Даэ
Венок из листьев Самайна
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Самайновский венок сонетов про живое и мёртвое.
|
Венок из листьев Самайна
I
Попытка сделать мёртвое живым:
смахнуть седую пыль и паутину,
увидеть ночь за зеркалом кривым -
ушедший век, вступительные титры
к тридцатым, может быть - к сороковым.
Калибр ноль сорок пять, привет из рая.
Сквозь дробь дождя по древним мостовым,
сквозь веки, вены и века всплывает
смешное чёрно-белое кино,
обманчивый и тёплый звук винила.
А для любви, которая приснилась,
нет разницы меж "ныне" и "давно":
стучит в груди надёжный метроном -
сухие розы, старые чернила.
II
Сухие розы, старые чернила
и старые дома - уже не те.
Под вечер из-за ставен тянет гнилью,
и филины смеются в темноте.
Чугунная ограда накренилась,
сквозь камень прорастает дикий терн.
Последняя немыслимая милость -
убить мираж, застывший на кресте
в заброшенной часовне; пусть невольно
припомнятся слова чужих молитв.
Осыпавшись потоком синевы,
стекло умрёт, и на последнем сколе
останется лишь отблеск светлой боли -
взгляд, ищущий неведомую высь.
III
Взгляд, ищущий неведомую высь,
скользит по строкам. Ночь, фонарь, аптека.
Лязг стали, звон волшебной тетивы.
Цитаты с кровью. Мене, фарес, текел.
К пустующим яслям идут волхвы -
вдоль слов и букв, бесплотных и бессильных,
вдоль выдуманной, путаной канвы.
Весь мир - бумага в луже керосина.
Под кожей бьётся полустёртый нерв:
всё кончится забвеньем и могилой -
Офелия, кувшинки, запах ила.
Бросаешь спичку. Ждёшь, окаменев,
когда же, наконец, умрёт в огне
всё то, что память мирно сохранила.
IV
Всё то, что память мирно сохранила,
смешалось грудой яркого стекла:
скелет в шкафу, тростник и воды Нила,
парящий над утёсами орлан,
гремящий Вагнер, томный вкус ванили,
измученный танцорами паркет,
в ракушке моря шум, затишье штиля.
Калейдоскоп, как шрам, лежит в руке.
Всё кажется неважным и нездешним:
далёкий окон свет по вечерам,
позёмка, конфетти и мишура,
цветущий вереск, спелая черешня...
Пустая трата слов, смешная ветошь.
Тоска о прошлом обратилась в прах.
V
Тоска о прошлом обратилась в прах.
И, заблудившись в тёмном лабиринте,
поставили диагноз доктора:
мечты неоперабельны. Смиритесь.
Поверьте в бога (это лишь игра),
пишите завещанье на латыни.
Поможет виски: двести-триста грамм -
и все пути покажутся простыми,
и будет всё всегда разрешено.
В крови спокойно плещутся промилле;
хайвея исчезающие мили
ведут в небесный замок - по прямой,
сквозь выцветший октябрь. И всё равно,
по ком в ночи колокола звонили.
VI
По ком в ночи колокола звонили?..
В грязи окопа сон лежит смурной.
Века летят на дальний север клином,
израненным ударною волной.
Столбы с седой "колючкой" накренились.
Врагов, друзей - уже не узнаёшь.
Задумчив, словно дух шизофрении,
противотанковый серьёзный ёж
шуршит в листве опавшей. Папской буллой
белеет похоронка у костра:
мир рухнул, отпевание - с утра
(не важно - в крематории, в гробу ли).
Читая "Agnus Dei", идут под пули
шеренги сожалений и утрат.
VII
Шеренги сожалений и утрат
встают на полку рядом с holy bible.
Наш окололюбовный маскарад
вскрыт без наркоза и без колебаний,
зашит - небрежно. Швы ещё горят:
воспоминаний трепетное море
штормит и плачет. Сорок дней подряд
хрипит в груди фантомной боли морок.
Спирт выпит. Скальпель сдан в металлолом.
Сестёр и санитаров перебили
с отчаянным и безутешным пылом.
Шаги звенят латунно и светло.
Последние из самых нужных слов
покрылись вездесущей серой пылью.
VIII
Покрылись вездесущей серой пылью
прогнозы, космодромы, чудеса.
Нелепая, смешная эскадрилья
летит к чертям на солнцепарусах.
Небесные дороги перекрыты,
а в стратосфере пусто и темно.
Топорщит жук стальной свои надкрылья,
в лицо смеётся абсолютный ноль.
С орбиты приоткрылась пастораль:
форпост надежд разгромлен подчистую,
усталая душа не протестует.
Граница между "завтра" и "вчера"
не пройдена - уже в который раз.
В руинах замки, облака пустуют.
IX
В руинах замки. Облака пустуют.
Увял бобовый стебель на корню.
Джек пьёт вино, как чью-то кровь густую,
в Париже на десятой авеню,
один, и сердце бьётся вхолостую.
Последний великан подался в цирк -
таскает гири, воду пьёт святую:
за ним толпою ходят мертвецы.
И жизнь, и смерть - всё после слов "the end"
пресно и скучно. Не поймать момент,
не высечь искру - все усилья втуне.
Мир ненадёжен, как поэт слепой.
... Презрев сюжет и выстрелив в упор,
зима убила осень золотую.
X
Зима убила осень золотую.
Холодный яд сочится сквозь туман,
на старых крышах с кошками флиртует,
ползёт в гостеприимные дома.
Слепые норны снегу салютуют,
змеиной кожей тянется река.
Осталось лишь поставить запятую,
морзянкой кённинг отстучать в закат:
мол, Рагнарёк прошёл без происшествий.
Спит Ёрмунганд, а Фенрир охромел;
корабль богов послушно сел на мель.
Звук умер, нам остались только жесты.
Трясут герои бутафорской жестью.
В руках крошится мрамор, словно мел.
XI
В руках крошится мрамор, словно мел.
Ни Галатеи, ни Пигмалиона.
Музеи чутко дремлют в терпкой тьме,
храня под хрупкой кожей миллионы
цветов и форм, загадок и примет.
Пленительный букет веков ушедших:
соседствует с плутонием кремень,
свобода слова - с тусклыми клише, лишь
остатки мыслей плещутся в зрачке.
Склад времени закрыт: ушёл с ключами
дух сторожа - наверное, за чаем
и россыпью чужих минут в кульке.
Зажаты в полумёртвом кулаке,
угасли тихо летние печали.
XII
Угасли тихо летние печали.
Дагерротип лежит в сухих цветах.
Со временем беседы измельчали -
про дачу, про соседей, про кота.
Газеты врут. Студенты одичали.
Чиновный хор опять многоголос.
Мерещится за пышными речами
небесная сверкающая ось:
весь мир летит к концу - вдоль блиндажей,
с офицерьём, с военными врачами,
вдоль баррикад, с детьми и скрипачами.
... Разбита рамка. Охромел сюжет.
Остатки чёрно-белых миражей
истаяли, истёрлись, замолчали.
XIII
Истаяли, истёрлись, замолчали
семь нот, и похоронен кифаред.
Последний челн от берега отчалил.
Беззвучно Лета плачет на заре,
стремясь сквозь время, от конца к началу.
Мне некому и нечего сказать.