Сон был реален как день и как реальна стена
Тюрьмы и как провод под током стал довершением стен.
Мне Крыса шепнула на ухо: "Ты дремлешь? Ты думаешь, - время для сна?
Лет шестьдесят миновало... Пошёл мне на пользу тлен.
Люди ждали меня, - сто миллионов рабов.
Если все отзовутся - ты отозваться готов?"


Крыса шепнула... Но там, на троне, она не будет шептать.
А взвизгнет, - и Солнце померкнет, и потускнеет свет.
Сто миллионов глоток ответят... Время пришло собирать
Полчища, спавшие где-то в болотах сто миллионов лет.
И гаркнут небритые хари, - сто миллионов харь, -
Как в славные те времена, - глухо, утробно: "Зиг хайль!"


Был сон продолженьем реальности. Сон я забыть не могу.
Лишь помню: со свистом плетей смешался лай злобных собак.
Кажется, кто-то сумел уйти. Я помню следы на снегу.
Я помню белый плакат и чёрный колючий знак.
И было трудно идти. Но брёл он, ярость тая.
Может, это другой кто-то был. Может, - всё-таки я.


Я помню ещё холодную сталь в моей ослабевшей руке,
Помню смертельную злобу на истеричный вой
Сирены... Где-то за лесом. Казалось, - уже вдалеке.
Но Крыса тут рядом. Хохочет рядом со мной.
...Я дёрнул тогда затвор и шепнул: "Да поможет мне Бог!"
Пусть Крыса сильнее меня... Но всё же я дрался как мог.


*Ich sehe ein Schlaf(нем.) - я вижу сон.