СЕРГЕЙ ЧЕФРАНОВ
1
Фонарь освещает зеленое тело
вокзала, похожего на осьминога.
По щупальцам-улицам пьяно, несмело
несут пассажиров их ватные ноги.
Куда вы? Да ладно! Куда-то прибудем.
А нет, опоздаем, так встретим кого там.
А! Сходим к вокзалу, от нас не убудет
сходить к пучеглазым старинным воротам.
Я тоже поднялся с постели угасшей.
Иду на перрон за любимой, пропавшей.
2
Три дня не касаясь рукою
живу, за трудом хороня
желание видеть и трогать
прозрачную кожу огня.
Я ныне - нахмуренный плотник,
задумчивый автор церквей.
И бледный, как брус этот долгий,
и сильный, как тот муравей.
3
Люблю большие города за их глухие переулки,
за безымянные года, за торопливые минутки.
За то, что светят фонари, участвуя в жестяной пляске,
и что поют:"... гори, гори..." в домах, одетых в полумаски.
За лестниц недовитый жгут, за мрачные подъезды-пасти,
за то, что неба черный трут все тлеет, тлеет - и не гаснет.
За то, что дьявольский глоток все красит кисточкой пастельной,
за то, что поцелуй обжег, но и забылся
за неделю.
4
Наш домик с нависшею шапкою снега
похож на оплывшую свечку, огарок.
Он пахнет шипящим в котле чебуреком
и кучей еловых нарубленных лапок.
Наш домик не связан ни с кем под луною,
лишь только на самом конце всей дороги
в такой же избушке с такой пианолой
живут, как и мы, беспечальные боги.
5
Я встретил вчера своего чудака -
стоял у подъезда, и только
выстукивал кончик его сапога
веселую
польку.
Деревья пролили на призрак травы
последние талые капли.
И тропки уже не похожи на швы
забитые
паклей.
И небо уже улыбалось Земле,
и голуби гордо надулись,
На пепельных стенах, как искры в золе
веснушки
проснулись.
И кто-то немытые космы от карт
вдруг поднял и стул отодвинул:
"Глядите же, братцы! Да это ведь март
нам камешек
кинул.
И прыгнул к окошку, как школьник от парт,
ныряльщик за жемчугом в бездну.
А за окошком действительно март,
кап-кап,
топ-топ-топ
у подъезда.
6
Льдины по-овечьи в кучи сбились у быков моста.
Прочитал письмо, и пульс мой достигает где-то ста.
Торопливее походка через лужи, через грязь.
Смотрит глупеньким цыпленком покосившийся лабаз.
В бронированном окошке что-то грозное рычит.
В тесной камере толпища грузно ножками сучит.
У крылечка две старушки, три тюльпана - пять рублей.
Небо синее, пустое и покойнее аллей.
Все мосты свои мундиры побросали в воду, вниз.
Все ограды посветлели, ходит голубь - важен, сиз.
Мостовые отболели, победили зимний тиф.
Ждут теперь, когда начнется человеческий прилив.
Кто-то с неба как окурок прямо в ноги упадет.
Гляньте! Ангел! Что за диво?! Что ж он, бедный, не встает?
Ладно-ладно, я добрался. Вот и лестница, звонок.
Тихо. Смотрит милая, наверно, в недоверчивый глазок.
7
Пасхальный завтрак - яйца и кулич.
Спокойный сон с полуночи субботы.
И воскрешение - центральнейший кирпич
работы, отдыха. И вновь работы.
Мелькает день, как глаз огромной птицы.
Слеза скатилась, это дождь ночной.
И рвутся на куски шелка, и рвутся ситцы
Дыхания и неба надо мной.
Цветная скорлупа хрустит, как черепица.
И треску отзываются все чресла.
И трудно мне поверить, что воскресли
все эти зимне-призрачные лица.
8
Тихо сыплется время с небес
в купорос ленинградского вечера.
Будто снег на безжизненный лес,
на замшелый, где делать-то нечего.
Только дикий какой пешеход
здесь встречается с глазками странными.
Да застывший троллейбус-удод,
да лунатик со звездными картами.
И пока тихо падает снег,
открываются норки-окошечки.
Насекомые краткий свой век
заполняют, играючи в ножички.
9
Еду в поезде. С тихим восторгом
прогибаются рельсы внизу.
Жизнь ведь ярмарка, шумные торги,
где цена вышибает слезу.
Пыль летит с виадука по ветру
дальше, чем перестуки колес.
Поезда очищают от скверны,
даже если идут под откос.
10 Театр
И капля падает, и камень она точит.
Все по старинке, все как всегда.
Душа великие движения пророчит.
Глаза не видят
ни черта!
И в зал приходят щеголи и франты.
И осветители бросают желтый свет
на галстуки, на брошки и на банты,
на красный бархат
свободных мест.
О, зритель вдохновенный и неглупый!
Блести глазами, посылай цветы!
Никто не смотрит в небосвода лупу.
Актеры
не стыдятся наготы.
И все уже примерили ботинки,
кто Гамлета, кто Йорика, кто плащ отца.
И даже автора, сидящего в глубинке,
где света нет,
и значит, нет лица...
В виду того, что зрительницы плакали,
переводя надломленный свой дух...
Бесстрастны лица у уставших клакеров
перчатки бросивших,
как трупы мух.
11 Ночью у Петропавловской
крепости
Бренчала гитара и ныла скрипка,
кого-то в бездну толкал соблазн,
мосты висели угрюмо и зыбко,
зарей на стенах мерцала казнь...
Чужие жизни проходят мимо,
чужие судьбы прошли давно.
Застенки времени преодолимы,
смотри серьезней, не пей вино.
Никто не хочет нелегкой доли,
никто не хочет бродить в кругу
под гнетом чуждой живому роли -
из звезд костер раздувать в пургу.
Звенит гитара, хохочет скрипка,
пацан, девчонка, толпа ребят,
у всех душа - золотая рыбка,
у всех впереди старик-рыбак.
И шпиль Собора блестящей нитью
уходит в темень, и слышен смех...
Просторы дышат легко и гибко,
смеется время - одно на всех.
Прошли минуты, гитара смолкла,
но плачет скрипка в тени оград
о том, что важно: человек - не иголка
в стогу несчастий, обид, преград.
Но вот затихнув сдалась и скрипка,
кирпич рассыпан колодой карт...
У всех в душе золотые рыбки.
Они, к сожалению, всегда молчат.
12
Время уходит и дышит при этом так хрипло,
будто работало долго, до пота на нас.
Вот и не сплю, а мое отражение липнет
к черной дороге на белый, как Фудзи, Парнас.
Время уходит в смешном одеянье из перьев,
тех, что я вовремя не исчеркал, не обгрыз.
В модных сапожках уходит счастливая Вера,
бросив, как фантик, последний ребячий каприз.
Время уходит, и люто, со свистом, как прежде
тьмой пролетали раскосые орды татар.
Так и оно увело от постели Надежду,
ржаньем ответив на крики супружеских пар.
Время уходит, как волны морские, и сохнут
кости галеры, обломки сосудов, цепей.
Замок разрушен и куплен пастушеский посох -
не для любви, а для мирного таянья дней.
13
Как обычно весной расцветает чарующе быстро.
Как обычно весной журавли подлетают на выстрел.
Как обычно весною охотник сквозь прорезь прицела
без улыбки, как хищник, пытает летящее тело.
Бесконечное мутное время в стране и в народе.
Бесконечная слякоть и хлябь, вечный насморк в природе.
Бесконечные сны, как дымы, над гулякой-задирой.
Как спокойная рожь безрассудные чаянья мира.
Безответные рощи топор принимают и пламя.
Безответные куклы качают в тиши головами.
Безответные пальцы чиркают и снова напишут:
"После ареста в дом забираются первыми мыши."
Невеликие темпы друг друга толкающих стрелок.
Невеликие волны гранит отмывают со стенок.
Невеликое все, а посмотришь назад - шире моря
глубочайшая пропасть, а как перешел ее скоро.
Потрясенные горы ложатся на Землю песками.
Потрясенные люди выходят из хижин рядами.
Потрясенные окна звенят мелодично и нежно,
как Офелия бродит и плачет во мраке кромешном.
14 Из истории эмиграции.
Будет слаще сахарной пудры
и белее, чем кокаин
приграничное твое утро,
ну и вечер сразу за ним.
Не сравниться с верой той мере,
что последует за тобой,
мыслящий себя в ноосфере,
и в Отечестве - всеземном.
Потому-то будет без грусти
расставание со страной,
где возможно дойти до сути,
но опасно - вернуться домой.
15
Особая прелесть есть в тихой воде и осоке.
Особая прелесть беседки, стоящей в хмелю.
Вьетнамская девушка с розами в черных, как русская грязь, волосах.
О, красные розы! Не девушку, вас я люблю!
16
А и Д
ад.
Сказав А,
скажи Д.
17
И корт в родимых пятнах луж.
И неба сомкнутые очи.
И тихой сапой Землю мочит
рассыпчатый, как сечка, дождь.
Для многих небо - гордый муж.
Сегодня - будто павший воин.
Прохожий, ты идешь свободен
сквозь грустный петербургский дождь.
18
Я живу в стране, где небо - Ледовитый океан.
То там буря, то все бело, то игольчатый туман.
Древний бог там - не мужчина чуть за тридцать и худой.
Древний бог - старик, но грозен, со свирепой бородой.
Он так близок к Посейдону, что, наверно, сам и есть
царь морей и океанов, рек, озер, ну и небес.
Только странно, что Россия, наш веселый добрый чиж
проклинает свое небо и влюбляется в Париж.
19
Тема зимы бесконечна, гадание слез безгранично.
Новая повесть кончается там, где начало
старых куплетов. И жизнь заключает в кавычки
враг ясноглазых - зола на лице кардинала.
Козни религии против исчадия ада - рояля.
Я вспоминаю чудесные алые губы.
Белая небыль и белое прошлое. Мало!
Пойте, прошу вас, блестящие белые трубы!
Тренье коленей о плиты как трение ветра о гривы.
Стражник с секирой как маятник возле креста.
Тема зимы бесконечна, и часто игриво
зубы висят на последнем суставе хвоста.
20
Оттого ли, что в башенках много
генералов у нас рождено,
стало звезд не хватать над дорогой,
и крестьянам в дороге темно?
Возвращаясь из леса ли, с поля,
повстречаешь бродягу - и в дрожь:
то ли это твой брат по неволе,
то ли враг, приготовивший нож.
То ли словом каким осветиться,
чтобы стало обоим теплей,
то ль покрепче за косу схватиться,
за топор, иль за струны вожжей.
Хорошо, что луна выручает,
а не то темнота как руда.
Жаль, когда генерал умирает,
не восходит обратно звезда.
21
Хмурая осенняя лужа
вдруг да оделась невестой,
смотрит вверх, думает:"Интересно,
кто станет для меня мужем?"
Некий безалаберный парень,
назвавшийся октябрем,
то холодный, то изнеженно-влажный,
случился рядом
и с паспортом - все путем.
Что нужно для счастливого брака?
Ничего, кроме паспорта и газеты,
в которой черной россыпью мака
записано:"Все с приветом."
22
Нас высушит не страсть, а только бережливость.
Смутит не нагота, а слепота очей.
Ведь мы несем друг другу, словно милость,
В тела отлитую всю немоту ночей...
23
И безносы, безухи
нас преследуют тени.
В переходах старухи
раздвигают колени.
И натянуты юбки
как вода под мостами.
И летают голубки
над и между крестами.
Желтый вектор полета,
искривленный недугом,
погибает в работе
хлестко-белого плуга.
И летит им на юбки
оперенье рассвета.
Что перо - то уступка
в ожидании лета.
24
Как никогда мне ясно, что воинственность
противоречит качеству "единственность".
Поскольку свято место не бывает пусто,
а тронный зал - хранилище голов (или капусты).
И в той игре, где царская корона
есть самый главный приз,
я попытаюсь уберечься от урона
(такой каприз).
Но вот беда: Эзопа (и раба, и нищего)
поклонники и ученики
вмиг обмотав бумагой (белой, писчею)
возвысили на высоту руки.
В животном царстве есть такая двойственность:
вот лев - амбал, вот - муравьиный лев.
И человечеству не чуждо это свойство -
сатирой отвечать на гнев.
Король желает, чтоб была потеха -
и вот выводят короля, но смеха!
25 Профессионалы.
Вдруг
внезапно
погасло Солнце.
В зрачках осталось
темное пятно.
Черная дыра! - подумали многие.
Обман зрения - сказали специалисты.
Многие
поникли
головами.
Печальных дел мастера -
профессионалы.
26
Наглая единица!
Отбрасывает тень
в форме нуля.
27
Докажи мне, что мир
хоть в чем-то вектор.
И тогда я признаюсь тебе,
что хочу бороться.
28
Непонятно, но плавно-плавно
рассказал мне случайный спутник,
как жируют на дальних плавнях
недобитые нами утки.
Как их много и как там тесно
от незнающей пули дичи.
"Это дьявольски интересно" -
я сказал, зажигая спичку.
Прикурили двумя руками,
повернув свои спины к ветру.
Подпоясанные ремнями,
со стволами длиной по метру.
"Ну, так что же" - я ждал и ерзал.
Показалось молчанье длинным.
Но охотник усталым взором
безразлично следил за дымом.
29
Вот скорая помощь мигнула, вильнула, свернула.
Застыла, как будто корова, у черных кустов.
И вышел водитель, и ночь его пастью зевнула.
И где-то захлопали крылья могучих мостов.
Мы снова сегодня целуемся сладко и долго.
Вот так вот случилось, что встреча опять на ветру.
И ветер смутился, затих, отвернулся в сторонку.
В смущении комкает кроны в далеком бору.
И можно так долго, размеренно - все о свиданье
с любимой и любящей, дело-то, впрочем, не в том,
а в том, что той ночью сам ветер пришел с покаяньем
к малюсенькой бабке, искала чей "скорая" дом.
Искала, нашла. Только бабка уже не жиличка.
Пускай там сестричка губу закусила над ней.
Сестричка, сестричка, веселые певчие птички
лежат на кладбищах без клеток и без цепей.
30 Грядущие беды
Печально я гляжу...
(М.Ю. Лермонтов)
Говорила капля речке:
"Ты зачем смиряешь волны?
Брызгам - беленьким овечкам
не даешь ни сна, ни воли?"
Отвечала речка капле:
"О, я слышу грохот моря!
И бушующие дали
вижу я себе на горе."
Но опять смеялась капля,
зубки белы - братец к брату:
"Так ли это? Так ли? Так ли?
Ты слепа в печальном вздоре.
Нет причины бить набату.
Нет причины видеть море".
1989 - 1991
Сквозь грязное стекло автомобиля
Смотрю, как с севера грозят при отступленье тучи.
И от чего в душе так много ила?
Или душа способна, как юродивый, к падучей?
Бог любит нищих. Мне доподлинно известно,
Что только им даны уверенность и сила.
А мне? Чем хвастать мне - без наглости и лести?
Да только вымытым стеклом автомобиля.
04 98
Сегодня мир свернулся в уголок
Не больше уголка подушки.
И он промок, как в рытвинах дорог
Конверты. В слякотной ловушке
Они лежат. Любовный глупый вздор
Их выжимают зло отчаянные люди
И с ними поднимают свой позор,
Который был, который есть. И будет!
Я ненавижу утро. Все утра.
Они все так похожи на сегодня,
Когда из клетки моего нутра
Как ворон вырвалось: "Свободна".
06 01 98
Не быть уже ни молодым, ни щедрым.
А быть мне просто злым, как ветер в феврале.
Я буду приносить надежду бедным
Как вой сирены, синий свет и крик "Алле!".
Я посмотрю назад и не увижу ночи.
Я посмотрю вперед и не увижу дня.
Лишь только снег небритый зло хохочет.
Он - мой соперник. Я - его судьба.
09 01 98
Каприз
Моя любимая, она почти как чайка,
Когда кричит во тьме, когда зовет меня.
Тогда я полон чувств необычайных,
Как будто сам лечу, взлетаю, как волна.
Моя любимая - теченье в океане.
Моя любовь - обломки корабля.
Их вынесет и выбросит на камни.
И чайка снова будет звать меня.
24 01 99
Вокруг Земли сгрудились звезды,
Пылают справедливым гневом:
Кем этот ад кромешный создан,
От света отделенный небом?
Кем создан этот центр Вселенной,
Где боль становится привычкой?
Где горе и любовь нетленны,
Как золото и вор с отмычкой?
21.03.1999
Моя любовь напоминает мне излучину
Реки, изогнутую прихотливо.
Где горизонта нет, а есть лишь скрип уключины,
И сердце, бьющееся торопливо.
Где тяжкий зной смешался с ароматами
Всех трав не скошенных, цветущих.
Где за движеньем рук, за весел взмахами -
Причал и радость долго ждущих.
13/14.07.1999