Отзвук
Мне имя мое предстаёт чёрно-белой гравюрой,
К концерту старинному лишь небольшой увертюрой.
Три времени года его обошли стороной,
Но слышу "Ирина" - и в воздухе веет зимой.
Заснежены окна, и крыши, и пешие души,
А впрочем, бывали и круче, и тягостней стужи.
Сосулек сплетенье нависло, как будто орган -
И чудятся небыли северных призрачных стран.
Дымы-великаны влачатся цветисто и пышно.
Ни слова, ни шума - лишь снега скрипение слышно.
Лишь чёрные ветви дерев, до весны обнажённых,
Мерцание далей, свеченье полей оснежённых.
Торжественен шаг по надмирным и странным палатам,
По градам и весям, всечасно зимою объятым.
А где-то теплы очаги, не застужены пальцы,
И слушают "Лето" Вивальди, и кружатся в танце.
И сонмы Ирин, друг о друге не мысля нимало,
Глядятся себе в зеркала, а других будто век не бывало...
"Лебединое озеро"
Я поняла не вдруг скромнейшую из истин:
Балет - совсем как жизнь, но только лучше жизни.
Днем совершенных лет, ликуя, встретить новь,
А вечером найти волшебную любовь,
Которая звенит, припав к твоей груди:
- О, милый! Полюби! От чар освободи!
Одетты нежный вздох - пушинка на губах.
Ее чуть слышный смех! Руки прощальный взмах!
...Танцует юный принц - вне времени и сроков,
Меж тем за ним следит завистливое око.
О, мальчик, будь умен и злу не прекословь.
В награду ждет тебя поддельная любовь.
Ах, дивно хороша поддельная Одетта!
Как страсть, она грозна и в черное одета.
Ей обжигать сердца мятежный дан талант.
Как ярко ты горишь, фальшивый бриллиант!
И околдован принц разящим внешним сходством -
Оправой дорогой душевного уродства.
В любви поклялся ей - и нет пути назад.
От жара грозных глаз растаял кроткий взгляд.
Я поздно поняла яснейшую из истин:
Балет - совсем как жизнь, но только горше жизни.
Осталось пять минут на башенных часах.
Ее печальный вздох! Руки прощальный взмах!
Вдруг... Музыка, греми! - Рассеялся туман -
И обнимает принц Одетты легкий стан!
...У сказки есть конец - мгновенья истекли.
Два тела врозь лежат в клубящейся пыли.
Напрасно пролил, принц, ты голубую кровь -
И род осиротил, и не вернул любовь.
...Он не увидел мать и звезды дальних стран,
За то что разогнал над озером туман.
Дом
Я вижу тебя все яснее и ближе -
Средь лета и детства счастливых моментов,
Знакомый корабль под серебряной крышей,
Просторный, как карта шести континентов.
Сюда принесли меня пленною птицей,
За долгие муки кричащей наградой.
Успела ли я, народясь, насладиться
Цветением яблонь, прохладою сада?
О дом на закраине! Абрис нечёткий
Угодий, куда и нога не ступала.
Здесь розаном пышным невестилась тетка
И мужней женою малину сбирала.
Восторг перед Волгой. Дорога с вокзала.
А после - за год призабытые лица
И вишенье, мною любимое мало
За вкус кисловатый, подобье ехидцы.
И сразу - в малинник. И камнем - да в воду!
А после - набег на клубнику гусарский.
Напрасно муж бабушки после развода
Полсада отрезал, как будто полцарства.
Шары золотые, и падалиц кучи,
И велик в сарае - пленительней клада,
И взгляд из кустов, осторожно-тягучий,
Котов бездомовных - хранителей сада.
Бывало, и здесь приходилося худо,
Случалось, влетало за самую малость...
Но я и в обидах готовилась к чуду,
И чудо со мной непременно случалось!
И вы мне приесться с тех пор не сумели,
Приметы живые времен моих детских -
О ветви сирени, о пёс и качели,
О ягоды с тучных черёмух соседских!
* * *
Еще не стаял снег в нагих лесах,
Уже смущенных близостью апреля,
А небо - как на детской акварели,
Где мама в бусах, а отец в усах, -
Синее нет. И, словно жрец треножник,
Уж ставит на тропу мольберт художник,
И долго в даль размытую глядит,
И с чувством подбирает колорит,
Ловя движенья бликов осторожных.
Он трудится со рвением неложным,
И кобальт на холсте его горит...
Но черт небесных он не повторит.
* * *
Словно гребнем проредило рощу.
Дни просторнее, ночи длиннее.
Из глубин уходящей аллеи
Светит дерева призрачный росчерк.
Вдруг очнешься - сентябрь на излете.
Меркнет кленов прощальная ярость.
На миры, что под осенью ходят,
Пеленою ложится усталость.
И о лете напомнит - о Боже! -
В этой осени, гулкой и ржавой,
Лишь случайный московский прохожий
С желтой дыней в руке, как с державой.
* * *
Едва сомкну полночные ресницы,
Как лоб внезапно опахнет крылом.
Мне снится Крым, и в нем летают птицы,
Грядой тяжелой длится Меганом.
Я вновь у скал, ни часа не промедля,
И Крым, как встарь, любить меня готов
Под ноги бросив камни Коктебеля -
Опалом волн спеленутый улов.
Будь как тогда - безлюдье, буйство, нежность,
Закатный вздох и лягушиный хор,
Полей неистощимая безбрежность
И Карадага мыслящий укор.
Ты все сносил - костра и ливня схватки,
Моих шагов гневливых топотню.
В тебя вбивали колышки палатки,
Жару и мух кляня сто раз на дню.
С твоих щедрот я превращалась в остов,
Но час настал - и ты мне изменил.
Уплыл куда-то, гордый полуостров,
И обо мне ни разу не спросил.
...Но долгих нет меж близкими разборок -
Сказал, забыл, потом опять сказал.
Прошли ожоги, юность, стихли споры.
Остались грусть, и верность, и опал.
* * *
На Разгуляе разнуздалась вьюга -
Летят снежинки и свистят ветра.
Еще немного - и домой пора,
А по дороге не пришлось бы туго!
Метут снега в четыре рукава
И светофор алеет леденцово.
А я, как стяг, несу родное слово
И тихо тяжелеет голова.
Ребят моих опущены глаза,
Тетрадные листы полны каракуль.
Я выступаю гордо, как оракул,
Пред миром, что не знает ни аза.
Ах, что за вечер - тишь да благодать!
Вот только вьюга! Да и та красива.
Скользят машины. Люди хлопотливо
Бегут сырки в молочный покупать.
Сквозная церковь тянет к небесам
Свой силуэт волшебно-невесомый.
О Разгуляй! Я здесь почти как дома,
Все так знакомо сердцу и глазам.
И бело-красный пышный особняк -
В нем у доски учу спрягать глаголы.
И снежный скверик, тихий и веселый -
Я в детстве здесь проехала в санях.
Здесь в дом иной сам Пушкин забегал -
Влетал, как птица, хмурился, смеялся.
С хозяином с мороза целовался
И бублик в ручку детскую совал.
* * *
Скорей, отринув суету,
В края, где сердце чаще бьется.
Есть праздник у меня в году
И он Тарусою зовётся.
Вот ты опять, приокский вид,
В лугах так ярки платья женщин -
Колодезь, что не мной открыт,
Не мной открыт - но мне завещан.
Я вплетена в простор, как нить
В движенья рук спокойно-точных,
И в разнотравие, и в прыть
Цветов дорожных худосочных.
И в катерок, и в облака,
И в небо тускло-голубое,
И в тонкий холод родника,
Лепечущего над Окою.
Я здесь не я - одна из ив,
Ракушка бледная речная.
Времён сияющий разлив
По мне едва скользит, не тая.
Всем лучшим в небо дав разбег,
Край отпустил их жестом сильным.
...Две бабочки, кружась, как снег,
Трепещут над холмом могильным.
Рябины набирают цвет
И липы светятся, прохладны,
Над отголоском стольких бед,
Над камнем горькой Ариадны.
Цветаевы в Италии
Когда они вспомнят нервийский тот кров,
Уплывший в былое, как тень облаков,
Им станет и больно, и сладко.
Там Ася шалила, в лагунах резвясь,
А старшей, над кроной мимозы виясь,
Стихи приходили в тетрадку.
У них горделивая, строгая мать,
Чей очень немногие могут понять
Характер, по-рыцарски странный.
Она чужеземка, но три языка
Ей близки, как эта в перчатке рука,
И новый, певучий, желанный
Ворвался недавно язык южных мест.
О ранней болезни взметнувшийся крест,
Приведший в приют осиянный!
Осталась далёко родная Москва,
И слабость, и часто болит голова,
Но мукой лишь сердце изранишь.
Повсюду больные и докторский плен,
Но прям ее стан, и нисходит Шопен
От рук, не оставивших клавиш.
Дочерние будни свободой полны,
Полетом дробящейся в пену волны,
Вбегают, от солнца уж чёрны.
Им эти повадки совсем не идут,
Но, может, скорее себя обретут,
Коль будут не слишком покорны?
Своей глубиною чарует их мать,
Присели, задумавшись, к ней на кровать,
Смирив мимолётные планы.
У моря так вольно, но надо опять
Чужими наречьями ум занимать,
Играть бесконечные гаммы.
Что в этом? А мать размышляет: - Всегда
Я знала, зачем их веду и куда,
Что будет в их маленьком царстве.
Что обе так пылки - ещё не беда,
Но что с ними станет, о Боже, когда
Опять не поможет лекарство?
Мне края морского волшебны черты -
Зимою с деревьев свисают плоды,
А ночью фонариков бусы,
И волны как шёлк, и над лавром звезда,
Но если случится... Ну что же, тогда
Дожить бы до плёсов Тарусы.
Каникулы в Тарусе (о юных Цветаевых)
Ласкою веет жильё -
Остров меж бурных зыбей.
Выйдет из комнаты Тьо_
И станет кормить голубей.
Тетя добра, но строга
И непомерно старинна.
Кто ей шепнёт, что в стогах
Вновь ночевала Марина?
Поздно - и дом на замке.
Что ж, даже лучше - в окошко.
К лодкам на тёмной Оке
Крадутся дикие кошки.
Первою Ася - сестра,
Дрёму стряхнув на бегу,
Высмотрит пламя костра
Там, на другом берегу.
Тянутся, гибкие, вверх,
Словно в предчувствии мук,
Ветви, цепляясь за серп
Лунный - предвестник разлук.
Вольным цыганским шатром
Звёздная искрится твердь.
Месяц так узок и нов -
Можно серьгою продеть.
Лодка не лодка - ладья,
Кто ею правит - бог весть.
Из глубины забытья -
Чья-то протяжная песнь.
Холод пополз по спине.
Ухнула глухо сова.
Кто там идёт по стерне,
Платьем белея едва?
Может быть, дева спешит
В мыслях о близком конце?
Там же, где ветка дрожит -
Мама в терновом венце?
Замерли обе. Река
Их облила серебром.
Грозно текут облака,
Чёрные на голубом.
...Страшно и радостно жить.
Душно и колко в стогу.
Кто там костром ворожит,
Там, на другом берегу?
Свет. И последнюю тень
Хором клянут петухи.
Так зарождается день.
Так возникают стихи.
Памяти Анастасии Цветаевой
Звенела ранней птицей поутру
Седая грусть осеннего мотива.
Когда Вы говорили: "Я умру!",
Не верилось - так это было живо.
Рассеянно роняет листья клëн,
В туман, как в Лету, уплывает алость.
И длится этот неуютный сон -
Прощания знобящая усталость.
Вы так собою в вечность проросли,
В светил и судеб тайное теченье,
Что и уход "с поверхности Земли" -
Не отлученье, а соединенье.
Воскресшая в сиянье и весне,
В познании своем неутолима,
Стремится ввысь в поющей тишине
Душа - к душе, любимая - к любимым.
Валькирия
За служенье гордыне постылой,
За неистово вольную речь
Распростишься с дарованной силой
И стихиею схваток и сеч.
Позабудешь о диком полете,
О своей небывалой стезе.
Понесешь тяжесть почвы и плоти,
Выйдешь замуж - и станешь как все.
И из рук твоих, хмур и спокоен,
Избегая в лицо посмотреть,
Только хлеб и вино примет воин,
Только их - а не славу иль смерть.
Под волны причитанья тугие
Покачнется земля под тобой.
Задрожишь, увидав, как другие
С грозным кличем торопятся в бой.
Тихий берег огнем рассекая,
В сердце смертных рождая испуг,
Канет вдаль меднокрылая стая
Опереньем шумящих подруг.
И ни солнцу, ни ветру, ни тучам
Жара тайного не исцелить.
Побредешь неживая по кручам
Снасти ладить да сети чинить.
Киномагия (фильмы 60-х)
Я попала в желанный плен.
Повседневность, назад не требуй!
Птица-Феникс, Софи Лорен
По земле прошла, как по небу.
Сколь надменен цветущий рот,
А изгиб бровей - изумлённый.
И от талии мчатся влёт
Грозовых облаков фестоны.
Ей бы в Трою войти - предстать.
Миг - и старцы в смятенье встали.
И надвинется рать на рать,
Горизонт затмит парусами.
Опоздала родиться, жаль,
Не коснулись, благоговея,
Тинторетто священный жар,
Кисть влюбленная Рафаэля.
Что бы ни было во дворцах,
В мастерских вечно звёзды близки,
А такая сумела б - ах!
Все их тайны с любимым вызнать.
Грусть улыбкою нежной сместь,
Метеором промчаться в танце.
Королевская стать и честь -
Что с метлой, что в огнях палаццо.
Благодарность тебе, Душа,
Рима солнечная кровинка,
Вот за то, что так хороша -
И в шелках, и с корзиной с рынка.
* * *
Маме
Я скучаю по Москве полудетской,
Той, державной, и, что делать, советской.
Хорошо в толпе бегущей мечталось,
В ней и ныне я подростком осталась.
Были помыслы ярки и наивны,
Дни казались так наполненны, длинны.
У деревьев были тени так тени,
А у лестницы так звонки ступени.
Тополиный пух летал по проулкам,
Снегопадом осыпая прогулки.
К жизни взрослой я готовилась с толком -
Остригала без свидетелей чëлку.
Тайны зданий, площадей, парков тайны,
Улей центра и ромашки окрайны,
Незабвенные крупицы - минуты -
Над Москва-рекой сверканье салютов.
Вижу очередь в квартал на Волхонке -
Из Парижа привезли лик Джоконды.
Чтоб улыбкой знаменитой упиться,
Отпросилося с работ полстолицы.
В зал как прежняя войду, с детства близкий,
Улыбнусь весëлым рыбам Матисса,
И закружат в хороводе смуглянки -
Угловатые мои таитянки.
Ах, цветастые, прекрасные птицы,
Вы всë те же, а кому-то за тридцать.
Отчего-то вот душа не на месте,
И с Москвой я чаще врозь, а не вместе.
Поэтам
Перед немым нашествием стихий
Мы все стоим в незримом карауле.
Услышать - и копить, как мед, стихи
В просторных сотах невесомых ульев.
Пожмет плечами скептик: "Словеса!
Дано немногим, пишущих без счета".
Не возразишь. И что в ответ сказать?
На свете есть и поважней заботы.
Зачем же вдруг, когда ты изнемог,
Без радости влача существованье,
Приходит ниоткуда строчек зов,
Родится отклик в недрах мирозданья?
Алле Баяновой
Вы меня сразили, Алла,
Негасимое светило!
Я сама бы так сказала,
Если мне бы - столько пыла.
Я сама бы так запела -
Полной грудью, всею статью.
Я сама бы так - чавела! -
Зал взяла в свои объятья.
Ах, с каких небесных синей
Вы на нас сошли, как милость?
Неужели впрямь в России
Столько пелось, так любилось?
И по свету впрямь скиталось
Столько душ печально-страстных?
Сколько юношей стрелялось
Из-за Ваших глаз прекрасных?
Незабвенна Ваша юность,
Дивны голос, смех, осанка.
На круги своя вернулась,
Землю облетев, цыганка.
26 июля 1990 г., в ночь после концерта
Прощание
Памяти Ивана Ефремова,
создателя романа "Таис Афинская"
Гелиайне! Гелиайне!
Без тебя так тусклы дни!
Отправляясь в путь свой дальний,
Хоть рукою мне махни.
Не забудь квартал старинный,
Белый дом среди олив,
В звонких чашах пурпур винный,
Темных кос моих отлив.
Там, в степях, на жестком ложе,
Вспоминай, как яркий сон,
Смуглый отблеск юной кожи,
Губ раскрывшихся пион.
О тебе, красивом звере,
Что тоскует по врагу,
Мне, покинутой гетере,
Вновь рыдать на берегу.
Аид
Памяти Ивана Ефремова,
создателя романа "Таис Афинская"
Жду тебя на полях асфоделей,
В том осеннем, тоскливом приделе,
Где бессильные бьются мечты
О надгробья сырой пустоты.
Протяни мне знакомую руку.
Может, стерпимся с этой наукой -
Жить без тела и таять без звука.
Там, в Элладе, зовут это мукой.
Как цветы мы с тобою любили,
Но вот этих задумчивых лилий
Мы не знали, и сны позабыли,
Где они колыхались, манили.
А теперь только их мы и знаем,
Свитки влажных письмен их читаем.
Перед тем, как омоет нас Лета,
Причастимся их тихого света.
В подземельях, Тифоном хранимых,
Не забудем далеких любимых.
Будем ждать терпеливо и рьяно.
Да минуют их беды и раны.
С виноградников черных и красных
Пусть все вина допьют без опаски.
Пусть растратят и деньги, и силы, -
Лишь тогда - к водам Стикса постылым.
Чтоб они нас, ушедших, узнали,
Погребальные сбросим вуали.
Они помнят нас в кольцах, браслетах,
В серебре, в дорогих амулетах,
В тонком шёлке хитонов с каймою -
Не такими мы стали с тобою.
Больше мы не споем, не станцуем,
Не утешим и не поцелуем.
Не разбудим полуночной вестью,
Что над морем - Дельфина созвездье.
Нет средь многих даров Ойкумены
Только прелести женской нетленной.
И мы лиц потускневших не скроем
От сошедших под землю героев.
Прощай!
Я тебя от губ моих,
Как от кубка, отлучаю.
Уходи, тебя не знаю.
Ты мне больше не жених.
Нянька, старая гречанка,
Нагадала, как цыганка,
Мне на гребне костяном,
На золе, на мыльной пене,
Будто склонен ты к измене
И ревнив еще притом.
Ты жену посадишь в банку,
Сам же влюбишься в фиванку -
Рыжи брови, жарок рот.
К ней заявишься без стука,
И она потом с испуга
Сразу тройню принесет.
А другая мастерица
Мне на трупике лисицы
Нагадала, что поход
Не сулит тебе удачи -
Ты вернёшься чуть не плача,
Раненый копьём в живот.
Не мужчина ты, а тряпка.
Вспомни, как скончалась бабка,
И над ней коней хотели по обычаю забить.
Кто затрясся мелкой дрожью?
Кто кричал: а их за что же?
Конь - он тоже хочет жить!
Я в тебе искала друга
И красивого супруга,
Чтоб от зависти подруга
Закусила локоть в кровь.
А нашла одни измены
И дворцы из мыльной пены,
И подарки из неё же,
И разбитую любовь.
Больше ты меня не тронешь
И уж точно не загонишь,
Словно клушку, на насест.
Класть конфеты под подушку,
Бегать вечером к подружкам,
В полированную бронзу
Мне глядеть - не надоест.
Этим летом мне шестнадцать -
Я сумею разобраться,
Кто мне враг, а кто жених.
Уходи, тебя не знаю.
Словно муху, отгоняю
Я тебя от губ моих.
Перед походом
Памяти Ивана Ефремова,
создателя романа "Таис Афинская"
На бегу схвачусь рукой за стремя,
Словно рысь, прильну - попробуй скинь!
Александр! Твое лицо под шлемом -
Как оазис в мареве пустынь.
Стона и томленья, губ и плоти
До тебя и в снах не дотянуть.
Дай взглянуть - ослабь на миг поводья,
О, всего лишь малость - дай взглянуть!
Под горячим пыльным небосводом -
Сполох, вздрог - и всею жизнью врозь -
Милость победителя народов
Будет жрице брошена, как кость.
И она, счастливее, чем птицы,
Что поют, не зная о конце,
Взглянет в очи - синие зарницы
На точеном сумрачном лице.
Посмотрел - властительно и строго.
Может, та? Но нет, до той - года,
Крови человеческой потоки,
Слабостям железная узда,
Смерть друзей и вереницы пленных,
Едкий чад спаленных городов,
Дерзостная власть над всей вселенной,
На плечах - божественный покров.
Так в дорогу! Застоялись кони,
Ойкумена ждет, скрывая дрожь.
Он отвел горячие ладони
И сказал: "Смотри, всю жизнь прождешь".
* * *
Памяти Ивана Ефремова,
создателя романа "Таис Афинская"
Так безнадзорно жить... Щипать в лесу чернику.
Готовиться, смеясь, к таинственному мигу,
Когда среди дерев, прохладна и узка,
Мелодии свои вновь прожурчит река.
Добраться по камням почти до середины,
Увидеть, замерев, как в ожерелье тины,
О жизни вне воды, немудрая, не зная,
Желтеет, притаясь, кувшинка вырезная.
А зеркало воды коварней закоулка,
Нежнее, чем узор на лаковой шкатулке,
Чернее, чем беда в оправе горьких шуток,
Лучистей, чем звезда - меж трав и незабудок.
Склониться над рекой, дробясь и отражаясь,
И вспомнить ивы, зной, купанье юной Таис.