Штормовки выцветшая ткань. Пора... Не надо слов.
Едва ногою за порог, а двери - на засов.
Уйдёшь, оставив на столе ты соли горькой пуд...
И самых верных из врагов друзьями нарекут...

А ветер северный в лицо - то снегом, то золой.
Шагаешь сердцу в унисон. Лишь небо над тобой -
Ты всё на свете потерял: и веру, и страну.
Кому ты нужен, старина? Не нужен никому.

Привал. Пшеничное питьё. Седой туман костра.
Сгорит-повыгорит быльё, ведь завтра не вчера.
И коль поётся, ты поёшь, смеёшься - так навзрыд.
Но в том спасение твоё - прощать и уходить.

Согрей, огонь, того, кто в ночь ушёл, окоченев, -
Грехов твоих черновики скукожатся, истлев...
Не ври, струна - скрипят колки, и каждый первый пьян, -
чтоб память прошлого унять и боль сердечных ран?

Товарищ, пой! Напрасный труд черпать беду до дна...
Пускай клубится Млечный Путь, пускай звенит струна...
Так было, есть и будет впредь, пока шумят леса.
И ветер тронет поутру палаток паруса...

Штормовки выцветшая ткань. Пора... Не надо слов.
Едва ногою за порог, а двери - на засов.
Уйдёшь, оставив на столе ты соли горькой пуд...
И пусть совсем чужих людей мужьями нарекут...

Под пеплом скроется земля - всё выжжено дотла.
А ты бредёшь, кровавя пыль, святая простота.
Шагай, и если грянет гром, дождь смоет эту грязь.
И с прошлой болью навсегда расстанешься, смеясь.

30 июня 2001, Зюзино