Лавкрафт Говард Филлипс. Предисловие к сборнику "Белое Пламя" Джона Рэйвенора Буллена

Говард Филлипс Лавкрафт

Предисловие к сборнику "Белое Пламя" Джона Рэйвенора Буллена

Очень трудно сказать, в чём действительно заключается сущность поэта. В настоящее время, когда интеллект усиленно расталкивает локтями выделенное ему пространство в эстетическом поле, мы склонны к глубокому анализу, поиску основ и рассуждениям об уникальной проницательности, индивидуальной точке зрения и личном избирательном воображении ценного поэта. Мы требуем, чтобы он не видел ничего не переработанного в своих традиционных ассоциациях, и чтобы он представлял нам только упрощённое, изолированное и ничем не приукрашенное, образное содержание своих случайных реакций на опыт и эмоции. Результатом такого подхода является резкое смешение академических школ, каждая из которых основана на стерильной теории, а не на художественных ощущениях. Эти школы благоволят нам тщательно раздутой хаотичностью различного рода; от вихрей хроматического ощущения имажинистов до замороженных умственных осколков мистера Т.С. Элиота и его последователей. В этом хаосе научной психологии ожидается, что художественный импульс выживет, насколько это возможно; и слишком часто его отсутствие прощается из уважения к теоретической, хладнокровно измеренной форме, что провозглашает настоящую поэзию на строго философских основаниях.

Покойный Джон Рэйвенор Буллен, создавший изобилие восхитительной лирической поэзии, на которой основано его растущее литературное признание, полностью отказался от рабства современной теории и стал наиболее подлинным художником. Признавая долг всей нынешней красоты перед поколениями унаследованных впечатлений, откуда проистекает её существующее отношение к человеческим эмоциям, он был слишком мудр, чтобы отбросить музыку, ритмы, симметрии, аспекты видения и повороты мыслей и фраз, с которыми спонтанное эстетическое чувство окрашивало своё выражение на протяжении долгих веков, а Природа заставила это чувство найти себе выход. Понимая равноценное художественное значение настроений и материи, снов и череды дней, миражей и фактов, Буллен не преминул позаботиться о том редком качестве волшебства, которое, хоть и презирается реалистами, но в то же время воплощает, пожалуй, лучшую часть всего того очарования, которое мы знаем в иллюзорной комедии явлений, называемых жизнью. Здравый инстинкт держал Буллена в пределах главной линии великой Английской традиции, тем самым вынуждая его соответствовать гармоничному отражению тех фантазий, концепций и перспектив, которые для нас всегда должны звучать сильнее всего, потому что они являются простой совокупностью и наследием тысячелетней истории нашего непрерывного расового и культурного опыта.

Особая тайна Буллена, как поэта, заключалась в том, что помимо острого зрительного воображения и естественного чувства звука, которое придавало мелодичность и чёткость всем его строкам, он безостановочно шёл по следам идеального симфонического слова, и в том, что он сохранил веру в чудеса, способность удивляться и ценить жизнь. Для него никогда не исчезали свежесть и роса майского утра, и среди царящей в нашей пустыне циничной утончённости он способен почувствовать тот трепет удовольствия, новизну и экстаз в ежедневном круговороте земных явлений, которые оживляли свежеиспечённых поэтов более светлых времён. Только этот трепет, столь трудно достижимый сегодня, является первоначальным определяющим признаком настоящего поэта. Именно качество молодости как у греческого героя Эндимиона, не зависимой от времени, которая с магией, совершенно отличной от всего остального нам известного, обладает неразделённой силой оживлять с помощью грации, чудесности и аспектов значимости мир и вселенную, видимые современному прозаическому уму только как скучный, бесцельный и неудовлетворительный цикл электронных, атомных и молекулярных перестроек.

Помня об источниках вдохновения, интересно порассуждать об определённых методах, с помощью которых мистер Буллен добился удачных результатов. То, что простота его поэзии являлась сильным фактором, сразу же очевидно; ибо никто не может не заметить, как тщательно он избегал ловушек лингвистической сложности, импрессионистического хаоса и интеллектуальной инволюции. Автор был полон решимости сделать так, чтобы его картины выделялись в ясном, полном свете, и чтобы ни одна частица их конечного эффекта не была принесена в жертву бесполезным развлечениям видения и внимания читателя. Более того, мистер Буллен настолько умело справился с этой задачей, что у него нет внешнего проявления искажённого упрощения; нет искусственной наивности и притворно грубых жестов, нет резкого нарушения изящности и тонкости, часто появляющихся у многих поэтов, стремящихся к прямоте. Это язык цивилизованного общества, в котором нет недостатка в цвете, богатстве и разнообразии, необходимых для полного и гибкого выражения мыслей; но он не превращается в загадки ради загадок и не замучен бессмысленными попытками выразить невыразимое - последнее, несмотря на прославленное галльское изречение, нельзя считать полностью изгнанным из жизни и мысли. Когда требуется экстаз, он создаётся не впадением в восклицательную бессвязность, а подбором самых выразительных и сильных слов, употребляемых в обычной манере; ибо знатоку и колористу, такому как мистер Буллен, достаточно ярких вокабул, чтобы избежать всякой необходимости в экстравагантных искажениях. В большинстве случаев он предпочитает общие, всеми любимые слова, которым традиция завещала свои самые мягкие и устойчивые обертоны; но, когда требовались экзотические или необычные, поэт не медлил воспользоваться случаем.

Другим источником большой привлекательности мистера Буллена является качество универсальности, благодаря которому он стремился затронуть те настроения и чувства, которые разделяются всей расой, вместо того чтобы подобно большинству лириков говорить о субъективных эмоциональных явлениях, свойственных только им самим. Это действительно подлинная позиция классицизма, и она сильна в творчестве нашего поэта, потому что у него она абсолютно подлинна. Здесь эта позиция фигурирует не как простая теория или результат сознательного напряжения, но как естественный продукт воображения, настроенного на универсальные эмоции. У мистера Буллена именно эта совокупность чувств обладала первичными элементами очарования, волшебства и прелести; и поскольку его реакция на эти стимулы была абсолютно искренней, он смог выразить свои чувства со всем их великолепием и переплетением, достигая таких же ярких результатов, как и более замкнутый на себе поэт с его высоко индивидуализированными реакциями. Здесь, в самом деле, мы имеем наглядное доказательство того, что настоящая поэзия исходит не из какой-то тонкой формулы или выбора темы, а чисто и исключительно из степени удивления и экстаза в сознании поэта, вне зависимости от сюжета или обстановки.

Общее отношение мистера Буллена к жизни и вселенной было оптимистичным благодаря заботе о красотах ортодоксальной традиции, которая препятствовала более чем мимолётному взгляду на суровую научную основу. Лишь однажды - в призрачной и соблазнительно поэтической песне "Музыка Сфер" - эта защитная броня угрожала отступить и признать отчаяние или отступничество философского модерна; по большей части поэт сумел сохранить точку зрения великих Викторианцев, наследником стиля которых он, без сомнения, являлся. Разумеется, не следует думать, что ортодоксальность мистера Буллена привела его к абсурдности и безжизненности. Работая во вселенной, очерченной мечтами поколений, он демонстрировал безупречную психологическую последовательность, управляя гаммой более прекрасных настроений и эмоций без диссонансов и экстравагантности. Теннисону он, вероятно, был особенно обязан своим мировоззрением и методом, и он, несомненно, стал учеником, которым знаменитый лауреат XIX века мог бы по праву гордиться. То тут, то там у мистера Буллена прослеживается лёгкая тоска, придающая симфонии нежную минорную ноту, но в основном у него преобладает интенсивное наслаждение нынешней красотой и видениями розового воображаемого будущего, придающего его произведениям характерный тон. Дидактизм девятнадцатого века, иногда утомительный, не часто встречается в стихах мистера Буллена Когда мораль всё-таки появляется, она скорее выражена намёками, а не вбивается в голову; и по большей части автор довольствуется тем, что его образы говорят сами за себя в красоте, а читатель извлекает из них любой урок - если таковой имеется в стихах.

Если в творчестве мистера Буллена и можно усмотреть какой-то недостаток, так это некоторая склонность к частному использованию тех архаических форм, которые Пре-Рафаэлитизм на время восстановил в английской поэзии. Но люди с более классическим вкусом вновь начинают смотреть на такой стиль, по крайней мере, с сомнением. Было бы, конечно, чрезмерно критично отказывать любому подлинному поэту Викторианской традиции в случайном использовании слов "ere", "nay", "'tis", "doth", "thou", "hath" или в присловье "do" или "did"; но можно простительно сделать паузу, прежде чем рекомендовать эти формы для постоянного употребления. Это относится также к инверсиям и характерно кристаллизованным словам и фразам, которые иногда использует мистер Буллен - поэтическим выражения типа "любимые воспоминания", "толпа, среди которой я беспокойно ищу", "бурлящий стремительный поток", "кто утверждает Великий пост" и так далее; простые выражения типа "весёлый месяц май", "ласкаемые солнцем", "пернатые певцы", "горькая жертва", "белопёрые", "Мать-Природа", "весёлые флейты Пана" и тому подобное; а также отдельные слова - "упоительный" и другие, чрезмерное и неуместное использование которых в популярной литературе, к сожалению, лишило их первозданной свежести и ценности. Всё это, однако, только тенденции, от которых автору обычно удавалось оградить себя так же, как и от редких ржавых пятен в метре и очень редких рифм, которые могли бы не завоевать полного одобрения знаменитого словаря Уокера. Подобные слова не препятствуют потоку песен и образов, и они никогда не могли бы предложить поэту какого-либо другого увещевания, кроме того, чтобы он всегда проявлял такую совершенную, хотя и утомительную, привередливость, что проявляется в его технических шедеврах.

Работа мистера Буллена, по-видимому, делится на семь основных категорий, он умело и надлежащим образом справляется с каждой из них. Прежде всего, это чисто лирическая реакция на истинную красоту природы, пышно проявляющуюся в таких мелодичных возгласах, как "Роща" или в таких сияющих размышлениях, как "Вечер на берегу озера", и формирующую в голове нынешнего редактора тончайший расцвет авторского гения. Можно было бы потратить целые колонки на перечисление избранных названий, которые подпадают под эту категорию, так что мы можем здесь только вспомнить несколько заметных триумфов, подобных вышеупомянутым двум - благоухающую магию "Моего сада", причудливую пикантность "Где танцуют подёнки", впечатляющее величие "Бури" [1], яркое дыхание "Чайки" и ранние стихи - возможно, менее уверенные, но полные золотого сияния - "Сельская дорога" и "В лесу". Во всех этих стихах очарование и экстаз обеспечены самым простым способом, но при этом имеют предельную проницательность благодаря сильному воображению поэта и его эффективному владению словом.

Вторая категория стихов мистера Буллена тесно связана с первой и идентична ей в том, что касается большей части изображений. Это поэзия о природе, в которой воплощено философское напряжение, но элементы цвета и атмосферы всегда преобладают над заложенной в них идеей. Прекрасные примеры таких стихов: "Твой совершенный мир", "Далёкие колокола", "Надежда" и прежде всего тот великолепный эльфийский шедевр "Музыка Сфер". По крайней мере один критик сказал, что данное стихотворение Буллена является абсолютной вершиной его таланта.

Третья категория Булленовского стиха - откровенно философская, с идеями, представленными напрямую, и имеющими столько образов, сколько необходимо для графической и изящной иллюстрации этих идей. Это своего рода поэзия, которая легко может стать бесплодной и прозаичной в руках неопытного барда; но мистеру Буллену обычно удавалось отгонять демоническую скуку и показывать даже в самых откровенных своих строках мастерство формы и развития, архитектурное качество которых делает поэзию искусством, несмотря на тематику стихов. "Мередит - это Браунинг в прозе, - писал Оскар Уайльд, - как и сам Браунинг" [2]. Мистер Буллен, очевидно, внимательно читал великого психолога поэзии девятнадцатого века, но был слишком проницателен, чтобы следовать за ним в мрачных лабиринтах его суровой злобности и прозаической извращённости. Из дидактических произведений нашего автора можно упомянуть "Моё кредо", "Ответ Бога" и, что самое главное, сонет под названием "Бог".

В качестве четвёртой категории мы можем привести большое количество любовных стихов, растянувшихся на долгий период времени и содержащих некоторые удивительно трогательные штрихи человеческих чувств. Возможно, менее характерная, чем другие периоды музы мистера Буллена, эта категория, тем не менее, имеет редкую печать интенсивности и искренности; и нередко - почти Елизаветинский оттенок баллады. Примечательными в этой области являются стихи "Муки любви", "Поиск" и "Сорви одну розу и дай мне".

К пятой, хотя и не слишком многочисленной категории относятся военные стихи мистера Буллена, которые содержат тот же лирический огонь, что оживляет любовную поэзию, и который достигает своего апогея в кратких стихах типа "Объявлен пропавшим без вести". Ещё более стройной и не представленной в настоящем сборнике является шестая категория "общественной поэзии", которая находит своё воплощение в ряде умных акростихов и лёгких метрических зарисовок. Седьмая и последняя, также не представленная здесь категория - юмористические стихи, написанные, главным образом на хорошо известном мистеру Буллену диалекте канадских нефтяников. Здесь мы обнаруживаем удивительную универсальность; ибо если в своей серьёзной поэзии наш автор показывает деликатность Теннисона, то его комические стихи пропорционально хорошо одарены любезным гротеском и здравой причудливостью Диккенса. Его юмор по-настоящему непринуждённый и часто почти залихватский; дружелюбный, по сути, и практически не затронутый сатирой или иронией. Короче говоря, это характерный "здоровый" юмор девятнадцатого века; его главным недостатком в своё время - если он вообще был ошибочным - являлась своего рода живописная экстравагантность, к которой в равной степени были склонны и величайшие Викторианские шуты.

Общее признание поэтических способностей мистера Буллена было постепенным, но радующим и устойчивым. Он был постоянным победителем во всех видах литературных конкурсов, завоёвывая заметные награды в Филадельфийском Обществе Искусств и Литературы, Американской Ассоциации Поэзии, Объединённой и Национальной Ассоциаций Любительской Прессы, а также в Лондонском Квилл-Клубе - Буллен являлся его представителем в Америке в течение многих лет. Он имеет в своём активе строки и пассажи, которые никогда не должны быть забыты, и проживи он дольше, мы могли бы ожидать мягкого и технического совершенства, рассчитанного на то, чтобы внести Буллена в число настоящих лидеров своего ремесла. В качестве заслуг его работы мы можем увидеть новую демонстрацию обоснованности консервативных основ и главной истины, состоящей в том, что секрет искусства заключается не в теме или среде, а в степени подлинно чарующего или экстатического видения художника, независимо от его настроения или направления мысли. Ясная, незатронутая и богатая без эксцентричности, лучшая поэзия мистера Буллена может быть с пользой воспринята как текст борца против современных модернистских течений. Он показал нам пример того, что чудо не ограничивается однозначно извращёнными или истинно эстетическими, лихорадочно искажёнными чувствами.

Джон Рэйвенор Буллен, родившийся в 1886 году, старший сын мистера и миссис Н.Р.Г. Булленов, вырос в восхитительно украшенном родовом доме якобинской постройки в Бэмптоне, Оксфордшир, Англия; это место и прекрасный сад он мощно описал во многих своих стихах и в томной прозаической поэме "Коттедж Роневара". Его первые стихи, написанные в школьные годы, обнаруживают много признаков тех качеств, которые впоследствии стали отличительной чертой Буллена. В раннем возрасте он переехал со своей семьёй в нефтяные районы Западного Онтарио, где он всё ещё выступает в качестве пионера культуры, и его интерес к литературной жизни Северной Америки всё увеличивается. Он всю жизнь страдал от нездоровья - обстоятельство, которое он мужественно переносил и минимизировал среди изобилия интеллектуальных и эстетических трудов, и разумной серии путешествий по более диким частям Южной Канады. Как прозаик, так и поэт, он является автором множества острых критических статей и, по крайней мере, одного неопубликованного романа о мореходах и пиратских сокровищах под названием "Из уст золотой жабы" [3]. Настоящий том с названием в духе Шелли [4] давно был задуман самим мистером Булленом; посмертное редактирование ограничивалось незначительными вопросами последовательности стихов, полностью согласующимися с известным намерением автора.

28 февраля 1927 года мистер Буллен скончался из длительного эндокардита, возникшего после тяжёлой формы гриппа. Его мужество и дух всегда были непоколебимы, и его мать нашла в этом сонете почти совершенное выражение высшего сердца, которое не желало бы никаких теней даже в последний момент:

"Когда я умру, не пойте грустных песен обо мне,

И пусть похоронный марш не тревожит воздух.

О, пусть не будет черноты отчаяния

Или того, что сделает мою веру посмешищем.

Я, любивший вечера на суше и на море,

В тот вечер, когда я перейду Отсюда Туда,

Пусть мой путь будет радостным и беззаботным -

Я, так нежно любящий эту землю и тебя!

Так что подумайте о наших любимых часах радости,

О книгах, и идеях, над которыми мы размышляли,

И пусть каждая мысль принесёт чувство близости;

Ибо, пока моя земная форма лежит немая средь цветов,

Моя душа, всё ещё любящая тебя, будет петь и воспарит

На крыльях радости в Вечную Весну".

Поэт покоится теперь под белым мраморным крестом, на котором высечено мудрое изречение его горячо любимого брата-певца Руперта Брука, выражающее то, что они оба чувствовали к могучей, древней и прекрасной стране их рождения и самых глубоких мечтаний:

"Если я умру, подумайте обо мне только так:

Что есть какой-то уголок чужого поля,

Который навсегда останется АНГЛИЕЙ". [5]

ПРИМЕЧАНИЕ РЕДАКТОРА

Первая публикация: В сборнике "Белое Пламя" Джона Рэйвенора Буллена (Атол, Массачусетс: "The Recluse Press", 1927), стр. 7-13. Буллен был англичанином, который эмигрировал в Канаду; ГФЛ знал его, по крайней мере, с 1921 года, когда они оба были вовлечены в деятельность "Трансатлантического Циркулятора", англо-американской группы писателей-любителей, которые критиковали рукописи друг друга. Предисловие ГФЛ - обширная переработка эссе "Поэзия Джона Рэйвенора Буллена" ("United Amateur", сентябрь, 1925, см. Приложение). ГФЛ достал из архива своё эссе для издания сборника поэзии Буллена, профинансированного его другом, Арчибальдом Фриром в качестве мемориала Буллену, который умер в феврале 1927 года. У. Пол Кук из "The Recluse Press" напечатал второе издание в 1929 году, но страницы так и не были переплетены в книгу и не распространялись.

Примечания

1. Опубликовано в журнале ГФЛ "The Conservative" N 13 (июль, 1923): 9-10.

2. Это утверждение найдено в эссе "Критик как художник" ("Девятнадцатый век", июль, 1890).

3. Сравните с эссе ГФЛ "Заключительные слова" (1921), в которых он надеется, что "мистер Мандей и мистер Буллен великодушно покажут мне оставшиеся страницы своих романов, относительно окончания которых я нахожусь в благодетельном состоянии удивления". (CE 5)

4. Словосочетание "белое пламя" встречается три раза у Перси Шелли: "Облако" (I. 45), "Письмо к Марии Гизборн" (I. 70), и "Освобождённый Прометей" (1.432).

5. Руперт Брук (1887-1915), "Солдат" (1914), II. 1-3.

Источник текста:

H.P. Lovecraft

Collected Essays. Volume 2: Literary Criticism.

Edited by S. T. Joshi

(с) 2004 by Hippocampus Press

Перевод: Алексей Черепанов

Февраль, 2021

Оставить комментарий © Copyright Лавкрафт Говард Филлипс (wilbur-whateley@hotmail.com) Размещен: 10/02/2021, изменен: 10/02/2021. 21k. Статистика. Эссе: Поэзия Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Перевод эссе Г.Ф. Лавкрафта "Preface to "White Fire" by John Ravenor Bullen" из сборника "Collected Essays", Vol. 2.

Лавкрафт Говард Филлипс Предисловие к сборнику "Белое Пламя" Джона Рэйвенора Буллена

Лавкрафт Говард Филлипс
Предисловие к сборнику "Белое Пламя" Джона Рэйвенора Буллена