Заштопанная красными нитками
Совесть уныло дышит, свесив мясистый язык
С тротуара, глазами бассета
Влажно блестит слепыми белками и хрипло
Лаёт обрывками фраз и трамвайным лязгом, вцепляясь
Клыками в нежное горло задушенной
Мною пыльной мечте о смерти.
Такие ненужные
Отражения тают мерзким потом
Прошлых несмытых греховных
Корост. В каждой луже, тягучем
Всплеске грязи я вижу
Всё это вокруг меня, этот мир,
Склизкий и сальный, как
Задница навазелиненного педераста, а также
Особенно эта автобусная остановка и дождь
И то, что называют землей, под моими ногами, 
Всё это - дерьмо, и - срань Господня.
Дым, из форточки узором в окно,
Стеклянными уколом в разбитые двери,
Закопчённые руки прохожих
И яркие краски кислотой в глаза...
Задыхаюсь от собственной вони,
От той куклы вуду, с глазами-булавками,
Что заменяет мне сердце.
И солнце пробило сквозную как пуля,
Дыру через глаз в моей голове, заляпав 
Ковёр исковерканной мыслью, сорвавшейся
Криком со скрюченных пальцев, о, блядь!
Опять кровь закапала с клавиатуры,
Кровь из отжатой всухую тени
Души. И кофе
Остыло в алюминиевой чашке,
И так гадко-сладка моя рефлексия
На дне захламлённого бункера
Чумы.
Махины железных истерзанных 
Монстров по наледи чавкают метрами
Звуков, так, что на каждом столбе вижу
Тебя, 
Один, висящий и скалящий
Волка улыбку. Воронье
Крылатыми крысами тушит
Бычок, обронённый в канаву,
И тянет потроха моего нетерпения.
Чёрт бы побрал тебя грёбанный старец,
Отец Дружин или как тебя там?
Вырвал свой глаз ты, теперь мне
Он достался, горит раскалённым
Клеймом 
В голове.
Чтоб смог я узреть всю мерзость мира,
Бессмысленность жалких попыток
Барахтанья в вечности. О, это проходит
В категорию - "заебись".
Да, я это вижу, Один. И не
Твой синюшный язык да пустая окова
Глазницы, причина.
Мрак. Ты, я, весь мир. Кольцеворот
Мусора в чьих-то
Теологических кишках, маразм,
Изъеденный червями благости и музыкой
Священности ангельских труб, что простому
Уёбку рвут перепонки.
О, да, я - линза. Я собираю в себя всё, что
Ты натворил, наплодил, нарожал,
Как крольчиха-мутант.
И что слова мои, которые блюю я пльцами
По клавишам на бумагу, зачем, я, говорю,
Если мой язык вырван и голос не слышен?
Чтобы твоё величие приумножить
И я вижу это и моя пустота не способна вместить
Всю твою срань, Господи.
Как бы мне этого не хотелось.
А чего бы мне хотелось - 
припасть ртом к выхлопной трубе.
А ты, Один, висишь на дереве Игга, с копьём в боку,
А я, я вишу на верёвке собственного Эго,
И распространяю заразу слов, как 
Бешеная собака, пеной окропляющая
Чело Иисуса.
Я хочу умереть, спастись анальгином
От головной боли.
Я знаю, что смерть - это облегчение,
Освобождение от жизни, чей аромат
Сочится через поры никчёмных
Мясных агрегатов, что гордо зовутся - 
Людьми. Остановите
Конвейер штамповки механических
Потребителей и пусть наконец я умру,
Чтобы твоим слепым глазом не видеть
Всё то, что должен я петь.
Мёд поэзии, Хардбард, оказался
Цианидом.
И прахом с кровью я буду смеяться
В пустые курсоры мёртвых лиц, алебастровой
Смесью протухших условностей.
А ногти себе, о, Локи, я повыдёргиваю, вложу свою лепту
В корабль Нарфальглар.
И кто-нибудь, выстрелите мне в затылок, размазав мозги по немытому кафелю,
Засуньте мою грёбанную голову в мусорный мешок.
Ведь наш бог, отрыгнув этот мир,
Был хмур, обречён, и завистлив - так же как я,
И очевидно, что никто не сделал ему яичницу, так
Что он завершил себя самоубийством, сделал себе харакири, а
Эта реальность - лишь
Его предсмертная срань...


Да, Один,
Твой глаз многое видит.