Долевская Яна Васильевна : другие произведения.

Белый век

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  
  
  
  
   Листопад
  
  Вы слышали, как листья шелестят,
  Осенней ночью падая на крышу?
  Я в этом мире только шепот слышу.
  Послушайте, они еще летят...
  
  Прислушайтесь к дыханью темноты -
  Корявый ствол овеян желтым дымом.
  Так падают последние цветы
   Перед судом зимы неотвратимым.
  
  
  
   Октябрь
  
  1.
  
  Под бледным небом, в час немой
   к цветам приблизившись опавшим,
  октябрь, настигнутый зимой,
  несвоевременно наставшим
   покажется, ни дать, ни взять.
  Скольженье маятника длится,
  и жизни смятая тетрадь
   перевернет еще страницу,
  и время взглядом упыря,
  послушным маятником вея,
  пьет спирт промозглый октября,
  и распадаясь, и пьянея.
  
  
  2.
  
  В сухой траве живущий шорох
   и листьев гибнущих душа
   переползают не спеша
   с обочины в гниющий ворох
   себе подобных. Все черты
   окрест небес неразличимы,
  пространство, тлеющее зримо,
  вот-вот коснется пустоты.
  Потемки осени спешат,
  сгущаясь медленно, но верно,
  и, как тоска, гнетет безмерно
   гниенья пряный аромат.
  
  
   ***
  
  Деревья плакать перестали,
  от слез и осени черней,
  изнеможение печали
   в изнеможении ветвей,
  и им почти необходимо,
  подобно прочему, забыть
   на время желтый запах дыма,
  зовущий в небо, и застыть,
  застыть - прямая неизбежность,
  страшнее прожитого дня,
  неотвратимее, чем нежность
   и боль моя.
  
  
  
   ***
  
  После того, как привычной
  станет иная среда,
  тихой и безразличной,
  словно во тьме вода,
  
  длинными сны и тени,
  неизлечимым недуг,
  ноша бессменных бдений
  выроненной из рук,
  
  виденное нелепым,
  прошелестит душа,
  как по бумаге неба
  росчерк карандаша.
  
  
  
   ***
  
  Когда за окнами снег
   падает в тихой дреме,
   не поднимая век,
   чувствую свет в изломе
   тени, слепой полет,
   прошлого нет и в помине,
   лишь тишина и гнет
   невыносимой сини.
  
  
  
   Кино
  
  В белом дыме ни неба, ни дома,
  листья падают на тротуар.
  Переулок, а дальше, у слома
  мокрой улицы - черный "Packard".
  
  Это где-то в Париже, под вечер.
  Не со мной, значит, очень давно.
  То ли сон о несбывшейся встрече,
  то ли кадр из немого кино.
  
  Вслед за ним до конца силуэты
  дома, улицы и фонарей
  за туманом исчезнут - ни света,
  ни растущих из мрака теней.
  
  Только белое подлинно. Вот он
  крепко сшитый экран-простыня.
  Но, как кажется, мир все же соткан
  из незримого в облике дня.
  
  Белизна - только грубая ниша.
  Гаснет свет, и ожил тротуар.
  Снова осень с оттенком Парижа
   и до боли знакомый "Packard".
  
  
  
   ***
  
  Смотрю безответно
  на небо в окно
  и думаю: все все равно,
  все равно,
  и кажется, все замело,
  замело
  январской метелью,
  что было - прошло;
  как снежные хлопья
  и горняя высь,
  за этим окном
  мои мысли слились
  в каком-то кругу,
  только снег, только снег,
  и нет ничего,
  ничего и навек,
  и в этом кругу
  больше нет ни меня,
  ни белого промелька
  прошлого дня.
  
  
   Февраль
  
  Когда зима прошла - не ведаю
  и где искать ее начало?
  Просто зашла за насыпь белую,
  перешагнула и попала.
  Хоть сроки новые отмерила,
  нет синевы той несказанней,
  что обступает город с севера
   и обдает священной ранью
   вновь проступающего облика
   и черт едва ли уловимых,
  как след нечаянного облака,
  как первый вдох и смертный выдох.
  
  
  
   ***
  
  Я ничего исполнить не смогла,
  несбывшихся надежд рассеялась дремота,
  и я уже не я, а призрачное что-то,
  и ясность прежних черт окутывает мгла.
  
  Что движет нами в час, когда бессильна воля?
  Сквозь сумерки окрест пройти невмоготу,
  но почему же я (что было мной) иду,
  не чувствуя земли, прикосновенья боли?
  
  Что значит, я прошла, как оттепель зимой,
  как талая вода бессмыслицей вдруг стала -
  кораблик далеко, невидимый с причала
   он в здешней стороне и стороне другой.
  
  
   ***
  
  Скольженье тени по стене,
  смежение размытых пятен.
  Смысл проявления во вне
  другого мира непонятен.
  Как в этот сумрак проникать,
  едва ли внятный, бестелесный,
  легко созвучной ему стать,
  освободясь от связи тесной
  глухого к мукам естества,
  непрожитых и прошлых былей,
  пока простор и синева
  его для чувства не остыли.
  
  
   ***
  
  Ночь, и в полумгле
  снежная твердь.
  Жизнь нас разлучит
  раньше, чем смерть.
  Ночь начеку. Опять.
  кто-то из нас
  мечется в темноте
  и не сомкнет глаз.
  Кто-то такой, как ты
  или, как я,
  смотрит сквозь снежный плен,
  ищет себя.
  С черным сливает нас
  елая муть.
  Ночь. Ты опять одна
  и не уснуть.
  Памяти рвется нерв.
  Снег за окном.
  Ты отгоняешь прочь
  мысли о нем.
  Знаешь - прошел и нет,
  призрак ли, сон...
  Знаешь, а в горле - ком.
  Ты - это он.
  И проступает крик,
  боли волна.
  Ночь наметает снег
  в створы окна.
  Там, в пустоте темно,
  там только бред,
  снег, и уже никого
  и ничего нет.
  
  
  
   ***
  
  ...и вновь надвинулись потемки,
  и осень ищет в них себя,
  сквозь зыбкий воздух, воздух звонкий
   течет отрава бытия,
  и в мерном шорохе распада,
  за дыма мутною стеной
   не тени тлеют листопада,
  но веет мир, уже иной.
  
  
   ***
  
  Печально, печально
  летит надо мной
  свидетель случайный,
  нечаянный мной,
  свидетель случайный -
  немая звезда,
  хранящая тайну
  зачем и куда.
  Не зная ответа
  во мгле голубой,
  хранящему свету
  кивну головой,
  кивну понимая:
  так было всегда
  и мгла голубая,
  и эта звезда -
  хранитель мой тайный,
  неявный ответ
  с надеждой печальной
  на тающий свет.
  
  
   ***
  
  Прощаться не надо,
  ступая во тьму.
  Немая прохлада
  милей моему
  горящему сердцу;
  прости же меня,
  горящее сердце,
  за силу огня,
  прости, догорая,
  прости на краю,
  я знаю, я знаю -
  я тоже горю -
  за общую слабость -
  кричащую боль,
  за горькую радость
  быть вместе с тобой,
  когда оборвется
  в нас ниточка-связь
  и вырвутся к солнцу,
  во тьму возносясь,
  во тьме исчезая,
  два белых крыла,
  почувствуй какая,
  какой я была.
  
  
  
   Земля
  
  Идти долго в потемках, просекой,
  от шагов впереди отстав,
  и к промозглой, сырой, припав,
  задохнувшись, забыться: "Господи!"
  Пусть, заброшена, неверна,
  пусть жестоко дождями выбита,
  болью чувствую, что она
   даже в рытвинах не отринута,
  что ко мне ее каждый ком,
  рассыпаясь во мгле, взывает,
  распадается и сжимает
   страшной явью, кромешным сном,
  бесконечным, как зыбкость дня.
  Никну к ней, как с похмелья пьяница,
  проклинаю и пью: "Моя!"
  Только плакать над ней, да маяться.
  
  
   ***
  
  Еще невысказанных слов
  немеет впереди безбрежность,
  но я-то знаю, боль и нежность
  теснит любовь
  неодолимо, будто ком
  тяжелый, снегом обрастая,
  и проступает облик мая
  за январем.
  
  
   Сердце
  
  Все, все за тебя говорит,
  Но сердцу отказано в праве.
  Упрямое тупо молчит -
  Навязчивый сон, только в яви.
  
  Ну что ему стоит сильней,
  Услышав твой голос, забиться,
  Блаженствуя в мире теней,
  От взгляда живого сломиться?
  
  Но нет. В нем какой-то изъян.
  Спроси его медленно: "Кто ты?" -
  Не кровь вытекает из ран,
  Не раны сквозят, но пустоты.
  
  
  
   ***
  
  Я как поникшая трава -
  уже нет сил,
  и обгоняют смысл слова
  "была" и "был",
  я как глубинная вода,
  темна, полна -
  не вижу солнца никогда,
  не вижу дна.
  
  
  
   ***
  
  Давай послушаем звезду -
  Безмолвный луч судьбы.
  Я буду думать, что приду
  Туда, где встретишь ты,
  Где будем вместе: я и ты -
  Послушай небеса -
  Безмолвный голос высоты
  Сквозь наши голоса.
  
  
  
   ***
  
  Переступая в область тьмы,
  переставая быть,
  я чувствую: глухи, немы
  земные твердь и зыбь,
  и не умея превозмочь
  попятный ток лучей,
  я проникаюсь через ночь,
  началом всех вещей.
  
  
  
   ***
  
  1.
  
  Ночью под окнами выла собака,
  я заглянула вниз.
  Там, уходя в темноту от мрака,
  корчилась чья-то жизнь,
  черное небо текло по лужам:
  морок, проклятье, бред.
  там, восходя, проступал сквозь стужу
   черным свинцом рассвет.
  
  2.
  
  Явь остывала по крупице,
  свет ускользал от глаз и мерк,
  и было слышно, как кружится
   неуловимо синий снег,
  он почему-то тихо падал,
  переливался и мерцал,
  как будто на краю распада
  сиянье мира возвещал.
  
  
  
   ***
  
  Непьяное пьют вино,
  не ведают чувства хлеба.
  Есть точка - провал-окно -
  безоблачный выход в небо,
  и там, среди тени - блик,
  смертельной игры случайность,
  один бесконечный миг,
  оборванная бескрайность.
  
  
   ***
  
  Лишь улицы свет погас,
  последние сны отстали.
  Что делать мне в этот час?
  за всполохом черной дали
  не различать теней,
  ступать, не сминая, веток?
  Нет, просто исчезнуть в ней,
  не оставляя меток
  судьбы, суеты, следов,
  рассеянных меж домами,
  невозвратимых слов,
  не сказанных между нами.
  А дальше упасть плашмя,
  на белое небо глядя,
  летящее сквозь меня
  и дождь, моросящий сзади.
  
  
   ***
  
  Все хорошо. Не гаснут небеса.
  Белесый свет горит неутолимо.
  И не мигают в зеркале глаза
   В мой полумрак глядящие незримо.
  
  Не шевельнется улиц спящий мир.
  Не покачнется маятник - осина.
  Всё это так. И вздох мой не смирил
  Той темноты, что с естеством едина.
  
  Не разорвал ни вспышек, ни теней,
  По стенам пробегавших то и дело.
  Я буду знать, что в мире миражей
  Лишь то, что невидимо - цело.
  
  
  
   ***
  
  Песок - меж пальцев, вспять - вода.
  Миры взрывались вспышками сверхновых,
  по серпантинам автовеев скорых
  неслись куда-то клоны-города.
  От неизменных будней, от обид,
  от беспросветных ссор и непрощений
  менялось что-то в круге превращений
  и разрывались зарева орбит.
  А я, представь себе, не умерла,
  не примирилась вдруг и понарошку,
  глотала ветер, маялась немножко
  и все как полагается... бла-бла.
  А жил ли ты? Гулял по вечерам,
  смотрел, как дождь раскраивает лужи,
  и было ли... ну что-нибудь не хуже
  или, пожалуй, лучше, чем... чем там?
  За временем, где таял небосвод,
  Трещали, разбегаясь, трясогузки,
  и обрывалась пуговка на блузке,
  и не помада плавилась, а рот.
  Там, позади испуганной зимы,
  в каком-то царстве, может, тридевятом,
  где, брошены, забыты и распяты
  одной судьбой, так и остались мы.
  
  
  
   ***
  
  Проснулась от отчаянья, в слезах.
  Часы стучали, но стояла вечность,
  и сонный призрак, словно смертный страх,
  пронизывал немую бестелесность.
  В той темноте, глубокой, как вода,
  где смысла чувств слова не находили,
  мы снова были вместе, как тогда...
  Мы падали и восходили,
  затверживая там, что не могло
  на этой стороне осуществиться,
  и оплывало памятью стекло,
  из черных стен выхватывая лица.
  Как будто можно что-то изменить,
  как будто можно сделать на попятный,
  как будто можно было не любить,
  перетекая в мир обратный,
  а здесь, очнувшись, не гадать, не знать,
  каким заклятьем я взята оттуда,
  из темноты, где ты остался ждать,
  где я не буду.
  
  
  
   ***
  
  Concerto grosso, снег, январь...
  зимы завьюженная завязь.
  Небес разорванная хмарь
   летит, на льду переливаясь.
  
  Чем длится мука января,
  страданье прерванного звука,
  и музыка вся эта, вся, -
  неповторением, разлукой?
  
  Тем, что отмерила зима,
  во тьме горящие снежинки?
  По этой мерке - жизнь сама
  сломала нас на половинки.
  
  И нам навряд ли суждено
  пробиться нежностью сквозь вьюгу,
  через замерзшее окно
  вдохнуть разряженного юга.
  
  Хотя, быть может, стоит ждать,
  я не могу двоиться дольше,
  бессмертьем музыки дышать,
  и не оглядываться больше.
  
  
  
   Этюд
  
  Под утро смятая постель
  не скрадывала и не грела,
  остатками вчерашних тел
  смягчая охристый и белый.
  
  А ночь, насытившись сполна
  их заторможенным дыханьем,
  свой черный, отделив от сна,
  связала фон воспоминаньем.
  
  И серые оттенки, все
  поверхности перебирая,
  сходились на одной стене,
  то рознясь с ней, то совпадая.
  
  Там намечался их исход,
  где цветовой расклад менялся -
  прозрачный выход или вход,
  но он пока не открывался.
  
  
  
   Аборт
  
  В стерильно белом коридоре
  под потолком плывет плафон.
  Клеенка, простыни в наборе -
  все белое. Контрастный фон.
  
  Багровый, как мясная мякоть,
  обложенный ангиной рот,
  в закат обрушенная слякоть
  или распоротый живот.
  
  В тени от красного, второго,
  что отступает на момент,
  передний план грешит немного,
  и это третий компонент.
  
  По кафелю, со стен на простынь
  переползают пауки,
  выпрастывая остро-остро
  стальные спицы и крюки.
  
  И цепью маленьких зазубрин,
  проворно шевеля, скребут.
  Стерильный коридор безлюден.
  Здесь не жалеют. Только ждут
  
  наркоза, плавающей лужи,
  в которой плоть и кровь течет,
  пока любовь шматком ненужным
  на мертвый цинк не упадет.
  
  
  
   Русская песня
  
  Ветер глодает кость, только уйти мне некуда.
  Буду смотреть туда, где синевы отметина.
  В сером разбеге туч только она и зыблется.
  Буду смотреть туда, где ничего не видится.
  Ни на отрез зари, пряди, тропу небесную
   Не променять тебе сердца камору тесную,
  Ни в жемчугах венец, ни укоризны давешней,
  Сизая жаль-душа, нет синевы взаправдашней.
  Ветер. А там окно. Вербы скрипят, да клонятся,
  Низкие по земле, от слепоты к бессоннице.
  От темноты в удел, верно, судьба промозглая.
  Всё потому, что смерть - то же что жизнь бесслезная.
  Что, как в гнилую падь, пялится тьма сырая,
  Так точно ветер - в ночь, вербную грусть срывая.
  
  
  
   ***
  
  Ты ищешь не здесь, не там,
  когда даже сны обратны
  прожитым когда-то дням
  и вспять сплетены объятья.
  
  Не надо опять тоски,
  изломанных линий - тоже.
  Расторгнутые близки,
  как целое быть не может.
  
  Не выправить впопыхах
  по всполоху вскрикнув, вывих.
  Разбитые, значит в прах,
  в особицу, как в могилах,
  
  отдельно, поврозь и враз,
  и значит - всего предельней.
  Одна - значит только раз,
  единственный и последний.
  
  
  
   ***
  
  Что возносилось вдаль,
  Взмывало, пенилось, выло,
  И было безумно жаль,
  Мне было ужасно жаль
  Того, что с ним уходило.
  
  Не береглась, не слыла,
  Сеяла крупной солью.
  Но почему была?
  Кто мне сказал "была"?
  Если была, то болью.
  
  Может быть, мир ослеп.
  Может быть, я состарюсь.
  Или скорее - нет.
  Но синеве достанусь
  той, что всегда бесслед...
  
  
  
   ***
  
  Много белого света - это
  бесконечная здесь зима.
  Это сполохи без просвета,
  тьма тюремная, да сума.
  Неоглядные взглядом дали,
  в белом саване небеса.
  Это в волчьем круженье стаи
  одинокие голоса.
  Это холод в яви и втуне,
  вековое мерцанье льда.
  Ослепление и безумье
  здесь потерянных навсегда.
  
  
  
   ***
  
  От крестьянской судьбы,
  от безропотной рабской печали -
  не по воду сходить,
  не серпом обвести по стерне.
  Только жалобный плач,
  опрокинутый в долгие дали,
  от крестьянской судьбы
  убежавшей, аукнется мне.
  
  От крестьянской гульбы,
  от холопьей заботы лапотной,
  лютой стужи людской,
  да кровавого пота земли
  заслониться нельзя,
  но забыться бы вьюгой дремотной,
  заклинающей боль
  непроглядную, ночь до зари.
  
  От крестьянской звезды,
  от древлянского скотьего бога -
  то ли Велесов гнев,
  а не то - чудотворство икон.
  За небесный уклон,
  за овраги земные дорога
  в полотняной пыли
  в заполошный срывается стон.
  
  От крестьянской тропы,
  добела обмеряющей поле,
  черноземную новь
  в заунывном январском снегу,
  от креста до перста,
  указавшего беглому волю,
  да могильную степь,
  ни свернуть, не сойти не могу.
  
  Не завещано, нет,
  не прибавлено солью привычно
  к той краюхе ржаной,
  что делили всегда на двоих.
  От крестьянской судьбы
  вашей, маятной и горемычной,
  мне отпущенный срок
  да еще не отломленный стих.
  
  
  
   ***
  
  Ты можешь вынести. Забыть
  былое не обязана,
  плести натянутую нить
  и быть всегда развязана.
  И брать порученную кладь,
  сгибаясь по наитию
  от невозможности разъять
  блаженного соития.
  Идти, как водится, пешком,
  на воздух вея: надо ли?
  И греться пьяным холодком
  под слюдяною наледью.
  
  
  
   ***
  
  Смысл пространства скрадывать наши шаги,
  всегда скрываться за поворотом,
  особенно, когда не видно ни зги,
  казаться маленьким. Наматывать круги
  с каким-то, неведомым нам, расчетом.
  
  Обещать спасенье то здесь, то там.
  Врываться в горло ледяными глотками,
  но изначально быть вытянутым, как параллелограмм -
  имеющей склонность к прямым углам
  формой без аномалий.
  
  Всему, что вынуждено его размыкать,
  следует тянуться вдоль параллели,
  реже гнуться, живей обгонять
  и, в любом случае, все объяснять
  недостижимостью высшей цели.
  
  Иными словами, неизменный субстрат
  не только наполнен, но - наполняет,
  закручивая в спирали столбики координат
  сам себя, видимо, преображает
  в тот заповедный сад,
  
  где все мы невидимы и легки,
  слышно траву и стрекоз летящих.
  где невозможно коснуться рукой руки,
  где наши сущности безусловны и нескончаемо далеки
  от нас настоящих.
  
  
  
   ***
  
  Проходит ночь, а может быть - столетья.
  Бессильный дар переупрямить тьму -
  Как гам сверчков над паутиной тленья,
  Что скрадывает жизни кутерьму.
  
  Прохладный сад настанет и утешит.
  Но для чего отрада синих стран,
  Где неба нет, и нас никто не слышит,
  И только воздух звуком осиян?
  
  Там, в полумгле, на слух перебирая
  Мне неподвластный лепет синевы,
  Останусь ждать, там льнет трава густая
  Что может быть вещественней травы?
  
  Там звук и свет больны и безутешны -
  Не умирай отчетливость моя.
  Вбирая влагу времени неспешно,
  Беспамятством утолена земля.
  
  Так для чего сверчковое роптанье
  В теснотах сна, смиряющего бег,
  Когда в нем та же мука узнаванья
  И тяжек камень неразъятых век?
  
  Проходит ночь, опущенные веки
  Не пересилят монотон сверчка.
  Бессвязный сон, неведомого реки,
  И глубину неспящего зрачка.
  
  
   ***
  
  Наверно, ветер не посмел
  Разворошить листы
  За оставляющим пробел -
  Вне времени следы.
  То голубое вещество,
  Что ворожит в крови,
  Освобождает существо
  Живое от земли.
  
  И снежные холсты не вспять
  Закручивает мгла,
  Но дальше, выше, чтобы встать
  Над ними я смогла.
  
  
  
   ***
  
  По улице, в два дня раскисшей,
  гуляет маленький прохожий,
  кругами оттепели нищей
  среди зимы, на март похожей.
  Он ловит ртом, до слов горячим,
  летящих хлопьев небылицы,
  и видятся глазам незрячим
  не лица, лица,
  
  а в поволоке мокрой ваты,
  разбухшей в лужах придорожных,
  какой-то сказочной утраты
  кровопотеки в сонме прошлых,
  забытых, но опять восставших
  предчувствий, дней без содержанья,
  исчезнувших, а нынче вставших
  на расстоянье
  
  вдоль тротуаров, льдом покрытых,
  прочнее мрамора Каррара,
  как будто жизнь уже прожита
  сгорев бессмысленно в полжара.
  Как будто страсть по ней металась,
  как в клетке запертая птица,
  а сердцу вроде бы досталась
  одна крупица.
  
  Забытый сумерками, слабый,
  бредущий сломанной походкой,
  он был всего лишь бедный малый,
  ангины ветреной находкой.
  Среди судьбы неотвратимой,
  в лицо ему летевшей влажно,
  среди зимы необъяснимой,
  неповторяющейся дважды.
  
  Он шел, как был, кроя из белых
  лепух немыслимые коды,
  не различая мыслей серых,
  дыша свободой,
  текущей от бордюров талой,
  противно хлюпающей влагой,
  как будто взгляд его усталый
  напился браги.
  
  И в сырости зимы, случайно
  явившейся на свет ошибкой,
  он шествовал домой, печально
  проваливаясь в воздух липкий.
  Почти простуженный, возможно,
  на смертный снег глядя упрямо,
  неунывающий прохожий,
  все время прямо.
  
  
  
   ***
  
  Когда сверху, через мелкое решето
   Сеется обычная серая влага,
  Легче всего представить себе то,
  Что стерпит любая бумага -
  Неразрешимое здесь ничто.
  
  Нечто такое - прощальный кивок
  Перед последним выходом за кулисы.
  Истасканный всеми дарвинами эпилог,
  Поскольку бегущие крысы -
  Гипербола мудрости наших ног.
  
  Пространство-время сводит на нет
  любое движение. Цель ускользает
  именно потому, что цели нет,
  и само вопрошание смысл отрицает,
  отменяя любой ответ.
  
  И вот очередная оттепель. Мокрый снег
  или что-то сродное ему кружится,
  Падает на крыши банков, домов, аптек.
  Белому дню не спится
  В расчете на белый век.
  
  
  
   ***
  
  Ночь не проходит, но длится без времени.
  Свет разливается вспять.
  Черную точку, застрявшую в темени,
  Не отвести, не унять.
  Взглядом, рукой из нейтральной окрестности
  Явь отбирая на вес,
  Не замедленье в себе бесконечности,
  В виду конечности без,
  Чувствую, но обретение сложности,
  Поросль высот и земли,
  Лишь по ошибке чужой осторожности
  Множа нули на нули.
  Чтоб разлагаться на вздохи-улыбочки,
  Или дыша через смерть,
  Пробовать легкие строчки по ниточке
  В смертное ушко продеть.
  
  
  
   ***
  
  Приявшие бренность земли и воды,
  Необратимость их, в общем, износа,
  В нас влитой, и нас растворившей среды,
  Ответы увы, не находят вопросов.
  
  Течение мысли отвыкло давно
  Встречать на пути к убежденью преграды.
  Упавшая камнем однажды на дно,
  Душа не взыскует небесного града.
  
  Зарытая илом ночным глубина,
  Пустот расходящихся гул и дремотность -
  Все то, к чему здесь, наконец, сведена
  Привычки не жить растяжимая плотность.
  
  Затем чтоб, не грезя, свой век меловой
  Покорно сносить, заклиная судьбину
  И течь безмятежно безмолвной водой -
  Несбыточной влагой в небесную глину.
  
  
  
   27 февраля
  
  Не умирает свет и пламя,
  не остывает высота,
  всегда влекущая, над нами
   не умирает никогда.
  Не затихает шорох ночи,
  в бессмертье ветра, слез, дождя,
  в блаженном гуле многоточий
  мы будем слышать, уходя,
  траву, восставшую из глины,
  скольженье тени по стеклу,
  далекий голос Неморино
  и в сердце - черную иглу.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  љ Copyright: Яна Долевская, 2017
  Свидетельство о публикации Љ117012806673
  
  Список читателей / Версия для печати / Разместить анонс / Редактировать / Удалить
  
  
  
  Другие произведения автора Яна Долевская
  
  Рецензии
  
  Написать рецензию
  
  Другие произведения автора Яна Долевская
  
  Авторы Произведения Рецензии Поиск Кабинет Ваша страница О портале Стихи.ру Проза.ру
  
  
  
  
  Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
  
  Ежедневная аудитория портала Стихи.ру - порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
  
  љ Все права принадлежат авторам, 2000-2017 Разработка и поддержка: Литературный клуб Под эгидой Российского союза писателей 18+
  
  Листопад
  
   Вы слышали, как листья шелестят,
  Осенней ночью падая на крышу?
  Я в этом мире только шепот слышу.
  Послушайте, они еще летят...
  
  Прислушайтесь к дыханью темноты -
  Корявый ствол овеян желтым дымом.
  Так падают последние цветы
   Перед судом зимы неотвратимым.
  
   Октябрь
  
  1.
  
  Под бледным небом, в час немой
   к цветам приблизившись опавшим,
  октябрь, настигнутый зимой,
  несвоевременно наставшим
   покажется, ни дать, ни взять.
  Скольженье маятника длится,
  и жизни смятая тетрадь
   перевернет еще страницу,
  и время взглядом упыря,
  послушным маятником вея,
  пьет спирт промозглый октября,
  и распадаясь, и пьянея.
  
  
  2.
  
  В сухой траве живущий шорох
   и листьев гибнущих душа
   переползают не спеша
   с обочины в гниющий ворох
   себе подобных. Все черты
   окрест небес неразличимы,
  пространство, тлеющее зримо,
  вот-вот коснется пустоты.
  Потемки осени спешат,
  сгущаясь медленно, но верно,
  и, как тоска, гнетет безмерно
   гниенья пряный аромат.
  
  
   ***
  
  Деревья плакать перестали,
  от слез и осени черней,
  изнеможение печали
   в изнеможении ветвей,
  и им почти необходимо,
  подобно прочему, забыть
   на время желтый запах дыма,
  зовущий в небо, и застыть,
  застыть - прямая неизбежность,
  страшнее прожитого дня,
  неотвратимее, чем нежность
   и боль моя.
  
  
  
   ***
  
  После того, как привычной
   станет иная среда,
  тихой и безразличной,
  словно во тьме вода,
  
  длинными сны и тени,
  неизлечимым недуг,
  ноша бессменных бдений
   выроненной из рук,
  
  виденное нелепым,
  прошелестит душа,
  как по бумаге неба
   росчерк карандаша.
  
  
  
   ***
  
   Когда за окнами снег
   падает в тихой дреме,
   не поднимая век,
   чувствую свет в изломе
   тени, слепой полет,
   прошлого нет и в помине,
   лишь тишина и гнет
   невыносимой сини.
  
  
  
   Кино
  
   В белом дыме ни неба, ни дома,
  листья падают на тротуар.
  Переулок, а дальше, у слома
   мокрой улицы - черный "Packard".
  
  Это где-то в Париже, под вечер.
  Не со мной, значит, очень давно.
  То ли сон о несбывшейся встрече,
  то ли кадр из немого кино.
  
  Вслед за ним до конца силуэты
   дома, улицы и фонарей
   за туманом исчезнут - ни света,
  ни растущих из мрака теней.
  
  Только белое подлинно. Вот он
   крепко сшитый экран-простыня.
  Но, как кажется, мир все же соткан
   из незримого в облике дня.
  
  Белизна - только грубая ниша.
  Гаснет свет, и ожил тротуар.
  Снова осень с оттенком Парижа
   и до боли знакомый "Packard".
  
  
  
   ***
  
  Смотрю безответно
   на небо в окно
   и думаю: все все равно,
  все равно,
  и кажется, все замело,
  замело
   январской метелью,
  что было - прошло;
  как снежные хлопья
   и горняя высь,
  за этим окном
   мои мысли слились
   в каком-то кругу,
  только снег, только снег,
  и нет ничего,
  ничего и навек,
  и в этом кругу
   больше нет ни меня,
  ни белого промелька
   прошлого дня.
  
  
  
   Февраль
  
   Когда зима прошла - не ведаю
   и где искать ее начало?
  Просто зашла за насыпь белую,
  перешагнула и попала.
  Хоть сроки новые отмерила,
  нет синевы той несказанней,
  что обступает город с севера
   и обдает священной ранью
   вновь проступающего облика
   и черт едва ли уловимых,
  как след нечаянного облака,
  как первый вдох и смертный выдох.
  
  
  
   ***
  
  Я ничего исполнить не смогла,
  несбывшихся надежд рассеялась дремота,
  и я уже не я, а призрачное что-то,
  и ясность прежних черт окутывает мгла.
  
  Что движет нами в час, когда бессильна воля?
  Сквозь сумерки окрест пройти невмоготу,
  но почему же я (что было мной) иду,
  не чувствуя земли, прикосновенья боли?
  
  Что значит, я прошла, как оттепель зимой,
  как талая вода бессмыслицей вдруг стала -
  кораблик далеко, невидимый с причала
   он в здешней стороне и стороне другой.
  
  
  
   ***
  
  Скольженье тени по стене,
  смежение размытых пятен.
  Смысл проявления во вне
   другого мира непонятен.
  Как в этот сумрак проникать,
  едва ли внятный, бестелесный,
  легко созвучной ему стать,
  освободясь от связи тесной
   глухого к мукам естества,
  непрожитых и прошлых былей,
  пока простор и синева
   его для чувства не остыли.
  
  
   ***
  
  Ночь, и в полумгле
   снежная твердь.
  Жизнь нас разлучит
   раньше, чем смерть.
  Ночь начеку. Опять.
  кто-то из нас
   мечется в темноте
   и не сомкнет глаз.
  Кто-то такой, как ты
   или, как я,
  смотрит сквозь снежный плен,
  ищет себя.
  С черным сливает нас
   белая муть.
  Ночь. Ты опять одна
   и не уснуть.
  Памяти рвется нерв.
  Снег за окном.
  Ты отгоняешь прочь
   мысли о нем.
  Знаешь - прошел и нет,
  призрак ли, сон...
  Знаешь, а в горле - ком.
  Ты - это он.
  И проступает крик,
  боли волна.
  Ночь наметает снег
   в створы окна.
  Там, в пустоте темно,
  там только бред,
  снег, и уже никого
   и ничего нет.
  
  
  
   ***
  
  ...и вновь надвинулись потемки,
  и осень ищет в них себя,
  сквозь зыбкий воздух, воздух звонкий
   течет отрава бытия,
  и в мерном шорохе распада,
  за дыма мутною стеной
   не тени тлеют листопада,
  но веет мир, уже иной.
  
  
  
   ***
  
  Печально, печально
   летит надо мной
   свидетель случайный,
  нечаянный мной,
  свидетель случайный -
  немая звезда,
  хранящая тайну
   зачем и куда.
  Не зная ответа
   во мгле голубой,
  хранящему свету
   кивну головой,
  кивну понимая:
  так было всегда
   и мгла голубая,
  и эта звезда -
  хранитель мой тайный,
  неявный ответ
   с надеждой печальной
   на тающий свет.
  
  
   ***
  
  Прощаться не надо,
  ступая во тьму.
  Немая прохлада
   милей моему
   горящему сердцу;
  прости же меня,
  горящее сердце,
  за силу огня,
  прости, догорая,
  прости на краю,
  я знаю, я знаю -
  я тоже горю -
  за общую слабость -
  кричащую боль,
  за горькую радость
   быть вместе с тобой,
  когда оборвется
   в нас ниточка-связь
   и вырвутся к солнцу,
  во тьму возносясь,
  во тьме исчезая,
  два белых крыла,
  почувствуй какая,
  какой я была.
  
  
  
   Земля
  
   Идти долго в потемках, просекой,
  от шагов впереди отстав,
  и к промозглой, сырой, припав,
  задохнувшись, забыться: "Господи!"
  Пусть, заброшена, неверна,
  пусть жестоко дождями выбита,
  болью чувствую, что она
   даже в рытвинах не отринута,
  что ко мне ее каждый ком,
  рассыпаясь во мгле, взывает,
  распадается и сжимает
   страшной явью, кромешным сном,
  бесконечным, как зыбкость дня.
  Никну к ней, как с похмелья пьяница,
  проклинаю и пью: "Моя!"
  Только плакать над ней, да маяться.
  
  
   ***
  
  Еще невысказанных слов
   немеет впереди безбрежность,
  но я-то знаю, боль и нежность
   теснит любовь
   неодолимо, будто ком
   тяжелый, снегом обрастая,
  и проступает облик мая
   за январем.
  
  
   Сердце
  
   Все, все за тебя говорит,
  Но сердцу отказано в праве.
  Упрямое тупо молчит -
  Навязчивый сон, только в яви.
  
  Ну что ему стоит сильней,
  Услышав твой голос, забиться,
  Блаженствуя в мире теней,
  От взгляда живого сломиться?
  
  Но нет. В нем какой-то изъян.
  Спроси его медленно: "Кто ты?" -
  Не кровь вытекает из ран,
  Не раны сквозят, но пустоты.
  
  
   ***
  
  Я как поникшая трава -
  уже нет сил,
  и обгоняют смысл слова
  "была" и "был",
  я как глубинная вода,
  темна, полна -
  не вижу солнца никогда,
  не вижу дна.
  
  
  
   ***
  
  Давай послушаем звезду -
  Безмолвный луч судьбы.
  Я буду думать, что приду
   Туда, где встретишь ты,
  Где будем вместе: я и ты -
  Послушай небеса -
  Безмолвный голос высоты
   Сквозь наши голоса.
  
  
  
   ***
  
  Переступая в область тьмы,
  переставая быть,
  я чувствую: глухи, немы
   земные твердь и зыбь,
  и не умея превозмочь
   попятный ток лучей,
  я проникаюсь через ночь,
  началом всех вещей.
  
  
  
   ***
  
  1.
  
  Ночью под окнами выла собака,
  я заглянула вниз.
  Там, уходя в темноту от мрака,
  корчилась чья-то жизнь,
  черное небо текло по лужам:
  морок, проклятье, бред.
  там, восходя, проступал сквозь стужу
   черным свинцом рассвет.
  
  2.
  
  Явь остывала по крупице,
  свет ускользал от глаз и мерк,
  и было слышно, как кружится
   неуловимо синий снег,
  он почему-то тихо падал,
  переливался и мерцал,
  как будто на краю распада
   сиянье мира возвещал.
  
  
  
   ***
  
  Непьяное пьют вино,
  не ведают чувства хлеба.
  Есть точка - провал-окно -
  безоблачный выход в небо,
  и там, среди тени - блик,
  смертельной игры случайность,
  один бесконечный миг,
  оборванная бескрайность.
  
  
   ***
  
  Лишь улицы свет погас,
  последние сны отстали.
  Что делать мне в этот час?
  за всполохом черной дали
   не различать теней,
  ступать, не сминая, веток?
  Нет, просто исчезнуть в ней,
  не оставляя меток
   судьбы, суеты, следов,
  рассеянных меж домами,
  невозвратимых слов,
  не сказанных между нами.
  А дальше упасть плашмя,
  на белое небо глядя,
  летящее сквозь меня
   и дождь, моросящий сзади.
  
  
   ***
  
  Все хорошо. Не гаснут небеса.
  Белесый свет горит неутолимо.
  И не мигают в зеркале глаза
   В мой полумрак глядящие незримо.
  
  Не шевельнется улиц спящий мир.
  Не покачнется маятник - осина.
  Всё это так. И вздох мой не смирил
   Той темноты, что с естеством едина.
  
  Не разорвал ни вспышек, ни теней,
  По стенам пробегавших то и дело.
  Я буду знать, что в мире миражей
   Лишь то, что невидимо - цело.
  
  
  
   ***
  
  Песок - меж пальцев, вспять - вода.
  Миры взрывались вспышками сверхновых,
  по серпантинам автовеев скорых
   неслись куда-то клоны-города.
  От неизменных будней, от обид,
  от беспросветных ссор и непрощений
   менялось что-то в круге превращений
   и разрывались зарева орбит.
  А я, представь себе, не умерла,
  не примирилась вдруг и понарошку,
  глотала ветер, маялась немножко
   и все как полагается... бла-бла.
  А жил ли ты? Гулял по вечерам,
  смотрел, как дождь раскраивает лужи,
  и было ли... ну что-нибудь не хуже
   или, пожалуй, лучше, чем... чем там?
  За временем, где таял небосвод,
  Трещали, разбегаясь, трясогузки,
  и обрывалась пуговка на блузке,
  и не помада плавилась, а рот.
  Там, позади испуганной зимы,
  в каком-то царстве, может, тридевятом,
  где, брошены, забыты и распяты
   одной судьбой, так и остались мы.
  
  
  
   ***
  
  Проснулась от отчаянья, в слезах.
  Часы стучали, но стояла вечность,
  и сонный призрак, словно смертный страх,
  пронизывал немую бестелесность.
  В той темноте, глубокой, как вода,
  где смысла чувств слова не находили,
  мы снова были вместе, как тогда...
  Мы падали и восходили,
  затверживая там, что не могло
   на этой стороне осуществиться,
  и оплывало памятью стекло,
  из черных стен выхватывая лица.
  Как будто можно что-то изменить,
  как будто можно сделать на попятный,
  как будто можно было не любить,
  перетекая в мир обратный,
  а здесь, очнувшись, не гадать, не знать,
  каким заклятьем я взята оттуда,
  из темноты, где ты остался ждать,
  где я не буду.
  
  
  
   ***
  
  Concerto grosso, снег, январь...
  зимы завьюженная завязь.
  Небес разорванная хмарь
   летит, на льду переливаясь.
  
  Чем длится мука января,
  страданье прерванного звука,
  и музыка вся эта, вся, -
  неповторением, разлукой?
  
  Тем, что отмерила зима,
  во тьме горящие снежинки?
  По этой мерке - жизнь сама
   сломала нас на половинки.
  
  И нам навряд ли суждено
   пробиться нежностью сквозь вьюгу,
  через замерзшее окно
   вдохнуть разряженного юга.
  
  Хотя, быть может, стоит ждать,
  я не могу двоиться дольше,
  бессмертьем музыки дышать,
  и не оглядываться больше.
  
  
  
   Этюд
  
   Под утро смятая постель
   не скрадывала и не грела,
  остатками вчерашних тел
   смягчая охристый и белый.
  
  А ночь, насытившись сполна
   их заторможенным дыханьем,
  свой черный, отделив от сна,
  связала фон воспоминаньем.
  
  И серые оттенки, все
   поверхности перебирая,
  сходились на одной стене,
  то рознясь с ней, то совпадая.
  
  Там намечался их исход,
  где цветовой расклад менялся -
  прозрачный выход или вход,
  но он пока не открывался.
  
  
  
   Аборт
  
   В стерильно белом коридоре
   под потолком плывет плафон.
  Клеенка, простыни в наборе -
  все белое. Контрастный фон.
  
  Багровый, как мясная мякоть,
  обложенный ангиной рот,
  в закат обрушенная слякоть
   или распоротый живот.
  
  В тени от красного, второго,
  что отступает на момент,
  передний план грешит немного,
  и это третий компонент.
  
  По кафелю, со стен на простынь
   переползают пауки,
  выпрастывая остро-остро
   стальные спицы и крюки.
  
  И цепью маленьких зазубрин,
  проворно шевеля, скребут.
  Стерильный коридор безлюден.
  Здесь не жалеют. Только ждут
  
   наркоза, плавающей лужи,
  в которой плоть и кровь течет,
  пока любовь шматком ненужным
   на мертвый цинк не упадет.
  
  
  
   Русская песня
  
   Ветер глодает кость, только уйти мне некуда.
  Буду смотреть туда, где синевы отметина.
  В сером разбеге туч только она и зыблется.
  Буду смотреть туда, где ничего не видится.
  Ни на отрез зари, пряди, тропу небесную
   Не променять тебе сердца камору тесную,
  Ни в жемчугах венец, ни укоризны давешней,
  Сизая жаль-душа, нет синевы взаправдашней.
  Ветер. А там окно. Вербы скрипят, да клонятся,
  Низкие по земле, от слепоты к бессоннице.
  От темноты в удел, верно, судьба промозглая.
  Всё потому, что смерть - то же что жизнь бесслезная.
  Что, как в гнилую падь, пялится тьма сырая,
  Так точно ветер - в ночь, вербную грусть срывая.
  
  
  
   ***
  
  Ты ищешь не здесь, не там,
  когда даже сны обратны
   прожитым когда-то дням
   и вспять сплетены объятья.
  
  Не надо опять тоски,
  изломанных линий - тоже.
  Расторгнутые близки,
  как целое быть не может.
  
  Не выправить впопыхах
   по всполоху вскрикнув, вывих.
  Разбитые, значит в прах,
  в особицу, как в могилах,
  
  отдельно, поврозь и враз,
  и значит - всего предельней.
  Одна - значит только раз,
  единственный и последний.
  
  
  
   ***
  
  Что возносилось вдаль,
  Взмывало, пенилось, выло,
  И было безумно жаль,
  Мне было ужасно жаль
   Того, что с ним уходило.
  
  Не береглась, не слыла,
  Сеяла крупной солью.
  Но почему была?
  Кто мне сказал "была"?
  Если была, то болью.
  
  Может быть, мир ослеп.
  Может быть, я состарюсь.
  Или скорее - нет.
  Но синеве достанусь
   той, что всегда бесслед...
  
  
  
   ***
  
  Много белого света - это
   бесконечная здесь зима.
  Это сполохи без просвета,
  тьма тюремная, да сума.
  Неоглядные взглядом дали,
  в белом саване небеса.
  Это в волчьем круженье стаи
   одинокие голоса.
  Это холод в яви и втуне,
  вековое мерцанье льда.
  Ослепление и безумье
   здесь потерянных навсегда.
  
  
  
   ***
  
  От крестьянской судьбы,
  от безропотной рабской печали -
  не по воду сходить,
  не серпом обвести по стерне.
  Только жалобный плач,
  опрокинутый в долгие дали,
  от крестьянской судьбы
   убежавшей, аукнется мне.
  
  От крестьянской гульбы,
  от холопьей заботы лапотной,
  лютой стужи людской,
  да кровавого пота земли
   заслониться нельзя,
  но забыться бы вьюгой дремотной,
  заклинающей боль
   непроглядную, ночь до зари.
  
  От крестьянской звезды,
  от древлянского скотьего бога -
  то ли Велесов гнев,
  а не то - чудотворство икон.
  За небесный уклон,
  за овраги земные дорога
   в полотняной пыли
   в заполошный срывается стон.
  
  От крестьянской тропы,
  добела обмеряющей поле,
  черноземную новь
   в заунывном январском снегу,
  от креста до перста,
  указавшего беглому волю,
  да могильную степь,
  ни свернуть, не сойти не могу.
  
  Не завещано, нет,
  не прибавлено солью привычно
   к той краюхе ржаной,
  что делили всегда на двоих.
  От крестьянской судьбы
   вашей, маятной и горемычной,
  мне отпущенный срок
   да еще не отломленный стих.
  
  
  
   ***
  
  Ты можешь вынести. Забыть
   былое не обязана,
  плести натянутую нить
   и быть всегда развязана.
  И брать порученную кладь,
  сгибаясь по наитию
   от невозможности разъять
   блаженного соития.
  Идти, как водится, пешком,
  на воздух вея: надо ли?
  И греться пьяным холодком
   под слюдяною наледью.
  
  
  
   ***
  
  Смысл пространства скрадывать наши шаги,
  всегда скрываться за поворотом,
  особенно, когда не видно ни зги,
  казаться маленьким. Наматывать круги
   с каким-то, неведомым нам, расчетом.
  
  Обещать спасенье то здесь, то там.
  Врываться в горло ледяными глотками,
  но изначально быть вытянутым, как параллелограмм -
  имеющей склонность к прямым углам
   формой без аномалий.
  
  Всему, что вынуждено его размыкать,
  следует тянуться вдоль параллели,
  реже гнуться, живей обгонять
   и, в любом случае, все объяснять
   недостижимостью высшей цели.
  
  Иными словами, неизменный субстрат
   не только наполнен, но - наполняет,
  закручивая в спирали столбики координат
   сам себя, видимо, преображает
   в тот заповедный сад,
  
  где все мы невидимы и легки,
  слышно траву и стрекоз летящих.
  где невозможно коснуться рукой руки,
  где наши сущности безусловны и нескончаемо далеки
   от нас настоящих.
  
  
  
   ***
  
  Проходит ночь, а может быть - столетья.
  Бессильный дар переупрямить тьму -
  Как гам сверчков над паутиной тленья,
  Что скрадывает жизни кутерьму.
  
  Прохладный сад настанет и утешит.
  Но для чего отрада синих стран,
  Где неба нет, и нас никто не слышит,
  И только воздух звуком осиян?
  
  Там, в полумгле, на слух перебирая
   Мне неподвластный лепет синевы,
  Останусь ждать, там льнет трава густая
   Что может быть вещественней травы?
  
  Там звук и свет больны и безутешны -
  Не умирай отчетливость моя.
  Вбирая влагу времени неспешно,
  Беспамятством утолена земля.
  
  Так для чего сверчковое роптанье
   В теснотах сна, смиряющего бег,
  Когда в нем та же мука узнаванья
   И тяжек камень неразъятых век?
  
  Проходит ночь, опущенные веки
   Не пересилят монотон сверчка.
  Бессвязный сон, неведомого реки,
  И глубину неспящего зрачка.
  
  
   ***
  
  Наверно, ветер не посмел
   Разворошить листы
   За оставляющим пробел -
  Вне времени следы.
  То голубое вещество,
  Что ворожит в крови,
  Освобождает существо
   Живое от земли.
  
  И снежные холсты не вспять
   Закручивает мгла,
  Но дальше, выше, чтобы встать
   Над ними я смогла.
  
  
  
   ***
  
  По улице, в два дня раскисшей,
  гуляет маленький прохожий,
  кругами оттепели нищей
   среди зимы, на март похожей.
  Он ловит ртом, до слов горячим,
  летящих хлопьев небылицы,
  и видятся глазам незрячим
   не лица, лица,
  
  а в поволоке мокрой ваты,
  разбухшей в лужах придорожных,
  какой-то сказочной утраты
   кровопотеки в сонме прошлых,
  забытых, но опять восставших
   предчувствий, дней без содержанья,
  исчезнувших, а нынче вставших
   на расстоянье
  
   вдоль тротуаров, льдом покрытых,
  прочнее мрамора Каррара,
  как будто жизнь уже прожита
   сгорев бессмысленно в полжара.
  Как будто страсть по ней металась,
  как в клетке запертая птица,
  а сердцу вроде бы досталась
   одна крупица.
  
  Забытый сумерками, слабый,
  бредущий сломанной походкой,
  он был всего лишь бедный малый,
  ангины ветреной находкой.
  Среди судьбы неотвратимой,
  в лицо ему летевшей влажно,
  среди зимы необъяснимой,
  неповторяющейся дважды.
  
  Он шел, как был, кроя из белых
   лепух немыслимые коды,
  не различая мыслей серых,
  дыша свободой,
  текущей от бордюров талой,
  противно хлюпающей влагой,
  как будто взгляд его усталый
   напился браги.
  
  И в сырости зимы, случайно
   явившейся на свет ошибкой,
  он шествовал домой, печально
   проваливаясь в воздух липкий.
  Почти простуженный, возможно,
  на смертный снег глядя упрямо,
  неунывающий прохожий,
  все время прямо.
  
  
  
   ***
  
  Когда сверху, через мелкое решето
   Сеется обычная серая влага,
  Легче всего представить себе то,
  Что стерпит любая бумага -
  Неразрешимое здесь ничто.
  
  Нечто такое - прощальный кивок
   Перед последним выходом за кулисы.
  Истасканный всеми дарвинами эпилог,
  Поскольку бегущие крысы -
  Гипербола мудрости наших ног.
  
  Пространство-время сводит на нет
   любое движение. Цель ускользает
   именно потому, что цели нет,
  и само вопрошание смысл отрицает,
  отменяя любой ответ.
  
  И вот очередная оттепель. Мокрый снег
   или что-то сродное ему кружится,
  Падает на крыши банков, домов, аптек.
  Белому дню не спится
   В расчете на белый век.
  
  
  
   ***
  
  Ночь не проходит, но длится без времени.
  Свет разливается вспять.
  Черную точку, застрявшую в темени,
  Не отвести, не унять.
  Взглядом, рукой из нейтральной окрестности
   Явь отбирая на вес,
  Не замедленье в себе бесконечности,
  В виду конечности без,
  Чувствую, но обретение сложности,
  Поросль высот и земли,
  Лишь по ошибке чужой осторожности
   Множа нули на нули.
  Чтоб разлагаться на вздохи-улыбочки,
  Или дыша через смерть,
  Пробовать легкие строчки по ниточке
   В смертное ушко продеть.
  
  
  
   ***
  
  Приявшие бренность земли и воды,
  Необратимость их, в общем, износа,
  В нас влитой, и нас растворившей среды,
  Ответы увы, не находят вопросов.
  
  Течение мысли отвыкло давно
   Встречать на пути к убежденью преграды.
  Упавшая камнем однажды на дно,
  Душа не взыскует небесного града.
  
  Зарытая илом ночным глубина,
  Пустот расходящихся гул и дремотность -
  Все то, к чему здесь, наконец, сведена
   Привычки не жить растяжимая плотность.
  
  Затем чтоб, не грезя, свой век меловой
   Покорно сносить, заклиная судьбину
   И течь безмятежно безмолвной водой -
  Несбыточной влагой в небесную глину.
  
  
  
   27 февраля
  
  Не умирает свет и пламя,
  не остывает высота,
  всегда влекущая, над нами
   не умирает никогда.
  Не затихает шорох ночи,
  в бессмертье ветра, слез, дождя,
  в блаженном гуле многоточий
  мы будем слышать, уходя,
  траву, восставшую из глины,
  скольженье тени по стеклу,
  далекий голос Неморино
  и в сердце - черную иглу.
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"