в оглавление
                * * *

  

  Однокрылые устали спорить с ветром

  и оставили насесты-дерева.

  Расписалось одиночество на светлом,

  оборвало все, что было разноцветным

  и стащило все из памяти слова.

  

  Мне знакомы этот звук и этот почерк,

  спелый запах загрустившего дождя,

  и упрямство уцелевших одиночек,

  и потеки на стекле и между строчек,

  и походка неприкаянных бродяг.

  

  На вопросы я давно не жду ответа

  и нашел свою управу на тоску:

  солнце есть, а это верная примета -

  и крылатые вернутся с теплым ветром,

  и волна качнется лаской по песку.

  

  02.11.2004

  
в оглавление
                * * *

  

  Черчу пунктир по утреннему снегу.

  Машины времени затейливый чертеж,

  то вдруг напомнит старую телегу,

  то на крыла простертые похож.

  

  Доступней суть предметов и явлений,

  отчетливее к истине пути,

  когда, помимо прочих измерений,

  их время помогает обрести.

  

  Потом суди, подсчитывай, итожь...

  Среди того, что недоступно бегу:

  машины времени затейливый чертеж,

  пунктир следов по утреннему снегу.

  

  04.01.2005

  
в оглавление
  			Хочу

  

  Дышать апрелем у раскрытого окна,

  в дому, среди стареющих предметов;

  копить предвестья, признаки, приметы;

  предчувствовать иные времена,

  иные предугадывать ответы...

  

  Беречь однажды мне подаренную жизнь

  до завершенья дел, - не до кончины;

  не торопиться в поисках причины,

  на месте в заблуждении не кружить,

  соразмерять веса и величины.

  

  Ловить прозрений ускользающих лучи,

  не брать на веру, что доступно глазу,

  из слов не вдруг выстраивая фразу,

  без устали учиться и учить,

  в учении оттачивая разум

  

  Любви загадки вынимать из рукава,

  заглядывать в лицо твое родное,

  имен происхождение грудное

  дыханием очерчивать едва,

  и  точно знать, что нас на свете двое.

  

  22.06.2006

  
в оглавление
              * * *

  

  Что ни сентябрь, то переправа ближе.

  Если не веровать, - можно сойти с ума.

  Все ничего, ну не видал Парижа,

  ну не скопил... Спину не гнет сума.

  

  Можно и так, не предъявляя счета,

  не забегая и не отвлекая тех,

  кто, хоть в орлянку, - хоть сам на сам, хоть с чертом....

  Лишь бы наживы жил неуемный грех.

  

  Можно и так, пусть и не самым рыжим,

  флагом на ветке, что держит тебя сама.

  Чистое-чистое делать немного ближе.

  Чтобы поверили, чтоб не сошли с ума.

  

  29.09.2006	Алматы

  
в оглавление
              * * *

  

  Ты смотрела, как смотрит не каждая.

  Будто время тебя оставило,

  будто встречи со мной ты века ждала

  и теперь под лучом растаяла.

  

  Отыскать, - протянуть только руку мне.

  И внутри притаилось, затихло все.

  Не спугнуть бы неверными стуками,

  от колодезной тьмы, эту прихоть звезд.

  

  Только в май не досталось билета мне.

  Контролер, - неподкупная тетечка,

  пропустила твое платье летнее, 

  ну а мне мол в четверг, после дождичка...

  

  06.06.2007 Алматы

  
в оглавление
  			Уроки 

  

  					И почему память бывает так настойчива?

  

  					Бабушке моей, Клавдии Ивановне,

  					с низким поклоном, посвящается.

  

  	Последнее время, мне кажется, что все было именно так. И я повторяю этот

  свой рассказ, почти дословно, то одному, то другому. И все настойчивее стучит

  во мне то ли вера, то ли надежда, - взойдут они, эти зерна разумного, доброго...

  Рано или поздно, но обязательно взойдут, пробьются сквозь коросту намытой

  с крутых склонов грязи.

  

  	В детский сад меня вела моя бабушка. Весна умыла город ночным дождем и кусты

  вдоль тротуара ослепительно зеленели свежей листвой. И так хотелось потрогать,

  подержать в руках это маленькое зеленое чудо. Так просто было, протянуть ручонку,

  сорвать и впервые в жизни почувствовать в пальчиках липкое, пахнущее неповторимым

  весенним запахом, нежное - нежное... Но когда все это случилось, когда сок отдал

  и влагу, и запах, и в руке остался только смятый темнеющий комочек, интерес пропал.

  Бросать мусор на чисто выметенный тротуар было нехорошо. Я потянулся к обочине и

  старательно махнул ручкой в траву, подальше.

  

  	И вот тогда бабушка отвлеклась от каких-то своих мыслей, присела пониже, чтобы наши

  с ней глаза видели друг друга совсем близко, и своим, таким особенным голосом, которым

  она говорила мне только самые важные в мире слова, сказала: "Сереженька, ты подумай,

  что будет, если все будут обрывать и бросать листики?"

  

  	Что было такого в глазах моей бабушки, когда она предлагала мне подумать? Этого я

  не могу понять и по сей день. Но так спокойно, так серьезно и так просто звучали

  ее слова, что во мне и полвека спустя, не унимается эта простая мысль, а что будет,

  если так... будут поступать все...

  

  17.11.2007 Алматы

  
в оглавление
  			Светлое будущее 

  

  					Все больше хочется сказать. Все меньше времени остается.

  

  	Светлое будущее настойчиво требует борьбы за себя. Проснуться оттого, что выспался,

  никак не получается. То будильник над ухом, чтобы не опоздал отдать долг.

  То жена, - чтобы сделал то, что когда-то пообещал не подумав. То телефон, - кто-то

  тоже борется за свое светлое будущее. Общее напряжение нарастает пропорционально

  несбывшимся ожиданиям. В спешке не удается получить результат, после которого

  можно отдохнуть. От усталости надежды тускнеют. Молодость теряет беспечность.

  Голова крутится на утомленной шее, и центробежные силы препятствуют закреплению мудрости.

  Но при этом жутко хочется дожить до следующего дня! 

  

  08.12.2007 Алматы

  
в оглавление
  			О времени 

  

  	Время, - это всего лишь понятие, продукт разума достигшего некоторого уровня интеллекта.

  Известно, например, понятие - дырка от бублика. Риторический вопрос: "Куда девается дырка,

  когда съедается бублик?", нередко приводит в замешательство. Однако понятия лишь сопутствуют

  явлениям и предметам. Время, как понятие, является продуктом разума существа, обладающего

  способностью ощущать некоторую последовательность явлений. Лишь его память, регистрируя

  явления, предоставляет этому существу возможность сделать количественную оценку процесса.

  Лишь память разумного существа позволяет сопоставить количественные оценки нескольких

  процессов и сделать результирующий вывод, отображающий количественное выражение понятия

  времени. Наблюдая в процессе жизни самые разнообразные явления, мыслящие существа усвоили

  понятие времени как меры количества явлений одних процессов в соотношении с количеством

  явлений других процессов. Естественно, прежде всего, хронологические сопоставления делались

  относительно астрономических явлений. Суточные, месячные, сезонные и годичные явления,

  становились мерилом времени жизни или продолжительности пути. Эволюция интеллекта привела

  мыслящие существа к осознанию не только сложных понятий, но и к освоению новых технологий

  получения количественных оценок связанных с ними.

  

  	Если признать разум и память свойствами живых существ, если признать необходимость

  интеллекта для усвоения сути понятий, то нетрудно осознать и причины многочисленных

  и многословных рассуждений по поводу самых разнообразных понятий.

  

  01.02.2008 Алматы

  
в оглавление
  			Мы так молчим, что рождаются слова.

  

  					Володе Таблеру

  

  Мне вновь повезло, повстречаться меж делом

  с той угольной строчкой прошитой на белом,

  в которой словами - стежками к стежкам,

  понятней чем соль, что из глаз по щекам,

  доступней, пожалуй, чем "иже еси",

  и это при том, что не надо просить.

  Достаточно просто с колдобин свернуть,

  прозренье обресть, - ведь бывает же путь

  где все на местах, и труды, и покой.

  Себя устыдить, - что же я не такой.

  И радостно слушать на выдохе звук,

  где ясные мысли порхают из рук.

  И чуя родство в бесконечной природе,

  сглотнуть потихонечку "Ах ты, Володя..."

  

  11.03.2008 Алматы

  
в оглавление
  			Зачем цветы мы отрываем от земли?

  

  С ума сойти, - я три десятка лет

  в расход пустил до твоего рожденья.

  И столько же, твой тонкий силуэт

  искал мой сон при каждом пробуждении.

  

  А нынче, не предчувствуя беды,

  ты так беспечно оказалась рядом...

  Что там вино... Вода мне стала ядом,

  напоминая давние следы.

  

  Себя прощать, поверь, не легкий труд.

  А тут еще виной всего лишь время...

  Скакун давно забыл седло и стремя.

  Руке перо милее, чем хомут.

  

  Улыбки свет лучится тонкой нитью.

  Как ни мотай, ну разве что петля...

  Простят меня мои учителя, -

  не в силах это чудо сохранить я.

  

  15.03.2008 Алматы

  
в оглавление
          * * *

  

  Когда в чужой руке настойчиво, но слабо,

  пытается смычок струною овладеть,

  его наверняка не беспокоит слава -

  он верит, что струна однажды сможет петь.

  

  И мне легко простить неловкие манеры

  и долгие часы неутомимых гамм:

  не гасла бы свеча его ранимой веры,

  достало бы души измученным рукам.

  

  19.05.2008

  
в оглавление
  	* * * 

  

  Хорошо, - ветер...

  Он слезу сушит,

  Он и кровь студит,

  И с листвой в пляс...

  

  Но, когда вьюжит,

  Он для нас третий,

  Без него будет

  Чуть теплей в нас.

  

  15.05.2009

  

  
в оглавление
  	* * * 

  

  Быть холодам, но еще не закончили

  Клены ловить лучи.

  Сколько в друзья сентябри их ни прочили,

  Как ни зайду, - молчим.

  

  Что говорить... Пусть и рыж... Да не золото

  Трудный характер мой.

  Так повелось, - не заладилось смолоду

  Быть заодно с зимой.

  

  Знаю, - ее белизна только вылечит.

  Верю, - чисты снега.

  Что ж уродился я дерзким да вспыльчивым,

  - чуть не по мне, - в бега.

  

  Гиканье, свист, бубенцы, колокольчики

  Стихли. Кричи - не кричи...

  Быть холодам, но еще не закончили

  Клены ловить лучи.

   

  24.09.2009	Алматы

  

  
в оглавление
    Рукодельница

Лоскуток, да пяльцы,
Нитка, да иголка,
Да мечты - скитальцы...
Много ль надо шелка
Для неспешной мысли
О дороге дальней,
О судьбе игристой,
О душе печальной...

05.01.2014

  
в оглавление
  Светлана Бажина
26 сентября 2012 публиковала:
http://parnasse.ru/poetry/lyrics/love/koldunja.html
стихотворение КОЛДУНЬЯ.
...
Пройдут мгновенья и года,
И на висках завьюжит проседь.
Но не забуду никогда
Я ту весну, что впелась в осень.
...

Реминисценция.

Так случилось, в ветрах планеты
Парус мой не поймал струю,
Где весна в мою осень впета.
С той поры я во льдах стою.

С той поры я тепла не знаю.
Вьюгой сорваны паруса.
И в бутоне далекого мая
Пересохла его роса.

Где-то носят ветра планеты
Наспех связанный старый плот.
Где-то в зное чужого лета
Изнывает чужая плоть.

А меня занесло на полюс.
Только льдинку с губы слизну,
И причудится майское поле,
Сад, укутанный в белизну.

12.01.2014


  
в оглавление
Свои начала знала ли волна?
Вода и ветер - соль безбрежной дали,
Учили избегать горизонтали.
Но все прошло, волна достигла дна.

На берег взмыв, забыла бег она,
И прошлую упругость цвета стали,
И чистоту, рожденную в кристалле.
Среди камней одна, совсем одна.

Не так ли нам, в плену воды и ветра,
Дано всегда спешить таким же вслед,
Во имя завершающего метра?

На все вопросы лишь один ответ
Находит нам слабеющее ретро.
А для различий много ли примет?

04.03.2014 19:02

  

  
в оглавление
Рубежи, рубежи, рубежи
Сколько помню себя, мы мальчишки,
Все решали, - дружить, - не дружить.
И ответы искали не в книжках...

Мы сурово, без криков и слез,
На своих и чужих, не по-детски,
Всех делили, порою всерьез,
Мужиков и мальчишек соседских.

Даже с гордостью, где там беда,
На крыло поднимаясь, орлята,
Мы из юности навсегда,
Под оркестр уходили в солдаты.

Среди скал и просторных полей,
С нами были на пыльных дорогах:
Грезы детства, и пух тополей,
И тепло от родного порога.

Не для всех призовым был забег.
Рвались братства солдатского узы.
Тем, кто нас не дождется вовек,
Много выдано скорбного груза.

И спустя много лет мы кружим,
Полусон, полубред принимая
За чужие теперь рубежи,
За причуды далекого мая.

04.05.2014

  

  
в оглавление
Набери в ладошку из ручья,
Августа далекого дождинки.
Там на стенах выцвели картинки, 
А других не соберет рука ничья.
Ширмою поднимется туман.
Адрес ты не вспомнишь и сама.


23.05.2014


  

  
в оглавление
Тех тонких линий плавные изгибы
Я никому не в силах рассказать.
Подобное в пространстве осязать
Еще недавно руки не могли бы.

Когда курантами небесными пробило
Причастности мгновение мое,
К тому, что все ликует и поет,
Иное молчаливо отступило.

И не запечатлеть узор явлений,
Не удержать в пространстве нежный звук,
Когда поет квартет несмелых рук,
Душа душе дарует пыл стремлений.


22.06.2014


  

  
в оглавление
Дитя далекого сухого сентября,
Я с колыбели знал его картины.
Всегда единственны, но вовсе не едины,
Они твердили, - все вокруг не зря.

Трава несла в колосьях семена.
Капель завалинку настойчиво долбила.
И солнце вечерами заходило.
И по ночам кругла была луна.

Дощатый, незатейливый забор,
Обозначал пределы детских странствий.
За ним, в своем сентябрьском убранстве,
Молчала шелковица с давних пор.

Едва светало, дворник тротуар
Освобождал от павших за ночь листьев.
И дым костра спешил скорее слиться
С далеким облаком, покинувшим пожар.

В заброшенных полотнах сентября
Различное срасталось воедино.
Мне снятся до сих пор его картины,
Которые твердили, - все не зря.

08.07.2014


  

  
в оглавление
Когда вопрос однажды станет старше,
Возможно, нам объявится ответ:
Где что-то есть, чего-то вовсе нет,
Где мысли чуждые, а где, родные, наши.

Трудов не в том ли суть, чтоб результаты
Питали истин будущих ростки?
Пусть сами истины, до срока, далеки,
Но были б результаты не чреваты.

13.08.2014


  

  
в оглавление
Не осталось к кому можно запросто заполночь...
Я гляжу в листопад отдающий тепло.
Ветер снял с головы, мою ветхую заморочь.
На остывших висках облегченье бело...

12.12.2017


  

  
в оглавление


  211

  
в оглавление


  212

  
в оглавление


  213

  
в оглавление


  214

  
в оглавление


  215

  
в оглавление


  216

  
в оглавление


  217

  
в оглавление


  218

  
в оглавление


  219
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"