|
|
||
|
В Городе вечер светом помечен. Правда с неправдой сплелись. Улица Слова и улица Дела встретились и разошлись. День провожая, Площадь большая слепо глядит на Часы. Очередь скрючена знаком вопроса — это вопрос колбасы. Эта Площадь — дама из книги Дюма. Город-любовник к ней ночью придёт; нету камелий — сойдут и каштаны. Что её ждёт? Туберкулёз... Тьма. Как многолики поздние крики — эхо ушедшей зимы... Кто-то в Трубе обливается кровью (славно, что это не мы). Здесь состраданье уходит в преданье, а милосердье — товар. Если нас что-то разбудит, то это в собственном доме пожар. В этом Граде венецианское есть. Жилка пульсирует... К шее толпы тянутся чёрные пальцы асфальта. У, как хрипит! Вдруг позвонок — тресь! Ванны из грязи. Кто-то в экстазе: «Это же город-курорт!» Чёрная быль, как у женщин курортных — трёхмилионный аборт. Город сияет. Жизнь улетает, как мотылёк, на тот свет. Мирные атомы — лживая сказка: доброго дьявола нет. Перекрёсток так на Голгофу похож. Крест приготовлен. Что ж, Иисус, аве: не надо просить Агасфера. Город пронзён. Вместо гвоздей — ложь. |
|